Глава-Тропой мужества

А сержант наш.... На него танк полз. Гранат нет, только бутылки с зажигательной смесью, когда он замахнулся, пулей бутылку разбило и сержанта охватило огнем, так он кинулся к танку и об него вторую бутылку разбил. Погиб, но вражеский сжег. Вот так. Я рассказывал об этом бое командованию. Обо всех ребятах, геройски погибших. Но награждать посмертно их не стали. Тогда не до этого было. А сейчас наш долг помнить о погибших героях. Всех, о ком неизвестно.

— А дальше?

— Немцы тогда нас почти к опушке прижали. Четверых, уже раненых, на нас танки идут, а у нас лишь пулемет 'Максим' с последними патронами... потом взрыв...

Вынес меня Кондрат Степанович Черных. На себе вытащил. Тоже человек с большой буквы. Он еще в первую мировую немцев бил. Пулеметчик от Бога! Он еще до прибытия взвода на рубеж пулеметную точку оборудовал. И тоже принял участие в том бою. И когда его 'Максим' раскурочило взрывом, меня раненого вынес и укрыл. Потом он создал партизанский отряд, из местных жителей и окруженцев, что пробирались на восток.

— Постойте, это тот самый 'Товарищ Кондратий'?

— Да-да, тот самый. Немцы его называли Шварцекондрат.

Командовал товарищ Кондратий отрядом до самого уничтожения в 1943 году. Немцы тогда бросили против отряда целый полк. Это против всего сотни бойцов. Сотни! Кондрат Степанович погиб, прикрывая отходивших товарищей. Я тогда уже на большой земле был. Эвакуировали, после тяжелого ранения...

* * *

Генерал-майор навис над столом, задумчиво рассматривая расстеленную карту. Обстановка в последнее время запуталась окончательно. Сведения устаревали, не успев дойти до штабов.

Связь как таковая отсутствовала. И со штабами полков. С командованием тоже. Дивизионная радиостанция попала под удар вражеской авиации еще на марше, а заменить её нечем.

Последний полученный приказ — отходить к Свислочи и прикрывать отход десятой армии выполнили, но потеряли при этом до тридцати процентов личного состава, так как по пути подверглись массированной бомбардировке. Погиб почти весь состав штаба, включая комиссара и начальника тыла.

Чтобы прояснить обстановку послали несколько разведгрупп по разным направлениям. Результаты разведки не радовали. По сведениям вокруг дивизии сосредоточились большие силы противника. Дивизия практически была в окружении. Правда, некоторые сведения противоречили друг другу.

— Васильев!

Из соседней комнаты появился лейтенант-связист.

— Я, товарищ генерал!

— Связь с 53-им есть?

— Нет, товарищ генерал. Только наладили, тут же пропала. Связистов уже послали.

Генерал вновь смотрит на карту. Чехарда со связью раздражала. Связи с 53-м артиллерийским полком нет уже три часа, не говоря о связи с командованием армии.

Входит капитан Перепелкин, командир разведроты.

— Товарищ генерал, данные разведки.

— Докладывай.

Капитан склонился над картой и начал доклад, показывая точки на карте.

— Вот тут стоял третий батальон 345-го полка. Так там нас огнем встретили. Немцы, значит, уже стоят. Вот здесь стоят танки, а тут видели немецких мотоциклистов...

Генерал отметил эти сведения на карте, затем приподняв её край, достал тетрадь. Перелистнув пару листов, пробежался глазами по строкам, нашел искомое, нахмурился.

— Смирнов! — крикнул он в соседнюю комнату. Появившемуся на зов лейтенанту приказал:

— Где этот студент? Веди его сюда. — Затем повернулся к капитану. — А ты, Геннадий Петрович, поприсутствуй. Сейчас типа одного приведут. Послушаем вместе, интересные вещи рассказывает.

— Что за тип?

— Появился тут с утра. Передал мне тетрадь, а в ней 'ценные сведения'. Меня по имени-отчеству знает, а у самого документов нет. Назвался Маевским Михаилом Карловичем, студентом московского мединститута.

