Научи меня жить...

— Так тебя моя мать попросила прийти? — нитка доверия с треском лопнула.

— Да какой же ты придурок, Ник! — Лешка несильно ударил меня кулаком в плече. — Если ты думаешь, что оторвав себе одну конечность, перестал быть моим другом. Помнишь, я себе руку ломал не раз, ты меня бросал? — практически кричал Леша.

— Нет, и что? Рука была сломана, а ноги у меня нет! — разозлился я.

— И что? Вот если бы головы не было, то это значительно изменило бы ситуацию, а я рыдал бы на похоронах. А так. Ты жив, чувак! Жив! Перестань себя хоронить в четырех стенах!

— Я не хороню, просто ты не знаешь, как это видеть жалость в глазах близких, — покачал головой я, давая выход накопившейся боли.

— Я понимаю, брат. Я все понимаю, но нельзя вот так. Не отворачивайся от нас. Когда ты последний раз меня видел? А когда последний раз выходил на улицу? Пошли, — похлопал меня по плечу друг.

— Ты совсем как Алекс, — мягко улыбнулся я, вспоминая попытки интернет-друга вытащить меня на улицу.

— Вот видишь, я уже не знаю, с кем ты общаешься, — улыбнулся Лешка, — давай, собирайся. Я пообещал всем нашим, что 'выведу тебя в люди'. Все тебя ждут.

* * *

Через полчаса я был готов — Лешка ворчал, что я вожусь, как модница, подбирая прическу и макияж, а мне не хотелось выглядеть...жалким, что ли? Хотя как можно быть еще более жалким, если я и в машину сесть без помощи посторонних не могу? Да и скорости передвижения может разве что улитка, или парализованный ежик позавидовать!

— Поехали, — сказал я, спустившись.

Всю дорогу до кафе, где мы часто снимали отдельную кабинку, мы добрались быстро — Лешка, как мог, скрашивал нервное ожидание, ведь мы не виделись пару месяцев.

— Ник, успокойся ты! Там же все свои будут, — пытался подбодрить друг. Я вроде бы и улыбался. И даже шутил невпопад, вот только мы оба знали, что это не пройдет. Так вот, что чувствовала Золушка, когда ехала на бал. Вот только я далеко не золушка, вместо платья на мне штаны, вместо хрустальной туфельки протез, да и что-то между ног точно не сделает меня лучшим танцором в трико.

— О, смотри, машина, как у тебя был... Прости, — замялся Лешка, когда увидел, как заходили желваки на скулах.

— Ты как? — спросил Леша, когда мы припарковались возле кафе.

— А как я могу быть? — нервно спросил я.

— Не знаю. Тяжело было вновь сидеть в машине? — спросил Леша, немного помолчав. Мы медлили прежде, чем зайти — каждый преследовал свои цели. Я оттягивал момент встречи с социумом, именуемый моими друзьями, а Лешка, видимо, хотел подольше пообщаться с глазу на глаз, ведь мы давно не говорили...

— Лех, я меня возили на машине по врачам, так что у меня просто нет выбора. Нас, наверное, уже заждались, — сказал я, прерывая сложную для меня тему. Если бы я не скрывал свою немощь от Алекса, то рассказал бы ему, но он не знает и так легче, а Лешке незачем...

* * *

Встреча не принесла ожидаемой радости и облегчения. Не знаю, что было более унизительно, видеть, как меня рассматривают, словно под микроскопом? Слушать сбивчивые слова жалости бывших товарищей? А может видеть в их словах извинения, когда они рассказывали про то, что недоступно такому, как я? Экстрим. Машины. Мотоциклы. Дискотеки.

— Хватит, — тихо попросил я, когда Мишаня принялся рассказывать про свой последний поход в клуб.

— Да чего ты? Сходил бы! — Мишаня сам того не понимая пробил плотину.

— Сходил!? Да ты представляешь себе эту картинку? Парень без ноги на костылях в ночном клубе? Да меня даже охранник не пропустит

— Это я не подумал, — почесал затылок Миха. Но долго огорчаться не стал — завел новую байку. С каждым его словом становилось все паскудней и паскудней. И дело даже не в том, что мне, подобно восьмидесятилетнему старику, не о чем рассказать. Причина не в том, что "нового", собственно говоря, ничего не случилось. Паршиво то, что глядя на них, молодых и здоровых, ты как никогда чувствуешь, что жизнь проходит мимо.

