Черный гусар. Разведчик из будущего.

Бывший царский офицер деликатно умолчал, что и советская ребятня так же одурманена была. Да и дурман этот по своей силе фашизму и нацизму ни капельки не уступал.

— Ну, что делать будем, старшина? — спросил Зюзюкин.

— Отходить нельзя. Если немцы займут эту цитадель, то их потом отсюда ничем не выкурить будет. Она ведь стратегическое направление прикрывает. Нужно давать бой из крепости. Биться до последнего патрона, а там глядишь, и наши подойдут.

— Вот и я так же думаю, — проговорил лейтенант, возвращая бинокль наблюдателю.

Они спустились в кабинет. Зюзюкин взял с кожаного кресла вещмешок и положил на стол. Развязал его и вытащил гранаты. Пару протянул старшине.

— Парочка лишних не помешает, Игнат Севастьянович, — проговорил офицер. — Боюсь, что бой не будет для нас с вами легкой прогулкой.

Сухомлинов взял неожиданный подарок и взглянул на лейтенанта.

— Старшина, свяжись с нашими и доложи о ситуации. Глядишь подоспеют. Потом распорядись, чтобы пару пулеметов на стену, один на башню. Также на башню гранатометчика. Нужно вывести мотоциклистов и эсесовцев. Без них гитлерюгент станет обычной толпой. Прикажи, чтобы огонь сразу не открывали, а дали фашистам ближе подойти. Не стоит давать врагу знать, раньше времени, что мы в крепости. Неожиданность наш козырь.

Лейтенант даже пожалел, что распорядился снять с башенки гитлеровский флаг. Сейчас бы это усыпило бдительность врага. Слава богу, что красное знамя не подняли. Но, что сделано, то сделано.

— Слушаюсь, товарищ лейтенант. — Произнес Игнат Севастьянович и ушел выполнять приказ.

Зюзюкин вытащил пистолет и, сев в кресло, стал его чистить. Времени у них еще было предостаточно. Немцы не спешили и скорее всего даже не подозревали, что замок давно уже был в руках красной армии. Неожиданно в голове лейтенанта проскочила шальная мысль. Это он ведь неплохо сказанул: В руках красной армии. Какой к черту армии, когда тут всего лишь отделение, да и то понесшее уже первые потери. В памяти всплыло лицо Ветродуева. А может быть, он поспешил — расстреляв рядового? Сейчас, глядишь, свою вину кровью бы искупил. Лейтенант тут же отогнал эту мысль. Нет, решил он — поступил правильно. Собаке собачья смерть. Тут же вспомнил о девчонке и ее матери. Зюзюкин встал, подошел к двери и выглянул в коридор. Позвал Мордвинова. Солдат, знавший о приближении противника, возился со снайперской винтовкой.

— Мордвинов, зайди, — приказал Зюзюкин.

Рядовой прислонил винтовку к стене. Выглянул на всякий случай в окно и только после этого направился в кабинет. Приоткрыл дверь и вошел внутрь,

— Звали, товарищ лейтенант?

— Да, Егор, — не официально обратился к нему офицер. — Есть у меня для тебя персональное задание.

Солдат удивленно взглянул на Зюзюкина. Первой мыслю было то, что сейчас лейтенант отправит его к своим за подмогой. Делать этого Мордвинову ой как не хотелось. Лучше погибнуть вместе с товарищами... да вот только не вправе он что-то изменить. А между тем Зюзюкин, взвел курок, и, положив пистолет на стол, продолжал:

— Вот, что, Егор, отведи хозяев замка в подвал. Пусть там посидят, пока идет бой. Не нужно, чтобы они во время боя пострадали.

— Хорошо, товарищ лейтенант, — облегченно ответил Мордвинов.

— Выполнишь и немедленно сюда.

Рядовой в дверях чуть не толкнулся со старшиной. Сухомлинов проводил того взглядом и спросил:

— Куда это он?

— Я его отправил, чтобы он хозяев в подвале на время боя закрыл...

— И то правильно, — согласился старшина. — Боюсь, что бой будет долгим.

— Как там связь?

— Пытаемся, товарищ лейтенант. Только пока безрезультатно. Цитадель не отвечает.

