Предсказания младенца

И как-то я потихоньку начала привыкать к этому миру, к укладу степенному, деревенскому. Большая усадьба чем-то неуловимо похожа на дом моей прабабки под Ярославлем, где я провела не одно лето. Просыпаюсь с петухами, помогаю Марфе собрать завтрак. После него все бегут по своим делам, кто в огород, кто за живностью ухаживать. Мы же с маленьким Никиткой и Аленкой идем на станцию встречать поезд, который идет из Василькова проездом через Вьюжный Край и дальше, за северный лес, в Тобольское княжество. Никитка и Аленка маленькие еще совсем, им годика по три, поэтому ни к каким сельскохозяйственным работам их еще не припахали. А мне самое то кампания, я детей люблю. И вот уже неделю как мы каждое утро встречам поезд и продаем его пассажирам зелень и другую растительность с огорода. Станция маленькая, больше на сторожку лесную похожа, перрон и тот дощатый. И поезд меня каждый раз поражает — как сошел из фильма про Анну Каренину. Бросаться под такое чудовище как-то не хочется. Я вот все думаю, как странно этот мир устроен. Здесь магия так неуловимо переплетается с технологией, а местные жители не отличают одно от другого, что диву даешься, как оно вообще все работает. Забавный мир. Трогательный. После того, как распродадим всю снедь, мы с детьми ходим на речку — благо погода стоит жаркая, просто прелесть. Я за неделю загорела как в Египте. Накупаемся и идем готовить обед. Они такие смешные мои маленькие помощники. Вечно что-нибудь так помогут, что и не знаешь, как это все убрать и исправить. И сердиться на них невозможно — маленькие совсем ведь, хотят как лучше, да только не умеют еще. После обеда и до ужина недалеко. А там уже вся семья собирается на большие посиделки в саду. И соседи частенько заглядывают.

Курорт, блин. Все бы хорошо, но за Серегу я вся испереживалась. О маме даже думать не могу, как она там? По ночам реву как дура, а Дашка с Машкой все успокаивают, мол, вернется твой жених, все хорошо будет. Но чем дальше, тем меньше мне верится в благополучный исход дела.

Сегодня посиделки в саду затянулись допоздна, я пошла укладывать малышей спать, и не заметила, как сама закемарила у их кроваток.

Проснулась от жуткого крика. И не проснулась даже, а подскочила на кровати. Заревели разбуженные дети.

— Тихо, тихо, мои хорошие. Все в порядке. Я сейчас сбегаю, посмотрю, что случилось, и вернусь. — Рев только усилился, четверо детей повисли на мне как на елке.

— Не уходи, Инкаааа!!! — заголосили на разные лады. За этим ревом я не сразу различила жуткий вой за окном. Кровь застыла в жилах от этого воя, а дети как-то сразу примолкли. Что делать? Надо детей спрятать от этого неизвестного пока, но уже ставшего реальным кошмара. Куда?

— Быстрее, в подпол, бежим. — Что ж вы все такие тяжелые, а? Нет бы своими ножками топали! Хорошо хоть Водька уже большой, ревет, вцепился, но бежит сам, четверых бы я уже точно не утащила. Сама от ужаса еле на ногах держусь. Фу, кухня, слава богу. Надо крышку отодвинуть. С улицы такие звуки раздаются, что лучше бы я оглохла. Дверь вот-вот разлетится в щепки под чьими-то ударами. В кухню вбежали двое из троих братьев и Дашка. Помогли спустить детей в погреб, залезли сами, закрылись. Надеюсь, выдержит. Господи, до чего же жутко. За какие такие грехи меня сюда? Я так поседею раньше времени. Если уже не поседела.

— Где остальные? — спрашиваю. Молчат. — Что происходит? — уже почти визжу, истерика.

— Нечисть. Много. Разная. — Говорит, как дрова рубит, только щепки от моего спокойствия летят. Дашка и дети только тихонечко поскуливают, повиснув на мужчинах. Левий посмотрел на меня в упор, только головой мотнул, мол, не при детях. Ясно. Если кто и выжил, сейчас мы уже не узнаем. В тягостном молчании прошло четыре часа. Скоро рассвет. Хорошо, что часы у меня всегда с собой, когда не знаю, сколько времени, — начинаю на стену лезть.

