Последние воплощения

— Пусть злой ветер из ледяной бездны заморозит твои лепестки! Не слишком ли много ты просишь, цветочная сука?! Чтобы я стала такой, как эти...

— Они избрали ложный путь. Потому я не стала их защищать, но эта девочка была подружкой твоей сестры, и ей не выжить в этом месте.

— Хорошо, мне некогда торговаться, давай свою силу. Хотя я уверена, что ты мне подсовываешь тухлую рыбу.

— Чтобы принять силу, ты должна иметь в себе растущее семя.

Юги злобно рассмеялась, скривившись от отвращения:

— Во мне этой дряни с горсть найдётся! Выбирай сама, от моего вонючего хозяина, или от здешнего стража?!

Цветочная женщина нежно погладила девушку по животу и медленно покачала головой:

— Здесь много боли и ни одного ростка. Даже я не могу исцелить тебя. Человеческое семя больше никогда не расцветёт в тебе.

Юги медленно уселась на алтарь, осознавая ужасную весть. Она совсем не хотела рожать полукровок от здешних зверей, но почему-то всегда верила, что сумеет однажды бежать из проклятого города и нарожать детей человеку, которого будет называть своим мужчиной. Значит, теперь её лоно — что ледяная бездна, может только брать, ничего не возвращая назад. И как же с обещаной силой?

— Что мне делать?! Я так устала, и мне даже в одиночку не выбраться из этого места!

— Но здесь много семян. Выбери любое и вложи в себя — и ты получишь силу, пусть не человечью, а идущую от того растения. Но помни — семя будет расти в тебе — и однажды убъёт за ту силу, что подарило.

Девушка медленно кивнула, обдумывая возможности. Цена, наконец, названа. Смерть за силу — но здешняя жизнь уже давно казалась ей хуже смерти. Значит, надо просто выбрать растение. Сильнее всех растений — царственный дуб, но он растёт медленно — не будет ли поздно, осина защищает от духов, а рябина дарует мистические силы — но можно ли назвать сильными сами растения?

Юги вдруг поняла, что всё ещё хочет жить, и потому должна избрать хоть и сильное, но небольшое растение, которое не разорвёт её изнутри за один год, лучше всего — трава или приземистый куст. Она повернулась, ища взглядом нужное растение и тут же упёрлась взглядом в цветочную ладонь, протягивающую ей чёрное бархатистое семечко.

— Твой выбор хорош. Это близкий родственник анчара, много, очень много силы, много боли, но медленный рост. Может быть, ты ещё сможешь увидеть детей своей племянницы.

Девушка не глядя схватила семя и легла на холодный алтарь. Там у неё опять болело, как всегда в этом гнусном городе, и пришлось сжать зубы покрепче, запихивая сухое шершавое семя в тело, противящееся новому надругательству. Когда Юги, поскуливая от жаркой боли, уже начала было высматривать какую-нибудь палку, чтобы силой пропихнуть внутрь упрямую пакость, всё её тело внезапно свело судорогой, и семя само проскользнуло и заняло положенное место.

Девушка без сил откинулась, наслаждаясь минутой покоя. Она не противилась, когда детская ладошка маленькой жрицы — а затем и ладонь цветочного создания легли к ней на живот и древние слова зазвучали в осквернённом храме. Детский голосок сливался и переплетался со зрелым, временами полностью становясь неслышимым, хотя вслух говорила только девочка.

Юги кусала губы до крови, чувствуя, как что-то холодное, чужое шевелится в ней, распирая изнутри, как расплавленным железом растекается по венам смертоносный яд, и эта беспомощность, ничего общего не имеющая с обещанной силой. Девушка изо всех своих маленьких сил вцепилась в края каменного алтаря, с трудом удерживая бьющееся в судорогах туловище — и камень растрескался под её пальцами.

Цветочное создание наклонилось над алтарём и коснулось губами лба новоявленной жрицы.

— Дарую тебе силу защищать и пестовать жизнь. Используй её разумно — и твоё могущество никогда не покинет тебя. Найди новый дом для себя и этих детей — и пусть он наполнится биением жизни.