— Плохо, товарищ старшина, очень плохо. Распорядись, чтобы попытки связаться не прекращались.

— Цитадель, я — замок, — доносилось из соседней комнаты. — Цитадель, я — замок.

Радист уже минут двадцать безуспешно пытался связаться с командованием. Сухомлинов достал из кармана гимнастерки потемневший от пота и грязи платок и вытер проступившие на лбу капли. Бой уже длился несколько минут. Сначала были выпущены две гранаты по колонне. Сразу же вспыхнул один из мотоциклов, второй просто перевернуло взрывной волной. Затем отправилась на небо штабная машина с эсэсовцами. Фрицы рассыпались и залегли. Первые пять минут просто не могли понять, кто их атакует. Попытались поднять головы, и тут же прозвучала пулеметная очередь. Затем и у них нашлась светлая голова. Несколько человек, как отметил Сухомлинов, с минометом отошли. Минуты две возились, а затем... Грохот, дым и крики людей. Когда рассеялось, старшина понял, что больше не осталось наблюдательной точки, да и одного пулеметного гнезда лишились. Кто там был? Вроде Мордвинов. Жаль парня.

Застрекотали пулеметы на стене. Монотонно с перерывами. Сначала один, затем второй. Вновь немцы прижали головы к земле. Чувствовалось, что умирать в их рядах никто не стремился.

Чуть слева шарахнуло и старшину накрыло штукатуркой. Он невольно выругался. Прижался к земле. Невольно проскочила мысль, что не хотелось бы вот так вот по-глупому погибнуть, когда до победы осталось совсем ничего. Только продержаться, а там. Как в восемнадцатом веке поедут по Берлину наши казаки. И ничто в этот раз не омрачит победу. Не окажется никого в Советском союзе, кто протянет противнику руку. Гитлер это не Фридрих Великий. А вот американцы? Союзнечки. Пренебрежительно. Потомков эмигрантов, что съехались на американский континент со всего света, Сухомлинов не любил. Он помнил, как в детстве его отец рассказывал про революцию пятого года. Игната поразился тому, что восставшие рабочие наотрез отказались громить фабрики Савы Морозова, а заводы, принадлежащие американским воротилам, разносили в пух и прах. Тогда он спросил об этом отца.

— Понимаешь, сын, — проговорил тот, — Морозов он ведь хоть что-то для рабочих делает. Больницу, школу и общежития построил. Деньги, хоть и небольшие, но все же в русскую землю вкладывает, а американцы, что?

— Что американцы? — переспросил он тогда.

— Они в большей степени свои карманы набивают.

В тот момент, наверное, и принял решение Игнат Сухомлинов никогда из России, как бы обстоятельства не складывались, не бежать. Поэтому, когда грянул октябрьский переворот, назвать сие — революцией у старшины язык не поворачивался, а затем гражданская война с белыми офицерами из бегущей Одессы на запад он не пошел. Остался в России. Стал простым гражданином. Затем, правда, пришлось документы и метрики подчистить. Хорошо, что друзья в Совдепии остались надежные.

Американцы. Союзнечки. Тянули со вторым фронтом, а теперь вот когда перелом произошел, рвутся к сердцу Фашистского рейха. Эти способны все испоганить, как когда-то это сделал Петр Федорович. Неожиданно Сухомлинов подумал, что если бы у него была такая возможность, то наследничку Елизаветы он бы с радостью помешал.

— Цитадель, я — замок, — вновь доносилось из соседней комнаты. — Цитадель, я — замок.

Радист все еще пытался связаться со ставкой.

Рядом вновь прозвучал взрыв. Осколок черканул по руке, и на гимнастерке выступила кровь. Сухомлинов выругался. И все же умирать ох как не хотелось. Вскочил и кинулся туда, где еще несколько минут поливал врагов очередями пулемет.

Вбежал в комнату. Стена замка разрушена. На ее месте, где когда-то было окно огромная брешь. Пулемет валяется в одной стороне, мертвый солдат в другой. Рука оторвана, лужа крови. Сухомлинов перевернул.

— Шкенев.

— Плохо дело, старшина, — раздался за спиной голос лейтенанта. — Не рассчитали мы, что у них миномет

— Вижу.

