Бэлла Донна (главы 1 - 7)

— Карганила, — выдохнул лысоватый управляющий, подтянул штаны, впрочем, они всё равно скатились с круглого живота. — Мы ж её с месяц назад похоронили...

Мужчины задумчиво почесали затылки, женщины зашептали молитвы. Собачий хор приутих, в близком дворе протяжно замычала корова и замолчала, видимо, сама испугавшись своего вокала.

— Матушка! — закричала сгорбленная старуха из толпы. — Кто над тобою так надругался?

Рэм сделал вид, будто происходящее входило в его планы, хотя на самом деле он не понимал ничего. Откуда здесь взялся труп Карганилы? Он его с собой вроде не приносил... И где некромантша?

— Она, кажется, жива, к утру очнётся... — пробормотал Рэм. Карганила действительно дышала. Более того, у неё оказалась вполне живая аура некромантши, слегка потускневшая от Рэмовского "звезденя".

Деревенские заговорили все разом, заплакал ребенок, сгорбленная старуха бросилась обнимать Карганилу. Рэма обступили со всех сторон, засыпали вопросами:

— Как вы её спасли?

— Где некромант?

— Мы её живую, что ли, закопали?

Рэм почувствовал себя настоящим героем, который может наставлять и защищать людей. Опять его потянуло на подвиги, а значит, ничего хорошего ждать не приходилось. И ведь обжёгся однажды на самонадеянности, но не поумнел, наверное потому, что тогда пострадал не Рэм, а ни в чём не виноватая девушка... но по его вине! И уже ничего не исправить и не вернуть...

— Отойдите от Карганилы! — приказал он.

Его послушались. Он скрестил перед собой руки со сжатыми кулаками. Этот жест отпугивал нежить, но Карганила не исчезла. Она и не была нежитью, к тому же Рэм смекнул, что это та самая девчонка, которую он вытащил из пещеры, разве что постаревшая. Он оглядел притихшую толпу и серьёзно заявил:

— Я нашёл её в логове некроманта. Возможно, это не ваша Карганила, возможно, это кадавр. Оживлённое тело без души. Приношу извинения и соболезнования семье пострадавшей, — он чопорно поклонился.

Стоящаяся справа от Рэма девушка, похожая на молодую Карганилу, душераздирающе вскрикнула и упала без чувств.

— Внучка, — пояснил управляющий.

У девушки уже хлопотали женщины, несчастная медленно приходила в себя. И без магической помощи разберутся.

— Так вот, надо Карганилу куда-то отнести и оставить до утра, пока в себя не придёт, — Рэм показал на большой дом с вывеской "Приют Джентоса". — Там аж три комнаты, если не считать моей. Отведите Карганиле какой-нибудь угол, заприте дверь, а лучше укрепите дубовым столом, кто знает, какая сила у кадавра? И ставни плотно закройте.

— Мы ещё бочку прикатим, снаружи окно подопрём, — решил управляющий. Вид у него сделался важный, будто это он, а не Рэм, знал, что делать. — Выполняем!

Сельчане засуетились, взяли за руки и ноги Карганилу и потащили к "Приюту Джентоса".

"Всё-таки крепкие тут у людей нервы, — подумал Рэм. — В городах все женщины лежали бы в обмороках, а мужчины препирались, кому нести Карганилу. Потому что опасались бы к ней подойти, а ещё больше боялись в этом признаться".

Он глянул в сторону реки. Надо пойти отмыться от грязи.

— Кхм...

Рэм обернулся на кашель и уставился на беззубого старика с топорщащимися усами.

— Мистрь маг, — прошамкал старик, обдавая сшибающим с ног запахом изо рта. А Рэм уж решил, что после аромата пещеры ему всё нипочём. — Вы энто, как его... ну, я вам заплачу, курей связку зажарю или кабанчика там заколю... тока змеюку подколодную, — он красноречиво покосился на Карганилу. — В обчем, закапайте тёщу там же, где лежала.

— А порчу на вас не наслать? — тоскливо протянул Рэм. — Бесплатно?

Куплет второй. Уроки японского

Я сидела посреди цветущего луга и гадала на ромашке.

Любит. Не любит. Плюнет. Поцелует. К сердцу прижмёт. К черту пошлёт.

