Романтики с Хай Вея

Предсказание прошлого

In memory

Эту книгу надо читать ночью. Потому что днем, на бегу, все словно бы сглаживается, теряется, тает в обыденности. А так нельзя. Чтобы понять, лучше читать ночью. Уж поверьте мне. Я знаю.

* * *

Почти никто уже и не помнит этого — фантастической радости оттого, что удалось что-то купить. Неважно, что. Книгу ли, билеты в театр, пакет молока, кусок колбаски, сиденье на унитаз, портфель ребенку, и опять и опять — книгу. Зажрались. Забыли. А тогда... Много ли было надо, скажите на милость? Радость, в этом же была радость... А теперь ее нет. Тяжелые сумки есть и усталость.

* * *

А еще было "пошли, я тебя провожу". Из домашнего тепла и уюта в уют зимнего вечера, снег чистый под сапожками скрип, скрип... а вот я тебя провожу-провожу... и завтра я можно позвоню? И фонарь над головой, и шум города приглушенный, далеко-далеко, а тут — чисто и сине, а там, над фонарем и промерзшими ветками — небо со звездами... и пыль снежная под ногами... И слов не хватит, чтобы рассказать это все — и про коричневые кожаные сапожки, и про пушистые перчатки, и про шапочку, что была белее снега, потому что снег к ночи становился сапфировым и каким-то особенно чистым и неземным. И про то, что ночь зимой почему-то начинала светиться... И что очень хотелось упасть между теней, в сугроб, и смотреть на звезды... И не было в этом желании ничего пошлого или смешного. Просто этого всего теперь не стало, а зимы стали почему-то холодны, и почему-то в них слишком много понатыкано рекламных щитов, из-за которых и звезд-то не видно.

* * *

Они и мы ходили тогда в одном и том же мире, и не было в этом ничего мистического или оригинального. Просто судьба. Может, кто-то из вас их тогда видел, да только вспомнит ли этот кто-то?.. Сомнения, сомнения... Но до сих пор, проходя мимо высотки, что стоит на Красной Пресне, я поневоле останавливаюсь и смотрю вверх, пытаясь хотя бы для себя понять — что поняли они?.. В современном сленге есть такое понятие "зацепило". Меня "зацепила" эта песня. Меня "зацепили" работы этого художника. Меня "зацепил" этот прикол. Но что могло столь крепко и столь надолго "зацепить" их в те годы? Откуда эта непостижимая огромная любовь?.. За что? Что есть мы, и что есть наш город? За что нас можно любить?..

Да, это мой маршрут. Хожу я им в достаточной степени редко. Баррикадная, Кудринская площадь... Долго-долго приходится стоять на переходе и ждать зеленого. В те годы было не так. Про пешеходов еще помнили, теперь же люди топчутся в грязи по пятнадцать минут, ожидая. Вокруг — город, и машины, и дома, и толпы, и снег, и оттепель, и зима, а по правую руку — сад высотки, только там тоже какие-то люди пьют пиво и разговаривают. Под ногами — тоже город, но только в иной ипостаси — эти отражения домов, людей, машин и деревьев дробятся и сталкиваются друг с другом, там, под ногами, идет бой, где нет победителей и нет проигравших... там есть только мириады водяных зеркал, которые плохо видно из-за грязи и соли...

Наконец, зеленый. Так, теперь налево, мимо кованой чугунной решетки, в малый Никитский переулок. Решетка изумительная. Модерн, двадцатые годы. Сразу перед глазами встает домик Максима Горького, там все такое, как эта решетка — окна, двери, забор вокруг дома... За решеткой — непроглядный мрак, сырость и гулкость. Впрочем, не припомню дня, чтобы она была открыта.

Несколько шагов в сторону Гранатного, но он не нужен. Вот оно, это место. Вспольный переулок, дом, кажется, двадцать четыре. Совсем недалеко шумит Садовое кольцо, а тут удивительно тихо. Висит над улицей вечно слепой фонарь на тросе, покачивается от зимнего ветра. Может, это тот же, что и в восемьдесят четвертом. Может, его брат-близнец. И никого. "...в Москве есть такое место... переулок, немного видно высотку... дом из серого гранита. Переулок узкий, с одной стороны дома старые, двухэтажные особнячки, прошлый век..."

Все правильно. Все так и есть. И опять будет март, и оттепель, и весенняя хмарь, и подступающий вечер. Только вот почему-то ни в одном из всех городов мира так не замирает все внутри, почему-то не рвется душа соединиться с этим небом... А тут — рвется, взлетает, соединяется, и остается навечно. Все мы летаем там, в небе, все, кто хоть раз догадался в него заглянуть. Они — тоже там...

* * *

Это никогда не станет книгой или рассказом. Это навсегда останется преддверием того, что было когда-то, что есть, что происходит посейчас и что будет. Будет, пока жива эта страна, этот город и это небо. Тут не предусмотрен какой-то выбор, потому что стыдно и страшно выбирать между тем, что все равно случится и случается, и собственной совестью — той незначительной отсрочкой для происходящего.

* * *

А потом нужно вернуться обратно, снова перейти через Кудринскую площадь, пройти мимо ресторанчика "Швейк" и очутиться на площади перед высоткой. Можно сделать так же, как сделал когда-то Рыжий — поднять голову и внимательно вглядеться в окна верхних этажей. Можно просто пройти мимо... но почему-то я всегда стою. Странное ощущение. Как будто смотришь на центр мира. Шпиль укрывает небо, подсвеченное бесчисленными городскими огнями, башни остры, сам дом уже стар по городским меркам, но в то же время он велик истинным неподдельным величием. То, что строится сейчас, с годами потеряет былую привлекательность, этот же дом годы украшают, добавляя новые штрихи к его облику. Энергетика... да, Лин был прав, энергетика и в самом деле неважная, но и Пятый тоже был прав тогда, когда сказал, что "мы привыкли". Оказалось, что привыкли настолько, что и представить себе трудно. Привыкли до любви. Бывает...

Теперь следует перейти дорогу, обойти круглое здание "Краснопресненской" и двинуться в сторону Белого дома. Впрочем, тогда его называли иначе, но... пусть будет Белым. Ведь это чистая правда. Он и в самом деле белый.

В парк Павлика Морозова следует входить с опаской — это очень странный маленький парк. Парк имени предателя. Только вот сейчас об этом мало кто помнит. Хороший мальчик Павлик, сын кулака, настучал в правление недавно созданного колхоза, что папа утаил от государства зерно. Папу повязали, но и Павлик после этого события особенно не зажился — друзья папы расправились с ним скоро, но справедливо. Вот и появился в центре Москвы одноименный парк имени предателя Павлика. Впрочем, это все в прошлом. Сейчас надо просто пройти потихонечку по главной аллее, посмотреть, как дети катаются с ледяной подтаявшей горки на фанерках и картонках, потом повернуться и уйти прочь. От ворот, от парка, от деревьев под снежными шапками, от вороньих криков... почему-то в этом парке всегда кричат вороны, даже после урагана девяносто восьмого года они там горланили, стараясь переорать друг друга. Они, наверное, знают, чьего имени этот парк. Он им за это особенно дорог.

Теперь в парке стоит маленькая деревянная часовня. Раньше ее тут не было. А улица перед парком помнит слишком много крови. Раньше... да, совершенно верно. И ее тут тоже раньше не было.

* * *

Заменить. Щелк-щелк-щелк. И еще раз — щелк. Тишина с пустотой в равных долях. Слова и мысли. Не свои, чужие. Слова и мысли великих. Куда нам до великих. Свое бы донести, не растерять по дороге. И не пропасть. Великие печали. Полная невозможность с кем-то поделиться. Что скажет редактор? Да все ясно, что он скажет. Легко догадаться. "Бред, лишено логики, несовременно... читатель, согласно рейтингам, имеет сейчас совсем другие запросы, он уже устал от этой мрачности... и вообще — рецензия отрицательная. Можете больше не звонить". Даже думать про это пошло... Господи, только не как у всех этих... псевдо-поэтов, псевдо-литераторов... это не "псевдо", и это не роман. Это не статья, не картинка с выставки, не любование собственным "я", не желание навязать свою точку зрения. Это просто очень нужно рассказать. Пока еще есть смысл рассказывать. Потом может стать поздно. Только бы не сказали...

Нет, пока еще не говорили. Еще хорошо будет, если скажут. А ведь бывает и проще — не позвонят, и все дела. Легко и удобно. "И будет карточка пылиться..." Хотя нет, не будет. Снесут все с жесткого диска, освободят место подо что-то более значимое, знакомо узнаваемое... Тоже нет. Еще проще. Скорее всего, просто не станут даже разговаривать. Обидно... "Обижаться — удел горничных". Гумилев. Интересно, что ему говорили?.. Нет, впрочем, совсем не интересно. Поток сознания, вечные вопросы... С этим надо заканчивать.

* * *

Горы черновиков с совершенно нечитаемым подчерком. Что-то пошло в окончательный вариант, что-то не пошло. Все равно — нет связности. Обрывки, дым, осенние листья, свет в окнах, грязь и холод, душное лето и трескучий мороз зимы — все вместе. Не отделить. Оно ведь было вместе, как же можно это сделать по-другому?.. Разве можно убрать с глаз долой это серое зимнее небо?..

Смешно. Смешно, господа. Вы забыли про то, что есть еще чердаки и подвалы. Помните? В каждом доме есть чердак и подвал. Это аксиома...

* * *

Романтики с ХАЙ ВЕЯ

Прелюдия к разговору

Страх почти всегда неоправдан. Это хорошо известно тем, кто его никогда толком не испытывал. Всегда можно потолковать всласть о том, как важно вовремя принять правильное решение, как мудро поступить этак, а вовсе и не так, как поступил кто-то из знакомых. И — венец всему! Новая (и старая, кстати), коронная фраза: умный человек всегда правильно организует жизнь вокруг себя. А что, скажите на милость, организовывать? Если ничего не осталось. Если внезапно ты оказался в пустыне, где нет даже тени... хотя бы намёка на тень.

Символы под пальцами складывались во что-то невообразимое. Ну, Женька, ну, мартышка, придумала шрифт!.. Тоже мне, Пикассо... Или ещё кто, похуже. Дали... в смысле тот, который рисовал всяких там то ли лебедей, то ли слонов. Кто-то там кем-то отражался... В общем, та же муть, что и в этом шрифте. Что это за "м" такая? Зачем эта палка спереди? И зачем, Бога ради, нужно было так уродовать клавиатуру — рисовать на ней маркером эти чёртовы закорючки?! И, главное, просит — напечатай мне то-то и то-то, а то мне очень нужно... Для чего?! Чёрт побери...

Стас откинулся перед монитором, закурил. Курил он немного — набрался дури от Сашки, но больше трёх сигарет в день не получалось. И то хорошо. Ему хотелось вылезти из-за машины и пойти на улицу, в тёплый летний полдень. Выпить пивка, похрустеть чипсами, перекинуться парой слов с соседями по подъезду. Но там, на улице, с некоторых пор стало неуютно. С тех пор, как Саша Кормилкин приволок эту чёртову дискету. С досье. Ту самую дискету, которую ему достал Казанцев, да чтоб ему, паразиту... тьфу, право слово. И говорить не хочется. Кто же знал, что с их предками в своё время такое случилось. Да даже и не с предками, а так... седьмая вода на киселе. Да и что, собственно, такого особенного на этой дискете? Только перечень сотрудников какого-то отдела. Даты поступления на службу и даты увольнения. И что? Что, скажите на милость?! Мало ли из-за чего совпала дата увольнения? Может, это была какая-нибудь хитрость того времени. Может, так надо. Октябрь 1967 года. Седьмое октября, если быть точным. Казанцев заинтересовался этими данными только потому, что обнаружил в списке имя Сашкиного отца. Он, Казанцев, постоянно забывал фамилию Стаса. Чего уж говорить про Женьку!..

Всего в списке было семнадцать фамилий. Некоторые — совершенно незнакомые, три — просто свои в доску, остальные... Стас помнил обладателей этих фамилий по детству, глубокому, ещё детсадовскому. Помнил, потому что ходил в ведомственный сад. А потом — перестал. Тётя Даша умерла, и его забрали из этого садика. И стали водить в другой, самый что ни на есть обычный. Фамилии... Самохина Ю.В.. Не знаю. Белов В.Г. и Белова В.А.. Кто такие? Муж и жена? Может быть... Дальше идут Панов и Фридман. Однако еврей молодец, коли сумел в шестьдесят седьмом пролезть... и не один он лез, кстати. Вот ещё один... палестинец. Айзенштат. Кстати, напротив его фамилии стоит только дата зачисления. Не уволили? Бывает... Викторов... это наш человек, его и уволили со всеми... А почему возле него восклицательный знак? Да и дата другая... ого, однако. Дата смерти — сентябрь 1966 года. Никто не увольнял этого Рема Валерьевича, сам он помер. Про этого человека Стас не помнил ничего. Кто ещё? А, вот и тётя Даша. Ольшанская Д.И. Дарья Игнатьевна. Хорошая была тётя. И лет ей было, кстати, совсем немного — меньше, чем маме. Как Стас сейчас понимал, ей было не больше двадцати пяти. И — на тебе. Всякое с людьми бывает. Список был куцым, коротким и не содержал, по сути, никакой полезной информации. Саша дал его просто так — посмотреть. От нечего делать. Вот только осадок в душе после этого чтения остаётся неважный. К слову сказать, Стас листал этот список уже не впервые. И, хотя раньше хотел его уничтожить, почему-то рука не поднялась. Пожалел. Из-за тёти Дашиной тени пожалел. Зачем, скажите, гробить тётю, если список и половинки листа не занимает? Пусть будет. Ну его...

Стас закрывал ненужные окошки и принюхивался. Кажется, борщ. Точно!

— Стасик, иди кушать! — позвала Женька с кухни. — Суп вкусный остывает!..

— Сейчас, — откликнулся он.

Так... теперь — знакомые, вернее, свои. Первый — Кормилкин В.Л., Сашин отец. Второй — дед Игоря. Что очень интересно само по себе. Игорь, кстати, о своих родственниках предпочитал тактично умалчивать. Надо идти, а то нехорошо получается — Женька волнуется, суп стынет, время идёт.

Стас выключил компьютер и отправился на кухню.

* * *

Всё началось с того, что к Игорю Юрьевичу как-то зашёл совсем молодой парнишка, который жил со следователем в одном подъезде. Отношения у них были чисто соседские, парнишка иногда стрелял у Казанцева сигареты, Игорь Юрьевич интересовался, как у Васи дела в школе, как успехи... в шутку интересовался, конечно, его этот вопрос нисколько не занимал. Так... дружили по обстоятельствам. Но тут Вася пришёл сам, причём без звонка.

— Игорь Юрьевич, — начал он с порога. — Я тут бумажки старые выкидывал, мать сказала, ну и... нашёл кое-что, что ещё прадед писал. Интересно, но я ничего не понял. Может, посмотрите?

— Много там? — Игорь Юрьевич покосился на часы. Светлана должна была придти через полчаса.

— Нет, три листочка только. Но интересные...

Игорь Юрьевич со вздохом принял от подростка пожелтевшие и потёртые на сгибах листочки. Старые, что говорить. Ладно, поглядим. Хоть подчерк ничего, не совсем пропащий...

Первый листок был датирован 1967 годом. Порядочно, конечно. Начало какого-то отчёта, который потом, вероятно, был написан начисто. Черновик. "В результате операции "Захват" к нам поступили пять... (зачёркнуто, жирно и агрессивно, прямо-таки со злобой) существ (вопросительный знак в скобках). Пять человек, прибывших из... (снова вычеркнуто). Пятеро пленных. По словам доставивших их агентов, владеют нужной информацией по проекту "Сизиф". (В скобках — опять вопрос и приписка: "именно что по словам"). Агрессивности и враждебности не проявляли. Уравновешенны, спокойны. На контакт не идут, общаются только между собой... Просим санкции на проведение плана А1, т.е. беседы".

— И что это такое? — спросил Игорь Юрьевич. — Бред какой-то... Беседы, пленные, санкции... Что ещё?

— Вот, пожалуйста.

Второй листок — медицинское заключение, тоже вчерне. Коротко, скупо. Датировано 1975 годом. Но оно гораздо понятнее, чем первый листок.

— Игорь Юрьевич, я понял только, что в кого-то стреляли, а вот эти каракули не разобрал, — протянул Вася. "Кривляется, — подумал Игорь Юрьевич. — Хитрюга". А вслух сказал:

— Это не каракули, это латынь. Слыхал?

— Наверное... А вы на ней читаете?

— Я-то нет. А вот Света... должна, по крайней мере. Подождёшь?

— Можно. Я только домой поднимусь, предупрежу, что я у вас.

Оставшись один, Игорь Юрьевич снова прочёл то, что было на листке. Хорошо кому-то досталось, бесспорно. Очень хорошо — пулевое ранение в область правой половины груди, разрыв лёгкого... пневмоторакс... Что это такое — пневмоторакс, скажите на милость? Интересно, этот, в которого стреляли, после такого жив-то остался?.. Смотри-ка, остался. Только его доставили в "базовое здание", этого кого-то... почему вместо имени или чего ещё всегда стоит N5?.. А вот с осложнением — непонятно. Про осложнение написано по латыни.

Третий листок оказался самым свежим. Осень 1985 года, октябрь. Это был не отчёт, ни заключение, ни письмо... стоп. Почти что письмо. Записка. Вернее, её первая половина. Адресована какой-то Вале.

"Здравствуй, Валя! Прости, что я столь долго держал тебя в неведении, но что мне оставалось ещё делать? Я всеми силами старался отвести от тебя беду, но теперь, когда ситуация столь сильно осложнилась, когда я и сам запутался в ней, как муха в паутине, я не вижу иного выхода, как рассказать тебе всё, что знаю сам. Я присутствовал при задержании тех пятерых, девятнадцать лет назад (не удивляйся, их и в правду было пятеро, об этом отдельно и позже). Почти год их держали на первом, там, где раньше работала ты. Деталей операции я не знаю. В том году, 1967, их никто и пальцем не трогал, обращались с ними очень хорошо — была надежда, что они станут сотрудничать, это во-первых, а во-вторых — подробно расскажут, кто они и откуда. Видимо, этот вопрос несказанно волновал наших руководителей. Ещё бы! Стоит подробней описать всех пленников, чтобы понять, почему. Двое, их звали весьма странно: Ирден и Ноор, были по всем показателям, прекрасными представителями именно людской породы: высокие, статные, красивые парни, один — светловолосый, черты похожи на скандинавские, серые глаза... второй: черноволосый, тоже сероглазый, очень яркое, запоминающееся лицо, точёные брови, одним словом — красавец, так принцев рисуют. Двое других — Лин и Пятый, тогда они были совсем не такими — братья-близнецы, рыжий да чёрный, складные, ловкие, подвижные, очень весёлые. Почти во всём — люди, только вот глаза подвели — выдали истинную породу их обладателей... Они, похоже, тогда так и не поняли, что же произошло. И последний пленник. О нём стоит рассказать отдельно. Это был не человек, Валя. Хотя у него было две руки, две ноги, голова, и всё такое прочее, но человеком он не был. Небольшого роста, хрупкий, светловолосый... но черты! Описать невозможно! Видела в детских книжках эльфов? Похоже. Те же остроконечные уши, пушистые волосы, полупрозрачное лицо... хотя лицо не похоже. В книжных эльфах от человека значительно больше, чем было в Арти. Он, кстати, был мозговым центром всей компании, это стало видно сразу. Остальные относились к нему с почтением, советовались, как со старшим. Он был очень умён. Я говорил с ним, Валя. На чистом русском языке. Во время очередного допроса. И я понял, почему остальные так к нему относились. Это иное существо. И не из-за своих странных глаз оно было таким. Арти, по-моему, всё знал заранее. Он попросил меня впоследствии, после его смерти, позаботится об остальных. Я спросил, почему он должен умереть? Что он ответил, я не расскажу. Просто не могу. Но он оказался провидцем.

Теперь — о том, что было дальше. Их всех через год перевели на третье, и началось то, о чём ты осведомлена не хуже, чем я. Прошло четыре года. Ноор и Дени решили бежать. Дени был убит при попытке к бегству, его просто расстреляли около машины, прямо на стоянке. В тот же день Ноор повесился в камере на..."

В этом месте лист был оторван. Игорь Юрьевич поднял ошеломлённый взгляд и увидел в дверях Вася. Тот махнул ещё одним кусочком бумаги.

— Хвостик нашёл! — радостно сообщил он.

Игорь Юрьевич взял последнюю бумажку и прочёл: "...дать тебе один совет: когда умрёт Пятый — беги! Спроси своего мужа, как это делается, он очень хорошо умеет бегать, хотя тебе об этом, понятное дело, не рассказал. Его право. Спасай свою жизнь, Валя! Ты знаешь нашу страну и понимаешь, что я хочу сказать. Я старик, мне бежать уже поздно, но ты, молодая и красивая, достойна лучшей участи, чем бункер с кислотой. Прощай. Твой друг Воронцов Алексей Лукич.

P. S. Письмо уничтожь немедленно!"

— Дела... — потеряно произнёс следователь. — Кем же это твой прадед работал?..

— Так этого никто не знает, даже дед, — ответил подросток.

— Как же так? Не может этого быть... или может? Вася, а кто был твой прадед по специальности?

— Военный хирург. Он войну прошёл всю... потом, в пятидесятых, немножко работал в госпитале. А потом его куда-то позвали, и он... словом, никто ничего не знает. Только про заказы все помнят, которые он носил. С икрой.

— Сколько ему лет было, когда он умер?

— Семьдесят четыре, по-моему. Может, больше...

— От чего умер?

— Инфаркт. Я его не помню совсем, прадеда. Мне ещё года тогда не было.

— Вася, давай так сделаем. Ты мне это оставишь, а я тебе позвоню потом. Или, если хочешь, можешь сам перезвонить сегодня же.

— Хорошо. Когда звонить?

— Попробуй через часок. Как раз Светлана подойдёт, я хочу с ней посоветоваться. Я латынь не знаю, точно так же, как и ты, — Игорь Юрьевич проводил мальчика до двери. Потом он прошёл на кухню, закурил, и снова просмотрел все листочки. Да, странно это всё. Очень странно. В то же время... мало ли, что могло происходить в те годы? Тогда за подобные записки могли вообще прибить на месте. Может, это какой-то странный шифр?.. Нет, тоже ерунда.

От мыслей о шифрах его отвлёк приход любимой женщины. Светлана, естественно, никак не могла придти с пустыми руками, поэтому минут десять они занимались тем, что разгружали две огромные сумки.

Наконец Светлана устала и, присев за кухонный стол, закурила. Рассеяно стала перебирать бумажки на столе.

— Игорёк, что это такое у тебя тут валяется? — спросила она, подняв двумя пальцами заключение. — Я надеюсь, ты с этим человеком не общался напрямую?

— С каким человеком? — не понял Игорь Юрьевич.

— Вот с этим. Я про этот анамнез. Тут плохой диагноз стоит — туберкулёз лёгких, причём в остром периоде. Можно заразиться. И ещё... потеряла, нет нашла... а вот, пожалуйста. Дистрофия.

— Светик, эта бумажка написана в семьдесят пятом году. Так что общаться, вероятно, уже не с кем.

— Скорее всего он умер... Так, Игорёк, а где ты взял эту бумажку?

— Соседский мальчик принёс. Это осталось после его прадеда. Представляешь? Он просит меня помочь разобраться. Да мне, кстати, самому интересно. Интригует, не правда ли?

— Правда. Только ты предаёшь слишком большое значение этому анамнезу. Может, этот дедок в зоне с заключёнными работал? Тогда всё легко объяснимо.

— Ты прочти остальное, — предложил Игорь Юрьевич, — а потом поговорим.

Светлана читала неторопливо, обстоятельно, а Игорь Юрьевич курил и потихонечку любовался ею. Через несколько минут она отложила листочки.

— Бред сивой кобылы, — повторила она вслух то, что подумал сам Игорь Юрьевич в первый момент знакомства с этими бумажками. — Старик, наверное, был болен на голову, а родственники ничего не знали.

— А как же, — поддакнул Игорь Юрьевич. — И икру в заказах, конечно, у нас дают только шизофреникам. И никому другому. Нет, Светик, тут что-то ещё. Гораздо более интересное, чем шизофрения.

