Немая певунья

— А, — фыркнул он. — Наша сордочка ожила? Чего тебе от меня надобно, гостья пресветлая?

"Чтобы ты провалился", — подумала я, а вслух произнесла, не надеясь на ответ:

-Расскажи про Тиадар.

-Здешняя земля зовется Плоскогорьем, и на ней проживают четыре священных народности: лесные, темные, зеленые и ночные. Лесные проживают в лесу, темные — в городах и около них, ночные — в Алатайской долине, а зеленые — у них под боком, у водопада Кортейл. Степи заселены таррами, на побережье — кеты.

— Религия?

— Что? — не понял Таластиан.

— Во что вы верите? Кому поклоняетесь?

— В себя, — невозмутимо произнес лесной. — У нас уважают прародителей, лидеров, положивших начало нашим народам. На них равняются, но никто не почитают их, как богов. Это только вы, сорды, поклоняетесь несуществующим богам. Ваш мир отсталый. И грязный.

"Отсталый?" И это говорит человек, который не знает, что такое компьютер? Я усмехнулась:

— Ты о себе высокого мнения.

— Потому что знаю, чего заслуживаю.

— Постой... ты куда?

— Я не собираюсь тратить на тебя свое время. А что касается мира... Разберешься. Не ты первая, не ты последняя.

И он оказался прав. С каждым днем, проведенным в Чаще, я узнавала все больше. Поначалу в Тиадаре был один народ, который говорил на одном языке. Затем выделились "темные", развязавшие войну. "Светлые", то есть те, кто защищал свои земли от захватчиков, потерпели поражение. За темными осталось Плоскогорье, а светлые ушли в леса, обдумывая причины своего поражения. Так светлых стали звать лесными. А темных — городскими. Немного погодя из группы темных отделились ночные — одаренные всевозможными талантами люди, а из лесов вышли зеленые — те, кто предпочитал худой мир войне.

Обычные лесные большую часть дня проводили в лесах: собирали ягоды, травы, ставили ловушки на зверей. Мужчины притаскивали добычу, женщины ее разделывали. По вечерам семьи собирались у кого-то в доме или около дома, у костра, где обсуждали прошедший день, сплетничали, пили аналог нашего пива из перебродившего меда, или ягодное вино. Развлекались аборигены, как и везде — заваливались где-нибудь, напивались и начинали петь. Никаких музыкальных инструментов я у них не приметила — казалось, они демонстративно отказываются от любого звукового сопровождения своих выступлений. Так как я отчего-то знала их язык, то мне было бы любопытно узнать — есть ли у этого народа письменность и книги? Поначалу я думала, что нет, но потом стала замечать не особо отличающиеся от наших изданий книги в кожаных переплетах. Увы, поближе мне их рассмотреть никто не дал.

Кстати, Чаща вечером представляла собой завораживающее зрелище: стволы деревьев у моего дома облюбовали светлячки, поэтому с наступлением темноты мрамор освещали множество крошечных огоньков. Это и было моим развлечением — любоваться на насекомых и мечтать о том, что я невиданным образом окажусь дома.

Что касается социального уклада, были здесь дворяне — чистокровные, важные, неуловимо отличающиеся от основной массы людей. Даже в самой обычной одежде они выглядели и вели себя так, будто делали этому миру одолжение. Их почтительно именовали "ленри" и всячески выказывали свое уважение. С ними я напрямую никогда не сталкивалась, если не считать Сехшари и моего "опекуна" Таласа.

Здесь женщины были во всем равны мужчинам. Конечно, дома было так же, но здесь это принимало совсем уж странный оборот. Например, молоденькая лесная вполне могла отправиться на охоту вместе со здоровенными мужиками (хотя лесные редко бывало здоровенными), пристрелить кабана и самолично притащить его домой. А если кто-то бы посмел ее обидеть, она без лишних разговоров вступала в драку. К слову, брак у лесных тоже был очень странным — муж и жена жили вместе только в тот период, когда им нравилось быть друг с другом. Никакими документами он не закреплялся; как правило, лесные просто объявляли, что теперь супруги.

