На_ощупь

2. Маша

— Сдохли, мля, — зло прошептал я, обшаривая грязный немытый пол вокруг в поисках брелока.

"Фу! Грязно-то как! Уборщица ушла в запой?" — выругался я, собрав на пальцы клубок паутины и пыли.

Спустя несколько слепых секунд я нашел-таки выроненный при защитном прыжке фонарик и щелкнул китайской пластмассовой кнопкой — брелок подозрительно хрустнул. Вот те на. Не включается? А чего ему не включаться? Раз в год достаю его из широких штанин, в самых исключительных случаях, так сказать. Вот батарейка, конечно, плохая совсем, на последнем издыхании. При первом же удобном случае надо будет ее сменить. Как доберусь до квартиры, тут же ящики перерою.

На всякий случай пошарил по карманам:

— Твою мать! — выругался я в сердцах. Ключей от квартиры там не нашлось. Таки забыл их на работе. Определенно опоздал бы на футбол, не случись потемнение. Хотя, судя по звукам с поверхности, я в любом случае на него опоздал. Как говорится, не понос, так золотуха.

Пошарил по карманам еще раз: нашел флешку, запасную линзу для очков и мятную жвачку. Все на месте, кроме связки.

Остальное же — если не разбил и не забыл в офисе — в целости должно быть в сумке, в которую я сейчас вцепился жадным клещом.

Щелкнул кнопку и так, и этак. Фонарик наотрез отказывался включаться.

Страшно стало, черт возьми. Аж по спине мурашки пробежали. Как же страшно, когда все висит на волоске, а ты этот волосок собственноручно подрезаешь.

Я щелкнул брелоком еще раз, и еще. Осторожно так и на вдохе, будто верхнюю карту собираюсь водрузить на крышку карточного домика. Кнопка хрустнула нехорошо, как-то недобро, я даже испугался на мгновение, что останусь прямо здесь и сейчас слепой и одинокий. Брошенный и никому не нужный.

Хотя, если подумать хорошенько, то не такой я уж и одинокий сейчас. Есть же у меня собака с соседкой, или же соседка с собакой, или же я у них есть. Кому как удобно думать. Мы куча, мы сила. Но это все же не "мои" люди, на которых я могу положиться, если мне не сидится, или, не дай Бог, не стоится. Не мои друзья, не мой начальник-мудак, чтобы ему пусто было. Не мое все! В сердцах я ткнул ногтем в маленькую кнопку на брелоке еще раз, почти утопив резиновый мягкий бугорок в недра фонарика.

И замер.

И в тот же миг поймал себя на мысли, что развел в голове розовую соплятину с ажурными фердипердозными составляющими. От чего брезгливо мотнул головой и звучно сплюнул на пол.

"Вытряхни хлам из головы" — проговорил я сам себе.

Необычайно плотный поток фиолетовых лучей, будто тяжелая густая дымка — насыщенный и концентрированный, рассеялся по лестничной клетке, заполняя собой каждую щель и трещинку. Тягучая, пористая мгла — новоиспеченная эгоистичная хозяйка, усевшаяся на трон лишь пять минут назад, обезумевшим зверем кинулась на темного незнакомца, вцепилась в лучи, почти подавила, едва не поборола. Но наш борец в фиолетовом и не из таких захватов выбирался. Не зря же он выступает в супертяжелом весе.

За плечом вопросительно хрюкнули, как будто хотели намекнуть "а что насчет нас, уважаемый?". Я не без интереса взглянул на девушку — художница звенит от напряжения, трясется мелко-мелко, часто-часто. Еще немного и разрыдается бедняжка горючими крокодильими слезами. А там и до нервного срыва, так популярного среди тех "кому за тридцать, а я в ипотеке", не далеко будет. Беда не приходит одна. Беда приходить с подругами, как говорила моя бабуля.

Я махнул тощим лучом по соседке, просканировал несчастную сверху донизу, чтобы рассмотреть лучше. Затем просветил ее справа налево. Перекрестил то бишь. Крестница выглядела совсем жалкой, чертовски растерянной и невообразимо испуганной. И, правда, чего это я не мчусь спасть красавицу из лап черной твари? Непорядок.