— Этот человек... прадед, как ты сказал, твоего соседа, был кем-то важным, наверное. Иначе он бы не писал о том, что просит разрешения проводить какие-то "беседы" с "пленными". Точно?

— Умница. Правильно думаешь. Единственное, что по-настоящему смущает, так это то, что кроме этих бумажек у нас ничего нет. И взять, как я полагаю, неоткуда. Только если поинтересоваться для начала у родственников...

— Для начала чего? — спросила Светлана. — Что ты задумал, Игорь?

— Да, понимаешь, люблю я загадки. С детства.

— Оно тебе надо? Только-только в отпуск пошёл — и на тебе! Я, естественно, понимаю, но эти твои порывы иногда кончаются неважно. Вспомни сам, чем кончилось это дело с "троянцем"...

— Свет, я просто просмотрю архивы, если такие есть и сообщу мальчику результаты. Только я почему-то думаю, что мы ничего путного не отыщем...

— Кто это — "мы"?!

— Попрошу Сашу, пусть просмотрит всё, до чего дотянется.

— Ладно. Поверю на слово. Ты, кстати, помнишь, что мы сегодня собирались ехать на Борисовские пруды? Или уже забыл?

— Светик, я всё помню...

* * *

Саша, конечно, не воспринял всерьёз то, что было написано на трёх листочках. Особенно его рассмешила фраза о "глазах, которые выдали истинную породу их обладателей". Саша состроил зверскую рожу, причём оба глаза скосил при этом к переносице. Получилось смешно, что говорить.

— Игорь Юрьевич, вы сами подумайте, — отсмеявшись, сказал Саша. — Это всё нелогично. Если бы этот человек... как его?

— Воронцов А.Л.

— Вот-вот. Воронцов. Если бы он имел какое-то отношение к секретным операциям, от него бы и воспоминания не осталось, не то, чтобы какие-то записки и заключения...

— Ты думаешь, фальсификация?

— Я предполагаю, что вполне возможно.

— Увы и ах, но нет. Подлинники. Тест на чернильную старость эти листочки выдержали. Правда, коробкой конфет пришлось пожертвовать... экспертам.

— Подлинники... Время производства соответствует указанной дате. Но написано очень смешно, что и говорить. Порода обладателя — ризеншнауцер. Или бассет. Или...

— Японский городовой. Саш, где может лежать хоть что-то по этому вопросу, как думаешь?

— Понятия не имею. Пока ещё в природе нет сервера под названием "секретные разработки". Подумаю...

Саша подумал. Игорь Юрьевич тоже. Думали они две недели, за это время раза три встречались. Потом пошли в архив — Воронцов Алексей Лукич оказался ветераном ВОВ, был награждён энным количеством орденов и медалей. Кое-что они сумели вытянуть из архива, но, по сути дела, это были жалкие крохи. Когда родился, где воевал, за что был награждён этими самыми орденами. Послужной список... хороший, нечего сказать. Потом — ничего. Пусто. Как будто в начале шестидесятых этот человек из жизни исчез. Растворился в просторах нашей родины. И не было у него ни работы, ни сослуживцев, ни каких бы то ни было достижений или, напротив, падений. Ничего. Семья была, правда, но в документах она не упоминалась почти нигде. Так, несколько строчек о жене, которая тоже была ветераном, и умерла, кстати, примерно в то же время, как Воронцов исчез с горизонта. У Воронцова было двое детей, сыновья. В настоящий момент оба здравствуют. Один живёт где-то под Симферополем, второй — в Москве. У этого сына уже и внуки имеются, кстати. Молодой дед, что говорить, но теперь это — весьма распространённой явление. Дедом он стал в сорок девять лет. Да, молод. Сколько было сыну? Двадцать четыре. Что ж, у каждого — своё представление о жизни. Больше там фактически ничего и не было. Игорь Юрьевич наткнулся на список, непонятно чьей рукой написанный. Просто — перечень имён и дат. И ради смеха Игорь Юрьевич переписал список себе. А потом по телефону продиктовал Саше и тот, глядя на эти фамилии, вдруг кое-какие из них узнал.

Странный список попался им на глаза. Фамилии знакомых. Знакомых, родственников, родных... из того времени, когда все любили горы и походы. И песни под гитару у костра. Романтики... с большой дороги. Напутали там всё к чертям, поди, разберись, наваляли, а теперь потомкам — разгребай? Столько лет прошло... это надо было сообразить! Удружила мадам Ольшанская. И товарищ Кормилкин-старший тоже помог своим присутствием. Саша, кстати, толком не знал, кем был отец. Мать всегда говорила, что он — химик. Отец не возражал против такой специализации, но больше вообще отмалчивался. Словно работал не на химическом комбинате (как считалось в семье), а на каком-то секретном объекте. Нет, конечно, никакого секретного объекта в природе не существовало. И умер Сашин отец при вполне объяснимых и понятных обстоятельствах — утечка какой-то дряни на производстве. Но что-то в папе было такое, что до сих пор, по прошествии многих лет, настораживало Сашу. Какая-то тайна была, бесспорно. Подтверждение тому — фамилия отца и его инициалы в этом списке. В том, что Воронцов был причастен к каким-то тёмным делам, Саша не сомневался. И вот — совершенно неожиданно протянулась ниточка к его родному папе. Надо же! Тесен мир, локтями постоянно попадаешь в знакомых. Или не в знакомых, но в тех, кто когда-то имел к тебе отношение. Как-то в очереди Саша подслушал разговор двух женщин, одна повествовала другой об "этих сволочах, которые от нечего делать прут в поликлинику толпой, да ещё прямо посреди дня, да все к ней". И что она, будь её воля, половину бы из них перестреляла. Саша осторожно обернулся и с удивлением узнал врача-окулиста, к которой его мать пыталась попасть на приём уже второй год. В этот момент к прилавку подошла симпатичная девушка, которой нужно было что-то такое молочное рассмотреть на витрине. Галантный Саша, естественно, отступил назад, открывая взору девушки витрину и одновременно при этом наступая сначала правой, а потом левой ногами на ноги окулисту. И совершенно не замечая этого, кстати. Ну, закряхтел кто-то сзади. Очередь, что с неё взять... Что, извиниться?.. Перед кем? Перед вами? А за что?! Какие такие ноги? Ничего подобного, и не думал даже. А вы не стойте так близко, женщина, вы на меня, наверное, как танк напирали. Ах, нет? Ну, тогда я вам и ног не отдавливал, не врите. Стойте молча. Кто? Наглец?! Так, приплыли. Вот что, родная. Учтите, родная, не всё то лебедь, что торчит из воды, и не всё то наглец, что наступило вам на ноги. И запомните на будущее, что если вы свой поганый язык не будете держать за зубами, то узнаете, что у нас в стране бьют не только куранты. И что летают не только птицы. И пахнут не только розы. Всё, концерт окончен.

Такого морального удовлетворения Саша не испытывал уже очень долго. Это было так хорошо, что он купил лишний кусок колбасы. Отметить счастье. Так что мир и впрямь тесен. И даже очень.

* * *

Первым делом Саша позвонил маме. И потому, что уже неделю этого не делал, и потому, что не давал покоя проклятый список.

— Саш, ты бы приехал, — с места в карьер начала мама. Не смотря на свои годы, она была весьма бойкая женщина, — я соскучилась.

— Мам, у меня работы по горло, — виновато ответил Саша. — Вот разгребу хоть немного, и сразу.

— Я это слышу каждый раз, когда ты звонишь. Саш, это не дело. А вдруг со мной что-то случиться, а ты и не узнаешь?

— Мама, ну не надо. Ну не такой я плохой сын, чтобы ты так...

— Я и не говорила, что ты плохой. Ты не плохой, а просто-напросто ленивый. И ещё. Саша, ты жениться собираешься...

— Я сейчас повешу трубку! — взорвался Саша. — Перестань, ради всего святого! Когда соберусь — скажу тебе первой.

— Ловлю на слове, — ответила мать.

— Мам, я по делу. Постарайся вспомнить, отец тебе не говорил, над чем или где он работал с шестьдесят пятого по семидесятый годы?

— Зачем это тебе надо? — удивилась она. — Историю семьи решил написать?

— Нет, кое-что интересное узнал. Например то, что отец был как-то связан с родной тёткой Стаса, Ольшанской. Что он с ней работал вместе.

— Откуда ты это узнал? — голос у матери почти не изменился, однако в нём появилось нечто новое. Настороженность. Удивление. Даже страх. Чужой человек этого бы не понял.

— Мой друг нашёл в архиве список фамилий каких-то людей. В нём — папина фамилия, а потом эта самая Ольшанская. Стас сказал, что это — его тётка.

— Так... какая же гадина это сделала? — тихо спросила мать.

— Мам, ты о чём? — опешил Саша. Он никогда не слышал в голосе матери такой ненависти. И горя.

— О том самом. Обещали, что всё это быльём порастёт, что все про это забудут. Что никаких документов не сохраниться.

— Так это и не документ. Просто список, написанный от руки. И ничего боле. Человек явно для себя писал.

— Какой человек? — строго спросила мать.

— Да он умер ещё в восемьдесят шестом году, — успокоил Саша маму. Однако она не спешила успокаиваться и снова спросила.

— Кто он? Как его фамилия?

— Воронцов, — честно ответил Саша.

— Нет, такого я не знаю. Вот если бы Викторов...

— Этот Викторов сам в списке, — ответил Саша. — Рем какой-то там. Написано, что он умер. И галочка стоит. Мам, ты не волнуйся. Я же просто так спросил. Почему... ты что, плачешь, мам?..

— Извини, Сашенька. Я просто понадеялась, что ошиблась. Лет-то уж много прошло... Эта Ольшанская... Дарья... Твой отец ведь хотел на ней жениться, а не на мне. Понимаешь? Старое бередить — всегда больно.

— А почему?.. — начал Саша, и тут же осёкся. Нетактично...

— Да потому, что она погибла, Даша... Саш, какие там ещё фамилии?

Саша назвал. Мать несколько долгих секунд молчала, вспоминая, а потом сказала:

— Точно, они. Это в каком же году написано?

— В шестьдесят седьмом.

— Да они, покойнички. Причём все до единого.

— Как — покойники?! — опешил Саша.

— А так, сынок. Все эти люди в том же самом году и погибли. В шестьдесят седьмом. А в следующем мы с твоим папой поженились. А ещё через год родился ты...

— Мам, погоди про меня, хорошо? Скажи... как это — погибли? Что — все сразу?

— Да почти. К середине ноября в живых, по-моему, только твой папа и остался. Мы просто вовремя уехали оттуда. Словно Бог нас вёл, не иначе. Мы же где жили до восьмидесятого года?

— В Пушкино, — сказал Саша. — А что?

— А то, что папы твоего тоже бы не было, если бы мы с ним тогда остались. Да и его Бог покарал потом, сам знаешь. Всё за те грехи, за прошлые.

— Это ты про что?

— А про то, что делом, которое Богу не угодно, не надо заниматься. Вот про что. Сашенька, милый мой, ты про этот список постарайся забыть, ладно? Хотя бы ради меня. Просто не трогай эту дрянь, хорошо?

— Мам, ты со мной как с ребёнком — не тронь то, не бери это. Что за дело такое, скажи на милость? Наука?

— Наука... плохая это была наука, Саша. Я, слава Богу, так и не узнала, что там было.

— Папа тебе не говорил?

— Нет, конечно. Я бы и не попросила никогда. Он это понимал. Он хороший человек был, Сашенька, только сильно запутавшийся. Понимаешь?

— Не очень, — признался Саша.

— Он не мог понять, с какой стороны добро, а с какой — зло. Так и умер, не поняв этого.

— Мама, там в этом списке есть одна фамилия — Айзенштат. И не указано, что его уволили. Только год зачисления. Ты его помнишь?

— Володю-то? Помню. А как же, — мать вздохнула. — Еврей, а на еврея не похож совсем. Вот Валя Фридман — просто жидёнок чистой воды был, а этот совсем русский. Только фамилия. Шутили ещё, что Фридмана бьют по морде, а Айзенштата — по фамилии. Хорошие были ребята...

— Мам, я не про то совсем. Ты скажи, этот Айзенштат... он-то куда делся?

— Понятия не имею, — ответила мама. Разговор ей явно поднадоел. Поэтому Саша спросил, предчувствуя скорую перемену темы:

— Мам, а где они все работали? Ну, отец и все остальные?

— Я там не была никогда, но знаю, что находился институт где-то в Очаково. И что они ещё от станции на автобусе минут двадцать ехали. Вот вы, молодёжь, ещё жалуетесь, что вам работать тяжело. А им каково было? На метро, потом на электричке, а потом ещё на автобусе? Отец, между прочим, каждый день катался. По два часа с половиной. Вставал в пять, к восьми как раз приезжал. Вот так люди-то жили. А вы прямо переработали все...

— Вот такие мы плохие. Мам, я к тебе приеду на выходные, хорошо? И потом, надо же тебе когда-то добраться до окулиста? Я нашёл платного, очень хорошего...

— Не трать деньги. Что тебе приготовить вкусного к приезду?

— Пирог с капустой. И суп. Всё, мам, я тебя целую, люблю, обнимаю. До встречи.

— Позвони в субботу с утра, что ты поехал.

— Мама, мне ехать полчаса.

— А собираешься полгода. Целую, сынок. Очень жду.

Саша положил трубку и задумался. Очаково... что-то такое смутно мелькнуло в памяти, да тут же и исчезло. Кто-то что-то говорил. Про институт. Вот только кто и где?.. Шутка какая-то была связана с институтом. Нет, это была шутка про МАИ. Саша так ни до чего и не додумался. И решил на досуге съездить на эти самые "места боевой славы". В Очаково. Мало ли что, а вдруг что-то там ещё осталось? Это было бы хорошо.

* * *

Прелюдия, продолжение

Очаково было совершенно ничем не примечательным местом. Отчасти это было плохо, а отчасти даже и хорошо. По крайней мере Саше показалось, что это место спокойное и уютное. И не грязное, что тоже бывает не каждый день. Это место стало городом не так давно, дома были преимущественно современной постройки и Саша с горечью подумал, что найти что-то, что могло остаться тут с шестьдесят седьмого года, просто нереально. Тем более, что Саша, во-первых, в этих краях никогда раньше не бывал, а во-вторых не знал, что же, собственно, ему надо искать. Институт? Да их же море существовало (и существует поныне, кстати). Кого-то, кто помнит этих самых несчастных из списка? Ещё больший абсурд. Саша пошатался по платформе, прошёлся, смеха ради, до продуктового магазина, который заприметил между домов и решил, что пора возвращаться. Было жарко, он устал. Купил бутылку газировки, булочку с сосиской, присел в тенёчке и принялся неторопливо есть. Пока ел, вспомнил, что дома из продуктов опять осталась одна-единственная промороженная пицца. "Ну что я, как лентяй какой, ей Богу, — подумал Саша. — Лето же, а я опять жру всякую гадость. Правильно мать сказала — надо есть всякие овощи, фрукты... А где тут рынок?"

Рынок оказался неподалёку от вокзала, и Саша решил определиться с программой минимум. Главным овощем он без колебаний избрал картошку (желательно молодую), а главным фруктом — огурцы. Потом вспомнил, что огурцы — вовсе и не фрукты. В результате Саша набрал полную сумку всяких разностей, произрастающих на огородах, а картошку решил взять уже в другой пакет — в этот просто не поместилась бы. Прошёл вдоль рядов, остановился возле какого-то деда, торговавшего хорошей белой картошкой, явно местной, не привозной.

— Почём? — поинтересовался Саша.

— Да как у всех, — ответил дед. — Моя-то небось не хуже будет.

— Три килограмма сделайте, — попросил Саша.

— Сумка есть?

— Есть, — Саша протянул деду пакет и, когда дед стал накладывать картошку, спросил:

— Издалека везли? Или своя?

— Своя, нам чужого не надо, — ответил дед. — Я тут всю жизнь прожил, участок у меня большой. Вот, выращиваю...

— Простите, что спрашиваю, но... Вы сказали, что тут всю жизнь прожили, так может, вы в курсе? Я хотел найти тут у вас один институт, но тот человек, который мне про него говорил, был тут в последний раз очень давно и...

— Если вы про тот институт, что перед посёлком дачным был, говорите, то его и нет уже давно. Снесли ещё в восемьдесят шестом или в восемьдесят седьмом. А другого института тут, вроде, и не было... Ещё ПТУ есть, но это на другом конце города, на автобусе надо ехать. А ещё...

— Вы говорите, снесли? Я говорил про НИИ. Это не учебный институт, а тот, в котором изучают...

— А я про какой говорю, по-вашему? Я ещё из ума не выжил... двадцать один рубль с вас.

— Вы не знаете, что это был за институт? — спросил Саша. Он не надеялся на чудо, но оно произошло.

— Немножко знаю. Секретный он шибко был. Я там водителем работал, но недолго. Года три, не больше. Давно ещё... — дед закурил, Саша последовал его примеру.

— А что вы возили?

— Собак ловленных возил. Из отлова — в институт. Я и внутри не был ни разу. Так, к виварию машину подгоню, они клетки-то перегрузят, я и уеду. И все дела. Ещё этих, как их, чертей-то... свинок морских тоже. Вонючие они были — страсть. Крысы — и те лучше.

— Так что же там делали-то, в этом институте?

— Ну как — что? Опыты, наверное, ставили. Откуда же я знаю... мне и неинтересно было это. А потом снесли его. Там пустырь был... или дом уже построили?.. Не помню я, редко мимо езжу, по старой дороге. Новая получше будет.

— Ясно. А как до него добраться?

— На автобусе на любом шесть остановок проехайте и сходите. Там он и был, по правую руку от дороги. Переходить не надо. А вы почему, кстати, интересуетесь? Ищите кого?

— Да. У меня отец в своё время там работал, а с ним — женщина одна. Моего лучшего друга тётка. Вот он, друг, и просил разузнать про сослуживцев.

— А отец разве не говорил, что они там делали? — удивлённо спросил дед.

— Отец довольно давно умер. Та женщина — тоже. Пытаемся найти кого-нибудь, кто с ними работал.

— А зачем? — спросил дед. Саша задумался. Действительно — зачем? Для чего он вообще занялся этими поисками, которые заведомо обречены на провал?

— Отпуск, делать нечего, вот и развлекаемся. Другу охота информацию о своих родичах собрать, чтобы для потомков... ну, вы меня понимаете.

— Не очень я вас понимаю, но вот что я вам скажу. Этот институт — он тут притчей во языцах был. Нехорошее место, порченное. А ушёл я оттуда... — дед замялся, но продолжил, понизив голос. — Ушёл, как помирать люди стали. Прямо черный год какой-то был, словно мор на них нашёл. На тех, кто там работал, в этом институте...

— Шестьдесят седьмой, — сказал Саша.

— Точно! Испугался я. И сбежал. Страшно там было очень.

— А как они все... что за мор? — не понял Саша.

— Случаи несчастные стали с ними происходить. Кто под поезд попал, кого зарезали, кто отравился... Только, по-моему, неспроста всё это было. Так что вы, молодой человек, лучше и не ходите к этому институту. Целее будете.

— Так его же снесли...

— И хорошо, что снесли. А вы всё равно не ходите.

— Спасибо за совет, — Саша взял пакет с картошкой. — Удачи вам.

— И вам того же... Дамочка, положьте картошку назад, что вы её щупаете! Картошка как картошка...

* * *

— Саш, это феноменально! — Игорь Юрьевич говорил возбуждённым голосом, торопливо. — То, что ты отыскал — это великолепно!

— Не понимаю, что вы тут нашли великолепного. Столько людей погибло, а вы говорите, что это — великолепно. Ничего хорошего там нет. Я съездил, посмотрел. Пустырь, даже фундамента не осталось. И ощущение на этом месте какое-то мерзкое было. Мороз по коже...

— Саша, какой, к чёрту, мороз! Архивы милицейские, вот что радует! У любого дела, в котором есть подозрение на убийство, срок, как минимум, десять лет. Все эти дела или, на худой конец, их дубликаты, должны существовать. Это понятно? Мы поймаем их всех за хвост!

— Кого? — с сарказмом спросил Саша. — Покойников шестьдесят седьмого года выпуска? Или экспериментальных собак?

— Да ну тебя. Это институт. Знаешь, мне почему-то кажется, что это очень интересно будет. Вот ей Богу, интересно. Мы пока ещё сами толком не знаем, что мы ищем, но это что-то...

— Это что-то вам покоя не даёт, — подытожил Саша. — Игорь Юрьевич, дорогой, раз вы у нас следователь — вы созвонитесь с архивами. А я кину несколько писем свои фидошникам, авось кто из них что знает. Земля слухами полнится.

— Это точно. И ещё. Саша, созвонись со Стасом, спроси, кто ещё, кроме него, помнит тётку. Поговорить бы, сам понимаешь...

— Спрошу. Игорь Юрьевич, а ведь мы с вами видели фамилии только части тех, кто там работал. Допустим, эти погибли. А остальные? Там же, как минимум, было человек триста. А то и больше. И что — все они?.. Не может быть.

— Может. Только спросить не у кого. Вот было бы хорошо. Раз — и готово!.. Но вот только не бывает такого везения в нашей работе, увы и ах. Я съезжу в ЗИЦ, посмотрю, что там сохранилось.

— А что такое есть ЗИЦ? — поинтересовался Саша.

— Зональный Информационный Центр, — объяснил Игорь Юрьевич. — Вообще-то это всё предприятие — гиблое дело. Срок давности по убийствам — десять лет, а тут прошло больше тридцати. Да и погибнуть они все могли в разных местах. Так что в одном месте все дела никак не могут быть сконцентрированы. Понятно объясняю?

— Понятно, — грустно сказал Саша. — Жаль.

— Кстати, я тут подумал ещё вот что... — Игорь Юрьевич тяжело вздохнул. — Придётся ещё и в ИЦ тоже ехать, ведь Очаково — это область. Как там этот дед сказал — кого-то зарезали?

— Был такой момент, — ответил Саша.

— А если зарезали не в Москве? Это же запрашивать область придётся, не иначе. Так-то вот, Сашенька. А, ладно! Прорвёмся.

— Игорь Юрьевич, вы погодите ехать в эти ваши центры, вы послушайте, что я скажу. Старик говорил о тех событиях, которые происходили преимущественно в непосредственной близости от места его проживания, верно? Откуда ему знать про убийства или несчастные случаи, которые он не видел, или о которых не говорили в этом самом Очаково? Так?

— А верно. Тогда в газетах про такие дела почти не писали, только про всякое светлое будущее — и только. Можно попробовать начать с отделения милиции в самом Очаково, авось, что и получится...

— Вы, как я погляжу, хотите действовать, и чем скорее, тем лучше, — усмехнулся Саша. — Ой, и врежут нам женщины, чует моё сердце...

— Устроим выгул дам по приезде. С шашлыком и купанием. В Царицыно. Они простят, — с достоинством ответил Игорь Юрьевич. — Должны же они, в конце-то концов, понимать, что в каждом мужчине ещё с древних времён жив охотник...

-...и преследователь, — подытожил Саша. — Я уже и сам не рад, что мы решили этим заняться. Я словно вижу за этими фамилиями что-то...

— Что-то — что? — не понял следователь.

— Что-то большое. Огромное. Словно мы очутились в тёмной комнате вместе со слоном, и стали его исследовать на ощупь... а начали с хвоста. Примерно так. Я понимаю, это немного расплывчато, но...

— Нет, это вполне доступно, — успокоил его следователь. — Я это ощутил гораздо раньше. Вот только такая интересная аналогия — слон в комнате — мне в голову не пришла. Как-то мне тревожно от всего этого. Беспокойно, что ли... Саш, ты кинь письма своим друзьям, не забудь. Может, что и выясним.

— Хорошо. Я, конечно, ничего не обещаю, но попробую. Ладно, тогда давайте займёмся каждый своим делом, а то...

— А то что?

— А то я есть хочу. Я же только-только пришёл.

— И это ты называешь — "заниматься своим делом"? — съязвил следователь.

— Подчеркну — любимым, — парировал Саша. — Всего хорошего, Игорь Юрьевич.

— Всего...