Сухомлинов присел. Взял в руки пулемет и повертел.

— Цел.

Поставил его и начал обстреливать минометный расчет. Эффект был еще тот. Казалось, что ситуация стала меняться.

— Цитадель, я — замок. — Донеслось до Сухомлинова. — Цитадель, я — замок.

Неожиданно голос изменился. Радист радостно вскрикнул: Есть связь, товарищ лейтенант!

Потом сменилось на:

— Цитадель, я — замок. Ведем бой с превосходящими силами противника. Координаты...

Дальше старшина не слышал. Сначала был взрыв. Потом все поплыло перед глазами. Затем все в одно мгновение закончилось.

Лейтенант пришел в себя. Голова болела. В воздухе висело облако пыли. Рядом с убитым рядовым лежал Сухомлинов. Лицом вниз. Пулемет, раскуроченный и теперь бесполезный, валялся тут же. Зюзюкин поднялся и, пошатываясь, подошел к старшине.

— Игнат Севастьянович, — проговорил он, прикасаясь к спине бывшего царского офицера. — Ты как?

Тишина. Безмолвная и страшная.

— Игнат Севастьянович, — повторил Зюзюкин и перевернул старшину на спину. Тут же отшатнулся.

Сухомлинов был мертв. Огромные темные глаза, и теперь уже безжизненные, смотрели куда-то вдаль. Невольно у лейтенанта проступила слеза. Сдержался.

— Унеслась душа в рай, — прошептал он.

И только тут заметил, что не слышит своего голоса. Коснулся рукой уха и почувствовал, что около него влагу.

— Кровь, — беззвучно произнес он, и тут до его плеча коснулись.

Зюзюкин вздрогнул. Рука непроизвольно протянулась к автомату. Не успел. Может быть и к лучшему. Над ним склонился радист. Тот что-то говорил. Лейтенант развел руками и показал пальцем на уши.

— Не слышу я, боец, — произнес он.

Радист махнул рукой и показал в сторону пролома. Лейтенант встал и, не таясь, направился в указанном направлении. Смысла прятаться, теперь не было. Убьют, да и ладно. Кому теперь он глухой нужен?

На улице уже шел бой. Успели подойти основные силы. И тут же в голове у Зюзюкина проскочила мысль, а сколько он валялся контуженный?

Лейтенант взглянул на тело старшины. Всего-то нехватило чуть-чуть...

Глава 2.

Восточная Пруссия. Апрель 1745 года.

Первая мысль — умер и попал на тот свет. Вот только одна загвоздка, в Бога последние семь лет Сухомлинов не верил. Да и как в него верить, когда он допускает такое. А раз Бога нет, то и загробной жизни тоже не существует. Отсюда вывод — Он еще жив. Старшина пошевелил рукой. Точно — жив. Невольно двинул кистью и почувствовал, что коснулся стены. Открыл глаза. Так и есть комната. До боли знакомая. Приподнялся. Огляделся. Знакомый комод, стол, правда, выглядевший совершенно новым, кушетка. Около стены. За стеной голоса. Говорили по-немецки. Вторая мысль — в плену. Почему тогда не убили?

Резкая боль. Схватился руками за голову. Непроизвольно взглянул на зеркало, которого он раньше здесь не видел. Оно висело там, где во время войны красовался портрет фюрера. Ахнул. Оторопел. Обомлел. Челюсть отвисла.

Тут же мысль, что кто-то портрет гусара перевесил. Полный идиотизм. Кому это могло понадобиться, и уж тем более — сейчас? И еще одна незадача. Гусар на портрете не в военном мундире с трубкой во рту, а в белой ночной рубашке с белым колпаком на голове.

Сухомлинов невольно протянул руку вперед и гусар с картины сделал то же самое. Старшина замотал головой, барон повторил его движение. Игнат Севастьянович закрыл глаза, чтобы отогнать наваждение и резко открыл. Ничего не произошло.

Сухомлинов поднялся с кушетки. Гусар повторил его действия. Старшина подошел и дотронулся зеркала, теперь что это оно Игнат Севастьянович был уверен. Человек из-за зазеркалья коснулся его руки. Оба одновременно улыбнулись. Сухомлинов оттого, что больно уж забавно выглядел гусар. Барон? Тот лишь повторил за ним. Повторил, потому что...

