Право первородства - общий файл

— Ты не благодаришь? — бог-творец изогнул бровь. — Люди еще способны меня удивлять.

— Мелиора, — простонал Владислав. — Только она знала, где Мелиора.

— Ах да, твоя женщина, — кивнул Отец. — Жаль, но даже мне не удалось бы выведать, что с ней сталось. Если вершняитку разозлить, можно только отдалить от себя — больше нет способа с ней бороться. Но хватит об этом. Встань наконец.

Владислав почувствовал, как некая сила сама собой подняла его с колен. Он не спрашивал, кто такая вершняитка, его это уже не интересовало. И вовсе не хотел разговаривать с Отцом, ведь тот все равно бы не понял горя: одной смертной женщиной больше, одной меньше, — не все ли равно? Но и отмалчиваться было невозможно.

— Есть ли какой-нибудь способ узнать, где моя жена?

— Нет, — бог-творец недовольно поморщился. Ему было уже не интересно. — Для этого мне придется пару десятков лет собирать рассеянные частицы Эфира в поисках тех, что соприкасались с сущностью твоей жены в последнее мгновение перед перемещением. Это скучно, сложно, да и не понадобится тебе к тому времени, как результат будет получен. Так что послушай хоть раз моего совета: забудь. Возьми себе другую женщину и забудь.

Владиславу показалось, или в бесстрастном голосе Отца действительно на долю секунды прорезались отеческие нотки? Как бы там ни было, долго сочувствовать столь ничтожной беде он не мог.

— Идем, — велел сыну. — Ты князь.

Глава II

Хозяин заброшенного хутора

Электричка, лязгнув дверями и простужено свистнув, медленно покатила прочь от станции.

Наташа с наслаждением распрямила спину после двух с половиной часов сидения на жесткой неудобной скамье и огляделась. Поднятый проходящими вагонами озорной ветерок трепал подол юбки, шелестели ветки, показывая сизую изнанку листьев. Солнечный полдень обещал тепло.

Станция была старой, маленькой и почти безлюдной — только на другом конце платформы возилась приехавшая пожилая пара, пристраивала на спинах рюкзаки — вероятно, дачники.

Перрон вдоль изогнутой стальной колеи состоял из серо-зеленых от времени бетонных плит. За едва видным из-за разросшегося бурьяна ограждением сплошной стеной стояли буйные заросли цветущего шиповника и ежевики. В кустах торчал одинокий сарай с облупившейся краской, на котором красовались темные, засиженные птицами буквы: "ГАВРИЛОВО", а чуть ниже "КАССА".

Вот так глушь, подумала Наташа. Но тут же одернула себя: именно это ты и ожидала увидеть, не так ли? Раз потратила столько времени, чтобы приехать, нет смысла отступать. Расправив плечи, она подошла к кассе и заглянула в зарешеченное окошко.

— Здравствуйте.

В полумраке домика пожилая женщина в цветастом платке отложила вязание и нацепила очки в старомодной роговой оправе. Толстые стекла немедленно превратили блеклые старческие глаза в выпученные моргающие виноградины.

— Вам билет? — приветливо отозвалась кассирша. Она внимательно оглядела девушку с чересчур серьезным, юношески округлым лицом и забранными в "конский хвост" каштановыми волосами.

— Нет, у меня есть, спасибо. Подскажите, пожалуйста, как к хутору пройти.

— Это к Ситниковым? — улыбнулась та. Видимо, старушка скучала в одиночестве и обрадовалась минутному собеседнику. — Так прямо по тропке, куда все идут, за платформой направо. Всего-то ходу минут пятнадцать. Перед самой деревней и хутор их будет: большой такой желтый дом. В прошлом году выкрасили.

— Нет, — Наташа помотала головой. — Я другой хутор ищу.

— Это какой такой? — удивилась кассирша. Глаза-виноградины несколько раз подозрительно мигнули. — Больше нету здесь.