Но кидаться на нее, силясь защитить от монстров, я всё же не стал. Во-первых, монстров нет, а во-вторых, я не рискнул бы вот так прыгать сквозь темноту и пустоту на авось. Мало ли, ямы начнут в пространстве сами по себе возникать, кротовые дыры там, всякие червоточины. Маловероятно, конечно, но тьму эту сегодня мы в гости не ждали.

Снова взглянул на девушку. Стоит вот кукла аккуратно в дверном проеме, и ответно смотрит на меня, распластанного и злого. Буравит гляделками, да сжимает крохотными лапками огромных размеров тесак. Где она только такой откопала — вопрос первый, но не главный. Вот как эта хрупкая дивчина с таким прибором справляться планировала — интрига дня.

В ногах у крестницы, настороженно ощерившись, топтался любопытный пес, ни на миллиметр ни высовывающий трусливый черный бархатный нос из квартиры. Пес почти слился с окружающей мглою, и его присутствие выдавала лишь пара зрачков, что реагировали на косые блуждающие фонарные лучи.

Поймав луч света мохнатой мордой, зверь попятился назад. Хорош защитник, ничего не скажешь. Слюнявая собачья морда, казалось, разумно уставилась на меня, отслеживая любое движение вокруг. Я для проверки дернул мизинцем — псина повела головой, махнув хвостом. Ага, видит, выходит, следит, зараза шерстяная. С интересом следит, сказал бы я, даже с некоей иронией. Мол, белый день на дворе, и темноты вокруг совсем нет, а вы, идиоты, в кротовые подземные войска быстрого реагирования записались. Ну, прямо как дети. Ей Богу.

Я взглянул в разумные черные глаза снова. Нырнул глубоко-глубоко. Но до дна не достал. В горле у пса тотчас же включился крохотный жужжащий моторчик, а его верхняя губа немного приподнялась, недвусмысленно показав мне ровные фиолетовые клыки. Еще минуту назад скромный шерстяной парняга вмиг превратился в злого недовольного хищника. Что меня сильно удивило. Я натянуто улыбнулся, ответно оголив свои кривые зубы. По закону жанра стоило бы добавить "хороший пёсик, хороший". Но я не стал. Ведь ни законов не знаю, ни жанровой принадлежности разворачивающейся сцены.

Но вместе с тем поежился, а по спине пробежали ямайские мурашки. Жутко быстро и легко, почти не ступая. И как-то неловко так мне стало, бррр! Будто меня изнутри рассматривают, изучают, копаются. В глаза псу заглянешь — мыслитель, мать его ети. Лобастый, слюнявый, блохастый. Буравит внимательно, глаза в сторону не отводит, моргать — не моргает. Играть в гляделки с собакой в мои планы не входило, потому я резко поднялся с колен, отряхнул штанину, поправил прическу и шагнул навстречу перепуганной мадемуазель, увлекая ее под локоть в квартиру и совершенно игнорируя остолбеневшего пса. Пес меня пропустил, посторонился, радостно гавкнул, но кусать за мягкие части тела не стал. Просто обозначил свое присутствие в моей окрестности. Резко, весело и задорно. Если перевести на человечий, сказал он, сдается мне, что-то вроде: "Чудаковатый ты, парниша. Но чуть какой фокус выкинешь — отгрызу пятку мигом".

Ответить девушке, наконец, что-то стоило и мне.

— Не, вру, еще не сдохли. Побарахтаемся, — с фальшивой веселостью в голосе сказал я.

— Я вижу! Я не ослепла! — художница, едва не уписываясь от радости, заверещала на половину района.

— Дверь закрой, и не верещи.

— Угу! Вижу!

— Вижу, что видишь! Нож убери от меня, сейчас фонарик мой гикнется, ты меня в темноте приговоришь ненароком. Оно тебе нужно? — осторожно сказал я и взял ее под локоть. Второй рукой потянулся к прибору.

— Да что вы такое говорите? — мадмуазель по-мышинному пискнула, а затем брезгливо отшвырнула тесак в сторону. Топорик громко звякнул о каменный пол коридора. Прогремело, как в театре. Акустика хорошая, мать ее. Деньги в дом вбухали значительные. Только толку сейчас от этих вливаний никакого. Не видно же ни черта.