— Студент из Москвы? Тут?

— Ну, допустим, проверить его слова можно. Если помнишь, у нас медслужбу Павлов возглавляет, а он как раз из этого института к нам пришел.

— Так его сюда бы вызвать...

— Потом. Немцы утром отбомбились аккурат по санбату.

— Как это? — удивился капитан. — Там же на всех палатках красный крест нарисован!

— А вот так! Много персонала погибло. Павлов зашивается. От стола уже сутки не отходит.

— М-да... как же так!

— Вот так, — вздохнул генерал, вот так! Однако сведения у студента таковы, что жуть берет. Он знает все наши передвижения за неделю, начиная с двадцать второго числа. Расстановку сил, как наших, так и противника. Имена немецких командующих полков, дивизий и корпусов, точное их расположение по датам и местам, количество личного состава и техники. Вот, например...

Генерал провел пальцем по строкам, нашел искомое.

— Против 132-го стрелкового полка действует 162-я пехотная дивизия противника, командующий генерал-лейтенант Герман Франке, состав три пехотных полка, один артиллерийский полк, противотанковый батальон, сапёрный батальон и батальон связи.

— Разрешите? — и капитан показал на тетрадь. После утвердительного кивка, он быстро просмотрел записи, после чего удивленно взглянул на генерала.

— Есть какие мысли?

— Разведчик? — предположил Перепелкин.

— Не похож. Слишком молод. Думаю действительно студент, но вот откуда сведения?

Открылась дверь и лейтенант доложил:

— Маевский доставлен.

— Давай его сюда.

Вошел молодой парень в светлой безрукавке, темных штанах и туфлях. Среднего роста, худой, волосы темные. Особо выделался нос с горбинкой вкупе с глубоко посаженными глазами. В руках он держал довольно толстую тетрадь. Она привлекла внимание не только генерала. Капитан Перепелкин покосился на тетрадь и выразительно посмотрел на генерала. Тот кивнул и повернулся к парню.

— Проходи. Присаживайся.

— Спасибо, товарищ генерал-майор.

Маевский прошел и сел на стул у стены.

— Давай без чинов. Меня зовут... — генерал запнулся, взглянул на студента, — впрочем, ты знаешь. Михаил Карлович Маевский. Так?

Парень кивнул.

— Значит, так, Михаил. Откуда у тебя эти сведения?

— Все подтвердилось?

— Все.

— И у вас есть вопросы. Причем особенно — как я узнал то, что произойдет сегодня, находясь под вашим присмотром?

— В том числе.

Студент сделал глубокий вдох и начал говорить:

— Сведения, представленные вам первоначально, касались только вашей дивизии и по времени были только до сегодняшнего числа, то есть двадцать седьмого июня включительно. Я намеренно дал не совсем полные сведения, известные мне, лишь для того, чтобы имелась возможность проверить их. И поверить в остальное. Тут, — Маевский показал на тетрадь, — записаны данные, которые имеют гриф совершенно секретно. Их необходимо доставить командованию как можно быстрее. К противнику они попасть ни в коем случае не должны.

Генерал с капитаном удивленно переглянулись.

— На первых трех страницах все, что касается вашей дивизии вплоть до 30 числа июня, — продолжал вещать студент. — Далее данные по всем фронтам о направлениях немецких ударов, с номерами подразделений, командным составом и количеством людей и техники. Десять последних страниц тетради к боевым действиям не относятся, но они тоже особо важны. Там отражена технология производства необходимого лекарства, которое может спасти множество жизней.

Маевский замолчал, поднялся, подошел к генералу и протянул тетрадь, после чего вернулся, сел на стул, как-то сразу поникнув. Вытер выступивший пот.

— Я прошу поверить мне, — сказал он тихо. — Это очень важно. Очень. Не спрашивайте источник этих сведений. Сказать не смогу, да и... с ума скоро сойду. — Последнюю фразу студент прошептал, и генерал с капитаном её не расслышали. Оба внимательно просматривали содержание тетради.

