"На грани"

Безумно хотелось выпить, и Стас побрел на кухню, где на столе остался стакан с недопитой Кока-колой и надкусанный кусок пиццы.

И от этого зрелища стало еще более тошно.

Следующие несколько дней в отделе все старались ходить на цыпочках и лишний раз не попадаться на глаза своему начальнику. Стас был мрачен, срывался по любому поводу и почти не выходил из кабинета. Это имело и свои положительные стороны: во-первых, отложенные переговоры прошли более чем успешно, владелец свежеоткрывшегося ресторана согласился платить безропотно, даже не заикнувшись по поводу снижения безбожно завышенной суммы — хватило одного лишь хмурого взгляда, чтобы задавить возможные возражения в зародыше. Во-вторых, он почти не видел Артемьева.

Дома прочно воцарилось состояние холодной войны. Антон наотрез отказался разговаривать с ним, а Стас, в свою очередь, посадил сына под домашний арест, наплевав на то, что для этого ему приходилось встречать его после школы и, заперев в квартире, возвращаться на службу.

Вдобавок ко всему стала одолевать бессонница. Пить при Антоне казалось неудобным, и Стас подолгу не мог уснуть, ворочаясь с боку на бок. В голову лезли досужие мысли, отравляя горечью. Рядом за стеной мирно посапывал Антон, упрямо придерживавшийся выбранной политики бойкота. Это даже могло бы вызвать уважение, если бы не приносило столько проблем. Стасу не было все равно. Он искренне желал сыну добра, но при этом не знал, как пробить глухую стену отчуждения, давно возникшую между ними. Может, не стоило позволять ему жить у бабушки?

Тогда Стас не видел другого выхода. Он днями и ночами пропадал на службе, скрупулезно, своими руками выстраивая собственную карьеру. Ему был не нужен, даже мешал младенец, свалившийся словно снег на голову. Если бы не мать, вмешавшаяся в нужный момент, он бы, наверное, вообще не стал возиться с нежданной обузой, но пожилая женщина буквально заставила его признать Антона, угрожая иначе навсегда вычеркнуть из своей жизни единственного сына. Стас смирился с неизбежным и, надо сказать, ни разу не пожалел об этом.

Судьбой матери Антона он никогда не интересовался. Сучка, попытавшаяся женить его на себе с помощью ребенка, а потом, поняв, что ничего не выйдет, попросту бросившая младенца, не заслуживала ни права называться матерью, ни его внимания. Она исчезла без следа, и Стас от души надеялся, что больше никогда ее не увидит. Подлинной матерью Антону стала бабушка, взявшая на себя все хлопоты по воспитанию внука.

Стас сперва даже перестал появляться у нее дома, не желая иметь ничего общего с ребенком, которого не хотел и который был ему навязан. Потом, когда мать пожаловалась на здоровье, пару раз навестил ее, привозя продукты и деньги. Затем, стал появляться чаще и подолгу наблюдал за подрастающим ребенком, в котором начал угадывать собственные черты.

— Папа пришел! — восклицала бабушка, и Стас морщился, но вскоре привык. Маленький Антон смотрел на него настороженно, почти с испугом, и никогда не шел на руки, чему Лазарев был даже рад. В глубине души ему было безумно страшно, но в этом он не признался бы даже самому себе.

Потом был детский сад, и перепуганный голос матери по телефону, сообщившей, что у Антона высокая температура, а неотложка не едет уже целый час. Стас примчался почти сразу, нарушив Бог знает сколько правил дорожного движения, но на это ему было в высшей степени наплевать. Подвыпившего врача скорой помощи он тогда едва не придушил голыми руками.

В ту ночь пришло отчетливое, предельно ясное осознание: ему было не все равно, что случится с этим мальчишкой.

Забрать парня к себе он не мог — кто бы присматривал за ребенком во время его дежурств и, так сказать, вне рабочих дел? Да и откровенно светить свое слабое место было глупо, учитывая, сколько человек втайне и не очень мечтало перегрызть ему горло. Нет, решил он тогда, пусть живет у бабушки, тем более, что для нее Антон буквально стал светом в окошке. Теперь это вылилось в огромные проблемы, которые следовало решить в ближайшее время.

