| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Владимир Пономарев. Летчик-истребитель. Окончил Одесскую авиашколу, — по очереди пожал протянутые руки Владимир.
— Докуда следуешь? — бережно шинковал сало Павел.
— Чита.
— Понятно, — улыбнулся Галушка, и разлил всем поровну. — Ну, за сталинских соколов! И морских, и сухопутных! За альбатросов и орлов!
— За знакомство! — Владимир выпил, поставил стакан и взял протянутый Павлом шматок искрящегося солью сала, аккуратно уложенный на ломоть черного хлеба. Понюхал и только потом неторопливо откусил. Владимир отчего-то считал, что, именно, так должны пить настоящие асы.
— Молодец! — усмехнулся Галушка, и одним залпом опустошил свой стакан.
Остальные выпили следом.
— Значит, тоже выпускник? — спросил Якушенко.
— Ну, да! — ответил Владимир. — В декабре звание присвоили.
— Я смотрю, ты много прыгал! — Якушенко махнул ножом в сторону значка парашютиста с цифрой '100' на подвеске.
— Да, вышло так. Парашютный кружок был при школе.
— А я не люблю прыгать, — сказал Петр Галушка. — Летать люблю, а прыгать — нет! Летчик летать должен, а не прыгать! Правильно я говорю, командир?
— Всяко бывает... Сам-то — откуда? — поинтересовался Павел у Владимира.
— Новосибирск.
— Сибиряк, значит. А мы с Петро из Луганска. То бишь, Ворошиловграда. А ты, Коля? — Якушенко разлил по стаканам остатки водки.
— С Урала, из Оренбурга, — ответил тот.
— А как в морскую авиацию-то попал? У вас же там, в Оренбурге, вроде, своя лётная школа есть, сухопутная? — удивился Галушка.
— Направили по комсомольской путевке. А я и не возражал. Море — это красиво. Я, ведь, раньше моря никогда не видел... А тут — пожалуйста, смотри, сколько хочешь, — улыбнулся Николай.
— Ну, за тех, кто в море! — Галушка поднял свой стакан, и подмигнул Владимиру и Николаю. — И за тех, кто над!
Старшие лейтенанты Павел Якушенко и Петр Галушка служили в одной эскадрилье четвертого минно-торпедного авиаполка двадцать девятой тяжелобомбардировочной авиабригады Военно-воздушных сил Тихоокеанского флота. Якушенко был замкомэска, а Галушка командовал звеном. Однополчане возвращались в родную часть после учебно-тренировочных сборов летчиков-торпедоносцев на базе Ейского военно-морского авиаучилища.
В Ейске они отрабатывали приемы высотного и обычного торпедометания, в том числе и ночного, по лунной дорожке. Летали и в простых, и в сложных метеоусловиях.
Занятия проводил капитан Токарев, комэска сорок третьей эскадрильи и лучший торпедоносец ВВС Черноморского флота.
Горячий поклонник торпедного оружия и новой тактики поражения морских целей, Николай Токарев очень много занимался этими вопросами. С каждым полетом, усложняя для себя и для своих летчиков условия торпедометания, он искал и находил новые приемы сближения с противником, способы определения упреждений, наиболее выгодные дистанции для поражения движущихся и маневрирующих кораблей, тщательно изучал штурманскую работу на торпедоносцах.
Токарев окончил Качинскую авиашколу, но потом долгое время служил летчиком-инструктором в военной школе морских летчиков и летнабов в Ейске. Был командиром звена, а затем командиром авиаотряда. Подготовил более двухсот морских летчиков. За успехи в обучении молодых пилотов торпедометанию в феврале минувшего года был награжден орденом 'Знак Почета'.
Так что учить Токарев умел. Более того, ему это нравилось. Поэтому и Павел, и Петро ехали назад, на Тихий океан, не только надежно усвоив новые тактические приемы, но и с огромным желанием передать полученные навыки своим товарищам и подчиненным.
Короткий отпуск после сборов, проведённый ими в родном городе лишь разогрел в них стремление побыстрее вернуться в полк, и приступить к учебным полетам.
А пока поезд дальнего следования 'Москва-Владивосток' вез их через всю страну, сквозь заснеженные горы и леса, и широкие, застывшие в ожидании весны, реки и степи. А в купе оживленно обсуждались различные авиационные новости. И самые последние, и не очень.
Лишь нелепая гибель Валерия Чкалова три недели назад во время испытаний нового истребителя по молчаливому согласию не упоминалась. Слишком уж свежей и болезненной была эта тема.
Зато очень много говорили о дальнем беспосадочном перелете Владимира Коккинаки и Александра Бряндинского из Москвы до Спасска-Дальнего на самолете ЦКБ-30 'Москва' — модернизированном для перелета серийном дальнем бомбардировщике ДБ-3 конструкции Ильюшина. Галушка и Якушенко летали, именно, на таком бомбардировщике и тема была для них очень близкой.
— Восемь тысяч километров! Сутки за штурвалом! — восхищался Галушка. — Это, какие же руки надо иметь! Тут после восьмичасового полета висят как плети, — Он потряс своими широкими ладонями. — А ведь это не простые руки, а шахтерские! Ты знаешь, что такое отбойный молоток? — повернулся он к Владимиру. А потом к Николаю. — А ты?
— Да, — соглашался с ним Якушенко. — ДБ-3 в полете болтает, будь здоров! Во всех плоскостях! А высота! Ведь все время в кислородной маске сидишь... А слепой полет часами! Это какой штурман нужен! А дальность!.. Восемь тысяч километров!
— Если надо, Коккинаки долетит до Нагасаки! — сильно фальшивя, пропел строчку из известной песенки Галушка.
— И до Нагасаки, и до Берлина, и до Лондона, и до Нью-Йорка, если надо будет! — сказал, как отрезал замкомэска Якушенко. — И до тонны бомб может прихватить!
— А у нас в спецроте учился младший брат Владимира Коккинаки, Сашка, — сказал Владимир.
— У них вся семья — летчики. Все три брата, — ответил Якушенко. — Я как-то в санатории отдыхал вместе с Костей Коккинаки. Он у нас на ТОФе служил летчиком-истребителем, до того как перешел на испытательную работу.
Поговорили они и о другом недавнем беспосадочном перелете из Москвы на Дальний Восток — рекордном перелете женского экипажа Валентины Гризодубовой, Полины Осипенко и Марины Расковой на самолете ДБ-2 'Родина'.
— Бардака было слишком много... — сказал Галушка. — Когда они потерялись, мы с Павлом тоже на их поиски летали. Да не нашли, слава Богу! А то, хрен его знает, что было бы. Знаете, как комбриг Бряндинский, Герой Советского Союза, убился? Светлая ему память... Полетел их искать на 'Дугласе' с журналистами из газеты 'Тихоокеанская звезда'. Хотя самолет уже нашли, и можно было не торопиться. Но не усидел... А, может, поторопили, — он махнул рукой неопределенно. — А там еще и ВВС второй отдельной Краснознаменной армии летало. ТБ-3 с десантом... Ну, они им хвост и подрезали. Все, кто в 'Дугласе' был — вдребезги. А из ТБ четыре парашютиста выпрыгнуть успели... — он покосился на значок на груди у Владимира. — Нам потом знакомый рассказывал, он там был и видел как 'Дуглас' обоими моторами врубился в заднюю часть фюзеляжа и в хвост ТБ. И, разламываясь, посыпался на землю. — Галушка пустил в ход ладони, показывая, как было дело. — А ТБ крутанулся волчком, опустил нос, перевернулся на спину, затем на живот, опять на спину. Так все там и остались, в тайге... Пятнадцать человек.
Петр молча залез в кошелку и достал еще одну бутылку. Молча разлил поровну. И также молча выпил. И остальные тоже...
— Смелые девки... Что тут скажешь! Раскова десять суток по тайге блукала. А это ой-ой-ой. У нас там и медведи, и тигры попадаются. А у нее только две обоймы на все про все! Повезло ей, что уцелела... — Якушенко закусил салом и продолжал развивать мысль. — Но, если честно, не женское это дело на дальнем бомбардировщике летать, — И посмотрел на своего однополчанина. — Вон, даже у шахтера руки отнимаются! А тут девчонки. Как, вообще, долетели, непонятно.