— Левий, правда, что с рассветом нечисть уходит?

— Правда. — Говорит полушепотом. Дети только забылись. Киваю. Через сорок минут рассвет. Немного осталось. Как же медленно тянется время во влажной темноте погреба, хочется визжать от страха и неизвестности, что там. Для верности прождали лишний час. Мужчины вылезли первыми. Еще пятнадцать минут кошмара. Опять открывается крышка лаза. Это Левий. Можно вылезать.

За ночь погибла половина населения деревни — без малого триста человек. Еле успокоив детей, уложила их в кроватки, наказав Дашке не отходить от них ни на шаг. Она и сама-то невменяемая после произошедшего, но мне позарез надо на собрание. Мне нужно знать, что происходит, и чего еще ждать. Вот сейчас добегу до деревенской площади, здесь недалеко, боже, даже днем страшно, как я теперь с этим страхом жить буду? Множество изуродованных тел, увиденное утром уже исчезло, но земля до сих пор пропитана кровью, жуть. Что это шевелится там в кустах? Раздвигая ветки маленькими перепачканными ручками, прямо на меня выполз младенец. Мальчик месяцев семи отроду.

— Боже мой. Как же ты выжил маленький? — Схватила чадо на руки, а руки-то трясутся, обнимаю чужого незнакомого ребенка и реву. Глажу по головке, а слезы так и текут по лицу, прижала к себе маленькое тельце, и сил нет отпустить. Так вместе с ним на площадь и пошла. Мужики, похоронившие родных, горестной толпой сидели прямо на земле посреди деревни. Молчат. Что ж. Тогда говорить буду я.

— Левий. — Позвала сидевшего ближе ко мне. — Левий, ты понимаешь, что происходит? — И тут толпа загудела. Мужики и присоединившиеся к ним бабы наперебой рассказывали о творившихся ночью ужасах. Так ничего и не поняв, решила уточнить:

— Чей это ребенок? Рядом с домом нашла. — Площадь замерла, никто не спешил признавать мальчугана и радоваться его спасению.

— Так это наверно Любкин сын. Ее-то саму не уберег Владыка этой ночью. — Закричала тощая старушка в цветастом платке.

— Точно, еённый это пацаненок! Бедняжечка. Совсем сиротой остался! — Ну что ты на меня так смотришь, малыш? С насмешкой, вроде как заинтересовался, и что же я теперь буду делать. А что делать-то. Пойду тебя кормить, чудо везучее.

День медленно клонится к закату. А если повторится? От одной мысли об этом бросает в дрожь. Дети все молчат и жмутся ко мне. Как же я их успокою, если сама боюсь до чертиков? Ну, то, что следующую ночь мы проведем в подполье — это понятно, и это что же, всю жизнь теперь так? Все, истерики мне только не хватало. Как же быть.

— Эй, малыш, ты куда пополз? — еле успела поймать спасенного утром мальчишку уже на крыльце. — Давай, я тебя на ручки возьму. Ребенок, до чего ж ты тяжелый!

— Иди в огород. — абсолютно отчетливо тонким детским голоском произнес младенец... И подмигнул мне. Елы-палы. Это что такое еще? Непростой ребеночек-то. Стою, значит, раздумываю — показалось или правда в огород идти. — Иди-иди. — Говорит. — Не бойся, ничего не бойся.

А чего мне теперь бояться? Вопрос конечно чисто риторический. В огород, так в огород. Все так же с малышом на руках сажусь под старую яблоню. А он смотрит на меня и молчит. Издевается что ли?

— Не бойся, Инна.

— Не боюсь. — Кивает довольно.

— Сегодня ночью придет поезд. Отнесешь меня Лисе. — И все, замолчал.

— Кто такая Лиса? — спрашиваю. И чувствую себя полной дурой, потому что ребенок как самый обыкновенный младенец играет своими ножками и кажется совсем не обращает на меня внимания, как и не было ничего.