На Артемьева он наткнулся прямо у входа в отдел. Он курил, разговаривая с Романом Антиповым, который что-то объяснял ему, вдохновенно жестикулируя. Костя слушал, улыбаясь, и то и дело комментировал рассказ приятеля едкими замечаниями. И эта мирная, вполне обычная картина почему-то только усугубила и без того мрачное настроение.

— У вас все дела сделаны? — резко осведомился Стас у курившей парочки. Роман вздрогнул, быстро растеряв все веселье, и покосился на Костю, очевидно пытаясь понять, что делать. Артемьев, в отличие от него, был абсолютно спокоен.

— И тебе доброго утра, Стас, — с едва заметной насмешкой сказал он. — Что-то случилось?

— Пока — ничего, но скоро точно случится, — с угрозой отозвался Стас, пристально наблюдая за его реакцией. Костя, к его разочарованию, был совершенно невозмутим и, как показалось Стасу, даже немного разочарован. Самоуверенная скотина! Его, вне всяких сомнений, было необходимо проучить, но... По-особому. Лично. Заставить себя уважать. Сломать, не ломая до конца. Простой путь в этом случае был не интересен.

— У нас здесь каждый день что-нибудь, да случается, — вернул ему давешнюю фразу Артемьев, и по лицу Стаса поползла жутковатая улыбка. Он сделал шаг, оказавшись к нему вплотную и, вынув изо рта Кости сигарету, тихо произнес:

— Бросал бы ты курить, Костенька. Для здоровья вредно.

— Это приказ полковника Лазарева или личное пожелание? — глядя ему в глаза, уточнил Артемьев, и стоявший рядом Роман едва не поперхнулся. Стас прищурился.

— А это одно и тоже, Костя. Одно и тоже. Учти на будущее. Зайди ко мне, — повернулся он к Роману, и тот быстро кивнул. — Все, перекур закончен!

Разговор с Антиповым тоже ничего не дал. Роман на вопросы отвечал неохотно, сжато и только по существу, а давить Стас не решился, не желая, чтобы по отделу пошли слухи. Ему не хотелось столь явно демонстрировать свой интерес к Косте. Ничего нового он так и не узнал, и это не слишком добавило удовлетворения к жизни. Стас сосредоточено размышлял, в сотый раз разложив перед собой злосчастные фотографии. Кто и зачем их прислал? Кому насолил Артемьев? Нужно было затребовать все дела, которые он вел, но это совершенно точно привлекло бы внимание. Тогда что? Ждать. Тот, кто это сотворил, кем бы он ни был, сейчас ждет реакции, а если ее не последует, то сделает следующий шаг. И может выдать себя. Или, по крайней мере, даст больше информации для размышления. А пока оставалось лишь наблюдать и запастись терпением.

К его несказанному удивлению Артемьев пришел к нему сам.

— Нужно поговорить, — без обиняков сказал он, глядя на Стаса в упор. Тот приглашающе указал на стул, гадая, что произошло на этот раз.

— Принес обещанные фотографии? — не удержался он от колкости. Костя сперва посмотрел на него с недоумением, а потом, вспомнив, улыбнулся одними уголками губ.

— Эти уже приелись? — ехидно поинтересовался он, и у Стаса свело скулы. Ладони разом стали влажные, захотелось перегнуться через стол, чтобы стереть усмешку с Костиного лица — любым способом. Если бы Артемьев сказал еще хоть слово в том же тоне, Стас не поручился бы за свою выдержку, но тот, однако, решил не продолжать пикировку. Выражение его лица снова стало серьезным.

— Стас, я много чего в жизни повидал и на многое закрывал глаза, — сказал он. — Я все понимаю, часто жить приходится не по закону, а как получается, но всему есть свой предел.

— Ты мыслью по древу не растекайся, — не слишком вежливо прервал его Стас, заинтригованный таким витиеватым вступлением. — Либо говори, зачем пришел, либо вали отсюда. А мозг мне полоскать не надо.

