Ким похолодела от ужаса, когда на её запястьях защёлкнулись наручники. Ещё через секунду один из солдат накинул девушке на голову мешок, и окружающий мир исчез. Пленницу куда-то потащили — в сторону и вверх, она поняла, что её забирают в кузов грузовика. Девушку толкнули на дно кузова, на ноги легла верёвочная петля, и машина тронулась.

Старый грузовик ехал по ухабистой дороге, дребезжа всеми внутренностями. Девушке, зажатой между ног солдат, доставалось от каждой неровности. Ким второй раз в жизни ехала в машине, да ещё в таком жутком положении, и тряска, в сочетании с запахом бензина и ужасом происходящего, угрожала тошнотой. Усилием воли пленница взяла себя в руки: отвлечься от окружающего на несколько минут, попытаться сосредоточиться, проникнуть в мысли окружающих, найти выход... Последнее не получилось, но тошнота отступила.

Машина ехала минут двадцать без перерыва, затем последовали частые остановки, перемежаемые ездой. В какой-то момент девушку схватили грубые руки. Выволокли из машины, бросили наземь, затем поволокли куда-то. Вокруг лязгало что-то металлическое, а в мешке становилось всё темнее: судя по всему, пленницу затащили в какое-то здание. Тюрьма?

С одуревшей, утратившей на какое-то время способность соображать девушки сорвали, наконец, мешок. Развязали ноги. Втолкнули в какую-то комнатку, в которой стоял сильный запах табачного дыма. В чувство привела пощёчина. Ким вскрикнула: перед ней стоял, нахмурившись, седоватый человек в кожаной куртке и таких же штанах.

— Имя! Фамилия, тебя спрашивают! — пролаял он, и Ким поняла, что этот вопрос задаётся повторно.

— Ким Сян... — дрожащие губы еле повиновались, в голове бушевал ураган невыразимого ужаса, не позволяя не то что забраться в мозг собеседника, а просто понять, что происходит. Что-то очень страшное и опасное...

Следователь открыл было рот, чтобы задать следующий вопрос, но тут раздался резкий звук, заставивший девушку вздрогнуть. Не сразу она поняла, что это телефон — такой же, как у директора её школы. Следователь схватил трубку:

— Майор Си Дян слушает!

Что говорил собеседник следователя, Ким не могла расслышать, но физиономия майора вдруг вытянулась от удивления, глаза выпучились.

— Слушаюсь! — ответил он коротко и повесил трубку. 'Ему запретили меня бить!' — внезапно поняла девушка. Следователь задумчиво посмотрел на неё и побарабанил пальцами по столу.

— Каким образом получилось, что вы так успешно выступили на олимпиаде?

— Я хороший математик, — сухо ответила пленница. Мысли лихорадочно вертелись: вне сомнений, арест связан с Мияном... санкционирован им? Глупость, Лю без своего папаши — никто. Но и отец его вряд ли мог отдать прямое распоряжение следователю Службы Безопасности. Что же получается — позвонил высокопоставленному другу, попросил арестовать строптивую девчонку? И его просьба была выполнена в течение нескольких минут? Ничего себе... Но тогда получается, что подобные просьбы для главы Службы Безопасности не в новинку. Таким способом он снабжает невольницами всех руководителей Чийяна и их недорослей?

Получив логичный, но нежеланный ответ на свой вопрос, следователь снова уставился задумчиво на девушку.

— Не хочешь говорить правду, — медленно произнёс он.

— Я сказала правду. Вам она не нравится? Вы непременно хотите изобразить меня врагом Родины?

Понимание, что рукоприкладства больше не будет, прибавило сил и уверенности девушке.

— Хорошо, — неожиданно кивнул майор. — Подумай ещё.

Он снял телефонную трубку и произнёс:

— Конвой, уведите арестованную!

Девушка поднялась с места:

— Можно снять с меня наручники?

— Нет, — отрубил следователь и уставился в окно. Дверь открылась, вошёл солдат:

— Арестованная, на выход!

Девушка подчинилась, они вышли в коридор.