Щаз. Так я ночью и выйду из погреба. Ни за что. Или выйду? Холодный липкий пот струйкой стек по позвоночнику в джинсы. Лиса. Правительница Темного царства? Или нет? Но нашествие нежити и говорящий младенец говорят лишь за то, что это действительно она. Смотрю на играющего с остальными детьми младенца и чувствую, как превращаюсь в ледяную статую. Да нет же, чушь все это. Обычный ребенок, а у меня стресс. Только я так подумала, мальчик повернулся ко мне и подмигнул. Так я впервые в жизни упала в обморок. Очнулась оттого, что меня окатили ледяной водой. Какой гад посмел?! Дашка. Испугалась за меня. Правильно, я сама за себя боюсь, и за нее боюсь, и за детей. И откуда во мне столько страха? Вот радости, наверное, во мне никогда столько не было, сколько страха сегодня. Животного ужаса. Перед неизбежным. Вечер уже. Меня трясет мелкой противной дрожью. А надо еще успокоить детей. Левий с братом приготовили все для ночевки в подполье. Начали спускать детей.

— Я сейчас приду.

— Куда, Инка, темнеет уже! Не дури, залезай в погреб. — Тут у меня в глазах потемнело. Совершенно четко, как живую, я увидела перед собой светловолосую девушку лет двадцати. И чего мне спрашивается ее бояться? 'Принеси младенца, Инна...' Наваждение какое-то.

— Левий, не ходи за мной! — крикнула властно. — Я попробую нас спасти! — Подхватила ребенка и выбежала из дома.

Ночь упала на деревню неожиданно. Темно. Тихо. Жутко как на кладбище. Младенец спокойно посапывает на плече. Надо добежать до станции. И никаких монстров вокруг. Все будет хорошо. Что-то зашумело на дворе, мимо которого я бежала, из-за изгороди показалась морда как из голливудского ужастика. Мамочки, сейчас описаюсь! То ли оборотень, то ли еще какое чудовище проводило меня задумчивым взглядом, но не приблизилось, миг — и исчезло. Надо бежать. На станцию. Быстрее. Вон и она. Уже слышно, как гудит, приближаясь, поезд. Сажусь на скамейку, где еще вчера беззаботно играла с малышами. Хочу закрыть глаза от накатывающего волнами ужаса, и не могу, с закрытыми еще страшнее. Я знаю, стоит только закрыть глаза — и все порождения тьмы набросятся на меня. Чувствую, что они рядом, только не показываются. Каким-то образом младенец, посапывающий у меня на руках, влияет на их поведение. Стоило только этой мысли закрасться мне в голову, и меня как отпустило. Стало все равно — хуже-то уже не будет. Из темноты ворвался в маленькое пространство паровоз. Чудовище, пугавшее меня своим видом днем, сейчас показалось лишь очередным порождением больного сознания. Все чувства странным образом притупились, мозг заработал с удвоенной ясностью, разглядывая приближающуюся громаду поезда. Такое я чувствовала только однажды, когда по глупости согласилась попробовать какой-то легкий наркотик. Видимо огромный выброс адреналина все же сделал свое дело, и на высыпающих из вагонов чудовищ я смотрела уже лишь с легкой долей любопытства. Выбрала менее страшного, на мой взгляд. Вампирчик, определило сознание. Подошла.

— Где Лиса? — ух ты, какие глазищи красные. И вроде как даже не злобные, почти, только легкое удивление — что сама подошла, не испугалась.

— Иди за мной, — бросил и пошел к поезду. Сердце стучит ровно. Чего мне бояться? Да, малыш? Я вообще сейчас проснусь дома, в своей постельке, и забуду этот сон завтра, обязательно забуду. А пока идем. Черт, как же все реально, чугунные поручни, мягкий красный ковер под ногами, шелест плаща идущего впереди меня вампира. Заходим в купе, здесь довольно просторно и прохладно. Лиса сидит у окна и даже не смотрит в мою сторону. Младенец встрепенулся и стал рваться к ней. Надо отдать. Стою перед ней, протягиваю ребенка, а она даже не смотрит на нас. Ребенок начинает ныть.

— Ты плохо вел себя, малыш, — бросает небрежно. Встает и делает знак следовать за ней. Я все так же с ребенком на руках иду по длинному коридору, здесь пахнет дорогим табаком и сладкими духами. Ненавижу сладкие духи. Наконец Лиса останавливается перед одной из дверей, поворачивается ко мне с легкой улыбкой и распахивает створку — перед нами небольшое, но шикарное купе. На диване сидит... вероятно человек, страшная черно-белая маска скрывает его лицо, из под маски сверкают зеленью глаза.

— Не боишься? — спрашивает Лиса, делая приглашающий жест. Забирает ребенка, мгновенно успокоившегося на ее руках. — Заходи, дорога будет долгой. — Стоило мне войти в купе, как дверь бесшумно захлопнулась. Чувствую, как поезд тронулся, задрожал пол под ногами. Человек в маске все так же, молча, смотрит на меня. И тут я понимаю, что стоит мне снять с него эту жуткую маску, и меня перестанет трясти от страха, все встанет на свои места. Все будет так, как должно. Как в замедленной съемке приближаюсь к дивану, каждой порой ощущая движение секунд в пространстве, медленно, но уверенно приближаю руки к его лицу. А он все смотрит. И молчит. Мне кажется, что там, под маской он смеется надо мной и моей неуверенностью. Срываю ее так легко, что возникает ощущение, будто маска слетела сама. 'Иди ко мне', раскрывает объятья незнакомец, и у меня нет сил противиться. Пусть обнимает. Пусть целует. Пусть любит. Пусть его зеленые глаза жадно оглядывают мое уже почти совсем обнаженное тело. Пусть. Я вижу этого человека (да и человек ли он?) впервые в жизни, и я так хочу отдать ему себя всю без остатка. Отдать свое тело, и свой страх. Свою нежность и может даже, чем черт не шутит, любовь. Обнимаю его в ответ. Целую. Как же он красив в неверном свете луны. Поезд продолжает свой путь в неизвестную мне даль. Я продолжаю свой путь домой. К нему. Пусть любит так неистово и так нежно, как будто ждал этого долгие годы...

Лежу у него на плече и мне так хорошо, я не помню ни себя, ни свою семью, ни свой мир, ни своих друзей. Только его. Он сводит меня сума. Так не должно быть, но так есть. Пусть.

Поворачивается ко мне, улыбаясь лишь уголками губ, и шепчет:

— Моя.

— Твоя. — Соглашаюсь, и мгновенно засыпаю.

Проснулась в полной тишине. Поезд стоит. Мой ночной любовник исчез. Надо одеться. За окном утренний лес. Солнечно. Одеваюсь и осторожно выхожу в коридор — никого, заглядываю в первое попавшееся купе — никого. Обежала весь вагон — пусто. И тут до меня дошло, где и с кем я провела ночь! В поезде полном нечисти, с одним из них. Меня трясет. Так. Надо взять себя в руки. Мысли роятся в голове, одна глупее другой. А что если...? Нееет, только не это. Нет! ...Или все же да? А вдруг я стану одной из них!? Стану ночным кошмаром? Кем был этот мужчина, который помнится смутно, как во сне. Не вампир абсолютно точно — этих вокруг было много, у них зубки дай боже, у моего любовника таких не наблюдалось. Черт, как же противно! В моей жизни, конечно, всякое было, и секс на одну ночь случался тоже, но не так же! Как наваждение какое-то нашло. И до того мне стало себя жалко, что уже и сил на то, чтобы просто выйти из вагона не осталось. Зачем вообще из него выходить? Кругом лес с исполинскими деревьями, рельсов нет и в помине — без Сереги я туда не пойду! Ни за что! Сползла по стенке коридора на пол, обняла колени руками и затряслась в непрошенной истерике.

— Сереженька, где же ты? — шепчут губы, а слезы все катятся и катятся по лицу, падая на пушистый красный ковер.

Страшные сны.

Князь Женов старался спрятать страх за высокомерием и грубостью, поэтому на все вопросы Юрского отвечал как бы скучающе, намекая на неуместность этих самых вопросов словами разве что не матерными. А Сергею было не до закидонов князя. Напряжение последних дней вместе с гневом было готово выплеснуться наружу в любой момент. 3 недели! Подумать только, уже 3 недели он по всему этому чертову княжеству разыскивает Инку, а она как сквозь землю провалилась! Ну не провалилась же ведь и вправду?