Возвращаться - плохая примета! книга 1

С тем же вздохом лекарка взошла на крыльцо своей избы.

— Эх, сколько детей глупые бабы губят! Все из-за ревности своей. — говорила она себе под нос.

Потом подала мне из сеней пару легких берестяных ведерок и коромысло:

— Ступай, воды в баню натаскай. Колодец рядом с грядами. Пообедаем — и помыться надо будет.

Шевелиться не хотелось совсем, но солнце уже клонилось к закату. Платье, одетое утром, уже не блистало чистотой...

Да и все равно, обед еще не готов.

Уговаривая так саму себя, я поплелась искать колодец. Едва сойдя с крылечка, зацепилась длинным подолом за брошенную кем-то палку и свалилась, пребольно ударив большой палец ноги.

Резкая боль словно отворила плотину — захотелось домой, прижаться щекой к маминому боку, вдохнуть крепкий запах табака и железа от отца. Слезы хлынули по щекам, а из горла вместо тихих всхлипов прорвался тоскливый вой.

Села, где упала, прямо на обрезок доски, о который вытирали ноги. И выла, выла, до сухости в горле и истерического икания. Наверное, выплакала все, что накопилось за прошедшие сутки. И только немного успокоившись и утерев нос и соленые дорожки на щеках, поняла: все это время крепко держала за шею ту самую собачищу, что лежала равнодушно у крыльца. Цепь лежала рядом. Похоже, пес вывернулся из ошейника и попал ко мне в утешители.

Обессилено вздохнув, я разжала сведенные в истерике руки. Изумленно полюбовалась высунутым собачьим языком — прижала, похоже, псинку сильно! Удивительно, и как собак стерпел! И даже не попытался меня укусить!

Решительно высморкалась в тот же завалявшийся в кармане платок. Всхлипнула последний раз и пошла таскать воду, погладив Врана напоследок по лобастой башке.

Кажется, я уже не боюсь собак. Или только одну большую черную собаку?..

Высокий сруб прикрывала простая деревянная крышка, разбухшая от весенних дождей. Толстая веревка, намотанная на жердь, тянулась в глубину, несколько камней в рваной рыбацкой сетке служили противовесом.

Большущей деревянной бадьи как раз хватило наполнить мои ведерки. Только как их одеть на коромысло?

Сложный вопрос. Покрутив его и так и так, вспомнила образцы народной росписи и попыталась этак небрежно взгромоздить коромысло на одно плечо.

Замечательно. А как ведра цеплять? На корточки садиться?! Присела, зацепила одно ведро — а второе как, оно ж за спиной? В общем, крутилась и так, и эдак, пока не разлила одно ведерко. Да прямо в новые поршни!

Вода ледяная. Шерсть не мокнет, но сбилась комком. Ноги скользят...

В общем, сходив пару раз туда-сюда с ведерками без коромысла, скинула эти кожаные лапотки и повесила на тычки для каких-то овощей просушить. Вран трусил за мной, как привязанный. Тыкался холодным носом в босые ноги, цеплял ушами подол. Заглядывал в глаза — точь-в точь дрессированная немецкая овчарка: все понимает, но не говорит.

Останавливаясь передохнуть, я охотно гладила лобастую черную голову, вынимала из шерсти репьи и любовалась псом: глубокая грудь, горделивая голова, осанка! Красавец!

Ходить по холодноватой земле босиком оказалось приятно. Я быстро наполнила кадушки на печи и уже подбиралась к бадье для стирки, когда от дома послышались шаги. На тропинку вышел рыжеволосый конопатый парнишка лет тринадцати. Увидев меня, он слегка поклонился и пробормотал:

— Госпожа Рита, госпожа Руима велела мне затопить баню.

'Госпожа'?.. Ну, травницу, понятное дело, так называют из великого почтения к ее искусству. А меня-то за что так поименовали?

Пожав плечами, потащила очередную пару ведер с водой к баньке. Парнишка встретил в дверях, почтительно перехватил ведра и сказал, что госпожа Руима ждет меня в доме.