— Направо! Шагом— марш!

Ким поспешно подчинилась — хотелось поскорее остаться одной, обдумать происшедшее, попытаться проникнуть в мысли следователя. Первый успех окрылял, но майор что-то задумал.

Они прошли несколько коридоров. Там-сям перед узницей и её конвоиром открывались двери-решётки, пропуская и захлопываясь за спиной. Сколько ещё идти?

Неожиданно, сделав очередной шаг, Ким услышала, как позади лязгнула тяжёлая дверь. Она оглянулась: камера оказалась вроде клетки — стены сделаны из решёток. 'Это что же — они собираются смотреть, как я хожу по нужде?' — с ужасом подумала девушка. Тотчас стало ясно, что ходить особо некуда — лишь грядное ведро рядом с топчаном. Только не паниковать, сейчас важно сконцентрироваться...

Девушка прилегла на топчан и постаралась сосредоточиться.

'Если ты откажешься — нас арестуют и станут пытать у тебя на глазах' — всплыли вдруг в памяти слова бабушки. Это случайно или бабушка действительно вошла в связь? Она уже всё знает? Ну, это не удивительно... Но если так — она о чём-то предупреждает? Не рассказывать о своих способностях? Нет, конечно, это и так ясно.

— Ким, нас арестовали. Будут пытать у тебя на глазах.

Девушка обомлела: это действительно говорит бабушка? Прежде чем появилась новая мысль, решётчатая дверь открылась:

— Арестованная, на выход!

Тот же путь, но в обратную сторону. Вихрь бесполезных, обгрызенных паникой мыслей. Вот открывается дверь в кабинет следователя...

Если бы не предупреждение от бабушки, Ким, наверное, упала бы. Её папа, мама, бабушка, сестра — все здесь, в наручниках, сидят на бетонном полу. Майор ухмыльнулся девушке:

— Ну, что, скажешь правду — или поговорим иначе?

Голос офицера вдруг удалился, уплыл куда-то, комната закружилась, исчезая в дымке обморока...

Ким пришла в себя оттого, что кто-то брызгал ей в лицо водой. Тревожно оглянулась на своих близких — и тут же услышала их голоса. Мама испуганно кричала, сестра плакала... Но это не от боли, а из страха за неё, Ким.

— Не мучайте их... Я всё скажу... Пишите что хотите, — с трудом выговорила измученная девушка. Голова была пуста, только в висках слабо звенели колокольчики. Майор Си Дян коротко хохотнул:

— Вот это другой разговор. Сознайся во всём, и революционный суд проявит к тебе снисхождение.

— Вам виднее, в чём я должна сознаваться. Пишите что хотите.

Все родные Ким испуганно притихли: разумеется, они поняли, чем вызвана готовность девочки сознаться в мнимых преступлениях. Отец и мать застыли, напряжённо глядя на своего ребёнка, сестра по-прежнему плакала, но теперь бесшумно, и слёзы градом сыпались из её глаз, устремлённых на Ким. Майор кашлянул:

— Итак, ты была завербована во Франции, во время олимпиады?

— Да.

— И обещала своим хозяевам снабжать их информацией?

— Да.

— И пыталась завербовать лояльных граждан Родины?

— Да.

— Кого именно?

— Да... — отозвалась было Ким, тут же поймала удивлённый взгляд следователя и поправилась. — Не помню. Но, наверное, это те самые граждане, которые на меня донесли? Вам виднее.

Майор задумчиво повертел авторучку, записал что-то и подозвал Ким:

— Распишись.

— Можно хоть теперь снять наручники?

Майор кивнул и выполнил пожелание пленницы. Девушка молча расписалась на протоколе, не читая.

— Вот и умница. Подожди немного в камере, за тобой скоро приедут.

Ким поймала взгляд бабушки. 'Девочка моя хорошая, я всё поняла. Будь они прокляты. Чтоб им сгинуть, окаянным'. Узница не помнила, как её вели обратно в камеру. Пришла в себя уже на топчане. Вот и свершилось — стала врагом народа, иностранной шпионкой, заговорщицей. Сама призналась, разве возможно более убедительное доказательство? На душе было гадко и грязно. С этого момента жизнь окончена. Всё, что остаётся — принять ложе ублюдка Лю Мияна. Или умереть...