— Это же наши советские девушки! — сказал Коля, и покраснел.
Якушенко посмотрел на 'вьюношу' с искренней жалостью взрослого, видавшего виды, двадцатишестилетнего мужчины, но промолчал и только махнул рукой. Бабам не летать, а рожать надо, да детей воспитывать. Он, вот, свою отвез к родителям, воспользовавшись оказией.
Уже на сносях его Галина. Через месяц сроки. А он оставил ее у отца с матерью и уехал. Служба! А что поделать... Пусть уж лучше здесь рожает, чем в военном городке. Тут за ней хотя бы присмотрят. И, вообще, молодая мать! Мало ли что! Будет, кому подсказать, научить. Они, конечно, и от природы все сами знают, как с дитем управляться, но так, всё-таки, спокойнее. Эх, Галю, Галю... Нескоро теперь повидаемся.
Петр Галушка встал и ушёл в тамбур курить. Якушенко посмотрел ему вслед.
У Галушки своя беда... Обычная лётчицкая — муж летает, а интенданты в канцеляриях сидят, да на чужих жён карандаши точат. А бабам плевать, что у мужа героическая профессия. Им нужно чтобы муж каждый день на работу ходил, и каждый день вечером с работы домой возвращался. Им нормальную семью подавай. А откуда ей взяться! Если мужа, то в Испанию на полгода, то в Китай, то на учения, то на сборы, то на Тихий океан, то на Северный Ледовитый.
Вон, комбриг Тхор, пять орденов имеет! Охренеть! А толку! Мужики, на сборах рассказывали, что он со своей и сходился, и расходился, и женился, и разводился... Она даже ему ребёнка родила в какой-то просвет между его командировками на войну. А потом сошлась с бывшим начальником политуправления ЗабВО дивкомиссаром Васильевым и сбежала с ним, пока муж в очередной длительной спецкомандировке пропадал. Вот так! И ни ордена, ни звания не помогли. Он, потом даже ездил её разыскивать в Европейскую часть Союза... Интересно, нашёл или нет?
Галушка накурился и вернулся в купе.
'Эх, Петр Никанорович, Петр Никанорович! И ведь хороший мужик! — думал Якушенко, глядя на друга. — Отличный летчик! Надежный товарищ. Ну, выпивает иногда! Так, кто же не выпивает! Жизнь такая! Зато хозяйственный и по бабам не бегает. А, вот, досталась ему шалава, и развязаться никак с ней не может. Лариса... Хоть бы уже сбежала с кем-нибудь насовсем, как у Тхора, так нет! Гуляет и пьёт кровь из мужика! И никакой на неё управы нету. Сейчас приедем — опять какая-нибудь история. Ну, и мела бы подолом, раз не имётся! Да, только поаккуратнее! Чего же так наглеть-то!'
— Павло, тут ребята в соседнем вагоне знакомые едут, — сказал Галушка. — Из сто пятнадцатого морского разведывательного и четырнадцатого истребительного. Сашка Василенко, Колька Сухорученков, Вовка Малахов. В гости приглашают. Я обещал. Пошли, сходим! Надо боевую дружбу укреплять!
Якушенко посмотрел на Владимира и Николая:
— Так, ребята! Мы вас тут ненадолго на хозяйстве оставим. А сами к соседям наведаемся, обстановку разведаем. Если что, вы потом подтянетесь. Лады?
Николай и Владимир только плечами пожали, дескать, не вопрос. Галушка и Якушенко, прихватили початую бутылку, и ушли в соседний вагон.
Владимир сходил к проводнику и принес чаю себе и Николаю. А потом они уселись возле темного окна, друг напротив друга, и разговорились, почуяв родственные души. А поговорить было о чем.
Николай Полищук был влюблен по — настоящему безнадежно.
Потому что Ирина, девушка с которой он дружил на гражданке, вышла замуж за другого, пока он учился на пилота.
Они долго переписывались. Но потом письма из Оренбурга приходить перестали. А однажды дневальный, стараясь не глядеть в глаза, передал Николаю, пришедшую с последней почтой открытку. От соседки Ирины по заводскому общежитию. Не особо церемонясь, она писала, что ей надоело выбрасывать его письма в мусорное ведро. И сообщила, что Ирина уже с полгода, как вышла замуж за какого-то инженера, сменила фамилию, и уехала в другой город. И даже адреса не оставила.