Вот и хорошо, а то тонкие деревянные ручки уже натерли мозоли на пальцах и ладонях!

Прихватив по дороге свои поршни, отряхнула платье, ополоснула руки и лицо в бочке с дождевой водой и вошла в дом, провожаемая тоскливым собачьим взглядом. Ничего себе пенки! Можно подумать, я у него из каши мясо своровала!

В доме Руима сунула мне в руки корзину с зельями и узел с бельем. Потом пошли в баню и долго мылись. Травница, обмазав меня всю каким-то сладко пахнущим киселем, велела завернуться в покрывало и идти в дом, не пачкая одежду.

На столе чинно стоял странный самовар, на его маковке пыхтел медный чайничек с травяным чаем. В мисках с бульоном плавали маленькие кусочки белого мяса и зелень, вместо хлеба были сухари.

Бульон полагалось просто выпить, а мясо и зелень выловить сухариком или грубоватой деревянной ложкой.

Потом долго и неспешно пили чай с той же сладкой хрустящей травкой, что и утром. Травница с удовольствием, прикрывая глаза грызла медовый пряник, вручив мне сушку:

— Погрызи девка, тебе полезно.

Пот стекал с меня в три ручья, даже сидеть было неудобно — казалось, вот-вот соскользну с лавки.

После еды Руима принимала пациентов. Молодой парень с загноившимся порезом от косы. Молодка с ожогами на руках — из корчаги плеснуло горячим медом. Старик с утробным кашлем и не разгибающейся ногой.

Я пряталась в горнице, запоминая, чем травница лечит селян. И отчаянно зевала, рискуя вывихнуть челюсть.

Наконец стукнула калитка, и Вран простучал когтями по полу. Пес сунул любопытный нос в горницу.

— Поди, проветрись, — ворчливо сказала травница, — посмотри хоть, как народ у нас живет.

Я последовала мудрому совету — мне хотелось посмотреть, что за часовня пряталась среди деревьев. Вран пошел за мной.

На улице было шумно: во дворах стояли столы, за которыми ужинали семьи. Дети бегали между плетней, загоняли на ночь кур и коз, многие с любопытством поглядывали на меня.

Часовня оказалась очень маленькой и очень простой. Я не сразу поняла, что высокие деревья, посаженные по кругу, и есть храм. А сама часовня — только алтарь увенчанный солнцем.

Дверь высокой деревянной башенки оказалась открытой, закатное солнце падало внутрь, отражаясь сквозь большой круглый витраж. Цветные блики играли на беленых стенах. Я остановилась растерянно, посмотрела на Врана.

— Туда можно?

Пес вел себя сдержанно и торжественно. А еще он не вошел в часовню, только подошел к двери и склонил голову. Я подошла ближе и заглянула: белый камень алтаря, усыпанный простыми полевыми цветами, простой каменный пол. Ни икон, ни статуй. Только солнечный свет.

Постояв еще немного, мы вернулись к домику Руимы.

— Пора спать! — сказала она, прибирая стол. — Сегодня уже никто не придет. Если только рожать кто возьмется.

Я обрадовано зевнула, прикрывая ладонью рот, и забралась в постель.

Теперь уже я спала за печкой, на устланной лавке, а та, где я свалилась накануне, оказалась местом для пациентов. Сама хозяйка дома спала на печи, чтобы быстро вскакивать навстречу нежданным гостям.

Сумка все так же сыто круглила бока, но я только сунула сверху очки и махнула мысленно рукой — все завтра, а сейчас — спать.

Я успела краем глаза заметить — убедившись, что гостья крепко спит, старуха, мягко ступая, вышла в сени и вошла в чулан, не скрипнув рассохшейся щелястой дверью. Слегка пахнуло сеном, и снова стало тихо. Перепуганные сверчки застрекотали под окошками, пес приподнял голову и коротко взрыкнул. Потом снова лег и больше не шевелился до самого утра.