Умереть? А ублюдок пусть и дальше живёт и вытворяет что хочет? А вдруг завтра его выбор падёт на Лин? Она тоже очень красива, а теперь ещё и запятнана — как же, сестра врага народа. Ким тихо взвыла: чувства, угасшие было в момент обморока, возвращались, закипали, требовали немедленного действия, натыкались на бессилие плена, от этого вздымались взрывом возмущения. Да как же тут действовать, в этой клетке? Перед ней явственно предстала ухмыляющаяся физиономия Лю. Ты, ублюдок проклятый! Чтоб ты провалился, исчез, подох! И твой проклятый папаша тоже! И ваш поганый Фунчи! Провалиться вам немедленно, сдохнуть! Сгореть всем!

'Ко всем членам Великой Партии Справедливости, трудящимся Чийяна. Политбюро Центрального Комитета Великой Партии Справедливости, Правительство и Высший Совет Народно-Демократической Республики Чийян с чувством великой скорби извещают Партию и всех граждан, что на семидесятом году жизни, в результате диверсии, подстроенной врагами нашей Родины, пал товарищ Ю Фунчи. С ним вместе погибли глава Всеобщей Службы Безопасности и другие ответственные лица.

Перестало биться сердце гениального создателя нашей Партии, вершителя нашей великой Революции, мудрого вождя и учителя Партии и чийянского народа, борца против мирового капитализма, империализма, коммунизма и несправедливости. Смерть товарища Фунчи, отдавшего всю свою жизнь беззаветному служению великому делу справедливости, является тягчайшей утратой для Партии, граждан всей страны, трудящихся всего мира. Весть о кончине товарища Фунчи глубокой болью отзовётся в сердцах рабочих, крестьян, инженеров нашей Родины, воинов нашей доблестной Армии и Всеобщей Службы Безопасности, миллионов честных трудящихся повсюду в мире.

Память о товарище Ю Фунчи будет навеки храниться в сердце каждого честного чийянца...'

Ким не сразу поняла — что-то изменилось. Просто — давление ярости и отчаяния вдруг исчезло, уступило место спокойствию, уверенности в том, что всё правильно, нарастающей сонливости. Девушка даже успела задремать на жёстком ложе. Однако долго спать не пришлось — послышались торопливые шаги, гулко отдающиеся в коридоре. Ким встрепенулась — и не поверила своим глазам: к её клетке направлялись, держась за руки, сестра Лин и бабушка, Перед ними, словно овца перед пастухом, плёлся понурый конвоир. Винтовку он держал в левой руке, то и дело задевая прикладом пол.

— Открывай! — негромко, но властно произнесла бабушка, и конвоир подчинился. — Ким, девочка моя, пошли скорее отсюда.

Долго упрашивать не понадобилось, Ким стряхнула с себя остатки сна и бросилась к двери. Рука конвоира дрожала — Лин отобрала у него ключи и выпустила сестру. Ким пошатнулась от неожиданной слабости, и бабушка схватила её за руку. Сразу стало легче.

— Вы его загипнотизировали? — задала Ким мысленный вопрос, окидывая взглядом конвоира. Лин гордо усмехнулась, а бабушка ответила:

— Да, милая. Но всё благодаря тебе. Не знаю, как ты сделала, но ты их сломала. Кажется, Фунчи больше нет в живых, его прихвостней тоже.

Новость шокирующая. Настолько шокирующая, что сразу и воспринять невозможно. И Ким, не пытаясь анализировать, отреагировала новым беззвучным вопросом:

— А наш следователь?

— Хочешь навестить его? Давай — напоследок. Тем более что там Ву и Мян.

— А почему они не пошли с вами? — Ким скорее боролась со вновь подступающим головокружением, чем интересовалась такой очевидной вещью.

— Милая, согласись: пять человек в этом коридоре — многовато...