* * *

Они созвонились через день, оба порядком разочарованные. Сашины друзья по Фидо не имели понятия о том, что его интересовало, но пообещали что-нибудь узнать при случае, буде такой представится. Саша попросил не передавать информацию по цепочке дальше, как это нередко происходило — он внезапно подумал, что это лишнее. Зачем тревожить людей понапрасну? Стас свёл его со своей матерью, сестрой покойной Дарьи Ольшанской, но та, кроме охов и вздохов, ничего толком сначала не смогла рассказать, лишь потом разговорилась. Да, её сестра Дашенька (причём сестра младшая, пять лет разницы) закончила биологическое отделение МГУ, потом поступила на работу в "почтовый ящик", там стала увлекаться туризмом, ходить в какие-то походы в горы, где и погибла. Как выяснилось, даже тела её не нашли — просто ушла в туман и не вернулась. А поиски ничего не дали. Вот и всё. О том, чем занимался злополучный институт, Стасова мама не имела никакого понятия. Сама она всю жизнь проработала бухгалтером, вырастила двоих детей и о научной карьере ни в жизни не помышляла. Она, кстати, была ребёнком от первого брака, а Дарья Ольшанская — от второго. Не смотря на разницу в возрасте сёстры друг друга любили, и когда Даша погибла, Ирина Алексеевна, Стасова мама, по её словам, очень переживала. И переживает сейчас, через тридцать с лишним лет после трагедии.

Саше показали фотографию Дарьи Ольшанской, и он понял, почему, собственно, его родной отец чуть было не предпочёл эту девушку его родной матери. Красавицей Дарья не была, но было в её лице нечто такое, что заставляло смотреть пристально — какая-то завораживающая внутренняя сила, одержимость, которая приковывала взор. Симпатичная девушка, шатенка, не полная и не худенькая, задорная, озорная... и зачарованная чем-то неведомым.

— Это за год до смерти, — сказала Ирина Алексеевна. — В поход они собирались, дома фотографировались... Как магнитом их в эти горы тянуло, отец говорил тогда — не ходи, добром это не кончится. И прав оказался... Так и вышло.

— А есть у вас ещё фотографии? — спросил Саша с надеждой. — Может, кто из их института снимался с ней, а у вас сохранились снимки?

— Я посмотрю, погоди минутку... — Ирина Алексеевна листала фотоальбом. Старый, синий, с завязочками. — А, вот... Это она с твоим папой и с Володей Айзенштатом. Он, как говорили, был в Дашу сильно влюблён, этот Володя. Но сама я его никогда не видела, он к нам не приходил.

— А откуда вы знаете, кто это? — спросил Саша.

— Так вот же, написано...

"Памир, 1965год. На память Дашуньчику от Володи и Вити"

— Понятно... а ещё есть? Вы простите, что я прошу, но... очень надо.

— Сашенька, а что там такое-то случилось? — спросила Ирина Алексеевна.

— Да пока, вроде, ничего, — пожал плечами Саша. — Кое-что нашли про этот институт, решили разузнать. Ведь, получается, Дарья не одна погибла. Выходит, что там погибло гораздо больше народу, почти все, кто там работал...

— Разве так бывает? — подумала вслух Ирина Алексеевна. — Странно это.

— Было бы не странно, я бы и не спросил. Да и вообще... Я тут подумал, что по отношению к отцу это было бы справедливо... хотя бы узнать, как он жил, где работал, что делал. А то мы живём — и ничего вокруг себя не видим, понимаете? — спросил Саша. В те минуты он заставил себя поверить, что говорит правду. И Ирина Алексеевна поверила ему.

— Это правильно, Сашенька, — покивала она. — Верно. Только больно редко сейчас у нас дети думают о том, что с их родителями было когда-то. Вот Стас совсем не задумывается, как мне кажется...

— Да нет, что вы, — заверил Саша, немного покриви душой. — Стас первый предложил этим всем заняться, между прочим. Так, поначалу просто сидели, вспоминали родственников...

— Тогда молодец. Похвалю потом, что тётку вспомнил. Ты не поверишь, Саша, как быстро жизнь летит! Мне временами кажется, что вот только-только мы были молодые, что только-только школу закончили, куда-то там поступать собирались... потом вдруг — раз! И дети у всех... а чужие дети быстро растут, знаешь ли... раз! И уже эти дети школы позаканчивали. Я же не чувствую, что мне шестьдесят, Сашенька. Что в шестнадцать, что сейчас... вот только время остаётся всё меньше и меньше...

— Да ну что вы, ей Богу!.. — возмутился Саша. — И не думайте даже, что вы говорите такое! Вы ещё молодая и привлекательная женщина, Ирина Алексеевна, и грех вам говорить такие глупости.

— Может, ты и прав, Саша. Дай Бог.

— Да не "Дай Бог", а серьёзно. Ваш отец сколько прожил?

— Восемьдесят девять.

— А мать?

— Девяносто один.

— И что вы говорите после этого? Что время остаётся всё меньше? Да вы ещё всех нас переживёте, — заверил Саша. Он ещё не подозревал того, что в этот момент был самым настоящим пророком — Стасова мать прожила девяносто три года — не рекорд для этой семьи, но очень солидно, что говорить. Если бы он узнал — то, вероятно, возгордился бы. Но...

— Твоими устами — да мёд пить, — Ирина Алексеевна убрала фотоальбом в секретер. — Дождёшься этих охламонов?

— Стаса с Евгенией? — спросил Саша. — А скоро вернуться?

— Обещали, что в пять. Очень надеюсь, что не соврут и придут ко времени.

— Это хорошо, а то я Стасу тут диск принёс, отдать бы надо, — Саша подошёл к окну, выглянул. — Так вот же они!

— Где?

— Они стоят во дворе и преспокойно пьют пиво! — ответил Саша. — Я сейчас к ним спущусь, чтобы поторопить немножко. А то меня дома, боюсь, ждут...

— Хорошо, Сашенька. Пиво это... просто безобразие, слов нет у меня. И чего в нём такого вкусного, я не пойму? По-моему, это просто взяли кучу обмылков, взбили, чтобы пена была — и всё. По крайней мере, вкус у вашего пива, как у хозяйственного мыла, не иначе.

— Кому что нравится, — философски заметил Саша. Спорить он не решился — нервы надо беречь. Конечно, за пиво обидно, но это — мелочи, можно и перетерпеть.

* * *

— Кормилкин, ты меня довёл, — пожаловался Стас интимно. — Я и не думал, что ты так всерьёз отнесёшься ко всей этой ерунде. Ну и что, что там такое произошло? Чего особенного-то, скажи на милость?

— Я и сам не понимаю, — признался Саша. — Тянет меня почему-то с этим всем разобраться. Словно это всё важно...

— Для кого? — Стас возмущенно хлопнул себя по коленке ладонью. — Для тех покойников? Для твоей матери, которая, как я понял, про это и слушать не хочет? Для моей, которая теперь плакать будет до вечера, сестру вспоминая? Нет, Сашка, ты не прав.

— Прав. Знаю, что прав, — ответил Саша.

— Ты не ответил на мой вопрос, — заметил Стас, вытаскивая из сумки ещё одну бутылку пива.

— Для кого важно? Прежде всего — для нас. Игорь Юрьевич, между прочим, ничем просто так пока что не интересовался. Он мужик серьёзный, сам знаешь.

— Ой, Кормилкин... — Стас ополовинил бутылку, задумчиво почесал переносицу и вздохнул. — Ну, допустим... Что мы имеем на данный момент?

— Кашу. Полнейшую причём. Обрывки, осколки, неточности. Казанцев пытается вытащить что-то из архивов, но он заранее предупредил, что навряд ли что получится.

— Честность красит человека, — заметил Стас.

— А человек играет на трубе, — подытожил Саша. — У кого бы узнать, что за тематика была у этого НИИ. И какое название?..

— Кормилкин сегодня без балды совсем, — Стас ухмыльнулся. — Тематики не знаю, а вот название — пожалуйста. "Очакого-4".

— Мать сказала?

— Пушкин... естественно, кто ещё. Она, кстати, пообещала найти кого-нибудь, кто может быть в курсе.

— Что-то я в это не верю... в то, что найдёт. У меня странное ощущение... А вот про тематику тут подумалось, кстати!.. Дед сказал, что возил в институт животных. Значит, это были биологи.

— Почему? Мало ли кому могут понадобиться крыски? Или мышки? Или свинки? Может, это были физики?

— Отец был химиком, — заметил Саша. — Мама поговорку тут вспомнила... "Все химики — ноль, только физики — соль". А ты говоришь...

— Хорошо, допускаю. Нет, Саша, это были биологи, точно. Тётка какой институт кончала? Биологический факультет. Лет ей было мало, посему она вряд ли имела ещё одну специальность. А работала по своему профилю, и никак иначе. В те годы только так и можно было. Ты, впрочем, в курсе...

— Да уж... но что тогда отец там делал?..

— Да мало ли что!.. — отмахнулся Стас. — Значит, было нужно...

— Значит, было, — согласился Саша. — Стас, и как тебе всё это?..

— Хорошо. Весело и интересно. По крайней мере, пока. Посмотрим.

* * *

Это было какое-то новое ощущение. Что-то в нём было, верно, сродни ощущению, что даёт открытие. Может быть, Ньютон с его пресловутым яблоком испытал подобное. Саше это ощущение было совершенно незнакомо, он и не думал, что когда-то сможет испытать что-то подобное. Ново и очень интересно. Для себя он понял, что раньше никогда, по сути дела, ничего не искал. А тут... Вот он, истинный охотничий азарт. Только теперь он начал понимать, что человек способен испытать на самом деле. Мы живём в мире урезанных, скупых эмоций. Мы боимся "проявиться" в полной мере, показать себя такими, какие мы есть. Социум. Мнения. Рамки.

Саша прогнал несколько фамилий из списка через телефонную базу, решил посмотреть, что получится. Получилось так себе. Слишком много народу. Наглости звонить по указанным телефонам у Саши не хватило, он побоялся нарваться на грубость, тем более, что люди в наше время непредсказуемы.

Тупик. Непонятно, куда идти, откуда начинать. Нет, с телефонами ничего не выйдет, это понятно, но можно попробовать поискать знакомых, которые помнят тех, кто в списке... и что дальше с ними делать? Допустим, есть кто-то, кто помнит семейную пару... как их там, Беловы? или этот, к примеру... Панов. Ну, хорошо, допустим, нашли. И что скажут эти мифические знакомые Беловых и Панова? "Да, помним... надо же, сколько лет-то прошло!.. Где работали? Нет, не знаем, знаем только, что тема была секретная, и что про неё нам никто не говорил... Простите, а кто вы-то сам будете?"

Бесплодные раздумья длились до глубокой ночи. Саша пил чай (на этот раз простой, чёрный), мотался по квартире, как неприкаянный, про почту забыл и читать расхотелось. И вдруг...

Саша остановился посреди комнаты, хлопнул себя по лбу.

— Ну и дурак же! — сказал он в пространство. — Нет, какой дурак!..

Он вспомнил с предельной ясностью короткий момент сегодняшней беседы со Стасовой мамой. "Так вот же, написано: "Памир, 1965 год..."

— Горы, — сказал Саша сам себе, но какую-то секунду ему показалось, что весь дом слушает его. — Памир... А ведь должен же был кто-то догадаться. Или я. Или Игорь Юрьевич. Просто мне повезло, я дошёл до этого раньше. Интересно. А ведь может получиться, действительно может... Повезло.

* * *

— "Сизиф", Игорь Юрьевич. Вот что нам нужно попробовать поискать. Разгадка этой загадки, если это, конечно, загадка, будет в том, что такое "Сизиф".

— Поищем, — согласился следователь.

...День шел к вечеру, уже смеркалось. По чести сказать, делать ни Саше, ни Игорю Юрьевичу ничего не хотелось. В такой день хорошо просто посидеть, попить пива... и ни о чем не думать.

— Игорь Юрьевич, так на чем мы остановились? — поинтересовался Саша.

— На проекте, — ответил следователь. — Есть область исследований, которая находится на стыке нескольких направлений. Космос мы исключили. Что остается?

— Ну, во-первых, оборонка, — начал Саша. — Смотрите сами. Отец химик, есть биологи, есть инженеры. У меня напрашивается вывод, что они там разрабатывали какое-то биологическое оружие.

— Почему? — живо спросил Игорь Юрьевич.

— Потому, что это все действительно приходится на стык. Химик проводит синтез вещества, биолог проверяет на животных, инженер создает... черт его знает, может, какие-нибудь там контейнеры, что-то еще для перевозки, для хранения, для... не знаю, но можно что-то предположить.

— С натяжкой, — неохотно произнес следователь. — Хорошая версия, согласен. Только записка и заключения к ней не подходят. Вернее, подходят, но не по всем параметрам. Вот погляди... — он положил на стол пачку листков и стал в них методично рыться. — Что-то странно у нас получается, не находишь? Институт, который по твоим словам занят разработкой, исчезает с горизонта в шестьдесят седьмом году. Все, кто в нем работал, за редким исключением, покидают этот бренный мир. А проект "Сизиф", о котором идет речь в записке, продолжает существовать. Как? Без института?

— А если институт отдал в испытание какую-то разработку? — осторожно спросил Саша. — И сам стал не нужен?

— Не получается. Дело в том, что исследования, о которых говоришь ты, требуют постоянных доработок. Ведь у противника чуть не каждый год появляется что-то новое. А тут что? Всех сотрудников перерезали — и успокоились на достигнутом?

— Так что же это такое? — спросил Саша.

— Да что угодно. Только не оборонка. Будем думать. Поехали-ка в Очаково смотаемся, поглядим на это все еще разок.

— Только придется ехать с дамами, — сказал Саша. — Я не знаю, как у вас, но у нас уже назревает ссора из-за наших постоянных отлучек.

— У нас тоже, — вздохнул следователь. — Что ж, возьмём, коли так... Нет, Саша, это не оружие.

— А что тогда? — спросил Саша насмешливо. Ему очень хотелось поверить в свою версию.

— Пока не знаю, но догадываюсь.

— И что же?..

— Подозреваю, что это связанно с разведкой или чем-то подобным... вполне возможно, кстати, что сотрудников потом взяли других, институт перенесли в какое-то другое место. Мало ли как... А на разведку это очень похоже. Тут ведь все средства хороши, согласись. Да и фраза о "пятерых пленных" подходит...

* * *

На этот раз Очаково встретило их проливным дождём. Платформа была пустынна, народ предпочёл остаться в здании вокзала — охота ли мокнуть, если до поезда ещё больше сорока минут? Саша и Игорь Юрьевич спустились вниз с платформы и очутились на памятной Саше площади.

— Куда дальше? — спросил следователь.

— Там остановка, только надо расписание посмотреть. Кто его знает, этот автобус...

Расписание они нашли в самом углу площади. Пока Саша смотрел, Игорь Юрьевич огляделся.

Площадь была старая, это чувствовалось. В дальней её части начинался забор пивного завода, но это следователю интересным не показалось. А вот все остальное... "Интересно, те кто тут работал... когда ходили по этой площади, чувствовали то же самое, что и я? — подумал следователь. — Или что-то другое? Впрочем, этого я никогда не узнаю — спросить-то не у кого".

— Минут через десять должен подойти, — сообщил Саша, поворачиваясь к следователю. — Пойдёмте, Игорь Юрьевич.

— Пойдём, — согласился следователь, — а то вдруг раньше приедет.

— Может, — согласился Саша.

Они зашли в крытую часть автовокзала, справились у какой-то тетушки, где покупать билеты и сели на скамейку, выкрашенную в унылый зеленый цвет.

— Я только не могу понять, для чего были нужны собаки, — сказал Саша.

— Мало ли для чего? — пожал плечами следователь. Он сидел, поставив кейс с бумагами на пол, и озирался вокруг. — Показалось, что ли?..

— Кого вы увидели? — спросил Саша, тоже оглядываясь.

— Ты его не знаешь, — Игорь Юрьевич напряженно всматривался в толпу. — Мой сокурсник бывший, Валерка. Неужели он все еще тут живет?..

— Может, стоит к нему подойти? — спросил Саша.

— Подойдем, — согласился Игорь Юрьевич. — Он, по-моему, тоже меня узнал... вон, машет! Пошли. Только, Саш... ты поменьше говори, а то он такой мужик ушлый... до всего доискивается... то ли профессия сказывается, то ли от природы это. Я его с год не видел, думал, они уже отсюда переехали...

* * *

— Вот, мальчики, посмотрите, что я сумела, — сказала Светлана, вытаскивая из сумки папку с документами. — Я таки нашла того, кто помнит одного из этих ваших чудиков.

— Как? — ошарашено спросил Игорь Юрьевич.

— А так. Надо было на штамп посмотреть. Вы этого не сделали, а я сделала. И выяснила, что, во-первых, эта ваша выписка была сделана не Воронцовым, а во-вторых...

— Как не Воронцовым? — спросил Саша.

— А так. Я всё-таки врач, и с подчерками разбираюсь получше вашего. Это не Воронцов, а Гришин подписал анамнез. Кстати, Гришин был заведующим инфекционным отделением одной больницы, которая от нас находится буквально в двух шагах.

— Так... и что?..

— То, что я уже там побывала. У меня тоже отпуск и делать мне тоже нечего. Ну как? Продолжать? Интересно?

— Свет, не то слово, — признался Игорь Юрьевич. — Мы с Сашей просто лохи по сравнению с тобой...

— Не прибедняйся, каждому своё. Так вот, я не о том. В той больнице мне показали нянечку, которая работает там больше тридцати лет.

— И?..

— Она не только прекрасно помнит Гришина и Воронцова. Она помнит пациента, и помнит, при каких обстоятельствах был написан этот анамнез.

В комнате повисла тишина. Света, довольная произведенным эффектом, откинулась на спинку стула и с гордостью смотрела на растерявшихся мужчин.

— Ну дела... — проговорил Игорь Юрьевич. — Пока мы с тобой шатаемся по развалинам почти без толку, человек такую работу провернул...

— Рассказывать? — ехидно спросила Света. — Или пока повременить?

— Рассказывай, не томи, — попросил следователь.

— Ну вот, на чём я... а, да. Я, конечно, удивилась — как, почему, столько лет... да и больных, сами понимаете, сколько через нас проходит. А она — такое только один раз было. Рассказала, что дежурила на сутках и ночью в отделение привезли какого-то человека. Причем не просто так, с улицы, а приехало большое начальство и всех поставило на уши. Мол, если помрёт, то головы полетят. По её словам, привезли они уже фактически труп — температура около тридцати двух, аритмия, дырка в груди кое-как заштопана, изо рта кровотечение явно было — туберкулёз, кровохарканье. Словом — труп...

— Погоди, разве с такими симптомами живут? — спросил следователь.

— И не с такими... иногда. Но тут... по её словам шансов просто не было — безнадёжный. Так этим и сказали, которые привезли. Нет, понятно, больного сразу в отдельную палату сунули, медсестру приставили, все дела, но... — Светлана развела руками. — Словом, начальству на заклание отдали ординатора, он докладывает, сам ни жив ни мёртв, а тут Гришин приезжает. Эта старушка санитарка про него говорила — врач от Бога был, царствие ему небесное. Его кто-то вызвал, кто — она не знает. Приехал на свою голову. Ему и сунули того больного. И стал этот Гришин его вытаскивать. Не отходил сутки. Я поинтересовалась, что он делал...

— И что? — спросил Саша.

— Всё, что мог. В общем, за сутки с лишним вытащили-таки больного буквально с того света. Можно сказать, за уши.

— Свет, такое возможно? Не врёт она? — спросил Игорь Юрьевич.

Света поморщилась, потёрла переносицу, пожала плечами. Тяжело вздохнула и ответила:

— Как тебе сказать... Возможно. Я примерно себе представляю, что там было. Если честно, я тоже поначалу сомневалась. Потом поверила.

— А что там могло быть? — спросил Саша.

— Понимаешь, Сашок... это же фактически уже кома. Да ещё осложнения на лёгкие — туберкулёз, ранение... это отёк. Тогда не было препаратов, которые по-настоящему эффективно помогают... то есть, они, конечно, были, но при слабом сердце их применять было нельзя. Даже нынешние противоотёчные препараты этим страдают, а тогда?.. За счёт чего тот же отёк можно согнать? За счёт усиления сердечной деятельности. А если пульс падает? То, что он у того пациента не просто падал, то, что там сердце останавливалось — это факт.

— И как же они справились? — спросил Саша. — Если это невозможно?

— А вот это и называется врач от Бога, — назидательно ответила Светлана. — Один нормального человека в гроб вгонит, другой безнадежного из могилы вытащит. Тут ситуация была такая, что пришлось — не больного, а себя люди спасали. И спасли.

— Кошмар какой, — пробормотал Саша. — Получается, что у нас люди умирают просто из-за того, что некому им помочь... вернее, никто не хочет этого делать...

— Ты в какой стране живешь? — ласково спросил следователь.

— Да я не про то, — отмахнулся Саша. — Меня это каждый раз просто убивает.

— Ой, Саша, — вздохнула Светлана

— Убийцу я за работой одни раз уже видел, мне вполне хватило. Так что обойдёмся без врачей, пусть даже самых хороших... в смысле, без их работы.

— Обойдёмся, — согласилась Светлана. — А что до того, как все это выглядит... да ничего в этом такого нет, уж поверь мне. Это так, ерунда. Мы отвлеклись. Так вот, я подхожу к самому интересному. На третьи сутки этот очнулся, что, как вы сами поняли, само по себе было удивительным. Гришин честно передал его другому врачу и уехал. А начальство осталось. И первым делом завалило в палату. Через несколько минут из палаты вылетает санитарка — что-то плохо, зовите врача! Дернули в палату, кое-как по новой откачали, начальство выгнали... а после всего подъехал такой мужичонка, неприметный, и попросил их всех, причём настоятельно, как я поняла, не впускать в палату начальство ни под каким видом.

— Если я что-нибудь в чем-нибудь понимаю, это и был Воронцов, — сказал Саша. Игорь Юрьевич покивал.

— Угадали, — ответила Светлана. — Он самый. Не перебивайте, дайте досказать. Потом этот Воронцов приезжал по два раза в сутки — навещать. Всего тот человек у них пробыл меньше недели — его увезли долечивать куда-то ещё, куда — никто не знает, понятное дело. А его самого санитарка запомнила вот при каких обстоятельствах. Она пришла у него из палаты тарелки забрать после ужина, вечером. Он почти ничего не ел, ни с кем не говорил — преимущественно лежал, отвернувшись, да и всё... Но тут... она пришла, смотрит — опять еда стоит нетронутая, а этот... сидит на кровати. Дышать ему тяжело было, поэтому поза такая... специфическая, что ли. Она спросила — может, врача позвать? Он головой покачал — мол, не надо. А сам всё в пол смотрит. Она опять приставать стала — почему не ешь? Давай, поешь, вон ты какой худой. Потом стала его пытаться расспросить — за что его тут держат-то, бедного? И советы давать — беги, мол, отсюда-то попроще будет, чем из тюрьмы... Тут он на неё глаза поднял — и ей хватило. Причём на всю оставшуюся жизнь.

— Это почему? — спросил Игорь Юрьевич. — Гипноз, что ли?

— Нет, отнюдь. Ей просто, по её словам, показалось, что ей душу наизнанку вывернули. Так и сказала. Он посмотрел, потом головой покачал и на все её речи ответил одним только словом.

— Это как же? — спросил Саша.

— "Бесполезно". Да, кстати, — Светлана сделала вид, будто что-то вспоминает. — Маленькая деталь. Зрачки у этого пациента были...

— Неужто вертикальные? — изумился следователь.

— Именно, — довольно ответила Светлана. — Ну, какого?..

Горы, начало

— Саш, ведь это действительно может сработать. Только если не выйдет — не переживай. Ещё чего-нибудь найдём, мир велик. Но ты молодец. Идея хорошая.

Я понимаю, что она хорошая, Игорь Юрьевич, но... — Саша задумался на секунду, пытаясь как-то превратить в слова секундное ощущение, посетившее его. — Как-то мне не по себе. Словно я пытаюсь сделать что-то запретное, понимаете?

— Не очень, — признался следователь.

