"На грани"

Предупреждение: гомосексуальные отношения между персонажами.

Рейтинг: NC-17

В комнате царил полумрак. Верхний свет был выключен, и горела только настольная лампа, но даже она оставляла лицо сидящего за столом мужчины в тени. Стас не любил яркий свет. Ему было удобнее в сумерках, среди серых смазанных силуэтов, где он мог раствориться как тать. Даже его внешность была неприметной, ничем не примечательной, но это не мешало каждому уголовнику знать начальника РОВД в лицо. Потому что неузнавание могло обернуться слишком дорого.

На столе были разбросаны фотографии. Стас выложил их в ряд перед собой, подумал и перетасовал. Общая картина от этого не стала лучше. Скажем так, все выглядело более чем паршиво.

На фотографиях были запечатлены двое в весьма недвусмысленных позах. Они обнимались, не обращая внимания на танцевавших вокруг людей. Лицо одного из них, пойманное камерой во время поцелуя, было хорошо видно и вполне узнаваемо. Ошибиться при всем желании было невозможно, хотя Стас от души желал, чтобы это произошло. Он даже отдал снимки на экспертизу, чтобы удостовериться, что это не фотомонтаж. К сожалению, и эта попытка спасти ситуацию не увенчалась успехом. Стас взял в руки одну из фотографий и, хотя уже успел изучить изображение в деталях, снова принялся ее разглядывать.

Было в этом что-то завораживающее. Отвратительное, омерзительное, чуждое, но в то же время он не мог отвести взгляд — настолько притягательным оказалось выражение знакомого лица. Константин Артемьев — следователь его отдела. Молодой капитан с просто шикарными характеристиками, личное дело которого просто безупречно. Что о нем знали на самом деле? Аккуратен, внимателен, общителен. Почти не пьет, дела ведет — не придерешься. Не хапуга, но и не идеалист, по мелочи идет навстречу, не слишком упираясь в букву закона. Не женат, детей нет. Теперь понятно почему.

Ведь тот, второй на фото, которого с таким упоением целовал Артемьев, тоже был мужчиной.

Стас отложил снимок и посмотрел в окно. В сущности, ему было все равно, с кем спал один из лучших следаков его отдела, но тот, кто прислал эти фотографии, об этом знать не мог. Значит, Артемьева хотели подставить. Зачем? Кто? Что у него за враги, имеющие доступ к такой личной информации? Чего хотели, подбросив снимки в отдел? Стас задумчиво потер переносицу. Теперь за такое не сажают, но убить вполне могут. А уж мента... Свои брезгливо отвернутся, чужие — в самом лучшем случае ухмыльнутся в лицо, но работать он больше не сможет. Нет уважения — нет страха. Нет страха — сожрут и не подавятся. А как можно уважать... это?

Взгляд против воли возвращался к фотографиям. Стас разглядывал их уже третий день и никак не мог решить, что делать с неожиданным компроматом. Попридержать на черный день? Вызвать Артемьева и велеть по-тихому подать рапорт о переводе, пока никто не узнал о его грешках? С таким послужным списком его будут рады видеть в любом отделе, и эти фотографии станут чужой головной болью. Простой выход. Логичный. Скучный.

Так не узнать, что за человек хочет подставить Артемьева. И сам Артемьев останется неразгаданной загадкой, а Стас не любил оставлять вопросы без ответов. Резюме?

Стас сгреб фотографии в кучу и убрал в сейф, от греха подальше. Вряд ли кто-нибудь из своих рискнет шариться по его столу, но вероятность не стоило сбрасывать со счетов. Крысы водились всюду, а уж претендентов на его место и вовсе было не сосчитать. Не стоило оставлять на виду что-то действительно важное, а информацию об Артемьеве Стас собирался пока придержать у себя. Это был идеальный крючок, прочная цепь, на которую можно посадить человека, а потом дергать за нее в нужный момент. Почти все в отделе в той или иной мере ощутили на себе подобную удавку, но те, кто пытался сопротивляться, не просидели на своем месте слишком долго. Кто-то внезапно начинал просить перевод, кто-то глупо попадался на грубейшем нарушении инструкций или взятке, а кто-то и вовсе сгинал в очередной перестрелке на задержании. Стас очень не любил людей независимых, на которых у него не находилось рычагов давления. Он, как паук, раскидывал свою паутину, стараясь держать под контролем буквально все и всех. Запугивая, покупая, задавливая сопротивление силой. В таком деле все методы были хороши.

Еще Стас не любил не понимать, что происходит, а ситуацию с Артемьевым он совершенно не понимал. Бесило и то, что в его отделе велась чужая подковерная игра, в которой он был стороной управляемой, ведомой. Кто-то пытался им манипулировать, и этот кто-то явно переоценил свои силы. Стас не намеревался поступать так, как от него ждали.

В коридоре оказалось необычно шумно. Стас поморщился и, увидев дежурного, возмущенно выговаривавшего что-то одному из оперов, подошел ближе.

— Что происходит? — негромко поинтересовался он, но даже в таком шуме его мгновенно услышали. Дежурный — Валентин Сорокин — тут же повернулся к нему.

— Стас, да эти орлы совсем с ума сошли! Ты посмотри, сколько они притащили! Вечер уже, никого нет, места нет! Куда мне их всех?

— А что, надо было их там оставить? — съязвил задетый за живое опер. — Стас, ну ты ему скажи!

— Тихо, — рявкнул на обоих Стас. — Сергеев, что у вас там?

— Драка, — быстро ответил опер. — Сидели, пили в баре, потом козу какую-то не поделили. Слово за слово вытащили ножи. Пол бара разгромили, двое раненых. Убитых нет. Хозяин бара вызвал скорую и милицию, вот, пришлось забрать. Теперь надо разобраться, кто из них потерпевший, а кто...

Договорить он не успел. К ним подлетел низенький лысоватый мужчина средних лет и, буквально повиснув на Стасе и брызжа ему в лицо слюной, проорал:

— Что вы себе позволяете?! Почему меня притащили сюда? У меня дела, я честный человек! Я...

На лице Стаса не дрогнул ни единый мускул, только в глазах промелькнуло диковатое опасное выражение, хорошо знакомое его сотрудникам. Человек же, так неосмотрительно решивший высказать свои претензии, продолжил кричать, не чувствуя угрозы. Кулак, резко ткнувший в живот, заставил его подавиться собственными словами.

— Увести, — Стас мотнул головой, и Сорокин, бросив на него странный взгляд, обхватил скрючившегося от боли крикуна и потащил его к скамейке. Сергеев задумчиво посмотрел им в след.

— Вообще-то, это был наш единственный стопроцентный потерпевший, — сказал он. — Хозяин бара — Виталий Матвеевич... Зюзин, кажется.

— Раз потерпевший — вот пусть и терпит, — отрезал Стас. — Кто у нас из следаков на месте?

— Артемьев, вроде как, — задумался Сергеев. — И Кравцов, да, я его видел. Блядь, что там опять?

В обезьяннике, куда сгрузили всех задержанных, кажется, снова началась драка, усугубленная ограниченным пространством. Стас толкнул Сергеева в плечо.

— Артемьева ко мне, прямо сейчас. А вы разберитесь там, наведите порядок. Что, мне вас всему учить и лично контролировать?

— Сейчас сделаем, Стас, — заверил его опер, заметно напрягшийся под его взглядом. — Ты не переживай, мы сейчас их утихомирим.

— Очень на это надеюсь, — отрубил Стас и, развернувшись, направился обратно в кабинет. Ждать Артемьева. Разговор должен был состояться прелюбопытнейший.

Артемьев появился спустя несколько минут. Проскользнул в кабинет, плотно притворил за собой дверь, и только потом повернулся к внимательно разглядывавшему его Стасу.

— Что-то случилось? — поинтересовался он, и его голос внезапно царапнул по нервам, и без того истонченным недосыпом и навалившимися делами.

— А что, — неприятно осклабился Стас, — у нас уже не принято докладываться, войдя в кабинет старшего по званию? Или ты у себя дома?

Артемьев склонил голову к плечу, очевидно размышляя, чем мог вызвать начальственный гнев. Теперь Стас отчетливо припомнил, чем ему так не нравился вроде бы во всем идеальный следователь: слишком много уверенности было в его глазах. Этот совершенно точно знал, чего стоит. Опасный человек. Взгляд Стаса сделался ледяным.

— Стас, у нас там полный обезьянник, — ровным тоном отозвался Артемьев, ничуть не обескураженный или напуганный. — Давай ближе к делу.

— Не вопрос, — зло усмехнулся тот и, порывшись в сейфе, бросил на стол все те же фотографии. — Что ты можешь сказать по этому поводу?

Артемьев подошел к столу, взял в руки снимки и принялся разглядывать их так внимательно, словно это были важные вещдоки в одном из его дел. Стас пристально наблюдал за выражением его лица, но не заметил ни капли волнения, смятения или страха. Почему? Почему он не испугался? Кровь будоражил лихорадочный азарт охотника, выследившего жертву, только вот добыча в этот раз попалась странная, не стандартная, и от этого еще более любопытная. Стас почувствовал возбуждение — кажется, игра будет интересной.

— Хороший клуб, — донеслось до него, и он с изумлением воззрился на совершенно спокойного следователя. — Хороший клуб, говорю, — повторил тот, заметив непонимание в глазах Стаса. — Могу тебя туда провести, если хочешь.

— Ты что несешь? — угрожающе нахмурился тот, чувствуя, что теряет контроль над собой и ситуацией. — С какой стати мне хотеть попасть в этот пидорский клуб? Я тебя спрашиваю, как ты объяснишь то, что делаешь на этом снимке, идиот!

— Мне кажется, снимок не нуждается в комментариях, — пожал плечами Артемьев. — Все и так понятно. Кстати, это мой бывший, мы расстались пару лет назад. Я и не знал, что нас тогда сфотографировали...

— Костенька, ты совсем без мозгов? — обманчиво ласковым тоном поинтересовался Стас, лихорадочно пытавшийся понять, что происходит и вернуть ускользающие бразды. — Тебе не хочется узнать, как эти снимки попали ко мне? И что я собираюсь с ними делать?

— Полагаю, — улыбнулся Артемьев, — ты решил нарыть на меня компромат. Или кто-то его тебе подсунул, может быть кто-то из тех, чьи дела у меня сейчас в разработке. Не важно. В любом случае, ты не дашь этому огласку в отделе, ведь шума будет куда больше, чем пользы. Зачем тебе лишний скандал, когда проверки идут одна за одной? Ты же умный человек, Стас. Тебе нужен крепкий, работающий отдел, без внутренних склок и внешнего контроля. Отдел, способный зарабатывать для тебя бабло. Не так ли?

— Ты не слишком ли самоуверен? — хмуро поинтересовался Стас, признавая, что в словах Артемьева таилась доля правды. Это злило и восхищало одновременно, заставляя куда более внимательно приглядываться к этому человеку. В отличие от него самого, Костю трудно было назвать незаметным. Довольно высокий, он казался даже чуть выше Стаса, но это была иллюзия, создаваемая менее громоздкой фигурой. Артемьев был тоньше, но вряд ли слабее, в том же личном деле значилось, что он мастер спорта по боевому самбо. И вот надо же ему оказаться... Стас повертел на языке бранное слово и внезапно хищно улыбнулся. — Я вполне в состоянии замять скандал, а вот для тебя последствия окажутся куда как плачевнее.

Артемьев уверенно мотнул головой.

— Если бы ты собирался это сделать, то не разговаривал сейчас со мной. Чего ты хочешь, Стас? Денег? Так я не ворую. Дело какое надо подразвалить? Так ты говори, не стесняйся. Или...

Он оперся на край стола и подался вперед, так, что его лицо оказалось в каком-то десятке сантиметров от лица Стаса.

— Или тебе просто нравится власть, а, Стас? Нравится чувствовать, как дергаются под твоей рукой другие люди, как они задыхаются, не в силах убежать? О чем ты сейчас думаешь?

— Я думаю, — едва сдерживая бешенство, рвущееся наружу при взгляде в эти смеющиеся серые глаза, выдавил из себя Стас, — что тебе нужно вернуться к своим обязанностям. Там, в обезьяннике тьма народа, ими уже должны были заняться. Пока со всеми не разберешься — останешься в отделе. Я лично проверю.

— Разрешите исполнять? — канцелярским тоном поинтересовался тот, но в его взгляде отчетливо проглядывал вызов. И это неожиданно начало нравиться Стасу. Он откинулся на спинку кресла и заложил руки за голову.

— Разрешаю.

Артемьев выпрямился.

— Эти фотографии... — начал он, и на этот раз пришел черед улыбаться Стасу.

— Я оставлю у себя, — сказал он, перебив Костю. — Пока.

— Оставляй, — легко согласился Артемьев, будто его нисколько не волновало, что в руках Стаса остается такой компромат. — Хотя, они не самые удачные. Могу пристать тебе те, где я вышел лучше.

— Вон! — рявкнул Стас, сжимая кулаки, и Артемьев буквально испарился за дверью. — Вот же сучонок!

Стас сделал несколько глубоких вдохов, восстанавливая душевное равновесие, а потом расхохотался. Что ж, хотя разговор прошел далеко не так, как он планировал, игра вырисовывалась преувлекательнейшая. Таких ему еще не приходилось ломать.

Стоило посмотреть, что из всего этого выйдет.

Артемьев действительно задержался в отделе до тех пор, пока не принес на стол Стасу скрупулезно составленные документы, переданные дознавателем. Выглядел он отвратительно бодрым, не смотря на то, что не спал уже больше суток. Только небольшая синева под глазами выдавала усталость. Интересно, когда он находит время шляться по клубам? И, если такие подробности его биографии всплыли совершенно случайно, то что еще скрывалось за этим насмешливым выражением лица? Какие еще пороки?

— Разрешите идти? — четко осведомился Артемьев, и у Стаса моментально свело скулы от его тона. Тоже решил поиграть? Ну, что же...

— Вали, — великодушно разрешил он. — Но я все проверю. Возникнут вопросы — позвоню.

Артемьева, уже предвкушавшего спокойный и беспробудный сон, заметно перекосило к немалому удовольствию Стаса. Думаешь, удастся отдохнуть? Черта с два...

Стас и сам себе не смог бы ответить, почему ему стало так важно достать, сломать это раздражающее Костино спокойствие, увидеть ярость на его лице. Только ли в вопиющей наглости, продемонстрированной при предыдущей встрече, было дело? Нет, ее, безусловно, следовало наказать, но оставалось что-то еще, цепляющее, зудящее на самой границе сознания и не дававшее покоя. Что это?

— Спасибо, что предупредил, я отключу телефон, — ответил тем временем Артемьев и, когда Стас бросил на него мрачный взгляд, рассмеялся. — Шучу. До завтра.

После его ухода руки сами собой потянулись к сейфу. Стас вновь и вновь возвращался к этим снимкам, словно находясь под наваждением. Ничем другим он не мог объяснить, почему уже который раз фотографии оказывались на его столе. Он разглядывал их пристально, будто пытаясь найти ответы на свои вопросы, или некий ключ, позволивший бы вскрыть непробиваемое хладнокровие Артемьева.

Фотография была не самого лучшего качества. Рука Кости, лежавшая на плече другого мужчины, была видна неясно, расплывчато, и Стас напрасно фокусировал взгляд, пытаясь рассмотреть что-то в легкой дымке. Почему-то ему казались важными любые подробности.

Выражение Костиного лица смотрелось непривычно, может оттого, что его глаза были закрыты, и не излучали набившую оскомину самоуверенность. Что он вообще о себе возомнил? Стас припомнил неудачный разговор и тут же помрачнел. С чего он вообще так убежден в своей безопасности?

В дежурке маялся от безделья Роман Потапов, сменивший на посту Сорокина.

— Скучаешь? — поинтересовался у него Стас, остановившись по пути на улицу. Роман равнодушно пожал плечами.

— Скучать по уставу не полагается, товарищ полковник. Что-то вы сегодня долго. Случилось чего?

— У нас тут каждый день что-то случается, — покачал головой Стас, а потом неожиданно для самого себя спросил:

— Слушай, ты не в курсе, следак этот... Артемьев... с кем в отделе больше всего общается?

— Артемьев? — удивленно переспросил не ожидавший такого вопроса Роман. — Ну... с Борькой Антиповым. Из оперов. Еще — с Машей Кировой, из следственного. Да он, в принципе, со всеми одинаково. Хороший мужик, не вредный. Денег у него всегда перехватить можно, да и вообще... Нормальный он, свой. А что-то не так? Вы, если что, плохого не думайте, он нормальный мужик.

— Нормальнее некуда, — с внезапной злостью оборвал его Стас. — Все! Работайте, нечего лясы точить!

— Так вы ж сами спросили... — опешил Потапов, и Стас, уже сто раз пожалевший, что задал вопрос, склонился вплотную к окошку.

— Я у тебя что-то спрашивал разве? — прошипел он. — Слуховые галлюцинации нужно лечить, Потапов! Я просто шел мимо твоей каморки. Все понятно?

— Понятно, — быстро кивнул тот, вспомнив с кем имеет дело. Стас неприятно улыбнулся и, кивнув на прощание, направился к выходу. Антипов и Кирова. Их стоило расспросить.

Домой не хотелось. За Антоном как обычно должна была присмотреть бабушка, поэтому вечер был абсолютно свободен. Спать не хотелось, пить тоже. Зато хорошо потрахаться Стас бы сейчас не отказался. Накопленное за сутки напряжение следовало скинуть, поэтому он, не раздумывая долго, наугад выбрал первый же подходящий номер.

— Свободна вечером? — без долгих предисловий поинтересовался он. В трубке защебетал женский голосок. — А, ну, муж — это серьезно. Бывай. Что? Нет, про завтра я тебя не спрашивал. А, даже так? Хорошо, заеду.

Убрав телефон, Стас направился к машине. Ему было все равно, что будет врать законному супругу его мимолетная пассия, ведь это были сугубо ее проблемы. Стаса интересовало в этой жизни всего два человека: мать и сын, на остальных ему было наплевать. Они были лишь орудием в его руках — в лучшем случае. В худшем — досадными препятствиями на пути к желаемому, а препятствия Стас предпочитал устранять со своего пути. Любыми способами.

Надо сказать, что он никогда не зверствовал без повода, хотя и не отличался излишними сантиментами. Жестокость ради жестокости была ему чужда, но своих целей он добивался, не слишком обращая внимание на цену, которую должны были заплатить другие. Слабые обязаны подчиниться или исчезнуть — таков самый главный закон природы.

Мотор мягко заурчал, прерывая ленивое течение мыслей, и Стас, наконец, выкинув из головы все лишнее, двинулся в сторону съемной квартиры, которую как раз держал для таких встреч.

Утро началось с неожиданного визита. Стас собирался быстро разобраться с текущими делами, а потом расспросить об Артемьеве, но его планы были бесцеремонно нарушены.

— Стас? — окликнул его Сергеев, заглядывая в кабинет. — Там тебя дама какая-то хочет, говорит — с жалобой. Что с ней делать?

— Сюда веди, — скривился Стас. Он терпеть не мог недовольных граждан с их мелочными кляузами на сотрудников отдела, но принимать их все-таки приходилось, чтобы проблема не ушла выше. Люди стали уж больно шустрые, довольно неплохо осведомленные о своих правах. Убедить их не поднимать шум обычно получалось, правда, не всегда законными способами, но результат стоил усилий. Стас, как бы то ни было, привык защищать свою территорию и своих людей, и за это ему порой прощался и нелегкий нрав, и тяжелая рука. Сергеев понятливо кивнул и исчез за дверью, а через минуту вернулся, приведя с собой молодую женщину с надменным холеным лицом.

Стасу она сразу не понравилась. Было в ее внешности нечто сразу внушающее неприязнь — самоуверенность, но не та, которая цепляла в Артемьеве, а другая, вызывавшая лишь брезгливое недоумение. Женщина грациозно опустилась на стул и посмотрела на Сергеева.

— Вы можете идти, — сказала она непререкаемым тоном, и опер поперхнулся от возмущения, а затем повернулся к Стасу, явно собираясь высказаться. Тот взглядом остановил его и указал на дверь.

— Иди, — велел он. — Я тут разберусь.

Сергеев молча кивнул и, недовольно покосившись на женщину, покинул кабинет.

— Полковник Лазарев, слушаю вас, — сухо представился Стас. Ему было достаточно одного взгляда, чтобы понять: проблема в задетом самолюбии, а не каком-то серьезном нарушении. Только вот кто умудрился обидеть это небесное создание с взглядом снулой рыбы?

— Меня зовут Надежда Васильевна Лугина, — в свою очередь представилась та, нервно комкая ремень сумочки. — Я — владелица антикварного магазина на Цветочной улице, нас ограбили месяц назад.

— И что? — не слишком вежливо поторопил ее Стас. Его разбирала досада на непредвиденную заминку, и он собирался избавиться от нее как можно скорее. Женщина взглянула на него осуждающе.

— Между прочим, мой муж, которого избили, только что вышел из больницы, — холодно заметила она. — А преступников еще и не начали искать! Я обращалась к следователю, который ведет наше дело, но он полностью меня проигнорировал! Кроме того... — она поджала губы, словно не решаясь произнести то, что хотела.

"Играет, — понял Стас и разозлился еще больше. — Богатенькая избалованная сучка. Недотраханная, судя по всему. Интересно, на кого собирается писать заяву?"

— Его фамилия — Артемьев. Он вымогал у меня взятку, — наконец решилась признаться Лугина. В ее голосе прозвучала неподдельная мука. — Да еще и высказывал непристойные намеки... предложения... Я собиралась писать заявление в прокуратуру, но потом решила, что лучше решить проблему спокойно. Поговорите с ним, иначе...

— Иначе что? — Стас подался вперед, пристально заглядывая ей в глаза. Едва он услышал фамилию следователя, которому предстояло попасть под раздачу, как кровь моментально ударила в голову. Намеки, значит? Артемьев? Внутри заскрипела, застонала, сворачиваясь, тугая пружина гнева. — Заяву в прокуратуру напишешь? Да давай, пиши! Только кому будет хуже?

— Что вы себе позволяете? — немедленно встрепенулась женщина, надменно вскинув голову. — Мы с вами, между прочим, на брудершафт не пили!

— Я себе многое могу позволить, — ухмыльнулся Стас. Его улыбка вышла кривой, приоткрытый рот смотрелся на лице уродливой расщелиной, и это создавало поистине пугающее впечатление, которое усугублялось нездоровым блеском светлых до прозрачности глаз. — А ты поостереглась бы, пигалица. В прокуратуру она собралась... После такой заявы, дело, пожалуй, возьмут под контроль, все документы будут проверены и пересмотрены. И мало ли что может выясниться в процессе... Может, ты сама мужа оприходовала, чтобы под шумок деньги украсть.

— Вы мне что, угрожаете? — изумилась женщина, моментально растеряв весь свой лоск. — Вы понимаете, что говорите? Я подам жалобу! Я найду на вас управу.

— Это вряд ли, — пожал плечами Стас. Он медленно поднялся, и Лугина инстинктивно вжалась в сиденье стула, следя за ним испуганным взглядом. — Ты ведь сейчас одна домой поедешь? В подъезд одна войдешь... А знаешь, сколько всего случается в подъездах с красивыми женщинами?

— Мерзость какая... — затравлено пробормотала та. Стас довольно хмыкнул и подошел ближе, наслаждаясь страхом в ее глазах. Таких следовало учить без жалости.

— Да нет, мерзость — это клевета на сотрудника следственного отдела. Думаешь, я хоть на секунду поверю, что он вымогал у тебя взятку? Или — тем более! — делал непристойные намеки? Да ты на себя в зеркало смотрела, курица?

Лугина тихонько всхлипнула, но Стасу было ее совершенно не жаль. Он прекрасно знал, что она врет, и это почему-то довело его до бешенства. Это что, заговор? Что в этом Артемьеве такого, что уже не первый человек собирался его потопить? Или...

Он внимательно оглядел съежившуюся на стуле женщину и решительно отмел эту мысль. Кишка тонка у нее для такой авантюры, да и не врала бы тогда про "приставания". Нет, это был кто-то другой, более опасный. Стас недовольно скрипнул зубами.

— Все поняла? — повернулся он к полностью деморализованной женщине. Та часто закивала головой. — Так катись! Чего расселась?

На лице Лугиной промелькнуло заметное облегчение, и она опрометью бросилась за дверь. Стас проводил ее пустым взглядом, а потом от души шарахнул кулаком по столу, выпуская злость. Настроение было безнадежно испорчено.

В дверь осторожно постучали.

— Можно! — не поднимая голову, отозвался Стас, и тут же услышал цоканье каблучков. — О, Маша? Проходи, садись.

— Вы меня вызывали? — немного застенчиво поинтересовалась девушка. Она пришла в отдел сравнительно недавно и как умудрялась здесь работать, оставалось для Стаса загадкой — слишком робкая, тихая на его взгляд. Незаметная. Мышиный хвостик на голове, миловидное, но не более, лицо, негромкая, неизменно вежливая речь. Взгляд всегда в пол или в сторону, но только не в глаза собеседнику. На нее Стас старался не орать: во-первых, было не за что, а во-вторых, казалось, что даже от слегка повышенного голоса у Кировой случится обморок. Вызванивать в отдел неотложку для следователя было бы немного странно.

— Вызывал, — Стас откинулся на спинку кресла и посмотрел на девушку в упор. Та привычно отвела взгляд. — Ты у нас сколько? Месяца три?

— Четыре, — негромко поправила его та. — Что-то не так?

— Нет, все в порядке, — успокоил ее Стас. — Просто я хочу знать, как работается в моем отделе. Нет ли каких проблем. Все-таки коллектив у нас преимущественно мужской, грубый. Не обижают тебя?

— Нет, что вы, — в первый раз улыбнулась та. — Все хорошо, ребята замечательные.

— Не лезут?

— Что? — удивилась Маша. — А... да нет, как можно. Я же замужем.

— Муж — не стенка, можно и подвинуть, — хмыкнул Стас, и девушка покраснела. — С кем вы там в комнате?

— С Лисициным и Артемьевым, — охотно отозвалась она. — Но у нас все в порядке, мы...

— И что, ни один, ни второй тебе не приглянулись? — перебил ее Стас. Маша, наконец, взглянула прямо на него.

— Я уже сказала, что замужем, — тихо, но очень весомо произнесла она. — Да и у Паши жена есть, а Костя... Про Костю не знаю. Но мы просто коллеги. Друзья, может быть. Стас Михайлович, если вас что-то интересует конкретное, то я вряд ли могу вам помочь. Я слишком недолго здесь работаю, а профессия приучает людей никому не доверять.

Стас прищурился. Мышка оказалась не такой беззубой, как могло бы показаться на первый взгляд. Просто сюрприз за сюрпризом. Кажется, он немного увлекся сторонними делами, забыв, что держать руку на пульсе нужно ежесекундно. Вот и молодежь начала поднимать голову.

— Девочка моя, — ласково сказал он, но в его глазах застыл лед. — Что меня интересует — не твое дело. Твое — отвечать на вопросы так, чтобы я остался доволен. Это ясно?

— Да, Стас Михайлович, — Маша смотрела мимо него, едва заметно сжав пальцы. — Но я, правда, ничего не знаю.

— Иди, — мотнул головой Стас, и следачка поспешила покинуть кабинет. — Да что ж такое-то!