Они проходили через отпертые двери, и повсюду местная охрана безразлично смотрела мимо ускользающих пленниц. Вот, наконец, и страшный кабинет, порог которого узница перешагнула часа три назад. Надо же, сколько всего случилось с тех пор...

Грозный майор полулежал на полу, и из-под него медленно растекалась лужа. Папа и мама стояли и окна и тихо обсуждали что-то.

— А я надеялась, что он нам объяснит, что произошло с великим Фунчи, — вздохнула Ким.

— Кто — следователь? Не требуй от него слишком много. Ему бы сейчас домой добраться. Но это уже не наша забота.

— Хорошо. Пусть закроет наше дело и выпишет пропуск. Ты ему прикажешь?

Бабушка кивнула и пристально посмотрела на майора. Тот зашевелился, поднялся, как марионетка на ниточке, подошёл к столу, взял папку, на которой Ким увидела своё имя, и написал требуемое. Затем положил на край стола подписанный пропуск.

— Ура! — негромко произнесла мать и улыбнулась. Семейство Сян покинуло зловещий кабинет и направилось к выходу. Однако пропуск не понадобился: двери были везде распахнуты, встреченные охранники заливались слезами, а то и валялись бессильно на полу.

— Всё-таки, что случилось? — со вздохом произнёс отец. Бабушка и внучки переглянулись.

— Кажется, Фунчи умер, — неуверенно произнесла Ким. — Сейчас придём домой, включим телевизор и всё узнаем.

Отец шумно вздохнул и сказал:

— Нехорошо всё это. Без Фунчи страна рухнет.

События последних часов нанесли сильный удар по его былому патриотизму, и всё же глава семейства не был пока готов разделить заговорщицкие настроения своих дочерей и матери.

— Было бы лучше, если бы нас тут всех забили насмерть? — угрюмо спросила Лин. Ким, несмотря на бабушкину ладонь, чувствовала себя всё хуже и мечтала побыстрее добраться домой.

— Автобусы сейчас ходят? — озабоченно произнесла мать, с тревогой глядя на старшую дочь. Никто не ответил, все и так спешили к ближайшей остановке. Ким глубоко дышала, стараясь не хлопнуться в очередной обморок.

Автобус подъехал через пять минут. Салон был пуст, и семья Сян уселась поближе к передней двери. Жалобно дребезжа, машина тронулась.

— Вы не могли бы включить радио? — обратился отец к водителю. Тот кивнул и выполнил просьбу: диктор траурным голосом читал извещение о гибели Фунчи и его соратников. Родители посмотрели на Ким, но девушка сидела, полузакрыв глаза, и старалась не обращать внимание на запах бензина. Бабушка и Лин то и дело менялись — держали Ким за левую руку. Действительно — так было чуть легче.

Вот, наконец, автобус остановился невдалеке от родного дома. Заботливо поддерживая Ким, семья вышла на улицу. Девушка жадно вдохнула чистый воздух. Они вошли в дом.

— Ким, ложись и спи! Лин, ложись слева от неё, а я справа! — распорядилась бабушка. Родители переглянулись, удивлённые её командами, но ничего не сказали. Не прошло и трёх минут, как Ким забылась глубоким сном.

Проснулась девушка, когда на улице уже стемнело, и не сразу поняла, что происходит. Все кругом плакали... Мама, сестра, папа... Все — кроме бабушки.

Бабушка лежала справа от Ким и смотрела в закопчённый потолок мутными глазами.

'Бабушки больше нет... Она умерла, спасая меня...'

В последнем у Ким не было сомнений, да и поведение бабушки в последние часы жизни говорило об этом. Бабушка умерла, пожертвовала собой, чтобы спасти её, Ким, которая вконец выдохлась, потеряла жизненную энергию, совершая нечто такое, что привело к гибели диктатора Чийяна. Девушка устало спрашивала себя — можно ли было обойтись без этого? И не находила ответа.

Мягкая рука сестры легла ей на плечо.

— Ты не виновата, — прошептала Лин. — Ты спасла нас всех. Бабушка говорила, что её жизненный путь уже заканчивается...