Город Демиургов

Осколки стекла разлетелись по всему пространству, приборная панель разбита вдребезги, а мой сосед, забыл, как его звать, лежат на сиденьях с закрытыми глазами и матерился втихомолку. Вроде руки, ноги на месте, крови не много, значит всё в порядке.

— Ау, вы меня слышите, — я постучал ему в остатки от окна. — Я тут возьму у вас продуктов, схожу в город, здесь неподалеку. А вы потом, когда оклемаетесь меня найдите там, я всё верну. А если помощь потребуется, так скажите, кого — нибудь к вам пришлю на помощь. Все равно сам помочь ни чем не могу.

Не получив внятного ответа, направил стопы в кузов. Накидал в пакет всякой жратвы, преимущественно соседской. Ну обещал же верну! Наверное. Ничего другого решил с собой не брать, авось не понадобится. Вроде всё, теперь главное, чтобы не подстрелили. Я вышел из блочника навстречу серым громадам Города.

Солнце заходило за край и его ярко красные лучи выжигали моё прошлое калёным железом. Свой новый восход я уже встречу там. Кто кого переборет, кто кого сломает и сделает своим, я его или он меня? Передо мной встал Город.

Мои самые худшие опасения не оправдались, никто в меня не пальнул, хотя бойницы и амбразуры в дотах не выглядели заброшенными. Совсем наоборот, на них прочно лежала печать недавних битв и сражений. Следы копоти и выбоины от пуль и снарядов.

Вблизи Город казался ещё угрюмее и величественнее. Крепкие коренастые дома — стены стоят рядом с высокими и лёгкими зданиями, чьи шпили доставали и карябали небо. Но эти легкость и воздушность были также опасны, как и изящество и острота шпаги. Чувствовалось, что здесь каждый камешек защищает своих хозяев и готов стать оружием в их руках. Каждая веточка бросится под ноги нападающим. Да, те кто здесь живут, умеют обустраиваться. Сразу видно, жители любят свой Город и он платит им взаимностью.

Несмотря на суровость и агрессивность построек, выполнены они были с некой аляпостью. Было в них чего-то такое, цыганское. Не от тех цыган, который сейчас на рынке попрошайничают, а от первых цыган, детей дорог, ветра и свободы. Не признающих других правил кроме своих. Наподобие платья танцовщицы улицы пестрели всевозможными и абсолютно дикими сочетаниями красок. Правда в данный момент покрытые изрядным слоем копоти и сажи. Когда-то на стенах домов были барельефы и каменные горгульи, они до сих пор крепко держатся когтями за свои постаменты. От многих одни эти лапы и остались.

Я шел по пустынным улицам и разглядывал местность, когда ко мне подбежала девчушка лет семи — восьми. Босоногая, в цветном платьице она напомнила мне недавно вспоминаемых цыган. Такое же смуглое личико и такой же овал лица. Правда глаза были другими. Не жалостливо — хитрые, а чем-то неуловимо иными. И смотрели они на мой пакет с едой. Украдкой так смотрели, ненавязчиво. Мол дашь — хорошо, а нет так мы и не просили, нам и не надо.

— Привет, — сказал я. — Ты наверное есть хочешь?

Она кивнула, но так странно, будто мы с ней ровня, и я делаю ей вполне ожидаемое предложение. Хотя еды у меня не так много. Правда поесть не мешало.

Разложился прямо на тротуаре, всё равно здесь никто не ходит. Помянул добрым словом родственников соседа, не поскупились. Курочка, зажаренная целиком, большая головка сыра, пирожки домашней выпечки, и ещё так, по мелочи. И всё это так аппетитно пахнет, не зря брешут про вакуумную упаковку. И тут на мои глаза попалась мясная вырезка, сочная, аккуратно прожаренная и наверняка сдобренная приправами. Нет, это я оставлю себе целиком. Цыганке хватит и пирожков.

Она подождала, когда я сяду, и присела тоже напротив меня.

— Ну, начнём, бога поминать не будем? — спросил я её, кто их знает, какие у них обычаи.