По мере прочтения у обоих менялось выражение лиц. Генерал больше хмурился и мрачнел, а капитан постепенно багровел, зло поглядывая на студента.

— А не шпион ли ты? — сквозь зубы процедил Перепелкин. — Выходит, немцы уже Минск окружили...

— Успокойся, — вздохнул генерал, — ты многого не знаешь. Смирнов!

В комнату вошел лейтенант.

— Проводи товарища студента, пусть у связистов пока посидит, и организуй ему поесть чего. Да, Васильева ко мне вызови.

— Есть! — Лейтенант пропустил студента вперед, и вышел следом.

— Я много чего не знаю, — повторил капитан, — однако как можно знать то, что случится через несколько дней? И откуда этот... студент знает о противнике?

— А ты на подпись внимание обратил?

— Феникс? Ну, обратил и что?

— Не все так просто. Встречалось мне уже этот позывной. Насчет направления ударов немцев — это уже было в 'майских играх'*... черт возьми. Так что... — генерал взглянул на карту, — если взять те доклады, кои поначалу приняли за дезинформацию, приложить к ним твои разведданные, учесть всю сложившуюся обстановку, то все совпадает с данными изложенными в этой тетради. И все становится понятным. Нет, не все, — поправился генерал, взглянув на капитана — но многое. Что, например, означает запись — Ярцево 11.08.1941? Там что-то произойдет? Не зря эта дата и населенный пункт записан в первых трех листах, относящихся к нашей дивизии.

— Так у студента и спросить.

— Спросим, а пока собирай людей, капитан, и ставь задачу — установить связь с полками. Одну группу направишь в штаб десятой. Донесение я составлю. Еще надо комиссара Серебровского найти и вместе с ним Маевского с тетрадью в Москву переправлять.

— Я бы студента к Павлову сначала сводил.

— Для проверки? Хм, своди, пожалуй, не помешает. И там его пока оставь, раз студентом-медиком назвался. Пусть помогает по мере сил, а Валерий Семенович за ним присмотрит. Так и поступим, веди студента в медбат. И бойца потолковей к нему приставь.

— Так людей мало, товарищ генерал.

— Знаю, но найди! — стукнул по столу кулаком комдив. — Все, выполняй поставленную задачу.

* * *

— Сядь здесь и жди, сейчас что-нибудь тебе поесть найду.

Лейтенант вышел, а Михаил сел на лавку и устало привалился к стене. Напряжение, державшее его последние полчаса начало отступать. Сомнения все еще грызли, но по поведению генерала — ему поверили.

'А я говорил — делай как велят и поверят! — возник голос в голове. — Все еще сомневаешься?'.

— Сомневаюсь, — буркнул Михаил.

— Что? — спросил сержант, который старательно что-то записывал.

— А? Нет, ничего...

'Отвечай мысленно, болван, — отругал Мишу голос, — а то действительно подумают, что ты сумасшедший'.

'А не похоже? — огрызнулся Маевский. — Никогда бы не подумал, что такое со мной случится! Ну почему я на хирурга пошел, а не на психиатра?'

'И что, помогло бы? — усмехнулся голос'.

'Не знаю, — признал Михаил. — Но день точно безумный'.

Да, день был сплошное безумие. Все началось около девяти часов утра, когда Михаил миновал мост, где у него проверили документы, охраняющие мост красноармейцы. После чего он решил немного отдохнуть и присел у крайнего сруба. Ноги после нескольких часов перехода гудели, и Михаил решил подождать кого-нибудь в компанию, и лучше, чтоб присутствовал транспорт. Та телега, которую он видел впереди, у моста не задержалась и теперь её точно не догнать. Пока можно перекусить, а то с утра ничего не ел. Только Михаил достал сверток с салом, как послышался звук мотора. Чтобы посмотреть кто едет, пришлось выглянуть за угол. Это с запада к мосту подъехала полуторка с дюжиной красноармейцев в кузове. Маевский тяжело вздохнул — тут ему не светило. Военные его точно не возьмут, можно даже и не спрашивать.