Детей, достигших возраста пяти лет, отдавали на обучение учителям, живущим в отдалении от остальных. Родители могли иногда навещать своих чад, но по сути разлучались с ним до того момента, пока дети не достигнут шестнадцати-семнадцати лет и не получат одобрение своих учителей, пройдя своеобразный экзамен. Поэтому, находясь в Физванне, я видела очень мало своих ровесников — все были старше меня.

В Тиадаре сутки, как и у нас, составляли двадцать четыре часа, месяцев было также двенадцать, и они именовались просто "первый", "второй" и т. д. Минуты именовались тунками, часы — тунами. В месяце было три деса — десять дней, каждый дес кончался двумя днями — инами. Если ин объявлялся светлым, то в этот день предпочитали отдыхать, а если темным — проводили суд, казни. Варианта наказаний в Чаще было три: либо преступника изгоняли, либо казнили на месте, либо оставляли в Чаще на правах скилта. Скилт — раб, прислужник, достойный презрения. Как уважали ленри в Плоскогорье, так же и презирали скилтов...

Лесное государство разделено на три части — здесь, в Чаще, леса светлые, поэтому здешних жителей иногда зовут светлыми. А вот в Онкисе, следующей области Физванны, лес становится непроходим. И люди там другие. Но самой загадочной частью Физванны остается Венкис, жаркие леса, граничащие с морем Лот.

Чтобы не маяться от безделья, я научилась ткать на простом ткацком станке. Он представлял из себя обычную раму с натянутыми вертикально нитями основы. Я довольно быстро разобралась, как прясть пряжу, парочку раз даже собирала лен, выходя из леса к полям. Когда полотно было готова, занималась его окраской — набирала вместе с другими женщинами лишайники, обдирала кору с деревьев, ягоды ежевики и черники — варила, разделывала, замачивала, а потом красила и сушила. Изначально мне в этом помогала женщина лет сорока по имени Райта. Худощавая, с типичной лесной внешностью, она по непонятной причине чувствовала ко мне симпатию и всегда приберегала для меня место в "столовой". По ее же просьбе молодых лесных, назвавших меня как то "скилтом", наказали. Неудивительно, что без нее я чувствовала себя уязвимой.

И, чем больше узнавала лесных, тем меньше они мне нравились. Они не признавали никаких слабостей. Если кто отравился — а больше всех травилась я — этого человека осыпали обидными словами и всячески показывали, насколько он глуп и слаб. Если старик лет восьмидесяти не мог доковылять до столовой, над ним смеялись и называли "трухой". А самым ужасным оскорблением в Чаще было назвать оппонента трусом. Все развлечения, все игры здешних жителей были основаны на том, чтобы показать себя смелым. Идеал здешнего человека — безрассудный, красивый и полный сил мужчина или женщина. Что касается закона и ценностей, любой лесной мог подойти и взять у соседа что-либо, и когда тот возмущался, вор ему говорил "А что ты мне сделаешь?" Словом, здесь царил культ силы.

Среди встреченных мною лесных не было ни одного слабого, больного или даже неприятного внешне. Все, как на подбор — худощавы, пластичны, светловолосы. И веселы. Что ни слово — то шутка, повсюду смех. Пусть иногда и злобный, издевательский, но все же смех. При всех своих недостатках лесной народ был крайне обаятельным. И среди них я казалась каким-то привидением, безмолвно ступающим за своей "мамочкой" Райтой. Меня бы никто не обидел, но я знала, как хочется некоторым прощупать меня на слабые места и поговорить наедине. Или просто подразнить за необычную внешность.

Прошло довольно времени, чтобы я почувствовала себя увереннее. Несколько месяцев потребовалось для того, чтобы я перестала бояться леса, желудок окреп, а мое самочувствие улучшилось. И именно тогда, когда я окончательно примирилась с тем, что не вернусь домой, и что больше не увижу родных, меня вызвала к себе наместница. К себе — это значит в лес. Мы остановились у пихты, присели на резную, украшенную узорами лавку и долго молчали. О чем говорить с самой наместницей, я не знала, и она не торопилась посвящать меня в свои планы. Ведь, по сути — я всего лишь обуза, приносящая лесным больше тревог, нежели выгоды. К тому же Сехшари мной мало интересовалась — с того первого вечера в Чаще я с ней толком и не разговаривала.