Наташа заволновалась:

— Ну как же? Недавно мужчина, молодой, в эти края приехал, хутор купил и один там живет.

— А-а... — на морщинистом лице отразилось живейшее любопытство. — А вы кто же ему будете?

— Родственница.

— А, ну да, ну да, — закивала старушка и снова улыбнулась. Дескать, знаем мы, какие родственницы к молодым мужчинам на хутора приезжают. — Ну тогда тоже по той тропке ступайте, только за перелеском колею увидите, где телеги проезжали, так шагайте по ней налево. За час доберетесь.

Ого, — мысленно присвистнула Наташа. Это сколько же я на дорогу потрачу? Час по городу, два с половиной на электричке. Да тут еще час, может, больше, ведь не знаю, куда идти. Пять часов. И еще неизвестно, как он встретит.

Вежливо поблагодарив словоохотливую кассиршу, она мужественно пошла в указанном направлении.

Если боишься неожиданностей, выбирай профессию парикмахера. Или бухгалтера. Или продавца. Но не журналиста.

Наташе было лет десять, когда мама привела ее на работу к знакомой — секретарю издательства популярной в то время газеты. Главного редактора не было на месте, а значит, тетя Лена могла чувствовать себя совершенно свободной. Что и делала. Подруги заболтались в "кофейной" комнате, а девочка устроилась за секретарским компьютером пострелять в бегающие шарики. Временами до нее доносился приглушенные голоса и звонкие смешки, изредка в приемную просовывались головы, но быстро исчезали, завидев Наташу.

Она успела несколько раз побить тети Ленин рекорд и почти заскучать, когда застекленная дверь со звоном распахнулась, и в помещение ворвался ураган. Он состоял из клубка разноцветных шарфов, юбок, копны рыжих локонов и десятка звякающих браслетов. Сердито стуча каблуками и помахивая черным портфелем, вихрь промчался к кабинету главреда:

— Нам нужно не меньше двух часов, Елена. Позаботьтесь, чтобы никто не помешал, — повелительно бросил шквал в сторону Наташи, которая испуганно спряталась за монитором. И не сразу сообразила, что у стихийного явления — писклявый женский голос.

Смерч исчез за обитыми кожей створками, но тут же выбежал обратно:

— А где Возницын?.. — требовательно начал он, но осекся.

Девочка осторожно выглянула из-за компьютера:

— У него встреча за городом. Вернется только завтра, — повторила она слова тети Лены.

Буря немного покружила по комнате, рассеянно смахивая шарфами бумаги со стола.

— Но, — протянула в крайней растерянности, — мне нужна колонка на первой или хотя бы второй странице. Это бомба! Возницын обгрызет ногти до самых пяток, если не пустит материал в завтрашний номер. Потому что послезавтра новость будет во всех газетах, кроме нашей...

Наташа поежилась от слова "бомба", но быстро поняла, что странная дама не приносила с собой ничего взрывоопасного. Разве что, статью.

— А вы, случайно, не Люся Марченко? — осторожно поинтересовалась она.

— Да! Ты меня знаешь? Читала? — журналистка приосанилась.

— Конечно, — согласилась Наташа. Не важно, что в жизни не брала в руки газет. Нельзя же обижать человека? — Смотрите, тут у тети Лены записка: "Оставить Люсе Марченко три тысячи знаков". И подпись такая, красивая.

— Покажи! — женщина вновь превратилась в вихрь и вырвала бумагу. — О! Ты моя спасительница! И не только моя, всей редакции, с Возницына причитается...

Что именно ей причитается, девочка не услышала: Марченко умчалась и голос ее затих в глубине длинного коридора.

Может, на этом история бы и закончилась, но через несколько дней удивительная особа дала о себе знать. И крайне настойчиво.

