Романтики с Хай Вея

— Я это слышу каждый раз, когда ты звонишь. Саш, это не дело. А вдруг со мной что-то случиться, а ты и не узнаешь?

— Мама, ну не надо. Ну не такой я плохой сын, чтобы ты так...

— Я и не говорила, что ты плохой. Ты не плохой, а просто-напросто ленивый. И ещё. Саша, ты жениться собираешься...

— Я сейчас повешу трубку! — взорвался Саша. — Перестань, ради всего святого! Когда соберусь — скажу тебе первой.

— Ловлю на слове, — ответила мать.

— Мам, я по делу. Постарайся вспомнить, отец тебе не говорил, над чем или где он работал с шестьдесят пятого по семидесятый годы?

— Зачем это тебе надо? — удивилась она. — Историю семьи решил написать?

— Нет, кое-что интересное узнал. Например то, что отец был как-то связан с родной тёткой Стаса, Ольшанской. Что он с ней работал вместе.

— Откуда ты это узнал? — голос у матери почти не изменился, однако в нём появилось нечто новое. Настороженность. Удивление. Даже страх. Чужой человек этого бы не понял.

— Мой друг нашёл в архиве список фамилий каких-то людей. В нём — папина фамилия, а потом эта самая Ольшанская. Стас сказал, что это — его тётка.

— Так... какая же гадина это сделала? — тихо спросила мать.

— Мам, ты о чём? — опешил Саша. Он никогда не слышал в голосе матери такой ненависти. И горя.

— О том самом. Обещали, что всё это быльём порастёт, что все про это забудут. Что никаких документов не сохраниться.

— Так это и не документ. Просто список, написанный от руки. И ничего боле. Человек явно для себя писал.

— Какой человек? — строго спросила мать.

— Да он умер ещё в восемьдесят шестом году, — успокоил Саша маму. Однако она не спешила успокаиваться и снова спросила.

— Кто он? Как его фамилия?

— Воронцов, — честно ответил Саша.

— Нет, такого я не знаю. Вот если бы Викторов...

— Этот Викторов сам в списке, — ответил Саша. — Рем какой-то там. Написано, что он умер. И галочка стоит. Мам, ты не волнуйся. Я же просто так спросил. Почему... ты что, плачешь, мам?..

— Извини, Сашенька. Я просто понадеялась, что ошиблась. Лет-то уж много прошло... Эта Ольшанская... Дарья... Твой отец ведь хотел на ней жениться, а не на мне. Понимаешь? Старое бередить — всегда больно.

— А почему?.. — начал Саша, и тут же осёкся. Нетактично...

— Да потому, что она погибла, Даша... Саш, какие там ещё фамилии?

Саша назвал. Мать несколько долгих секунд молчала, вспоминая, а потом сказала:

— Точно, они. Это в каком же году написано?

— В шестьдесят седьмом.

— Да они, покойнички. Причём все до единого.

— Как — покойники?! — опешил Саша.

— А так, сынок. Все эти люди в том же самом году и погибли. В шестьдесят седьмом. А в следующем мы с твоим папой поженились. А ещё через год родился ты...

— Мам, погоди про меня, хорошо? Скажи... как это — погибли? Что — все сразу?

— Да почти. К середине ноября в живых, по-моему, только твой папа и остался. Мы просто вовремя уехали оттуда. Словно Бог нас вёл, не иначе. Мы же где жили до восьмидесятого года?

— В Пушкино, — сказал Саша. — А что?

— А то, что папы твоего тоже бы не было, если бы мы с ним тогда остались. Да и его Бог покарал потом, сам знаешь. Всё за те грехи, за прошлые.

— Это ты про что?

— А про то, что делом, которое Богу не угодно, не надо заниматься. Вот про что. Сашенька, милый мой, ты про этот список постарайся забыть, ладно? Хотя бы ради меня. Просто не трогай эту дрянь, хорошо?

— Мам, ты со мной как с ребёнком — не тронь то, не бери это. Что за дело такое, скажи на милость? Наука?

— Наука... плохая это была наука, Саша. Я, слава Богу, так и не узнала, что там было.

— Папа тебе не говорил?