От частых выстрелов Маевский подскочил, выронив сало и сунулся посмотреть — что происходит. От увиденного оторопел. Приехавшие красноармейцы расстреливали бойцов из охраны моста. На его глазах застрелили кинувшегося к лесу паренька, что крутился возле бойцов. Тот, кто стрелял в пацана внимательно посмотрел вдоль дороги и Михаил шарахнулся назад. Запнулся об слегу и сильно приложился затылком об край сруба. Сознание померкло только на мгновение. Маевский медленно поднялся, держась за голову.

'Так-так, что тут происходит?'.

Голос прозвучал так явственно, что Михаил опять подпрыгнул.

— Кто здесь? — прошептал Маевский, оглядываясь.

'Ангел-хранитель, — хмыкнул голос, — если конечно будешь меня слушать'.

— Видно сильно я головой приложился, — решил он.

Кто-то закричал у моста, и Михаил решил посмотреть.

'Красноармейцы' убирали прочь тела, а четверо окружили каких-то гражданских, на свою беду оказавшихся неподалеку. Что там они говорили было плохо слышно, получилось разобрать только — жиды. После чего гражданских грубо оттолкали к берегу и пристрелили.

— За что... — прошептал Маевский, бледнея, — за что...

'За то, что евреи, — прозвучал голос, и за то оказались неподалеку'.

Михаила передернуло. Ноги ослабли, выступил холодный пот. Что делать он не знал.

'Беги, дурень! Это 'бранденбурги', диверсанты немецкие. Шлепнут тебя и не поморщатся'.

— Потому что я тоже еврей?

'Потому что ты тупой! Шлепнут потому что ты их видел. Беги!'.

Михаил кинулся вдоль дороги.

'В лес, дурень! В лес беги!'

— Эй, парень, спишь что ли?

Михаил открыл глаза и увидел лейтенанта с котелком.

— Вот, лучше еды не найдешь.

— Что это? — спросил Маевский, глядя на что-то зеленоватое и густое, но очень вкусно пахнущее.

— Щи это. Зеленые, вчерашние, в печи томленные. Ум отъешь.

— Спасибо.

Лейтенант ушел, оставив котелок с ложкой и ломтем хлеба, а Михаил еще раз понюхал варево. Пахло от котелка умопомрачительно, аж в животе засосало, ведь он сегодня лишь немного хлеба съел, когда его в сарае заперли. Больше ничего из еды не имелось, так как сало Маевский выронил еще у реки, когда убегал от переодетых в красноармейцев немецких диверсантов, 'бранденбургов', как назвал их этот ангел-доппельгенгер*.

'Вообще-то я скорее альтер эго*, — тут же отозвался голос, — но в чем-то ты прав'.

'В чем прав? В том, что ты темная сторона личности, и я должен скоро погибнуть?'.

'Хм, — почему-то смутился голос, — почему темная, разве я жизнь тебе не спас?'.

'Ты на вопрос не ответил!' — возмутился Михаил, даже ложкой взмахнул.

'Все там будем, — философски ответил голос, — ты кушай, а как насытишься, так на вопросы и отвечу'.

'А во время еды нельзя? — спросил Маевский, запуская ложку в котелок. — Все равно разговор у нас мысленный'.

'Никак нельзя. Ты еще голоден, а значит больше зол, чем добр, и на сытый желудок адекватней будешь. И то, что я тебе скажу, точно не понравиться'.

'Посмотрим... — ответил Михаил и, чуть подув на варево, положил его в рот. — М-м-м, с ума сойти! Это же амброзия!'.

'Ага, на голодный желудок все съедобное амброзия! — согласился голос. — Однако зеленые щи действительно вкусны'.

'Это ты виноват, что я сегодня ничего не ел, — буркнул Маевский. — До сих пор не могу понять, как ты смог меня убедить поменять целую банку тушенки на пару тетрадей и карандаш'.

'Пришлось, извини, но такую возможность упускать нельзя. А селяне просто так ничего тебе не дали бы. И то, что ты записал, стоит того'.