Он остервенело отшвырнул от себя ручку, испытывая непреодолимое желание напиться в хлам. Вчерашний вечер не принес ему облегчения, наоборот, стало только хуже. Спешно выцепленная дамочка лишь раздражала, не вызывая никакого желания, а перед глазами назойливо мелькали те самые чертовы фотографии. Это превращалось в манию, навязчивую идею, и Стас был решительно намерен от нее избавиться. Только как?

Идея напиться становилась все более привлекательной. Это позволило бы отвлечься, очистить голову, а последние полгода у Стаса и вовсе не получалось уснуть без алкогольного допинга. Работа и постоянный контроль за окружающими изматывали его донельзя, перегружая организм, и к вечеру он приходил в совершенно неадекватное состояние, снимаемое только выпивкой. Но сегодня Антон должен был быть дома, что сильно осложняло ситуацию. Кстати, об Антоне...

Стас бросил взгляд на часы и поморщился. Стоило начинать собираться домой, чтобы не оставлять мальчишку одного слишком долго. Ради этого пришлось перенести довольно важную встречу, но Стас не особо переживал по этому поводу. Гораздо больше его волновало самочувствие матери, внезапно слегшей и оказавшейся не в состоянии присматривать за внуком. И что теперь?

В магазине Стас кинул в корзинку молоко, помня о том, что без него у Антона не обходится ни один завтрак, потом сгреб с прилавка упаковку глазированных сырков и надолго завис в мясном отделе. Сам он дома практически никогда не ел, почти всегда сразу забираясь в кровать, но ребенка все-таки следовало чем-то кормить. Как же материнское недомогание не вовремя!

"Ладно, — решил он, верно оценив свои кулинарные способности. — Закажем пиццу. Дети же любят пиццу?"

Стоя у кассы, от нечего делать он принялся разглядывать стойки со жвачками, конфетами и презервативами. Последние особо привлекли его внимание. Стратегический запас заканчивался, и Стас, не доверявший такие вещи своим временным подругам, потянулся к полке. Несколько разноцветных коробочек оказались на ленте вместе с остальными покупками. На выходе, Стас, не глядя, сунул одну из них в карман, а другие убрал в бардачок, когда распихивал по машине продукты. Дома, куда он никогда не приводил своих пассий, Стас ничего такого не держал.

— Папа, а меня завтра Мишка на день рождения пригласил, — сообщил ему сын, уминая кусок пиццы. Стас, уже наливший себе коньяка, хмуро посмотрел на мальчишку.

— Что за Мишка? Одноклассник?

— Нет, с секции, — объяснил ему Антон и, когда отец непонимающе нахмурился, внезапно осекся и опустил взгляд.

— Ну-ка! — потребовал Стас. — Что за секция? Футбол у тебя только через месяц начнется.

— Ну, с танцев... — заробев, объяснил Антон, взглянув на него исподлобья, очевидно уже пожалев, что завел этот разговор.

— Каких танцев? — опешил Стас. — Я же запретил!

Мальчишка виновато отвел взгляд.

— Я бабушку упросил, — едва слышно промямлил он. — Не хочу я на этот футбол, пап. Мне танцы нравятся...

— Я даже слышать об этом не хочу, — решительно отрубил Стас, буквально осатанев от этой новости. — Никаких танцев! Я тебе сказал. Понял?

— Понял! — выкрикнул Антон, на глазах которого появились злые слезы. — Только я все равно буду туда ходить! И ничего ты не сделаешь! Ай!

Стас, не помня себя от злости, отволок сопротивляющегося сына в его комнату и, впихнув внутрь, захлопнул дверь. Из комнаты раздалось невнятное ругательство, а потом сдавленные надрывные всхлипы. Стас без сил прислонился к косяку и оттер ладонью вспотевший лоб.

Как объяснить, что он хочет для сына добра? Что они ему дадут, эти танцы? Мальчишка должен заниматься мужским, жестким спортом, способным воспитать в нем волю и физическую силу. Только тогда он сможет за себя постоять. Только тогда он сможет выжить. И ради этого можно было применить любые методы, чтобы выбить из дурной головы всю блажь. Потом он поймет. Потом — оценит и скажет спасибо. А немного слез еще никому не вредило, убеждал он самого себя.

Безумно хотелось выпить, и Стас побрел на кухню, где на столе остался стакан с недопитой Кока-колой и надкусанный кусок пиццы.

И от этого зрелища стало еще более тошно.

Следующие несколько дней в отделе все старались ходить на цыпочках и лишний раз не попадаться на глаза своему начальнику. Стас был мрачен, срывался по любому поводу и почти не выходил из кабинета. Это имело и свои положительные стороны: во-первых, отложенные переговоры прошли более чем успешно, владелец свежеоткрывшегося ресторана согласился платить безропотно, даже не заикнувшись по поводу снижения безбожно завышенной суммы — хватило одного лишь хмурого взгляда, чтобы задавить возможные возражения в зародыше. Во-вторых, он почти не видел Артемьева.

Дома прочно воцарилось состояние холодной войны. Антон наотрез отказался разговаривать с ним, а Стас, в свою очередь, посадил сына под домашний арест, наплевав на то, что для этого ему приходилось встречать его после школы и, заперев в квартире, возвращаться на службу.

Вдобавок ко всему стала одолевать бессонница. Пить при Антоне казалось неудобным, и Стас подолгу не мог уснуть, ворочаясь с боку на бок. В голову лезли досужие мысли, отравляя горечью. Рядом за стеной мирно посапывал Антон, упрямо придерживавшийся выбранной политики бойкота. Это даже могло бы вызвать уважение, если бы не приносило столько проблем. Стасу не было все равно. Он искренне желал сыну добра, но при этом не знал, как пробить глухую стену отчуждения, давно возникшую между ними. Может, не стоило позволять ему жить у бабушки?

Тогда Стас не видел другого выхода. Он днями и ночами пропадал на службе, скрупулезно, своими руками выстраивая собственную карьеру. Ему был не нужен, даже мешал младенец, свалившийся словно снег на голову. Если бы не мать, вмешавшаяся в нужный момент, он бы, наверное, вообще не стал возиться с нежданной обузой, но пожилая женщина буквально заставила его признать Антона, угрожая иначе навсегда вычеркнуть из своей жизни единственного сына. Стас смирился с неизбежным и, надо сказать, ни разу не пожалел об этом.

Судьбой матери Антона он никогда не интересовался. Сучка, попытавшаяся женить его на себе с помощью ребенка, а потом, поняв, что ничего не выйдет, попросту бросившая младенца, не заслуживала ни права называться матерью, ни его внимания. Она исчезла без следа, и Стас от души надеялся, что больше никогда ее не увидит. Подлинной матерью Антону стала бабушка, взявшая на себя все хлопоты по воспитанию внука.

Стас сперва даже перестал появляться у нее дома, не желая иметь ничего общего с ребенком, которого не хотел и который был ему навязан. Потом, когда мать пожаловалась на здоровье, пару раз навестил ее, привозя продукты и деньги. Затем, стал появляться чаще и подолгу наблюдал за подрастающим ребенком, в котором начал угадывать собственные черты.

— Папа пришел! — восклицала бабушка, и Стас морщился, но вскоре привык. Маленький Антон смотрел на него настороженно, почти с испугом, и никогда не шел на руки, чему Лазарев был даже рад. В глубине души ему было безумно страшно, но в этом он не признался бы даже самому себе.

Потом был детский сад, и перепуганный голос матери по телефону, сообщившей, что у Антона высокая температура, а неотложка не едет уже целый час. Стас примчался почти сразу, нарушив Бог знает сколько правил дорожного движения, но на это ему было в высшей степени наплевать. Подвыпившего врача скорой помощи он тогда едва не придушил голыми руками.

В ту ночь пришло отчетливое, предельно ясное осознание: ему было не все равно, что случится с этим мальчишкой.

Забрать парня к себе он не мог — кто бы присматривал за ребенком во время его дежурств и, так сказать, вне рабочих дел? Да и откровенно светить свое слабое место было глупо, учитывая, сколько человек втайне и не очень мечтало перегрызть ему горло. Нет, решил он тогда, пусть живет у бабушки, тем более, что для нее Антон буквально стал светом в окошке. Теперь это вылилось в огромные проблемы, которые следовало решить в ближайшее время.

На Артемьева он наткнулся прямо у входа в отдел. Он курил, разговаривая с Романом Антиповым, который что-то объяснял ему, вдохновенно жестикулируя. Костя слушал, улыбаясь, и то и дело комментировал рассказ приятеля едкими замечаниями. И эта мирная, вполне обычная картина почему-то только усугубила и без того мрачное настроение.

— У вас все дела сделаны? — резко осведомился Стас у курившей парочки. Роман вздрогнул, быстро растеряв все веселье, и покосился на Костю, очевидно пытаясь понять, что делать. Артемьев, в отличие от него, был абсолютно спокоен.

— И тебе доброго утра, Стас, — с едва заметной насмешкой сказал он. — Что-то случилось?

— Пока — ничего, но скоро точно случится, — с угрозой отозвался Стас, пристально наблюдая за его реакцией. Костя, к его разочарованию, был совершенно невозмутим и, как показалось Стасу, даже немного разочарован. Самоуверенная скотина! Его, вне всяких сомнений, было необходимо проучить, но... По-особому. Лично. Заставить себя уважать. Сломать, не ломая до конца. Простой путь в этом случае был не интересен.

— У нас здесь каждый день что-нибудь, да случается, — вернул ему давешнюю фразу Артемьев, и по лицу Стаса поползла жутковатая улыбка. Он сделал шаг, оказавшись к нему вплотную и, вынув изо рта Кости сигарету, тихо произнес:

— Бросал бы ты курить, Костенька. Для здоровья вредно.

— Это приказ полковника Лазарева или личное пожелание? — глядя ему в глаза, уточнил Артемьев, и стоявший рядом Роман едва не поперхнулся. Стас прищурился.

— А это одно и тоже, Костя. Одно и тоже. Учти на будущее. Зайди ко мне, — повернулся он к Роману, и тот быстро кивнул. — Все, перекур закончен!

Разговор с Антиповым тоже ничего не дал. Роман на вопросы отвечал неохотно, сжато и только по существу, а давить Стас не решился, не желая, чтобы по отделу пошли слухи. Ему не хотелось столь явно демонстрировать свой интерес к Косте. Ничего нового он так и не узнал, и это не слишком добавило удовлетворения к жизни. Стас сосредоточено размышлял, в сотый раз разложив перед собой злосчастные фотографии. Кто и зачем их прислал? Кому насолил Артемьев? Нужно было затребовать все дела, которые он вел, но это совершенно точно привлекло бы внимание. Тогда что? Ждать. Тот, кто это сотворил, кем бы он ни был, сейчас ждет реакции, а если ее не последует, то сделает следующий шаг. И может выдать себя. Или, по крайней мере, даст больше информации для размышления. А пока оставалось лишь наблюдать и запастись терпением.

К его несказанному удивлению Артемьев пришел к нему сам.

— Нужно поговорить, — без обиняков сказал он, глядя на Стаса в упор. Тот приглашающе указал на стул, гадая, что произошло на этот раз.

— Принес обещанные фотографии? — не удержался он от колкости. Костя сперва посмотрел на него с недоумением, а потом, вспомнив, улыбнулся одними уголками губ.

— Эти уже приелись? — ехидно поинтересовался он, и у Стаса свело скулы. Ладони разом стали влажные, захотелось перегнуться через стол, чтобы стереть усмешку с Костиного лица — любым способом. Если бы Артемьев сказал еще хоть слово в том же тоне, Стас не поручился бы за свою выдержку, но тот, однако, решил не продолжать пикировку. Выражение его лица снова стало серьезным.

— Стас, я много чего в жизни повидал и на многое закрывал глаза, — сказал он. — Я все понимаю, часто жить приходится не по закону, а как получается, но всему есть свой предел.

— Ты мыслью по древу не растекайся, — не слишком вежливо прервал его Стас, заинтригованный таким витиеватым вступлением. — Либо говори, зачем пришел, либо вали отсюда. А мозг мне полоскать не надо.

— А случилось то, что кто-то из наших орлов ограбил старую, едва живую бабку, — сквозь зубы процедил Костя. — Вот, слушай.

По его словам выходило, что три недели назад на адрес был вызван наряд милиции. Оказалось, что ночью в квартиру, где жила престарелая женщина, почти не встававшая с кровати, залез вор. Грабителю в этот раз не повезло — дочка соседей возвращалась с дискотеки и, заметив приоткрытую дверь бабкиной квартиры, подняла шум. Однако приехавший наряд оказался не слишком расторопным, а может, невезение вора на этом закончилось, но ему удалось уйти, правда, без добычи. И вот тут у одного из стражей порядка возникла гениальная мысль.

Быстренько успокоив соседей и велев им расходиться по домам, он вернулся к перепуганной бабке и популярно объяснил ей, что дело возбуждать никто не будет — кражи-то не произошло. Вот если бы что-нибудь пропало, а так... Мимоходом он так же заметил, что вор вполне может вернуться, почувствовав свою безнаказанность. Но вот если бы пропало что-то ценное...

Запудрить мозги старой испуганной женщине не составило труда. Она сама отдала ему старинную икону и драгоценности, доставшиеся от матери, слезно умоляя поскорее найти преступника. Расчет был прост — в таком состоянии бабка вряд ли смогла бы добраться до отделения, чтобы проверить, возбуждено ли дело. Она почти ничего не понимала и искренне поверила улыбчивому и заботливому сотруднику милиции, не поинтересовавшись ни его фамилией, ни званием, и даже не задумавшись о том, что тот не составил протокол. Соседям же он велел ничего не говорить — мало ли что, везде недобрые люди, и бабка согласно кивала, обещая молчать.

Как ей все-таки удалось добраться до отдела — осталось загадкой. Артемьев наткнулся на нее случайно: она невнятно пыталась что-то объяснить дежурному, шамкая беззубым ртом, а тот не понимал и злился, грозясь выставить ее за дверь. Бабка подняла на Костю полные слез глаза и сказала:

— Вот...

В протянутой дрожащей руке были зажаты пара золотых колец и цепочка.

— Что? — не понял тот, и бабка всхлипнула.

— Иконку-то я зря отдала, — пробормотала она. — Иконку-то... верните. Я ж помереть могу, а как же иконка? Иконка-то... Вот, возьмите.

Она принялась совать драгоценности опешившему Косте, а тот, придя в себя, быстро уволок ее в кабинет, подальше от чужих глаз. Там-то, спустя почти час, ему удалось докопаться до правды.

— И что? — хмуро поинтересовался Стас, выслушав все до конца. — Дура твоя бабка. От меня-то ты чего хочешь?

— Я хочу, чтобы ты нашел этого урода, — холодно произнес Костя, глядя на него потемневшими глазами, — и заставил его вернуть бабке все ее вещи. Я могу понять, когда вы щиплете бандюков, но грабить стариков — это, Стас, настоящий беспредел. Ты сам-то как думаешь?

Ему это действительно важно, внезапно понял Стас. Это не поза, здесь нет выгоды — он по-настоящему зол. Пришел требовать справедливости? Смешно.

— Я думаю, что тебе надо успокоиться и попить водички, — насмешливо ответил он, и внутри что-то радостно встрепенулось при виде мимолетной судороги, прошедшей по Костиному лицу. Броня дала трещину?

"Неужели тебя можно достать, Костенька?"

— Ты что-нибудь сделаешь с этим? — уже зная ответ, спросил Артемьев. Стас демонстративно развел руками.

— А что я могу сделать? Твоя бабка сказала фамилию? Звание? Может описать внешность? Нет?

— Ладно, — Артемьев поднялся так резко, что стул со скрежетом отъехал назад. — Сам его найду. Разрешите идти?

— Стоять! — рявкнул Стас, но Костя даже не поморщился. Его взгляд был предельно красноречив, лучше любых слов говоривших о том, что он думает в данный момент о милиции вообще и полковнике Лазареве в частности. И это заставило стиснуть зубы от жгучей ярости. Стас медленно досчитал про себя до десяти, унимая вспыхнувшее раздражение. — Я никого никуда не отпускал, — уже спокойнее добавил он. — Бабка эта еще у тебя?

Костя хмуро кивнул.

— Отведи ее домой, нечего тут ей маячить. Вернешься — зайди ко мне. Хотя, нет. Лучше вечером. Все понятно?

— Предельно, — огрызнулся Артемьев. Стас бросил на него предупреждающий взгляд.

— И никакой самодеятельности, — счел нужным уточнить он. — Иди.

Когда он ушел, Стас поднялся и подошел к окну, чувствуя, как отпускает скручивающее напряжение, ставшее почти неизменным в присутствии Артемьева. Не то чтобы раньше они общались спокойно и ровно: Костя и до этого вызывал у него довольно смешанные чувства: от уважения за профессионализм до злости из-за невозможности полностью подмять его под себя. В какой-то момент, догадавшись, что стандартные методы не пройдут, Стас отступил, решив присмотреться к парню повнимательнее, а затем понял, что тот и не собирается нарушать принятые в отделе порядки. Между ними установилось некое подобие нейтралитета: Лазарев не особо лез в дела Артемьева, удостоверившись, что тот ведет их четко и как положено, а Костя, в свою очередь, не нарывался, исправно выполняя нечастые "просьбы" начальства. Пересекались они изредка, но Стаса каждый раз не оставляло ощущение, что он упускает что-то важное. Артемьев никогда не зарывался, но почему-то один только его вид вызывал глухое раздражение. Что это было? Чутье, подсказывающее об инаковости Кости? Несовпадение энергетик, как любила повторять мать? Чушь!

Стас закинул руки за голову и потянулся, разминая мышцы. Хрустнули суставы, и Стас с неудовольствием отметил, что давно уже не загружал свое тело по максиму. Следовало возобновить тренировки, может хоть тогда удастся засыпать на трезвую голову. Артемьев вот, наверняка не мучается бессонницей. Кстати, об Артемьеве...

Не сразу, но ему удалось выяснить, кто ездил в ту ночь на вызов. В сущности, Стасу было глубоко наплевать и на бабку, и на ее иконку, но это казалось хорошим поводом сблизиться с Костей. Сломать сложившийся стереотип их общения, чуть приоткрыть захлопнутую раковину, чтобы добраться до сердцевины. А, добравшись, найти слабое место. И если для этого нужно было слегка потрясти зарвавшегося урода, Стас был готов немного потрудиться.

— Мухин, ты давно в отделе работаешь? — поинтересовался он у вызванного в кабинет опера. Тот сразу напрягся: ничего хорошего такое начало не предвещало.

— Три года, — последовал незамедлительный ответ. — Да ты и сам знаешь же, Стас. Что-то случилось?

— Пока нет, — покачал головой Лазарев. Он поднялся из-за стола и медленно обошел его по кругу, приближаясь к насторожившемуся Мухину. А потом с размаху ударил его, опрокидывая на пол.

— Какого... За что? — взревел тот, пытаясь встать на ноги, но второй удар отправил его обратно.

— За то, что ссучишься, — процедил Стас, наблюдая за корчившимся на полу Мухиным. — Что ж ты, тварь, старость не уважаешь? Или у тебя матери нет? Отвечай!

— Стас, о чем ты? — Мухин затравленно вжал голову в плечи, не решаясь посмотреть на Лазарева. — Причем тут моя мать?

— Да при том, что как бы ей со стыда за тебя сгореть не пришлось! — рявкнул на него Стас и, в подкрепление собственных слов двинул ногой по ребрам. — Икону бабкину куда дел? Отвечай, сука!

— Д-дома лежит, — заикаясь, ответил тот. — Я принесу! Я верну! Стас, бес попутал!

— Это не бес, — Стас, нехорошо улыбаясь, нагнулся к Мухину, и тот инстинктивно попытался отстраниться. — Это называется жадность, Саша. А жадных надо наказывать... Икону мне принесешь. И все остальное, что у бабки взял. Понял?

— Понял! — быстро закивал тот. — Стас, я все верну, клянусь!

— Нет, не понял, — с сожалением заметил Лазарев и, выпрямившись, еще раз приложил его ногой. — Ты мне теперь очень должен, Саша, за свой косяк. Будешь отрабатывать.

— Хорошо, — выдавил из себя Мухин, рискнув взглянуть вверх. — Я все понял, Стас.

— Вот и славно, — усмехнулся тот, возвращаясь на свое место. Мухин с трудом поднялся на ноги. — Еще здесь?

Тот, держась за грудь, поковылял к выходу. Стас молча проводил его взглядом, чувствуя, как накатывает отвращение. Кем, все-таки, надо быть, чтобы спереть последнее у немощной старухи, у которой всего и было-то ценного — одна старая икона? Надо будет хорошенько прошерстить отдел. Это хорошо, что бабка на Артемьева попала, а если бы выше пошло? Глупо нарываться из-за такой мелкой выгоды. Очень глупо. А дураки могут быть весьма опасны — подставятся сами и подставят других. Его, Лазарева, в первую очередь. Что ж, спасибо Артемьеву за внимательность. Господи!

Стас обхватил голову руками и измученно застонал. Опять Артемьев! Создавалось впечатление, что на нем клином сошелся весь мир, по крайней мере, мир Стаса. О чем бы он не думал, что бы не делал, все, в конечном итоге, сводилось к нахальному следаку, вызывавшему слишком много вопросов. Что, что нужно сделать, чтобы перестать о нем думать? Узнать, кто желает его подставить? Теперь Стасу было этого мало.

Хотелось... взломать его. Заставить раскрыться, понять, в конце концов. Стас чувствовал себя странно, будто балансировал на грани, перешагнув которую рисковал потеряться, перестать видеть мир предельно четким и понятным. Пугало ли его это? До мозга костей. Могло ли остановить? Вряд ли.

— Скучаешь? — поинтересовался он, зайдя в кабинет Артемьева, предварительно убедившись, что кроме него там никого нет. Костя поднял голову, отрываясь от разложенных на столе бумаг, и усмехнулся.

— Желаешь развеселить?

Он, казалось, полностью восстановил былое спокойствие, и это плеснуло в кровь горячечного задора.

— Я тебе не клоун, — Стас в точности вернул ему ухмылку, а затем швырнул на стол небольшой сверток. Артемьев, недоуменно вскинув бровь, развернул его и приглушенно выругался.

— Надо же... Не ожидал.

Он поднял голову и весело взглянул на Стаса, ожидая объяснений. Тот пожал плечами, делая вид, что не произошло ничего особенного.

— Когда я за что-то берусь, я это делаю, Костенька. Вернешь все бабке — скажешь, что вора нашли, пусть спит спокойно. Понял?

— Понятливый, — кивнул тот и бережно спрятал сверток во внутренний карман. — Стас... Кто это был?

— Много будешь знать — сон потеряешь, — отрезал Стас и повернулся, чтобы уйти.

— То есть, Мухин за что-то другое получил? — донеслось вслед, но он не обернулся.

Видимо, сам он знал слишком много: бессонница буквально сводила с ума, делая Стаса еще более раздражительным, чем обычно. К счастью, Антона снова забрала к себе бабушка, и Лазарев с чистой душой смог, наконец, напиться. Помогало, правда, слабо. Беспокойство, вызванное так и не наладившимися отношениями с сыном, не давало покоя, кроме того, не отпускали мысли об Артемьеве, с которым так ничего и не стало ясно. Это злило, заставляло вновь и вновь приглядываться к следаку, ставшему просто какой-то одержимостью. Стас бесился, напивался в хлам, но от этого не становилось легче.

Теперь на этих фотографиях его больше интересовал второй парень, которого обнимал Костя. Он казался каким-то невзрачным, серым, явно не подходящим куда более яркому Артемьеву. Что было между ними? Секс? Что-то большее? А такое возможно?

Стас прислушался к себе и пьяно хмыкнул. Он уже загрузил в себя грамм триста водки, и теперь мрачно размышлял о том, что начинать пить на работе было не самой умной идеей. Но напряжение, скопившееся в течение последних дней, буквально рвало его на части, и Стас, поколебавшись, вытащил припрятанную бутылку.

Мысли текли медленно, будто нехотя. Во рту установился кислый вкус, который не смывался водкой, и Стас с остервенением стиснул пальцы, напряженно вглядываясь в изображение. Кто он, этот парень? Что он значил для Артемьева? Тот сказал — бывший. Знать бы еще, почему. Про случайных так не говорят. Про них вообще не говорят, не вспоминают и не фотографируются — даже ненароком. Бывший — это тот, кто что-то значил, пусть даже и когда-то.

Выражение лица Кости не давало ему покоя. На нем было написано такое явное удовольствие, что Стас мог только изумляться. Так бывает? Неужели можно испытывать нечто подобное к кому-то? У Стаса не получалось представить себе это.

— Стас, там...

На секунду Стасу показалось, что он выпил слишком много: прямо перед ним стоял Артемьев, недовольно кусавший губы при виде нетрезвого начальства. Тут же вспомнилось, что фотографии так и остались не убранными и цветным ворохом усеивали стол. Это не осталось незамеченным — Костя уже хорошо знакомым жестом поднял бровь и покачал головой.

— Что — там? — игнорируя его молчаливую насмешку, сухо поинтересовался Стас, глядя на Артемьева снизу вверх. — Опять сами разобраться не можете?

— Вообще-то, я зашел сказать спасибо, — удивил его Костя. — Но, вижу, что ты очень занят. Не буду мешать.

Он улыбнулся — провокационно, дерзко, и от этого неприкрытого вызова моментально потемнело в глазах, а в висках застучало кузнечными молотами. Стас поднял на него совершенно мутный взгляд, в котором плескался жидкий огонь, и медленно, растягивая слова, спросил:

— Костенька... а каково это — трахаться с мужиками?

Вопрос повис в сгустившемся от напряжения воздухе. Они молча сверлили друг друга взглядами, содержащими в себе куда больше, чем могли бы выразить слова. Грань, на которой стояли оба, натянулась и стала почти физически ощутимой. Ее можно было потрогать, ощутить на вкус — горьковато-терпкий, с металлическим оттенком, присущим крови. Костя внезапно мотнул головой, и наваждение схлынуло, возвращая их к реальности.

— Интересуешься? — тягуче произнес он, и у Стаса скрутило судорогой пах. Теперь он точно знал, чего хочет. — Рассказать? Или... показать? Наглядно, оно же всегда лучше, правда, Стас?

Лазарев судорожно сглотнул и поднялся, не разрывая взглядов. Почему-то казалось, что если он отвернется, то все окажется бредом, кошмарным сном, или он струсит и отступит, а отступать теперь, когда вызов брошен так откровенно и прямо, было категорически невозможно.

— За мной иди, — отрывисто бросил Стас и, быстро засунув фотографии обратно в сейф, направился к выходу. В том, что Костя последует за ним, он не сомневался ни секунды.

В машине Костя закурил, даже не спросив разрешения. Он плотно обхватывал сигарету губами, чуть выпячивая их трубочкой, то и дело касаясь пальцами рта, и в этом совершенно обычном для курильщика жесте неожиданно оказалось столько неприкрытого эротизма, что Стас едва мог вести машину, не отвлекаясь. Включенное радио нисколько не спасало ситуацию, даже дурацкие шутки с "Юмор-FM" не сбивали градус напряжения, выламывавшего каждый нерв. Предвкушение становилось почти болезненным.

Вцепившись в руль, как в спасательный круг, Стас напряженно размышлял. О том, что он полный идиот, поставил себя в кошмарно глупое положение. Едва они сели в машину, он понял, что обратного хода нет, иначе он сам перестанет уважать себя, не говоря уж об Артемьеве. Да и не хотелось отступать, если уж быть совсем честным. Вызов был брошен и принят.