Они сидели на лавочке подле Сашиного подъезда, тихий летний полдень действовал усыпляюще, умиротворяюще. Неподалёку играли дети, трое лет шести-семи, и один совсем маленький, ему было от силы года три. Саша следил за ними, сначала безучастно, затем его что-то заинтересовало, и он теперь старался понять — что же? И понял. Странно вели себя дети, нестандартно. Обычно малышей старшие недолюбливают, считают, что маленькие им мешают, а тут — наоборот. Малыш чувствовал себя комфортно, его никто не шпынял, не гнал...

— Игорь Юрьевич, я хотел сказать, что мы, похоже, вступаем в какую-то область, в которую вступать нельзя. Ни за что. Словно... вы в проруби купались когда-нибудь?

— Бог миловал, — следователь поежился, передёрнул плечами. — А ты?

— Один раз. Мне хватило. Так вот — ощущение точно такое же, как и перед этой прорубью с ледяной водой. Нельзя. Нельзя туда лезть. Примерно так, — подытожил Саша.

— И что — прекратим? — поинтересовался Игорь Юрьевич. Он тоже наблюдал за детьми. Старшие затеяли игру в магазин, малыш постоянно умудрялся что-нибудь сбрасывать с импровизированного прилавка, а старшие, вместо того, чтобы его прогнать, лишь смеялись и терпеливо ставили по местам всякую чепуху, которая выполняла роль продуктов.

— Нет, конечно, — Саша вытащил сигареты, закурил. — Я позвонил Стасовой маме, выпросил у неё кое-какие координаты. Там был такой человек, он занимался тем, что водил группы. Какой-то заслуженный альпинист, что ли? Я так и не понял. В общем, мы с ним договорились на пять вечера. Ольшанскую он помнит.

— Только её?

— В том-то всё и дело, что не только. Оказывается, больше половины людей из нашего списка увлекались горным туризмом.

— С чего бы это? — удивился следователь. — Странно. Всякие физики, химики, биологи — и горный туризм...

— Модно было, — уверенно сказал Саша. — Высоцкий, всякие там "лучше гор могут быть только горы, на которых ещё не бывал" и прочее. По крайней мере, я так думаю.

— Может быть, — неуверенно согласился следователь. — Хотя сомнительно. Целый институт фанатов туризма?.. Не за туризм же их, в конце-то концов, всех подчистую изничтожили.

— Это верно, — поморщился Саша. — А всё же съездить не мешает. Он, правда, уже совсем старый, этот инструктор, ему под восемьдесят. Но, судя по голосу, всё ещё бодр и не в маразме. Поедете со мной?

— А как же, — следователь поднялся, потянулся, расправляя спину. — Далеко он живёт?

— Порядочно, — виновато ответил Саша. — Первомайская.

— Это ещё ничего, — облегченно заметил Игорь Юрьевич. — Жить можно. Давай так — я сначала смотаюсь домой, душ приму, пообедаю, и вообще... а потом заскочу за тобой и отправимся к этому... как его, кстати?

— Павел Никифорович Самойлов, — ответил Саша, вставая. — По-моему, хороший мужик. Может, чего и расскажет.

* * *

— Зачем они все ходили? — старик, седой, высохший, но всё ещё жилистый, крепкий, не смотря на годы, хитро улыбнулся. — А вам это зачем знать? Ищите что-то?

— Да как вам сказать, — замялся Саша. — В принципе... ищем. Вот только что — сами не знаем.

— И много нашли? — полюбопытствовал Павел Никифорович.

— Почти что ничего, — ответил следователь.

— И не найдёте. Я в своё время тоже не нашёл. Хотя, честно признаться, пытался. Чего греха таить.

Саша с изумлением посмотрел на собеседника. Старик плохо вписывался в интерьер квартиры, он словно бы нечаянно тут оказался, заскочил на время, чтобы вскоре опять уйти из этого дома. Нет, теперь не уйдёт. Годы не те.

Маленькая убогая кухонька, освещённая сквозь грязное окошко лучами заходящего солнца, явно требовала ремонта. Но для Павла Никифоровича это не имело никакого значения. Так же, вероятно, как и тараканы, вольготно разгуливавшие средь бела дня по старой облупленной чугунной мойке.

— А что вы разыскивали? — спросил Саша.

— Я хотел узнать, за каким рожном они таскаются с нами. И могу сказать, что горы их интересовали в последнюю очередь.

— Так зачем они тогда ходили? — удивился Игорь Юрьевич.

— А чёрт их знает. Вели они себя так, словно что-то искали, понимаете? И, кстати, иногда находили. Только вот что?.. — старик почесал в затылке, потёр переносицу. — Это, наверное, одному Богу ведомо. Странные они были. Хорошие ребята, добрые, понятливые. Но с дурью в голове.

— Вот даже как... — протянул Саша. — Да, дела... А почему хорошие?

— Почему хорошие? Да всяк по своему. Деньгами делились, вещами. Какое наше время тогда было? Вы-то молодые, и не помните ничего небось. А тогда... Тушенки там банка, сгущенки — уже событие. Деликатесы. А уж про колбасу вообще молчу. Или про сублимированное мясо. Ведь в горах что главное? Чтобы вес был поменьше. Вот и тащили с собой...

— А что вы ещё про этих всех помните? — спросил Игорь Юрьевич.

— Что помню? Вы, кажется, про Дашу спрашивали? Про Ольшанскую? Хорошая девочка была, глазастая такая. С ней-то всё понятно. Горы, они и есть горы. Ушла в туман — и с концами.

— Не нашли? — спросил Саша.

— Найдёшь там, — махнул рукой старик. — Ущелье...

— А искали? — спросил следователь.

— А как же! — Павел Никифорович аж возмутился. — Конечно искали. Да только бесполезно это было. В горах бывает. Некоторые вон чёрного альпиниста видели, к примеру.

— А это как? — поинтересовался Саша.

— Как?.. А так. Идёшь ты вечером по маршруту, и вдруг видишь — рядом с тобой кто-то есть. Может даже окликнуть, позвать. Бывало, что из-за этой нечисти люди с тропы сходили, терялись. По-всякому.

— А про остальных вы что знаете? Вы сказали, что с Дарьей всё было просто и понятно. Значит, с кем-то было непонятно?

— Было.

Старик встал, подошёл к раковине и стал пить из-под крана. Он явно тянул время, не хотел говорить. Саша молча наблюдал за ним. Он испугался — поторопишь, ничего не расскажет. Игорь Юрьевич, видимо, тоже это понял. Павел Никифорович опять сел к столу, опустил тяжелую голову на руку.

— Было, — ещё раз повторил он. — Много чего было. Вон хоть Беловых взять. Попали под лавину. Да только все видели, что лавина шла метрах в тридцати от них. Я тоже видел. Потом как будто помрачение на всех нашло... солнце исчезло, звуки, небо... смотрим, а там только какое-то их тряпьё из-под снега видно. Ну, пока откопали... сами понимаете.

— А ещё? — спросил Саша.

— Ещё?.. Не хотел говорить, тут уж совсем мистика какая-то. Рем, начальник этих всех, очень по странному погиб. Пошли они, значит...

— Кто? — не понял Игорь Юрьевич.

— Да помощник там был, радист, парнишка. Лет двадцать ему было, а имени я не помню. Помощник этот и Рем, собственной персоной. Куда — это вам ничего не скажет. Ну, есть там такой маршрут. Пятидневка, довольно сложный, но — ничего особенного. Пошли, значит. На третьи сутки Рем на связь вышел. Радист у него умер.

— Как — умер? — опешил Саша.

— А так вот. Почки отказали — и загнулся.

— В двадцать лет? — не поверил Игорь Юрьевич.

— Да, в двадцать. Здоровый парень, никогда ничем не болел. И — на тебе. Рем оставил его и продолжил маршрут в одиночку. И на следующий день пропал сам.

— Как пропал? Так же, как Ольшанская? — переспросил Игорь Юрьевич.

— Держи карман! Как бы ни так!.. Нашли его, с вертолёта. Трое суток искали. И нашли. Но... — старик замялся, было видно, что говорить ему не хочется. Через силу он всё-таки продолжил. — Он словно в лёд вмёрз, понимаете? Как в этот... даже не знаю, с чем сравнить. Словом, такая большая ледышка, больше его самого, а он в середине. Только это была не ледышка.

— А что? — удивился Саша.

— Что-то типа капсулы. Он там внутри был живой, понимаете? Что-то говорить пытался, было видно, что губы у него шевелятся. Пытались до него добраться, как-то эту штуку расколоть, разбить. Только ледорубы от неё отскакивали, у пилы разом половина зубов отлетела...

— И что? — с замиранием сердца спросил Саша.

— Да ничего. Приехали военные и забрали. А нам потом мозги промыли капитально, чтобы мы не трепались. Вот я и не треплюсь... с шестьдесят шестого года.

— Как такое могло получиться? — в пространство спросил Саша. — Уж слишком нереально это всё.

— А я почём знаю, — отмахнулся старик. — Моё дело маленькое. Я же в ответе за то, что было. Что знал — рассказал.

— А что вы ещё знаете?

— Да только то, что после его смерти туда никто из них больше не приезжал. Словно они получили всё, что хотели. И даже более того. Или что их смерть этого Рема отрезвила.

— А он умер? — спросил Саша.

— А ты бы не умер, если бы не пил да не жрал? — вопросом на вопрос ответил Павел Никифорович. — Наверное, умер. Заметка-то была. Я её даже сохранил, кажется. Могу найти, если надо.

— Да не стоит, — сказал Игорь Юрьевич. — Там как всегда, наверное. "Безвременно ушёл от нас... верный товарищ, член партии, и т.д." Так?

— Так, — согласился старик. — Иначе в те года и не было. Они его, наверное, до сих пор из этой штуки выковыривают...

— А если лазером? — спросил Саша.

— Не пробовал, — огрызнулся старик. — Может, они и пытались. Я-то откуда могу знать?

— Нет, что вы... Мы и не думали. Просто... уж больно это всё таинственно. Горы, походы, маршруты, палатки. Лавины, туманы, капсулы какие-то...

— Хорошее время было. Странное, но хорошее. А про капсулы... знаете что, молодые люди, я говорю только о том, что сам видел. Мне придумывать незачем. Да и не сумею я ничего выдумать, склад ума у меня не тот, — сказал Павел Никифорович.

— Мы вам верим, — Игорь Юрьевич пристроил на колени кейс и стал шуровать в каких-то бумажках. — Я ещё один момент хотел уточнить, если вас не затруднит. Сколько всего человек из этого списка погибло в горах, вы не в курсе?

Старик взял у следователя из рук бумажку и задумчиво на неё посмотрел.

— Я всех по фамилиям не упомню, — признался он минуту спустя. — Беловых двое, Ольшанская, Викторов... парнишки, который радистом был, тут, похоже, и нету. Пожалуй, всё.

— Значит, их было четверо, — подытожил Игорь Юрьевич. — Про остальных вы, вероятно, ничего не знаете.

— Погодите-ка, — Павел Никифорович задумался. — Постойте. Вот этот Фридман... по-моему, он под поезд попал. Девочки по нему даже плакали.

— Вы точно помните? — спросил Саша.

— Столько лет прошло... кажется, этот.

— А не Айзенштат? — спросил Игорь Юрьевич.

— Нет, не Айзенштат, — уверенно сказал старик. — Помню, что еврей. Но, по-моему, всё-таки Фридман.

— Интересно... — протянул Саша. — Значит, с... с пятерыми всё примерно ясно. Но вот что случилось с остальными?.. Ещё двенадцать человек осталось.

— Что вы такое ищите? — спросил Павел Никифорович.

— Мы и сами не знаем, — признался следователь. — Это всё получилось совершенно случайно. К нам руки попали старые документы, мы решили покопаться и наткнулись на всю эту историю.

— И чего? — с недоумением спросил старик.

— Да пока ничего. Просто вот эта фамилия... видите — Кормилкин... это мой отец, — сказал Саша тихо. — Тут и дата смерти не проставлена, он умер позже.

— А ну-ка повернись, — попросил старик. — Во дела! Точно!.. И не подумал бы никогда, он ростом пониже был.

— Это точно, — улыбнулся Саша. — До сих пор не поймём, в кого я такой. Мать говорит — в деда.

— Ну и жизнь, — ни к кому не обращаясь сказал старик. — Чего в ней только не бывает. Удивительно. И долго вы уже ищите?

— Нет, недавно начали, — ответил Игорь Юрьевич. — Если бы нам кто-нибудь ещё подсказал, что нужно искать.

— Я вам вот что ещё скажу... Я, конечно, во все эти дела не особо верю, но эти все, — старик ткнул пальцем в список, лежащий на столе, — они все туда с кем-то советоваться ходили. Я один раз слышал такую фразу: "За откровением пойдёшь?.. нет, мне вчерашнего хватит, до сих пор половины не понял". Ясно? Говорить они туда таскались. Вот только с кем и о чём — не знаю. Да и знать не хочу. Мне и без этого хорошо.

* * *

— Бред, — сказал Игорь Юрьевич, когда они вышли на улицу.

— Бред, — эхом откликнулся Саша. — Нет, правда. Что у нас получается на данный момент?

— Гора древних трупов, потом рассказ твой матушки и эти записки. Интересно, что такое — номер пятый?

— Может, это как-то связанно с горами? — робко предположил Саша. — Хотя в записках с этим номером про горы ничего нет...

— Сотрудник? Какое-то кодовое название? — Игорь Юрьевич хмыкнул. — Тоже не подходит.

— Почему? — полюбопытствовал Саша.

Они стояли во дворе, в тени большого старого клёна. Где-то неподалёку шумели машины, спешили куда-то вечно усталые и озабоченные чем-то люди, но тут, под клёном, ничего этого словно и не было. Пустота. Ажурная тень дерева — и звенящая пустота в мыслях.

— Предположим, это какой-то человек, — Игорь Юрьевич вытащил сигареты и закурил. Саша последовал его примеру. — Тогда почему с номером? Заключенный?.. Тоже не годится.

— И кто такая эта Валя, которая молодая и красивая? — спросил Саша. — Это вообще непонятно откуда взявшийся персонаж.

— В первой записке было сказано о... — Игорь Юрьевич вытащил из сумки прозрачный файл и прочитал, — о почти во всём людях, глаза которых выдавали породу их обладателей. Одного из этих "людей" Алексей Лукич и называет пятым.

— Причем с большой буквы. Словно это — имя, — заметил Саша.

— Про Валю... я думаю, она была, скорее всего, помощницей этого Воронцова. Вместе работали, наверное.

— Возможно, — согласился Саша. — Только тут ещё большая путаница получается. Может, порисуем для ясности?

— Давай, — согласился следователь.

Они уселись на лавочку, Игорь Юрьевич извлёк из другого файла лист чистой бумаги и они приступили. Через полчаса на листе получилась следующая картинка:

институт "Очаково-4"

/

сотрудники (17 фамилий) — Воронцов, доклад

/

Ольшанская письмо Валентине, заключение

/

горы, погибшие сотрудники

— Пока всё, — подумав, сказал Саша. — Больше, похоже, ничего и не было.

— Да, пока есть только две цепочки, причем связанны они лишь на раннем этапе, дальше делятся.

— Значит, так оно и было. Потом эти ниточки разошлись в разные стороны.

— Я знаю, чего не хватает, — вдруг сказал Игорь Юрьевич. Он взял ручку и пририсовал возле строчки "Воронцов" жирный вопросительный знак. Подумал секунду и поставил такой же знак возле строчки "Очаково-4".

— Это вы про что? — не понял Саша.

— Связка должна быть. Эти люди... они все повязаны работой, Саша. Только работой. И именно про эту работу мы ничего не знаем.

— Всё верно. Что ж, поищем. Думаю, найдём, — сказал Саша.

* * *

— Кое-что помню, — дед Васи, того самого, который принёс следователя странные документы, на секунду задумался. — Помню, как он от нас переезжал. В этот день он очень странным был.

— В смысле? — не понял Игорь Юрьевич.

— А в том смысле, что он приехал пьяным в дупель, и стал собираться. А мы его уговаривать начали, что мол зачем тебе всё это надо, куда ты мол, на ночь глядя, и прочее в том же духе. Останься дома, не нужно ехать. А он...

— А он что? — спросил Саша.

— А он всё равно уехал. Но кое-что перед этим сказал.

— И что же? — поинтересовался Игорь Юрьевич.

— Дословно я, конечно, не помню, но... если поднапрячься, то... примерно так. Я и врагам не пожелаю того, что сегодня делал. С людьми так нельзя поступать, это же фашизм какой-то. Это неоправданная жестокость, так нельзя.

— А ещё что? — спросил Саша.

— Сейчас, погодите... А, вот! Он сказал так. Что, мол, когда человек задыхается, это очень тяжело видеть. И что он слишком старый для таких дел. И ещё. Что один всё время плакал, а второму было плохо и холодно, и он старался натянуть на себя одеяло, а рука была разбита и он не мог.

— Кто не мог? — не понял следователь.

— Если б я знал, — вздохнул дед.

— Анатолий Алексеевич, а вы не помните никаких имён? — спросил Игорь Юрьевич.

— Нет, он не говорил. Я до сих пор удивляюсь, как он тогда доехал. Он же пьяный был, как последний алкаш, а "Волга" — машина тяжёлая в управлении. Мог элементарно разбиться.

— Вы говорите — "Волга"? — удивился следователь. — Неужто своя?

— Да нет, служебная, — ответил Анатолий Алексеевич. — На свою он так и не накопил. Не досуг ему было, хотя мы и просили. Ни дачу, ни машину так и не сделал. Хотя зарплата у него была о-го-го. По крайней мере нам он исправно помогал. До сих пор помню. И заказы по праздникам, и икорка, и колбаска, и всякие другие дела.

— А вы к отцу как относились? — ни с того ни сего, как показалось Саше, спросил следователь.

— Хорошо, как же ещё? — удивился Анатолий Алексеевич. — Только уж больно он был скрытный. Так мы и не узнали, где он работал, что делал.

— А вы сами что думаете? — спросил Саша.

— А чего думать? По специальности он работал, хирургом. Вот только где, с кем — одному Богу ведомо. Хорошо, что всё хорошо с ним кончилось.

— В смысле — "хорошо"? — не понял Саша. — Вы же сказали, что он умер.

— Я говорю о том, что он не попал ни в какую заваруху, что всё-таки как-то по-человечески с ним всё кончилось. Он же очень сильно переживал из-за чего-то. Это его, видно, и добило. Мы так решили.

— А вы не могли бы поподробнее рассказать, в чём это выражалось? — спросил Игорь Юрьевич.

— Да как сказать... — Анатолий Алексеевич задумался. — Понимаете, по человеку видно, что ему что-то покоя не даёт. Нервный, дёрганый, да ещё и неизвестность эта. Он, наверно, очень хотел высказаться, да не мог. Мы же его редко видели, а при встречах, по-моему, его так и подмывало... мол, спроси меня, сынок, спроси. Может, и отвечу.

— А вы? — Саша подобрался, пристально посмотрел на Анатолия Алексеевича.

— А я так и не спросил. И не жалею. Там какие-то нехорошие дела были, зачем эту пакость в семью тащить? Это, кстати, его слова были. А раз он так считал, значит не зря. Мучился он от того, что не имеет права поделиться. То, что Васька эти его бумажки нашел — плохо. Лучше бы не находил он их вовсе. Смутные тогда времена были, если вы понимаете, о чём я. Тяжелые. В плане того, что постоянно одни несчастья на страну да на людей валились. Чернобыль тот же взять. Или землетрясения эти... как их... Спитак и... чёрт, забыл, память уже неважная стала.

— Простите, Анатолий Алексеевич, вы не помните, что он говорил про свою работу тогда, когда... ну, перед тем, как он умер? — осторожно спросил Саша.

— Что говорил?.. Да, одна фраза запала, было дело. Он сказал, буквально за неделю до смерти, что теперь-то уж точно всё. Все умерли, больше делать нечего. Пора, мол, и мне на покой. Мы ему — прекрати, перестань, что ты несешь? А он — я знаю, что говорю, своими глазами видел. Мы — что видел? А он грустно так посмотрел на нас и отвечает — видел, как люди своими руками своё спасение губят. И всё. Больше ничего.

— Скажите, а ваш отец горным туризмом не увлекался? — спросил следователь. — Не помните?

— А чего тут помнить? — удивился Анатолий Алексеевич. — Никогда в жизни не увлекался. Он, по-моему, и горы-то только по телевизоры или в кино видел. А что?

— Да нет, ничего. Значит, не ходил... Тогда при чем же тут этот чертов список? — ни к кому не обращаясь спросил Игорь Юрьевич.

* * *

Саша и Игорь Юрьевич сидели у Саши дома и снова рисовали на листе бумаги схему, подобную той, что наспех набросали днём. За окном тихо вставал необъятный летний вечер, деревья, с неразличимой в темноте листвой, молчали, словно прислушиваясь к шагам поздних прохожих. Город затихал, уставший от света и жары.

— Интересно, о чём думали люди в то время по вечерам? — спросил Саша.

— О том, где добыть кусок колбасы, — не поднимая головы от схемы, ответил Игорь Юрьевич. — Или пачку масла.

— Намёк понял, иду готовить ужин, — Саша поднялся, потянулся. — Кроме яичницы ничего предложить не могу.

— Сразу видно, что Марьяна на даче, — вздохнул Игорь Юрьевич.

— У Стаса Женька в Москве, вместе с ним. И он говорит, что иногда ему очень хочется, чтобы она была на даче, — заметил Саша. — Так что... Кстати, Стас тут позвонил и попросил нас приехать. Женька что-то странное рисует, он хочет нам показать.

— Ладно, это мы на досуге. Саш, глянь, что получилось. Одна перемычка — в самом начале цепочки. И ещё одна — позже, почти под конец. Я думал, что его что-то заставило вспомнить про этих людей после прошедших после их смерти девятнадцати лет. И понял, что.

— И что же?

— Вот эта фамилия. Айзенштат. Видишь, тут есть пара указателей, которые мы в спешке упустили. Смотри, возле фамилии Айзенштат стоит вопросительный знак. Так?

— Так.

— Значит, он не умер, этот Айзенштат. И появился в поле зрения Воронцова где-то в середине восьмидесятых. А теперь посмотрим, как появился. Вспомни записку. Там была такая фраза: спроси своего мужа, как это делается, он очень хорошо умеет бегать, хотя тебе об этом, понятное дело, не рассказал. Его право. Понял?

— Что понял?

— Да этот Айзенштат — муж той самой Вали, которой адресована записка! Вот почему тут появляется список. Человек его составил просто для себя, для памяти, ещё не знаю для чего.

— Игорь Юрьевич, а как быть с тем бредом, из которого эта записка в основном состоит? — спросил Саша. — Посмеялись, пальцами у виска покрутили. И дальше что? Что это за люди такие странные? Которые не люди?..

— Это мы пока оставим. Мало ли что это могло быть? Страна у нас большая, всё возможно. Сам понимаешь, то, что к делу не относится, мы пока что откладываем в сторону. Но на время. Мы до этого ещё дойдём, если понадобится.

— А пока не нужно? — Саша с удивлением посмотрел на следователя. — Мне кажется, все эти описания — самое интересное в этой записке.

— Это тебе только кажется. Нет, самое интересное другое. Самое интересное то, что он явно предчувствует что-то, поэтому обращается к этой Вале даже не с просьбой, а почти что с приказом — беги. Это настораживает.

— "Если умрёт Пятый — беги", — прочёл Саша. — Порода обладателей... чёрт, я совсем запутался.

— Ничего, распутаем, — пообещал следователь. — Иди, жарь яичницу, есть охота.

— Вам как? С колбасой, с хлебом, с луком, с помидорами? — спросил Саша.

— Со всем. Из трёх яиц. И поскорее, а не то я съем листок со схемой. Он от меня ближе всего находится. И вот ещё что, Саша, — Игорь Юрьевич встал из-за стола, покрутил головой, разогревая занемевшие от неподвижности мышцы. — По-моему, Анатолий Алексеевич говорил нам про людей из этой записки. Тебе так не кажется?

— Может быть, — согласился Саша. — Только тогда совсем ничего не понимаю. Люди... странные люди... глаза, какие-то братья... чушь.

— Не братья, а близнецы. Причём не близнецы, а "как близнецы". Видимо, просто сходство.