— А случилось то, что кто-то из наших орлов ограбил старую, едва живую бабку, — сквозь зубы процедил Костя. — Вот, слушай.

По его словам выходило, что три недели назад на адрес был вызван наряд милиции. Оказалось, что ночью в квартиру, где жила престарелая женщина, почти не встававшая с кровати, залез вор. Грабителю в этот раз не повезло — дочка соседей возвращалась с дискотеки и, заметив приоткрытую дверь бабкиной квартиры, подняла шум. Однако приехавший наряд оказался не слишком расторопным, а может, невезение вора на этом закончилось, но ему удалось уйти, правда, без добычи. И вот тут у одного из стражей порядка возникла гениальная мысль.

Быстренько успокоив соседей и велев им расходиться по домам, он вернулся к перепуганной бабке и популярно объяснил ей, что дело возбуждать никто не будет — кражи-то не произошло. Вот если бы что-нибудь пропало, а так... Мимоходом он так же заметил, что вор вполне может вернуться, почувствовав свою безнаказанность. Но вот если бы пропало что-то ценное...

Запудрить мозги старой испуганной женщине не составило труда. Она сама отдала ему старинную икону и драгоценности, доставшиеся от матери, слезно умоляя поскорее найти преступника. Расчет был прост — в таком состоянии бабка вряд ли смогла бы добраться до отделения, чтобы проверить, возбуждено ли дело. Она почти ничего не понимала и искренне поверила улыбчивому и заботливому сотруднику милиции, не поинтересовавшись ни его фамилией, ни званием, и даже не задумавшись о том, что тот не составил протокол. Соседям же он велел ничего не говорить — мало ли что, везде недобрые люди, и бабка согласно кивала, обещая молчать.

Как ей все-таки удалось добраться до отдела — осталось загадкой. Артемьев наткнулся на нее случайно: она невнятно пыталась что-то объяснить дежурному, шамкая беззубым ртом, а тот не понимал и злился, грозясь выставить ее за дверь. Бабка подняла на Костю полные слез глаза и сказала:

— Вот...

В протянутой дрожащей руке были зажаты пара золотых колец и цепочка.

— Что? — не понял тот, и бабка всхлипнула.

— Иконку-то я зря отдала, — пробормотала она. — Иконку-то... верните. Я ж помереть могу, а как же иконка? Иконка-то... Вот, возьмите.

Она принялась совать драгоценности опешившему Косте, а тот, придя в себя, быстро уволок ее в кабинет, подальше от чужих глаз. Там-то, спустя почти час, ему удалось докопаться до правды.

— И что? — хмуро поинтересовался Стас, выслушав все до конца. — Дура твоя бабка. От меня-то ты чего хочешь?

— Я хочу, чтобы ты нашел этого урода, — холодно произнес Костя, глядя на него потемневшими глазами, — и заставил его вернуть бабке все ее вещи. Я могу понять, когда вы щиплете бандюков, но грабить стариков — это, Стас, настоящий беспредел. Ты сам-то как думаешь?

Ему это действительно важно, внезапно понял Стас. Это не поза, здесь нет выгоды — он по-настоящему зол. Пришел требовать справедливости? Смешно.

— Я думаю, что тебе надо успокоиться и попить водички, — насмешливо ответил он, и внутри что-то радостно встрепенулось при виде мимолетной судороги, прошедшей по Костиному лицу. Броня дала трещину?

"Неужели тебя можно достать, Костенька?"

— Ты что-нибудь сделаешь с этим? — уже зная ответ, спросил Артемьев. Стас демонстративно развел руками.

— А что я могу сделать? Твоя бабка сказала фамилию? Звание? Может описать внешность? Нет?

— Ладно, — Артемьев поднялся так резко, что стул со скрежетом отъехал назад. — Сам его найду. Разрешите идти?

— Стоять! — рявкнул Стас, но Костя даже не поморщился. Его взгляд был предельно красноречив, лучше любых слов говоривших о том, что он думает в данный момент о милиции вообще и полковнике Лазареве в частности. И это заставило стиснуть зубы от жгучей ярости. Стас медленно досчитал про себя до десяти, унимая вспыхнувшее раздражение. — Я никого никуда не отпускал, — уже спокойнее добавил он. — Бабка эта еще у тебя?

Костя хмуро кивнул.

— Отведи ее домой, нечего тут ей маячить. Вернешься — зайди ко мне. Хотя, нет. Лучше вечером. Все понятно?

— Предельно, — огрызнулся Артемьев. Стас бросил на него предупреждающий взгляд.

— И никакой самодеятельности, — счел нужным уточнить он. — Иди.

Когда он ушел, Стас поднялся и подошел к окну, чувствуя, как отпускает скручивающее напряжение, ставшее почти неизменным в присутствии Артемьева. Не то чтобы раньше они общались спокойно и ровно: Костя и до этого вызывал у него довольно смешанные чувства: от уважения за профессионализм до злости из-за невозможности полностью подмять его под себя. В какой-то момент, догадавшись, что стандартные методы не пройдут, Стас отступил, решив присмотреться к парню повнимательнее, а затем понял, что тот и не собирается нарушать принятые в отделе порядки. Между ними установилось некое подобие нейтралитета: Лазарев не особо лез в дела Артемьева, удостоверившись, что тот ведет их четко и как положено, а Костя, в свою очередь, не нарывался, исправно выполняя нечастые "просьбы" начальства. Пересекались они изредка, но Стаса каждый раз не оставляло ощущение, что он упускает что-то важное. Артемьев никогда не зарывался, но почему-то один только его вид вызывал глухое раздражение. Что это было? Чутье, подсказывающее об инаковости Кости? Несовпадение энергетик, как любила повторять мать? Чушь!

Стас закинул руки за голову и потянулся, разминая мышцы. Хрустнули суставы, и Стас с неудовольствием отметил, что давно уже не загружал свое тело по максиму. Следовало возобновить тренировки, может хоть тогда удастся засыпать на трезвую голову. Артемьев вот, наверняка не мучается бессонницей. Кстати, об Артемьеве...

Не сразу, но ему удалось выяснить, кто ездил в ту ночь на вызов. В сущности, Стасу было глубоко наплевать и на бабку, и на ее иконку, но это казалось хорошим поводом сблизиться с Костей. Сломать сложившийся стереотип их общения, чуть приоткрыть захлопнутую раковину, чтобы добраться до сердцевины. А, добравшись, найти слабое место. И если для этого нужно было слегка потрясти зарвавшегося урода, Стас был готов немного потрудиться.

— Мухин, ты давно в отделе работаешь? — поинтересовался он у вызванного в кабинет опера. Тот сразу напрягся: ничего хорошего такое начало не предвещало.

— Три года, — последовал незамедлительный ответ. — Да ты и сам знаешь же, Стас. Что-то случилось?

— Пока нет, — покачал головой Лазарев. Он поднялся из-за стола и медленно обошел его по кругу, приближаясь к насторожившемуся Мухину. А потом с размаху ударил его, опрокидывая на пол.

— Какого... За что? — взревел тот, пытаясь встать на ноги, но второй удар отправил его обратно.

— За то, что ссучишься, — процедил Стас, наблюдая за корчившимся на полу Мухиным. — Что ж ты, тварь, старость не уважаешь? Или у тебя матери нет? Отвечай!

— Стас, о чем ты? — Мухин затравленно вжал голову в плечи, не решаясь посмотреть на Лазарева. — Причем тут моя мать?

— Да при том, что как бы ей со стыда за тебя сгореть не пришлось! — рявкнул на него Стас и, в подкрепление собственных слов двинул ногой по ребрам. — Икону бабкину куда дел? Отвечай, сука!

— Д-дома лежит, — заикаясь, ответил тот. — Я принесу! Я верну! Стас, бес попутал!

— Это не бес, — Стас, нехорошо улыбаясь, нагнулся к Мухину, и тот инстинктивно попытался отстраниться. — Это называется жадность, Саша. А жадных надо наказывать... Икону мне принесешь. И все остальное, что у бабки взял. Понял?