— Нет, конечно. Я бы и не попросила никогда. Он это понимал. Он хороший человек был, Сашенька, только сильно запутавшийся. Понимаешь?

— Не очень, — признался Саша.

— Он не мог понять, с какой стороны добро, а с какой — зло. Так и умер, не поняв этого.

— Мама, там в этом списке есть одна фамилия — Айзенштат. И не указано, что его уволили. Только год зачисления. Ты его помнишь?

— Володю-то? Помню. А как же, — мать вздохнула. — Еврей, а на еврея не похож совсем. Вот Валя Фридман — просто жидёнок чистой воды был, а этот совсем русский. Только фамилия. Шутили ещё, что Фридмана бьют по морде, а Айзенштата — по фамилии. Хорошие были ребята...

— Мам, я не про то совсем. Ты скажи, этот Айзенштат... он-то куда делся?

— Понятия не имею, — ответила мама. Разговор ей явно поднадоел. Поэтому Саша спросил, предчувствуя скорую перемену темы:

— Мам, а где они все работали? Ну, отец и все остальные?

— Я там не была никогда, но знаю, что находился институт где-то в Очаково. И что они ещё от станции на автобусе минут двадцать ехали. Вот вы, молодёжь, ещё жалуетесь, что вам работать тяжело. А им каково было? На метро, потом на электричке, а потом ещё на автобусе? Отец, между прочим, каждый день катался. По два часа с половиной. Вставал в пять, к восьми как раз приезжал. Вот так люди-то жили. А вы прямо переработали все...

— Вот такие мы плохие. Мам, я к тебе приеду на выходные, хорошо? И потом, надо же тебе когда-то добраться до окулиста? Я нашёл платного, очень хорошего...

— Не трать деньги. Что тебе приготовить вкусного к приезду?

— Пирог с капустой. И суп. Всё, мам, я тебя целую, люблю, обнимаю. До встречи.

— Позвони в субботу с утра, что ты поехал.

— Мама, мне ехать полчаса.

— А собираешься полгода. Целую, сынок. Очень жду.

Саша положил трубку и задумался. Очаково... что-то такое смутно мелькнуло в памяти, да тут же и исчезло. Кто-то что-то говорил. Про институт. Вот только кто и где?.. Шутка какая-то была связана с институтом. Нет, это была шутка про МАИ. Саша так ни до чего и не додумался. И решил на досуге съездить на эти самые "места боевой славы". В Очаково. Мало ли что, а вдруг что-то там ещё осталось? Это было бы хорошо.

* * *

Прелюдия, продолжение

Очаково было совершенно ничем не примечательным местом. Отчасти это было плохо, а отчасти даже и хорошо. По крайней мере Саше показалось, что это место спокойное и уютное. И не грязное, что тоже бывает не каждый день. Это место стало городом не так давно, дома были преимущественно современной постройки и Саша с горечью подумал, что найти что-то, что могло остаться тут с шестьдесят седьмого года, просто нереально. Тем более, что Саша, во-первых, в этих краях никогда раньше не бывал, а во-вторых не знал, что же, собственно, ему надо искать. Институт? Да их же море существовало (и существует поныне, кстати). Кого-то, кто помнит этих самых несчастных из списка? Ещё больший абсурд. Саша пошатался по платформе, прошёлся, смеха ради, до продуктового магазина, который заприметил между домов и решил, что пора возвращаться. Было жарко, он устал. Купил бутылку газировки, булочку с сосиской, присел в тенёчке и принялся неторопливо есть. Пока ел, вспомнил, что дома из продуктов опять осталась одна-единственная промороженная пицца. "Ну что я, как лентяй какой, ей Богу, — подумал Саша. — Лето же, а я опять жру всякую гадость. Правильно мать сказала — надо есть всякие овощи, фрукты... А где тут рынок?"

Рынок оказался неподалёку от вокзала, и Саша решил определиться с программой минимум. Главным овощем он без колебаний избрал картошку (желательно молодую), а главным фруктом — огурцы. Потом вспомнил, что огурцы — вовсе и не фрукты. В результате Саша набрал полную сумку всяких разностей, произрастающих на огородах, а картошку решил взять уже в другой пакет — в этот просто не поместилась бы. Прошёл вдоль рядов, остановился возле какого-то деда, торговавшего хорошей белой картошкой, явно местной, не привозной.

— Почём? — поинтересовался Саша.

— Да как у всех, — ответил дед. — Моя-то небось не хуже будет.

— Три килограмма сделайте, — попросил Саша.

— Сумка есть?

— Есть, — Саша протянул деду пакет и, когда дед стал накладывать картошку, спросил:

— Издалека везли? Или своя?

— Своя, нам чужого не надо, — ответил дед. — Я тут всю жизнь прожил, участок у меня большой. Вот, выращиваю...

— Простите, что спрашиваю, но... Вы сказали, что тут всю жизнь прожили, так может, вы в курсе? Я хотел найти тут у вас один институт, но тот человек, который мне про него говорил, был тут в последний раз очень давно и...

— Если вы про тот институт, что перед посёлком дачным был, говорите, то его и нет уже давно. Снесли ещё в восемьдесят шестом или в восемьдесят седьмом. А другого института тут, вроде, и не было... Ещё ПТУ есть, но это на другом конце города, на автобусе надо ехать. А ещё...

— Вы говорите, снесли? Я говорил про НИИ. Это не учебный институт, а тот, в котором изучают...

— А я про какой говорю, по-вашему? Я ещё из ума не выжил... двадцать один рубль с вас.

— Вы не знаете, что это был за институт? — спросил Саша. Он не надеялся на чудо, но оно произошло.

— Немножко знаю. Секретный он шибко был. Я там водителем работал, но недолго. Года три, не больше. Давно ещё... — дед закурил, Саша последовал его примеру.

— А что вы возили?

— Собак ловленных возил. Из отлова — в институт. Я и внутри не был ни разу. Так, к виварию машину подгоню, они клетки-то перегрузят, я и уеду. И все дела. Ещё этих, как их, чертей-то... свинок морских тоже. Вонючие они были — страсть. Крысы — и те лучше.

— Так что же там делали-то, в этом институте?

— Ну как — что? Опыты, наверное, ставили. Откуда же я знаю... мне и неинтересно было это. А потом снесли его. Там пустырь был... или дом уже построили?.. Не помню я, редко мимо езжу, по старой дороге. Новая получше будет.

— Ясно. А как до него добраться?

— На автобусе на любом шесть остановок проехайте и сходите. Там он и был, по правую руку от дороги. Переходить не надо. А вы почему, кстати, интересуетесь? Ищите кого?

— Да. У меня отец в своё время там работал, а с ним — женщина одна. Моего лучшего друга тётка. Вот он, друг, и просил разузнать про сослуживцев.

— А отец разве не говорил, что они там делали? — удивлённо спросил дед.

— Отец довольно давно умер. Та женщина — тоже. Пытаемся найти кого-нибудь, кто с ними работал.

— А зачем? — спросил дед. Саша задумался. Действительно — зачем? Для чего он вообще занялся этими поисками, которые заведомо обречены на провал?

— Отпуск, делать нечего, вот и развлекаемся. Другу охота информацию о своих родичах собрать, чтобы для потомков... ну, вы меня понимаете.

— Не очень я вас понимаю, но вот что я вам скажу. Этот институт — он тут притчей во языцах был. Нехорошее место, порченное. А ушёл я оттуда... — дед замялся, но продолжил, понизив голос. — Ушёл, как помирать люди стали. Прямо черный год какой-то был, словно мор на них нашёл. На тех, кто там работал, в этом институте...

— Шестьдесят седьмой, — сказал Саша.

— Точно! Испугался я. И сбежал. Страшно там было очень.

— А как они все... что за мор? — не понял Саша.

— Случаи несчастные стали с ними происходить. Кто под поезд попал, кого зарезали, кто отравился... Только, по-моему, неспроста всё это было. Так что вы, молодой человек, лучше и не ходите к этому институту. Целее будете.

— Так его же снесли...

— И хорошо, что снесли. А вы всё равно не ходите.

— Спасибо за совет, — Саша взял пакет с картошкой. — Удачи вам.

— И вам того же... Дамочка, положьте картошку назад, что вы её щупаете! Картошка как картошка...

* * *

— Саш, это феноменально! — Игорь Юрьевич говорил возбуждённым голосом, торопливо. — То, что ты отыскал — это великолепно!

— Не понимаю, что вы тут нашли великолепного. Столько людей погибло, а вы говорите, что это — великолепно. Ничего хорошего там нет. Я съездил, посмотрел. Пустырь, даже фундамента не осталось. И ощущение на этом месте какое-то мерзкое было. Мороз по коже...

— Саша, какой, к чёрту, мороз! Архивы милицейские, вот что радует! У любого дела, в котором есть подозрение на убийство, срок, как минимум, десять лет. Все эти дела или, на худой конец, их дубликаты, должны существовать. Это понятно? Мы поймаем их всех за хвост!

— Кого? — с сарказмом спросил Саша. — Покойников шестьдесят седьмого года выпуска? Или экспериментальных собак?

— Да ну тебя. Это институт. Знаешь, мне почему-то кажется, что это очень интересно будет. Вот ей Богу, интересно. Мы пока ещё сами толком не знаем, что мы ищем, но это что-то...

— Это что-то вам покоя не даёт, — подытожил Саша. — Игорь Юрьевич, дорогой, раз вы у нас следователь — вы созвонитесь с архивами. А я кину несколько писем свои фидошникам, авось кто из них что знает. Земля слухами полнится.

— Это точно. И ещё. Саша, созвонись со Стасом, спроси, кто ещё, кроме него, помнит тётку. Поговорить бы, сам понимаешь...

— Спрошу. Игорь Юрьевич, а ведь мы с вами видели фамилии только части тех, кто там работал. Допустим, эти погибли. А остальные? Там же, как минимум, было человек триста. А то и больше. И что — все они?.. Не может быть.

— Может. Только спросить не у кого. Вот было бы хорошо. Раз — и готово!.. Но вот только не бывает такого везения в нашей работе, увы и ах. Я съезжу в ЗИЦ, посмотрю, что там сохранилось.

— А что такое есть ЗИЦ? — поинтересовался Саша.

— Зональный Информационный Центр, — объяснил Игорь Юрьевич. — Вообще-то это всё предприятие — гиблое дело. Срок давности по убийствам — десять лет, а тут прошло больше тридцати. Да и погибнуть они все могли в разных местах. Так что в одном месте все дела никак не могут быть сконцентрированы. Понятно объясняю?

— Понятно, — грустно сказал Саша. — Жаль.

— Кстати, я тут подумал ещё вот что... — Игорь Юрьевич тяжело вздохнул. — Придётся ещё и в ИЦ тоже ехать, ведь Очаково — это область. Как там этот дед сказал — кого-то зарезали?

— Был такой момент, — ответил Саша.

— А если зарезали не в Москве? Это же запрашивать область придётся, не иначе. Так-то вот, Сашенька. А, ладно! Прорвёмся.

— Игорь Юрьевич, вы погодите ехать в эти ваши центры, вы послушайте, что я скажу. Старик говорил о тех событиях, которые происходили преимущественно в непосредственной близости от места его проживания, верно? Откуда ему знать про убийства или несчастные случаи, которые он не видел, или о которых не говорили в этом самом Очаково? Так?

— А верно. Тогда в газетах про такие дела почти не писали, только про всякое светлое будущее — и только. Можно попробовать начать с отделения милиции в самом Очаково, авось, что и получится...

— Вы, как я погляжу, хотите действовать, и чем скорее, тем лучше, — усмехнулся Саша. — Ой, и врежут нам женщины, чует моё сердце...

— Устроим выгул дам по приезде. С шашлыком и купанием. В Царицыно. Они простят, — с достоинством ответил Игорь Юрьевич. — Должны же они, в конце-то концов, понимать, что в каждом мужчине ещё с древних времён жив охотник...

-...и преследователь, — подытожил Саша. — Я уже и сам не рад, что мы решили этим заняться. Я словно вижу за этими фамилиями что-то...

— Что-то — что? — не понял следователь.