Белоснежные лепестки закончились, меня собирались посылать к чёрту. На куличики. Бабочек ловить.

— Слышишь меня? Есть связь? Приём налажен? — окликнул незнакомый голос.

— Угу, — беспечно ответила я и потянулась за новой ромашкой. Лепестки обрывать было бессмысленно, их оказалось ровно шесть. Меня упорно посылали к чёрту. Шесть... пятиконечная звезда... Что-то знакомое...

— Бэлла донна, как тебя иногда дома называли. Белка, Стрелка... куда же ты влипла? — спросил голос. — Пробуждение станет для тебя худшим.

— Да ну? Я вчера не пила, похмелья не будет, — я потянулась за новой ромашкой. Опять шесть лепестков. Опять черти. А мне хотелось, чтобы меня любили.

Голос тихо засмеялся:

— Ты хоть знаешь, где ты?

— Где я, где я! Дома, конечно! Лопуховский район, село Шамайка, четырнадцатое, может, уже пятнадцатое мая две тысячи девятого года.

— Поражаюсь людскому присутствию духа! — изумился голос. — Вы считаете, что всё знаете, и всему находите объяснения, хотя на деле не ведаете ничего.

— А ты кто? — я огляделась. На лугу, кроме меня, никого не было. — Белая горячка, как в анекдоте?

— Вроде того. Я твоя шизофрения. А по-научному — ехидный внутренний голос.

— Брысь под лавку! — отмахнулась я и ввернула любимую Димкину фразу: — Нужен ты мне, как ботану гантеля! Сроду с внутренними голосами не разговаривала и не собираюсь!

Голос обиженно пискнул, луг закружился разноцветными пятнами и пропал, а я проснулась.

"О-о-о!.." — это было первое, что я сказала.

Голова раскалывалась, нет, рассыпалась на куски. "Пробуждение станет для тебя худшим", — вспомнилось мне. И правда, паршивее не придумаешь.

Казалось, мозги растеклись тягучим киселём, так бывает, когда я сплю до обеда. Интересно, почему меня не разбудили? Бабуля у меня встаёт полпятого и, оглушительно гремя вёдрами, идёт доить корову. В шесть утра начинает жарить картошку, масло шипит на весь дом. А в семь подметает полы, при этом громко шаркая ногами прямо под моей дверью. Хочешь, не хочешь, а проснёшься.

Сегодня было подозрительно тихо, только петухи кукарекали за окном, как мне показалось, с иностранным акцентом.

Я обхватила руками гудящую голову. Последний раз у меня случилось такое жуткое похмелье, когда мы провожали Пашку в армию, и меня напоили чистым спиртом, соврав, что он разбавлен водой из колонки. А сейчас... сейчас казалось, что вчера я квасила палёную водку напополам с самогонкой, настоянной на старых носках. Во всяком случае, привкус во рту был соответствующий. Где бы аспиринчик найти, а?

Я повернулась набок, боль из затылка перетекла к виску. Она мне или дырку в черепе прошибёт, или глаз выбьет!

Так, надо бы определить, сколько времени. Если лучи светят в левый нижний угол окна, значит, часов восемь утра. Если в правый — одиннадцать. Если вообще не светят, значит, будет нагоняй и кирдык, потому что время перевалило за полдень, и я прогуляла уроки.

Солнце в окно не светило. И вообще, с подоконника кто-то уволок герань, а с гардин снял шторы в розочках. Вместе с гардинами. Само окно оказалось забито досками, впрочем, сквозь щели проникало достаточно света.

Я, ничего не понимая, подняла глаза. Куда делись потолочные обои под мрамор? Кто их разукрасил под дерево, хорошо хоть, не под хохлому?

Сердце испуганно ёкнуло, и нехорошее предчувствие шевельнулось в душе.

Оказалось, что на потолке были не обои, а самые настоящие доски, светлые с тёмными прожилками. Моя мебель пропала без вести, вместо неё какой-то придурок притащил невкусный, то есть безвкусный стол, стулья с низкими спинками и нарисованными на них ромашками, совсем как в детском саду. Ещё бы горшок под них поставил! Горшок-таки я обнаружила под кроватью, когда свесила голову с постели. Весёленький, синий, с фигурными ручками. В углу комнаты красовалась ширма из полупрозрачной сетки, на которой был вышит жизнерадостный мужичок с топором.

"Это намёк, что использовать вместо аспиринчика... — подумала я. — Так, ковролин спёрли, комод с зеркалом спёрли, косметичку спёрли, музыкальный центр тоже того... Или... или я ночевала не дома? А где тогда? У Димки не такая комната... Мама родная..."

Я положила руку на лоб. Жара не было, значит, я не бредила. Что же вчера произошло? Чего я так наклюкалась? С кем? И с кем, чёрт подери, заночевала? Я же не шлюха! И вообще не алкоголичка! И вообще, и в частности...

Я скосила глаза. Мои волосы, растрепавшиеся по подушке, были перепачканы в земле, и по ним ползала жирная белая многоножка.

Как ошпаренная, я вскочила с постели. Она оказалась слишком низкой, на клетчатом пледе остались грязные пятна, будто там свинья повалялась.

Голова отчаянно заболела, боль с радостью вгрызлась в то, что ещё осталось от моих многострадальных мозгов. Меня затошнило, ноги подкосились. Чтобы не упасть, я опёрлась о спинку кровати и вдруг поняла, почему меня шатает. Не из-за опьянения. Я стала ненамного, но выше своих кровных модельных ста семидесяти сантиметров. Это сразу чувствуется, потому что... как бы объяснить... высота обзора мира меняется!

А ещё на мне были странные боты и чужое коричневое платье до пят.

Я покрутилась на месте, осматривая себя. Похоже, платье надето задом наперёд, эти пуговицы явно должны быть на спине. И они застёгнуты криво, одна петелька пропущена. К своему ужасу, я обнаружила на себе рейтузы с начёсом, выудила из карманов явно мужскую майку и хлопковые чулки, напомнившие жёлтые колготы, которые я носила, когда маленькая была. У них ещё зад и перёд различались тем, что спереди одна полосочка, а сзади — две.

Чем дальше, тем хуже! Обошедшиеся в кругленькую сумму длинные ноготочки, розовые, в тон выпускному платью, и с цветочным орнаментом, пропали. Я хлюпнула носом. Похоже, я или сплю, и тогда кошмары продолжаются, или умерла, и тогда попала в загробный мир... Но ногти-то за что состригли, гады?!

Приноравливаясь к новому росту и весу, я проковыляла за ширму. Там обнаружился стул, а на нём — таз с водой. Медный, наверно, таз-то... осталось только им накрыться.

Я аккуратно, чтоб не растревожить поверхность, наклонилась. Зашипела от боли, потому что вся жидкость, которой в организме вроде восемьдесят процентов, прилила к голове. Из глаз брызнули слёзы. Хорошо хоть, не мозги.

От собственного незатейливого юморка меня замутило. Я решила, что вселилась в чьё-то тело, как в глупых молодёжных комедиях. Уставилась на своё отражение. Брови вразлёт, вздёрнутый нос, родинка на правой щеке, подбородок, точнее, его почти полное отсутствие... знаю, что не красавица... эх, обидно!.. но денег на пластическую операцию нет. В воде отражалась я, в своём родном теле, немножко выросшем и очень грязном, но своём. Хорошо хоть, не в мужском, а то как бы я это Димке объяснила?

Чего я не понимала совершенно, так это почему волосы стали длинными? Для причёски на выпускной в самый раз, но они ж так быстро не растут! Цвет мой, натуральный, пепельно-русый, или, если попроще, тёмно-серый, что тоже странно, так как я давно ходила мелированная, причем самолично красилась, сидя на кухне на табуреточке. Я дёрнула себя за локон. Ай, больно! Значит, это не парик. И значит, я не сплю.

Я умылась, отфыркиваясь и отплёвываясь. Вряд ли стала лучше выглядеть, так как мыла не было, и грязь наверняка развезлась по лицу бурыми полосами. Надеюсь, я не очень похожа на зебру? Лохматая, в драном тряпье — лахудра лахудрой!