— Ну, хорошо. На сегодня хватит. Разберёмся, не привыкать. Ох, хорошо... Я вот думаю, что всё это нам может дать? В смысле — для чего мы это всё затеяли? Ведь путаница неимоверная, преступления как такового здесь нет, а дела нашего государства — сами знаете, что такое. Семь вёрст до небес и всё лесом, — Саша покачал головой. — Допустим, мы что-то и в самом деле раскопаем, но что нам это может дать?

— Чувство глубокого удовлетворения, — ответил Игорь Юрьевич. — Иди готовь еду, Кормилкин. Иначе я и вправду съем что-нибудь, что есть не положено.

— Сейчас, уже пошёл, — Саша скрылся на кухне, но через минуту появился в комнате снова. — Мне кажется, что мы кое-что упустили.

— И что же? — поинтересовался следователь.

— Одну маленькую деталь. Каким образом Воронцов мог сойтись с таким количеством людей? Откуда он их всех узнал? Что вы думаете?

— Да скорее всего... может, они работали вместе?

— Нет, не работали. Воронцов — хирург, причем, подчеркну, военный. А люди из списка — гражданские, учёные, к хирургии отношения не имели. Что общего?

— Понятия не имею, — признался следователь. — А ты что думаешь?

— Я считаю, что он мог занимать какой-то высокий пост, мог быть руководителем какого-то отдела, или не отдела... не знаю. Но он имел доступ к информации, причём, вероятно, весьма высокий уровень доступа. Иначе откуда такая поразительная осведомлённость о судьбах и времени смертей?.. Больше неоткуда. Сами посудите. Вот вы, к примеру, знаете, что происходило в вашем же отделении, скажем, последние три года?

— В общих чертах, — ответил Игорь Юрьевич. — А вывод?

— А вывод прост, как лапоть. Надо искать не людей из списка, а их начальника. Искать самого Воронцова, несмотря на то, что, казалось бы он для нас самый доступный человек — вся семья перед глазами.

— Вернее, искать правду о Воронцове, — подытожил следователь. — Что ж, попробуем. Может, ты и прав, Саша, но я сомневаюсь.

— Почему? — живо спросил Саша.

— Это было бы слишком просто — начальник и подчинённые. А тут получается гора нестыковок, которые... хм, впрочем... Ладно, примем это как версию и поработаем над ней на досуге. Пойдёт?

— Хорошо, — Саша снова скрылся на кухне. — Одного не могу понять, чего нам неймётся? Сидели бы дома или на даче, жарили бы шашлык вкусный... А то сравни — яичница, пусть и помидорами... и шашлык из свинины. Эх...

* * *

Поев, они снова уселись за схему. С Сашиной версией о начальнике пришлось расстаться — критики она не выдержала, сломалась под градом аргументов. И не мудрено, в принципе. Какие, к шуту, подчинённые, когда разрыв в цепочке — почти что двадцать лет?.. Да ещё и Викторов, который и в самом деле действительно был начальником группы. Его куда девать?.. Нет, тут что-то другое. Потом Игорю Юрьевичу пришла в голову мысль о стороннем наблюдателе, но и её отвергли — не станет наблюдатель столь активно вмешиваться в процесс. Чего только стоит это предостережение!.. Накал страстей, трагедия, пафос... Впору слезливый боевик делать из этой записки. А что? И получился бы. Почему нет? Обязательно получился бы, да ещё классный, кстати. Не подчинённые это были и не сослуживцы. Скорее всего с людьми из списка Воронцова связывало прежде всего то, что на каком-то этапе они делали общее дело. Потом разрыв. А потом?.. Память не подвела старика, он сделал всё хорошо и правильно. Как надо. Записал нужные фамилии, проставил даты. Всё верно. Но что за дело?

— Саш, посмотри, какая штука получается, — Игорь Юрьевич закурил, откинулся на спинку стула и задумчиво поглядел в потолок. — Эти люди связаны медицинским заключением и прощальной запиской. И более — ничем. Так?

— Похоже, что так. Я не могу только уяснить для себя, какого чёрта он выписал фамилии?..

— Этого я и сам не знаю. Поражает ещё вот что. Бездействие. На протяжении почти что двадцати лет. Полнейшее равнодушие к происходящему — и вдруг такой всплеск! Такие эмоции... прямо шпионский роман. С чего?

— Игорь Юрьевич, я тут подумал... — Саша встал, плеснул себе в чашку остывшего чая, отпил глоток. — Те люди, о которых он писал... они ведь как-то связаны с происходящим, верно?

— Верно, и что с того? — поморщился следователь.

— Если связанны, то должно быть нечто, объединяющее всех — и учёных, и хирурга, и этих "пленных". И нам, дуракам, даже написали, что их всех объединяло. А мы словно ослепли.

— И что же?

— Тут есть, — Саша вытащил из папки нужный файл. — Читаю. Дословно, чтобы потом вы мне не говорили, что беру из головы и фантазирую... "По словам доставивших их агентов, владеют нужной информацией по проекту "Сизиф"". Это, как мне кажется, было написано для какого-то отчёта. Но тут же есть название. И вот оно, пожалуйста. Как говориться — и карты в руки.

— Саша, милый мой, про это проект, наверное, все давно забыли, — вздохнул следователь. — И потом — тут не указана область. Где искать-то?

— Отец был химиком, — задумчиво сказал Саша, снова отпивая чай. — Дарья — биологом. Кто-то там, не помню, кто — радистом. Смею предположить, что это был инженер. Потом...

— Стоп, стоп, стоп, — предостерегающе поднял руку Игорь Юрьевич. — Ты намекаешь на то, что работали на стыке? Что это может быть?

— Космос, — неуверенно сказал Саша. — Или что-то с ним связанное. Вполне может быть, верно? Там же все нужны — и пленные, и учёные...

— И хирурги, — с сомнением заметил следователь. — Причём военные. И допрос ведёт хирург. Полный отпад. А химик оперирует, не иначе. А биолог в это время пытается спроектировать летательный аппарат. А инженер, к примеру...

— Инженер лез в гору с рацией и там умер, — тихо сказал Саша. — Я думаю, этот проект закрыли ещё в шестьдесят седьмом году. Космос там или не космос, а работать-то стало некому.

— Конечно, — засмеялся Игорь Юрьевич. — Проект закрыли в шестьдесят седьмом, а бедный хирург бегал по развалинам института в восемьдесят шестом и писал письма неизвестно кому и непонятно, с какой целью. Причём имена употреблял те, что постраньше. Для пущего эффекта. Так, что ли?

— А что вы думаете о всём этом? — спросил Саша. — Раз вы не согласны, то предложите что-нибудь сами.

— Пока ещё рано что-либо предполагать. Информации слишком мало, и она слишком разрозненна. Попробуем узнать о тех, кто в списке. В первую очередь — их специальности, образование. Узнаем — хорошо. Доминанта должна быть.

— Вот именно, доминанта, — поморщился Саша. — Но как её выделить? Вполне возможно, что их имена и специальности нам ничего не дадут...

— Как знать. Может, дадут. Стоит, по крайней мере, попробовать. Понимаешь, мы с тобой уже нашли главное. У нас есть какая никакая точка отсчёта. А это уже прогресс, согласись.

— Если это можно так назвать — точка. У нас есть сильно устаревшие данные по горстке людей, у нас есть энное количество непроверенных слухов и сплетен...

— Ты имеешь в виду деда, который продал тебе картошку? — оживился следователь. Саша кивнул. — Это не просто дед, это дар Божий. Его потом нужно будет обязательно найти и расспросить поподробнее. По-моему, он тебе сказал далеко не всё, что знал.

— Вполне возможно, — ответил Саша. — Только ему не особенно хотелось что бы то ни было мне рассказывать. Словно... он будто боялся перейти какой-то внутренний предел.

— Вполне возможно, — покивал следователь. — Бывает и не такое. Я думаю, что найти его мы всегда сумеем. Так же, как старого альпиниста, который, вне всякого сомнения, тоже рассказал не всё, что знал.

— Совершенно верно.

Михась, осколки сумерек

Поиски ничего не давали. Информационные центры, конечно, хранили копии нужных дел не смотря на давно истекший срок давности, но толку от поднятых дел было всего ничего. Игорь Юрьевич тщательно проследил судьбу всех, кого смог найти... но ничего криминального в делах не содержалось. То есть, естественно, криминал был, но вовсе не тот, на который рассчитывал Игорь Юрьевич. Убийство в электричке. Вполне объяснимое событие — на припозднившегося сотрудника института напала компания выпивших подростков. Сначала оглушили, потом забрали из карманов деньги. Отжали двери, скинули жертву на полотно железной дороги. Нашли их почти сразу, две подельщиков постарше отправились в колонию, четверо младших — СПТУ. Сроки у всех, естественно, давно закончились. Второе убийство, на этот раз — чистой воды бытовуха. Штопор не поделили с соседом по лестничной клетке — и вот результат. Один получил восемь лет за непреднамеренное убийство, другой уехал в морг с пробитой головой. Третий случай — вообще самоубийство. Молодая женщина отравилась газом, но все было честь по чести — и предсмертная записка, и преамбула. Несчастная любовь в анамнезе... Четвертый — несчастный случай на производстве. Не дождался техника ученый, сам полез в щиток что-то исправлять — и вот результат. Триста восемьдесят вольт, мгновенная смерть. Пятый случай, шестой, седьмой... Из архива Игорь Юрьевич приезжал к себе в расстроенных чувствах — ничего интересного или хотя бы немного интригующего в ИЦ не оказалось.

— Чертовщина какая-то, — жаловался он Саше за чаем. — Ничего там нет, понимаешь? Ничего!

— Я бы так не сказал, — ответил осторожно Саша. — Странно то, что такое количество "несчастных случаев" произошло с людьми примерно в одно и то же время... да и люди эти работали в одном месте.

— Докажи, — развел руками следователь. — Ты докажи, что все эти смерти взаимосвязаны! Не сможешь. И я не смогу. И никто не сможет. Потому что планировали эту акцию такие умы, до которых нам — как от земли до неба.

— Но ведь мы же вышли на всю эту кашу каким-то образом...

— Случай! Сашенька, милый, просто случай!.. Другой бы кто прочитал — ничего бы не понял. Даже я без тебя не смог бы разобраться.

— А мы и не разобрались, — тихо ответил Саша. — Только запутались еще больше.

— Погоди, может что-то еще и поймем. Самое интересное то, что мы с тобой почему-то в первую очередь получили информацию о тех смертях, которые были самыми странными. Верно? — Саша кивнул. — Тягомотину мы получаем, так сказать, вторым этапом. Но... Саш, как ты считаешь, в этом институте что — одни ученые работали, что ли?

— Да нет, конечно. Должны были быть всякие лаборанты, техники... но как мы про них узнаем, если их фамилий в списке нет? — вопросом на вопрос ответил Саша.

— Подумаем... хоть объявление в газету давай, право слово... хотя погоди-ка. Лаборанты, говоришь? Может лаборант быть, например, студентом-заочником? — живо спросил Игорь Юрьевич.

— Запросто, — ответил Саша. — Большинство или студенты, или те, кто не поступил, а поступать только собирается. Курьер тоже может быть студентом. Иногородние всякие, приезжие...

— Лимитчики! — с восторгом воскликнул Игорь Юрьевич. — Ты не помнишь, в Очаково было общежитие?

— Откуда я это могу знать?.. — риторически вопросил Саша. — Наверное, было. Скорее всего, оно там и сейчас есть.

— Тогда у нас на очереди институты и все общежития, которые есть в этом городе.

— Почему все? — удивился Саша. — Нам сейчас нужно разобраться с тремя основными направлениями — биология, химия и физика. Есть еще четвертое, побочное...

— Это какое же?

— Медицина. Воронцов был врачом.

— Военным, — поправил следователь. — Туда нам соваться не имеет смысла. Пошлют, да еще и нервы испортят.

— Ладно.

* * *

Поиски принесли результаты лишь через неделю, когда и Саша, и Игорь Юрьевич уже перестали надеяться на удачу. Действительно, так бывает довольно часто — потеряв надежду на успех, в самом неожиданном месте вдруг наталкиваешься на искомое...

В институтах им не повезло — большая часть заочников была иногородними, они еще в незапамятные времена разъехались по своим родным пенатам и, скорее всего, даже думать забыли о давешней учебе. Та небольшая часть, которую удалось отыскать, не имела ни малейшего отношения ни к таинственному институт, ни к происходившим в шестидесятых годах событиям.

И все же им в один прекрасный день повезло. Ни на что особо не надеясь, Игорь Юрьевич и Саша решили заглянуть в предпоследнее значившееся в их списке маленькое общежитие, располагавшееся на окраине города. Целый день до этого они провели, рыская бестолково по городку, в поисках семьи, которая по сведениям Игоря Юрьевича, проживала в давно снесенном доме напротив института. Следователь небезосновательно полагал, что эти люди могли кого-то запомнить, с кем-то пообщаться, но... выяснилось, что в живых на данный момент остались лишь их дети. И не смотря на то, что этим "детям" было теперь уже за сорок, они никого не помнили и не знали.

Общежитие оказалось низким трехэтажным домиком из красного кирпича, стоявшим за покореженным временем железным забором. Прутья этого забора явно неоднократно подвергались набегам местных юных вандалов, они были местами погнуты, кое-где — сломаны. Во дворе дома, на длинных провисших от тяжести веревках, сушилось белье, где-то в глубине дома слышалась перебранка. Во дворе никого из взрослых не было, несколько дошколят играли в тени забора, под старым кустом акации...

— Крепкий дом, еще пленные немцы строили, — с видом знатока произнес Игорь Юрьевич.

Они стояли в воротах, размышляя — входить или нет, когда сзади к ним подошла дородная пожилая женщина в халате, с большим пластиковым тазом подмышкой.

— Ищите кого-то? — не особенно дружелюбно спросила она.

— Вроде того, — начал импровизировать Игорь Юрьевич. — Тут должен один человек жить, он раньше в институте работал... в этом, как его...

— В НИИ-38, что ли? — нахмурилась женщина.

— Ну да, этим... — подсказал Саша. — Лаборантом... или курьером...

— Так это Михась, — кивнула женщина уверенно. Ее сомнения по поводу пришельцев сразу рассеялись. — А чего это он вам понадобился?

— Поговорить с ним надо, — осторожно начал Игорь Юрьевич. — По сугубо личному делу.

— Бить не будете? — строго спросила женщина. — А то я понимаю, мало ли что — сказал он не так, или посмотрел косо... но что с него взять, с убогого?

Игорь Юрьевич и Саша переглянулись.

— А он разве... — начал было Саша, но женщина его опередила:

— Так он же давным-давно съехавши-то!.. Еще году в семьдесят первом. Авария была, автобус перевернулся. Отделался легко, только голова подкачала. Его в психушку клали, да не вылечили. Сказали — безобидный, на учет поставили... Ой, да вы проходите во двор, а то мы стоим тут на самом проходе...

— А он тут живет? — зачем-то спросил Саша.

— И живет, и работает. Он тут у нас вроде завхоза. Дом-то старый, с сорок шестого года. То одно отвалится, то другое. Михась чинит хорошо, а что он треплет чушь всякую, так мы уже привыкли... Эй, Славик! — крикнула она. Один из мальчишек у забора поднял голову. — Поди, глянь, дядя Михась у себя сидит, или ушел куда?

— Ба, а чего я, пусть Ромка...

— Славка, разговоры мне прекрати!.. Ну-ка давай, одна нога тут, другая там, — женщина подошла к скамейке, тяжело уселась на нее, опустила таз на землю. — О-хо-хонюшки, спина чей-то разнылась... дождь будет... Славк, ну че?

— Сидит, вроде трезвый, — мальчишка убежал обратно к товарищам.

— Сходите, — предложила женщина. — По коридору до самого конца, налево дверь...

Игорь Юрьевич и Саша вошли в полутемный коридор. Сразу же под ногами запели на разные голоса расшатанные доски пола, Саша запнулся о порванный линолеум. Глаза постепенно привыкли к темноте. Пахло в коридоре неприятно — несвежей одеждой, потом, плесенью. Облупившаяся от времени зеленая краска, которой были покрашены стены, казалась почти черной, лампочки светили себе под нос.

— Живут же люди, — со вздохом сказал Саша. — Кошмар да и только.

— Ага, — согласился следователь. — Коммуналка. Тараканов тут небось...

Нужная им дверь оказалась приоткрытой — скорее всего мальчишка, убегая, просто забыл ее притворить. Саша постучал по косяку, но на его стук никто не отозвался. Игорь Юрьевич приоткрыл дверь и заглянул внутрь.

— Можно? — спросил он.

— А чего? — раздалось в ответ. — А я ничего... всем можно. Только чтоб недорого и быстро...

Саша и Игорь Юрьевич вошли в комнату. Она оказалась крохотной — от силы десять метров, и страшно запущенной. В углу покоился на кирпичах продавленный диван, помоечное происхождение которого сомнений не вызывало, окно было занавешено листом пожелтевшей газеты, письменный стол с успехом заменяла старая стиральная машина ЗВИ, явно попавшая в эту комнату с все той же свалки. За импровизированным письменным столом сидел на трехногом табурете жилец комнаты. Крохотного роста и субтильного сложения хозяин, которого во дворе звали Михась, смотрел на пришельцев едва ли не с гордостью и превосходством. Одет он был не по погоде — в свитере с сильно растянутым воротом, в джинсах, которые в восьмидесятые годы гордо именовали "вареными", в потемневших от грязи кроссовках. Сальные неопрятные волосы без малейших признаков седины топорщились во все стороны, лицо на первый взгляд казалось простоватым, но ощущение это проходило, стоило только глянуть Михасю в глаза — не так уж он и прост, как кажется...

— Здравствуйте, — вежливо сказал Игорь Юрьевич.

— Сломали весы, — важно сказал Михась. Он захлопнул потрепанную общую тетрадь, в которой до того что-то писал. — А завтра товар.

— Нет, мы не из магазина, — торопливо ответил Саша, заметив, что следователь растерялся. — Мы про институт хотели спросить...

— Ш-ш-ш-ш... — округлил глаза Михась. — Нельзя. Посадят — не выйдешь. Так всю жизнь и станешь таскаться вперед-назад... А потом — в яму.

Он одним прыжком очутился у двери, воровато выглянул в коридор и, подперев дверь для верности табуретом, сказал:

— Там не надо совсем. Трава выросла.

— Где институт был? — спросил Игорь Юрьевич.

— Ха, был!.. — усмехнулся хозяин. — Ну и был... А вот в коридор нельзя! Направо можно, налево нельзя. Запомнили?

— Запомнили, — согласился Игорь Юрьевич. — А почему нельзя-то?

— Глаза, — прошептал Михась. — Нельзя смотреть!..

— Какие глаза? — удивился Саша.

— Которые налево, — погрозил им пальцем Михась. — Вот хочешь, нарисую?

— Буду очень благодарен, — вежливо кивнул Игорь Юрьевич. — А то я, знаете ли, впервые...

— Вот и я был впервые. Я был курьер, да вот только автобус... — вздохнул Михась. Саше почудилось, что он вдруг сбросил привычную всем маску сумасшедшего, что там, за этой маской, скрывается нормальный, но до смерти перепуганный человек. — Глубоко... ой, глубоко... и вода.

— Под институтом глубоко? — спросил Саша.

— Под институтом — дерьмо, — жестко сказал Михась. Он вырвал из своей тетради листок и склонился над стиральной машиной. Игорь Юрьевич встал рядом с ним. — Вот гляди сюда... сначала вниз, потом еще вниз... восемь пролетов — и пришел. А там прямо и направо, до конца. Только налево нельзя... таскаться будешь.

— Спасибо, — поблагодарил Игорь Юрьевич. — Можно я это оставлю себе?

— Забирай, поиграйся, — пригласил Михась. Он опустился на диван и улыбнулся. — А мне чего?.. У меня справка... даже две...

— Где играться-то? — спросил Саша. Они с Игорем Юрьевичем разглядывали подаренную им схему. Вопреки Сашиным ожиданием схема радовала ровными линиями, совершенно грамотным построением и, как это не странно, реалистичностью.

— Польский город, тридцать километров, третий горизонт, бесконечность на попа, — Михась почесал затылок. — Дуй на юг, не ошибешься. Только в болоте не потони, растет оно... там справа всегда так.

— Спасибо, — еще раз сказал Игорь Юревич. — А какой город?

— А какая в Москве есть Польша? — засмеялся Михась. — Одна только и осталась... И Греция была... древняя, жуть!

— Где была? — не понял Саша.

— В институте, и в болоте, — на полном серьезе ответил Михась. Однако глаза его продолжали смеяться. — И в Москве...

Игорь Юрьевич вдруг понял, что Михась явно над ними издевается. Не был он сумасшедшим, а даже если и был — сумасшествие вовсе не предполагает непроходимую глупость. Михась развлекался, говорил загадками... но они, скорее всего, содержали в себе ответы.

— А глаза? — наобум спросил Саша.

— Глаза... — Михась сразу поскучнел, насупился. — Глаза — это... секрет. Чужой. Нельзя про них, понял?

— Понял-понял, — заверил Игорь Юрьевич. Он вынул из кошелька полтинник, положил его на стиральную машину и отступил к двери. Саша последовал его примеру.

— Ты если чего поломаешь — зайди, — громко сказал Михась. — Или с улицы покричи.

— Только налево не ходить, да? — спросил Игорь Юрьевич. Михась молча кивнул.

— Поломаешь — заходи, — повторил он.

* * *

— Голову поломаешь с такими загадками, — подытожил Игорь Юрьевич, когда они сели в машину. — Польский город...

— А я одну разгадал, — похвастался Саша. — "Бесконечность на попа" — это цифра восемь.

— А и то верно, — кивнул Игорь Юрьевич. — Интересно, что это может... погоди! Конечно, Греция! Мифы! Проект-то называется "Сизиф"!..

— Ну и что? — устало спросил Саша. — Ежу понятно. И эта Греция была одновременно в польском городе, который в Москве, и в болоте.

— Еще бы узнать, что такое "третий горизонт" и "дуй на юг, не ошибешься"... Ладно. Все лучше, чем ничего.

— Третий горизонт... Может быть, какой-то город-спутник? — подумал вслух Саша. — Вот например, Зеленоград... он не в Москве, и...

— И что? При чем тут какие-то города? — возразил Игорь Юрьевич, вытаскивая сигареты. — Ничего у нас, Саша, не получится.

— Почему? — недоуменно спросил Саша.

— А мы не знаем, что нам искать.

— Информацию...

— Информации у нас — завались, — зло бросил следователь. — Только она ничего сама по себе не значит. То, что в живых не осталось ни одного человека, который имел бы представление и деятельности института и который мог бы рассказать о том, что в итоге этот институт производил — очевидно. Как и то, что не осталось в живых ни одного человека, который бы знал, где может находиться хотя бы хвостик этой информации...

— Постойте, — медленно произнес Саша. — Место... польский город... Варшава... Варшавское шоссе! И оно как раз на юге. Как он сказал?

— "Польский город, тридцать километров. Дуй на юг, не ошибешься". Давай посмотрим.

Через минуту две головы склонились над картой Подмосковья, которую Игорь Юрьевич извлек из бардачка. Еще через минуту Игорь Юрьевич сказал:

— Ничего не выходит. Смотри, тут Климовск.

— А откуда уверенность, что он тут был и в семидесятых? — вопросил Саша. — Надо смотреть не по этой карте, а по карте того времени. Тем более, что Климовск находится на некотором расстоянии от дороги, это во-первых, а, во-вторых, напротив Климовска и сейчас располагается густой лес. И тянется он километров на десять.

— Там еще поля.

— Ну и что? Ну и поля. Места там полно, что угодно можно спрятать. А может, никто особо и не прячется.

— Скорее всего, что и прятать уже нечего, — Игорю Юрьевич поскреб подбородок. — Интересно... он что-то говорил о воде. Вода...

— Он сказал, что глубоко, — напомнил Саша. — А когда я спросил, не под институтом ли глубоко, он ответил, что...

— Можешь не цитировать, я помню, — Игорь Юрьевич нахмурился. — Понимаешь ли, был у меня в свое время один знакомый... так, встречались несколько раз по случаю, но суть не в том. Так вот, он был военный, и как-то раз рассказал про интересную такую вещь. Дело в том, что многие объекты, имеющие степень секретности, намеренно строятся в болотистой местности, и делают в них системы, позволяющие в короткий срок...