— Будем знакомы, кстати, — я протянул ей дрожащую ладонь, чтобы поздороваться по-мужски. — Максим. И не выкай тут, не старики.

— Маша, — прошептала художница и ответно потрясла мою граблю. Попала, правда, со второй попытки. С первой — сильно и резко ткнула меня своими пальцами — веточками в живот.

Сильные цепкие пальцы сжали руку с такой силой, которую никак нельзя было ожидать от такой крохотной фарфоровой фифы.

— Пальцы сломаешь, красавица, — улыбнулся я.

— Извини, я испугалась, — лишь ответила девушка.

— Дверь нужно закрыть, — произнес я и потянулся к двери с торчащими из замка ключами.

— Д-да, — растерянно икнула Маша.

Я клацнул ключами, отчего в голову вернулись крики и шум, что слышал еще пять минут назад. Грохот, рев, словно лесоповал в джунглях, где валят, крушат, уничтожают, заполнил каждый миллиметр этого мира и моей головы в частности. Будто огромные, всесильные великаны начали скручивать бесконечные куски звенящей, грохочущей жести в трубки, не замечая людей, зверей, здания и магазины. Все вместе, вперемешку, в один большой комок. Без разбора и порядка. А затем скрученными, огромными трубками они начали прихлопывать всех вокруг: детей, стариков, гопников, бомжей и собак. Как надоедливых мух и комаров. И потом, когда букашки под ногами кончились, теми же палками они стали прихлопывать все без разбора: столбы, автобусы, рекламные щиты и провода, ларьки с газетами и цветочные киоски.

Я снова поежился от страха. Непонятная тьма, свалившаяся нам на головы несколько минут назад — густая и едкая — прилипла к глазам, залезла через уши в мозг, навела там хаос и беспорядок. Осознание почти полной слепоты не спешило приходить ко мне в голову — спасал фонарик, плюющийся ультрафиолетом на несколько уютных квадратных метров вокруг. Организм человека, привыкший к тому, что всегда можно ночью включить светильник, и все страхи и ужасы, таящиеся в темноте, рассосутся по щелям, сейчас вел себя странно. Никакой паники и в помине не было, но вот мысли о судном дне, взрыве Солнца — это версия для глупых людей, кто действительно верит в то, что они успеют увидеть, как взорвется та самая звезда с тем самым именем — украдкой начали просачиваться в моё сознание. И как мне кажется, не только в моё.

— Господи, что ж творится-то, а, — заскулила по соседству Машка, тонким фальцетом вторя моим мыслишкам.

Подсвечивая себе брелоком, я ловко законопатил дверь, бросил чужие ключи в свой карман — чтобы в темноте потом не искать, и аккуратно двинулся по коридору. На такой хозяйский жест девушка ничего не сказала. Сказать, видимо, ей было нечего.

"Срочно выйди на балкон!" — мигало у меня перед глазами и звенело в голове. Тук-тук-тук. Так мигают и клацают лампочки возле эвакуационного выхода у нас на работе. Выбраться из душной бетонной коробки на поверхность, пускай и ограниченную металлопластиковыми окнами — моя цель номер один. Возможно, тогда мне станет ясно и понятно, что делать дальше, если же смогу разглядеть хоть что-то с высоты двадцатого этажа. Фонарь, лампу, фары автомобиля, да хоть взрыв бензоколонки! Любой свет. Мир, дай мне света!

Я прошелся спешно по коридору, на ощупь проверяя, где находится дверь в зал, где — в ванную комнату. У моей каморки, заметил я, точно такой же план. Коридор, слева — ванная и санузел, справа — кухня и гардеробная, дальше по коридору — столовая, спальня и огромный просторный зал. Из кухни — прямой выход на балкон. Куда я тут же и рванул, старательно подсвечивая себе фонариком дорогу и уворачиваясь от коварных дверных косяков. Шерстяной охранник не отставал отл меня ни на секунду. Сдается мне, не такой уж и плохой у соседки пес, раз так за гостем следит. Берет, скорее, хитростью, чем силой и мощью. Не мытьем, так катанием. Что ж, поживем — увидим.

