Путь

— Сколько? — прохрипел Макс, присев за дерево.

— А ты не видишь? — злобно прокричал Иван. — Дохера! Я не знаю... Шестьдесят, сто? Мочи их! Они подбираются!

Макс прицелился в голову одному из нападавших, но, не успев нажать на курок, тут же согнулся в очередном приступе рвоты.

— Совсем сдурел? — ошалел Иван.

Он не привык видеть негласного командира своей группы в таком состоянии. Обычно Макс сам подстегивал его и помогал в самых, казалось бы, безвыходных ситуациях. Но в тот момент, пользы от него было не больше, чем от бревна, за которым они прятались.

Бойня продолжалась минут десять, не больше, однако для них прошла целая вечность. Когда гнилые как-то случайно скучковались у маленькой бани, Антон метко бросил в их сторону гранату. Раздался громкий хлопок, и во все стороны полетели куски одежды и разорванные части мертвых тел, частично повисающих на ветках деревьев. Антон злорадно захохотал и продолжить стрелять в тех, кто еще мог шевелиться.

Наконец, все резко закончилось. Выстрелы прекратились, и Якут с Антоном медленно пошли добивать кинжалами оставшихся гнилых.

Иван тяжело выдохнул и повернулся с корчившемуся на земле Максу. Тот передыхал после только что закончившегося приступа тошноты. Его лоб был покрыт крупными каплями пота, в покрасневших глазах стояли слезы. В бороде застряли кусочки рвоты. Жалкое зрелище... Иван отвернулся, и услышал за спиной хриплый голос Макса:

— Простите меня...

Антон и Якут вернулись довольными, вытирая окровавленные кинжалы об одежду. Увидев Макса, они замерли и вопросительно взглянули на Ивана. Тот пожал плечами и сказал:

— Видимо мы тут задержимся еще на денек.

Антон, который всегда недолюбливал этого заносчивого рыжего парнишку, понимающе кивнул, еще раз бросил быстрый взгляд на мучающегося Макса, после чего вместе с Якутом направился патрулировать границу отеля.

25 июня

Новосибирская область

где-то недалеко от поселка Мочище

Вчера мы решили заехать в гостиницу, и не прогадали. Территория оказалась почти нетронутой. В номерах мы нашли немало полезных вещей, включая одежду, инструменты и автомобильные принадлежности. Так же нами был обнаружен большой продуктовый склад, полки которого плотно забиты долгохранящимися продуктами и... и выпивкой.

То, что произошло сегодня утром, характеризует меня с не лучшей стороны. Мне давно не было так стыдно. Прошлой ночью я рассказывал Ивану, как несколько раз бросал курить, и не успел поведать о своем пристрастии к алкоголю, как он уснул. Я допил бутылку коньяка и откупорил следующую. В момент, когда я в беспамятстве погрузился в сон, в моем организме перетекало около двух литров сорокаградусной жидкости. В процессе я так же выкурил полторы пачки сигарет. Не удивительно, что наутро мне было так плохо.

Меня полоскало с такой силой, что мышцы живота стало сводить от тугой боли, челюсть онемела, а в желудке, казалось, не осталось даже самой малости желчи, не говоря уже о тех консервах, что были съедены накануне. Все бы ничего, если бы в тот момент на нас не напали гнилые. После бойни мы насчитали не меньше семидесяти трупов. Нам удалось удержать свою позицию и остаться в живых, благо, что патронов мы накопили предостаточно. Но я подвел своих ребят... Приступы тошноты помешали мне принять участие в отстреливании нападавших. В итоге моя помощь не потребовалась, но я подвел их как лидер, как тот, кого они привыкли слушать на протяжении последних нескольких месяцев, кому они научились доверять. Кто знает, если бы гнилых оказалось гораздо больше, или нам не хватило бы патронов, чем бы обернулась для нас эта бойня? Не сомневаюсь, что мои ребята обязательно что-нибудь бы придумали и выкрутились из любого опасного положения, но они морально ждали моей поддержки в любом ее проявлении. Я же, как последний алкаш, провалялся все время на земле, орошая траву отвратительными рвотными массами. Теперь я не знаю, как смотреть им в глаза.

Сейчас вечер, солнце скрылось за деревьями, сумерки постепенно перевоплощаются в ночь. Я проспал весь день, и проснулся лишь пару часов назад. Антон дежурит, Якут спит,, а Иван куда-то ушел, никому не сообщив куда и надолго ли. Я сижу в одном из номеров и пишу эти строки, сгорая от стыда. Казалось бы, что такого? Мир перевернулся вверх дном, а я переживаю о том, что подумают те, кого я знаю меньше года, о моем поступке. Аж самому противно, честное слово. А может, и правда не стоит так об этом беспокоиться? Не сегодня-завтра, я могу потерять любого из этих троих, и будет лучше, если эта потеря окажется не слишком болезненной.

Мы привыкаем к тем, кто нас окружает. И чем лучше человек, тем быстрее возникает привычка. Затем мы боимся их потерять. И когда кто-нибудь уходит из жизни, нам становится их жалко. Но если вдуматься, мы боимся не потерять кого-то. Мы боимся остаться одни. И жалеем не тех, кто уходит, а жалеем себя, ощущая внутри пустоту от потери чего-то значимого. Как ни крути, а каждый из нас — эгоист, в той или иной мере.

Будет лучше, если я постараюсь думать об этом как можно меньше. В том мире, в котором мы сейчас оказались, совесть и мораль — это последнее, что должно нас волновать. Ни в коем случае нельзя полностью прятать их внутри себя, но и зацикливаться на этих глупых переживаниях будет большой ошибкой. Как я уже говорил, каждая минута может оказаться для нас последней. И каждая эмоция увеличивает шанс наступления этой минуты в несколько раз.

Черт! Вряд ли тебе, мой дорогой читатель, хоть немного интересно читать этот бред. Уж я-то знаю, что тебя интересуют голые факты и те события, что происходят с нами в эти дни. Хотя кого я обманываю...

Утром мы отправляемся дальше.

С этого момента я снова бросаю пить.

13