-...их затопить! — воскликнул Саша. — Ну конечно! Вот почему он говорил, что там глубоко. Скорее всего, когда этот проект свернули, систему тут же привели в действие.

— Да, верно. Но вот откуда сумасшедший мог про это узнать... не про существование системы, а про то, что она приведена в действие. Саш, а может вернемся и попробуем еще раз с ним побеседовать? Вдруг еще что-то скажет?

— Скорее всего нет, — Саша задумался. — Нет, Игорь, он не знал, что система сработала. Не знал, но предполагал. Поэтому просто попытался предупредить нас.

— И все же не мешает съездить убедиться, — подытожил Игорь Юрьевич. — Давай-ка завтра смотаемся. Ты как?

— Двумя руками "за", — ответил Саша. — А если вы, сударь, еще и соблаговолите для моей матушки ведерочко яблок в багажник закинуть — то вообще не только руками, но и всем остальным богатством в придачу.

— Да где же я яблоки-то возьму? — удивился следователь.

— А мы их на обратной дороге купим, — ответил Саша.

* * *

Дорога на юг

Саша проснулся в три часа ночи. Сначала он не понял, в чем дело, а потом сообразил, что разбудил его телефонный звонок. Памятуя о том, что такие звонки обычно не предвещают ничего хорошего, Саша решил не подходить. Телефон бесновался несколько минут, потом звонок смолк. Тишина резанула по ушам, Саша поморщился. И тут телефон зазвонил снова. Саша слез с дивана и нехотя поднял трубку.

— Слушаю, — недовольно сказал он.

— Вы заставляете себя ждать, — голос на другом конце провода был совершенно незнакомым. — Это некрасиво, Александр.

— Давайте по существу, — Саша зевнул, потянулся, глянул на часы. Три ночи. М-да, начало захватывающее. — Кто вы такой?

— Я вас хотел предупредить... — неожиданно Саша понял, что обладатель голоса сам боится того, что происходит. — Вернее, мне приказали вас предупредить...

— И о чем же? — ехидно спросил Саша.

— Бросьте вы то дело, — попросил голос. — Не связывайтесь.

— Я вас умоляю!.. — Саша усмехнулся. — Меня пару лет назад уже одна такая... предупреждала. И что получилось? Она в Кащенко, а мы...

— Нам превосходно известно, что с ней произошло. Но сейчас... вы не понимаете!

— Да все я понимаю, — досадливо сказал Саша. — В конце концов, вы себя назовете или нет?

— Это я... — на том конце провода послышался всхлип. — Я, Михась...

В мгновение ока все изменилось. Саша резко выпрямился, прижал трубку к уху.

— Вы? — растерянно спросил он. — Но вы же...

— Безумен? — Михась хихикнул. — Да... безумен... Они могут, все могут... Саша, я умоляю вас, оставьте это дело! Я хочу жить, понимаете? Пусть хоть безумным, но жить. Пожалуйста, Саша...

Саша потрясенно молчал. Потом, через несколько секунд, опомнившись, осторожно спросил:

— Вы сейчас... один?

— Пока один, — Михась понизил голос и тихо добавил: — Я хотел, чтобы вы нашли... то, что там было, понимаете? Поэтому я дал вам ориентиры, рассказал дорогу, но... я боюсь. Теперь боюсь. Ко мне пришли. Я так надеялся...

— На что вы надеялись, Михась? И, раз уж на то пошло, зачем вы устроили эту комедию днем?

— Да не Михась я, просто Миша! Комедия... Это во дворе меня так окрестили, неужели вы подумали, что у меня в паспорте может быть написано "Михась"?

— На что вы надеялись? — повторил Саша.

— Что вы найдете, и я буду свободен, понимаете? Вся жизнь в страхе.

— Нашими руками? — как можно равнодушнее спросил Саша.

— А хоть бы и вашими! — с отчаянием сказал Михась. — Что вы понимаете...

— Пока ничего. Кто к вам приходил?

— Двое. Мужчина и женщина, — Михась говорил неохотно, через силу. Каждое слово теперь приходилось тянуть из него клещами.

— И что?

— Сказали, что я все равно не скроюсь от них... никак не скроюсь. И чтобы я говорил с вами нормально, я не так, как я обычно... Велели позвонить вам, оставили номер.

— Именно мне? — уточнил Саша.

— Нет, номера было два. Второй не отвечал.

— Скажите телефон, — приказал Саша. Он уже знал, что услышит, и не ошибся — номер принадлежал Игорю Юрьевичу. Скорее всего, Казанцев сегодня ночует у Светланы...

— Михась, объясните толком, что это были за люди, — попросил Саша. — Я понимаю, что вам тяжело о них говорить, но вы все же попробуйте, хорошо?

— Обычные. Я их никогда не видел, — Михась вздохнул. — Саша, бросьте это все, ладно?

Саша промолчал. Именно в этот момент он осознал, что теперь он ни за что не остановится на полдороги. Он сидел на смятом покрывале, темнота августовской ночи, заполнившая комнату, стала осязаемой. Саша понял, что слух его в этот момент обострился — он вдруг услышал, как капает вода из плохо закрученного крана в ванной, как по далекой улице внизу проезжает машина, как тяжело дышит на другом конце провода его собеседник... Провода? Саша встрепенулся.

— Михась, откуда вы звоните? — Саша превосходно помнил, что ни в комнате, ни в коридоре той страшно запущенной квартиры он телефона не видел.

— Они оставили, — обречено сказал Михась. — Номера.

— А сотовый?

— Нет, не сотовый. Номера. Какой сотовый? — казалось, Михась мучительно пытается сообразить, о чем спросил его собеседник.

— Мобильный. Трубку, — настойчиво спросил Саша. — У вас в комнате есть телефонный аппарат?

— Нет у меня телефона.

— Так откуда вы звоните?

— У меня есть такая штучка... — Михась судорожно вздохнул. — В стиральной машине. Вообще все, что у меня есть — в стиральной машине. Они про это не знали, — Михась хихикнул. — Никто про это не знал.

— В баке? — по наитию спросил Саша.

— Я что — совсем дурак? — неожиданно обиделся Михась. — Не в баке. Только это мое, я никому это не отдам.

— Почему? — поинтересовался Саша.

— Нельзя, — отрезал Михась. — И вам больше тоже этим заниматься нельзя.

— А иначе что?

— А иначе все станет плохо. Ладно, я предупредил, — Михась кашлянул, помолчал секунду, а потом тихо спросил: — Саша, а зачем?..

— Сам не знаю, — так же тихо ответил Саша.

— Тогда удачи.

Коротких гудков почему-то не было. Из трубки послышалось шипение, тихие щелчки, потрескивание. Саша осторожно положил трубку на аппарат, затем зажег настольную лампу и посмотрел на определитель. Нули и черточки. Что ж, в этом можно было и не сомневаться.

Саша зевнул, потянулся. Сна не было ни в одном глазу.

— Хамство какое, — задумчиво сказал сам себе Саша. — Да еще ко всему идиотство.

Он натянул майку, спортивные штаны, и вышел в кухню. С минуту соображал, какой чай ему больше импонирует в данный момент, потом решительно стащил с полки "землянику со сливками" и поставил чайник.

Снова зазвонил телефон.

— Ну это уж слишком! — с чувством произнес Саша, обращаясь к чайнику. — Если бы не модем, я бы выдрал эту пакость из гнезда до утра.

Тут Сашу снова осенило. Ничего себе! У него же с половины двенадцатого работала станция! Каким, интересно, образом ему столь непринужденно дозваниваются?

— Алле! — Саша схватил трубку. — Что вам еще нужно, Михась?

— Это не Михась, — в голосе звонившего послышалось изумление. — Какой Михась?.. Вас беспокоят из института Склифосовского. Вы знаете человека по имени Мельников Павел Никифорович?

— Встречал один единственный раз в жизни, — ответил Саша. — А в чем дело?

— Он очень просил нас срочно связаться с вами, и передать, чтобы вы ни в коем случае не ходили за откровением. Это дословно.

— Простите, а с кем я говорю? — спросил Саша. Его начало трясти.

— Я дежурный врач неврологического отделения, Никоненко. Ваш знакомый поступил к нам с инсультом, говорит он очень плохо, но на этом звонке он настоял.

— Вы сейчас далеко от него? — спросил Саша. Вскипевший чайник щелкнул, но Саша не обратил на него внимания. Черт с ним, с чайником.

— Не очень. Но если вы собрались просить меня о разговоре с ним, то и думать забудьте.

— А что... — начал было Саша, но врач перебил его:

— Я же сказал — инсульт! Хотите — попробуйте приехать утром, посещения с одиннадцати. Есть вероятность, что вы его застанете.

— Его выпишут?

— На тот свет, — ответил врач. — Ему больше девяноста, столько и здоровые не живут. Я и так все правила ради этого звонка нарушил.

— Спасибо. Тогда передайте ему... что мы постараемся.

* * *

Чай Саша пить не стал. Его с успехом заменила водка. Утром он первым делом позвонил Игорю Юрьевичу и через полчаса после этого разговора они уже ехали в Склифосовского. Как и предполагал Саша, Мельников умер ночью.

— Хорошенькое дело, — задумчиво сказал следователь, когда они вышли из приемного на улицу. — Интересно, что он имел в виду?..

— То же, что Михась, — ответил Саша. — Чтобы мы сидели молча, тихо, и не высовываясь. Только не ясно, кому это нужно.

— Кому-то нужно. Давай съездим к Михасю в гости, — предложил следователь. — Может, он как-то дополнит это свое ночное сообщение.

...Михася дома не оказалось. Комната его была открыта, все было на своих местах — и калека-диван, и табурет о трех ногах, и газета на окне. Утренний свет нехотя просачивался в комнату, рассеивался в полумраке коридора. В комнате все было так же, как и вчера. Не было только хозяина.

— Не знаю, куда девался, — ответила им сидевшая во дворе на лавочке старуха. — Вы подождите, подойдет наверное скоро.

— А вы не видели, куда он ушел? — спросил Саша.

— Нет. Да он ведь никому не докладывает. Ушел-пришел... сумасшедший, одно слово. Даром, что тихий.

— Мы тогда у него подождем, — предложил Игорь Юрьевич.

— Подождите, — согласилась старуха. — Брать-то у него все одно нечего.

* * *

Михась не вернулся, хотя ждали его Игорь Юрьевич с Сашей не меньше двух часов. Потом они уехали.

Только в одном старуха оказалась не права. С собой Игорь Юрьевич и Саша увезли кипу старой пожелтевшей бумаги и несколько толстых тетрадей, которые они достали из-под мотора стиральной машины ЗВИ. Михась не соврал — кое-что у него действительно было. Но ни Саша, ни Игорь Юрьевич не представляли себе, что они найдут. Это было больше, чем подарок. Михась вел дневник, преимущественно он писал о себе, но кроме того он подробно описывал места, в которых ему приходилось по роду работы бывать. Единственное, о чем он в своих записях не упоминал — так это о самой работе.

* * *

Несколько дней ушло на расшифровку отвратительного подчерка Михася, еще один день Саша провел в библиотеке, рассматривая и ксерокопируя старые карты Москвы и московской области. Следователь в это время снова отправился в архив ЗИЦ, выяснять некоторые обстоятельства, связанные с людьми, упомянутыми в дневнике Михася.

Еще через несколько дней в отделение милиции Очакова поступил вызов. Ремонтная бригада обнаружила в коллекторе труп мужчины средних лет с проломленной головой. Вскрытие показало, что Михась был убит в туже ночь, когда разговаривал с Сашей.

* * *

Выехали они с утра, еще не было семи. Саша поначалу возмутился — для чего это в такую рань, но Игорь Юрьевич справедливо заметил, что работы им предстоит — о-го-го. Позже Саша понял, что следователь был прав. Им нужно было досконально осмотреть примерно пять километров шоссе, причем с двух сторон — у них не было точных сведений о том, с какой стороны от дороги находилось искомое место. Саша предположил, что придется, скорее всего "ломиться, как пьяные лоси, через кусты", Игорь Юрьевич с ним согласился — да, придется. Если и была какая-то просека, что она основательно заросла подлеском. Все, что им светит найти — это еле заметный просвет между деревьями.

— Интересно, что про нас подумают?.. — в пространство поинтересовался Саша, когда они, одетые в болотные сапоги и старые куртки, садились в машину.

— А кому какое дело? — отмахнулся Игорь Юрьевич. — Грибы собираем. Подумаешь, тоже мне...

Пасмурный день, преддверие осени... Утро, поток машин, светофоры, повороты... кто мы здесь? Странники? Нет, не верно. Романтики, искатели? Уже точнее. Сколько же людей шло той же дорогой, шло незримо рядом все это время, шло, имея своей целью не наживу, не желание славы, стремясь лишь к истине, без малейшего желания поиметь какую-то выгоду для себя? Много. Саша понимал, что таких как он и Игорь Юрьевич, действительно много... но все же меньше, чем хотелось бы. "Для чего я делаю все это? — думал он. — Память об отце? Нет, не только. Я хочу что-то узнать. Причем совершенно бесцельно, на первый взгляд. Слон в темной комнате... похоже, у слона был не только хвостик. У него четыре ноги, как колонны, и он, даже спящий, может запросто расплющить в лепешку. Аналогии... Две бумажки, какие-то умершие много лет назад люди — и ночные звонки, угрозы, два свежих покойника, наша непонятная одержимость... Женщины смеются. Света с Марьяной последнее время сдружились, не разлей вода, вместе попрекают невнимательностью... может, правы. Но когда мужчиной овладевает идея, когда он становится таким вот романтиком... с большой дороги... его же бесполезно останавливать".

Дорога и впрямь была большой. По счастью, их маленькая экспедиция была намечена на будний день, поэтому машины шли преимущественно в сторону города, а их половина дороги была почти незагружена. Игорь Юрьевич справедливо рассудил, что, скорее всего, нужное место будет расположено именно с этой стороны. И не ошибся.

— Да, без карты тут делать нечего, — констатировал Игорь Юрьевич, когда они, после всех перипетий наконец добрались.

Пасмурное небо стало словно еще ближе к земле, низкие облака тенями скользили над ними, потихонечку стал подниматься ветер, но лес не давал ему развернуться во всю силу и ветер лишь тихонько гладил листья осин, они отзывались печальным негромким шелестом. Что-то странное было в этом месте, странное и настораживающее. Во-первых, Саше показалось, что оно словно пряталось от них — уж больно долго они без толку кружили по каким-то проселкам, потом умудрились забуксовать в глубокой луже на почти не езженой дороге. Во-вторых, едва поняв, что они находятся где-то поблизости от искомого, они едва не угодили в покосившийся столб, на котором явственно просматривался обрывок колючей проволоки.

Потом дело пошло на лад. Игорь Юрьевич обнаружил дорогу, основательно заброшенную, но все же дорогу. И дорога эта минут через пятнадцать вывела их к тому, что Михась в своих записях называл "предприятие N3".

— Странно как-то, — протянул Саша, — что-то уж очень сильно все разрушено. Словно ураган прошелся...

— Действительно, если проект на самом деле закрыли в восемьдесят шестом году, а не на пару десятков лет раньше, — согласился Игорь Юрьевич. — За шестнадцать лет — и такое...

— Словно кто-то специально тут постарался все разломать, — заметил Саша.

— Или Михась напутал что-то с датами, — неуверенно сказал следователь.

— Это вряд ли. Косвенных подтверждений полно. Записка того же Лукича, к примеру, — возразил Саша. — Нет, с датами мы ничего не напутали, это точно...

Они замолчали, прислушиваясь невесть к чему. Только ветер и шорох листьев, ничего больше. Тишина, пустота, и...

— Саша, пойдем отсюда, а? — вдруг предложил следователь изменившимся голосом. — Я, наверное, что-то не то говорю, но мне сейчас очень хочется уйти.

Саша отрицательно покачал головой. Они прошлись, осторожно заглянули в здание через окна, но темнота не позволяла ничего толком рассмотреть. Игорь Юрьевич углядел обломки мебели, груду мусора в углу одной из комнат... сквозь полуразрушенный потолок в помещение смотрело все то же низкое тревожное небо. Въезд, он же основной вход в здание (план Михася оказался на удивление точным) закрывали железные ворота, которые, к вящему удивлению Саши и Игоря Юрьевича, оказались не заперты. Не сговариваясь, следователь и программист ухватились за створки и стали открывать. Ржавое железо сопротивлялось, потом вдруг раздался длинный скрежет, и Сашина створка стала стремительно перекашиваться. Саша попытался ее удержать, но воротина оказалась неподъемной и, слетев с верхней петли, стала проваливаться внутрь здания. Саша едва не последовал за ней, но вовремя сообразил отпустить. Лист железа, подняв тучу брызг, со всего размаха ухнул в воду.

— А вот и вход, — подытожил Игорь Юрьевич, вытирая перепачканы ржавчиной руки о траву. — Правильно мы с тобой решили тогда, помнишь? Лавочку-то действительно затопили.

— Интересно, там глубоко? — Саша подошел поближе, заглянул в воду.

— Навряд ли, — предположил следователь. — Видишь, это же пандус. Он полого уходит под воду, спуск постепенный... скорее всего, дальше будут двери, которые описывает Михась.

— Вон тот угол, — Саша поднял маленький обломок асфальта и швырнул в темноту. Раздался всплеск. — Э-э-э... вы уверены, Игорь Юрьевич, что это правильная мысль — исследовать руины?

— Уверен, — без колебания ответил следователь. — Кстати, глубина должна быть не такая уж и большая. Тут, на входе, будет около двух метров, а там, внизу... дай-ка посчитать...

— Максимум тридцать, — сказал, секунду подумав, Саша. — Скорее всего, и того меньше. Странное место. Очень странное. Боюсь, что мы тут ничего толком не найдем. Раз уж даже котельную вывезли... — он безнадежно махнул рукой.

— Это не показатель, — отмахнулся следователь. — По косвенным признакам тоже можно очень многое понять.

— А если мы тут ничего не отыщем? — поддел Саша.

— Значит, будем продолжать искать дальше, — пожал плечами следователь. — И потом, кто из твоих знакомых может похвастаться тем, что исследовал настоящие катакомбы?

— Никто. Только это не катакомбы. Это просто... — Саша замялся, подыскивая нужное слово, — это...

— Пустота, верно?

— Может, я просто что-то не понимаю? — пробормотал Саша. — Вы ведь тоже чувствуете беспокойство, Игорь Юрьевич? Почему?

— Это место, наверное, на меня так действует, — следователь облокотился о капот машины. — Кстати, Саша, а ты умеешь плавать с аквалангом?

— Я? Нет, конечно... а что?

— Помнишь тот план, который мы нашли у Михася? — спросил следователь.

— Естественно, помню. У него там были коридоры, верно? Потом то, что он называет "залами", и какие-то "тимы". Кстати, это отчасти объясняет его фразу о том, что "налево нельзя". Помещения, которые он называет "тимы" расположены только слева.

— Все так. Еще Михась упоминал о каких-то люках, к которым оно боялся подходить... Что-то мне подсказывает, что это важно, понимаешь? И вам нужно будет это "что-то" найти.

— Нам? — удивился Саша. — Кого вы имеете в виду?

— Тебя и Стаса, вероятно. Я уже стар, чтобы примерять акваланг.

— А вы представляете себе, сколько он может стоить? — спросил Саша ехидно.

— Не представляю, — честно ответил следователь. — Наверное, много. Но ведь должен же существовать какой-то вариант, верно? Прокат, к примеру...

— Насколько я помню, курсы дайвинга стоят, по меньшей мере, двести долларов, а сам акваланг с гидрокостюмом тянет на пару тысяч, — заметил Саша.

— Долларов? — изумился следователь.

— Долларов. Сами курсы идут две недели, — Саша присел на обломок асфальта, закурил.

— Наш пострел везде поспел, — восхитился следователь. — Когда ты об этом узнал?

— Как только мы нашли план. Собственно, я просто сходил в интернет, полюбопытствовал... тихо выпал в осадок, потом выяснил еще кое-что. Прокат есть, но без подготовки лезть в такое место равносильно самоубийству. Две недели — это минимум.

— Научитесь. Две недели — это начало сентября, нормально. Погода в тим летом была, мягко говоря, не холодная... разберемся. Саш, у тебя сейчас записки Лукича с собой? — вдруг спросил следователь.

— Копии с собой, — Саша вытащил с заднего сиденья свою сумку. — А что вы такое вспомнили?

— Ну-ка дай мне их сюда, — попросил следователь. — Вот это место: "Теперь — о том, что было дальше. Их всех через год перевели на третье, и началось то, о чём ты осведомлена не хуже, чем я. Прошло четыре года. Ноор и Дени решили бежать. Дени был убит при попытке к бегству, его просто расстреляли около машины, прямо на стоянке. В тот же день Ноор повесился в камере на..." Саша, я только что подумал, не та ли это стоянка?

Саша огляделся. Действительно. Машина следователя сейчас находилась на заасфальтированной площадке, прилегающей к зданию. Асфальт потрескался, порос травой, но все же, если приглядеться, можно было заметить, что простирается этот асфальтовый двор почти до остовов вышек. Скорее всего, машины оставляли где-то неподалеку от рассыпавшихся ворот...

— Возможно, — кивнул Саша. — Если бы еще какие-нибудь ориентиры...

— Сомневаешься? — спросил следователь.

— Есть немного, — признался Саша. — Или просто побаиваюсь.

— Чего? Все вроде бы давным-давно быльем поросло.

— Быльем? — со странной улыбкой спросил Саша. — Хорошее былье... Михась убит, Мельников мертв, звонки эти странные... Не очень это все похоже на былье. Я предлагаю следующее. Выждем пару недель, затаимся... мы со Стасом за это время как раз поучимся плавать с аквалангом и провентилируем вопрос о том, где такую технику можно достать на короткий срок. Идет?

— Идет, — одобрил следователь. — Саша, мне сейчас стало казаться, что все это, — он обвел рукой окружающие их развалины, — не мертво, как нам это сначала показалось. И что все поросло максимум травой. И что лезем мы... мягко говоря, на рожон.

— Вполне возможно, — согласился Саша. — Но это правильно.

Из облаков вырвался на волю яркий солнечный луч, и миру вдруг вернулись все краски. Серебром сверкнули литья осин, неожиданно ярко вспыхнули блики на воде, даже ржавые остовы сторожевых вышек оделись светом, и ржавчина стала выглядеть едва ли не благородно — темно-коричневая, с красноватым отливом. Асфальт и трава, молодые деревца и лес, заброшенная дорога и разрушенные стены — все это словно пробудилось на миг, встрепенулось, и замерло в ожидании — что будет?..

Тени и время

Сентябрьский день, не по-осеннему тёплый и приветливый, встретил их в дороге. Ехать решили на двух машинах — в одну столько народу, да ещё и два акваланга в придачу, просто бы не уместились. Поэтому загрузились в "Жигули" Игоря Юрьевича и в Женькину "Оку". Поехал Игорь Юрьевич — его машина, как же, Саша, Марьяна, Женька и Стас — то есть те, кто, по выражению Саши, "это всё начал". Саша и Игорь Юрьевич, которые знали дорогу, разместились на переднем сидение "Жигулей", Марьяна села сзади. В "Оке" сложили задние сидения и уложили один акваланг и запасные баллоны. Второй акваланг, гидрокостюмы с подогревом и фонари попала в багажник "Жигулей".

— Марьян, ты только не пугайся, ладно? — попросил Саша. — Там немного странно, признаться...

— Да чего там странного, — поморщился Игорь Юрьевич. — Как у Стругатских было, помнишь? "Мерзость запустения". Вот и там. Главное, в болото не влезь.

— Массовики-затейники, если вы там утоните, то домой не пойдёте, — предупредила Марьяна. — Но как красиво! Обожаю осень...

Голубое, чистое небо поражало своей прозрачностью и высотой. Оно сбросило с себя летнюю пыль, взмыло куда-то вверх, раскинуло руки в рукавах тончайших облаков, и застыло — любуйтесь. Осенний лес, золотой, багряный, стоял по сторонам дороги неподвижно, в безветрии. Земля, застланная ковром ещё не успевших потемнеть листьев, выглядела празднично — лес словно источал свет, не было в нём ни капли мрачности, которой суждено появиться позднее, в октябре.

