Разрушающая волна

Для человека, более чувствительного, это было бы невыносимо, но, к счастью, Тэйра была равнодушна к людским судьбам — и лишь иногда чувствовала некое подобие тяжести, сдавливавшей ей грудь.

Но теперь она в очередной раз порадовалась своей способности: уж во всяком случае, пользы от неё было больше, чем вреда.

Бегло просмотрев остальные черновики Никандо, Тэйра обнаружила, что в большинстве своих стихотворений он, так или иначе, упоминает одно и то же место, и это место было ей знакомо. Отнюдь не самое популярное место для прогулок и для увеселений — чахлая рощица кленовых деревьев, да, к тому же, в прошлом году уничтоженная пожаром.

Но теперь эта рощица стала почти что так же дорога Тэйре, как и воспевающему её поэту, хотя и совсем по другим причинам.

Самодовольно усмехнувшись, она покинула комнату и спустилась вниз. nbsp;

Больше в этом доме ей было нечего делать — и она постаралась скорее завершить беседу, тем более что Никандо явно скучал и тяготился обществом чужого человека. Под конец, совсем позабыв и о приличиях, и о своих первоначальных попытках казаться весёлым и любезным, он принялся мерить шагами комнату с раздражённым и угрюмым видом.

"Вот он, ваш утончённый мечтатель, — думала Тэйра, скрывая усмешку. — Нелюдимый мизантроп".

Распрощавшись с господами, она вернулась к себе домой и доложила своей хозяйке об успехе — высокомерная и гордая Ида Санья соблаговолила принять приглашение. Госпожа Вэнсан, почти такая же недалёкая, как её дочка, была в восторге — все её помыслы только и занимали Санья и возможность хоть в чём-то их перещеголять, а если не перещеголять, то хотя бы сравниться с ними, или, на худой конец, вызвать с их стороны заинтересованный взгляд.

Заслуженно пожиная плоды своего успеха и пользуясь особенным благорасположением госпожи в тот вечер, Тэйра шепнула ей на ухо намёк к достижению ещё большего успеха: Санья чтят традиции.

Это было абсолютной ложью, особенно учитывая двусмысленное положение старших детей госпожи Иды, однако Тэйра давно уже убедилась: если хочешь выдать ложь за правду, нужно брать ту, которая дальше всего от истины — тогда в неё безоговорочно поверят.

Так и случилось, и Тэйра пошла дальше: как бы невзначай напомнила, что традиции велят отдавать старшую дочь в жрицы. Санья и не посмотрят без презрения на тех, кто не соблюдает это условие, а госпожа Сида, если подумать, не может преуспеть ни в учении, ни в искусствах... В сущности, она просто ленива и расхоложена, и ей требуется твёрдая рука, а, быть может, не повредит и несколько суровых испытаний — жрицы знают в них толк. Даже если госпожа Сида и не захочет стать истинной служительницей Богини, то провести пару лет в качестве ученицы ей никак не помешает.

Высказав всё это при помощи намёков и приведя госпожу к мысли, что та сама, своим умом, добралась до идеи отдать Сиду в жрицы, Тэйра сочла своё дело сделанным и удалилась, чтобы оставить госпожу наедине с её неожиданным — для неё самой — решением.

Вечером, расчёсывая, как обычно, Сиде волосы, Тэйра почти что сочувствовала своей глупой госпоже.

— Ну же, какой он, какой, расскажи! — капризно требовала та.

— Прекрасный, — сообщила Тэйра с придыханием, решив оставить при себе те подробности, которые не очень — или очень не — подходили под это определение.

И оказалась права: одного этого эпитета хватило для того, чтобы Сида залилась довольным румянцем, и её маленькие тёмные глазки масляно, мечтательно заблестели.

— И он невинный? — вдруг вспомнила она, на мгновение вырвавшись из-под власти грёз. — Правду говорят, что он даже никогда ни с кем не целовался?

— Без сомнения, — убеждённо подтвердила Тэйра. — Весь в своей поэзии. О женщинах и не думает.