Через час подоспел Кирилл. Мой одногруппник. Лучше бы он вообще не приходил. Складывалось ощущение, что вся компания в сборе. Только Лильки не хватало. Вот даже Кирилл занял мое место.

А вот и Лилька. Залетела в кафе, словно весенний ветер. Она никогда не была посредственной — веселыми звоночками своего смеха она скрашивала серый мир вокруг. Как сейчас. Ровно до того момента, как она приземлилась на колени "другу", смачно поцеловав. Парни заулюлюкали, позабыв, что недавно она была моей девушкой.

— Ну, хватит, — спасибо Лешка остановил этот фарс. Лилька, отцепившись от Валерки, сфокусировала взгляд на мне. Секунда непонимания (кажется, ей забыли сообщить про встречу) и со стыдом она опускает глаза.

— Никит, ты же не против? — победно улыбаясь, спрашивает Валера.

— С чего бы? — улыбаюсь я, а челюсть аж сводит от желания врезать ему посильнее.

— Ну, мало ли. Ты же теперь не совсем полноценный, — не мог успокоится Валера.

— Даже без ноги член у меня больше, так что уройся и не завидуй, — четко выговариваю я каждое слово.

— Валера, чего ты докапываешься? — за меня заступается Лешка. Он на взводе и яво хочет врезать 'другу', но я его останавливаю.

— Лех, отвези меня домой, — попросил я, резко поднявшись. Голова закружилась и я пошатнулся, а Лешка попытался поддержать.

— Со. Мной. Все. В порядке, — сквозь зубы, чеканя каждое слово, сказал я.

— Поехали, — коротко бросил друг, помогая сесть в машину.

Все хреново. Нельзя вернуться к жизни, когда тебя из нее вычеркнули все знакомые.

— Не звони больше, — через плечо бросаю я, направляясь к дому.

— Да пошел ты! — доносится злой голос Лешки. Захлопнув деверь любимой машины с небывалой громкостью, он резко снимается с места.

Вот и прогулялся.

Вот и развеялся.

Надеюсь, ты, Алекс, мать твою, будешь рад!

* * *

Алекс, словно чувствует, что ему нельзя выходить на связь и уже два дня не появляется в сети. Что за черт? Сначала я просто злился — играл в какую-то игрушку на компьютере, разбил мышку в порыве злости, а уже утром на столе лежала новая. Похоже, кто-то из родителей считает, что мне лучше пропадать за компом, чем ныть, или лежать.

Когда злость на Алекса прошла — ведь он не знал, что я калека, вот и спроваживал меня дышать свежим воздухом, прошел страх. А если я ему надоел? Он нашел себе новых друзей, с которыми интереснее проводить время. Или... А что если с ним случилось что-то плохое? Ведь самолеты часто падают?

Прошло три долбанных дня, а я уже перелистал все сводки новостей с авиакатастрофами и авариями в поездах, но и там было пусто. Я лежал на кровати и тупо смотрел в потолок, не давая себе заснуть. Даже кофе чертов врач мне запретил пить — ведь появились кое-какие осложнения и кофеи может привести к смерти. Неужели он думал, что я ее испугаюсь? Да я уже давно перестал ее бояться, надеясь, что с тишиной ко мне придет спокойствие. Только темнота и никакой боли.

— Сынок, ну что ты лежишь, — заглянула мать и, бегло осмотрев меня, посмотрела на ногу и опустила взгляд. Стесняется? Боится смотреть правде в глаза, что ее сын — калека?

— А что мне скакать по комнате? — огрызнулся я, приподнявшись на локтях.

— Нет, почему. Раньше ты любил рисовать, — мать незаметно утирает слезы.

— Мам, правильно. Раньше. Это было раньше, — говорю я. — Ты хотела чего?

— Сынок. Но, может, ты попробуешь? Я вот тебе папку с набросками твоими принесла, — она кладет папку на кровать рядом со мной.