Девчушка пожала плечами и на всякий случай кивнула головой. Немая, что ли, или просто меня стесняется? Ладно спрошу после, а сейчас есть хочу.

Обычно начинают с лёгких блюд, но я наплевал на правила и начал с курицы. У неё так аппетитно были приготовлены перья, что я не удержался и попробовал их.

Тьфу, какая гадость эти ваши заварные перья. Нет, всё-таки хуже жареных могут быть только варёные птичьи опахала. Ну и гадость, как они это только едят.

Пока я отплёвывался этой дрянью, девчушка уже убежала. Даже спасибо не сказала. Хотя нет, оставила конфетки. Странная у неё благодарность. Отложил свою курицу подальше, чёрт с нею, в следующий раз съем. Потянул руку к вырезке, и нащупал пустоту. Не веря себе переворошил весь свой импровизированный стол, мяса нигде не было!

Так, вот куда эта малявка девалась, стащила кус мяса и свалила, а взамен оставила свои жалкие конфетки.

Быстро собрав остатки трапезы бросился в погоню. Уйти далеко она не могла, значит есть шанс догнать. Как гончий пёс унюхавший добычу, я погнался в переулок, из которого она вышла. Азарт ударил в голову и я мчался не разбирая дороги, если возникнет надобность, то обратного пути найти уже не смогу. За первым же поворотом мелькнуло её цветастое платьице, это что, она никуда не торопится? В два прыжка достиг беглянку и понял — я попал.

В искусственном тупичке сидела её родня. Два молодых цыгана похожих друг на друга, женщина уже в возрасте и старый седой дед — тоже цыган. Парни наверное её братья, те же скулы, тот же нос. Один сидел на баке не далеко от меня и играл ножиком. У второго он висел на поясе в кожаных ножнах. Повыше своего брата, с серьгой, да и на вид поумнее, старший. Если не по возрасту, то по главенству точно. Женщина наверное была их матерью. Одета так же, как и её дочурка, в яркое цветастое платье, и на лица они похожи. Старик совсем плох, доживает последние деньки среди родственничков. Последние трое расположились у самодельной стены, между двумя домами.

Вся семейка оглянулась на нас практически одновременно. Цыганочка сразу побежала к матери с радостными визгами. Но все смотрели на меня. Младшой кивнул мне головой, типа говори, зачем пришёл. Я нервно сглотнул слюну и начал говорить:

— Эта ваша дочь? — спросил я у старой цыганки.

Она кивнула. Все по-прежнему настороженно смотрели на меня.

— Ваша дочь украла у меня мясо.

Ох, чувствую, пырнут меня ножичком, но отступать не по мне. Мы еще посмотрим, кто — кого. Во дворе у нас и не таких обламывали. В голове привычна шла обстановка боя. Так, если сейчас пойдет замес, то в первую очередь нужно вырубить младшего цыгана, взять его кинжал. А дальше проще, ножик я кидаю хорошо, если старший братик сюрпризов не поднесёт, то с ним больших проблем не предвидится. Старика и баб можно вообще в расчет не брать, под юбками стволов не наблюдается. Главное всё делать быстро, пока на замес их братва не сбежалась. Я собрался перед рывком, но все так же сидели на своих местах, никто никого не звал и признаков готовящейся драки не было.

— Это правда? — спросила у дочурки мать низким, грудным голосом.

Та ей, в ответ пролепетала на их языке.

— Она говорит, что обменялась с тобой и ты согласился, — перевел младший брат.

— Я не соглашался, она внаглую взяла без спросу, — праведно возмутился я. Своих выгораживают.

— Но ты не возражал.

Дикая логика, хотя правильная.

— Я разрешил ей со мной заморить червячка, а она меня грабит, потом ещё родственнички заставляют отчитываться. Я не понял, это кто здесь такие наезды устраивает. — В таких спорах кто оправдывается, тот уже проиграл. Нужно напирать на оппонента, даже если на ум ничего путного не идёт. Закон улиц. — Кто ей вообще позволил брать мою еду без спросу?

— Ты, когда пригласил её к столу. А взяла она не себе, а дедушке. Он совсем стал плох, — опять ответил мне младший. Старший подозрительно молчит.

Ага, деду. Да он и не прожуёт этот кус мяса.

— А мне плевать, верните мне моё, я уйду и забуду, про вас.

Старший впервые сказал, правда я ни фига не понял из его тарабарщины. Ещё с таким видом, что я и без перевода понял: "Да пускай подавится!"

— Рахмал говорит, чтобы ты забрал свой кусок мяса, и валил отсюда. Мы не воры и в нашей семье никогда воров не было (так я и поверил). И если ты себя настолько уважаешь, что готов отобрать у страждущих... Мы не хотим тебя знать.

Зашибись, какие — то... г-м-м, цыгане, будут учить меня чести. Да ладно мы не гордые, можем и час оплеванными походить, если добьёмся своего. Прошёл под их взглядами, как под шпицрутенами, к девчонке. Она посмотрела на мать, та дала согласие и ручонка цыганочки протянула мне отбивную. Я взял и развернулся. Они, что на жалость бьют? Нет не похоже, скорее презрением. Нет, так не пойдёт. Вот соберу местную братву и вернусь сюда. Покажу черномазым, где их место, и кто достоин быть человеком, а кому плестись за ним подъедая объедки.

Ушел я от них постоянно оглядываясь, знаем мы их племя. Ничего святого, ещё и в спину ударить могут. Но, странно, ничего не произошло. Так и ушёл от них, постоянно оглядываясь.

За мыслями о непонятном поведении цыган, я снова вышел на главную улицу, правда по-прежнему пустынную. А дальше Город стал ещё величественнее. Дома больше, шире, в архитектуре стал появляться вкус и чувство меры. Но выглядеть они стали ещё ужаснее. Ощущалось некая запущенность. Серые громады зданий, кажется, давили на всё живое, имевшее несчастье оказаться на их территории. Всё из-за этих пустых и темных окон, тесных улочек. У меня кажется, стала развиваться клаустрофобия. Мои ноги понесли меня прочь отсюда, подальше от мрачной атмосферы мертвых домов, от единственного хозяина серых мостовых — ветра. Хотел бежать, но колени подогнулись оттого, что встало на моём пути.

Ужас неизвестного и крах людского великолепия. Сердце забилось испуганной птицей, грудь сдавила лапа удушья, лоб пробила холодная испарина. Нас долго пугали разными страшилами, новостями, психологическими триллерами, и нормальный человек уже ничего этого не боится. Я тоже думал, напугать меня больше нечем, но я ошибался. Самый страх, это когда умирает надежда, и кончается считающееся вечным. Вот тогда и нападают те страхи, которых ты не боялся. Они не исчезают, они выжидают моментов когда ты будешь уязвим.

Ушёл я оттуда молча, не разу не обернувшись. А зачем, перед глазами и так всегда будет это. Глубинные демоны моей души вылезли из своих нор, где скрывались всю мою жизнь, дожидаясь этого момента. Они грызли мои кости и плоть пока я шёл глядя себе под ноги. Боковым зрением я видел мертвые сады и парки. Вроде и листья и трава, птички, фонтаны работают, но всё это серо, безжизненно. Они не живут, они существуют. Вот так и я, снаружи тот же, а внутри ... не знаю. Если умер свет жизни, то что вело, и заставляло драться, если умерли три сестры: вера, надежда и любовь? Можно, так жить дальше? Из меланхолии меня вывела жизнь: крик, гам, множество идущих по своим делам людей.

Пока я занимался самокопанием, мои ноги вывели меня к людям. Город показал мне своё новое лицо.

* * *

Я оглянулся, но тёмные кварталы не исчезли, как я в тайне надеялся. Но люди шли по своим делам не замечая их, здесь к ним привыкли. Ну что ж, три сестры мертвы, но осталась мечта, значит будем жить!

Здесь дома были другими. Нет, они по-прежнему представлялись бастионами, большие массивные, как слоны в тростнике. Но они были живыми. Это не та серость и мерзость оставшаяся позади, здесь дома жили эмоциями своих хозяев и несли каждый свою историю.