Холодная вода освежила мысли, и я, наконец, сообразила, что со мной произошло. Меня похитили сатанисты, и от шока я впала в спячку... как это называется-то? Лета... лита... литургия, точно! Так вот, провалялась я в спячке долго-долго, пока волосы не отросли до колен, а намаявшиеся родные не сбыли меня в какой-то санаторий.

Нет, что за глупости! Проснулась от литургического сна, как же! У меня просто крыша поехала, и остался только мой больной чердак, и то там поселилась бригада дятлов-гастробайтеров. Долбят и долбят, будь они неладны, скоро дупло проделают.

— Эй! — я в нерешительности остановилась посреди комнаты. — Тут кто-нибудь есть?

Вскоре снаружи что-то заскрипело. Я сложила руки на груди и напустила на себя смелый вид, хотя сердце свалилось в пятки, как мне показалось, с грохотом.

Дверь открылась, и в комнату вошёл высокий парень. Вытянул перед собой руку, растопырил пальцы. Кажется, они замерцали. Но не это меня поразило, а то, что я его узнала — это был сатанист-стилист из моего сна. Ну вылитый гей! Нормальный пацан — он какой? Стрижка под бокс, кеды и спортивный костюм с вытянутыми коленками. Все остальные — геи однозначно! А у этого... индивида было смазливое лицо, тонкие черты, яркие брови — красить не надо, или это перманентный макияж. И волосы длинные, распущенные, две прядки заколоты сзади, мы с подружками называли такую причёску "мальвинка". Масть сразу не поймёшь, что-то светло-каштановое, между блондином и шатеном.

Короче, что ни говори, а бояться его не получалось.

— Саймиор, мистрис Карганила, — сказал парень, опустив руку.

Я подозрительно сощурилась. И одежда у него странная, будто из позапрошлого века. Чёрный плащ, странная рубашка со шнуровкой на рукавах. Может, он в театре костюмером работает? И что это за ножичек на поясе, а? Посадит на пёрышко, чтобы я не рыпалась...

— Ты эта... не подходи ко мне! — я начала пятиться к окну. — А то как врежу по мозгам! Я психичка! Где мои вещи?

— Мистрис Карганила, дора ви? Бурбу лиа нонда? — он закрыл за собой дверь и направился ко мне. Взгляд какой подозрительный... будто насквозь прожигает! Запоздало вспомнилось, что истинные садисты все на вид мирные и безобидные.

И что он говорит, что за "бурбуля"? Садист-юморист?

Ой-ёй-ёй...

— На помощь! — заорала я, дёрнулась в сторону двери и в обход парня, но он меня поймал. Я повисла на его руках, вопя, лягаясь и пытаясь укусить.

— Спиви! — приказал он. — Спиви, кадавр!

— Сам ты с пивом! А-а-а! Ма-ма!

Меня швырнули на кровать. Сейчас будет мне свои извращения показывать. Или порнуху снимать.

— Козёл! — я вскочила, попробовала с маху ударить его кулаком в солнечное сплетение. Знать бы ещё, где оно находится!

Он увернулся, я вцепилась в его космы. Он закричал, снова повалил меня на кровать, зафиксировал руки, больно сжимая запястья.

— Тронешь — убью! — верещала я. — А-а-а! Папаня с тебя шкуру спустит, тварь!

Хотела врезать ему коленом промеж ног, но тело меня не слушалось, руки и ноги словно окаменели. Он навис надо мной, прошипел, обдавая жарким дыханием:

— Нондэ стэрра! Насилэ!

Насиловать будет. Причём явно извращённо, как у них, геев, положено? Не хочу-у-у!!

— Помогите! Милиция!

Я плюнула ему в морду. Он отшатнулся, потом утёрся рукавом и спокойно уселся на краешек кровати. Я по-прежнему не чувствовала тела ниже шеи. Парализовало меня, что ли? Ой, что же делать-то? Сейчас он снова навалится на меня, вдавит в постель и... и... Сейчас зареву...

— Уйди, противный! — сквозь слёзы проорала я. — Учти, у меня СПИД, сифилис, геморрой, желтуха, краснуха, ветрянка и чумка!

— У мэнэ тоэ самиэ.

Что он сказал? У него то же самое? Я очень рада! Даже зубами скрипнула от досады, но он... он, похоже, от меня отстал. Я перевела дыхание.