— Ну, вот нахрена? — не выдерживаю я, понимая, что приношу ей боль. Зачем она носит эти рисунки? Неужели она не понимает, что как раньше уже не будет. Два таблетка анальгетика и я немного успокаиваюсь. Невозможно быт добрым и улыбчивым, когда у тебя нет ноги. Нельзя делать вид, что все хорошо, когда хочется выть от боли и зуда в несуществующей конечности.

— Сынок, я думала, то тебя отвлечет, — ее голос дрожит от слез и я беру себя в руки.

— Прости. Не надо всего этого. Мне и так нормально, — отвернувшись, говорю я, чтоб не видеть ее слез. Не показывать своих от боли из-за того, что все ненормально. Было когда-то, но уже не будет. Она выходит, а я слушаю звенящую тишину, а, когда становится совсем невыносимо, я включаю тихую музыку и перевожу взгляд на папку с эскизами. Вот почему она их не забрала?

Папка притягивает взгляд и против своей воли я все возвращаюсь и возвращаюсь к ней.

Медленно сажусь рядом и долго-долго смотрю туда, где собраны мои рисунки. Наброски, сделанные в порыве вдохновения, которые так и не стали картинами.

Не стали и никогда не станут... Последние десять лет моей жизни. Прошлой жизни, в которой мне больше нет места. Я провожу пальцами по кожаному переплету кусочка моей жизни. Бывшей жизни, в которую нет возвращения...

Открываю, долго-долго рассматриваю каждый лист. Словно впитываю каждый мазок, каждую линию, штрих и вспоминаю эмоции, которым я был подвластен в тот определенный момент.

На одном листе изображены двое людей. Девушка и парень. Она маленьким смерчем бежала к нему навстречу, скорее всего после долгой разлуки, хотя эта разлука могла быть и длинной в час. Этим двоим, однозначно, час казался вечностью. Девушка сходу запрыгнула на руки парню, а он закружил ее. Этот рисунок излучал счастье и динамику. Для этих двоих мир не существовал. Ветер развивал волосы незнакомки, а парень радостно целовал свою избранницу, держа в руках, как величайшее сокровище. В тот день я вернулся домой и нарисовал и. Карандаш сумел остановить мгновение, оставив на бумаге хоть капельку радости.

Раньше достаточно было одного взгляда, чтоб на душе потеплело, но не сегодня. Медленно, с ожесточением, я разорвал пополам тонкий лист. Затем еще и еще. Пока на месте бывшей картины не оказалась кучка обрывков.

Звук рвущейся бумаги, как звук лопнувших по шву надежд раздирал душу изнутри, а руки продолжали рвать и рвать. На душе творилось нечто странное. Словно сердце и мозг зажили отдельно и в то время, пока сердце оплакивало дорогие сердцу рисунки, мозг управлял жестокими руками, не давая слабину.

Второй листок постигла та же участь. И третий и десятый, пока на месте бывшего увлечения не оказалась куча 'снега'. Разноцветного снега, которому я посвятил всю жизнь.

Вот и все. Собрал, подполз к мусорному ведру у стола и забил его обрывками прошлого.

Все. Папка была упрятана в нижний ящик, подальше от глаз. Вот и все.

Уже хотел взять первую попавшуюся книгу, как компьютер сообщил о смене статуса пользователя. Это может быть только Алекс!

Быстро, насколько это мне позволяли физические возможности, я оказался у монитора. Так и есть. Зеленый цветок.

Никита: 'Привет! Как ты? Где пропадал?' — Злость ушла. А вместе с ней и желание высказать все, что я думаю о встрече с друзьями.

Алекс: 'Привет. Прости, дела' — туманное объяснение заставило поверить в то, что со мной, похоже, не хотят разговаривать.

Никита: 'Не буду мешать'

Алекс: 'Ты не мешаешь. Подожди' — следующего сообщения пришлось ждать минут пять. Все это время я пялился в монитор, нервно барабаня пальцами по столу, — 'Все. Теперь могу поговорить'

Никита: 'А что было?'

Алекс: 'Да так, нужно было кое-что закончить. Прости, что пропадал, отец решил меня в семейный бизнес взять. Так сказать вводил в курс дела, но после второго проваленного задания опустил руки'

Никита: 'Быстро он сдался' — быстро напечатал я. В мозгу сплыла картинка, как отец когда-то мне пытался привить любовь к машинам, чтоб днями копаться под капотом, что-то совершенствуя, доделывая, перебирая. Не случилось. Сын ни в какую не выпускал из рук карандаш и никакие уговоры заменить его на ключ десять на тринадцать не помогли.