— Что-то они отстали, — заметил Игорь Юрьевич, останавливая машину при въезде на заросшую, еле различимую, грунтовку. — Подождать бы надо.

— Да, Женьке поворот проскочить ничего не стоит, — заметила Марьяна. — Это она, пожалуй, умеет лучше всего.

— Тогда ждём, — заключил Саша, выходя из машины. — Вроде тепло. Может, вода ещё не совсем остыла...

— Как же. Спроси лучше — прогревалась ли она вообще. Я думаю, что нет. Там какая глубина? — спросил Игорь Юрьевич.

— По данным, которые остались от Михася — двадцать метров. По моим расчетам — больше. А полных схем не сохранилось. Посмотрим. Чего торопиться?

— Торопиться уже некуда, мы почти что на месте. Только бы не сесть, тут такая грязища... — проворчал Игорь Юрьевич. Он первым заметил вишнёвую "Оку", которая, по счастью, сворачивала туда, куда было нужно. — Ничего, мы люди сильные, вытолкнем, если что.

— Поехали, — решительно сказал Саша. — Время уже за полдень, а нам ещё возиться и возиться. Пока со всеми этими штуками разберёмся...

— Тогда садитесь. Женечка, солнышко! — позвал Игорь Юрьевич. — Ты по грязи хоть раз в жизни ездила?

— Ездила, разберусь, — отмахнулась Женька. И спросила: — А трос у вас есть? Если понадобится, то у меня найдётся.

— Ишь ты какая, запасливая. Ладно, рванули. Время.

Как ни странно, одолеть полукилометровый отрезок им удалось довольно легко. Под грязью грунтовка была подсыпана в своё время гравием, именно поэтому ни одна из машин не застряла.

— Странно, — сказал по приезде на место Игорь Юрьевич, выходя. — Это сколько же лет надо сыпать, чтобы до сих пор сохранилось?.. Да, смотрели за дорогой-то, не иначе...

— Скорее всего, — согласилась Женька, вытирая забрызганное грязью лобовое стекло "Оки". — Моя-то ниже вашей сидит, и то прошла, как по маслу.

Стас и Саша уже вытаскивали из багажника и раскладывали на траве снаряжение. Марьяна ходила вдоль полуразрушенной бетонной стены, освещенной солнцем, что-то разглядывая под ногами. Машины стояли на сильно заросшей травой асфальтированной площадки напротив того места, которое в примерной схеме было принято считать входом. Вообще, Игорь Юрьевич оказался прав, сказав о "мерзости запустения". Развалины. Руины. На некотором расстоянии от входа — три обвалившиеся кирпичные стены. Бывшая котельная. В густой жухлой траве в отдалении просматриваются какие-то ржавые остовы — то, что осталось от сторожевых вышек. Теперь и не поймёшь, что это — вышки. Так, нагромождение истлевших, съеденных ржавчиной металлических каркасов. Женька хотела было посмотреть на них поближе, но Марьяна остановила:

— Не ходи, там вода.

Действительно, вода. Только подойдя к тому месту, где раньше был пандус (машины заезжали внутрь), Марьяна поняла, какое же сложное и, по сути, страшное дело предстоит Стасу и Саше. Тёмная, неподвижная, какая-то неживая вода была вровень с полом, на котором сейчас стояла Марьяна. Ворота, ранее закрывавшие въезд в помещение, перекосило от сырости, они осели, одна створка Сашиными стараниями свалилась в воду. Сыро, гулко, неприятно. Сохранился над этим въездом небольшой фрагмент крыши, он бросал на воду тень, поэтому посмотреть вглубь не было никакой возможности. Марьяна передёрнула плечами и отошла. Ей вдруг стало настолько зябко и неуютно, что страшно захотелось поскорее выскочить на солнце. Что она и сделала.

— Ну что, родная? — спросил её Саша. — Как там?

— Ой, Саш, а может, не надо? — жалобно спросила Марьяна. — Что-то там совсем неуютно...

— А как ты хотела? — усмехнулся Стас. Он уже одел гидрокостюм и акваланг, а теперь прилаживал к поясу капроновый шнур. — Мы не долго, вы не волнуйтесь. Через двадцать минут вернёмся. Если проблемы какие возникнут — три рывка. Если всё хорошо — то два. Один — трави шнур.

— Ладно... Ребят, я боюсь, что там может валяться всякое железо, тросы, мусор... мало ли, что в спешке побросали. Не торопитесь. Главное — ни в чём не запутаться и ни за что не зацепиться. Стас — ведёт, Саша — за ним.

— Согласны, — ответил Саша. — Игорь Юрьевич, если что, то... вы поняли.

— Тогда — с Богом. Пошли. Всё хорошо будет. Вот увидите.

Ходить в ластах неудобно, поэтому Марьяна и Женька вволю позабавились, глядя как их ненаглядные идут к спуску. Впрочем, скоро стало не до веселья. Через несколько минут после того, как они вошли в воду, им пришлось вернуться. Оказалось, что дверь, находившаяся на небольшой, всего-то метра два глубине (прав был Игорь Юрьевич), закрыта. На простой засов, но заржавел этот засов за пятнадцать лет — не дай Боже. Пришлось в спешном порядке искать какой-нибудь инструмент, которым можно оторвать непокорную железяку. Игорь Юрьевич предложил воспользоваться балонником, его послушали и через минуту засов свернули. А ещё через несколько минут выяснилось, что за первой дверью — вторая. С шлюзовым механизмом.

— Попробуйте повернуть штурвал, — посоветовал Игорь Юрьевич. — Может, чего и выйдет. И хватит сегодня уже советоваться по каждому поводу. Если получится — сразу двигайтесь дальше. А то так проваландаетесь до темноты. Кстати, с фонарями всё в порядке?

— В порядке, — ответил Саша. Сунул в рот загубник и ушёл под воду.

* * *

Темнота. Кристальная темнота. Эту воду никто ещё не тревожил за прошедшие пятнадцать лет, они были первыми. Вода была прозрачной, как горный воздух, очень холодной и совершенно неподвижной. Фонари освещали свод узкого коридора, их свет рассеивался где-то метрах в шести от источника, так что видно было хорошо. Под потолком Саша заметил затянутые сеткой лампы. Стас первым устремился вперёд, затем знаком позвал Сашу — сюда! Саша подплыл и увидел, что они висят над лестничным проёмом, уходящим куда-то вниз. Стас показал, что давай, мол, сюда. Саша покивал и они начали спускаться — Стас впереди, Саша — за ним. Первая дверь, на которую они наткнулись, тоже оказалась снабжена замком, как и верхняя. Попытка открыть замок успехом не увенчалась и они продолжили спуск. Стало холоднее. Третью дверь открыть удалось. За ней оказался коридор, на первый взгляд точно такой же, как и наверху, но Стас показал, что всё же хочет взглянуть.

В коридор выходили двери, никак не меньше десятка. По одну сторону коридора комнаты были небольшими, зато те, что были напротив — здоровенными. Свет фонарей не мог достать до противоположной стены. Странные комнаты, с покатым полом. Одну они осмотрели, нашли в углу кучу каких-то железных проржавевших болванок, явно не снарядов — и всё. Поплыли было к лестнице, но тут Саша увидел ещё одну пропущенную ими дверь и заглянул посмотреть. И увидел кости.

Когда первый шок прошел, Саша, присмотревшись, понял, что перед ним — три скелета, на которых хорошо просматривались сохранившиеся фрагменты одежды. Вообще, эта комнатка, маленькая, метров семь, не больше, вероятно была жилой. Железная койка, разбитый стол, который плавал под потолком, табуретка. Даже пепельница валялась на полу. Саша провёл фонарём вправо-влево. Да, точно, тут если и не жили, то хотя бы отдыхали в перерывах межу сменами какие-то люди. Какие-то... Те самые, которые здесь умерли. Три черепа. Три человека. Ужас какой...

Стас тоже заглянул в комнатку, ошалело потряс головой, огляделся и выплыл, махнув рукой Саше — давай, не отставай. Саша последовал за ним, думая, сколько же тут вообще может быть подземных этажей. Три они уже миновали.

На четвёртом этаже лестница кончилась. Дверь, которая вела к помещениям, снова оказалась запертой, но открылась без лишних уговоров. Саша и Стас осмотрелись. Вроде бы та же самая картина, что и на предыдущем этаже. Коридор и двери. Саша указал Стасу на двери, что были с левой стороны, а сам направился к маленьким комнатам. Да, действительно, то же самое. Пусто. На всякий случай он решил проверить весь коридор — мало ли что. Интуиция у него работала хорошо, и на этот раз не подвела.

Коридор на этом этаже не заканчивался тупиком, как на других. В стене оказалась ниша, но, к Сашиному разочарованию, никаких дверей в ней не было. Только какие-то непонятные рычаги на стене. Саша постучал по стене ножом, вызывая Стаса, тот подплыл к Саше и они вдвоём принялись осматривать нишу. Стас указал на пол, и Саша понял, что он увидел. Под тонким слоем ила просматривались очертания люка. Саша указал на люк, потом — на рычаги, Стас покивал, соглашаясь, но потом поднял часы и постучал по ним пальцем — время. Саша посмотрел на свои и с удивлением понял, что времени у них осталось только-только — подняться. С сожалением кинув прощальный взгляд на люк, он поплыл вслед за Стасом. Понимались они недолго — маршрут был знакомым. Обратно — всегда быстрее получается. Саша вдруг понял, что замёрз. На последнем пролёте Стас немного замешкался, Саше показалось, что он зацепился за перила, но тут же он понял, что ошибся. Стас смотрел на что-то впереди себя, не видное Саше, висел в холодной прозрачной воде и смотрел. Саша приблизился к нему, тронул за руку. Стас вздрогнул, обернулся. Пожал плечами и снова двинулся вперёд. Дальше они поднимались уже без остановок.

Каким счастьем было снова оказаться на воздухе!.. Когда они выбрались из воды, Саша вытащил изо рта загубник и несколько секунд просто с наслаждение дышал. Марьяна стояла рядом с ним, сияя, как маленькое солнышко. Женька и Игорь Юрьевич сматывали шнур и в разговоры пока не вступали — понимали, что надо дать людям придти в себя.

— Слава Богу, вы вернулись! — сказала Марьяна, поднимаясь на цыпочки и чмокая Сашу в мокрую щёку. Как раз в этот момент Саша снял с себя маску.

— У, жаба ты бесстыжая! — сказала Марьяна, стряхивая с джинсов воду. — Рассказывайте, что там?

— Пошли ко всем, — ответил Саша. — Или ты иди, а мы хоть ласты снимем. Правда, неудобно ходить.

Когда Марьяна отошла, он спросил Стаса:

— Ты почему там, на лестнице, затормозил? Я аж испугался...

— Да померещилась какая-то чертовщина, — ответил Стас неуверенно. — Показалось, что стена... словно выгнулась, перекрыла дорогу. Мигнул — и всё стало, как было. Маразм, ей Богу...

— Как — стена выгнулась? — не понял Саша. — Стас, это ты что-то не того.

— А я про что? — огрызнулся Стас. — Может, мы слишком быстро поднимались? Или у меня с баллоном что-то случилось?

— Веселящий газ, не иначе, — успокоил Саша.

Они стащили ласты, и направились к народу.

— Ну, что видели? — спросила Женька, помогая Стасу снять со спины акваланг. — Интересно?

— Да как сказать... страшновато, — признался Стас. — Жень, не надо, он тяжёлый. Да положи ты его, в конце-то концов.

— Мы были на трёх этажах, везде одно и то же. Длинный коридор, по одну сторону — маленькие комнаты, по другую — большие, с покатым полом. Везде пусто, если не считать... — Саша замялся.

— Если не считать трёх скелетов на третьем этаже, — закончил Стас. Женька тихо охнула, покачала головой. — В подсобном помещении...

— С чего вы взяли, что оно — подсобное? — спросил Игорь Юрьевич. До сих пор он молчал, пытаясь проанализировать то, что рассказывали Стас и Саша, и сопоставить с это с тем, что они за это время узнали, но тут вмешался. — Почему вы так решили?

— Больно маленькая комната, — ответил Саша. — Прямо кладовка. Да и вещи в ней соответствующие — кровать, стол, стулья. И кости... быр-р-р...

— Ясно. Что ещё? — деловито спросил следователь.

— Люк в полу на последнем этаже, — гордо ответил Стас. Саша кивнул. — К сожалению, мы не успели его открыть, уже кончался воздух, вот мы и поднялись. Там интересно — на стене рычаги, они явно должны приводить в движение механизм. Я так думаю, что...

— Что надо немного отдохнуть, заменить баллоны и спуститься ещё раз, — закончил за него Игорь Юрьевич. Саша кивнул. — Скорее всего, то, что мы предположительно ищем, находится под этим люком. Попробуем.

— Я бы не советовал этого делать, — произнёс чей-то голос за их спинами.

Все разом обернулись и во все глаза уставились на человека, произнесшего последнюю фразу. Он стоял, подпирая стену, и курил, иногда стряхивая себе под ноги пепел. Невысокого роста, худощавый, с почти что белыми, словно бы седыми давно не стрижеными волосами, в темной непонятного кроя одежде. И, в довершении к странному одеянию и волосам — в здоровенных, на пол-лица, тёмных очках. Видок был ещё тот, поэтому-то все так и обалдели в первые секунды. Человек явно был готов к такой реакции на своё появление, поэтому продолжал спокойно, с отсутствующим скучающим видом, курить.

— Вы тут откуда взялись? — с недоумение спросил Саша, который опомнился первым. Он точно помнил, что минуту назад смотрел на это самое место — и никого на нём, естественно, не было. — Кто вы такой?

Человек равнодушно пожал плечами, щелчком отбросил сигарету и сделал шаг по направлению ко всей честной компании. Все попятились.

— Прохожий я, — с сарказмом сказал он. — Гулял тут... грибы собирал. Вот, вижу компания хороших людей гуляет на природе... тоже... с аквалангами. Дай, думаю, подойду...

— А почему нельзя открывать этот люк? — спросил Игорь Юрьевич.

— Видите ли... Если бы створки поднимались вверх, то его, конечно же было бы открыть во сто крат труднее, но... скажем так. Глубина шахты — тридцать метров, кислотой она заполнена на десять, остальное — воздух. Если вы откроете... Я думаю, вы люди умные и поймёте, что лететь вместе с водой двадцать метров — само по себе смертельно, а сам пункт приземления... м-да... — он поморщился. — Да ещё давление воды какое будет...

— Но почему кислота или её пары не разъела створки? — спросил Саша. — И для чего она вообще там нужна?..

— Не разъела — потому, что ствол шахты керамический. И створки изнутри — тоже. А нужна... была нужна для утилизации органических отходов.

— Допустим, мы поверим вам на слово, — медленно сказал Стас. — Хотя я, честно признаться, сомневаюсь. Но спуститься и посмотреть на это дело ещё раз вы нам не помешаете.

Игорь Юрьевич кивнул.

— Помешаю, — ответил тот. — Именно это я и сделаю.

Саша попробовал было сделать шаг в сторону их неожиданного собеседника, но тот просто понял руку — и Сашу как ветром снесло на прежнюю позицию. Он даже ничего не успел понять. Словно его толкнули в грудь, мягко, но сильно. Стас подошёл к Саше, встал рядом с ним. Спустя несколько секунд к ним присоединился Игорь Юрьевич.

— Женька, Яна, идите к машине, — сквозь зубы проговорил следователь. — Быстро!.. Эй, уважаемый, может вы всё-таки объяснитесь? Что всё это значит?!

— Набить ему морду, — предложил Стас, — а потом спросить...

— Так его! — раздался откуда-то... словно бы отовсюду, весёлый голос. — Так его, врага рода человеческого! Вы втроём попробуйте, может, получится!.. Один — в лоб, двое — с флангов... Вы посмотрите — это же прямо дьявольское отродье какое-то! Весь в чёрном, глаза в очках, волосы дыбом... Дзеди, я на тебя в жизни не поставлю, их же втрое больше!..

Тот, кого назвали Дзеди, тяжело вздохнул, потёр ладонями виски и с раздражением в голосе произнёс:

— Рыжий, ты как всегда испортил мне весь эффект. Ладно, садись, чего уж там... Дурак ты всё-таки! Они бы уехали через полчаса.

— Ага, жди! От дурака слышу, — парировали откуда-то... как выяснилось, с неба. Марьяна первая догадалась поднять глаза — и тихо вскрикнула, зажав себе рот ладонью. Над площадкой висела маленькая матово-серая летающая тарелка.

* * *

Есть какая-то грань, перейдя которую человек перестаёт удивляться. Он, может, и хотел бы, да не получится. Не выйдет. В обычной жизни это состояние встречается крайне редко, но когда перед тобой садится летающая тарелка, которая умеет говорить и ругаться по-русски — грань переходится как-то совсем легко и незаметно. Вроде ещё минуту назад мог удивляться — а теперь всё. Как отрезало.

Из тарелки (на тарелку и не похожую кстати совсем) вылез на траву человек. Тоже в очках и в темной, почти чёрной, одежде. Саша и Марьяна во все глаза рассматривали и эту парочку, и их транспорт. Было на что посмотреть!

— Лин, отойди от катера, людям не видно, — попросил первый.

— Да что мне, жалко, что ли? Пусть смотрят.

— По крайней мере, пока они смотрят, под воду они не лезут, — философски отметил их собеседник. — Это катер. Простой старый катер.

— Оно что — летает? — ошеломлённо спросил Стас.

— Только когда сухо, — ответил Лин. — Дождя боится, сволочь...

Катер походил на подсолнечное семечко, матовый, без блеска, кораблик, длинной метров семь-девять, шириной — три, высотой — два. Выглядел он невзрачно, вид имел какой-то потасканный, потёртый, неухоженный. Впрочем, дверей на нём видно не было, окон тоже, двигатели... интересно, может вот этот выступ как-то связан с двигателем или нет? подумал Саша, но вслух ничего не сказал.

— Это запасной генератор, а двигатель — вся поверхность корпуса, — тихо сказал Дзеди. — Вы почти угадали...

— Простите... мы... то есть я... то есть... Чёрт возьми, мне сегодня объяснят, что тут такое происходит?! — взорвался Игорь Юрьевич. — Кто вы такие?! Что вам от нас надо?!

— Мы всё объясним, — ответил Лин. — Только не здесь. И не сейчас. Когда приедем на место.

— Какое место?..

— Хорошее. К друзьям.

— К каким друзьям?!

— К нашим, естественно, — пожал плечами Лин. — Мы же ваших друзей не знаем. Так что придётся...

— Так, не всё сразу! — Игорь Юрьевич поднял вверх ладони. — Давайте по порядку. Для начала — кто вы такие?

— Это долго объяснять, — нахмурился Дзеди. — Но я постараюсь... так, вкратце. Мы тут в гостях — это вы, вероятно, уже поняли.

— Да уж догадались, — пробормотал Стас.

— Уже неплохо. Далее. Играть в высший разум и сверхцивилизацию мы не намерены.

— Это тоже хорошо, — проворчал Игорь Юрьевич. — Но откуда вы так хорошо знаете русский?..

— Маленькая справка. Мы прожили вот на этом самом третьем предприятии, — Лин махнул рукой в сторону развалин, — почти двадцать лет. Понятно?

— Не очень, — признался Стас. — В качестве кого? Почётных гостей?

— А по нечётным — рыбу ловить, — пробормотал Лин. — Пленников.

— Кого? — переспросил Саша с недоумением. Нет, этого просто не может быть. Тёплый осенний день, чистое небо, золотые листья в воздухе... это всё реально и правильно. А вот эти две фигуры в очках и летающая тарелка — из какого-то дурного сна, не иначе.

— Уши надо мыть почаще, — посоветовал Лин. — Желательно водой. И с мылом. А вытирать...

— Хватит, — поморщился Дзеди. — Пленников, вы не ослышались. Именно поэтому мы так... хорошо осведомлены о том, что находится внизу. И категорически возражаем против того, чтобы вы туда спускались.

— Кто вы? — словно внезапно прозрев спросил Игорь Юрьевич. Дзеди подошёл к нему вплотную, минуту помедлил, а затем снял очки.

— Номер пять, "тим" номер восемь, четвёртый подземный этаж, — едва слышно проговорил он. — Позвольте представиться... Пятый, — и поднял голову.

Ошеломлённый Игорь Юрьевич смотрел в эти глаза. Мудрые, печальные, совершенно человеческие глаза... с вертикальным кошачьим зрачком.

* * *

— Так мы сегодня с места стронемся? — раздраженно спросил Лин.

— Вы что — на этом полетите? — спросил Саша.

— Нет, мы на этом поедем, — ответил Лин. — Сейчас, я его немножко переделаю. А то он какой-то не такой. Могут неправильно понять.

— Лин, что ты задумал? — спросил Дзеди с подозрением в голосе. — Не уродуй катер, пожалуйста. Мало того, что ты его у меня свистнул, но ты ещё и...

— Тихо, ша! Меньше надо пешком ходить. Что у них тут сейчас в моде? — спросил Лин в пространство. — Ага, ясненько. Что-нибудь такое, чтобы не остановили... и чтобы по грязи проехать хорошо. И побольше что-нибудь...

Катер начал стремительно таять, меняться. Все заворожено следили за его превращением, но когда на месте катера появился серебристо-серый джип — всех потихонечку стал разбирать смех. Хороший внедорожник, всё путём. Да...

— А что? — обиженно спросил Лин. — Цвет плохой, что ли? — джип позеленел.

— Я понял, кто ездит на джипах, и почему их владельцы всегда выходят сухими из воды, — сказал Стас со смехом. — Если увижу джип — сразу пойму, что в нём — инопланетяне... Как поймать-то? Они раз — и улетели. Привет ГИБДД.

— Слово-то какое... мерзкое, — поморщился Лин. — Ты ещё скажи — марсиане.

— Хорошее слово.

— Два сапога — пара, — констатировал Дзеди. — А три — лишняя нога или хвост. Лин, дорогой, может, хватит?

— Ну дорвался я, понимаешь? — радостно спросил Лин. — Пять лет в рейсе, с тобой, между прочим, заметь. Дай поразвлекаться, пока можно.

— А что — со мной плохо?.. Вот спасибо, — покачал головой Дзеди. — Кто с нами? — спросил он. — Или вы на своих поедете?

— Благодарю покорно, но нам и в своих хорошо... — робко сказал Женька.

— Как хотите, — пожал плечами Лин. Он влез в джип и принялся вовсю шуровать внутри. — Эй, Дзеди, возьми!.. Глухой... Дайте ему шмотки кто-нибудь, а то этот лох выглядит, как джедай в фильме "Звёздные войны"... Да не свои, Саша, а те, которые в этом пакете... ага, спасибо.

— Рыжий, ты мне потом ответишь за всё, понял? Я тебе припомню, как пользоваться тем, что вокруг — люди. Ой, получишь... мобильник дай, я Лене позвоню... спасибо.

— Новые русские, — пробормотал Игорь Юрьевич. — Стас, Саша, вы бы сняли гидрокостюмы, а то ехать сейчас... переоденьтесь. Марьяна, поди-ка ты сюда. Помоги мне погрузить барахло... а где оно, кстати?

— Оно у вас в багажнике, — ответил Лин. Он уже переоделся — что-то наподобие спортивного костюма, куртка и брюки. Светлая футболка с надписью "Пума". Кроссовки. — Сойдёт? — спросил он, поворачиваясь. — Нормально?

— Цепи золотой не хватает, — сказал Игорь Юрьевич. — А так — ничего.

— Это хорошо. А то время мало, не до церемоний. Ничего, прорвёмся. Не привыкать. Пятый!.. А, он болтает...

Дзеди уже успел переодеться в точно такой же как у Лина спортивный костюм и вид имел вполне респектабельный. Он заправски прижимал плечом к уху трубку мобильного телефона. Отошёл ото всех в сторонку, чтобы получше слышать.