— Теана, — произнесла она. — Красивое имя.

— Красивое, -согласилась я.

Лесная мечтательно улыбнулась, разгладила складки платья и вдруг жестко припечатала:

-В Чаще тебе не место. Ты должна уйти.

Меня точно обухом по голове ударили. Уйти? Я не хочу! В этом их мире меня... меня тарры поймают! Меня ограбят, изнасилуют, убьют! Так ведь поступают с никому не нужными девчонками в мирах, похожих на этот? Сеха великолепно знала, что я по духу не воин, особым умом и способностями не отличаюсь. Если меня изгнать — я пропаду.

— Куда? — спросила я обреченно.

— Куда хочешь, — пожала плечами Сехшари и бросила на меня косой взгляд, — мы тебя вылечили, выходили. Можешь взять с собой одежду и немного денег.

Я смотрела на соседний ствол, на котором вчера упражнялись в меткости женщины, и старалась не паниковать. Получалось плохо. Так не пойдет. Должна же я показать, что не настолько слабая? Надо хотя бы попытаться улыбнуться...

Видимо, наместнице надоело наблюдать мои мучения, и она обронила:

— Езжай в Фирван. До тракта тебя проводят, а дальше — сама. В городе тебе найдется место.

Я обреченно кивнула. Надо сказать, что я большой любитель покоя, флегматик и вообще, мне нравится однообразие, но прием закончился. Сехшари здешний идол, светило знаний и доброты... имею ли я права оспаривать ее решение? Эта женщина спасла мне жизнь.

Пришлось кивнуть и уйти, скрывая несчастный вид.

Глава 2

Когда я выходила из своей комнаты, не смогла держать горестного вздоха. Славный мраморный дом... моя светлая, просторная комната! Как я к ней привыкла! Собрав немудреные пожитки — теплые вещи, немного хлеба и сыра, а также воды в бурдюке — я подошла к тому, кто вызвался быть моим провожатым. Это был начинающий лысеть мужчина лет пятидесяти, на лице которого явно читалась радость. В толпе была и Райта — она не рискнула подойти ближе. Все были рады, что я, наконец, уберусь из Чащи. Лесные махали мне руками и щедро раздавали советы, как себя вести. Меня проводили до самой границы, чтобы я ненароком не попалась на глаза стражам и не попала в одну из ловушек.

А потом лесные, как один, развернулись и бодро зашагали назад. Я, конечно, могла бы остаться в лесу, но стражи, патрулирующие границу, меня бы точно выставили. Райта и та не подошла ко мне, не пожала руки, не обняла.

Но чего я хотела? Чаща итак дала мне слишком много. Меня спасли. Меня кормили и обо мне худо-бедно заботились. В последний раз я оглянулась на Чащу... И, пытаясь гнать от себя грустные мысли, быстро зашагала по лесу. Здесь он был светлее, и расстояние между деревьями было куда больше. А я так быстро шла, что не заметила, как вышла к полю.

Впереди — целый незнакомый мир.

Я поправила сумку, в которой было уложено несколько панталон на смену, три невзрачных платья, кружок сыра, пышный хлеб кошель с деньгами — золотыми флатами и серебряными фребами. На крупных монетах изображались кошки, потому что монеты в Плоскогорье чеканили только темные, почитающие кошачьих.

На поле, казалось, кто-то рассыпался целый букет цветов. Вздохнув пьянящий аромат, я на мгновение прикрыла глаза.

Чья-то ладонь опустилась на мое плечо.

Я подпрыгнула на месте и резко развернулась.

Талас, мой опекун. Это был единственный лесной, помимо Сехи, с кем я могла нормально общаться. Разумеется, он обладал отвратительным характером, но в общении не лукавил и был абсолютно искренен. Несмотря на то, что он по рождению был дворянином, я часто видела его рядом с обычными лесными гражданами. Он патрулировал границу и неизменно ввязывался в переделки, возвращаясь к Сехе то с подбитым глазом, то с разбитыми костяшками пальцев или с ранениями. За хитрое выражение лица и ловкость его звали "Лисом". Пару раз он помогал-таки мне дотащить тюки с сукном, который я красила, а однажды даже вправил вывихнутый сустав.