По структуре этот Город такой же, как и все остальные города. Фасад дома, пешеходная часть, проезжая часть, и другая улица, со своими двориками. Только здесь на проезжей части никого не было, только ветер. Бешеный ветер и не один а с друзьями. Брр, как холодно. Я отошел от дороги задним ходом и столкнулся с аборигеном, потом ещё с одним, и ещё, оживленное здесь движение. Таким макаром меня вытолкали на обочину. По ней я и пошел. Ни кто на меня не обращал внимания, видимо здесь потерянных душ полно, или все пофигисты?

Чёрт, а Город-то красивый. Я это понял рассматривая главную достопримечательность любого города, и наших, и их — местных девушек. Как бы экскурсовод не описывал вам красоту музея и домов, но красота их замечается только, когда мимо проходит обаяшка, и приковывает к себе взгляд, а заодно и к музею, как к фону. А красивых цыпочек здесь достаточно, и это радует, чёрт побери. Вот одна выплывает, длинные роскошные волосы, короткий кожаный плащ, яркие красные сапожки. А что за стан, какие ноги, о, что за фигура, так бы и съел. А как двигается. Она не идет, она выступает, словно на подиуме. Про остальное вообще молчу. Я кажется, влюбился, хоть и со спины.

Сам не помня себя я поплёлся за ней, да что же это со мной творится? А она тем временем, не замечая меня, подошла к дороге. Обычно на проезжей части располагают переход. Здесь его не наблюдалось совсем.

А девушка тем временем сделала глубокий вдох, со стороны это напоминало подготовку водолазов перед погружением, и вошла в воду. Тьфу зараза, заговорился, она пошла по дороге. У меня челюсть отвисла. То что я принял за ветер оказалось местным транспортом. В воздушных коконах, которые и носились по дороге, сидели люди. Это какую же скорость они развивают. Да пассажиров должно было расплющить, как тараканов. И кто нажимает на тормоз, ведь человеческой реакции не достаточно, даже увидеть препятствия на таких скоростях. Хотя это может быть всё на автоматике?

Автоматика, не автоматика, но все успели затормозить вовремя. Коконы застыли в разных положениях, на разных высотах, некоторые даже были с чуть размытыми контурами, как на скоростях. Такое ощущение будто нажали на стоп — кадр. Девушка к этому времени уже прошла, и все сорвались с места, словно наскипидаренные молнии, причем мне кажется даже в два раза быстрее, чем раньше. И что это была за хрень?

Может они всех так пропускают? Надо проверить. Мысленно помолившись всем богам я ступил к краю. Черт страшно-то, аж жуть. Как она там делала, может это ритуал здесь такой, а без него собьют к такой — то матери. Встал на бордюр, а коленки трясутся, вот она смерть, ветром обдувает лицо, кожу, мечтает сорвать, бросить к своим ногам. В низу живота начались не приятные волнения. Только я занёс ногу, и меня сбило воздушной волной подбросив вверх на три метра. Почувствовал ещё только не сформировавшуюся боль, и свободный полет, и тут догнала следующая волна отбросив на тротуар.

Уже сидя там, я начал понимать, что меня ожидало. Когда смотришь по телеку, то и не догадываешься, насколько всё это жестоко. Жутко болела спина и рука, именно на них я и приземлился, ныла нога. Все прохожие обходили меня вокруг. Один подал мне руку, помог отряхнуться, и не слова не говоря пошёл дальше, лишь на вывеску показал : "Не уверен, не переходи". Для них это привычное явление, когда новички учатся переходить дорогу. Сами были такими же. А вот, что означает плакат?

"Не уверен, не переходи" — это к чему? Не уверен в чём? Пока я думал своим отбитым мозгом, незнакомый парень перебежал улицу по косой. Отчаянные здесь люди живут. Этого сорвиголову коконы в упор не заметили!

Хотя бы радует, что здесь живые люди живут. Роботам так в жизни дорогу не перебежать, им это в голову не придет.