Последние слова прозвучали невнятно, поскольку богиня покинула своё воплощение, и ветки с цветами вновь расплетались, возвращаясь к прежнему виду.

Юги медленно поднялась с алтаря, с недоумением разглядывая своё тело, внезапно забывшее о боли и усталости. Кожа приобрела странный отблеск, а ногти окрасились зелёным. В глазах как будто двоилось, когда девушка смотрела на что-нибудь живое — растения вокруг, маленькую жрицу, сноровисто пеленающую младенца, даже трава под ногами — мягко мерцали, окружённые ореолом жизни, и только брошенный богиней алтарь был тёмен и безжизненен.

Маленькая первобытная женщина потратила не больше минуты, чтобы уложить поудобнее тело старшей сестры и укрыть его одеянием одной из мёртвых жриц. Комок в горле не пропадал, но она лучше многих знала, что больше ничего сделать не сможет. Всё, что ей доступно — это выполнить последнюю волю сестры. Маленькая жрица стояла рядом, покачивая спелёнутого младенца и с надеждой глядя на старшую девушку. Ей было трудно понять, что сёстры очень отличались, несмотря на удивительное сходство, и сейчас Юги занята раздумьями — исполнять ли соглашение с богиней, или прикончить на месте последнюю жрицу, навсегда заставив закрыться эти ненавистные яркие глаза.

Громкая ругань прервала её раздумья, и девушка привычно затрепетала, узнавая голос хозяина. Она не раз уже пыталась освободиться, и отлично знала, что магия хозяина легко разыщет её. Просто сейчас этот грубый солдафон должен был охранять стену, а не бегать по городу за рабыней.

Керамес был настоящим воплощением атланта. Могучий и безжалостный, искусный в обращении с мечом и магией, он давно уже был бы офицером, если бы не принадлежал к третьей касте. Он не таил, а скорее выставлял напоказ свои пороки, подчас удивляя даже видавших виды товарищей. Именно благодаря его похоти и жадности Юги не была своевременно заперта в загоне с остальными рабами. Просто хозяин не желал прерывать как ставшую непопулярной связь со своей собственностью, так и стабильный доход, приносимый теми, кто тоже желал воспользоваться телом юной красавицы.

Сейчас атлант был вне себя от ярости. Мало того, что подлое животное опять сбежало, так ещё и успело натворить дел, которые грозили ему немалыми неприятностями. При входе он споткнулся о тело стража, здесь валялись трупы жриц Жизни. И пусть сам Керамес молился только Неназываемому, но не желал без нужды ссориться с культом Жизни.

Тем не менее, обнаружив, что почти все жрицы мертвы, жестокий атлант слегка успокоился. Даже его удивила прыть этой худенькой девчонки, значит, если хорошо замести следы, прирезать последнюю свидетельницу, никто и не заподозрит, что резню устроила его рабыня. Мало того, он даже сумеет сохранить эту своенравную, но достаточно ценную собственность. С его точки зрения, единственным преступлением его "зверюшки" было не убийство кучки бесполезных старух, а очередное ослушание. Только это и заслуживало скорого и безжалостного наказания.

Девчонка стояла перед ним, слишком гордая, чтобы молить о пощаде, и слишком напуганная, чтобы пытаться бежать или хвататься за оружие. Атлант вновь ощутил возбуждение. Именно её боль и непокорность, яростная ненависть в глазах и судорожное сопротивление нежного тела приносили ему всегда столько наслаждения. Большинство рабынь превращались в безвольных кукол после первого же удара, позволяя делать с собой всё, что угодно, эту же тварь приходилось брать силой всегда, что и делало её такой ценной.

Тяжёлая ладонь, как всегда, ударила по нежному лицу девушки, но в этот раз всё было по-другому. Не полетело кубарем лёгкое тело, не прозвучал невольный возглас боли, девчонка просто немного отшатнулась, в то время как загрубевшая ладонь солдата болела изо всех сил, как будто он пытался дать пощёчину дереву.