Сида возбуждённо ахнула и вслед за этим сразу же пошленько рассмеялась: ей, без сомнения, нравилась мысль обучить невинного мальчика всему, что успела в свои годы узнать она.

— Ты мне, наверное, завидуешь, Тэйра, — затянула она свою любимую песню. — Ты ведь тоже о мужчинах и не думаешь, точнее, они о тебе. С такой-то внешностью! Так что ты тоже девственница, правда?

Тэйра загадочно улыбнулась, как всегда делала в подобных случаях, про себя думая: "Жди больше!"

— Но, если ты будешь хорошей, я познакомлю тебя с каким-нибудь слугой Никандо, — пообещала ей Сида, в мыслях уже ставшая если не супругой, то постоянной любовницей Прекрасного Мечтателя. — И ты сможешь взять его в мужья!

Так, пообещав своей служанке награду, которая, с её точки зрения, была выше всех земных почестей, толстая госпожа укрылась своим шёлковым белоснежным покрывалом и погрузилась в сладкие сны о Никандо Санье.

Тэйра же вернулась в свою комнату и отыскала то, что должно было сослужить ей хорошую роль: несколько засушенных кленовых листьев, ещё сохранивших свой осенний глянцевый багрянец.

Она написала письмо Никандо:

"Посылаю вам веточки из сгоревшей в прошлом годы кленовой рощицы напротив Храма Гиндракин — я любила в ней гулять. Не знаю, почему мне захотелось это сделать; просто отчего-то, увидев их, я сразу же вспомнила о вас. Вероятно, это что-то вроде предопределения, вещих снов и интуиции: не верю во всё это, но не отрицаю, что оно может существовать".

Отослав письмо, Тэйра стала ждать ответа, но его не последовало.

Она была удивлена и раздосадована, но всё же не слишком сильно, и некое странное чувство, что это даже к лучшему, появилось в ней вопреки её собственным словам о неверии в интуицию и предопределение.

Так или иначе, но две недели спустя, когда весна окончательно вступила в свои права, Тэйра и думать забыла о Никандо Санье. К тому же, мысли её были заняты другим: подходил срок очередного Дня Поминовения Усопших — того праздника, который, хочешь-не хочешь, а приходилось проводить в кругу семьи, какие бы отношения ни связывали родственников. Это был тот единственный день в году, когда Тэйра была вынуждена возвращаться в Нижний Город, в тёмную лавку, пропахшую сахаром и патокой, к своим чумазым сёстрам, братьям и племянникам, и приближение его, понятное дело, не доставляло ей большого удовольствия.

Тем не менее, открыто порывать с семьей и традициями она не хотела — в первую очередь потому, что это сказалось бы на отношении к ней господ Вэнсан, а также их друзей, появлявшихся в доме и, несомненно, примечавших сметливую служанку. Холодная и равнодушная к людским толкам, Тэйра, однако, знала, что для неё выгодно, а что нет, и не желала терять из-за своего отношения к родственникам то благорасположение, которое сумела заслужить за два года своими загадочными улыбками и умными замечания, вставленными как бы невзначай, но к месту.

Поэтому она, выполняя свой дочерний долг, без лишних разговоров отправилась накануне праздника в Нижний Город — необходимо было купить подарки, угощение для гостей и для духов прародительниц, а также помочь матери и сёстрам устроить всё в лавке.

Едва только Тэйра, показав стражникам бирку, дававшую ей право на переход из одной части столицы в другую, оказалась по ту сторону Срединной Стены, отделявшей Нижний Город, как в нос ей ударило невыносимое зловоние.

Смрад и грязь — вот были отличительные особенности той части города, в которой селились простолюдины.

И больше, чем грязи, здесь было только людей — на улицах, особенно в день накануне праздника, когда каждый украшал и вылизывал свою жалкую лачугу, было не протолкнуться.

"Сколько их всех, и только я, одна из немногих, сумела выбраться из этих зловонных стоков!" — Тэйра позволила себе самолюбивую мысль, чтобы начать расталкивать людей, преграждавших ей путь, с новыми силами.

Она пробивалась к торговым рядам, чтобы начать с подарков, которые первым делом начнут выпрашивать у неё племянники, чьих имён она и не пыталась запомнить, несмотря на своё внимание к прочим деталям.

И вдруг она замерла: перед её глазами промелькнуло нечто, чего в этом квартале определённо не могло быть — край дорогой, шёлковой одежды. Тэйра подумала бы, что обозналась, но нет: это определённо был он, Никандо Санья, появившийся на улицах Нижнего Города без головного убора и без коляски, без слуг, которые отгоняли бы от него нищих, просивших подаяние, и даже без друзей, которые могли бы посмеяться над нищетой и грязью зловонной части столицы, если его цель состояла в том, чтобы развлечься.

Тэйра остановилась, потрясённая.

На мгновение в её голове промелькнула мысль, что он специально появился здесь, чтобы увидеться с ней наедине — в любое другое время ему пришлось бы действовать через её господ, выдавая свой интерес к служанке. Но всё же это казалось невозможным — чтобы он, высокорождённый, Санья, демоны его разбери, появился в Нижнем Городе единственно ради свидания с простолюдинкой, которую видел один раз в жизни?!

Но времени размышлять не оставалось — решившись и изобразив любезно-удивлённую улыбку, Тэйра пошла ему навстречу.

Никандо встретил её смешком, растерянным и каким-то нервным. Он не поприветствовал её и не поклонился в ответ на её поклон — судя по всему, его привязанность к приличиям была даже меньше, чем у самой Тэйры.

— Я гулял и вдруг случайно обнаружил себя здесь. Вот... — сбивчиво начал он, то и дело прерываясь, чтобы снова засмеяться.

Пунцовая краска заливала его белую кожу до самых корней волос — это было бы забавно, если бы не было так глупо: он даже не потрудился придумать более правдоподобной отговорки и попытаться скрыть своё волнение.

Что ж, если он решил играть в простодушного дурачка, то Тэйра отнюдь не собиралась поддерживать этой игры.

К тому же, каким бы знатным господином он ни был, придя сюда, в Нижний Город, он оказался на её территории, и теперь это она была хозяйкой, а он — гостем, пусть даже она никогда не желала иметь ничего общего с этим грязным кварталом, местом своего рождения.

Тэйра повела себя холодно и любезно; расспросила его о здоровье семьи и о погоде.

Никандо явно растерялся. Взгляд его травянисто-зелёных глаз, сильнее, чем что-либо, напоминавших о расцветающей весне, сделался испуганным и непонимающим, как у ребёнка, которого несправедливо обидели.

Тогда она вдруг смягчилась и сама взяла его под руку, позабыв в этот момент о том, что это было настолько вопиющим нарушением приличий, что, по сравнению с этим, её детские слова о возможности стать жрицей, не могли бы вызвать у кого-то и тени негодования.

Она взяла его под руку и повела куда-то наугад — как когда-то, в восьмилетнем возрасте, властно повела мать за паланкином Мадэлины Санья, и мать, сварливая и злобная, не посмела ей сопротивляться.

Никандо Санья тем более не сопротивлялся; наоборот, он с благодарностью принял её инициативу, и вскоре Тэйра почувствовала, как его волнение сменяется радостным оживлением.

Он вдруг начал разговаривать; Никандо непринуждённо болтал обо всём на свете, но Тэйра, вопреки своей всегдашней внимательности, слушала его вполуха и могла только дивиться тому, что он, этот замкнутый и гордый Санья, оказывается, способен был безостановочно говорить на подобные никчёмные, пустяковые темы, какие сочла бы интересными одна только глупая Сида.

Так может, она, Тэйра, преждевременно решила, что роман между ними невозможен?

Мысль эта внушила ей странное чувство, напоминающее холодное презрение, и ей захотелось отстраниться от Никандо.

Но в этот момент, попытавшись незаметно отпустить его локоть, Тэйра почувствовала тыльной стороной ладони, коснувшейся его накидки, как сильно и быстро колотится его сердце под шёлковой одеждой — птица, попавшая в силки, не могла бы пытаться вырваться из них с более отчаянным и мучительным волнением.

Не успев ничего об этом подумать, Тэйра вдруг ощутила себя как будто бы в пустоте — всегдашние мысли покинули её, оставив в неком подобии растерянности. Это было неожиданное, но не то чтобы совсем неприятное ощущение.

Несколько минут она, уступив инициативу Прекрасному Мечтателю, без единой мысли шла вслед за ним по кривым и грязным улочкам, и мимо неё проплывали дома, люди, лавки, но она не видела и не ощущала ничего, кроме оглушительного стука чужого сердца.

Потом привычное состояние сознания вернулось к ней.

Но — странное дело — ненавистные кривые улочки, пропитанные грязью и помоями, вдруг оказались залитыми солнцем и не столь уродливыми, как всегда. Кое-где за оградами даже цвели деревья, и белоснежные лепестки их сыпались с веток им под ноги — прямо в грязь, устилая её таким ковром, какого никогда не видели гостиные в домах аристократов.

Прекрасный Мечтатель продолжал говорить обо всём на свете, но Тэйра не слышала и не слушала его болтовни.

Она вдруг поймала себя на том, что пытается улыбнуться — не так, как обычно, загадочно и молчаливо, а одним только уголком губы. Лицо её, не привыкшее к искренним улыбкам, вероятно, выглядело при этом совсем смешным и некрасивым — одна мысль об этом заставила Тэйру прекратить свои бесполезные попытки и холодно посмеяться над самой собой.

И тут она заметила, что разговор перешёл к поэзии и литературе.

Это заставило её напрячься: прежде ей удавалось отделаться редкими односложными замечаниями в ответ на пустую болтовню Никандо, чтобы не показать, что она совсем его не слушает. Но теперь Санья, вероятно, сел на своего любимого конька, и притворяться стало в разы труднее.

Тэйре пришлось прислушаться к его словам, и тут она, внезапно похолодев, поняла очевидный факт: она ничего не смыслит в том, о чем он говорит.

Её прошиб ледяной пот: она не привыкла оказываться в ситуации, когда кто-то знает и разбирается в чём-то больше, чем она, и когда она перестаёт оставаться хозяйкой положения.

Кое-как справившись с этими эмоциями, Тэйра нацепила на себя заинтересованную улыбку, и, вспомнив названия всех книг, которые она видела в кабинете Саньи, попыталась умно и ненавязчиво поддержать разговор.

Ей удалось сохранить видимость того, что она знает и понимает, о чём он говорит, но, Великая Богиня, какого же труда ей это стоило!

Вся её феноменальная память, все её умственные способности сгодились лишь на то, чтобы не позволить Санье догадаться о её полном невежестве: кое-как обученная грамоте, она не знала ни одного из имён, которые он упоминал, а разговоры на отвлеченно философские темы, которые он то и дело пытался затевать, явно чувствуя себя в этой области, как рыба в воде, приводили её в смятение и недоумение одновременно: как человек может забивать себе голову столь бессмысленной, отвлечённой чепухой?

Впрочем, это же аристократы, которые проводят свою жизнь в праздности и в любовании природой... Что у них есть, кроме книг?

Когда дальнейшее притворство стало Тэйре совсем невмоготу, она дождалась подходящего момента и быстро сменила тему, заговорив о предстоящем празднике.

Санья выглядел удивлённым такому крутому повороту, однако возражать не попытался и послушно поддержал предложенную Тэйрой тему.

А она, сильнее стиснув его локоть, уже тащила его в сторону торговых рядов, чтобы там, среди цветов и побрякушек, среди соломенных корзин и глиняных кувшинов, среди огромных рулонов с бумагой и чанов, заполненных краской, заняться делом — выбором подарков. И заставить его уже, наконец, замолчать!