Прошло всего десять лет, а я помню все до мелочей...

Алекс: 'Нет, это, так сказать, была последняя попытка. Я ни в какую не захотел расставаться с фотоаппаратом' — я прямо себе представил, как на лице парня играет улыбка. Как у меня раньше, когда я говорил о любимом деле.

Никита: 'Покажешь?'

Алекс: 'А ты? Мне то-то говорил, что рисует. Рисовал' — быстро поправила Алекс. А перевел взгляд на корзину со 'снегом'.

Никита: 'Показывать теперь нечего' — я даже хмыкнул и рассказал про то, что только что сделал.

Алекс: 'Ты убил их?' — мы оба понимали, что такое кощунство сродни убийству.

Никита: 'Не важно. Я не хочу больше рисовать' — разговор не заладился. Я ощущал, что Алекс что-то хочет сказать, но не решается.

Алекс: 'Ладно. Прости. Я задом чувствую, что ты покинул свой панцирь. Какая погода за окном?' — к другу вернулась его беззаботность.

Никита: 'Дождь моросит' — рассказывать про встречу с друзьями уже не хотелось. Словно я вновь готовился пережить тот позор. Злость вернулась. Но ведь Алекс не знает, что со мной. Может, стоит рассказать ему? Нет. Я отогнал эту мысль. Не хватало еще жалости от него.

Единственного, кто относиться ко мне, как к равному.

Алекс: 'Ник, прекрати. Ты знаешь, о чем я. Рассказывай, как все прошло!'

Никита: 'Плохо прошло. Друзья живы, враги тоже. Иногда я их ненавижу. Всех' — хмыкнул я, понимая, что вот так просто зачислил Лильку с ее новым парнем во враги. Сейчас я откровенен, как никогда.

Алекс: 'Почему?'

Никита: 'Потому что жизнь — дерьмо!' — пишу я то, во что верю на все сто.

Алекс ответил неожиданно жестко. Злость звучала в каждом написанном им слове:

'Не смей, слышишь, не смей больше так говорить! Жизнь — это самое замечательное, что может быть! Ею должен дорожить любой! Хоть молодой парень, хоть древний немощный старец и благодарить Бога за то, что все они просыпаются каждое утро и видят небо над головой!'

Никита: 'Эй! Я понял твою позицию. Просто не всегда есть повод для радости' — ответил как можно мягче, намекая на мои обстоятельства.

Алекс: 'Повод есть всегда, его только нужно видеть. Вот хочешь посмотреть на мир другими глазами? Съезди по адресу ул. Комсомольская, д 53. И закроем эту тему. Так расскажешь, как погулял с друзьями?' — парень немного остыл и я был рад этому. Злой Сашка как-то совсем не укладывался в голове.

Никита: 'А может, ты лучше расскажешь, что нового видел?' — я осознанно уводил разговор в другую сторону. Не хочу вспоминать.

Алекс: 'Ладно. Не хочешь, не говори' — в этой фразе не было ни обиды, ни злости. Словно Алекс отступал, давая мне время, чтоб обдумать все и высказать.

Никита: 'Давай, я тебе завтра напишу?' — предложил я.

Алекс: 'Завтра не выйдет. Я сам тебе напишу'

Никита: 'Опять улетаешь? ;)' — легкая зависть от того, что парень за не делю три страны может сменить, кольнула сердце. Мой же удел — четыре стены и осуждение пополам с жалостью...

Алекс: 'Да. До связи — мне уже пора ' — только улыбающийся смайлик в конце не вернул мне уверенности в себе, как бывало раньше. Скорее разговор оставил осадок недосказанности.

* * *

С того дня прошла неделя.

Ничего не изменилось.

Разве что на улице стало еще теплее и мать заставляла меня выходить на улицу на час, чтоб посидеть в саду. Даже пару раз ноый альбом для набросков пыталась подбросить, но я его выкинул в лужу, заявив, что не желаю больше видеть карандаши, альбомы и прочее. Мать слабо пыталась возразить, что доктор посоветовал заниматься чем-то интересным, но все без толку.