Хотя в Николае характер угадать было трудно, пережить это предательство он сумел. А, ведь, многие ребята, внешне более крепкие, чем он, от таких историй и стрелялись, и вешались. Был, все-таки, в этом худощавом пареньке свой стержень. Как стальная арматурина в бетоне.
Ирину он простил потом. Наверное, ей было очень трудно одной. А, может быть, она действительно встретила свою любовь. Ведь, сердцу не прикажешь... Николай, вот так и не смог приказать своему сердцу ее разлюбить.
Он достал маленькую фотокарточку, наверное, оторванную когда-то от заводского пропуска, и показал Владимиру.
Ну, что сказать... С карточки на Владимира смотрела круглолицая, миловидная женщина с тугой косой, загадочной улыбкой и вызывающим прищуром глубоких глаз. Если бы Владимир не был так сильно влюблен в Наталью, быть может, и он обратил бы внимание на такую красавицу. Он вздохнул и отдал фото назад. Раздобыть фотокарточку Натальи ему так и не удалось.
Пройдет несколько лет, он состарится и позабудет любимое лицо. Так и будет жить. Без любви... Глупо, бессчастно, безрадостно. Пока его не собьют в жестоком бою, или он сам не убьется в какой-нибудь аварии.
А, может, он прославится... И тогда, однажды, весь в орденах и в бинтах, приедет в родную Одесскую авиашколу, выйдет на трибуну, и она, наконец-то, поймёт, какой он герой и по-настоящему его полюбит.
В этот момент дверь купе, громко лязгнув, отодвинулась, и на пороге показались Петр и Павел в компании еще нескольких моряков.
Пока Николай и Владимир под печальный стук вагонных колес предавались грустным воспоминаниям о своей несчастной любви, боевые друзья успели, как следует, пообщаться, допить то, что имелось, и даже сходить в вагон-ресторан за добавкой.
А потом у Галушки вдруг проснулась совесть, и он вспомнил, что они оставили без присмотра двух желторотиков. Сгрести все со столика и перебазироваться назад, в свое купе, труда не составило.
Сразу стало тесно и весело. Ребята быстро познакомились.
Старший лейтенант Малахов был командиром звена в четырнадцатом иапе, а лейтенанты Василенко, и Сухорученков служили в сто пятнадцатом мрапе в одной эскадрилье и летали на гидросамолетах МБР (морской ближний разведчик).
— Летающие лодки! — многозначительно поднял указательный палец Сашка Василенко. — Поэтому и ходим, и летаем.
— Низэнько и тихэнько, — закончил вместо него Галушка. И все купе покатилось со смеху.
— А то! — согласился Сашка. — МБР! Летай пониже — Мама Будет Рада!
— Точно! — подтвердил, утирая слезы, Петро.
— Между прочим, на нашей лодке Полина Осипенко установила три международных женских авиационных рекорда, а потом вместе с Верой Ломако и Мариной Расковой от Севастополя до Архангельска долетела! На морской машине над сушей! — махал указательным пальцем Сашка. — Две с половиной тысячи кэмэ! Международный женский рекорд дальности!
— Дура! — потрепал его за чуб Галушка. — Це ж дивочий рикорд!
— Ну, и что! — не сдавался Сашка. — Нет, ты машину оцени!
— Мамо Будэт Рада! — успокоил его Галушка. И все опять покатились со смеху...
Четвёртый моряк, их сосед по купе, летчиком не был, и даже моряком мог считаться с большой натяжкой, и то только потому, что когда-то окончил Ленинградское военно-морское училище имени товарища Фрунзе. На самом деле он оказался речником! Хотя, впрочем, тоже своим, Тихоокеанским.
— Старший лейтенант Ревякин! Краснознаменная Амурская военная флотилия! — он положил левую ладонь поверх своих вихров и лихо откозырял правой. — Отзываюсь на имя Александр! — И вдруг широко улыбнулся. — А в кругу товарищей — просто Шурка!
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