Стас не представлял себе, что будет дальше. Он был твердо уверен только в одном: мужчину, сидевшего рядом, он хотел до безумия — и дело было даже не в сексе. Просто это был наиболее прямой, верный путь, который, ко всему прочему, должен был доставить обоюдное удовольствие.

"Хотя, нет, — Стас покосился вправо, пытаясь разглядеть выражение лица Кости. — Дело именно что в сексе".

А еще в том, что теперь салон всегда будет пахнуть его сигаретами, и от этого запаха не спасет ни одна химчистка. Стас буквально видел, как сизоватый дым впитывается в обивку сидений, деревянную отделку, вползает призрачными щупальцами под кожу, чтобы оставить везде свой след. Это было сродни раковой опухоли, зародившейся тогда, когда он увидел те несчастные фотографии в первый раз. Почему? Стас не знал ответа.

Он был не слишком силен в прикладной психологии, чтобы понять, почему среагировал так остро и нестандартно. Почему вместо отвращения испытал любопытство, а потом и явное желание. Стас пытался вспомнить, случалось ли с ним такое ранее, но память не подсказывала ничего подобного. Ясным было только одно: никогда еще он не испытывал такого азарта, пытаясь загнать дичь, и это стоило любых усилий. Когда еще удастся сыграть в такую игру?

В квартире Костя совершенно спокойно разулся, скинул черную кожаную куртку, небрежно бросив ее на диванчик в коридоре, а потом деловито прошел в гостиную.

— Небогато, — сказал он, оглядевшись по сторонам. Стас зашел следом и остановился, прислонившись плечом к косяку. Его била нервная дрожь так и не спавшего возбуждения, которое грозило порвать на части. Каждая минута промедления давалась нелегко, но он не хотел торопить события. Костя, однако, все понял сам.

— Извини, — его улыбка могла растопить айсберг, — я не ожидал такого продолжения дня, поэтому не подготовился. Надеюсь, ты оказался предусмотрительнее?

Стас молча показал ему упаковку презервативов, заблаговременно переложенную из бардачка в карман брюк. Костя улыбнулся еще шире.

— Молодец.

Это прозвучало как издевка. Стас, потеряв всякое терпение, быстро шагнул к нему и рывком задрал черную водолазку, стягивая ее через голову. Воздух холодной волной прошелся по разгоряченному телу, немного сбивая накал, но Костя тут же обхватил его руками и сильно, словно собираясь содрать кожу, провел ладонями по спине. Сразу стало жарко, и, словно этого было мало, чужие пальцы ловко ощупали пряжку ремня, расстегивая, а потом проскользнули под пояс брюк и бесцеремонно огладили ягодицы.

Это было странно. Незнакомо и от этого волнующе. Стас слишком привык контролировать любую ситуацию, а сейчас у него легко перехватывали инициативу, и так же просто отдавали ее обратно, подчиняясь, но так, что было видно, что это всего лишь уступка, игра. Это злило, возбуждало до предела, и остановиться сейчас уже было просто невозможно. Грань — та самая, на которой он балансировал, осталась позади, но об этом Стас переживал меньше всего.

Куда больше его волновало то, что он может облажаться, когда они оба окажутся раздетыми. Одно дело разглядывать фотографии, испытывая лишь теоретические желания, и совсем другое — оказаться в постели с голым мужиком. Можно было бы закрыть глаза и представить себе... да хоть ту же Лугину. Как она постанывает, выгибаясь, изо всех сил поднимая таз, чтобы принять его глубже, но...

Это не понадобится, понял Стас, глядя, как Костя быстро избавляется от своих вещей. Его заводило буквально все — от необычности ситуации, до пряного, мускусного привкуса кожи, в которую он впился зубами, повалив Артемьева на диван. В спальню идти не хотелось: во-первых, это были лишние секунды промедления, а во-вторых, через нее прошло слишком много женщин, а Стасу не хотелось вспоминать о них в этот момент.

Женщин сперва требовалось долго целовать, гладить, что-то говорить — иначе секс становился похожим на дрочку. Любовником Стас был не из плохих, кроме того, он был свято уверен, что лишь полный неудачник в постели получает удовольствие в одиночку. Весь шик заключался в том, чтобы самая фригидная баба кончила под тобой, извивая в экстазе, а потом просила еще — сама, добровольно. Постель, пожалуй, была единственным местом, где Стас категорически не терпел насилия.

Именно поэтому ему пришлось несколько умерить свой пыл, чтобы происходящее не стало обоюдным фиаско. Он слегка приподнялся, давая Косте возможность устроиться поудобнее, и сам, в свою очередь провел руками по напряженным мышцам спины. Член, и без того переполненный кровью, отреагировал тупой ноющей болью, и Стас понял, что медлить нельзя.

Презервативы были самые обычные, не специальные, но привередничать казалось глупым. Некоторый опыт подобного секса у Стаса имелся — исключительно с женщинами — поэтому он действовал осторожно и не спеша, несмотря на то, что возбуждение сводило с ума. Костя под ним прогнулся, прижимаясь спиной к груди, и Стас, пытаясь помочь, охватил его рукой за живот, притягивая к себе. Ладонь прошлась по влажной от испарины коже, и Лазарев с удивлением понял, что Костя тоже нервничает — и едва ли меньше, чем он сам. Это странным образом успокоило его.

— Что? — ехидно поинтересовался Стас, начиная потихоньку втискиваться в глубь неуступчивого, не желавшего поддаваться его напору тела. — Кажется, для тебя это не слишком привычный расклад?

Костя сдавленно прошипел что-то сквозь стиснутые зубы, мотнул головой и зло выдохнул:

— А ты, кажется, в этом разбираешься?

Вместо ответа Стас толкнулся сильнее, войдя до конца, и Костя подавился следующим комментарием. Но, даже если бы он произнес его вслух, Стас вряд ли бы услышал. Все, что сейчас имело для него значение — это тяжелое, сбивчивое дыхание, запах возбуждения и табака, преследовавшего его с машины, собственный зашкаливающий пульс. Всего этого было так много, что грозило опозорить его, как сопливого мальчишку. Нет, удовольствие следовало растянуть, тем более что Стас не был уверен, что рискнет пойти на такой эксперимент во второй раз.

Это походило на американские горки. Короткие передышки — только лишь для того, чтобы собраться с духом перед новым виражом. А потом — головокружительное падение, когда в крови плещется адреналин, и ты отчетливо понимаешь, что от тебя уже ничего не зависит. В какой-то момент Костя ухватил его за руку и бесцеремонно пристроил ее на собственный пах, недвусмысленно намекая, чего хочет, и Стас почему-то беспрекословно подчинился, обхватив ладонью напряженный член. Глубокий облегченный выдох стал ему наградой, и узнать, способен ли он добиться большего, вдруг стало нестерпимо важным, почти необходимым. Стас отстранился, игнорируя возмущенное восклицание и, поднявшись, стащил Костю на пол, заставив улечься на спину. Тот насторожено наблюдал за ним, не понимая, что он задумал. А Стас, мимолетно удивившись тому, что его ничуть не смущает мужское тело под собой, продолжил начатое.

Так было удобнее. Теперь он мог видеть малейшую реакцию на свои действия, и та не заставила себя ждать. Хваленое Костино спокойствие дало трещину по всем направлениям, он до крови прокусил губу, на лбу крупными каплями выступил пот. Он то и дело откидывал голову назад, открывая горло, и эта иллюзия беззащитности подливала масла в и без того бушующее пламя. Стас уже не сдерживался, поняв в какой-то момент, что сейчас можно отпустить себя, раствориться в этом жидком огне, который, как в зеркале, отражался в глазах напротив. А потом его полностью накрыло этим огнем.

Ощущения были совершенно другие. То, что всегда давалось само собой, теперь казалось подаренным, уступленным добровольно, но оно так же легко могло быть и отнято, и бог знает, что тогда произойдет.

Не было никакой прелюдии, никакой полноценной ласки, даже самого мизерного подобия нежности. Никакого обмана и самообмана, никаких обещаний и уговоров. Оба точно знали, чего они хотят, и давали это друг другу — не больше и не меньше. В самый раз.

Не успев даже отдышаться, Стас почувствовал, что его довольно бесцеремонно скидывают на пол. Костя поднялся, и на его лице на секунду промелькнуло странное выражение, похожее на растерянность. Однако он быстро взял себя в руки и улыбнулся.

— Ванная там?

Стас кивнул, неприкрыто разглядывая Артемьева — уже спокойно, без морока возбуждения. Он подспудно ждал, что теперь нахлынет естественное отвращение к тому, кто с такой легкостью лег под него, не пытаясь сопротивляться, но почему-то ощущал лишь приятную расслабленность. Все остальное пока отходило на второй план, не имея существенного значения. Артемьев, заметив его взгляд, потянулся, явно красуясь, и, захватив одежду, направился в ванную. Вскоре оттуда донесся шум воды.

Начав замерзать, Стас нехотя поднялся с пола и, быстро натянув штаны и футболку, найденную в шкафу, отправился на кухню, вспоминая, осталось ли в холодильнике хоть что-нибудь съестное. Есть хотелось ужасно.

Наскоро соорудив себе бутерброд, Стас на мгновение заколебался. Что делать дальше? Рано и поздно Костя выйдет из душа, и что тогда? Будь на его месте одна из периодически посещавших эту квартиру дамочек, варианты оказались бы предельно просты. Выставить за дверь, предварительно вызвав такси, если секс оказался не очень, или предложить вино и продолжить, если все прошло на высоте. Сегодняшний сценарий с уверенность было отнести ко второму случаю, но...

Стас представил их двоих, чинно распивающих вино на этой кухне, и поморщился. Он получил все, что хотел, перелистнул эту страницу своей жизни, наконец, излечившись от помешательства, пусть и таким странным способом. Стало быть, Костю следовало выпроводить, желательно спокойно, дабы не осложнять дальнейшую совместную работу. В конце концов, разве кто-то заикался о большем?

Неожиданно хлопнула входная дверь. Стас вздрогнул, точно помня, что запирал ее изнутри на засов, а потом внезапно сообразил, что шума воды уже давно не слышно. Пораженный неожиданной догадкой, он бросился в коридор и расхохотался. Вещей Кости, как и его самого, в квартире не было.

Это сильно упрощало ситуацию. Стас, удовлетворенно мурлыкая под нос какую-то скабрезную песенку, выученную им на заре беспокойной юности, вернулся на кухню и поставил чайник, желая перекусить перед возвращением домой. Оставаться здесь не было никакого желания. Все было бы хорошо, но...

Внутри исподволь нарастало странное недовольство. Стас прислушивался к своим ощущениям и не мог понять, что не так. Он получил то, что хотел — просто, без проблем, Костя даже ушел сам, не создав неловкости. Спокойно, будто его ничуть не волновало, что Стас подумает о нем, будет ли настаивать на продолжении, или удовлетворится случившимся.

"Вот оно! — внезапно сообразил он. — Гаденыш ушел, даже не поинтересовавшись моим мнением на этот счет! Не спросив разрешения, в конце концов! А если у меня были еще планы на его задницу?"

Неожиданно он вспомнил, что вообще-то собирался расспросить Костю о том, кто бы мог желать его подставить, и рассердился на себя еще больше. Как глупо! И как теперь подступиться к нему снова? Все пошло не так, как планировалось. С чего он вообще решил сразу выпроводить Артемьева, так и не поговорив?

По всему выходило, что его желания не слишком-то интересовали Костю. Тот согласился на его в высшей степени странное предложение исходя исключительно из каких-то своих соображений, а, осуществив желаемое, просто свалил, не соизволив даже попрощаться. Ему было все равно? Или... Стас вспомнил, что Костя явно выглядел растерянным, будто получил не совсем то, на что рассчитывал. Кровь тут же ударила в голову, заставив заскрежетать зубами.

Могло ли случиться так, что ему попросту... не понравилось? Эта мысль больно ударила по самолюбию, и тут же была отметена, как не состоятельная. Настроение, однако, было безнадежно испоганено. Стас раздраженно выплеснул недопитый чай и принялся собираться домой, ругая себя на все корки за то, что влез в эту авантюру. Постепенно приходило понимание: еще ничего не закончилось.

Дома было пусто. Антон все так же жил у бабушки, и Стас вдруг впервые в жизни ощутил, как холодно и тихо в его огромной квартире, на покупку и отделку которой ушло столько сил и денег. Четыре комнаты, одна из которых служила кабинетом, другая гостиной, третья — спальней и, четвертая, почти все время пустовавшая, — детской. Стас не скупился: у Антона всегда была самая лучшая техника, самые дорогие игрушки, множество книг и фильмов. Его комната — что здесь, что у бабушки, — была мечтой любого подростка, но сейчас, зайдя в нее, Стас увидел лишь холодные мертвые стены, не несущие на себе ни единого следа их маленького владельца. Присутствие Антона здесь не ощущалось совершенно, хотя он совсем недавно провел тут несколько долгих дней. В одиночестве, в основном. Стас вспомнил, что за все это время они едва ли обменялись парой фраз. Нет, в первый день Антон был весел и общителен, но потом всплыли эти танцы, и все пошло наперекосяк. Может, не стоило так давить? Черт с ним, с этим футболом, можно было бы найти что-нибудь другое, лишь бы не эти дурацкие танцы. Стас выругался про себя и осторожно затворил дверь. На кухне его ждал ежевечерний коньяк, и, если повезет, сегодня он сможет уснуть без сновидений.

С утра жутко болела голова. Судя по взгляду дежурного, внешне Стас тоже выглядел неважно, но такие мелочи его сейчас отнюдь не смущали. Около своего кабинета он столкнулся с Артемьевым, точнее это тот едва не сбил его с ног.

— Что ты так носишься? — охнув от боли, пронзившей виски, рявкнул на него Стас. Перед глазами плясали черные пятна, желудок стиснуло сильным спазмом, грозя выдавить из него все содержимое. Кажется, зря он вчера достал вторую бутылку: почти литр крепкого алкоголя без закуски, не считая съеденного бутерброда, оказался практически смертельной дозой. Мир на мгновение уехал влево, а потом выправился, когда Стаса ухватили за локоть и вернули вертикальное положение.

— А я сидеть не могу, — усмехнулись в самое ухо, и Стаса затошнило еще больше, как только он сообразил, что имел в виду Костя. — А ты, я вижу, стоять ровно. Пойдем.

— Не наглей, — вяло одернул его Стас, и, поведя плечом, чтобы освободиться, вошел к себе в кабинет, захлопнув дверь прямо под носом Кости. Больше всего на свете он хотел забыть вчерашний день.

Хотел, но не мог. Утром, садясь в машину, он снова почувствовал сигаретный запах, а, зайдя в отдел, первым делом стал выискивать Костю взглядом. Одержимость никуда и не думала пропадать, она лишь усилилась, подпитанная скудной подачкой. Правду говорят: коготок увяз, всей птичке конец. Но Стас был твердо намерен не сдавать позиций.

С алкоголем он тоже собирался завязать — на ближайшее время. Бессонница, хоть и изматывала, но была куда меньшим злом, по сравнению с просто ударными дозами спиртного. Да и в отделе не стоило появляться в таком виде, чтобы не потерять авторитет.

Отсутствие алкоголя он возмещал сексом. За две недели Стас, кажется, прошелся по всем своим более-менее постоянным подругам и даже снял парочку новых, но это не приносило былого удовлетворения. Ссора с Антоном, неудачная попытка с Костей занимали его мысли почти все время, и он не знал, как решить две эти проблемы. Антон разговаривал с ним подчеркнуто сухо, лишь отвечая на вопросы, и пробить эту глухую оборону не получалось. С Костей же все было еще сложнее.

Он, в отличие от сына, Стаса не избегал, улыбался по-прежнему открыто и насмешливо, но сам на контакт не шел, от разговоров увиливал, а предложить ему снова прокатиться в ту квартиру Стас не мог — самолюбие не позволяло. Ситуация целиком и полностью зашла в тупик, но тут вмешался случай в виде следователя прокуратуры. Его визит оказался подарком судьбы, правда, Стас не сразу это осознал.

Сперва он почувствовал лишь глухое раздражение при виде слишком серьезного, преисполненного осознанием собственной важности, следака, разложившего перед ним принесенные документы.

— Как вот так получается, товарищ полковник? — гнусаво нудил тот, тыкая пальцем куда-то между строк. — Это ведь или совершенно вопиющая халатность, или...

— Или — что? — холодно осведомился Стас, уже понимая, куда тот клонит. Костя, Костя, как же ты так облажался? Хотя, очевидных промахов заметно не было, чтобы раскопать этот косяк, следовало сознательно рыть в нужном направлении, ища несоответствия. Что это? Случайность или очередная подстава? Ситуация становилась очень интересной. Сперва — фотографии. Потом — жалоба от Лугиной. Теперь — проверка из прокуратуры.

— Или злонамеренное искажение фактов с целью скрыть преступление, — ответил ему следователь.

Леонид Сергеевич Махов, вспомнил Стас. Имя-то какое дурацкое. Леонид.

Он откинулся назад, с хрустом разминая пальцы.

— И что дальше?

— Как — что? — изумился тот. — Будем проводить расследование, допросим этого самого Артемьева, а потом примем решение. Если это халатность, то ограничимся выговором, а если нет, то...

Он развел руками, не договорив, но все и так было предельно ясно. Стас, прищурившись, оглядел его с ног до головы. Щуплый, дерганый, въедливый, судя по всему. Если еще и идеалист, то дела и вовсе из рук вон плохо.

— Ну, почему же, — Стас резко подался вперед, заставив Леонида вздрогнуть. — Это далеко не единственные варианты. Артемьев — один из лучших следаков в моем отделе, я не позволю его топить. Особенно, на заказ. А ведь это был заказ, верно?

— Вы зря мне хамите! — взвился тот, нервно переплетая пальцы и потирая ладони друг о друга. — Я на заказ не работаю и взяток не беру, в отличие от этого вашего Артемьева! Нам поступил сигнал от бдительных граждан, мы сигнал проверили, вскрылись соответствующие нарушения. Теперь попрошу вызвать данного товарища сюда, в кабинет, для предварительного разговора. Вы, надеюсь, не возражаете?

— Я-то не возражаю, — недобро усмехнулся Стас, и Леонид поспешил отодвинуться от него подальше — на всякий случай. — Только вот незадача, нет его в отделе. В отпуске Артемьев. За свой счет. По семейным обстоятельствам. Может, мы можем решить этот вопрос как-то между собой, без него?

— Если вы намекаете на взятку, — с чувством собственного достоинства выспренно произнес тот, — то оставьте ее себе. Не всех еще в нашей системе можно купить.

Стас подавил порыв сообщить придурку, что происходит с теми, кого купить не удается. Нет, чутье подсказывало ему, что не стоит действовать напролом, давя силой — с этим фокус может не пройти, и проблем окажется в разы больше. Чертов Артемьев! Вечно от него одни неприятности! Но, как бы то ни было, позволять прокурорским рвать его на части, Стас не собирался. Вот еще! У него были свои, далеко идущие планы, в которые совершенно не входило вмешательство посторонних.

— Когда это пятьдесят грамм хорошего коньяка считались взяткой? — совладав с собой, усмехнулся он, и Леонид недоуменно посмотрел на него из-под белесых ресниц. — Сейчас как раз время обеда. Может быть выйдем, перекусим? А потом вернемся и хорошенько разберемся во всем этом деле. Мне тоже не нужны лишние проблемы.

Он развел руками, как бы признавая ту власть, которую имел над ним, полковником милиции, этот невзрачный серый человечек, и тот сразу приосанился, ощутив свою значимость.

— Вы ведь не откажетесь пообедать со мной за компанию? — заискивающе улыбаясь, Стас подлил масла в огонь. — Хотя, при вашей загруженности выкроить время на еду очень трудно...

— Вообще-то, перекусить было бы недурно, — смущенно признался Леонид. — Только вот...

— О финансах не беспокойтесь, — заверил его Стас и поднялся на ноги. — Я тут знаю одно неплохое заведение.

"Неплохое заведение" было рестораном, принадлежащим одному грузину, исправно платившему Стасу за "крышу". Едва Лазарев в сопровождении прокурорского следака очутился в зале, как к нему тут же подлетел сам хозяин заведения, подобострастно улыбаясь и всячески демонстрируя гостеприимство.

— Мы пообедать, — сказал ему Стас и незаметно мотнул головой в сторону. Тот моментально понял намек — нужно было поговорить приватно.

— Проходите, вот у нас тут очень удобный столик. Тихо, спокойно. Я сейчас пришлю официанта. Что-нибудь желаете сразу?

— Туалет у вас где? — осведомился Стас и повернулся к Леониду. — Вы пока заказывайте, не стесняйтесь, а мне отойти надо. Сейчас вернусь. Ну?

Последнее восклицание относилось уже к хозяину ресторана. Тот засуетился, махнул рукой, приглашая следовать за собой. Оказавшись в соседнем зале, Стас остановился и положил ему руку на плечо.

— Баграт, — спокойно сказал он, глядя на настороженного грузина. — Этого козла надо напоить. В хлам. А потом — раскрутить на бабки по полной. Зови своих архаровцев, ну, тех, которые тут по ночам играют.

— Да кто играет-то? — начал отнекиваться Баграт, и Стас несильно нажал на болевую точку между косточек плеча. Грузин ойкнул и попытался вывернуться из-под ставшей железной хватки.

— Не надо мне врать, — чеканя слова, предупредил его Стас. — Если бы я хотел закрыть твоих ребят, то давно бы уже сделал это. Зови их, пусть подготовятся. Понял? И девочек найди. Эту... как ее... Диану свою зови, она девка видная, этому хмырю такие и не снились. Ну? Понял?

— Понял, — сдавленно буркнул тот, и Стас, отпустив его, повернулся, чтобы вернуться к Леониду. — Стас...э-э-э... а туалет?

— Не бойся, — ухмыльнулся тот, ненароком показав зубы. — Не обоссусь.

Через два часа Леонид уже пребывал в нужной кондиции. Он взахлеб жаловался Стасу на жизнь, на нелегкую судьбу и собачью работу, а тот кивал, поддакивал и наливал следующую порцию. Вскоре эту миссию взяла на себя Диана — высокая эффектная брюнетка с живыми и блестящими карими глазами. Горячая девка — это Стас знал по опыту. Ему самому досталась миниатюрная блондинка, буквально прилипшая к нему с первых же секунд. В другое время он бы, не колеблясь, увез ее к себе или поднялся в специально отведенные комнаты на втором этаже ресторана, но сегодня было не до этого. Девица что-то обижено пискнула, когда он грубо отодвинул ее в сторону, чтобы не мешала, но Диана недовольно зыркнула на нее глазами, и та притихла. Стас огляделся и, заметив выглядывавшего из-за занавеси Баргата, кивнул. Тот тут же исчез, а через несколько минут появились двое молодых ребят — тоже в сопровождении шлюх.

— Какие люди! — один из парней просиял, словно начищенный пятак и плюхнулся рядом с Леонидом, который пьяно улыбнулся, вряд ли соображая, с кем имеет дело. — А чего сидим просто так? А где водочка?

— Да мне, пожалуй, хватит... — забормотал Леонид, но Диана, обвив руками за шею, быстро отвлекла его поцелуем. На столе благодаря расторопному Баграту моментально появился графин с водкой, а потом, спустя некоторое время — и колода карт. Леонид и сам, скорее всего, не понял, как согласился на игру — он ничего не видел и не слышал кроме шикарной женщины, сидевшей рядом, и карты взял скорее машинально, чем осознанно. Сначала ему везло, раззадоренный выигрышем, он стал делать ставки решительнее, рискованней, целиком и полностью уверовав в удачу. Спустя несколько партий скудное содержимое его кошелька перекочевало на стол, и он, слегка протрезвев, испуганно посмотрел на Стаса.

— Можно в долг, — шепнула ему Диана, поглаживая по бедру. — Ну, давай же...

И игра продолжилась.

Леонида Стас снова увидел только вечером следующего дня у дверей собственного кабинета. Тот выглядел изрядно помятым и взъерошенным, а в глазах отчетливо плескалась паника. Заметив Лазарева, он, как подпаленный, кинулся к нему.

— Что произошло? — пронзительный голос заставил Стаса поморщиться, и он, ухватив Махова за локоть, быстро впихнул в кабинет, пока происходящее не стало привлекать внимание.

— А я уж думал, куда это вы запропастились, — издевательски улыбнулся он, и Леонид бросил на него ненавидящий взгляд.

— Это все вы подстроили, да? — процедил он, сжимая кулаки в бессильной злобе. — На меня повесили долг! На меня, следователя прокуратуры! А когда я попытался послать их к черту, показали фотографии! Там я пьяный, с какой-то шалавой! И с картами! Да меня ж за это... А еще они забрали мои документы! Угрожали моей семье!

Он обхватил голову руками и, всхлипнув, опустился на стул. Стас спокойно вытащил из шкафа стакан и, плеснув в него воды, протянул Леониду.

— На, выпей и подбери нюни, — холодно сказал он, и Леонид поднял голову, затравлено глядя на него снизу вверх. — Дурак ты. Вчера мог бы заработать и неплохо, если бы не кочевряжился и не строил из себя святую невинность. Взял бы денег, и все были бы довольны. А теперь...

— Чего вы хотите? — тут же встрепенулся тот. — Чтобы я закрыл дело? Этого вы хотите?

— Хочу, — кротко согласился Стас. — А так же я хочу первым узнать, если относительно Артемьева или кого-то еще из моего отдела начнется проверка. Все понятно?

— Понятно, — обреченно выдохнул тот и закрыл лицо руками. — А с долгом?..

— С долгом я разберусь, — успокоил его Стас, и следак заметно повеселел. — А вот фотографии, не обессудь, приберегу пока. Вдруг ты снова принципиальным сделаешься...

— Вот из-за таких уродов у нас вся милиция прогнила, — Леонид посмотрел на него с ненавистью. — Нелюди, б-бандюганы... выродки.

Стас, наклонившись, осторожно вынул у него из рук стакан и, выдержав паузу, сильно сжал в кулаке. Леонид ахнул: прямо ему на колени брызнули осколки, из разрезанной ладони закапала кровь. Зрелище было кошмарным, особенно если учесть, что несколько осколков так и остались в ране. Стас, казалось, не замечал этого, в его глазах замерло поистине безумное выражение, делавшее радужку почти прозрачной.

— Кажется, надо было привести в действие самый первый план, — жутковато улыбаясь, сказал он, держа руку, из которой все еще сочилась кровь, прямо перед лицом побледневшего Леонида. — Нет человека — нет проблемы. А? Как ты думаешь, еще не поздно? Такая гнида, как ты не заслуживает жизни. Ты же под своих копаешь, падла, да еще и с удовольствием. Может, отдать тебя этим ребятам? Они ж с Кавказа, у них разговор короткий.

— Не надо! — Леонид быстро замотал головой. — Хорошо, я все сделаю, как договорились! Только... уберите... уберите это!

— Это? — Стас поднес окровавленную руку ближе, и следак сдавленно ойкнул, а потом прижал ладонь ко рту, борясь с тошнотой. Стас выпрямился и отошел к столу.

— Свободен, — отрывисто бросил он, а когда обернулся, Леонида в кабинете уже не было. Стас усмехнулся. Он быстро вынул застрявшие в ладони куски стекла, а затем здоровой рукой выудил из кармана телефон.