— Ребенок, который читает мои материалы и так здорово соображает, достоин быть журналистом! — безапелляционно заявила она, вторгшись в дом. На этот раз на Марченко не было шарфов, зато болталась связка бус яркой африканской раскраски. — Так что я беру тебя под свое покровительство. Что здесь? Физика? Откладываем. Химию тоже. Это у нас будут только оценки, если нужно — всегда можно заглянуть в библиотеку. А вот русский язык — поближе. И литературу. Тут уж будь любезна! Потом и кровью. Школьного курса мало, конечно... Найду тебе репетиторов. Но не дай бог узнаю, что где-то оценки ниже пятерок! Со мной лучше не связываться, ясно?

Наташе оставалось только кивать. Она уже догадывалась, что остановить напор этого цунами невозможно.

Пришлось заниматься.

А осознание важного пришло, как всегда, неожиданно. Однажды учительница с изумлением и восторгом прочла ее сочинение всему классу как образец отличной работы, а пятерка в тетради оказалась украшена тремя плюсами.

Вот тогда-то Наташа внезапно поняла, чего хочет в жизни.

Вникать в суть вещей и событий. Иметь свое мнение, отличное от голых "понравилось" или "не понравилось". Извлекать на свет тайны, на которые другие не обращают внимания. Смело пробовать свои силы, вызывать волну критики или даже агрессии — лишь бы не равнодушия — спорить и побеждать. А проиграв — зализывать раны и бросаться в новое начинание.

Она хотела быть журналистом. Настоящим.

Ее не привлекала перспектива посиживать в редакции, кропать статьи о постройке новых школ, субботниках или съездах пенсионеров. И не интересовала шуршащая "благодарность" за то, чтобы проталкивать в газету рекламные заметки о кремах, экстрасенсах и средствах для похудения.

Наташа мечтала стать корреспондентом и делать сенсационные репортажи. Одни из тех, которыми люди зачитываются в метро, пропуская свою остановку, обсуждают на работе, забыв о квартальном отчете, спорят дома, размахивая ложками над остывающим супом. О которых пишут хвалебные или разгромные статьи, кричат с телеэкранов, требуют опровержения, но и — может быть — дают премии...

Люся Марченко продолжала оказывать покровительство. С ее помощью девушка поступила на желанный факультет. Увы, без связей туда было не пробраться: слишком много желающих нести свое слово миру... или детей тех, кто уже его успешно несет.

Результат учебы — жесткая синяя обложка с бланками, в которых написано имя. Не чье-нибудь! Ее имя. Такая маленькая вещица — а как много значит, и как много в ее обретение вложено труда...

Марченко, теперь уже главному редактору газеты, не составляло труда взять Наташу в штат, но та вдруг заупрямилась. Опека старшей подруги хороша для ребенка, считала она. Но не выйдя из-под опеки самостоятельности не обретешь. Поэтому последнее, что для ее будущего сделала Люся — это, раздувая ноздри от обиды, набрала номер знакомого из хорошего еженедельного журнала.

И вот — первое рабочее место.

Несложные, неоднообразные, спокойные будни: требовалось писать по одной небольшой статье в неделю, иногда — по две. Перечень тем ограничен, обговорен, согласован, объем утвержден. На ней можно легко и ненавязчиво просидеть всю жизнь, получая свою зарплату и не слишком напрягаясь. Как многие сотрудники и делали.

Но были и другие — те, кто, поговорив по мобильному телефону, внезапно срывались с места и мчались куда-то, а вернувшись, надолго запирались в кабинете с редактором. Носили под мышками пухлые папки, полные фотографий, записок, распечаток, днями не вылезали из-за компьютера, и в это время к ним нельзя было даже подойти. И вот в очередном номере появлялась огромная статья на целый разворот. И все читали ее, обсуждали, качали головами: да-а!

Такие, как Люся Марченко.

Наташа завидовала. Не тому, как писали репортеры, она была уверена, что способна делать статьи не хуже. А, может, и лучше. Завидовала она тому нюху, с которым эти люди обнаруживали новость — и вот, готов материал. Ей самой, так же как и коллегам из отдела, темы предлагал редактор. Но темы эти были тем, что уже отфильтровали другие, поименитее, и отбросили как недостойное высочайшего внимания.