Сухомлинов вернулся на кушетку и сел. Схватился руками за голову и закрыл глаза.

— Нет, — прошептал он отчего-то по-немецки. — Нет. Этого не может быть.

В переселение душ Сухомлинов не верил. Да вот только походу это произошло. Причем случилось по независящим от него причинам. Неужели судьба давала ему второй шанс? Но почему именно в тело прусского гусара? Ответов на эти вопросы не было.

Сухомлинов открыл глаза и снова подошел к зеркалу. Минут пять вглядывался в новое свое тело. Оно, сам себе признался Игнат Севастьянович, нравилось. Молодое, сильное. Вот только взгляд, почему-то слегка затуманенный, словно он всю ночь гулял.

— Интересно, а как тебя звать, господин барон? — обратился Сухомлинов к зеркалу. — Молчишь. То-то. Да и с людьми, которых знал барон, будет сложно. Ведь они не будут же мне представляться. Может мне амнезию изобразить? Не поверят.

Игнат Севастьянович отошел от зеркала. Нужно было одеться. Гусарский мундир нашел в кресле. Скомкан. Явно снимали впопыхах и с пьяного. Вздохнул. Не думал, что немцы могут напиваться до чертиков. Всегда считал это русской чертой. Неужели ошибался? Возможно. Не удержался, положил вещи обратно и подошел к окну. Как-то он сразу об этом не подумал. Открыл створки и выглянул на улицу. Знакомый двор замка. Крепостная стена еще целая. Внизу гуси, утки. Неужели так жили в середине восемнадцатого века прусские бароны? Пожал плечами и вернулся к креслу с мундиром.

— Ни когда не поверю, чтобы барон дома в военном мундире ходил, — пробормотал Сухомлинов.

Он неожиданно вспомнил, что когда отец ушел со службы тот военную униформу никогда больше не носил. Все больше в штатском костюме, в крайнем случае, в халате. Игнат Севастьянович оглядел комнату. Так и есть. Потрепанный халат висел на вешалке. Подошел, снял, примерил. Нет, такой он в своей предыдущей жизни никогда бы не надел. Да вот только жизнь у него теперь другая. Судьба дала второй шанс.

— Уж я его потрачу, — проговорил Сухомлинов и осекся. — Ни как я его не потрачу. — Махнул в отчаяние он рукой: — Черные гусары долго не живут. А барон — черный гусар.

Дверь за спиной скрипнула. Старшина обернулся. Перед ним в проеме стоял слуга. Бирюзовая ливрея, белый, накрахмаленный, парик, серые, почти до колен чулки. В руках поднос. Самому явно за четвертый десяток перевалило, а выглядит молодцом. Да и звать, это Сухомлинов отчетливо помнил, — Бертольд. На службе у барона с самого рождения.

И вновь мысль: — а откуда я это помню. Невольно Сухомлинов за голову схватился, сорвал колпак да на пол кинул.

— Говорил я вам, господин барон, что не надо так пить. А вы меня не слушали, — произнес неожиданно Бертольд, подходя к столу и ставя поднос с едой. — Мало того, господин барон, что напились так еще и с господином Мюллером поссорились. Вызвали на дуэль. Обещали, насадить того на шпагу, как цыпленка на вертел.

— Не может быть, Бертольд.

— Может, господин барон, очень даже может. Вот я, сколько вас знаю, уже давно заметил, что вы прежде что-то делаете, а потом уже думаете. Сначала безумная любовь, а потом последствия. Ладно, молодая кровь. Потом вместо того, как все дворяне пойти в драгуны, вы по пьяни записываетесь в гусары. Да не абы куда, а в Черные гусары. Теперь вот господин Мюллер. Может, стоило не обращать на его каверзы внимание?

— Каверзы? — Переспросил Сухомлинов автоматически.

— Каверзы.

Тут же в голове бывшего старшины проскочила мысль, что судьба все-таки над ним посмеялась. Погибнуть, в своей прежней жизни, чтобы потом так же умереть в следующей. Ерунда полнейшая. Злая шутка. В голове тут же пронеслись события предыдущего дня. Невольно Сухомлинов схватился за голову и воскликнул: