Игры с дымом

— В крепость летит, точно в крепость, прямо к нам, — завороженно сказал послушник.

Надо было бежать, гоношить народ и стражу, звать на помощь хоть кого-нибудь — но Тона удерживал страх. Хотелось просто стоять и ждать, ничего не делая, наблюдая за летуном. Тот приближался, вздымая крылья, и странное дело — страх уходил, уступая любопытству. Ни в одной летописи — в этом Тон был уверен — не упоминалось ничто прибывшее из-за пустыни. Так неужели сбывались мечты — пусть существо и оказалось таким невероятно уродливым?

Существо подлетело к донжону, грузно село на зубец верхнего яруса, зашипело — совершенно по-змеиному, но громко и внятно — и спрыгнуло на крышу; когти щелкнули о камень. Ветер засвистел в бойницах, сонные стражники сонно окинули площадь сонным взглядом, разноголосо зашумел рынок. Жизнь возобновила ход, никто не обратил на существо внимания — неужели только стоявшие на стене двое сумели поднять глаза?

— Амет! — очнулся Тон, — ты видел? Нет, ты видел? Ты стой тут, смотри, я бегу звать стражу, я сейчас.

— Тон, — хмуро ответил паладин, — погоди. Я об этом слышал.

Тон открыл рот, выдохнул, закрыл рот и еще мгновение просто молчал.

— Ты — что?! — спросил он.

— Майстер Тремен говорил, — ответил паладин. — Мне б молчать, ну да поздно уже.

Послушник затих. Как такое вообще возможно? Из-за пустыни прилетает нечто странное — и оказывается, что об этом знали, и не кто-нибудь, а лучший друг! причем знал и не рассказывал!

— Так, — сказал Тон, — и что это за...

— Тут не так просто как сейчас! — перебив друга, сказал Амет. — Лорд эл-Гилнон все знает, а нам больше и хватит. Тварь прилетела, ее кормят, жрет и улетает.

Тон понял: его друг нервничает. Внешне паладин мало чем себя выдавал — но общаться начинал сугубо малопонятными фразами.

— И все-таки? — осторожно спросил Тон.

— Не знает никто, говорят тебе! — паладин повысил голос. — Приказ сверху. Надо накормить и выпустить. Звать виверном — в приказе так назвали. Куда, откуда — не говорят! Если б мы и знали — что бы изменилось?! Значит, и думать не надо. Правильно? Правильно!

Вот с этим послушник был совсем не согласен. Но Амет сорвался, теперь из него нужного слова клещами не вытянуть. Тон неловко молчал — о чем было разговаривать? Тянулось время, друзья смотрели со стен на красноватые пески. Наконец, Амет плюнул вниз и рассказал.

— Тремен его сам кормил. Говорит, странная зверюга. Собаке кость кинешь — она в угол забьется, чтоб погрызть, к ней близко не подходи — цапнет. А виверн этот — видно же, издалека прилетел, а не устал ни капли и ест не то чтобы жадно или там со вкусом, а просто чтоб не издохнуть. Неясная тварь. Но вроде на людей не кидается, жить будем.

— Он из-за пустыни? — пока Амет не замолчал, спросил Тон.

Паладин пожал плечами.

— Не, — ответил он. — Хотя, мы ж не знаем, что там, за пустыней этой.

И тут Тон расплылся в торжествующей улыбке.

— Мы знаем! — сказал он. — Есть древние летописи, там описывается жизнь наших прадедов за пустыней — когда и пустыни самой не было! Я читал, теперь уже плохо помню, — привычно соврал Тон, — но могу как-нибудь взять в храме книгу.

Амет, кажется, не поверил, но заинтересовался.

— А зачем "как-нибудь"? — сказал он. — Я иду в таверну, беру по пиву, за твои на этот раз — а ты пока, это, сбегаешь за книжкой, посидим и разберемся.

А вот такого Тон не ожидал. Ему очень не хотелось тащиться в храм, рискуя столкнуться с отцом Летином. Не хотелось выискивать нужную книгу — и еще больше не хотелось признаваться, что он ее не читал. Не хотелось рисковать, вынося ее из храма — книга ценная, а ну как Амет ее пивом зальет? Не хотелось и горького пива — и тратиться на него еще больше не хотелось.

Поэтому послушник с тоской поглядел на ползущие по камням длинные тени и очень внезапно вспомнил о неотложных делах.

— Не могу, Амет. У меня колокол нечищен, а ты ж знаешь — отцу Буркину все равно, в общем, бываю ли я на занятиях, или в каком состоянии прихожу, лишь бы всю работу делал. Пойду чистить.

— Да как хочешь, — неожиданно легко согласился паладин. — Я все равно туда, у меня дел нет, надумаешь — приходи.

Друзья обменялись рукопожатиями и разошлись. Амет еще немного постоял, вглядываясь в пустыню — правда, что ли, что за вот этими песками могут обитать люди? "Так и живем, ересь лютая, — подумал он. — Прилетела змея, может, правда из-за пустыни, может, завтра сто таких прилетят и всех сожрут — ему колокол важнее. Меньше бы ты, Тон, верил тому, что другие говорят и пишут, а больше бы головой своей думал — глядишь, оно б лучше было".

Амет плюнул со стены вниз — слюна, казалось, испарилась еще в воздухе — и пошел в "Песчаного Змея" — свою любимую таверну.

* * *

В "Песчаного Змея" заходили все: трактирщик умел угодить. Приплелся ремесленник — прошу, милости просим, вот вам лучшего пива из вооон той бочки в углу, да до краев, знаем, и прибаутку нужную вспомним, и кто во всем виноват и что делать надо, выслушаем и согласимся. Пришел местный торговец, у которого выдался удачный день, или купец из Зенира — прошу отведать жаркого да вином запить; и то правда, трудные времена настали, всем тяжело. Стражник завернул — у нас все чинно, видит Всевышний, и подати уплачены, и все законно, а вот не угодно ли перекусить и пива из вооон все той же бочки попробовать? Лорд пожаловал — не бывало такого; ну да все готово, нужно кланяться да выгонять "обывательский сброд", да раскупоривать заветную бутыль, чтобы Его Сиятельство возвеселился сердцем — а потом уже можно и из общей бочки наливать.

А вот когда заглядывает из паладинов кто и особенно Амет — тут надо осторожно. Если он не в настроении — сядет, примется есть, пить, бурчать — и всегда в долг. Не отпускать еду и пиво нельзя: паладин. И проблем с храмом не оберешься, и сам зашибет, не подумав, а потом кому что докажи. Хотя ж платит иногда, так что и демон ему в печень. Обслужим.

— Пива и поесть, как обычно! — с порога заявил Амет. Кружки брякнули, трактирщик аж присел; но быстро оправился — сказался опыт — и кинулся провожать к столу.

Паладин вразвалку сел, раскинул по столешнице локти и привычно огляделся. Людей немного. Вон знакомая компания выпивает за широким столом — Амет поздоровался кивком, — вон купцы отдыхают перед отбытием, вон работяги на пару кружек наскребли. Вон, вроде, тоже торгаши в дорожных плащах в углу сидят — шепчутся о чем-то, едят, вино потягивают. Ладно.

"Что за змеюка запустынная? — вернулся к прежней мысли Амет. — Почему прилетела днем, если, майстер Тремен говорил, прилетала ночью? Куда полетит из Химбара? Кто ж все-таки ее послал? И, главное — неужели за пустыней и правда люди живут?"

— Лучшейшее что есть, доблестный Амет, — раздался над ухом паладина надоевший голос, и трактирщик поставил кружку пива и тарелку с едой.

Амет молча кивнул. Вот зануда — с мысли сбил. Ладно. А если виверн — это разведка? Нет, зачем тогда лорду эл-Гилнону его кормить и дальше выпускать? Может, почта?

"И правда, — подумал Амет. — Голубь, ясное дело, пустыню не одолеет. Тварь поела и полетит опять на север — в столицу, значит. А еще власти боятся этих из-за пустыни — и поэтому я сижу тут не в тылу совсем, а на самом что ни на есть рубеже. И если начнется война, или хоть мелкая, ересь лютая, стычка будет — нас сметут первыми. Правильно? Правильно!"

Амет прожевал кусок баранины. Как следует отхлебнул пива. Паладину очень хотелось ошибаться, но все было до одури логично. Рассказать бы кому, тому же Тону хоть, да он опять станет прикидываться и про свои книжки рассказывать.

Из угла рядом донеслись отрывистые слова: торгаши разговаривали на повышенных тонах. Вскочила девушка в сером плаще, хлопнула по столу монетой. Чего это они заторопились, интересно знать?

И тут дверь в таверну открылась, и в "Песчаного Змея" прошагал отряд стражи: четверо и еще начальник патруля; глупый и ужасающе исполнительный. "А, — подумал паладин. — Всех податей не заплатили? На вино-то, ересь лютая, денег нашлось".

Стражники подошли к столу, старший заговорил.

— Так, что тут? Пойдемте, проверить надо.

— Но отчего же, добрый блюститель порядка? — мелодичный женский голос. — Мы ведь не сделали ничего дурного.

"Точно купцы! — подумал паладин. — Только они могут стражника добрым назвать. Будто постоянно виноваты в чем-то".

— По обвинению в колдовстве и ереси, — сказал патрульный.

Амет напрягся. Обвинение было серьезным, а кара — суровой и незамедлительной.

"Странно, что за еретиками без паладина пришли, — подумал он, — по уставу не положено. Хотя ж майстер хитрый: знает, где меня искать. Но если ждут, что стану помогать — ни демона не сделаю: не на задании, ересь лютая, не обязан. Вылечит человек кого-то настоем на ромашке, а на него уже доносят. Не-не, меня тут нет".

— Это, видимо, ошибка, досточтимый воин, — тот же приятный женский голос.

"Такой же воин, какой и досточтимый, — подумал Амет. — Дурак, каких поискать".

— Не было никаких ошибок, а если и было — пройдемте с нами, там разберемся.

Девушка что-то сказала, понизив голос. Паладину, впрочем, все и так было понятно: блюстителю закона предлагали взятку.

"Не возьмет, — подумал Амет. — А жаль. Всем было б лучше".

— Мы это запишем! — рявкнул стражник.

"Дурак, — мысленно поморщился паладин. — Кто записывать станет, ты ж неграмотный".

Что произошло дальше — Амет не понял. Девушка вскрикнула, и таверну заволокло дымом. Другой голос — мужской, низкий — что-то произнес, и в дыму вспыхнул огонь. Раздались крики, прогремел взрыв, и в воздухе разлился удушающе-сладкий запах жареного мяса. "Пороховницы, ересь лютая!" — успел подумать Амет, бросаясь на пол и накрывая голову руками.

И тут закричали люди. Падая со стульев, пробираясь сквозь дым к выходу, они готовы были забиться в малейшую щель — только бы оказаться подальше от огня. Там убивали. Убивали хладнокровно и безжалостно, и, самое страшное — убивали непонятно. Каждого поглотила мысль: бежать, забиваться под стол, прятаться, ползти и снова бежать, делать что угодно, только бы жить, жить. И люди — откуда она взялась, эта бестолковая и беспощадная толпа в полупустой, казалось бы, таверне? — топтали друг друга, локтями отталкивали от спасительного выхода, продирались, бросая тех, кого минуту назад искренне считали друзьями. Мир каждого сжался до крохотного, затянутого дымом мирка, где мелькала смерть, и оставался лишь один достойный жизни человек. Умирать не хотел никто: инстинкт ослепил людей; и люди ползли, кричали и бессвязно молились — но ужас, а не вера, горел в безумных глазах.

Дым рассеивался, и Амет увидел фигуру в плаще, широкую брешь в деревянной стене и обугленных стражников. Несчастные не успели ни выстрелить, ни даже понять, что произошло. Плохо дело. Очень плохо. Вот тебе и торгаши.

Паладин вскочил, вытащил рапиру и побежал на еретика, на бегу создавая заклинание Щита.

Глава 2. Путезнатец

Аштаар помнила вспышку.

Она резанула по глазам из темноты Тер-Таар, каменного куба без единого окна и светильника. Мрак впереди раздвинулся, потоки песка хлынули в лицо, но желтыми призраками прошли насквозь, не затронув. Аштаар зажмурилась. Оронтаар рядом крикнул что-то восторженное; кажется, неприличное... Они летели, подхваченные ветром, который поддерживал и направлял, не давая упасть... куда-то вниз. Что там, внизу? Аштаар не знала. Она не смотрела под ноги, но почему-то видела, что там клубится песок, похожий на кипящую пшенную кашу; не оглядывалась, но чувствовала, как исполинские барханы оставались позади. Песок не иссякал, тепло из него перетекало в волосы Аштаар. Ей казалось, что в обычную их черноту вплетались алые искры, которыми дышала пустыня. По ту сторону изжелта-красноватой массы бормотал старик Йолхизан, потом послышались чьи-то голоса; все тише и тише. Затем смолкли и они, заглушенные свистом самума.

А потом зарябило в глазах, и Аштаар оказалась в переулке, зажатом в высоких стенах. Откуда-то донеслись разговоры, ветер понес по земле сор, зажглось солнце, одинаково освещавшее чужой Лергир на севере и родной Таарнан на юге. Их было пятеро. Пятеро магов-вершаиров в незнакомом мире. Пятеро к северу от Великой пустыни, в крепости Химбар.

Зачем они пошли в таверну — Аштаар не помнила. Кажется, так сказал Оронтаар; именно он выбрал среди похожих построек северян нужную, он же, небрежно кидая лергирские слова и будто совсем не волнуясь, заказал вина и жареной баранины. И они сидели, ели, молчали; каждый думал о своем.

— Прошу внимания, — мягкий голос. Кто-то вздохнул: разговор будет скучным.

Звали южанина Серентаар; как и каждый за столом, он был вершаиром: тем, кто сумел подчинить пламя. Потертый плащ не мог скрыть аристократической утонченности; не скрывал ее и сам южанин, держась с достоинством и с некоторым даже высокомерием. Когда Серентаар говорил, двигались его руки в белых перчатках; и будто огненные искры проскальзывали между тонкими пальцами. Некая длинная, громоздкая, замотанная в ткань вещь была бережно прислонена к стене. Маг изредка выпускал глиняную чашу, отвлекался — и взгляд его скользил по темному предмету.

— Вершаиры, мы творим историю. Что было недоступно минувшим поколениям, стало возможным благодаря гению Йолхизана, — южанин склонил голову, — да будет огонь жарок на его руках и в разуме его. Мир шире земель Таарнана. Мир открыт для познания, и мы пройдем по нему с пламенем в сердцах, и обучим северян тому, что знаем сами; и научимся тому, что известно им.

Сидевшая справа Линтаар кивала при каждом слове. Оронтаар — маг напротив — методично обгладывал баранье ребрышко. Огромный Гунтаар рядом поглядывал на чашу с вином. Серентаар оставался невозмутимым.

— И тогда, спустя всего несколько лет, пустыня станет проходимой: мы покорим ее объединенной мыслью. Можно только представить, на что способен полет этой мысли, можно лишь предположить...

— Серен, — сказал Гунтаар. — Говори проще. Надо дойти. Сделать то, зачем пришли. Кто встает на пути — огнем их. Книгу Ломена читал? Все там написано.