— Баграт, — сказал он, когда ему ответили. — Считай, что за следующий месяц ты мне ничего не должен. И рассчитайся с ребятами. Все, до связи.

Нажав отбой, он странно улыбнулся, чувствуя, как разбегается по крови особое, острое предвкушение. Теперь у него был железный повод потребовать у Кости объяснений. А потом, может быть, и благодарности.

Заметно сникший Махов сообщил ему все, что знал, только вот информации оказалось немного. По всему выходило, что под Артемьева копал кто-то из своих, из отдела, и это не радовало. Подобная грызня не могла привести ни к чему хорошему, да знать, что рядом работает человек, способный на подобные вещи, было неприятно. Сегодня ему помешал Артемьев, а завтра кто? Следовало разобраться в этом деле — уже исходя из собственных шкурных интересов. Крысятничество требовалось давить в зародыше.

В кабинете, кроме Кости, оказалась еще и Маша, задержавшаяся дольше, чем обычно. Стас бросил на девушку всего один взгляд, и та, правильно оценив ситуацию, быстро засобиралась домой. Пока она спешно запихивала свои вещи в сумочку, оба мужчины молча разглядывали друг друга, обоюдно пытаясь прочитать мысли другого. Каковы были успехи Кости на этом поприще, Стас мог только догадываться, но сам он нисколько не продвинулся в догадках. Лицо Артемьева было все так же непроницаемо, только в глазах затаилось некое незнакомое выражение. Ожидание? Предвкушение? Понимание? Стас не смог подобрать правильного слова и это его взбесило.

— Чему улыбаешься? — недовольно поинтересовался он, когда за Машей закрылась дверь, и губы Кости дрогнули в едва уловимой усмешке. — Весело тебе?

— Не вижу причины плакать, — пожал плечами Костя. Он демонстративно потянулся, хрустнув суставами, и, заложив руки за голову, улыбнулся уже совершенно откровенно. — А у тебя что-то случилось, Стас?

Вежливо равнодушное любопытство, прозвучавшее в его голосе, вывело из себя окончательно. Стас прищурил глаза, моментально сделавшись похожим на готового к броску тигра, и резко шагнул вперед.

— Случилось, Костенька, — сказал он и, подавшись навстречу Артемьеву, оперся ладонями о стол. — Только не у меня, а у тебя. Тебя кто работать учил, а? Что ты мне тут устраиваешь? Предупреждаю: если из-за тебя у меня будут проблемы — вылетишь из отдела как пробка из бутылки.

— Ты перешел на шампанское? — Костя задал вопрос так живо, будто это и в самом деле интересовало его больше всего. Стас с силой ударил по столу открытой ладонью.

— Ты меня вообще слушаешь?

— Слушаю.

Костина улыбка нисколько не померкла. Стас сделал глубокий вдох, стараясь подавить плеснувшую в кровь ярость, вызванную одним только видом этой непробиваемой уверенности. Что бы он сделал, будь на месте Артемьева кто-то другой? Ударил бы, как Мухина? Подставил, как Махова? Вряд ли с Костей прошел бы хоть один из этих вариантов. Тогда что?

— Думаешь, я не вышвырну тебя потому, что мы трахнулись? — прищурившись, поинтересовался Стас и улыбнулся в ответ, только в его улыбке вместо веселья проступила недвусмысленная угроза. — Я не собираюсь все время прикрывать тебя от проверок.

— Все время? — Костя подался вперед, неотрывно глядя Стасу в глаза, и облокотился об стол. — Значит, один раз уже сделал?

Стас почувствовал себя загнанным в ловушку. Вопрос, заданный нарочито мягким тоном, прозвучал так, будто он совершил что-то постыдное, проявил слабость. Схлынувшая было злость подняла голову с новой силой.

— Да потому что мне не нужны проверки в отделе, — кривя губы в усмешке, процедил он. — Даже если они касаются ублюдка вроде тебя. Все честно: один раз я тебя поимел — один раз отмазал. На большее не рассчитывай, Костенька. Или ты, как все бабы, считаешь, что секс к чему-то обязывает?

Это "как все" было сказано нарочно, с нажимом, с желанием уязвить побольнее. Это словно ставило Костю ниже на ступень, в подчиненное, зависимое положение не только на службе, но и в целом. Не то чтобы Стас действительно считал так, просто хотелось ударить в ответ, реализовав постулат, гласивший, что лучшая защита — это нападение. Теперь ответ был за Артемьевым, и Стас при всей своей проницательности не мог предсказать, каким он будет. Костя, казалось, тоже размышлял об этом. Он внимательно вглядывался в лицо Стаса, будто пытаясь понять, насколько тот серьезен, и это задумчивое, немного снисходительное молчание, выводило из себя, заставляло нервничать. Не пронять? Неужели?

— Так что на этом все, Костенька, — добавил Лазарев и выпрямился. — Вряд ли меня потянет на эксперименты второй раз.

Толстая папка, лежавшая на краю стола, больно врезалась в пах, попав сгибом прямо по возбужденному члену. У Стаса перехватило дыхание, он согнулся пополам, ловя открытым ртом воздух. Костя, не теряя времени даром, выскользнул из-за стола и в одно мгновение оказался позади, прижимаясь грудью.

— А это у тебя так служебное рвение выпирает? — насмешливо поинтересовался он, проведя ногтем по молнии стасовых брюк. Стас, восстановив дыхание, выругался.

— Эмоционально, — кивнул Костя и прижался плотнее. — Но не информативно. А вот это... — невесомое поглаживание превратилось в полноценную ласку, — куда как более показательно. Как ты думаешь?

В данный момент Стас не думал никак. Нечем было. Мозг, казалось, расплавился и стек, полностью сосредоточившись в паху, подрагивая от ставших более смелыми прикосновений.

— Дверь, — только и смог прохрипеть он, и усилием воли сдержал разочарованный рык, когда Костя молнией метнулся к двери, чтобы запереть ее. Эта передышка, однако, оказалась весьма кстати: Стас смог немного прийти в себя и восстановить контроль за происходящим. Поэтому, вернувшийся Артемьев был тут же притиснут к столу. Он, как ни странно, не особо сопротивлялся. Его руки свободно гуляли по телу Стаса, словно изучая быстрыми, жалящими прикосновениями, от которых становилось неимоверно горячо. Тот отвечал, еле сдерживаясь, чтобы не повалить Костю на стол прямо тут, в кабинете. Чертенята, пляшущие в серых глазах, отнюдь не способствовали его выдержке, а в паху уже разгорелся небольшой пожар. Костя, словно этого было мало, плотоядно облизнулся.

— Я опять не подготовился, — усмехнулся он. — Вся надежда на твою предусмотрительность.

— Экономишь на презервативах? — не удержался Стас. — Как это...

По-бабски, хотел сказать он, но в последний момент передумал. Шпилька показалась слишком мелочной, глупой, да и могла все испортить. Ведь, как ни крути, своего он добился — от Костиного спокойствия не осталось и следа. От его, правда, тоже.

— Через десять минут за углом, — сказал он вместо планируемой гадости. — Ждать не буду, не придешь — значит, уеду. Понятно?

— Предельно, — шало улыбнулся Костя, и Стасу стоило огромного труда отстраниться. Каждый нерв превратился в натянутую струну, и именно поэтому стоило переместиться куда-нибудь в более безопасное место. В ту самую квартиру, например. Будет слишком сложно объяснить дежурному вполне характерный шум, раздающийся из кабинета следователей, и тогда не оберешься слухов. Стас не желал этого: светить их более чем странные отношения было лишним.

Остановившись за углом, Стас считал про себя секунды. Отчаянно хотелось уехать, но он не мог заставить себя притронуться к рулю, поэтому сидел, откинувшись на спинку сидения и уставившись прямо перед собой. Костя, приоткрыв дверцу, ужом проскользнул на место пассажира и быстро пристегнулся.

— Чего ждем? — деловито поинтересовался он, и Стас, втопив педаль, бросил машину вперед, встраивая в поток.

В этот раз Костя не курил. Какой бес в него вселился, так и осталось для Стаса загадкой, но он два раза едва смог справиться с управлением, когда по его бедру в совсем не невинной ласке проходилась горячая ладонь. Костя развлекался от души. Он будто невзначай касался руки Стаса, которой тот переключал передачи, и одного этого хватило бы с лихвой, но прикосновения становились откровенными, интимными, возбуждающими. Надо сказать, у него получалось. Стас стиснул зубы, старательно игнорируя провокации, но это удавалось все труднее. Когда они оказались в квартире, у него окончательно сорвало голову.

Он не думал о том, что на плече Кости останется синяк, когда случайно впечатал его в косяк, промахнувшись мимо дверного проема. Артемьева, кажется, тоже слабо заботили такие мелочи. О том, что с формой стоит обращаться бережнее, забыли на первой оторванной пуговице, но потом все-таки вспомнили и сумели взять себя в руки — ровно настолько, чтобы избавиться от одежды, а потом безумие накатило снова.

В этот раз Стас успел испугаться. Костя совершенно не высказывал желания уступать, то ли все-таки задетый неумной подколкой Стаса по поводу презервативов, то ли просто желая сменить расклад, но ситуация грозила стать аховой. Кровать, видавшая всякое, жалобно скрежетала, с трудом выдерживая возню двух тяжелых тел, больше напоминавшую борьбу, чем секс, но до этого никому не было никакого дела. Пульс зашкаливал, возбуждение вышибало из головы все связные мысли, оставляя лишь инстинкты и одно единственное желание. Стас смотрел в ставшие непривычно темными серые глаза, растерявшие все свое хваленое самообладание. Там, на самом дне расширившихся черных зрачков, сияла его личная бездна. Шаг вперед грозил неминуемым падением, но пути назад уже не существовало.

"Я просто трахну его, и все пройдет, — лихорадочно пронеслось в голове. — Господи, пусть оно пройдет!"

И в этот момент Костя поддался.

На этот раз Стас не дал ему сразу же уйти в ванную, прекрасно зная, чем это закончится. Поговорить все-таки было нужно, а момент как раз располагал: Костя еще не успел опомниться и спрятаться обратно в свою раковину. Было приятно видеть на его лице ту самую, мелькнувшую в первый раз растерянность, даже недоумение, будто он сам не слишком хорошо понимал свои ощущения. Этим стоило воспользоваться.

— На тебя настучали, — сообщил он, внимательно наблюдая за реакцией Артемьева. Тот даже бровью не повел.

— У нас все время на кого-нибудь стучат. Кто-то всегда остается недоволен разбором дела: или козлы отпущения, или терпила. Ничего нового.

— Это был кто-то из своих.

На этот раз ему удалось добиться заинтересованного взгляда.

— Почему ты так решил?

— Опыт, — пожал плечами Стас. — И информация. Подробности тебе ни к чему, но факты таковы: под тебя копает кто-то из отдела. Кто-то, хорошо знакомый с твоими делами — выбрал же то, к которому был повод придраться. И неплохо осведомленный о твоей личной жизни, причем достаточно давно. Этим фотографиям сколько лет?

На этот раз Костя надолго замолчал. Было видно, что он напряженно думает, не спеша отвечать на этот, в общем-то простой вопрос, и Стас терялся в догадках о причинах такой заминки.

— Это было три года назад, — наконец произнес Артемьев, глядя в сторону. — Когда я пришел работать в отдел, мы уже расстались. Никто из тех, с кем я работаю сейчас, не мог знать об этом.

— А он? — продолжать гнуть свою линию Стас. — Может, застарелая обида? Как его зовут? Нужно найти его и...

— Нет! — вспышка ярости была такой яркой, что Лазарев осекся на полуслове и удивленно посмотрел на мгновенно подобравшегося Костю. Тот стремительно соскочил с кровати и начал одеваться.

— Не смей к нему лезть, Стас, — глухо, даже не пытаясь замаскировать угрозу, сказал он, натягивая брюки. — Это не твое дело.

— Да? — нехорошо прищурился тот. — А проверки — тоже не мое дело? А возможные проблемы?

— С проверками — если они будут — я разберусь сам, — отрезал Костя и повернулся к Стасу. — Не трогай его. Даже не вздумай. Он не причем. Он сам меня бросил, так что у него нет причин гадить мне. Понятно? — передразнивая манеру Стаса, спросил он, и тот скрипнул зубами от злости. Разговор явно не складывался.

— Я сам решу, что мне делать, — процедил он, глядя на Костю в упор. Тот закончил одеваться и, вместе с одеждой будто натянул привычную уверенность и язвительность. Он широко улыбнулся, спокойно выдержав пронизывающий взгляд Стаса, и произнес, слегка растягивая слова:

— Что ты там говорил, что секс — это просто секс и ничего больше? Думаешь, если я позволит тебе трахнуть себя, то ты можешь лезть в мою жизнь? Черта с два, Стас. Черта с два. Секс никого ни к чему не обязывает.

— Идиот, — прорычал Стас, не терпевший, когда его собственные слова обращали против него. — Я помочь тебе хочу!

Костя довольно доходчиво объяснил, куда он может засунуть свою помощь, и это стало последней каплей. Стас бросился к нему, едва соображая от злости, но Костя, куда лучше владевший собой, легко уклонился от удара и, хлестко двинув его в плечо, опрокинул обратно на кровать.

— Остынь, — с едва скрываемым отвращением бросил он на прощание.

Окна спальни выходили во двор. Костя вылетел из подъезда, на ходу натягивая куртку, и раздраженно пнул попавшуюся под ноги ветку. Стасу было не слышно, но, судя по всему, все это сопровождалось отборным матом. На душе сразу полегчало — не одному ему было исключительно погано. Костя остановился, не пройдя и пары шагов, вытащил из кармана сигареты, прикурил и тут же перегнулся через ограждение. Его тошнило. Зажженная сигарета красной искрой спланировала на землю, и Костя, выпрямившись, раскурил новую. Стас, подспудно опасаясь, что его заметят, отступил за занавеску.

Происходило что-то непонятное. Стоило упомянуть того парня, как Костя моментально вышел из себя, можно сказать даже озверел, чего за ним не замечалось ни разу за все два года совместной работы. Настолько болезненные воспоминания? Тяжелая история? Стас мысленно пожал плечами: грустные любовные истории он искренне считал надуманными. Не хочешь быть обиженным — не позволяй себя обижать, не желаешь быть обманутым — не обманывайся. В жизни все было исключительно просто, только некоторые романтически настроенные люди умудрялись все усложнять, придумывая игры в любовь, заморачивались чувством долга и ложными обязательствами.

Сами по себе эти понятия были не чужды Стасу, но он полагал себя в праве определять границы собственной ответственности и не собирался нести ее в отношении чужих ему людей. Секс, как он уже говорил Косте, подобных обязательств не налагал.

Можно было плюнуть, позволить самоуверенному идиоту самому распутывать клубок проблем, но Стаса гнали азарт и оскорбленное самолюбие. Ему посмели бросить в лицо его же собственную философию, да еще и отвергнуть помощь, которую он так редко предлагал. Это нельзя было оставить безнаказанным.

Следовало все-таки проверить этого загадочного "бывшего". Что бы не говорил Костя, эту версию не стоило сбрасывать со счетов, хотя она и не объясняла осведомленности недоброжелателя. Может, у него есть сообщник в отделе? Нет, слишком сложно, разгадка должна быть проще. Стас проводил удалявшегося Костю взглядом и отошел от окна.

— Прости, Костенька, — вслух произнес он. — Это стало моим делом с того момента, как мне подкинули эти чертовы фотографии. И мне плевать на твое мнение по этому поводу.

Бессонница одолевала с новой силой. Алкоголь помогал плохо, только усугубляя раздражительность и вспышки агрессии, а секс стал казаться пресным и неживым. Особенно, когда у одной из спешно снятых для случки дам оказались темно-серые, такие знакомые глаза, что Стас не выдержал и просто выпихнул ее из постели, не доведя начатое до конца. Костя же с того самого вечера успешно избегал его общества всеми доступными способами. Стас бесился, но навязываться не желал тоже. Ситуация стала патовой.

Единственное, что он мог — это потихоньку собирать информацию. Костя проживал один, в квартире родителей, переехавших жить к дочери в другой город. Два года назад он почему-то решил оставить работу в управлении и перевестись сюда, в отдел. Выжили? Не сошелся характерами? Об этом стоило узнать поподробнее. Кроме того, следовало хорошенько поискать информацию на "бывшего". Даже если Костя тщательно скрывал свою личную жизнь, следы должны были остаться. Годами выработанное чутье настойчиво подсказывало Стасу, что копать следует именно в этом направлении. Разгадка таилась там, на этих фотографиях, которые он уже мог нарисовать по памяти, настолько хорошо изучил все детали. Они снились ему по ночам, обворовывая на те немногие часы сна, которые удавалось отвоевать у бессонницы. Стас буквально ненавидел незнакомого ему парня, имевшего что-то, чего никогда не было у него самого. Он прекрасно знал, что Костя не простит ему вмешательства, но отступить оказалось выше его сил. Он должен был докопаться до правды — любой ценой, даже если придется вытрясти ее из Артемьева.

От недосыпа, усталости, перенапряжения и постоянного похмелья ужасно болела голова. Любой звук вызывал невыносимые спазмы, сдавливающие череп стальными обручами, и от них не спасало даже обезболивающее. Стас почти ничего не ел — желудок, перегруженный алкоголем, не принимал пищу. Дела же наваливались бесперебойно, не оставляя свободного времени, и это тоже не добавляло оптимизма. Он стал еще более дерганным, наорал на мать, звонившую по поводу танцев, и наводил ужас на задержанных, даже когда просто проходил мимо обезьянника.

Из коридора доносился шум. Это очень отвлекало, не давая сосредоточиться, но Стас сдерживался, пока мог. Два голоса, пьяно затянувших знаменитую "Мурку", заставили терпение лопнуть. Он резко поднялся, едва не опрокинув кресло, и отправился выяснять причину беспокойства.

— Что происходит? — осведомился он у дежурного. Тот пожал плечами.

— Да вот, двух алкашей привезли. Буянят.

Теперь пение доносилось из допросной. Не долго думая, Стас с силой двинул по двери ногой и проорал:

— Открывайте, живо! Не отдел, а картонная коробка!

Пение на мгновение смолкло, а потом раздался громкий хохот. Кровь ударила в голову.

— Стас, тут такое дело... — выражение лица Вали Михайлова, открывшего дверь, было весьма кислым. Стас, отодвинув следака плечом, вошел внутрь. Ему открылась весьма примечательная картина.

Допрашиваемых было двое. От перегара, распространяемого ими, можно было задохнуться, пахло какой-то дешевой сивухой и, кажется, мочой. Стас брезгливо поморщился и повернулся ко второму следователю.

— Здесь что, вытрезвитель? Какого хрена?

— Бытовуха, Стас, — ответил тот. — Пили вместе, вернулась жена вот этого, — он указал на того, что повыше, — устроила скандал. Соседи слышали. Попыталась выставить, ну и...

— Жива? — коротко осведомился Стас.

— Жива, — отозвался Валя. — Надолго ли непонятно, но шансы есть.

— Ну так и закрывайте их к черту! — вызверился Лазарев. — Устроили тут караоке! Что вы возитесь?

— Стас... — очень тихо сказал Валя. — Там еще девочка была, дочь. Пропала. Может убежала, а может тоже...

Стас очень медленно повернулся и подошел к крайнему из задержанных. Тот, поднял на него совершенно пустой взгляд и расхохотался.

— О, еще мусор! Слышь, полкан, сгоняй за пивком, а? Ну, горит у меня душа, залить надо!

Он стиснул грязный ворот рубахи, показывая, где конкретно горит, и рванул, так, что чуть не треснула ткань. Стас прикрыл глаза, чувствуя, как по венам растекается кристально чистая ярость, а потом без колебаний обрушил кулак на голову абсолютно пьяного мужика. Тот, нелепо взмахнув руками, упал на пол, и удары посыпались один за другим. Стас бил его ногами, до хруста впечатывая ботинки в ребра, в голову, когда тот пытался приподняться, от опьянения не чувствуя боли. Все напряжение последних дней, собственная усталость, злость, накопленные проблемы выплескивались в безумной злобе, и Стас плохо соображал, что делает.

Его оттащили. Валя что-то говорил, вытирая кровь из разбитой брови, и Стас с некоторым удивлением понял, что в нахлынувшем дурмане не узнал Михайлова, отвесив и ему. Второй следак, склонившись над неподвижным мужиком, коротко охнул и вытащил телефон.

— Скорую! В РОВД... И быстро!

Все казалось каким-то замедленным, заторможенным. Стас, чувствуя, как его начинает трясти от переизбытка адреналина, тыльной стороной ладони вытер испарину со лба и повернулся ко второму задержанному, моментально протрезвевшему под его взглядом.

— Стас... — Валя насторожено заглянул ему в лицо и отшатнулся. — Ты же...

— Теперь он, — Стас кивнул в сторону второго, — с удовольствием ответит на ваши вопросы. Так?

Перепуганный мужик мелко закивал, трясясь от ужаса. Стас повернулся к Вале.

— Вечно надо за всех все делать, — сказал он и вышел из допросной. Его колотило.

В кабинете он заметил, что весь измазался в крови, и начал с остервенением оттирать пятна, но лишь размазал их еще больше. Было тошно. Муторно. Саднили разбитые костяшки, головная боль усилилась в разы, а внутри будто прорвался огромный нарыв. Ужасно хотелось отключиться, и Стас, порадовавшись собственной предусмотрительности, достал припрятанную бутылку водки.

То и дело звонил телефон, но Стас даже не подумал ответить, а потом и вовсе выключил мобильник, не удосужившись взглянуть на имя абонента. Алкоголь не приносил успокоения, туманя сознание, но не снимая боль. Он все еще видел перед собой неподвижное тело на полу, полный ужаса взгляд Вали, и в первый раз в жизни это ударило под дых, выводя из равновесия. Чужой страх, почему-то, не вызвал радости. Он был не уважительный, признающий силу, а другой — пропитанный отвращением и брезгливостью. С каких пор он начал различать оттенки?

В дверь постучали, но Стас рявкнул, велев оставить его в покое, и стук прекратился. Больше его никто не тревожил. За водкой последовал коньяк, разливший по телу благословенное тепло, и Стас, наконец, провалился в беспамятство.

Пробуждение оказалось неприятным. На голову обрушился поток ледяной воды, и Стас вздрогнув, распахнул глаза.

— Какого хрена?!

— Это ты меня спрашиваешь? — раздался знакомый голос, который Стас предпочел бы не слышать больше никогда в жизни. Он с трудом выпрямился, морщась от боли во всем теле, и отлепил от щеки приставший к коже лист бумаги. Желудок тут же скрутило.

— Блевать лучше не в кабинете, — предупредил его Костя, внимательно наблюдавший за ним. В одной руке у него был объемистый полиэтиленовый пакет, во второй — пустая кружка. Стас, не доверяя своему голосу, молча показал ему оттопыренный средний палец. Артемьев усмехнулся. — По тебе словно трактор проехался. Не хочешь узнать про того мужика, которого ты избил?

Вопрос был задан нарочито равнодушно, но в глазах Кости притаилось нечто такое, что Стас тут же посерьезнел.

— Что с ним?

— Выживет, — успокоил его Артемьев. — Сломано четыре ребра, разрыв селезенки, черепно-мозговая. Девочку, кстати, нашли. Второй сознался. Она им пить мешала, они ее и выгнали в чем была на улицу. Ублюдки.

— Жаль, что выживет, — вполне искренне отозвался Стас. Костя помедлил и согласно кивнул. — А мать?

— Умерла в больнице.

— Лучше бы наоборот.

— Лучше бы.

Разговор можно было бы считать исчерпанным, но Костя не уходил. Вздохнув, он бросил на стол принесенный пакет.

— Переоденься, — пояснил он в ответ на вопросительный взгляд Стаса. Тот нахмурился и, заглянув внутрь, обнаружил там собственные джинсы, рубашку и свитер.

— Как это понимать? — жестко осведомился он, сверля Костю мрачным взглядом. — Как ты попал ко мне домой?

— Взял ключи у твоего сына, — пояснил тот, и Стас похолодел. — Прежде чем злиться, взгляни на свой мобильник. Ах да, он же выключен. Поэтому тебе не могли дозвониться.

— Антон звонил мне? Ночью? — Стас, преисполненный тревогой, зашарил по столу, разыскивая телефон. — Зачем?

— Твоей матери вечером стало плохо с сердцем.

Стас замер, словно пораженный громом. С похмелья голова еще соображала плохо, поэтому он сперва подумал, что ослышался, но непривычно серьезный вид Кости свидетельствовал об обратном.

— Насколько плохо?

— Тебе лучше поговорить с врачом, — Костя беспомощно развел руками. — До тебя пытались дозвониться, чтобы ты забрал Антона, но без толку. Потом догадались набрать дежурку. Я съездил в больницу, забрал парня, отвез к тебе домой — к счастью, у него были ключи. Потом собрал кое-что из вещей и вернулся в отдел. Переоденься, если не хочешь никого напугать.

— Ясно.

Внутри было нестерпимо холодно и пусто. Тревога за мать начисто выжигала все другие ощущения, но мучительный стыд за то, что его не оказалось рядом, когда самым близким людям была нужна помощь, все-таки пробивался наружу. Поднявшись, Стас начал быстро раздеваться, не обращая внимания на присутствие Кости. Кстати...

— Как ты вошел? — спросил он, прекрасно помня, что запирал дверь на ключ. Артемьев лукаво улыбнулся.

— У меня очень много разнообразных талантов, а у тебя дерьмовый замок в двери. Прости, не было времени ждать, пока ты проспишься.

Стас криво усмехнулся. Приходилось признать справедливость упрека, как это было ни обидно. К черту, сейчас не время лелеять собственное самолюбие, нужно срочно узнать, что с матерью. Одевшись, он начал перекладывать все необходимое в карманы джинсов, но Костя, молчаливо наблюдавший за его сборами, внезапно выхватил у него ключи от машины.

— Эй!

— За руль ты не сядешь, — отрубил Артемьев. — В зеркало на себя посмотри. Только аварии еще не хватало.

— И что, мне теперь такси ловить? — опешил Стас, почему-то даже не возмущенный самоуправством. Костя подкинул на ладони ключи и отвел взгляд.

— Я тебя отвезу, — сказал он. — Раз уж влез во все это...

— Спасибо, — после паузы, произнес Стас, поражаясь, насколько искренне это прозвучало. Он действительно был благодарен Косте. Тот досадливо дернул плечом.

— Потом отблагодаришь. Поехали.

Не спрашивая, Костя повез Стаса в больницу. Тот не возражал — в первую очередь следовало узнать, что с матерью, а Антон был в состоянии пробыть дома один еще несколько часов.

"Только там жратвы никакой нет, — запоздало вспомнил Стас. — Я же ничего не покупал..."

— Я там твоему парню всякой мелочевки по дороге купил, — покосившись на него, сказал Костя, очевидно, угадавший его мысли. — Ну там, сыр, колбаса, хлеб. Не беспокойся.

— Я и не беспокоюсь, — огрызнулся Стас, недовольный, что его читают, будто раскрытую книгу. — Ты можешь ехать быстрее?

Костя не ответил, но послушно прибавил скорость. Больше они не разговаривали до самой больницы.

К больной женщине их пропустили сразу, едва взглянув на удостоверения и хмурое выражение лица Стаса. В палату Костя не пошел, оставшись в коридоре, за что Лазарев был ему весьма признателен. Он не был уверен, что сумеет сохранить лицо при виде матери.

Та спала. Стас осторожно, стараясь не шуметь, подвинул стул к ее кровати. Хотелось взвыть от отчаяния, но он молча смотрел воспаленными сухими глазами на осунувшееся, бесконечно дорогое лицо. Когда появились все эти морщины? Почему, даже сейчас, во сне, она выглядит такой уставшей? Как он не заметил этого раньше?

Сейчас Стас отчетливо знал: если она умрет, он себе этого простит никогда. На телефоне оказалось двенадцать пропущенных звонков, и при мысли о том, что пришлось испытать Антону, на глазах которого врачи откачивали единственного близкого ему человека, у него вспотели ладони. Он должен был быть там, рядом с ней. Но не был.

Минуты капали в пустоту бесшумно, но Стасу казалось, что он отчетливо слышит мерное биение времени. Оно походило на пульс огромного живого существа, безразлично наблюдавшего за людьми. Ему было все равно: умрет мать Стаса сейчас или через несколько лет. Это не имело значения — с глобальной точки зрения — но для двух человек было бесконечно важно.

Стас поднял голову и огляделся. Только теперь он понял, что насторожило его, едва он вошел в палату. Индивидуальная, очень уютная и чистая, в ней были даже холодильник и телевизор — немыслимо для обычной государственной больницы. Стас моментально насторожился.

Кости в коридоре не оказалось, зато неподалеку обнаружился сестринский пост. Полная улыбчивая девушка, дежурившая на посту, рассказала, как найти лечащего врача, и Стас, решив, что расспросить Костю можно будет и позже, отправился на его поиски.

— Вы сын Лазаревой? — лечащим врачом оказался мужчина, чуть старше самого Стаса. — Не волнуйтесь, все там будет хорошо. Понервничала она, вот и прихватило. Возраст, знаете ли. Но теперь придется поберечься. И, вы уж простите, но тяжело ей с мальчиком. Не стоит первое время нагружать ее заботами о внуке.

Это прозвучало как упрек, но Стас его мужественно проглотил. Его интересовало другое.

— Что нужно из лекарств? Может, можно что-то дополнительно сделать, платно? Я заплачу сколько надо. Кстати, удивлен вашими палатами. Это теперь у всех такие условия?

Врач выглядел озадаченным.

— У платников — у всех, — сказал он. — К сожалению, с бесплатными палатами дело обстоит куда как хуже. А список лекарств — у вашего брата. Часть он сразу купил, а остальное...

— У какого брата? — опешил Стас, совершено не понимавший, о чем идет речь. Врач нахмурился.

— Тот молодой человек... он сказал, что он ваш брат, забрал мальчика. Тот, кстати, подтвердил, что это его дядя! Что-то не так?

— Все так, — облегченно выдохнул Стас, мысленно обещая надрать Косте задницу за самоуправство. Брат, называется! — Простите, я слегка не в себе.

— Вижу, — понимающе хмыкнул врач, оценивший его помятый внешний вид. Стас, тут же напрягшись, одарил его ледяным взглядом.

— Не сильно-то ерничайте, — довольно грубо произнес он, и лицо врача вытянулось. — Про лекарства понял. А ее, — он мотнул головой в сторону палаты, — на ноги поставьте любой ценой. Если ей станет хуже, я все ваше отделение по стенке размажу. Понятно?

Не дожидаясь ответа, развернулся и направился к выходу из ординаторской.

— Сперва сами в гроб вгоняют, а нам потом вытаскивать... — донеслось ему вслед. Стас с силой сжал кулаки, унимая нахлынувшую ярость, а потом стремительно вылетел в коридор, опасаясь совершить еще одну глупость. У палаты его ждал Костя с двумя пластиковыми чашками кофе в руках.

— Сколько я тебе должен? — без предисловий поинтересовался Стас, сверля его взглядом.

— За кофе? — изумился Костя, и Лазареву захотелось вцепиться ему в горло. — А, ты об этом... Там ерунда, Стас. Кстати, вот остальной список.

Он повернулся боком, взглядом указывая на карман, и Стас, протянув руку, извлек оттуда помятый листок. Перечень был не очень длинный.

— Я одного не понимаю, Костенька, — подняв на него взгляд, поинтересовался Стас, улыбаясь нехорошей, злой улыбкой. — Ты чего это добренький такой? На ласку нарываешься?

— Дурак ты, Стас, — спокойно ответил Костя и протянул ему кофе. — У меня у самого мать есть. Это — святое. А деньги я с тебя стрясу, не волнуйся. У меня зарплата маленькая, лишнего не водится. До копейки по счету стребую.

Почему-то от этого полегчало. Стас взял у него чашку, отхлебнул горячую светло-коричневую бурду и поморщился.

— Какая дрянь. Из автомата?

Костя кивнул и пригубил из своей чашки. Скривился, но все равно сделал еще один глоток.

— Кафе закрыто еще, — зачем-то пояснил он. — Ну, какой прогноз?

— Отдыхать, не напрягаться, — ответил Стас. — Антона придется пока к себе забрать...

— Почему он вообще живет с бабушкой, а не с тобой? — поинтересовался Костя, и Стас едва не смял хрупкую пластмассу.

— А тебя это волнует? Не твое дело. Живет и живет. Так... удобнее.

— Тебе? — с едва заметной издевкой уточнил Костя и покачал головой. — Он был напуган, когда я сказал, что отвезу его домой. К тебе домой. Он так и сказал — к отцу. Не к нам, не к себе, не просто домой. Кстати, у тебя там ничего, симпатично.

— Поговори еще, — огрызнулся Стас, но как-то вяло, без особого запала. — Дьявол... Он же там один, а тут мать. Не могу ее оставить, пока в сознание не пришла.

— Она спит, — поправил его Костя и, помолчав, предложил:

— Давай, я к нему съезжу. У меня сегодня выходной, вообще-то.

Это было слишком. Стас так тщательно оберегал свое личное пространство, никогда не смешивая семью, работу и любовные связи, строго разграничивая эти части своей жизни. Ему бы и в голову не пришло познакомить с матерью хоть одну из своих пассий, а уж тем более доверить им сына. У него не было друзей — ни на работе, ни в жизни — ни с кем он не сходился настолько близко. Костя опасно приблизился к тому, чтобы стать исключением из правил. Это пугало, заставляло напрягаться, но в то же время нравилось Стасу. Он снова переходил некую невидимую границу, то ли наступая, то ли сдавая позиции. Согласиться сейчас на предложение Кости означало пустить его еще глубже в свою жизнь, и это было почти физически болезненным решением. Стас порылся в карманах и протянул ему документы на машину.

— Езжай домой. По дороге купи что-нибудь пожрать — побольше. Деньги нужны?

— Запишу на твой счет, — улыбнулся Костя и спрятал документы. — Увидимся.

От этого обещания натянулся каждый нерв. Стас на мгновение прикрыл глаза и коротко кивнул, соглашаясь. Увидимся.

В глазах у Кости мелькнули игривые смешинки, и он, подмигнув в на прощанье, отправился к выходу.

Домой Стас попал через несколько часов. Поколебавшись, бесшумно открыл дверь своими ключами, и вошел, собираясь застать Костю, если он все еще находился здесь, врасплох. Дома вкусно пахло жареным мясом и еще чем-то, не менее аппетитным. У Стаса, не евшего уже бог знает сколько времени, подвело живот.

— А это что? — донесся до него звонкий мальчишеский голос. — А горько не будет? Папа не очень любит острое...

— Значит, положим немного, — весело отозвался Костя. — А что любит твой папа?

— Не знаю... — в голосе Антона послышалась грусть. — Я больше знаю, что он не любит. Танцы вот, например. А мне они нравятся.

— А что еще?

— Когда с ним спорят, — уверенно заявил мальчишка. — Особенно, когда он не прав.

— Сплетничаете? — нарочито сурово осведомился Стас, встав у них за спиной. Оба кулинара, застигнутые врасплох, синхронно подпрыгнули на месте и обернулись. С лица Антона моментально испарилось все веселье, мальчик насупился и опустил глаза.

Это больно кольнуло сердце. Его сын только что непринужденно общался с совершенно посторонним человеком, а стоило появиться ему — моментально закрылся. Почему? Неужели все настолько плохо?

Костя ненавязчиво подтолкнул Антона в спину, и мальчишка неохотно сделал шаг вперед. Стас поморщился. Все это походило на дурной спектакль, а участвовать в низкосортном представлении желания не было. Он шагнул вперед, легонько толкнув Костю в плечо, и приподнял крышку на сковороде. Отбивные внушали оптимизм.

— Мы есть будем?

— Будем, — подтвердил Костя. — Тох, покажи, что мы тут сделали.

Сокращение резануло слух, но Антон, казалось, был в восторге. Он снова заулыбался и пододвинул к отцу огромную миску с салатом.

— Я еще пирог хотел, яблочный, — неуверенно сказал он, глядя на Стаса с плохо скрываемым испугом, — но дядя Костя сказал, что не умеет. А бабушка скоро поправится?

— Скоро, — заверил его Стас, а затем, поколебавшись, протянул руку и потрепал Антона по волосам. — А ты пока здесь побудешь. Хорошо?

— Ладно, — понуро кивнул погрустневший мальчишка. — Только...

— Что — только? — закипая, поинтересовался Стас, и Антон отпрянул. Костя быстро вклинился между ними.

— Тох, быстро ставь все на стол, жрать хочется — ужас. Ну, давай, пошевеливайся, чего застыл, рядовой?

— Слушаюсь... — бодро начал мальчишка и замялся. — А ты кто?

— Капитан, — усмехнулся Костя, кивнув на звездочки. — Так что выполняй!

Антон молнией кинулся накрывать на стол, забыв про все остальное. Костя повернулся к Стасу.

— Что говорят врачи?

— Надо же! — притворно изумился Стас. — Ты не собираешься пропесочить меня по поводу азов воспитания детей?

— Это твой сын, — понизив голос, ответил Костя, и его взгляд моментально поменялся, сделавшись жестким. — И твоя территория. Я могу уйти, если хочешь.

Стас не хотел. Он бы предпочел, чтобы Костя остался, хотя это было бы вопиющим нарушением привычного образа жизни и основного правила — не приводить в дом, да еще и при Антоне, своих шлюх. Только вот Костя совсем не попадал под эту категорию, да и вдобавок он уже и так каким-то образом умудрился просочиться внутрь его маленького мира. Как, в свое время, это сделал Антон, ставший частью его жизни против воли Стаса. Может, так оно и должно быть?

Стас отмахнулся от неуместных мыслей и посмотрел на все еще ожидавшего его ответа Костю.

— Оставайся. Зря, что ли, готовил?

Потом, когда все было съедено, посуда загружена в посудомоечную машинку, а совершенно счастливый Антон умчался в свою комнату, наступила неловкая пауза. Костя курил у распахнутого настежь окна, а Стас не мог найти подходящих слов и разрывался между диаметрально противоположными желаниями.

— Он хотел попросить, чтобы ты не оставлял его одного так надолго, — наконец произнес Костя, взгромоздившись на подоконник и глядя на улицу. — Стас, ты что, запирал его дома на полдня?

— А что мне было делать? — скривился тот, вспоминая, как приходил домой далеко за полночь, только бы не терпеть повисшее дома напряжение. — Он упрямый, вбил себе в голову эти танцы чертовы. Если бы он еще раз про них заикнулся, я бы точно не выдержал.

— Что плохого в танцах? — недоуменно поинтересовался Костя и затушил сигарету. Он так и остался сидеть на подоконнике, повернувшись спиной к открытому окну, и Стас некстати вспомнил, что до земли восемь этажей. Повинуясь смутному, не до конца осознанному порыву, он подошел ближе и встал между его расставленными, словно таким образом мог защитить его от падения.

— В танцах... — протянул он, глядя поверх Костиного плеча на стекла домов, в которых отражались лучи заходящего солнца. — Они не воспитывают характер. Это... бабское, не для парня. Нахрена ему эти танцульки, тряпки-шмотки? Вырастет потом... нечто. Не мужик и не баба, так... пидор.

— Я вот, например, всю жизнь занимался борьбой, — заметил Костя и, будто невзначай, провел пальцами по его руке от плеча и до локтя. — Очень такой мужской спорт. Но, как видишь, не уберегся. Есть и во мне... это вот самое, как ты выразился.

— Нет, — очень серьезно ответил Стас и посмотрел прямо ему в глаза. — В тебе — нет. Я тогда зря глупость ляпнул.

Костя несколько мгновений внимательно разглядывал его, а потом на его губах заиграла улыбка.

— Ты только сразу меня не убивай, хорошо? — шепотом произнес он и, прежде чем Стас успел опомниться, обхватил его за шею, притягивая к себе. Поцелуй вышел долгий. В первый момент, осознав, что происходит, Стас действительно хотел оттолкнуть его, но вовремя вспомнил об открытом окне. А потом...

Не зря в каком-то фильме кто-то сказал, что поцелуй куда интимнее, чем секс. Стас всегда считал это романтическим бреднями, да целоваться не особо любил, предпочитая переходить к более существенным действиям. И когда его совершенно немыслимым образом склинило на Косте, он все-таки даже не мог представить себе, что будет целовать мужчину, да еще и получать от этого необычное, рвущее голову удовольствие.

Поцелуй с женщиной был естественен. Нормален. Выражение благодарности, привязанности, желания, в конце концов. Так зачем же сейчас? Трахаться они не собирались — сдерживало присутствие ребенка, хотя Стас был не прочь. Признательность? Со стороны Кости? За что? Да и кто бы догадался благодарить так? Симпатия? Еще большая чушь. Хороший секс — это просто хороший секс и ничего большего. Тогда зачем? Стас не был уверен, что ему нужен ответ.

Было достаточно ощущения твердых обветренных губ, на которых сохранился вкус табака. Горьковато-терпкие, они послушно раздвигались, чтобы впустить его язык, и потом внезапно ускользали, подразнивая, но не прерывая контакт до конца. И от этих полуприкосновений, невесомых касаний, между ними, как между соприкоснувшимися электродами, пробегали искры.

— Так почему он живет с бабушкой? — немного охрипшим голосом поинтересовался Костя, когда они отстранились друг от друга. Стас несколько мгновений раздумывал, не скинуть ли и в самом деле нахала с подоконника, а потом придвинулся ближе.

— Знаешь, какое у меня раньше прозвище было, до того, как я стал начальником отдела? — очень тихо, вымораживающе, произнес он на ухо Косте. Тот мотнул головой, задев подбородком плечо Стаса. — Лазарь. Думаешь, из-за фамилии? Не совсем. Я, когда в Чечне служил, почти сдох. Стреляли в меня. Ну, там во всех стреляли, но в меня, к сожалению, попали. Все думали, что я умер, кроме приятеля одного, который меня и вытащил. Тот еще дурак — трупак вытаскивать. А я, представляешь, воскрес. Вот и окрестили меня Лазарем.

Он слегка отстранился и обхватил ладонями костино лицо, заставляя смотреть себе в глаза.

— А потом, уже здесь, в меня опять стреляли, Костенька. И опять попали, сволочи. И я, по всем прогнозам, сдохнуть должен был еще до приезда скорой. А я вот, живой, как видишь. А гаденыш тот — в земле вместо меня. Меня нельзя убить.

Он неосознанно сместил руки ниже, поглаживая большими пальцами пульсирующую на горле жилку, и Костя ощутимо напрягся, но освободиться не попытался.

— А вот Антона — можно, — слегка ослабив хватку, продолжил Стас. — Вокруг меня, случается, палят. Поэтому ему лучше быть подальше. Понятно?

— Более чем, — вздохнул Костя. — Но это как-то... неправильно.

— Привыкай, — безжалостно разочаровал его Стас. — В жизни ничего и никогда не бывает правильно. А если тебе показалось так, то это иллюзия, Костенька. Просто иллюзия.

Воцарилось молчание. Каждый, казалось, думал о своем, но это не напрягало, а казалось естественным.

— Пойду я, — Костя легонько толкнул его в плечо, собираясь встать, и Стас отстранился. Волшебство закончилось, вернулась реальность, в которой были нерешенные проблемы, больная мать и десятилетний ребенок, которого не стоило оставлять одного. И Стас решился.

— Если уж из тебя такая хорошая нянька вышла, — попустив в голос немного сарказма, сказал он, провожая Костю в коридор, — то, может, ты присмотришь за ним завтра? Я предупрежу в школе, что его заберет... дядя. Побудь с ним пару часов и вали куда хочешь. А там и я уже вернусь.

— Чего не сделаешь, лишь бы не работать, — пошутил в ответ Костя и кивнул. — Но, Стас, каждый день это не прокатит. У меня тоже дел по горло.

— Разберемся, — буркнул Стас и бесцеремонно вытолкал его за дверь, понимая, что еще немного, и присутствие Антона будет его очень мало волновать. Костя понимающе хмыкнул на прощание и, насвистывая себе под нос какую-то простенькую мелодию, сбежал вниз по лестнице, игнорируя лифт. Спортсмен, хренов. Стас проводил его взглядом, захлопнул дверь и, обернувшись, обнаружил в коридоре Антона, который смотрел на него распахнутыми глазами.

— А он еще придет? — с надеждой поинтересовался мальчишка, и Стас не знал, радоваться ли ему, что Антон впервые после ссоры сам обратился к нему, или злиться, что это произошло из-за Кости. Подумав, он выбрал первый вариант.

— Он завтра заберет тебя из школы. Учительнице скажешь, что он твой дядя, как и в больнице. Кстати, кто это придумал?

— Дядя Костя! — обрадовано сообщил ребенок. — Он хороший, правда? Он мне понравился. А можно мы завтра погулять сходим?

— Сами решите, что делать, — отрезал задетый за живое Стас. Ему Антон никогда не предлагал куда-нибудь сходить. Или он не слышал? — Я, кстати, тоже, может быть, гулять хочу. Пойдем?

— Сейчас? — просиял мальчишка. — Темно же уже.

— А ты у меня что, трус? — беззлобно поддел его Стас и похлопал по плечу. — Со мной идешь, значит бояться нечего. Бегом одеваться!

И Антон, совершенно счастливый, унесся в комнату.

Постепенно установился некоторый распорядок. Стас каждый день навещал мать, пристально наблюдая, чтобы врачи делали все, что нужно, и успел запугать почти весь персонал, кроме старшей медсестры, оказавшейся женщиной бойкой и не пугливой. В ней было всего-то метра полтора роста и килограммов сорок веса, но перед ее решительностью отступил даже Стас, поняв, что в данном случае возможны только мирные переговоры. Дела, в общем-то, шли на лад.

Костя, когда мог, присматривал за Антоном, и их все больше крепнувшая дружба радовала и раздражала Стаса. Он не понимал: то ли ревнует сына, то ли боится за него, ведь Костя, как ни крути, был вольной птицей, и мог легко потерять к мальчику интерес. Стас попытался осторожно поговорить об этом с Антоном, но наткнулся на такой взгляд, что не решился продолжать разговор. Он понял: его сын приобрел то, в чем так долго нуждался — отца. Сам же он, по всей видимости, остался за бортом.

Можно было разорвать эту неожиданно возникшую связь — по живому, с кровью. Стасу было не привыкать к жестким мерам, но... Антон ему не простит. Это станет последней каплей, которая погребет все хорошее, что у них могло быть. Стас оказался не готов к этому.

Костя тоже вел себя странно. От встреч он не увиливал, но держался как-то нервно, неуверенно, как человек, пребывающий в растерянности. Он словно тоже оказался в ситуации, которую не предвидел, и с которой не знал, что делать. Это настораживало. Стас, не забывший, с чего все началось, старательно пытался раскопать хоть что-нибудь про его прошлое, но информации было катастрофически мало. Ее приходилось добывать по капле, муторно, долго, но поиск все-таки увенчался успехом. Теперь он знал хотя бы имя.

Виталий Чернов. Его вспомнила бывшая коллега Артемьева, случайно подглядевшая в его телефоне фотографию, выставленную на один из контактов. Поговорив с ней, Стас уверился, что случайности в этом не было — девица была попросту влюблена в Костю и устроила собственное расследование касательно его личной жизни. Ни к каким выводам она, однако, не пришла, так и не докопавшись до правды. Теперь оставалось только найти этого Чернова среди пяти десятков тезок.

— Лазарев — это вы?

Мужчина, поймавший его около дежурки, сразу произвел неприятное впечатление, несмотря на дорогую одежду и стильную оправу очков. Его выдавал взгляд — бегающий, крысиный. Таких субъектов Стас чуял за милю — они пахли легкой поживой. И иногда падалью.

— Я, — ответил он. — С кем имею честь?

— Меня зовут Пальчиков Семен Евгеньевич, — представился тот, нервно теребя лацкан пальто. — Я... потерпевший по одному из дел... У меня жену хотели убить.

— Не убили же, — усмехнулся Стас и пожал плечами. — От меня-то чего хотите?

— Дело в том, что ваш следователь, Артемьев, разваливает дело! — быстро выпалил Пальчиков, словно боясь, что его проигнорируют. Напрасно: при упоминании фамилии, Стас весь превратился в слух.

— Пройдемте в кабинет, — уже совсем другим тоном предложил он.

В кабинете Пальчиков занервничал еще сильнее, и это не укрылось от Стаса.

— Продолжайте, — сухо велел он.

— Вы понимаете, — зачастил мужчина. — Там все предельно ясно. Это я виноват, связался с этой дурой...

— Вы убили... тьфу... хотели убить жену? — изумился Стас, и Пальчиков затряс головой.

— Нет, конечно! Я ее люблю! Просто я... ну, вы понимаете... гульнул на сторону. А девчонка психованная оказалась, да еще наркоманка. Она меня выследила, убить угрожала. А потом на жену накинулась. Она вообще невменяемая была, под дозой! Скорая их обеих и увезла. Жена в коме, а дура эта... А ваш следователь все лезет и лезет!

— Странно...

Все действительно казалось непонятным. С чего бы Косте так тщательно разбирать кристально ясное дело, от которого сам Бог велел избавиться, как можно быстрее? Хотел слупить с терпилы? Вряд ли, непохоже на него. Вывод напрашивался только один: не все обстояло так гладко, как пел этот хлыщ.

— Я пока решил поговорить по-хорошему, — продолжал ободренный его молчанием Пальчиков, — но предупреждаю: муж моей сестры работает в прокуратуре!

— По-хорошему? — недобро оскалился Стас. — Это как же?

— Вот... — Пальчиков полез в сумку и вытащил оттуда конверт. — Скажем так: это пожертвование в фонд милиции. Вас устроит?

— Меня — да, — навскидку прикинув по объему конверта, находящуюся в нем сумму, хмыкнул Стас. — Но мне же еще и следователя уговаривать. Усекаете? А прокуратурой пугать не надо. Это увеличивает цену.

— Я так и знал, что этим не обойдется, — вздохнул Пальчиков и снова полез в сумку. В этот раз конверт оказался менее пухлым. — Так?

— Лечите жену, — сказал Стас, криво улыбаясь. — И не трахай больше наркоманок. А то, видишь, как они тебе дорого обходятся.

— Я жду результатов! — нервно дернулся Пальчиков и подскочил на ноги. — А свою иронию можете оставить при себе!

— Ждите, — отрезал Стас и кивнул на выход. Пальчиков побагровел и быстрым шагом удалился из кабинета, громко шарахнув дверью.

В конвертах оказалась вполне приличная сумма. Стас хмыкнул. Похоже, у Кости были все основания придержать дело, раз уж этот хмырь так засуетился. Сам хотел грохнуть женушку, что ли? Какая разница... За ту наркоманку вряд ли кто-то вступится.

Поднявшись, он отправился разыскивать Костю. Тот нашелся у себя в кабинете.

— Что у тебя там за дело, по попытке убийства женщины? Пальчикова, кажется.

— Пальчиков — это ее муж, — поморщился Костя, очевидно вспомнив упомянутого субъекта. — Его жена — Матвеева Елена Игоревна, сейчас в больнице. Кома. Неизвестно выйдет ли, но состояние стабильное. Задержанная — Симцова Татьяна Александровна, двадцать пять лет. А тебе зачем?

— Ты, Костенька, слишком усложнять все любишь — поигрывая взятой со стола ручкой, ответил Стас. Костя понимающе присвистнул. — Да-да, надо бы попроще, побыстрее разобраться. Понимаешь?

— Понимаю, — кивнул Костя, но не успел Стас обрадоваться, как он добавил:

— Но не буду этого делать. Стас, этот козел сам ее убить пытался. Из-за денег. Он, вообще-то, никто, альфонс. Все на нее было записано и ею же заработано. Две квартиры, дом, все остальное имущество принадлежало жене. А она, по словам ее подруги, разводиться собиралась. Понимаешь?

— Мне это не интересно, Костенька, — Стас положил ручку на стол и оперся на него, наклонившись к Артемьеву. — Ты оставляешь дело, как оно есть. Без своих догадок и глупых предположений. Доказуха на девчонку есть? Вот и отлично. Закроют ее — и дело с концом.

— Но она ни в чем не виновата, Стас! — вскинулся Костя, яростно сверкая глазами. — А этот урод доведет начатое до конца, да?

— Доведет — мы и его закроем, — пожал плечами Стас и выпрямился. — Я тебе все сказал. Выполняй.

— Ты как хочешь, — упрямо мотнул головой Костя, — но я продолжу. Я на этого подонка все соберу. Мне такое на совести не надо.

— Ну смотри, — холодно ответил Стас. — Как бы тебе не пожалеть об этом.

— Угрожаешь? — поднял бровь Артемьев.

— Предупреждаю, — поправил его Стас. — Мне, как ты понимаешь, наплевать. Я этому козлу деньги все равно не верну. А ты — подумай. Принципы зачастую дорого обходятся.

— Я заплачу, — усмехнулся Костя, слегка расслабляясь. — Я вот что подумал... У меня завтра выходной. Антона до трех дома не будет. Улавливаешь, на что я намекаю?

Проблема Пальчикова как-то сразу отступила на второй план. Стас демонстративно наморщил лоб, выказывая глубочайшую задумчивость, и кивнул.

— Кажется, у меня тоже выходной. С утра, по крайней мере.

Пальчиков звонил еще два раза, но Стас каждый раз находил причину не общаться с ним. Полученные деньги, как и было сказано Косте, он возвращать не собирался. Вот еще. Таких ушлых Пальчиковых за все время его работы мимо прошло немало, но никто и никогда не решался жаловаться, что их взятка не сработала. Так недолго и самому сесть. Поэтому Стас быстро забыл об этом инциденте.

Гораздо больше его интересовал пресловутый Виталий Чернов. Стас отсеял из списка всех, кто не подходил по возрасту, и начал проверять остальных. Это нужно было делать очень аккуратно, чтобы ни в коем случае не засветиться перед Костей, ревностно оберегавшим свое прошлое. Слишком ревностно. На вопросы о семье он отвечал уклончиво, лишь общие факты. Друзей, как показалось Стасу, у него тоже не было, по крайней мере, близких. Звонили не часто, обычно по работе, сам он брался за телефон и того реже. Одиночка? Не похоже на него.

Скорее создавалось впечатление, что Костя сам выбрал довольно уединенный образ жизни. Причем, не так давно. В отделе у него сложились ровные отношения со всеми, без неприязни, но даже приятелем его не мог назвать никто. Странно, при таком располагающем характере. Романов он тоже не заводил, хотя в этом факте как раз не было ничего удивительного. Еще бы! Стас в очередной раз разложил перед собой фотографии и задумался.

Он явно что-то упускал во всей этой цепочке событий, какое-то главное, объединяющее звено, только никак не мог понять — что. Это раздражало, Стас терпеть не мог неопределенность, но спешить было слишком опасно. Поэтому он медлил, взвешивая каждый шаг, руководствуясь не часто применяемым в жизни принципом "не навреди". Ему было что терять в случае неудачи.

Около дежурки подпирали стену несколько человек, воодушевленно что-то обсуждавших. Стас, еще с утра выведенный из себя звонком начальства, быстро подошел к ним, и болтовня тут же стихла.

— У вас что, — не повышая голос, сказал он, но его услышали все, — работы нет? Чего вы тут орете, как бабуины на случке? Давайте, шевелитесь!

Компания, обменявшись недовольными взглядами, быстро рассосалась. Стас повернулся к дежурному.

— Где Артемьев?

— В отделе, — с готовностью отозвался Сорокин. — Где-то тут...

— Где-то, — прищурившись, повторил Стас, и Валентин отвел взгляд. — Как истина агента Малдера. Где-то там.

— Что? — не понял Сорокин, и Стас с силой саданул кулаком по стене.

— Где Артемьев, я тебя спрашиваю? В отделе его нет, это точно.

— Не знаю, Стас! — начал оправдываться дежурный. — Не приходил еще. Может, заболел?

Стас отвернулся и, вытащив телефон, набрал нужный номер. Вызываемый абонент оказался вне зоны действия сети. Не пришел и не отвечает? Творилась какая-то чертовщина.

— Найди мне его домашний телефон и... Что?

Проследив ошарашенный взгляд Сорокина, уставившегося куда-то ему за спину, Стас повернулся и едва сдержал ругательство. Стоявший перед ним Костя имел неважный вид.

— Тебя переехал трактор? — совладав с собой, холодно поинтересовался Стас. Костя болезненно усмехнулся, кривя разбитые губы. Правая бровь была рассечена, и Костя то и дело вытирал со щеки кровь. Судя по состоянию формы, его умудрились повалять по земле.

— В мой кабинет, живо, — скомандовал Стас и пошел вперед, пытаясь усмирить взвившихся в душе демонов. Он не знал, в какие неприятности Костя влип на этот раз, но собирался в этом разобраться. Желательно — не прибив чересчур проблемного следака.

— Сядь, — резко бросил он, когда Костя вошел в кабинет вслед за ним. Затем, дождавшись, когда его указание будет выполнено, замкнул дверь на ключ и медленно, внимательно разглядывая Костю, подошел к нему.

— Не говори, что ты поскользнулся в ванной.

— Не скажу, — вздохнул тот.

— Сколько их было? — все так же выдерживая равнодушный тон, поинтересовался Стас, тщательно скрывая, как сильно он злится. То, что это нападение идеально укладывается в головоломку, не вызывало никаких сомнений. Он обошел стол и вытащил из нижнего ящика вату, перекись и марлю. Оторвав тряпицу побольше, он сложил ее вдвое и, смочив водой из графина, вернулся к Косте. — Голову подними.

— Четверо их было, — Костя послушно запрокинул голову и зашипел, когда Стас начал осторожно оттирать присохшую кровь. — Эй! Осторожнее!

— Ты еще подуть попроси, — одернул его Стас, безжалостно продолжая свои манипуляции. — Тоже мне, самбист фигов.

— Ну, Стас, ты же не видел в каком состоянии остальные, — резонно заметил Костя, морщась от его прикосновений. — Это я так... от неожиданности пропустил. Да и, все-таки, четверо. Я же не Терминатор. Я думал, ты меня похвалишь.

— Я тебе сейчас еще добавлю, — отозвался Стас и отступил, оглядывая результат своих трудов. Похвастаться было нечем. — Тебе к врачу надо. Проверить, целы ли ребра, нет ли сотрясения. Хотя, сотрясения точно нет.

— Почему? — искренне удивился Костя, попавшись в невинную ловушку. Стас усмехнулся, придав лицу зверское выражение.

— Потому что мозга нет. Чего они хотели?

— Не важно, — Костя дернул плечом и собрался подняться, но Стас, подавив желание треснуть его по голове, пресек это намерение на корню. — Стас, отойди, а?

— Тебе точно мозги отшибли, — прошипел Лазарев, наклонившись к нему. — Не важно? Какого хера происходит, Костенька? Сначала тебя бьют по башке, а потом ты заявляешь мне, что это не важно?

— Потому что. Это. Мое. Личное. Дело, — спокойно отчеканил Костя, уверенно выдержав его взгляд. Правый глаз заплыл, и выглядел ужасно, но это ничуть не лишало Артемьева решимости и упрямства. Стасу захотелось его придушить. Слышать это после того, как он впустил Костю в свой дом, было неприятно. В груди разливалась какая-то поистине детская обида, будто его выкинули из песочницы, где он считал себя полновластным господином. Только на этот раз все было куда серьезнее. Через Костю его будто зацепили лично, плюнув в лицо и поломав любимую игрушку. Точнее говоря, слегка поцарапали, но это были незначительные детали. Главное заключалось в давно прижившемся правиле не давать портить свое, даже если оно не особо нужно.

— Это не личное дело, Костенька, — выпрямившись, чтобы не было искушения вцепиться Косте в горло, сказал он. — Я твой начальник пока еще. Нападение на сотрудника отдела входит в круг моих интересов. Понятно?

— Нет, Стас, — покачал головой тот и встал, оттолкнув Лазарева. — Это моя личная жизнь. Я сам разберусь.

Он быстро прошел к выходу и взялся за ручку двери. Внутри клокотала, бурлила, требовала выхода смертельная обида, которую в давние времена можно было смыть только кровью, но Стас, колоссальным усилием взял себя в руки и произнес:

— А я?

— Что — ты? — обернувшись, переспросил Костя. Стас не сдвинулся с места, на его застывшем, окаменевшем лице не дрогнул ни один мускул.

— Я — твоя личная жизнь? Или так... погулять вышел?

Костина ладонь все еще касалась ручки двери, но что-то неуловимо изменилось. Погасло, сдулось напряжение, сразу стало легче дышать, словно эти несколько слов помогли выпустить весь пар.

— А ты сам как считаешь? — не поворачивая головы, спросил Костя. Стас глубоко вдохнул, возвращая себе равновесие, и присел на край стола.

— У тебя есть ключи от моего дома, — сухо напомнил он. Пальцы Кости на мгновение дрогнули, сжались в кулак и расслабились. Он повернулся к Стасу.

— Это все из-за того дела. Пальчиков, кажется, понял, что ты его прокатил, и решил действовать грубо.

— Я тебя предупреждал, — Стас выглядел спокойным, но внутри все кипело от злости. — Где они тебя поймали?

— У дома, — скривился Костя. — Я только от подъезда отошел.

— Плохо, — покачал головой Стас, пытаясь быстро просчитать возможные варианты. Оставлять все, как есть, было чревато новыми проблемами. Костю следовало немедленно взять под полный контроль — для его же блага, разумеется, и до тех пор, пока он — Стас — не разберется в происходящем в этом чертовом отделе. — Вот что... Временно переберешься ко мне, пока не разберемся. Понятно?

— А мне казалось, это меня по голове двинули, — попытался пошутить Костя, но вышло не смешно. — Не говори ерунды.

— Это не ерунда, — Стас быстро подошел к нему и легко пихнул кулаком в грудь. — В следующий раз, Костенька, бить не будут. Я разберусь с этим мудаком, но до этого ты переедешь в безопасное место. Заодно за Антоном присмотришь.

На лице Кости неожиданно появилось выражение нестерпимой муки. Он что-то прошептал сквозь зубы, но слов было не разобрать, и эта внезапная, очень искренняя вспышка продрала до последнего нерва. Стаса затрясло.

— Зачем тебе это? — глухо поинтересовался Костя, не глядя на него. — Ты даже сам не знаешь... во что ввязываешься. Не нужно, Стас. Тебе — не нужно. Это все усложнит.

— А до этого все было просто, да? — усмехнулся Стас, которого не отпускала тревога. Костя выглядел странно: довольным и настороженным одновременно, будто он получил то, что хотел, но не был уверен в том, нужно ли ему это. Непонятно. Все это следовало обдумать, проанализировать, но позже, а сейчас...

Ему было наплевать на то, что Костя, без сомнений, испытывал от этого поцелуя больше боли, чем удовольствия. Впрочем, самого Артемьева это тоже заботило мало, судя по той горячности, с которой он отвечал. Его губа снова начала кровить, и вместо уже привычного вкуса табака, Стас ощущал сладковато-соленый привкус, будоражащий самые древние инстинкты. Не нашедшая выхода злость, тревога, беспокойство, раздражение из-за вырвавшегося против воли признания перерождались во что-то другое, не менее разрушительное. Плавился, крушился еще один барьер, а Стас не предпринимал ничего, чтобы этому помешать, наоборот, сам подхлестывал процесс, увязая все глубже. Что он найдет на самом дне? Кто знает.

Стук в дверь заставил их отпрянуть друг от друга. Стас быстро заглянул Косте в глаза и, отодвинув в сторону, отпер дверь. В коридоре обнаружился встревоженный Сорокин, который, вытянув шею, пытался разглядеть что-то за спиной закрывшего собой проем Стаса.

— Э-э-э... протянул он растеряно. — Там Артемьева ждут. Баба какая-то. Говорит, он ее вызвал, а она торопится... Костя! — неожиданно позвал он громче. За спиной раздался приглушенный смех. Костя едва ощутимо тронул его за плечо, и Стас подвинулся, позволяя ему выйти. По удивленному взгляду Сорокина стало понятно, что тот не ожидал, что Артемьев сможет сделать это на своих двоих после того, как его уволокли в кабинет начальника. Видимо, опыт Мухина не остался незамеченным. Стас усмехнулся про себя. Лучше пусть боятся, чем за глаза высмеивают. Это было правильнее.

— Иди, разбирайся со своей бабой, — напутствовал он Костю. — Не напугай, смотри.

Костя только фыркнул в ответ.

В квартиру Стаса он перебрался тем же вечером, взяв с собой всего одну небольшую сумку с вещами. Костя явно не собирался задерживаться здесь надолго, и это вполне устраивало всех. Кроме, пожалуй, Антона.

Едва только стало известно о переезде, как мальчишка буквально просветлел лицом и издал боевой клич во всю силу своих маленьких легких.

— Это на время, — тут же остудил его пыл Стас, но Антон, казалось, его даже не услышал. Он весь был поглощен Костей. Они во что-то играли весь вечер, и даже позвали Стаса в свою дружную компанию, но тот отказался, предпочтя наблюдать за ними со стороны.

Почему-то он не испытывал зависти или обиды. Впервые за долгое время не хотелось выпить, чтобы отключиться до беспамятства, а было просто хорошо и комфортно. Костя, порывшись детской, откопал огромную коробку с дорогущей железной дорогой, которую Стас дарил сыну на позапрошлый новый год. Нераспечатанная, она так и пылилась в шкафу, дожидаясь своего часа. Который, наконец, наступил.

Пол в гостиной покрылся деталями. С дивана Стас мог наблюдать две напряженные спины и два затылка, обладатели которых, перебраниваясь, передавали друг другу нужные части конструктора, выстраивая из них целый комплекс из железнодорожных путей, станций, переездов и развилок. Работа была сложная, кропотливая, но чрезвычайно захватила обоих.

— Хватит, завтра продолжите, — наконец сказал Стас, бросив взгляд на часы. Антон издал разочарованный вздох и с надеждой покосился на Костю. Тот развел руками и поднялся.

— Можно, мы так все оставим? — спросил он у Стаса. Тот равнодушно пожал плечами: устроенный беспорядок его мало волновал. Антон, утративший последнюю поддержку, понуро поплелся в ванную.

— А можно, дядя Костя будет спать в моей комнате? — спросил он, вернувшись, и Стас поперхнулся, подавившись чаем. Костя заботливо постучал его по спине.

— Дядя Костя будет спать в кабинете, — прокашлявшись, сообщил Стас. Антон как-то очень по-взрослому, понимающе и даже немного философски вздохнул и развел руками. А потом застенчиво улыбнулся.

— Но ты же не уйдешь, правда?

Глядя на него, Стас внезапно понял одну вещь: он совершил ошибку. Нельзя было позволять кому-то вторгаться в их пространство. Нельзя было позволять Антону привязываться к Косте, ведь тот действительно однажды уйдет. Не сегодня, но завтра, может быть. Или послезавтра. И что тогда?

Эту простую истину Стас познал очень давно и неуклонно ее придерживался. Минимум близких людей, только те, которые никогда не уйдут — разве что в могилу. Так было проще, легче существовать. Можно было не бояться предательства, не нужно было взваливать на себя чужие проблемы, не было необходимости считаться с кем-то. Много лет этот принцип прекрасно оправдывал себя, но неожиданно дал сбой. Почему? Где пробили его совершенную защиту? И что делать теперь, когда оставлено столько рубежей?

— Мы же не собрали дорогу, — словно сквозь вату в ушах донесся до него голос Кости. — Ты иди спать. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — будто эхо, повторил за ним Антон и повернулся к отцу. — Спокойной ночи, пап.

И унесся к себе.

Сон не шел. Стас, пожалев, что все спиртное осталось в гостиной, ворочался в кровати и никак не мог уснуть. Вставать не хотелось: пришлось бы пройти мимо кабинета, где спал Костя, и Стас не был уверен, что ему хватит выдержки не заглянуть в комнату. Дверь, однако, внезапно приоткрылась сама.

В проеме промелькнула тень, кровать прогнулась под двойным весом, горячие ладони прошлись по животу и груди.

— А Антон? — хрипло прошептал Стас, чуть пододвинувшись, чтобы было удобнее.

— Не бойся, я потом уйду, — шепнули в ответ. — Он ничего не заметит.

Возражать не хотелось. Руки сами потянулись вверх, обхватывая за шею и пригибая ниже. На губах, как и в отделе, почувствовался солоноватый вкус, от которого тогда слетали тормоза и перегорали предохранители. Но теперь, почему-то, все было немного иначе.

Костя, изменяя своей обычной неторопливой манере, жадничал, постоянно провоцируя, разжигая желание, будто ему не терпелось что-то доказать — себе или Стасу. Неистово, очертя голову, он словно с головой уходил в омут, держась за Стаса, как за спасательный круг. Или желая потопить вместе с собой. Тот же, наоборот, медлил, успокаивал, придерживал, не желая спешить — растянуть спокойное, вязкое удовольствие. Это было сродни поеданию мороженого: кто-то кусает, глотая огромные куски, а кто-то слизывает подтаявшую сладость, смакуя каждую каплю. Сегодня Стас не был намерен торопиться.

Он заставил Костю улечься на спину, силой гася сопротивление, и удобно устроился сверху, присев на его бедра. Света, проникавшего через окно, как раз хватало, чтобы изучить уже хорошо знакомое на ощупь тело, которое раньше он не удосуживался разглядывать. Было некогда, да и незачем, а теперь вот стало любопытно.

Пальцы едва ощутимо подрагивали, когда он проводил ими по плечам и груди. Костя ежился под этими прикосновениями, смотрел странно, будто выискивал в его лице что-то, однако не отстранялся и не останавливал его. И не произносил ни слова. Ни тогда, когда Стас, на пробу, сжал его сосок, заставив вздрогнуть. Ни когда коснулся губами живота, собирая с кожи капли пота. И даже когда, прижав его колени к груди, Стас медленно, давая прочувствовать каждый сантиметр своего члена, вошел в него, он только зашипел, запрокинув голову, и прикрыл глаза. И это послужило вызовом.

Стало жизненно важно добиться от него хоть единого звука. Стас нарочно двигался издевательски медленно, дразня и распаляя, но не давая удовлетворения. Потребовалась вся его выдержка и сила воли, что бы не сорваться, но приз был слишком желанен. Это был тот же контроль, та же власть — всего лишь другого рода. Подчинить себе, подмять под себя, заставить уступить и в этом — вот была главная цель. Или так только казалось.

— Садист, — прохрипел Костя, пытаясь хоть как-то повлиять на процесс, но Стас сильнее вжал его в кровать, не давая воли. — Ну же! Дава-ааааай!

Больше просьб Стасу не потребовалось.

Добраться до Пальчикова на следующий день Стас не успел. Сначала навалились дела, и он полностью забыл об этой проблеме, потом отвлекло сообщение Баграта, просившего зайти к нему в обед, если будет возможность. Времени почти не было, но Стас решил все-таки проверить, что за неприятности случились у грузина. Тот был исправным плательщиком, да и никогда не отказывался оказать услугу, как с Маховым, например, поэтому являлся ценным кадром, которого следовало беречь.

— Вот, — Баграт услужливо подвинул к Стасу тарелку с ароматным, пахнущим травами, мясом. Стас, подперев голову руками, посмотрел на мнущегося грузина снизу вверх.

— Что это? — спросил он. — Ты меня на романтический ужин пригласил, или о деле разговаривать?

— О деле, о деле, — быстро закивал Баграт. Он все время отводил взгляд и явно нервничал. — Стас, понимаешь... Давай разорвем контракт?

Стас молча смотрел на него, ожидая объяснений такой вопиющей наглости. Баграт побледнел, а потом тяжело опустился на соседний стул и закрыл лицо руками.

— Они неделю назад появились. Сказали, чтобы я им платил. Ну, помнишь, я звонил, ты еще своих архаровцев на переговоры прислал?

— Помню, — холодно подтвердил Стас, не сводя с него давящего взгляда, под которым Баграту явно было неуютно. — И что?

— Они сына моего забрали, — с мукой в голосе признался тот и, наконец, рискнул посмотреть на Стаса. — Сказали, или я решаю вопрос с тобой, или...

— И ты им пообещал? — очень тихо, а потому еще более страшно, уточнил Стас. Баграт вздрогнул всем телом. — Разобраться со мной?

— А что мне еще было делать? — вскинулся тот. Вид у него был совсем безумный. — Что я мог сказать? Что бы ты сам сделал на моем месте?!

— А я не на твоем, — жестко одернул его Стас. — И никогда на нем не окажусь. Потому что, всегда есть те, кто снизу. Во всем. И те, кто сверху. Я — из второй группы, Баграт, а ты, как сам понимаешь, из первой. Таких, как ты, всегда давить будут.

— Я тебя об одном прошу, — глухо, едва сдерживая слезы, сказал Баграт. — Не губи сына. Пожалуйста...

— Что-то ты мне совсем аппетит испортил, — Стас оттолкнул от себя тарелку и рывком поднялся на ноги. Под больным, усталым взглядом Баграта вытащил из кармана телефон и приложил его к уху.

— Феклов? Спишь, что ли? Подъем, солнце уже высоко. Ты ездил к Баграту недавно? Да. Вы этих козлов разработали? Вот как? Отлично. Собери ребят, ждите меня у отдела. Бегом, я сказал! Потом позавтракаешь!

Убрав мобильник, Стас посмотрел на зеленого от страха Баграта и неожиданно для самого себя сказал:

— Я тебе одно могу гарантировать. Твой сын живой будет. Обещаю. Но ты со мной за это потом не расплатишься.

Баграт порывисто вцепился в его руку, с перепугу благодаря по-грузински, но Стас раздраженно оттолкнул его и поспешил к машине. Настроение было очень подходящим для планируемого дела.

Живого, но жутко перепуганного мальчишку в тот же вечер доставили к Баграту, который на радостях пытался пригласить к столу и вручить вино, которое контрабандой притаскивал с родины, называя местный ассортимент козьей мочой. Ребята, приподнявшиеся за этот рейд на нычку, найденную у незадачливых вымогателей, разгоряченные кровью и адреналином, смотрели на Стаса с затаенной надеждой, и тот махнул рукой, разрешая расслабиться. Сам же он не был настроен на развлечения. Хотелось домой.

Костя, если что-то и заметил, то не подал вида, а Антон был полностью поглощен своей железной дорогой и не обращал внимания ни на что вокруг. Наконец-то можно было отдохнуть, прийти в себя, но напряжение не отпускало. Он так и не успел сделать две важные вещи: поставить на место Пальчикова и найти Чернова, и поэтому нервничал. Подспудно он ощущал, что не стоит затягивать с этим, и решил заняться первым субъектом прямо завтра с утра.

— Как мама? — тихо спросил Костя, присев рядом. Стас, очнувшись от задумчивости, мотнул головой.

— Упрямая, — ответил он так же негромко, чтобы не услышал Антон. — Сюда переезжать не хочет, сиделку не хочет. А она еще слабая. Что делать-то?

— Отправь ее в пансионат, — внезапно предложил Костя, и Стас бросил на него заинтересованный взгляд. — Ну, эти... восстановительные, или как их там? О! Реабилитационные! Узнай, есть же такие. На месяц, например.

Стасу мысль пришлась по душе. Это действительно казалось выходом: с одной стороны, мать будет находиться под присмотром, с другой — ему не придется перевозить ее сюда, в ставший слишком многолюдным дом и как-то объяснять присутствие Кости. Воодушевившись, он хлопнул Костю по колену.

— Вот завтра ты мне все про эти пансионаты и узнаешь! — безапелляционно сообщил он и сполз с дивана. — Антон, ну кто так делает? Это же не отсюда!

Пальчиков проявился сам. Точнее, о нем Стасу напомнили, позвонив из управления. Лазарев слушал, кусая губы, и понимал, что опоздал, промедлил. Всего на один день, но его успели опередить. Инструкции были предельно четкие и не терпящие возражений. Дело следовало передать другому следователю, прекратить беспокоить "уважаемого человека", а чересчур дотошному Артемьеву популярно объяснить, что бывает в таких случаях. Хорошо, что письменных извинений в трех экземплярах не потребовали. И на том спасибо. Внутри все переворачивалось от язвительного голоса, распекавшего его на все корки, но ничего сделать он не мог — приходилось слушать и беситься молча. Чертов Артемьев! Его же предупреждали!

В отделе Кости не было, сегодня у него был выходной. Едва расправившись с текучкой, Стас поспешил домой, горя желанием вбить в его голову хоть немного здравого смысла. До вечера ждать было нельзя — присутствие Антона сильно ограничило бы его в выбираемых выражениях.

— Мне звонили, — прямо с порога, не дав Косте сказать ни слова, заявил он. — По поводу Пальчикова. Так вот, Костенька, ты передашь это дело, скажем, Маше. На это есть прямое указание, так что ни у тебя, ни у меня, нет выбора. Тебе все понятно?

— Нет, — упрямо покачал головой Костя. Его глаза потемнели. — Я не буду этого делать. Стас, у меня есть доказательства. Я..

— Что ты? — теряя контроль, взревел Стас, хватая его за ворот. — Ты хоть представляешь, как этот урод разговаривал со мной? И все из-за тебя! Из-за твоего упрямства! Тебе эта девчонка кто? Дочь? Сестра? Любовница? Она наркоманка, Костя, а наркоманы — не люди. Она и так сдохнет через пару лет и это в лучшем случае! Какая тебе разница, где это произойдет?

— Мне есть разница, — побелевшими от гнева губами, проговорил Костя. — Не все продаются, как ты, Стас. У кого-то еще совесть пока не отвалилась.

Это ударило под дых. Откровенная брезгливость, промелькнувшая в глазах Кости, прорвала барьер, из последних сил сдерживавший его разрушительную натуру, еще ни разу не проявившуюся по отношению к Артемьеву. С ним, до самого крайнего момента, Стас пытался действовать по-другому, но сейчас просто не смог остановить себя.

Сильный удар отбросил Костю назад, но он не упал, быстро восстановив равновесие. В тесном коридоре было неудобно, не развернуться, мешали висевшие на вешалке вещи, но взбешенный Стас не обращал на это никакого внимания. Весь его мир сузился до одной единственной цели, и он не замечал ничего вокруг. Костя что-то пытался сказать, остановить его, но добился лишь того, что снова пропустил удар, пришедшийся по все той же злосчастной брови. Кровь залила лицо, мешая видеть противника, и Стас, перехватив его руку, с силой впечатал кулак в солнечное сплетение. Костя согнулся пополам. Стас пинком опрокинул его на пол, и замер, пораженный. Костя почти не сопротивлялся. Его взгляд был устремлен куда-то дальше по коридору, за спину Стаса, и тому внезапно стало не по себе. Предчувствуя неладное, он обернулся и похолодел. У дверей кухни, с бутербродом в руках, стоял Антон, глядя на них полными ужаса глазами.

— Антон... — Стас, желая объясниться, шагнул к сыну, но тот отпрянул от него, как от чумного. — Ты... Мы тут...

— Ненавижу, — отчетливо произнес Антон и замотал головой. — Ненавижу тебя!

— Антон! — Стас бросился к нему, но мальчишка опрометью кинулся к себе в комнату и заперся на замок. — Антон, открой! Открой, твою мать!

Стас с силой саданул кулаком по двери, из-за которой доносились надрывные рыдания, а потом, прислонившись к ней спиной, бессильно сполз на пол и закрыл лицо руками. Он все испортил. На этот раз он все испортил сам.

Стас ничего не чувствовал. Все замерло, исчезло, отступило на задний план, только отчетливо слышались всхлипы, раздающиеся за хлипкой перегородкой, которую он мог бы легко сломать. Физически это было очень просто, одно небольшое усилие, но Стас даже не сдвинулся с места. Как никогда раньше он понимал, что это станет точкой невозврата в их и без того нелегких отношениях с сыном. Это насилие ему не простят — никогда.

— Отойди, — прозвучало сверху, и Стас машинально поднял голову. Костя уже успел смыть кровь и выглядел вполне прилично, не считая снова начавшего распухать глаза. Он негромко постучал в дверь:

— Тох, это я. Открой, пожалуйста. Стас, — тихо, но жестко обратился он к Лазареву, — иди на кухню. Я поговорю с ним.

Это было болезненно, но Стас понимал справедливость этого требования — даже не просьбы. Что Костя собирался сказать Антону? Мог ли он сейчас, после случившегося, желать добра? Стас не был в этом уверен.

Он безропотно поднялся на ноги, освобождая проход. Костя одобрительно кивнул и снова постучал в дверь, уговаривая Антона открыть. Стас несколько секунд молча разглядывал его сосредоточенное лицо, пытаясь прочитать, о чем он думает, но так и не смог этого понять. Костя полностью закрылся, отгородился от него непроницаемыми шторами. Его трудно было винить за это. Стас устало мотнул головой и поплелся на кухню.

О чем они разговаривали там, за закрытой дверью, что Костя говорил Антону, как объяснял случившееся, Стас не слышал. На кухонном столе были разложены продукты — здесь явно собирались готовить что-то сложное и, несомненно, праздничное. Для него? Может быть. Теперь он вряд ли узнает доподлинно, каким мог стать вечер.

Время тянулось безумно медленно. Стас машинально утащил с блюдца кусок отварного мяса, который сжевал почти механически, не чувствуя вкуса. Внутри образовался вакуум, холод стал таким сильным, что обжигал. Все было кончено, это он понимал отчетливо. Он не сможет объяснить Антону, что произошло.

Его самого поразила и напугала собственная вспышка гнева. Тогда, с Мухиным, он действовал абсолютно хладнокровно, четко рассчитывая удары и моральный прессинг. Он хотел сломать сопротивление, напугать, заставить подчиниться. С Костей же все было по-другому. Стас помнил злость, смешанную с обидой, помнил неистовое желание ударить, заставить замолчать, причинить боль, чтобы заглушить собственную. С каких пор идиотские обвинения стали такими неприятными? Почему его так задевало, что Костя может влипнуть в куда большие неприятности, если не перестанет упрямиться? Почему это стало таким важным? Стас обхватил голову руками, с кристальной ясностью осознав одну очень важную вещь. Не только Антон не простит его. Он сам себя не простит.

Глухо хлопнула входная дверь, и Стас едва не подскочил на месте. Ушел? Но как же... Голова шла кругом. Стас порывисто поднялся и вышел в коридор.

Дверь в детскую была приоткрыта. Стас поколебался несколько мгновений, а потом вошел в комнату. Антон сидел на подоконнике и смотрел в окно.

— Он ушел, — сказал мальчишка, не оборачиваясь. Стас, забыв о том, что Антон не видит его, зачем-то кивнул, подтверждая очевидное. Мальчик не пошевелился, все так же вглядываясь в стекло. Стас помедлил, а потом подошел ближе, подспудно ожидая, что тот опять отпрянет, но Антон лишь слегка напрягся. Это уже можно было считать хорошим признаком.

— Я не хотел... — попытался было он, но замолк, не находя нужных слов. Не хотел чего? Бить? Напугать? Унизить? Бесполезно, Антон видел то, что видел.

— Я знаю.

— Что? — Стас не поверил своим ушам. Антон, не глядя на него, соскользнул с подоконника и забрался с ногами на кровать.

— Он сказал мне, что... Что так бывает. Что вы оба были правы, но по-разному. Как это может быть? Ты либо прав, либо нет.

— Все сложнее, — устало потерев виски, ответил Стас. Он тщательно подбирал слова, боясь вспугнуть момент такого хрупкого, почти невесомого перемирия, установившегося между ними. — Правда, она разная бывает. Я только хотел...

Он опять запнулся, не в состоянии произнести то, что собирался, но Антон снова удивил его.

— Защитить его, я знаю, — кивнул мальчишка. — Так дядя Костя сказал. Просто... у тебя такие методы, — едва слышно добавил он, еле сдерживая слезы. Оба замолчали. Стас переваривал услышанное, тщетно пытаясь понять, что делать дальше. Нужные слова, как назло, не шли на ум, да и не был он никогда силен в риторике. Одно то, что Антон сейчас все-таки разговаривал с ним, казалось немыслимым чудом, за которое нужно было быть благодарным Косте.

Стас тихонько выругался. Артемьев, как обычно, стал альфой и омегой всего случившегося с ним за последнее время. Это можно было бы счесть ненормальным, если бы не стало привычным, даже необходимым. И как может быть по-другому, ему теперь представлялось с трудом. Антон вздрогнул от звука его голоса и крепче обхватил себя за колени, съеживаясь.

— Он ведь не придет больше, да? — безнадежно поинтересовался он, и Стас не нашелся, что ответить. Врать он не хотел, это внушило бы ложную надежду. Сказать правду не хватало сил. Ведь Костя просто ушел, не дав ему шанса объяснить, не пожелав выслушать. Это было весьма красноречиво.

Антон молча плакал. Не так, как плачут дети — открыто и навзрыд, а по-взрослому отчаянно и горько. Видеть это было невыносимо, а ощущать себя причиной этих слез почти невозможно. И Стас, прекрасно понимая, как малодушно это выглядит, попросту сбежал из комнаты.

Было тошно. От самого себя, от мучительного осознания того, что выстроенный им мир покачнулся и дал трещины в самых важных, критических местах. Хотелось сбежать — на улицу, или же в алкогольный дурман, без разницы. От раздумий его спас телефонный звонок. Звонили из отдела, и Стас, наконец, найдя, на кого вылить всю переполнявшую его муть, от души обматерил дежурного.

— Сейчас буду, — коротко буркнул он, разобравшись в чем, собственно, было дело, и убрал телефон в карман. Все эмоции моментально схлынули, отступив на второй план. Его ждала работа.

— Я уеду. Надолго, — сказал Стас, остановившись около комнаты Антона. Изнутри не донеслось ни единого звука. — Сиди дома, уроки делай. Вернусь завтра днем. Школу один раз пропустишь. Понятно?

Его вопрос остался без ответа. Стас стиснул зубы, сдерживая резкий окрик. Господи, как же все это не вовремя, не к месту! Решив, не обращать внимания на бойкот, он начал одеваться.

— Я к бабушке хочу, — раздалось тихое, и Стас резко обернулся. На пороге своей комнаты стоял бледный как мел Антон, глядя на него воспаленными от слез глазами. От его взгляда перехватило горло.

— Хорошо, — совладав с собой, ответил Стас, стараясь не показать, какими силами давалось ему показное, внешнее спокойствие. — Только не сейчас, ей надо поправиться. Вот приедет она из пансионата, и после этого, ты, если захочешь, сможешь вернуться к ней.

Антон, кивнув, снова исчез за дверью. Это было полное и бесповоротное фиаско.

Костя появился утром — об этом Стасу, по его просьбе, сообщил дежурный. Пришел, как ни в чем не бывало, отшутился по поводу обновленного синяка, скормив любопытствующим идиотскую историю о ревнивом муже несуществующей подружки, а потом отправился к себе в кабинет. Стас не знал, что ему делать. Он прекрасно понимал, что поговорить все равно придется, но не мог заставить себя сделать первый шаг. Ждать, однако, было бессмысленно.

— Зайди ко мне, — велел он, заглянув в кабинет к Артемьеву. Маша испуганно покосилась на Костю, который, даже не поведя бровью, поднялся на ноги и без колебаний последовал за ним. Пока шли по коридору — молчали. Оказавшись наедине, они тоже не проронили ни звука. Скрежет ключа в замке нарушил тишину — и только. Костя остановился в центре комнаты и повернулся к запершему дверь Стасу.

— Как Антон? — ровно, без тени эмоций, поинтересовался он. Стас пожал плечами.

— Лучше, чем могло быть. Благодаря тебе.

Костя поморщился и как-то растеряно потер здоровый глаз, словно он плохо спал этой ночью. Стас его хорошо понимал, он сам едва не валился с ног.

— По поводу Пальчикова... — начал он, усаживаясь на свое место, но Костя жестом остановил его.

— Я готов передать дело кому скажешь, — сказал он, и Стас посмотрел на него, как на умалишенного.

— Правда? — он откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди. — А к чему был весь вчерашний спектакль, Костенька? Про неподкупность и принципы кто мне пел?

— Мне сегодня звонил врач Матвеевой, — не отвечая на его вопрос, произнес Костя и подошел к столу. — Она вышла из комы и, может быть, даже сможет дать показания. Со временем. Я даже не сомневаюсь, какими они будут. Так что тут разберутся и без меня.

— Вот как... — протянул Стас, глядя прямо ему в глаза, которые будто застлала непроницаемая пелена, надежно скрывавшая все мысли и чувства. — Что ж, одной проблемой меньше. Это радует.

— Рад, что ты рад, — отрезал Артемьев и протянул руку. — Ключ отдай.

Стас, не возражая, подтолкнул к нему ключ, и Костя кивнул в знак благодарности. Разговаривать было больше не о чем. Внутри натянулась, завибрировала невидимая нить, грозя оборваться в любой момент. Нужно было что-то сказать, остановить, но язык намертво прилип к пересохшему небу.

— Костя, подожди, — все-таки не выдержал он, когда Артемьев подошел к выходу. Ситуация была до ужаса знакомой и вызывала ощущение дежа вю. Костя обернулся.

— Я был не прав, — сказал Стас, пересиливая себя. — Я не должен был. Ты... мог бы?

— Не умеешь ты просить, Стас, — Костя, забыв про дверь, медленно двинулся к нему. В его глазах, до этого совершенно пустых, заиграли злые огоньки. — И извиняться не умеешь. Вот приказывать и давить — запросто. Ты — танк, бронепоезд, прущий напролом. Ты умеешь заставить, но не можешь увлечь за собой. Ведь людям, Стас, нужно что-то давать. Не деньги, нет. Не иллюзию власти, которой упиваются твои оголтелые ухари, вообразившие, что если у них есть ксива и ствол, то им все можно. А что у тебя есть, Стас? У тебя самого, внутри, чем бы ты мог поделиться? С Антоном, хотя бы. Что ты ему дал? Ну же, Стас. Чего ты хочешь?

— Я хочу, чтобы ты вернулся, — холодея от того, как глупо, пошло, по-бабски это прозвучало, произнес Стас. Его трясло, будто в лихорадке, ладони взмокли, лоб покрылся испариной. В висках пульсировало, гулко отдаваясь в ушах и заглушая давшиеся с таким трудом слова. — Ты нужен Антону.

— Нет, — покачал головой Костя. — Ему нужен отец. Ты. Он и ко мне-то привязался только поэтому. Парень тебя боготворит, просто, как и ты, не умеет это показывать. Подумай над этим.

Он внезапно улыбнулся и, подкинув ключ, поймал его на раскрытую ладонь.

— Но у тебя все еще есть шанс все исправить. Если захочешь, конечно. Только больше не оставляй его одного.

Он снова повернулся, чтобы уйти, и Стас понял, что у него осталась последняя попытка.

— А если не Антону, — сказал он в спину Косте и тот замер. — Если это нужно мне?

Костя, обернулся и посмотрел на него через плечо.

— Зачем? — прямо спросил он. — Не наэкспериментировался?

Стаса заиграл желваками, медленно поднялся, стараясь унять едкую желчь, переполнявшую кровь, и, выбравшись из-за стола, начал наступать на застывшего Костю. Тот молча смотрел на него, не делая ни единой попытки отступить, хотя выражение лица Стаса было способно напугать кого угодно.

— Это было похоже на эксперимент? — процедил он, подойдя вплотную, и протянул руку, не то пытаясь схватить за горло, не то обнять. Костя криво усмехнулся. В его глазах на миг появилось странное, непонятное выражение, будто он колебался, не зная, что выбрать, но Стас не дал ему времени на раздумья, притянув к себе. Предусмотрительно запертая дверь оказалась очень кстати.

В первый момент Костины губы были неподвижны, а потом дрогнули, чуть раздвигаясь, и Стас тут же этим воспользовался. Он не был напорист, но настойчив, жаден, но не груб. И Костя поддавался, уступая, отвечая с не меньшей горячностью, словно ему передался чужой запал. Его ладонь удобно устроилась на затылке, не позволяя отстраниться, если бы Стас вдруг захотел сделать такую глупость. Вчерашний угар, послевкусие драки встрепенулись снова, разжигая в крови совершенно дикое, первобытное желание.

— Не здесь, — прошипел Стас с усилием отдирая себя от Кости. Тот, лихорадочно облизнувшись, кивнул.

— Вечером, — сказал он, и Стасу стало жарко.

— Вечером, — словно эхо, отозвался он, делая шаг назад. Оставалось продержаться каких-то несколько часов. Кажется, это были самые долгие часы в его жизни.

Ужин длился целую вечность, избавиться от Антона удалось далеко не сразу. Минуты тянулись бесконечно долго, но Стас не решался торопить события, боясь соскользнуть с тонкой нити, протянувшейся между ними тремя. Костя вел себя так, будто ничего не произошло, улыбался, шутил, снова строил железную дорогу, попутно обнаружив, что в ней не хватает целого блока.

— Здесь можно достроить еще станцию, — сообщил он, тщательно изучив рекламный буклет. Антон с надеждой покосился на отца, и Стас кивнул.

— Я помню, где покупал ее. На выходных сходим, посмотрим. Так, на сегодня хватит. Завтра в школу, хватит пропускать.

Антон, нисколько не расстроившись, отправился спать. Весь вечер он просто сиял, переполненный радостью от возвращения Кости, но все равно то и дело настораживался и внимательно приглядывался к обоим взрослым. Стас вздохнул, снова заметив его пытливый взгляд. Утраченное доверие придется восстанавливать долго и трудно. Главное, не сорваться второй раз.

— Что-то ты долго, — сказал он, когда дверь в спальню приоткрылась. Костя виновато развел руками и опустился на кровать, быстро избавляясь от футболки и джинсов, в которых ходил по дому. Раздеваясь, он приподнялся, и свет, проникавший с улицы, выхватил из темноты его силуэт. Тело моментально отреагировало на это зрелище, и Стас, зарычав, потянулся к нему, помогая стащить одежду. Сам он уже был совершенно обнажен.

Было горячо.

Губам, терзавшим чужие губы и ставившим метки на шее и груди.

Ладоням, скользящим по влажной от испарины коже, ощупывавшим каждый сантиметр вверенного им тела.

В жадных, настойчивых прикосновениях скрывалось все: желание, извинения, просьба. Было легко и просто общаться так: беззвучно, не тратя время на то, чтобы подбирать слова, облекая в них мысли и чувства. Напрямую, кожа к коже, не лицемеря и не притворяясь. И не было места неловкости и стыду.

— Отсоси мне, — прохрипел Костя, настойчиво подталкивая его вниз к наполненному кровью, набухшему члену. Возбуждение выцарапывало внутренности, сворачивая их в болезненный, подрагивающий клубок, и Стас глухо выругался, едва не сходя с ума. Просьба была вопиюще неприемлемая, недозволенная, недопустимая, но он не нашел в себе сил отказать.

— Расскажешь кому-нибудь — убью, — предупредил он и, собрав в кулак всю силу воли, спустился ниже, устраиваясь поудобнее. Костя нервно рассмеялся, а потом глухо застонал, подавшись навстречу неумелой, но старательной ласке. И у Стаса окончательно слетели последние тормоза.

— А если бы я сам не отказался от дела, — спросил его Костя, одеваясь, чтобы перебраться обратно в кабинет. — Что бы ты сделал?

— У меня не было выбора, — пожал плечами Стас, разморенный после секса. Его мысли витали где-то вдалеке, поэтому он ответил правду, как есть. — Я бы нашел способ тебя заставить. Пойми, это для твоего же блага.

— Ясно, — кивнул Костя, отвернувшись, и это очень не понравилось Стасу. Он приподнялся и ухватил его за плечо.

— Прекрати дурить, — прошипел он, снова разозлившись. — Ты же понимаешь, к чему бы это привело. Мы все повязаны, система прогибает нас. Даже меня. И дело не в продажности, я, к твоему сведению, не продаюсь. Я сам выбираю, какую работу буду делать, как и за какие деньги. И чтобы и дальше иметь такую возможность, иногда стоит уступить в мелочах.

— Жизнь этой девочки — мелочь? — глядя ему в глаза, уточнил Костя. Стас уверенно кивнул.

— По сравнению с твоей или моей — да. Она никто и звать ее никак. Сама виновата, что посеяла, то и жрет полной ложкой. И утопить тебя из-за этой дуры-наркоманки я не позволю. Жизнь, Костенька, она не терпит слюнтяев.

— Ясно, — повторил Костя и поднялся на ноги. — Да... у меня к тебе просьба есть. Мать моя звонила, просила подъехать к ним на пару дней. Можно устроить?

— Придумаем что-нибудь, — кивнул Стас, порадовавшись, что они соскочили со скользкой темы. — Но, надеюсь, это не надолго?

— Два — три дня, не больше, — успокоил его Костя и невесело улыбнулся. — Не натвори дел, пока меня нет.

— Не обещаю, — с серьезным выражением лица ответил ему Стас. — Но постараюсь. Черт, это значит, что опять мне забирать Антона...

Отъезд Кости пришелся очень кстати, Стас получил возможность вплотную заняться Черновым. Он отодвинул все свои дела, внимательно просматривая данные, и наконец смог найти нужный адрес. Там, если сведения были точны, проживали родители Виталия.

Оказавшись у подъезда, Стас внимательно разглядывал высотный дом, с первого взгляда производивший впечатление респектабельного. Закрытая территория, отдельная стоянка, на которой виднелись не самые дешевые машины, чистая, благоустроенная детская площадка — все свидетельствовало о том, что здесь проживают состоятельные люди. Решив, что медлить незачем, Стас направился ко входу.

— Кто? — поинтересовался женский голос, когда он позвонил в квартиру.

— Милиция! — громко ответил Стас и махнул перед глазком раскрытой ксивой. За дверью ойкнули и загремели замком. Через несколько секунд перед Стасом предстала статная высокая женщина с горделивым, как принято говорить, аристократическим лицом. При виде гостя она поджала тонкие губы и нервно затеребила ворот платья.

— Что-то случилось, офицер?

Это прозвучало так киношно, что Стаса невольно передернуло от подобного обращения.

— Полковник Лазарев, — представился он, снова предъявив удостоверение, а затем быстро его спрятав. — Пройти можно, или на пороге разговаривать будем?

— Да, разумеется, — тоном, которым обычно просят выйти вон, произнесла женщина и посторонилась, позволяя Стасу войти. — Сменной обуви у вас, разумеется, нет. Ну что ж, проходите так, не разувайтесь.

— Галина, кто это? — пробасили из глубины квартиры. Женщина сделала большие глаза и укоризненно посмотрела на Стаса.

— Это офицер милиции, — громко сообщила она. — Славочка, ты отдыхай, я сейчас уведу его на кухню.

— Не шумите только, — страдальчески попросил невидимый Славочка, и женщина, ловко ухватив Стаса за локоть, потащила его дальше по коридору.

— Мой муж — писатель, — сообщила она, когда они оказались на кухне. — Ему требуется полный покой и сосредоточенность! Иначе вдохновение упорхнет.

— И много он издал книг, этот писатель? — скептически поинтересовался Стас, усаживаясь на невысокий диванчик. Галина посмотрела на него осуждающе.

— Истинные гении, — с нажимом произнесла она, — при жизни никогда не были признаны обществом.

— Значит, ни одной, — насмешливо фыркнул Стас, изрядно позабавленный порядками в этом доме. И здесь вырос тот самый Чернов? Очень интересно.

— Виталий Чернов приходится вам сыном? — спросил он, решив перейти к делу. Он достал из кармана фотографию, на которой заранее вымарал изображение Кости, и женщина сразу будто окаменела.

— Этот человек мне не сын, — холодно ответила она. Стас удивленно поднял бровь. — Больше не сын. Я растила хорошего, добропорядочного мальчика. И он умер — для меня. Та аморальная тварь, которая сейчас носит это имя, не имеет ко мне отношения.

— Что? — опешил Стас, ничего не разобравший из услышанного бреда. — Как — умер? Когда? От чего? Где свидетельство о смерти?

— Вы что, не понимаете? — взвилась Галина, порывисто стиснув ворот платья. — Он... Он преступил все законы морали и нравственности. Мой сын, мой мальчик, пал на самое дно порока, связавшись... Я не могу это произнести.

Она отвернулась, едва не глотая слезы. Стасу стало противно. Он ясно видел наигрыш, фальшь разыгрываемого спектакля, и от этого оставалось липкое чувство брезгливости. Резко поднявшись, он грубо потряс женщину за плечи.

— Толком говори, что случилось. И хватит истерик!

— Что вы себе позволяете! — вскрикнула она, но быстро стушевалась под яростным взглядом.

— Что произошло? — настойчиво повторил Стас, отпустив ее.

— Я застала его... — Галина, испуганно глядя ему в глаза, всхлипнула, — с парнем! Господи, я чуть не сошла с ума! Я требовала, чтобы он пошел к врачу, к священнику, психологу...

— К черту на рога, я понял. Дальше! — поторопил ее Стас, которому изрядно надоело выслушивать поток сетований.

— А он сказал мне, что это нормально! — всплеснула руками Галина. — Что он любит его! Славочка так переживал, у него даже случился творческий кризис! Мы пригрозили выгнать его из дома, если он не откажется от этой гадости, а он взял и ушел! К этому!

— Давно это было? — продолжал допытываться Стас. — Как звали его любовника?

Губы Галины болезненно искривились.

— Любовника... — повторила она. — Как это мерзко.

— Его имя, — прошипел Стас, теряя терпение. — Быстро!

— Я не помню! — заполошно выкрикнула та. — То ли Кирилл... То ли Костя... Да, Костя! Я уговаривала его вернуться, угрожала, что прокляну. Но в него словно бес вселился! А потом эти фотографии...

— Фотографии? — насторожился Стас, моментально сделав стойку. — Какие фотографии?

— В журнале, — брезгливо скривившись, ответила Галина. — Такая гадость...

— Что за фотографии? — Стас едва сдерживался, чтобы снова не встряхнуть ее. — В каком журнале?

Плечи женщины внезапно поникли, она разом постарела на десяток лет.

— Я покажу, — неожиданно спокойно произнесла она. — Сама не знаю, зачем я это сохранила...

Журнал оказался обычный, глянцевый — двухгодичной давности. С одной из страниц на него смотрел тот самый Виталий Чернов. Что он рекламировал, Стас не обратил внимания — было не до этого. На тех фотографиях, которые ему подкинули, лицо Чернова было видно в профиль, что сильно искажало восприятие. Здесь же...

— Он работал моделью? — забыв, как дышать, уточнил он у Галины, которая обхватила себя руками, будто ей было холодно. Та кивнула.

— Агентство у них еще так пошло назвалось, — тихо произнесла она. — "Нарцисс". Разве это мужское занятие? Это позор, пятно на всю семью. После этого я решила, что у меня нет сына.

Стас не слушал ее. Он, не отрываясь, смотрел на фотографию, и внутри становилось все холоднее и холоднее. Пальцы сжались, комкая жесткую бумагу. Он, наконец, узнал изображенного на них человека, а название модельного агентства только подстегнуло проснувшуюся память. Теперь все становилось на свои места.

— Где он сейчас? — перебил он продолжавшую что-то бубнить Галину. Та, осекшись, недоуменно воззрилась на него. — Где живет, я спрашиваю! Адрес!

— Он уехал чуть больше двух лет назад, — под его почти безумным взглядом женщина в испуге отступила назад. — В Канаду, кажется... Он звонил, что-то пытался сказать, но я бросила трубку.

— Уехал, значит... — Стас смотрел сквозь нее, бездумно сминая журнал. — Два с половиной года назад... Как и было велено... Молодец мальчик, сообразил, что не стоит дергаться. Только вот...

Не договорив, он развернулся и зашагал к выходу. Здесь больше было нечего делать.

— Подождите! — окрик нагнал его уже на лестнице. Галина, выбежав на площадку, перегнулась через перила, с отчаянием заглядывая ему в глаза. — С ним... все в порядке? Вы ведь зачем-то его разыскивали...

— Не надо было бросать трубку, — резко, не скрывая презрения, отозвался Стас. Ему было ее не жаль. — Я бы сказал, что ты проебала сына, но, кажется, ты даже этим не занималась. Иди, Славочка заждался.

Не дожидаясь ответа, он поспешил вниз. Его не оставляло жуткое ощущение, что отпущенное ему время утекало буквально на глазах. Нужно было срочно забрать Антона из школы, а потом... А потом предстоял очень серьезный разговор с Костей. При мысли об этом Стаса затрясло.

Выйдя из подъезда, он набрал номер Антона, но в трубке слышались лишь длинные гудки. На уроке? Стас посмотрел на часы. Нет, как раз сейчас должна была быть перемена. Не слышит? Забыл дома? Стас выругался и набрал другой номер. Костя тоже не брал трубку.

Он звонил снова и снова, уже сидя в машине и даже потом, выруливая на проспект. Телефон Антона не отвечал, в динамике, как и прежде, уныло неслись длинные гудки, наводя тревогу своей монотонностью. Отшвырнув мобильник, Стас мертвой хваткой вцепился в руль и прибавил скорость. Кажется, время вышло.

Все детали, так долго терявшиеся в хаосе, вставали на свои места, создавая если не цельную картину, то хотя бы эскиз. Как он мог быть так слеп? Ведь с самого начала были понятны две вещи. Первое: тот, кто подкинул фотографии, добивался одного — чтобы он, Стас, обратил на Артемьева внимание. Второе: этот кто-то явно был очень хорошо осведомлен о личной жизни Кости и о подробностях тех дел, которые он вел. Что в первом случае, что во втором, Артемьев не был неаккуратен, зря не болтал, а уж о том, с кем он спит, никто не знал вовсе. В расчет следовало принять две вещи: обличающие снимки и визит Махова, вторично заставивший его обратить внимание на следака. Все остальное: жалоба Лугиной, вся история с Пальчиковым, очевидно не имело прямого отношения к провокатору, но послужило идеальными помехами, замаскировавшими самое важное. Если откинуть это, вывод напрашивался лишь один: фотографии, с которых все началось, не мог подкинуть никто, кроме самого Кости. Зачем?

Напряженно уставившись на проезжую часть, Стас вспоминал.

Рейд можно было считать успешным. Точку, про которую ходили настолько недобрые слухи, что даже у не отличавшегося особыми сантиментами Лазарева волосы вставали дыбом, накрыли, взяв нескольких клиентов, целый выводок "ночных бабочек", которые, на этот раз, были весьма признательны стражам порядка, и даже одного из устроителей веселого дома. К нему было особенно много вопросов — например, касательно нескольких женских трупов, обнаруженных три месяца назад. Все складывалось вполне удачно, если бы не одно "но", с которым Стасу теперь предстояло разобраться.

Сидевший напротив него парень выглядел довольно жалко. Он откровенно нервничал под изучающим взглядом Стаса, решавшим, что ему делать с этой неожиданной проблемой, и ежился от холода. Из одежды на нем были лишь джинсы и рубашка, которые ему милостиво разрешили нацепить перед тем, как вытащить из комнаты отдыха. Парню явно не повезло с клиентом, причем дважды. Мало того, что тот оказался склонным к насилию и буквально расцветил его синяками и порезами, так теперь еще требовалось скрыть его присутствие в той злосчастной сауне. А это значило, что парень был должен исчезнуть. Очень просто.

— Имя? — коротко поинтересовался Стас. Парень вздрогнул.

— Виталий Чернов, — ответил он и закашлялся. — Мне очень холодно. Можно хотя бы куртку?

— Неужели в сауне не согрели? — не удержался Стас, ухмыляясь едко, издевательски. Парень побледнел. То, как аккуратно он садился, стараясь не совершать резких движений, отчетливо свидетельствовало: избит, скорее всего, изнасилован, но пытается скрыть это, понимая, что защищать его никто не будет.

"Правильно понимает, — подумалось Стасу. — Что ж, если не дурак, может, обойдемся и по-хорошему."

Больше всего на свете ему хотелось сейчас оказаться дома, налить себе рюмку коньяка или две, а не разгребать дерьмо за высокопоставленным мудаком. Стас не понимал таких развлечений, поэтому испытывал лишь брезгливость к обоим. К одному: за самоутверждение насилием, ко второму — за то, что позволил сделать это с собой. Жертв здесь не было, но одного следовало отмазать и как можно тщательнее, а второго — убрать, чтобы не портить "добропорядочному" гражданину спокойный сон. Надежное решение было только одно, но Стас прекрасно понимал, что это крайний выход.

— Чем занимаешься... — он усмехнулся, — в дневное время?

— Работаю в агентстве, — сквозь зубы, уже поняв, что ему не светит ничего хорошего, процедил Чернов. — "Нарцисс" называется. Подбирает модели для рекламы.

— Понятно, — кивнул Стас. — И не только для рекламы... Что, клиент попался необычный или это всегда так?

— Не так! — вскинулся тот и моментально скривился от боли. — Да и не часто такое было, обычно девчонкам нашим доставалось. Хочешь хороший контракт — прогуляйся с папиком. Парней не трогают обычно, нужны мы им... А тут, блядь, такой контракт и вот...

— Ты меня что, разжалобить хочешь? — прищурился Стас, и Чернов побледнел еще больше. — Ты, парень, в таком дерьме, что тебе и не снилось. У тебя один выход, если хочешь выжить — молчать обо всем, что случилось. Ни единого звука, никому. А самому лучше вообще исчезнуть.

— Куда? — испугался тот. — Вы меня...

— Вы меня... — передразнил его Стас и, поднявшись на ноги, обошел стол, за которым они сидели. Спина Чернова окаменела от напряжения. Стас наклонился к нему, положил ладонь на загривок и слегка надавил, пригибая к столу.

— По-хорошему, я должен сделать так, чтобы ты отсюда не вышел. Исчез, испарился, перестал существовать. Я бы так и сделал, но мне очень не нравится, когда меня пытаются использовать таким паршивым образом. Поэтому, парень, я тебе даю шанс. Но ты должен будешь уехать из города в ближайшее время — чем дальше, тем лучше. И упаси тебя Бог кому-нибудь рассказать правду. Понятно?

— Я могу уйти? — недоверчиво переспросил Чернов, когда его отпустили. Стас поморщился, словно ему наступили на мозоль, и, схватив его за волосы, резко ударил лицом об стол.

— Я тебя, кажется, не об этом спрашивал, — прошипел он, за волосы оттягивая его голову назад. По лицу Чернова зазмеилась струйка крови. Его глаза расширились от боли и страха, и он попытался кивнуть. Стас разжал пальцы.

— Мне все понятно, — прохрипел Чернов. — Я уеду, да. Не сомневайтесь...

— Вот и молодец, — похвалил Стас, вытирая руку об его рубашку. — Вставай. Можешь считать, что тебе сегодня очень повезло.

С того момента Стас ни разу и не вспомнил об этом парне. Про инцидент быстро забыли, навалились новые дела, а потом в отдел пришел новый следак, Костя Артемьев, с безупречным личным делом и очень странным прошлым. Стас чертыхнулся, едва не пролетев нужный поворот и, не обращая внимания на сигналящие машины, ушел направо со среднего ряда. Он напряженно вспоминал все, что Костя упоминал о своем бывшем. Тот его бросил — как раз два с половиной года назад, а потом, по словам матери, уехал. В этом вся причина?

— Какого дьявола творится, Костенька? — вслух сказал он, паркуясь около школы. В груди, словно снежный ком, нарастало недоброе предчувствие.

В школе Антона не оказалось. Стас, цепенея от ужаса, выслушал сбивчивые оправдания учительницы, объяснившей, что за мальчиком после первого урока явился его дядя — "Вы же сами разрешили отпускать ребенка с ним!" — и забрал Антона, объяснив, что этого требуют семейные обстоятельства.

— Что-то случилось? — взволнованно поинтересовалась женщина, глядя на Стаса, а тому, как никогда ранее, хотелось взвыть от ужаса. Костя забрал Антона? После первого урока, значит почти пять часов назад. Зачем? Почему молчат телефоны? Что за игры в прятки? Он уже ничего не понимал.

— Поверь, ты здесь больше не работаешь, — отрывисто бросил он и поспешил на улицу, на ходу доставая мобильник. Позвонить, однако, он не успел. На капоте его машины, как ни в чем не бывало, сидел Костя.

Стас, моментально собравшись, медленно подошел к нему, внимательно вглядываясь в хорошо знакомые черты. Костя выглядел спокойным, даже немного отрешенным.

— Привет, — сказал он так обыденно, что Стас даже остановился. Может, ему все почудилось? Может, Антон сейчас выбежит из школы и окажется, что дура-учительница все перепутала, и никто не забирал его несколько часов назад? Это было заманчиво, безумно хотелось поверить, только вот Костя никак не мог находиться здесь, если уехал к родителям. Значит, все правда. Стас сделал последний шаг и ухватил Костю за грудки.

— Где Антон? — тихо, с шипением, спросил он. Костя рассмеялся.

— Что, Стас, зацепило? Больно терять, да? — он говорил с откровенной злостью, почти ненавистью, и Стас отшатнулся. — Ну же, как ты сейчас себя чувствуешь, а?

— Что ты несешь? — голова буквально шла кругом от нереальности происходящего. — Где Антон? Если ты с ним что-то сделал, я убью тебя. Говори, сука!

— Ты его не увидишь, — мотнул головой Костя. Его губы искривились в болезненной, вымученной улыбке, будто ему самому было не менее тошно. — Ты его больше не увидишь, Стас.

В глазах потемнело. Стас, не помня себя, шагнул к Косте, ухватил его за ворот куртки, но тот вывернулся, попутно заехав ему кулаком по подбородку. Стас, не обращая внимания на боль, повалил его на землю, но потерял равновесие и упал вместе с ним.

— Что? — выкрикнул он, поднимаясь. — Все из-за этого Чернова?

Костя замер, в его глазах заиграла ярость.

— Вспомнил, — процедил он, вставая на ноги. — А все делал вид, что не узнаешь. Я, когда эти снимки тебе подсунул, все думал, шевельнется что-нибудь или нет. Даже такая сволочь, как ты, должна испытывать чувство вины.

— Вины? — с издевкой переспросил Стас, надвигаясь на него. — За что? За этого ублюдка, ложившегося под кого попало? Костенька, тебе следовало бы лучше знать того, с кем живешь...

Сильный удар в челюсть прервал его на середине фразы. За ним последовал еще один, в живот, но Стас сумел перехватить Костину руку и отвел ее в сторону, а потом с силой оттолкнул Костю от себя. Тот покачнулся, едва не упав на капот машины, а затем, восстановив равновесие, снова бросился на него.

Дрался он умело, да и злость явно увеличивала силы. Стасу пришлось обороняться, закрываться от четких, хорошо поставленных ударов, и вскоре он сам оказался прижат к машине, а Костя навалился сверху, придавив локтем горло.

— Это все из-за тебя, — выплюнул он прямо в лицо Стаса. — Из-за того, что ты с ним сделал, сволочь. Он видеть меня не мог больше, сказал, что с ментом жить не будет. Из-за тебя!

— Да что я ему сделал-то? — с трудом прохрипел Стас, которому отчаянно не хватало воздуха. — Стукнул разок, чтобы не тупил.

— Стукнул? — глаза Кости стали совершенно безумными. — Да ты его изнасиловал!

— Что? — Стас едва поверил своим ушам. — Что я сделал?

— Не надо врать!

Костя на мгновение ослабил хватку, поддавшись эмоциям, и Стас воспользовался этим, сумел ударить его ногой. Потом быстро вывернулся из захвата и от души пнул Костю в живот, заставив согнуться.

— Я этого твоего Чернова пальцем не трогал, — прошипел он, ухватив Костю за волосы и запрокинув ему голову. — Вот еще, со всякой швалью возиться. И так, на минуточку, первым мужиком, которого я трахнул, был ты, не помнишь? С чего вообще в твоей тупой голове возникла эта мысль?

— Он так сказал, — с трудом проговорил Костя, задыхаясь. — Отпусти меня.

Он резко оттолкнул руку Стаса, а тот не удерживал, позволив подняться. Они замерли, сверля друг друга испепеляющими взглядами.

— Где Антон? — еле сдерживаясь, чтобы снова не вцепиться в Костю, процедил Стас. Артемьев упрямо мотнул головой.

— Сначала ты со мной поговоришь. И поспеши, Стас, у него не так много времени, чтобы ты мог тратить его впустую.

Стас сжал кулаки. В эту минуту он был готов разорвать его на части, если бы не боялся за Антона.

— Ну, ты и тварь, Костенька. Пошел ты, я сам его найду.

— Не найдешь, — разуверил его Костя. — Живым, по крайней мере. Не хватит времени.

— Где он? — Стас, потеряв голову, бросился на него, но Костя, уже совладав с собой, легко уклонился.

— Ты теряешь время, — сказал он, и эти слова ударили, будто хлыст. Стас беспомощно опустил руки, понимая, что проиграл.

— Хорошо. Что ты хочешь знать?

— Правду.

— Это не всегда приятно, — страшно усмехнулся Стас и, присев на капот, принялся рассказывать. Костя слушал, бледнея на глазах, а потом, потеряв терпение, со всей силы пнул колесо машины.

— Ты врешь! Это не могло быть так! Он мне сказал...

— Что? — горько усмехнулся Стас. — Что это сделали в отделе? Умный мальчик, нашел на кого свалить. Понятно, что ты бы не сунулся разбираться. Нужна была тебе эта правда, Костя? Доволен? Не веришь мне — у Смирнова спроси. Это он его из-под того козла выволакивал.

Костя закрыл лицо руками и без сил сполз на землю, пачкая грязью одежду. Стасу очень хотелось присесть рядом, настолько выпотрошенным он себя чувствовал, но гордость и злость заставляли держаться. Меньше всего на свете ему хотелось показать Косте, как сильно по нему ударило это неожиданное предательство. Было даже не больно — пусто. Все чувства будто вымерзли, застыли, почти умерли. План Кости удался просто на славу — теперь Стас очень хорошо знал, что такое терять. И сейчас речь шла не об Антоне. Совсем не об Антоне.

— Я не знал... — услышал он, и сил не хватило даже на издевку. — Когда я пришел в отдел, то только уверился, что ты действительно редкая сволочь. Что ты способен... Я поверил Виту. Ты бы видел его там, в больнице... Он так смотрел на меня... с отвращением. А на самом места живого не было. Я думал, что это ты. Я ненавидел тебя. Но действовать в лоб... глупо. Я собирал материалы. Накапливал компромат. Я хотел скинуть тебя с твоего места, лишить власти. Чтобы ты больше никого... Но это стало казаться... мелким. Недостаточным. Хотелось влезть под кожу, сделать больно — изнутри. Лишить тебя того, что я потерял сам. Ты должен был среагировать на те снимки. Либо узнал бы Вита, либо... заинтересовался мной. Я ведь думал, что тебе это не внове, что ты уже... Я ведь знаю, как ты любишь ломать. Ты просто должен был клюнуть. Ты и повелся. И все пошло не так!

Костя резко откинул голову, ударившись затылком о крыло.

— Все пошло не так, — глухо, почти бездумно, повторил он, глядя перед собой пустым взглядом. — Ты тоже в меня влез. И Антон... Он мне понравился. Тогда, когда мы подрались, можно было все оставить, как есть. Он бы никогда не простил тебя. Этого было бы достаточно, но... Я не смог. Увидел его. Увидел тебя. И не смог. Я тогда ушел, потому что понял: оно того не стоит. Так я не только тебя уничтожу — я ему жизнь сломаю, а парень не заслужил. Я был готов отступить, веришь? — он посмотрел на Стаса совершенно больным взглядом, и Стас кивнул. Он верил. — Ты тогда сказал, что я тебе нужен. А я ведь тоже уже увяз. В тебе. Не знал, радоваться мне или бояться. Ненавидел, презирал, но и отказаться не смог. Мне. С тобой. Было хорошо. И это было неправильно! Не должно было быть — так! Я не понимал — как ты мог это сделать с Витом. Не увязывалось, не укладывалось одно с другим. Не твое это было, я чувствовал! Только я слишком верил ему. А он сам... Как он собирался мне все объяснять, если бы не этот ваш рейд? Господи...

— Если все было хорошо, тогда почему? — жестко спросил Стас. Костя посмотрел на свои руки, будто видел их первый раз.

— Помнишь, мы говорили об этой девчонке? Наркоманке... Я понял — ты не изменишься. Для тебя люди — никто, пыль. Ты как давил, так и давить будешь... Вот поэтому... Только я дурак. Какой же я дурак! Стас, там в отделе... проверка. Обыск. Сейчас. Езжай туда, ты еще сможешь все исправить, если поторопишься. Наверное...

В животе растопырил иголки огромный колючий еж. Мир не просто пошатнулся — он рушился, распадался на части, погребая его под собой. Исчезали, рассыпались казавшиеся нерушимыми ориентиры, а без них переставало существовать все остальное.

— Где Антон? — дурея от беспокойства, снова повторил Стас. — Что с ним?

Костя тяжело вздохнул и поднялся.

— В пансионате он. У твоей матери. Ты и вправду думал, что я ему что-то сделаю?

Стас, не сдерживаясь, впечатал кулак ему в лицо, откидывая назад.

— Какая же ты мразь, — выплюнул он и быстро забрался в машину. На проверку ему было наплевать — выяснить, все ли в порядке с Антоном, стало гораздо важнее. И Стас, не колеблясь ни минуты, сделал выбор. Он направлялся в пансионат.

Эпилог.

Стасу казалось, что он попал в жернова. Его постоянно допрашивали, как и остальных сотрудников, весь отдел трясло и лихорадило. Показания взяли у каждого, пока приватно, не под протокол — и большинство из них оказались не в пользу Стаса. Даже Баграт, забыв о том, кто ему вернул сына, радостно рассказывал о вымогательстве денег. Все складывалось хуже некуда, но Стас умудрился отделаться малой кровью. Всего лишь увольнением, а не статьей, хотя дело неуклонно двигалось именно в этом направлении. К счастью, у него тоже имелось много щекотливой информации, которая пошла в ход. Следственный комитет принял решение об отказе в возбуждении уголовного дела, а Стас сам написал рапорт. Это увольнение, хоть формально и значилось, как "по собственному", навсегда закрывало ему дорогу обратно в органы.

Антона с матерью он отправил на море, наплевав на учебный год и возможные проблемы. Он очень не хотел, чтобы им трепали нервы дотошными разбирательствами, но мальчишка все понял и сам. В аэропорту он внезапно остановился и оглянулся.

— Мы ведь ее соберем, правда? Железную дорогу... Ты обещал мне ту станцию...

От его взгляда защемило глубоко внутри. Стас неожиданно для самого себя обнял его, прижав на одно-единственное мгновение, а потом оттолкнул.

— Обещал — значит сделаю. Когда я тебе врал?

Антон улыбнулся — беспомощно и растеряно. Он чувствовал беду и, что характерно, ни разу не спросил о Косте, словно понимая причину всего переполоха. Стас ободряюще потрепал его по волосам.

— Прорвемся.

Костю он почти не видел, его показания не читал, хотя и имел такую возможность. Знать, что тот наговорил, не хотелось совершенно. Он накрепко запретил себе даже думать об Артемьеве и, пока шло разбирательство, вполне успешно с этим справлялся. А потом, когда все закончилось, и остались лишь тишина и пустота, накатило снова.

Он пил. Страшно, в одиночестве накачивая себя алкоголем до потери чувствительности. Только так удавалось немного сдерживать разраставшуюся в душе черную дыру, которая высасывала из него все силы. Боли не было — он давно разучился ее чувствовать. Боль можно причинить живому, человеку из плоти и крови. Стас же таковым себя не ощущал.

Он существовал будто параллельно остальному миру, приходя в себя лишь для того, чтобы купить в ближайшем магазине еще сигарет и водки. Все остальное его не интересовало, тонуло в тумане. И в этом забытьи таилось спасение. Можно было не думать, не вспоминать, это избавляло от необходимости собирать себя заново. Так его словно не существовало, ведь того, что всю жизнь служило ему опорой, тоже больше не было.

Были и краткие вспышки просветления. Однажды ему звонила мать, плакала, что-то говорила об Антоне, но Стас просто бросил трубку, а потом отключил телефон. В другой раз, он вытащил сигарету из попавшейся под руку пачки — старой, кажется, даже помятой, будто она валялась где-то не один день — а закурив, удивился непривычно легкому вкусу.

"Костины", — с опозданием дошло до него, и Стас принялся остервенело мять пачку, растирая сигареты в труху. А потом до бессознательности глушил накатившую горечь и обиду. Через некоторое время у него начались галлюцинации.

Он видел Костю. Тот с удивлением оглядывал захламленную гостиную, а в его глазах плескалось незнакомое болезненное выражение. Он что-то говорил, но Стас не слушал — кто же обращает внимание на глюки? А потом ему просто надоело, и он поднялся, пошатываясь, добрел до шкафа, где лежал "левый" ствол, припрятанный когда-то на всякий крайний случай, и, достав его, направил на галлюцинацию.

— Проваливай... — сказал он, с трудом ворочая языком, отвыкшим произносить слова. — Обратно... в... подсознание. То, что я... не дает тебе право... портить мне... белую горячку. Почему опять ты? Где... в конце концов... белочка? Или... человечки.

Руки тряслись, в глазах двоилось, и пережить двух Артемьевых сразу оказалось выше его сил. Стас нажал на курок, но услышал лишь сухой треск. Пистолет оказался не заряжен, и тогда, переполненный досадой, он просто швырнул его в Костю. Это движение окончательно лишило его равновесия, и Стас, пошатнувшись, мешком рухнул на пол. И отключился.

Очнулся он спустя несколько часов — на диване. Не веря своим глазам, оглядел чисто убранную комнату, а потом поплелся на кухню, осененный неприятным предчувствием. Через несколько минут Стас смог убедиться, что в доме нет ни капли спиртного, зато в холодильнике обнаружился богатый ассортимент минеральной воды. Это пришлось весьма кстати.

— Ты и вправду собирался выстрелить? — поинтересовались за спиной, и Стас едва не захлебнулся. Вода попала не в то горло, и он закашлялся, забрызгав водой футболку. А потом, справившись с собой, повернулся, уже зная, кого увидит. Костя стоял на пороге кухни и, на этот раз, совершенно точно не являлся глюком. Стас молча вглядывался в его лицо, пытаясь вызвать в себе былую злость, но та словно растворилась, исчезла. Осталось лишь грызущее беспокойство, причинявшее дискомфорт и едва различимая, тщательно задавленная тоска, начинавшая снова поднимать голову. И, в отчаянной попытке заглушить ее, Стас запустил в Костю бутылкой, которую все еще сжимал в руке. Тот быстро пригнулся.

— Ты повторяешься! — сообщил он, выпрямившись, и в его глазах на мгновение мелькнули прежние огоньки. — Стас, — добавил он, посерьезнев, — ты только сразу не убивай меня, хорошо? Выслушай.

Стас молчал, не двигаясь с места, и это подстегнуло Костю.

— Я пришел извиниться, — быстро произнес он. — Я свалял полнейшего дурака, и знаю, что ничего нельзя исправить, но... Я хочу, чтобы ты знал: я бы хотел, чтобы можно было повернуть время вспять. Правда. Вот и все. Я, оказывается, тоже извиняться не умею. Стас, я себя так чувствую... Ты не простишь, но... Может, тебе будет легче знать, что я, оказывается, потерял куда больше, чем предполагал. И от этого так погано... Тебе ствол вернуть? Я могу зарядить даже...

Стас не произнес ни звука, только внимательно смотрел, не желая принимать услышанное. Вернуть все? Да кому оно нужно... Память нельзя стереть, предательство нельзя загладить извинениями. Но, может быть, можно простить? Если очень хочется.

Костя, казалось, истолковал его молчание по-своему. Он вздохнул, повел плечами, словно пытаясь освободиться от невидимых глазу пут, и кивнул.

— Ясно. Я пойду, Стас. Прости, всю твою выпивку я выкинул...

Закрыв за ним, Стас глухо выругался и от всей души шарахнул кулаком по двери, вымещая злость. Голова тут же отозвалась вспышкой невыносимой боли, и он, поморщившись, прижался лбом к холодному косяку. Какого черта?

Горло драло сушняком, снова захотелось выпить — чего угодно, хотя бы воды, и Стас, вернувшись на кухню, открыл кран и долго смотрел на прозрачную струю. Пустой, раздраженный алкоголем желудок отреагировал на первый глоток спазмом, но Стасу удалось справиться с собой. Он жадно глотал сырую воду, чувствуя, как с ней возвращаются силы, и становится легче дышать. А потом выпрямился и снова, будто видя все в первый раз, огляделся по сторонам.

В квартире было пусто и тихо, только теперь тишина не давила, а убаюкивала. И Стас, решив оставить размышления на завтра, завалился спать — трезвый, впервые за последние недели.

Утром в его дверь позвонили. Стас, не так давно проснувшийся, вышел в коридор и, прежде чем взглянуть в глазок, помедлил, надеясь... На что? Он и сам не знал, а может, не хотел признаваться себе. Один взгляд, и Стас шумно выдохнул, узнав своего гостя. Радость тут же смешалась с разочарованием.

— Димыч, — произнес он, отпирая дверь и делая шаг навстречу. Высокий, под два метра ростом, мужчина, не растерявший в свои почти сорок густых вьющихся волос, подошел к нему и порывисто, крепко обнял, заключая в поистине медвежьи объятья.

— Хреново выглядишь, Стасик, — сообщил ему Димка уже на кухне, сидя за столом, уставленным нехитрой закуской. Стас криво усмехнулся и мрачно покосился на стакан с минералкой, добытой из недр холодильника. — Будто ты пил, не просыхая, не меньше месяца.

— Я и пил, — оскалился Стас, чувствуя себя гаже некуда. — И еще бы не отказался.

— Нет уж, — тряхнул головой Димка, сразу став похожим на медведя.

"Мы ведь его так и звали — Медведь, — вспомнилось Стасу. — Только он с его силищей и мог допереть меня тогда. И ведь не бросил... А имел все права на это, после той грызни-то... Дурак-человек, медведь одним словом".

— Нет уж, — повторил тот. — Ты мне трезвый и дееспособный нужен. Вот.

Он порылся в карманах и выудил оттуда визитку, которую выложил на стол и подтолкнул к Стасу. Тот посмотрел на нее с вялым интересом.

— Охрана? — усмехнулся он. — А вы, Дмитрий Алексеевич Дягерев, стало быть, директор? Очень оригинальное продолжение службы в органах. Думаешь, я буду сторожить супермаркеты? Иди ты к черту, Димочка.

— А тренировать моих ребят? — нисколько не смутившись, поинтересовался Дягерев. — Бойцов найти — раз плюнуть, а вот грамотного командира им... Мне очень такой нужен, Стас. Позарез просто. Подумай. Если что решишь — позвони мне.

Он поднялся, демонстрируя необычную для своих габаритов грацию, сразу выдававшую в нем человека непростого, тренированного, и неожиданно улыбнулся.

— Почему-то мне кажется, что ты позвонишь.

В ванной из зеркала на него смотрел постаревший, обрюзгший мужчина с одутловатым лицом. Стасу стало противно. Он быстро сбросил одежду на пол и забрался в душ, а потом остервенело тер себя мочалкой, пытаясь отмыться от невидимой, но явственно ощущаемой грязи. И вместе с утекавшей в канализацию водой, он будто избавлялся от невыносимой тяжести, придавливающей его к земле. Становилось легче.

Первым делом он позвонил матери, едва не расплакавшейся от звука его голоса.

— Я забираю Антона, — сказал он, и ему никто не возразил. — У нас... дорога тут не достроена. Надо бы закончить.

Потом был долгий разговор с Димкой, объяснявшим ему новые обязанности и знакомство с подчиненной группой, которую следовало в ближайшее время вымуштровать и привести в порядок.

— Желательно, без травм, — как бы в шутку заметил Дягерев, и Стас серьезно кивнул в ответ. Повторять ошибки он не собирался. И это касалось не только работы.

Стас думал. Прислушивался к себе, и не находил прежней злости. Обида не ушла, но она стала какой-то не значимой, второстепенной. Чего он хотел, Стас не понимал и сам, но явственно чувствовал, что не хватает чего-то важного. Мысли то и дело возвращались к Косте. Была ли его собственная вина в случившемся? Несомненно.

Сколько рубежей они перешли? Сколько границ переступили? От равнодушия к близости, от доверия — к предательству. Каждый раз, преодолевая себя, открывая что-то новое, приобретая и теряя. Жалел ли он об этом? Сейчас Стас мог ответить честно, хотя бы самому себе. Он не жалел. Может быть, все могло быть иначе — не так болезненно, не так остро. Могло — но не случилось, и это, наверное, даже оказалось к лучшему. С каждым шагом, с каждым поворотом, они оба учились чему-то важному. Кто знает, как бы обернулось дело, сложись все иначе? Только теперь Стас ясно осознал — у них обоих не могло быть другого пути, только этот: трудный и извилистый, накрепко вбивший в их головы простые истины. Оставалось сделать еще один, очень важный шаг. Еще один барьер, самый тяжелый, взять который удается единицам. Оставить в стороне уязвленную гордость и обиды, вычленить самое важное, то, что так не хотелось терять — и, не зажмуриваясь, шагнуть вперед, преодолевая последний рубеж — прощение.

Если бы не Димыч, он бы, наверное, никогда не понял этого.

— А это ведь я тогда на тебя рапорт написал, — сказал он Дягереву, когда они курили у его машины, обговорив все детали новой работы Стаса. Почему-то рассказать об этом именно сейчас показалось чрезвычайно важным. — Ну, ты помнишь...

— Помню, — ответил тот. — Стас, не бери в голову. Я это давно знаю.

— Что? — Стас резко повернулся к нему. Дягерев выглядел смущенным. — Но тогда почему?

— Почему что? Почему не оставил тебя там, под пулями? Хотел сам разобраться, по-свойски. Ну а потом, когда вместе в лазарете валялись, уже не до этого было. Да и ты не такой сукой оказался, как я сперва думал. А тот рапорт... все мы делаем ошибки. Думаешь, у меня скелетов в шкафу нет, за которые мне стыдно? Я простил... давно. Ну, а спустя столько лет, это вообще перестало быть важным. Сколько раз мы друг друга вытаскивали, Стас? Я как-то подумал: а вот поступи я тогда иначе, будь чуть-чуть злее, не было бы всего этого. И нас бы здесь не было. Может оно и неправильно, не по-мужски, но... мы оба живы. Мы через столько прошли вместе. Значит, все было верно.

Стас размышлял об этом, сидя в машине у некогда своего отдела. Решение далось трудно, сейчас он уже почти жалел о том, что приехал, поддавшись слабости, но уехать, отступить, не давал снова проснувшийся азарт. Кровь играла, возрождая уснувшие, но не угасшие желания. Разумнее было бы не давать им воли, перебороть, не наступать второй раз на одни и те же грабли, но... Если не рисковать в этом, то в чем же?

Костя вышел из отдела и остановился, чтобы закурить. Стас медлил всего одно мгновение, а потом, выбравшись из машины, медленно направился к нему, поглубже засунув руки в карманы. Костя прикурил, поднял голову и замер, забыв о все еще горящей зажигалке в руке.

— Не играй с огнем, Костенька, — прищурившись, произнес Стас, и Костя, охнув, затряс обожженной рукой. В его глазах постепенно проявлялось понимание, а следом за ним — шальные, лукавые искры.

— Ствол верни, зараза, — приблизившись вплотную, негромко сказал ему Стас, и Костя, улыбнувшись одними уголками рта, отрицательно помотал головой.

— Ни за что, — так же тихо ответил он. — Он мне дорог, как память. Ты в меня из него стрелял, между прочим.

— Из незаряженного! — напомнил ему Стас. — И ты заслужил. Так что, можешь считать, что мы квиты.

— И это значит... — Костя пытливо заглянул ему в глаза, и Стас, не выдержав, отвернулся.

— И это значит, что мы едем искать эту чертову станцию, которую ты пообещал Антону. А потом... увидим. Время отмотать нам, увы, не удастся, но... Кто сказал, что прошлое нужно перечеркивать?

Не оглядываясь, он направился к машине, как и раньше, не сомневаясь, что Костя последует за ним. Глухо хлопнула дверца, щелкнул ремень.

— Езжай через Раевского, — сказал Костя, откидываясь на спинку. — Там, в магазине, еще и модель депо есть. Я видел.