Маленькая жрица призвала все доступные её силы, заставив лианы обвиваться и связывать плохого мужчину, но Керамес одним взмахом руки испепелил атакующие растения, даже не взглянув на малышку. Его занимала только Юги, непокорная рабыня, превосходящая красотой и силой духа изнеженных горожанок. Маленькая дикарка, ставшая ещё желанней после того, как её невыразительные бледно-голубые глаза налились пронзительной зеленью.

Он набросился на девушку, пытаясь опрокинуть её на залитый кровью пол и жадно вдыхая её изменившийся запах, зубами вцепился в нижнюю губу рабыни, пытаясь вырвать хоть один крик боли. Кровь, брызнувшая ему в рот, была непривычно терпкой и сладкой. Дивный аромат девушки пьянил и кружил голову, душил и...

Керамес оттолкнул рабыню, пытаясь вдохнуть вдруг ставший очень вязким воздух. По телу разливался убийственный жар, желудок сжало судорогой от приторного металлического привкуса во рту. Отчаянно пытаясь вспомнить подходящее исцеляющее заклинание и определить по симптомам яд, солдат даже не ощутил, как изящные ладони легли на его голову и без всякого усилия свернули могучую шею атланта.

Юги больше незачем было бояться и торопиться. Она быстро обкорнала запасное одеяние одной из жриц, подгоняя его на себя, из портупеи хозяина и стража храма соорудила корзину для младенца и подвесила её себе за спину. В левой руке — тёплая ладошка маленькой жрицы, в правой — тяжёлое боевое копьё, вдруг вставшее лёгким, как ивовый прутик. Впервые у неё появилась возможность покинуть проклятый город, и она не собиралась даже на минуту задерживаться в этом гнусном месте.

— — —

То был день непреходящей славы для Воалуса. В утренний круг крови, когда небо озаряется алым, врата белого города распахнулись, выпуская горстку воинов, менее сотни смельчаков, вышедших биться против многотысячного войска дикарей.

Безумием сияли яркие глаза бойцов, противно воняли горелым ожоги на их груди, нанесённые во имя Неназываемого, призрачным огнём сияли освящённые клинки. Первыми же шли трое избранных, облачённых в багровые доспехи, бойцы-смертники, призванные пролить реки крови и сокрушить неверных.

Воалус ещё не привык к тому, что в сердце торчит клинок Неназываемого, и именно пульсация рокового лезвия поддерживает в нём жизнь. Он старался не задумываться, можно ли назвать это жизнью, как и о том, что в вечерний круг крови клинок извлекут из него, и даже такая иллюзия жизни покинет мёртвое тело. В руке — чудовищный священный меч, жуткое тяжёлое оружие, позволяющее рубить камни и раскалывать зачарованные доспехи. Ещё вчера он с трудом поднял бы его двумя руками, а сегодня почти не замечает его веса.

Справа от него шёл безумный однорукий старик, размахивающий огромным кремневым топором. Когда-то именно этим топором вождь мелкого племени отрубил правую руку воину атланту, за насилием забывшему осторожность. То племя вырезали его друзья. Много лет калека совершенствовал примитивное оружие, пропитывая его магией и мечтая о мести. Нож Неназываемого в сердце был для него подарком судьбы, ведь до заката у него хватит сил на самую роскошную месть.

Слева шагал совсем ещё молодой атлант, неудачник, не преуспевший ни в бою, ни в магии. Третий сын небогатого торговца, слишком жалкий, чтобы вырвать у хватких братьев причитающуюся долю, слишком нелепый, чтобы его искусство кого-нибудь заинтересовало, слишком обычный, чтобы добиться интереса от любимой женщины. Он желал хотя бы героической смертью доказать, что его жизнь хоть чего-либо стоила, и Воалус презирал его за это. Сопляк не владел никаким оружием, и потому сейчас шёл в бой со спешно переделанной палицей, требовавшей больше силы, чем умения.

Больше храбрецов не нашлось, и даже псы войны, отправляющиеся с ними в бой, не хотели умирать, рассчитывая уцелеть за спинами избранных.