Окно на улицу было немного приотворено. Тянуло дымом и сквозняком. С улицы продолжали доноситься безумные, пугающие звуки. Обрадованный внезапному гостя — то бишь мне — пес довольно поскуливал, скакал и прыгал, путаясь в ногах. Хвост ретривера почти со звуком взмалывал воздух, стриженые когти звонко стучали по паркету, пока лохматый не ступил на ковролин, которым был устелен просторный балкон. Хозяйка четвероногого лохмача уже торчала там, жалобно поскуливая своему зверю в унисон. Тихо, печально, и совсем по-женски.

Мое сердце, стоило мне только ступить на балкон, оборвавшимся в шахту лифтом рвануло в пятки. Я совсем ничего не увидел. Совсем! Я не то, что не разглядел, не разобрал, спутал силуэты и очертания, нет! Я просто ни черта, ни капли не разглядел в той мрачной, однотонной и равнодушной темной материи, что была натянута перед моими глазами! С улицы тянуло гарью и копотью, внизу кричали люди, грохотало, сигналили автомобили, лопались стекла, где-то играла музыка, ниже этажом под нами горланила тетка, ревела, причитала, вспоминала и бога, и дьявола. Казалось, город кричал в агонии. Город, как разворошенный улей, гремел и жужжал.

Мне вдруг стало страшно. Страшно так, что у меня мелко-мелко, будто от холода, задрожали пальцы, а затем и коленки. Комок густой слюны подобрался к горлу, меня замутило.

— Что это?! — в ужасе спросила Машка.

— Что?

— Там, впереди!

— Где? О чем ты? — раздраженно спросил я, ибо совсем не понимал, куда смотрит моя новая знакомая, и что она сумела там разглядеть.

— Ты не видишь? — Маша не думала отставать и, судя по интонации, она что-то сумела разглядеть.

— Что? Где?! — зло крикнул я на художницу и беспардонно сплюнул под ноги. — Хватит загадками говорить! Ничего я не вижу. Ни-че-го!

Последнее слово я выкрикнул по слогам.

— На горизонт посмотри, — жалобно ответила Маша.

Я присмотрелся. Ничего не видно. Ничегошеньки!

Какого лешего она играет со мной сейчас? Нашла время шутки шутить! Идиотка!

Снял очки, с остервенением потер переносицу и глянул снова. На мгновение мне показалось, что я что-то разглядел. Вдалеке, нечто легкое, тонкое и неуловимое, будто мчащаяся по воздуху паутинка. Сердце в груди чертыхнулось, затем сделало флях. Я икнул от неожиданности. Мадемуазель не обманывает, оказывается.

Снова напрягся, сфокусировав взгляд на самой дальней точке горизонта, как мне казалось.

Бледно-фиолетовый всполох пульсаром зажегся на горизонте и тотчас же потух. Небо в том месте буквально на мгновение посветлело и тут же залилось вновь густыми чернилами.

— Всполох! Я вижу! — радостно крикнул я, схватив художницу за худенькое плечо.

— Правда? Мне не почудилось?

— Не почудилось! Массовые галлюцинации — вещь, конечно, возможная. Но, боюсь, сейчас не тот случай! — воскликнул я.

"Побарахтаемся еще, поживем!" — уверил я сам себя.

И на душе стало спокойней. Сердце перестало тарахтеть, словно старый двигатель, мозг мигом избавился от паники и переполоха, а мысли и образы стали понемногу выстраиваться в логическую и верную цепочку. Правда, озвучивать свои предположения я сейчас бы не решился. Не время и не место.

В желудке противно заурчало.

Зря я тот пирожок не приговорил, ох, зря.

— Пулей на кухню, — сказал я Маше. Затем добавил. — И пса забирай отсюда! Нечего гарью дышать!

А сам тут же на ощупь закрыл витраж, проверил, чтобы все окна были заперты, дабы не пускать в квартиру чад и смог, что поднимаются к нам снизу.

Брелок положил на стол, чтобы хоть что-то рассмотреть вокруг себя и не споткнуться через табуретки и тумбочки.