Наташа слишком хорошо понимала, что ждать признания можно всю жизнь. Двадцатидвухлетней девчонке, только-только после института, никто не позволит разрабатывать действительно важные вопросы. Но и среди репортеров со стажем лишь единицы способны создать яркий материал. А все остальные — гужевые лошадки, что заполняют пустоты страниц посредственными текстами и смиряются с тем, что закрыв журнал, читатель их имен не вспомнит.

Сенсации и даже просто интересные факты никто не отдаст соседу: хочешь быть знаменитым, действуй сам. Поэтому у журналиста всегда должны быть свежие идеи.

Наташа полагала, что кое-какие идеи у нее уже есть. И одну она решила реализовать.

"Я ничего не теряю, — рассуждала девушка, шагая по лесной тропинке. — Первая самостоятельная вылазка — только проба сил. Прежде, чем браться за что-то серьезное, нужно знать, на что способна. Во-первых, необходимо проверить свое умение добывать информацию. А во-вторых, в моей "тренировочной" задумке может оказаться что-то стоящее — первый шаг к завоеванию репутации".

Пройдя насквозь небольшую рощицу, она действительно обнаружила некое подобие проселка. Прогулка обещала быть приятной. А что, собственно, еще может быть надо для радостного настроения юному и полному жизни существу: яркое солнце, весело пробивающееся сквозь ажурную листву, легкая прохлада после духоты электрички, интересное дело впереди и никаких проблем за плечами. Наташа улыбнулась, глубоко вдыхая свежий воздух, и уверенно зашагала по колее.

Но все же, так уж она была устроена, некоторые сомнения вмешивались в воодушевленные мысли. Наташа желала быть журналисткой, но еще не была ею в полном смысле: она еще не обладала в достаточной мере той самоуверенностью и бесцеремонностью, без которых невозможна успешная карьера репортера. И хорошо понимала это.

Она постаралась еще раз припомнить и обдумать все, что известно.

С неделю назад Наташа выбралась в соседнее кафе пообедать и встретила знакомую, одноклассницу. В школе они были едва ли не лучшими подругами, но потом разошлись в разные стороны: Наташа мечтала об институте, Таня, не особенно надеясь на свои силы, отправилась в торговый колледж. Какое-то время перезванивались, изредка встречались. Но с каждым разом ощущали, что все больше отдаляются сферы их интересов — и вот уже года четыре не виделись вовсе.

Увидав Таню, одну за столиком, девушка ужасно обрадовалась.

— Привет!

На лице давней подруги расцвела такая же улыбка, и, забыв об обеде, девушки принялись с удовольствием болтать: о работе, об общих знакомых, о личной жизни, о последних увлечениях, — словом, как обычно это бывает у девушек. И, конечно, больше всего интересующий вопрос:

— Замуж собираешься?

— Нет пока, — Наташа со смехом даже замахала руками, словно отгоняя от себя мысли о замужестве. — Это когда-нибудь, лет через... даже не знаю. Сначала хочу хоть чего-то добиться в этой жизни.

Она замолчала, уловив то самое выражение, которое всегда появлялось на Танином лице, когда подруга начинала вслух мечтать о будущей карьере. Непонимание, неприятие — и потому скука.

Юная журналистка подумала, что именно планы на будущее отдалили их друг от друга. Таня не испытывала стремлений к бурной, насыщенной жизни и не желала разделять с подругой ее восторг. А ту страшно обижало невнимание и равнодушие к самым важным, сокровенным мечтам.

Наташа улыбнулась, и продолжила разговор в том духе, который был Тане ближе.

— А ты разве еще не замужем? Я слышала, у тебя большой роман.

Однако и эта тема не заставила разгладиться складки на Танином лбу.

— Нет, еще ничего не решено, — неопределенно ответила та.