Дикари не были подготовлены к бою. Они уже два дня штурмовали белые стены, и просто не могли поверить, что вновь нашлись безумцы, решившие сражаться в поле.

Первая атака была сумбурной и неорганизованной. Опьянённые ненавистью дикари накатились волной, рассчитывая смять атлантов массой, вломиться через распахнутые ворота и устроить долгожданную резню. Они рвались к закупорившим ворота псам войны, не обращая внимания на троих избранных, вышедших к ним навстречу, за что и были наказаны. Чудовищное оружие избранных порхало и разило в мёртвых руках, собирая обильную жатву. Лишь жалкая струйка дикарей смогла прорваться мимо сопляка, неуклюжего и медлительного даже в посмертии, но псы войны легко разобрались с равным количеством полуживотных.

А дальше были кровь и смерть. Ведомые полукровками, дикари накатывались волна за волной, не в силах сокрушить бессмертных воинов. Магия не действовала на них, сильнейшие бойцы отлетали как котята, хитрые и быстрые пигмеи не могли сравняться в скорости с избранными. И даже когда бесчисленные копья и клинки умудрялись нанести рану, кровь не текла из мёртвых тел, и боль не отвлекала безумных демонов.

Левый довольно быстро вышел из боя. Гигант-полукровка повис на чудовищной палице и умудрился вырвать её из неумелой хватки. Сопляк ещё несколько минут сопротивлялся, голыми руками разрывая тела и раскалывая черепа, выхватывая хрупкое примитивное оружие у врагов и ломая его о второго — третьего врага. Воалус и старик были заняты своим делом, и увидели только, как неудачника утаскивают псы войны по частям, третью отряда заплатившие за эту возможность. Изрубленное, изувеченное тело, тем не менее, что-то вопило и трепыхалось.

Старик держался гораздо лучше. Топор вихрем кружился вокруг него, далеко разбрасывая во все стороны части нападающих, сплошным потоком рвущихся прямо на смертоносное оружие избранных. Солнце уже стояло в зените, когда сзади сумел подобраться низкорослый полукровка и трофейным мечом нанести роковой удар. Вторая рука старика отлетела далеко в сторону, так и не отпустив кремневый топор. Безрукий почти дошёл до города, пробивая себе дорогу пинками, пока и ноги не были изрублены врагами.

Ради этого тела дикари даже не стали связываться с псами войны, позволив уволочь второй неупокоенный обрубок за ворота. Вокруг Воалуса сомкнулось сплошное море ненависти. Ему приходилось двигаться, чтобы не увязнуть в изрубленных телах. Он применял всё своё умение — и лишь несколько царапин появились на нём, и каждая была оплачена смертью нанёсшего её храбреца. Ярость всё нарастала, пока не затмила глаза кровавой пеленой, и Неназываемый смеялся от восторга в своём мрачном святилище.

Первым вновь осознанным впечатлением было огромное, кроваво-красное солнце, почти касающееся моря. Под ногами было несколько изуродованных трупов, измочаленных до неузнаваемости. День закончился, а бой отгремел ещё раньше.

Воалус даже не пытался вспоминать, что с ним происходило после того, как ярость Неназываемого затмила в его глазах весь мир. Он мог видеть только последствия. Армии под городом уже не было, очевидно, большинство полукровок погибло в схватке с избранными, а оставшиеся не сумели удержать разрозненные племена. Трупы в беспорядке были разбросаны вокруг города, но самая чудовищная свалка была у главных ворот. Там, где начали свою работу избранные, и где псам войны пришлось выдержать последний штурм после того, как оставшийся забыл про разум.

Воин медленно побрёл к городу, стараясь не смотреть по сторонам. Священный меч он нашёл примерно на полпути к городу. Очевидно, оружие мешало ему после того, как враги побежали. Здесь было и несколько трупов атлантов, очевидно, самые храбрые пытались привести его в чувство и направить к воротам, где последние сохранившие разум дикари ломали ворота.