Но не больше.

— Нельзя вот так пугать людей! — Дрожащим голосом пробормотала я.

Он вздохнул и слегка развел руками. Я поняла — его за мной послала Сехшари, опасаясь, как бы я не пропала. Он, конечно, не хотел тратить на меня свое драгоценное время, но приказ есть приказ.

Я зачем-то бросилась ему на шею. Молодой человек удивленно моргнул, и только тогда я сообразила, что этого делать не стоило. Но за пределами Чащи я чувствовала себя такой уязвимой, что была готова ему довериться. Лесной, подхватив мою сумку с пожитками, сказал:

— Вскоре покажется дорога.

Талас пошел вперед. Белокурые волосы, рассыпавшиеся по спине, в свете солнца, который тиадарцы звали Сарром, отливали серебром. Плащ он снял, и я имела удовольствие лицезреть его в свободной светлой рубашке и суконных штанах. Несмотря на то, что я не могла пожаловаться на свою физическую подготовку, я не могла нагнать лесного. Наконец, лесной сжалился надо мной и мы устроили привал у тенистого дерева. Время близилось к обеду, и, перекусив, я душераздирающе зевнула. Лис хмыкнул и расстелил на земле свой плащ — затем раскинул руки в сторону, предлагая мне к нему присоединиться. В пути Талас вел себя со мной иначе, чем в Физванне — рассказывал что-то о Чаще, шутил и заражал своей спокойной уверенностью в том, что все будет хорошо. Даже если ему приказали так себя вести, мне не обидно. И, плюнув на принципы, что нельзя обжиматься с парнем, которого толком и не знаешь, я прилегла рядом.

— Скажи мне, а почему ты пошел со мной? — кокетливо спросила я, поднимая на него глаза.

— Очарован твоей невиданной красой, распрекрасная Теана, и захотел коварно соблазнить в пути, — совершенно серьезно отвечал он. Увы, как женщина я его интересовала в последнюю очередь. Увы — и ура! Сеха приказала ему отвезти меня в город, и вреда он мне причинить не может.

К Фирвану мы подошли к вечеру. Я понимала, что без сопровождения спокойно бы дошла сама — повсюду указатели на столбах, а сами люди и впрямь благожелательны. Мирный деревенский пейзаж, козы, коровы, овцы. Дети, играющие в догонялки. Старушки, продающие на тракте пирожки. И чего я так боялась, покидая Чащу? Если не считать отсутствия машин, здесь ничего не отличалось от реалий сельской местности где-то в России.

Фирван находился на холме, и возвышался над садами. Начинало смеркаться, Талас занервничал — успеем ли мы пересечь ворота до заката? Чтобы проехать к городу, следовало сначала преодолеть извилистый подъем по узкой дороге. Я во все глаза смотрела на фруктовые деревья, роскошные усадьбы, мимо которых мы проходили. Чего стоили одни только садовые цветы и кустарники, которые можно было разглядеть за оградой! Яркая желтая канна, бледно-розовая гортензия, разноцветные гиацинты — и еще много цветов, которые мне были незнакомы. Просматривались и сами виллы — небольшие двухэтажные коттеджи с мезонином и побелкой. Кое-где фасад был облицован розовым камнем. Но вот дорога круто повернула, и "дачи" господ остались вдали, как и тенистые сады, выглядывающие из-за оград экзотические для меня цветы. Чем ближе к городу, тем громче становилась брань темных. Темных... Теперь понимаю, отчего эти два народ так быстро разделили. Большинство лесных — светловолосые, а большинство темных, соответственно, брюнеты. Люди, как и в любой "пробке", были раздражены и сыпали оскорблениями. Если бы Талас крепко не держал меня за локоть, меня бы давно оттеснили в сторону, и я бы еще очень долго не смогла бы пробиться к воротам. К тому же у меня устали ноги.