— Алё, Лена?.. Привет, это мы... да, вот так получилось... да, вместе. Как Юра?.. Удивляется? У вас сегодня будет много поводов для удивления... Лена, нам нужно приехать к вам, если ты не возражаешь, но я сразу предупреждаю — нас много. Сколько? Сейчас, подсчитаю... Семеро. И ещё надо привезти Валентину с мужем... на даче? Юра отвёз?.. Хорошо, я за ними заеду... Лена, я тебя умоляю, не надо ничего готовить, Бога ради... Мы всё привезём. И вообще, мы к тебе не обедать едем, а по делу... Приедем — расскажем... Серёжка спрашивает, кто это звонит?.. Ну скажи, что мы... привет передаёт? Спасибо, ему тоже. Ладно, бывай. Мы будем где-то через час-полтора. Счастливо...

Дзеди сложил телефон и сунул его в карман.

— Все дома, — отрапортовал он, подходя к компании. — Ждут. Едем?

— Простите, а куда мы всё-таки направляемся? — спросила Марьяна. До этого она лишь иногда отваживалась тихонечко перешептываться с Женькой и в разговоры не встревала, но теперь, когда вид собеседников стал более ли менее привычным, она осмелела. — И позвольте узнать, это надолго?

— Возьмите телефон, — Дзеди протянул ей трубку, — позвоните маме и скажите ей, что вы... уезжаете. Дней на десять. Например... — он задумался. Выручил Лин.

— Соврите что-нибудь, — посоветовал он с милой улыбкой. — Отдохнуть там... на Багамы пригласили. Знакомые "новые русские". Простите, но вам придётся это сделать, — сказал он уже гораздо более жестко. — У вас просто нет другого выхода. Кстати, это всех касается.

— Вы просто слабо себе представляете, во что влезли, — поддержал Дзеди. — Мне, конечно, очень жаль, но мы теперь ничего уже не можем поделать.

— Но мы же ничего не видели толком! — взорвался Стас. — Пустые комнаты — и всё! Мало ли, что там было?..

— Стена, Стас, — просто сказал Дзеди. — Вспомните стену. Вы думаете, вам это померещилось? Продолжайте думать. Может, вам от этого станет лучше.

— Простите, можно мне... вызвать ещё одного человека? — Игорь Юрьевич подобрался, стал холоден, сдержан и деловит. Удивление прошло.

— Жену? — спросил Лин. — Конечно. Звоните.

-...и сколько всего у вас мобильников рассовано по карманам? — полюбопытствовал Саша. Картина была весьма оригинальна — пять человек бродят по асфальтовому островку в болоте, и каждый — с мобильным телефоном.

— Да сколько надо, — пожал плечами Дзеди. — Они не настоящие, как и джип. Тут, слава Богу, немного улучшили связь, десяток приличных спутников запустили... А то было бы ещё лучше — семь телефонных будок в болоте.

— Ты заговариваешься, — жестко сказал Лин. — Что происходит?

— Ничего, — отмахнулся Дзеди. — Время, Лин. Поторопи народ. Поехали.

* * *

Джип ехал впереди, машины Игоря Юрьевича и Женьки следовали за ним. За руль машины сел Лин, вёл он не торопясь, никого не обгонял, не подрезал. Игорь Юрьевич понял, что эти "пришельцы" превосходно знают не только правила дорожного движения, но и многое из того, что относится к земной жизни. Странно...

— Саша, ты не понял, сколько нашим новым друзьям лет? — спросил он, не оборачиваясь.

— Не понял, — ответил Саша. Марьяна сидела рядом с ним и покусывала ноготь на большом пальце.

— По-моему, они молодые, — сказала она. — Вы заметили, как они выглядят?

— Заметить-то заметил, но... я тут подсчитал, и у меня получилось что-то очень много, — сказал Игорь Юрьевич. — Вот смотри сама, Янка. В той записке говорилось о пяти "пленных" людях, которые разбирались в том, что относилось к "Сизифу". Так?

— Так, — ответила Марьяна.

— Значит, лет по двадцать им было. Это — как минимум. Вот и считай. С шестьдесят седьмого по две тысячи первый. Сколько получилось?

— Пятьдесят четыре года? — удивилась Марьяна.

— Я бы им и тридцати не дал, — усомнился Саша.

— А у нас больше и не дают, — усмехнулся Игорь Юрьевич. — М-да. Как это им удалось так хорошо сохраниться? Ведь, по большому счёту, там должно быть все шестьдесят... или это всё-таки не те? Но почему они так выглядят?..

Лежащий на переднем сидении телефон запищал. Саша, перегнувшись через сиденье, взял трубку и откинул панель.

— Мясо не едим, водку не пьём, — сказала трубка голосом Лина. — Потому.

— А почему не пьёте? — спросил Саша.

— Да потому, что не наливают, — грустно ответил Лин. — А так бы пили. Дайте Игоря Юрьевича.

— Да, я слушаю, — следователь взял трубку.

— И не думайте о том, чтобы свалить в сторону, — процедил Лин сквозь зубы. — Во-первых, мы вас насквозь видим, а во-вторых Дзеди и так уже поехал и за вашей Светланой, и за нашими друзьями, которые на даче. Не надо совершать лишних движений.

— Как — поехал? — опешил следователь.

— Просто. Я не могу понять, у вас нету глаз, или они выросли не на том месте? Подведите машину поближе. Я один?

— О Господи... Но когда?

— Несколько минут назад, — ответил Лин.

— Мы не останавливались...

— Зачем это нужно? Хватит задавать идиотские вопросы, ведите машину. И перестаньте нервничать, а то у меня от вас начинает болеть голова.

— Хорошо... простите, а как вы говорите по мобильному без мобильного?!

— Смотрите на дорогу! — прикрикнул Лин. — Раскакались тут, понимаешь... Мне что — к вам пересесть, что ли? — он помолчал и добавил: — А это идея... к сожалению, мы уже почти приехали. Так, просвещаю. Хозяйку зовут Лена, хозяина — Юра, сына — Сергей. Попрошу не обижать. Люди хорошие, добрые. Очень, — вдруг добавил он с каким-то незнакомым теплом в голосе. С теплом и... с чем-то, очень похожим на нежность и жалость одновременно. — Всё поняли?.. А парковаться лучше во дворе, туда окна выходят.

* * *

Саша пропустил Марьяну впереди себя, когда они поднимались по лестнице. Хороший дом, что и говорить. Старой постройки, надёжный и тёплый. Женька, Игорь Юрьевич и Стас поднимались следом.

Лин остановился перед дверью, позвонил. Ему открыл мужчина средних лет, светловолосый, коренастый. С минуту Лин и этот мужчина стояли в дверях, разглядывая друг друга, а потом... обнялись.

— Совсем поседел, рыжий, — говорил хозяин, — стареешь, друг...

— Ты ещё Пятого не видел, — Лин хлопнул хозяина по плечу. — Хотя, должен тебе сказать, ты тоже моложе не стал. Юр, мы тут тебе такую ораву припёрли — не прокормишь! Простишь?

— Ты без сюрпризов не можешь, узнаю.

— Это не я, это Дзеди! Опять — чуть что, так сразу Лин... Люди, не стойте на лестнице, проходите в дом, — позвал он.

— Проходите, проходите, а то на лестнице тесно, — поторопил хозяин. — Чтобы потом не представляться десять раз и не путаться... Юра, можно на "ты". Жена сейчас на кухне, она, естественно, Пятого не послушалась. Так что через часок будет чем перекусить... Серёж, найди народу тапки. Дамам покрасивее, мужчинам — побольше. Лину, как я помню, тапки не нужны...

— Круто! — в прихожую выскочил паренёк лет двенадцати. — Рыжий, вы приехали! А где Дзеди?

— Скоро будет, он по делам свалил, — ответил Лин. — И я пока что не вижу ничего крутого. Конечно, если мама твоя не собралась варить яйца для пирога с капустой...

— Рыжий! — тоненькая, похожая на подростка женщина выглянула из кухни. — Вы так быстро!.. У меня ещё ничего не готово... Да иди сюда, хоть посмотреть на тебя...

— Ленка, привет! Сейчас, подойду, я тут кое-что для твоего отпрыска приволок...

— Простите, а что нам делать? — встрял в обмен приветствиями Игорь Юрьевич. Вся честная компания еле-еле вместилась в прихожую, причём Сашу затиснули куда-то в самый дальний угол.

— Проходите в комнату, — пригласил Юра. — Рассаживайтесь, кому как удобно. Мы очень сильно извиняемся, но мы вас ждали попозже, поэтому не успели пока ничего сообразить. Кто-нибудь чаю хочет?

— Ну... — неуверенно сказала Женька.

В комнату всунулся Лин. Оглядел компанию, затем произнёс:

— Лен, вот этим двоим подводникам не мешало бы по чашке чаю. А то там, сама понимаешь, холодно...

— Там — это где? — спросил Юра.

— На "трёшке", Юрик. На нашей родной ненаглядной проклятой "трёшке", — тихо ответил Лин. — Такие дела.

У Юры из рук выпала коробка с ложечками. Побледневшая Лена положила на край стола кухонное полотенце, не обращая внимания на то, что с полотенца на пол посыпалась мука. Серёжка переводил взгляд с папы на маму и явно ничего не понимал.

— Пап, чего такое? — спросил он.

— Серёг, пойди пока, поиграй, — попросил Лин. Он вытащил из кармана какую-то тоненькую матовую пластинку тёмно-вишневого цвета и отдал мальчику. — Нам надо поговорить.

— А это что?

— Компьютер. Разберёшься, я его русифицировал. Всё, иди.

Мальчик ушёл.

— Так, теперь с начала и по порядку, — попросил Юра.

— Мы занимались расследованием гибели сотрудников института в Очаково, наткнулись на материалы по проекту "Сизиф", — ответил за всех Игорь Юрьевич. — По пути, кстати, успели вляпаться в некоторые неприятности. Непохоже, что этот проект закрыт полностью... Нашли примерную схему месторасположения объектов повышенной секретности, решили проверить свои предположения. Схема была составлена кем-то из низшего персонала, этот человек сам, наверное, был в тех местах, о которых писал, какие-то единичные разы... Одно такое место мы нашли, но там была военная база. Сами понимаете. Другие затоплены, но наименее сильно пострадало то здание, в которое и спускались ребята. Спустились. Не успели толком осмотреться... — Игорь Юрьевич замялся, посмотрел с подозрением на Лина. — Как появляется этот... Господи, как его?..

— Не надо делать вид, что у вас отшибло память, — отрезал Лин.

— Да, понял... Дзеди. Или Пятый, как вам привычнее. И устраивает перед нами целый спектакль, суть которого сводится к тому, что он нам запрещает идти вниз и вообще что-либо делать без его ведома.

— Это разумно, — кивнул Юра. — Пятый... он ничего просто так не делает.

— Теперь давайте я расскажу, — встрял Лин. — Мы приходим из рейса. Вчера.

— Когда?! — изумился Юра.

— Вчера. Рейс был — поганей некуда, потом расскажу. Так вот. Выползаю я утром. Уже сегодня. Говорю спасибо Реасу, который просидел со мной ночку, иду смотреть, как дела у партнёра. А его нет, отвечает Рдес. Он встал с утра пораньше и ушёл. Куда?! спрашиваю я. Понятия не имею. Ну, ты, Юра, Рдеса знаешь, это просто невозмутимая сволочь. Про Землю я понял сразу, схватил первый же катер и рванул. Мотаюсь над городом, гадаю — что тут могло случиться такого срочного?.. Потом, через несколько часов, этот гад...

— Лин, мы уже приехали, — предупредил из прихожей Дзеди.

— В каждой двери есть звонок, — заметил Лин. — Но ты про это забыл.

— Вы просто не закрыли дверь... Привет, Лена. Юр, а ты...

— Постарел, знаю.

— Ничего подобного. Совсем не изменился. Игорь Юрьевич, ваша дама сидит в машине внизу, она побоялась подниматься. Спуститесь за ней сами.

— Саш, сходи за Светланой, — попросил следователь.

— Может, девушки сходят...

— Может, мне сегодня дадут рассказать?! — взорвался Лин. Все смолкли. — Ну вот. Этот гад меня вызывает. Коротенько так, словно мы в рейсе. Ну, что мне делать? Спешу с радостной мыслью, что хоть этот дурак отыскался — и что я вижу? Я вижу, что кого-то, — Лин с выражением посмотрел на Сашу и Стаса, — понесло на "третье"... Валентина Николаевна, родная вы наша, какое счастье!.. Вот не чаял, думал — вы останетесь на даче.

— Рыжий!.. Лин, иди сюда, паршивец! Год не виделись!.. Как же мы можем остаться-то... Олег Петрович там внизу вместе с Пятым сумки выгружает из машины, они в супермаркет заехали, набрали всего по дороге. А Светочка боится идти, думает, что тут...

— Валентина Николаевна, вот вы какая... разговорчивая, ей Богу. Ерунда осталась, погодите. На чём я? Они к моему приезду успели уже разок сплавать, нашли бункер, и по наивности решили, что там какие-то секреты...

— О, Господи... Я надеюсь... — начала Валентина Николаевна, но Лин её прервал:

— Все живы, слава Богу. Но это не я, это Пятый успел их остановить.

— А что мне ещё оставалось? — пожал плечами Пятый. — Стоять и смотреть? Простите, но я этого делать не умею.

— Дзеди, это, я надеюсь, не воздействие?

— Нет, — ответил тот. Они посмотрели друг на друга с непонятным выражением — недоверие, страх, надежда... трудно читать выражение лиц, наполовину скрытых очками. — Хотя всё шло к тому... оставим. Потом.

— Согласен.

— Ну что, немножко проясняется ситуация? — спросил Юра у притихших людей. — Или не очень?

— Не очень, — Саша встал, прошелся по комнате. — Кое-что, так... отрывочно. Вопросы можно задавать?

— Можно, — ответил Лин. — Только я предполагаю, что пока вам лучше будет их задавать не нам, а, например, Валентине Николаевне или Юре. Если я правильно понял, вас интересовал проект "Сизиф". Для начала поговорите с людьми. С нелюдями можно и позже. Мы не обидимся.

Лин вышел.

— Давайте все разговоры отложим на "после чая", — попросил Юра.

— Но почему? — удивился Игорь Юрьевич. — Он же сам сказал, что...

— Признаться, хочется немного разобраться в ситуации, — задумчиво сказал Юра. — Финиш полнейший — из рейса и сразу к нам. Так не бывает!..

— Почему? — спросила Марьяна.

— Да не знаю я... но правила довольно строгие. Они никогда не появлялись у нас раньше, чем через месяц после рейса. И уже несколько лет не появлялись вместе. То, что сейчас происходит — нонсенс не только для вас. Поймите правильно, но... рейс длится пять лет, а за пять лет можно просто очень сильно устать. По крайней мере я так считаю.

— Сколько им лет?.. — спросил Игорь Юрьевич.

— Им-то? Я не считал, но где-то по сто двадцать будет. Может, чуть больше. А что?

— Как — по... но... — Стас потряс головой. — Бред какой-то.

— Я сам этого не понимаю. То ли наш один год — как их пять, то ли ещё что.

— Ладно, допустим. Хорошо. Но откуда вы-то их знаете? — спросил Игорь Юрьевич. — У меня, признаться, голова идёт кругом. Сколько загадок за всю жизнь решил — но ни с чем подобным не сталкивался. Я в тупике.

— Так всё просто, — усмехнулся Юра. — Мы все — и Валентина Николаевна, и моя жена Лена, и сам я — работали на третьем предприятии. Там мы все, собственно, и познакомились. Валентина Николаевна была фельдшером, Елена — её помощницей. Я был надсмотрщиком.

— Кем-кем? — удивлённо спросил Саша.

— Надсмотрщиком. Вы в курсе, что там вообще происходило, на предприятиях? — спросил Юра.

— Не совсем... так, в общих чертах, — признался следователь. Он смотрел на Юру — своего ровесника... но Юра казался старше, несоизмеримо старше следователя. Словно он прожил не одну, а три жизни.

— В общих чертах это передать невозможно, — жестко сказал Юра. — Испытание биологического материала... и, по мере надобности, его утилизация. Простите, что я спрашиваю, но... вы видели смерть? Извините за несколько киношную формулировку, но иначе сказать нельзя.

— Я видел, — ответил следователь.

— И сколько смертей в неделю вы обычно видели?.. А самому вам убивать приходилось? Часто? Или нет?.. Молчите? — спросил Юра у притихших слушателей. Ему никто не ответил. — Конечно... Я попал туда молодым, сразу после армии, после Афганистана. Двадцать один год мне был, пацан совсем. Ни отца, ни матери. Идти некуда, в село жить ехать... неохота. Однажды мне позвонили, под вечер. Я, кстати, тогда уже хорошо выпивать начал... разрядки хотел, от самого себя освободиться. Я, спьяну, и согласился. А как проспался... ой, мама родная!.. Я сейчас объясню. Есть "тимы". "Тим" — команда из десяти "рабочих"...

— Кто такие рабочие?

— "Рабочие" — это то, что производил институт, а потом и комбинат Очаково-4. Тот самый биологический материал. Почти что люди. Почти разумные. Команды они хорошо понимали, слушались... правда, не говорили, но... Ой, Господи вседержитель... страшны они, конечно, были, но... это ведь не главное. Понимаете, в "тим" привозят, к примеру, десяток 6/11...

— Это что? — спросил следователь.

— Индекс модели. Так вот. Привозят, сдают. К ним — документация. Месяц — режим А, к примеру. Это значит, что они будут по двадцать часов таскать ящики весом пятьдесят килограмм. Затем полтора месяца — режим Д-3. Это значит, что потом они будут таскать ящики в сто кило весом, да и кормёжку им сократят вдвое. Потом месяц — ещё режим А. Ну, это для тех, кто не сдохнет во время Д-3. Потом...

— Мы поняли, — сказал Игорь Юрьевич.

— Нет, вы не поняли, — отрицательно покачал головой Юра. — Вы видели залы или нет?

— Залы — это комнаты с наклонным полом? — спросил Стас.

— Именно. Вагонетка, рельсы... Эти "рабочие" мёрли как мухи, первые месяцы меня, к примеру, просто наизнанку выворачивало только от запаха. Утилизацию проводили раз в неделю, а за эту неделю в "тиме" могло скопиться несколько трупов. Четыре, пять... первое время новые люди ещё как-то пытались помочь "рабочим" — давали роздых, оставляли поспать... Потом это проходило. Падает — добей. И все дела. Если есть возможность — кинь в шахту сразу. Если нет... оттащи в сторону. И всё. Если в "тиме" совсем уж пусто — посылай запрос, ещё привезут. Не проблема, тех же 6/11 гнали конвейером, по несколько тысяч в партии. Так что бери — не хочу. Надсмотрщики часто спивались, некоторые сходили с ума, пускали себе пулю в лоб... Этому никто толком не препятствовал, как я сейчас понимаю. Ну зачем на четвёртом подземном этаже нужен "Калашников", когда "рабочие" от одного вида плётки в панику впадают?.. Я вот тоже понять не мог...

— А вы долго там проработали? — спросил Саша. Он сидел на ручке кресла, в котором сидела Марьяна, и крепко держал её за руку. Марьяна стиснула его пальцы так крепко, что ему на секунду стало больно.

— Долго, — ответил Юра. — Мне хватило на всю оставшуюся жизнь. Если бы не рыжий и Пятый, я бы, наверное, там так и помер. Либо спился бы, либо ещё что... насколько я в курсе, там никого живого не осталось. Так или иначе, но погибли все...

— А что они там делали? — спросила Марьяна.

— Что делали... жили в "тиме" номер восемь на правах "рабочих". Вспоминать не хочу, каким дураком я тогда был. Я ведь наравне со всеми остальными их мочил несколько лет почём зря, а потом... Пятый меня спас. Там какая-то нечисть завелась в зале. Я до сих пор не пойму, что произошло, но думаю, что она бы мной пообедала, если бы не он.

— Стас, ты помнишь свою стену? — спросил Саша. Стас кивнул. Значит, не показалось. Ой-ой-ой...

— Так она там до сих пор есть? — изумился Юра. — Не думал... Ей же там жрать нечего, она же чаще всего "рабочих" поедала. Приходишь так иногда в смену — а "тим" пустой. Подчистую вымела. Как он меня вытащил... я потом целый день по городу бродил, и всё думал — что же я такое делаю?.. Стыдно стало. По-настоящему. Первый раз в жизни. Ну, поехал к ним, извиняться... Извинился, а потом и с Валентиной сошёлся, и с Леной... Это уже под самый конец всего безобразия было. Потом... знаете, что? Я сначала разрешения спрошу у них.

— Хорошо, — пожал плечами следователь. — О чём речь...

— Давайте я схожу, спрошу, — предложил Саша. Ему хоть на секунду хотелось остаться одному. Осмыслить. Как-то понять... нет, не понять, а принять то, что происходит. В глубине души он всё ещё сомневался. Фарс?.. Но ради чего, скажите на милость? Ради эффекта? Бред...

Саша прошёл к кухне и нерешительно остановился в дверях. Лена, Юрина жена, сидела за столом, напротив неё села Валентина Николаевна, Пятый сидел на подоконнике и курил.

— Приехали, — констатировала Валентина Николаевна, тоже прикуривая. — Дожили, нечего сказать. Слушай, а что ты намерен делать дальше?

— Что... — Пятый пожал плечами и улыбнулся. — По-моему, всё предельно ясно. Времени мало, скоро надо будет двигаться.

— Это каким, интересно, образом? — поинтересовалась Валентина.

— Общепринятым, — ответил Пятый. Вытащил из нагрудного кармана какоё-то предмет — несколько десятков продолговатых мутных зёрен, запаянных во что-то гибкое и прочное. — Иначе не получится. Сами понимаете.

— Ты уверен?.. — с сомнением спросила Лена. Он кивнул. — Слушай, а почему эти такие маленькие?

— Последнее поколение. Кстати, эти и помощнее немного, чем тот, который я тогда отдал тебе.

— Простите, а что это? — спросил Саша, входя на кухню.

— Любопытство хакера погубит, — отозвался Пятый. — Это детекторы. Тридцать штук. И нечего делать такие глаза. Вы еще скажите, что компьютера никогда не видели.

— Да я... я просто, понимаете ли сам как-то... один вопрос — как им, таким, пользоваться? Его куда-то ведь надо запихнуть... если это, конечно, и впрямь что-то вроде процессора...

— Догадливый, — улыбнулся Пятый. — Компьютер без человека не работает.

— Слушай, тьфу на тебя! — взвилась Валентина. — Покажи, тебе что — жалко что ли?

— Нет, конечно, — пожал плечами Пятый. И кивнул.

Посреди кухни повис матовый многоугольник, грани которого были чистыми. Внезапно многоугольник развернулся и образовал полукруг, на нем появились и мгновенно исчезли три ряда знаков. Потом поверхность полыхнула ярким желтым огнём, откуда-то сбоку на неё стали выезжать маленькие красные символы. Не буквы, а именно символы.

— Простите, что медленно, но я в визуал давно не входил, — негромко проговорил Пятый. — Я постарался приблизить к вашим операционным системам... насколько это было возможно... Просто мы не используем символьный шрифт, а наш расшифровывается так себе...

— И какой же шрифт принят у вас? — Саша сделал ударение на слове "вас".

— Эмоциональный и... чёрт, не переводится...

— Ты ещё скажи — аналога нет, — отгрызнулась Валентина. — Сколько ты лет этим меня мучил — не передать.

— Да ладно вам. Саша, поймите, у нас нет таких понятий, как у вас. Основа другая. Любая информационная система, в теории, может быть как-то изменена. Только подход к изменению можно найти разный. Можно сесть за клавиатуру и поломать себе голову, как это делаете вы. А можно пропустить информацию через себя самого. Почувствовать её. Осмыслить. Так это делаем мы.

— Но когда я сижу за монитором, я же делаю то же самое...

— Но болью в душе этот процесс у вас не отзывается. Или не болью, а радостью. Или страхом. Или смехом. Редко — равнодушием. Хотя и это бывает, признаюсь.

— Интересно, конечно. Но я так и не понял, что делают с компьютером...

Пятый положил руку себе на шею.

— Просто ставят, вот сюда. Не пугает?

— Это опасно? — спросил Саша напрямую.

— Не опаснее, чем выпить чашку чая, — ответил Пятый. — Лена пользовалась детектором в своё время. Лен, ты ещё жива?

— Пока да, — ответила та со смехом. — Слушай, поставь мне сейчас, а то потом Серёжка придёт, может испугаться.

— Ему тоже придётся ставить, — вздохнул Пятый. — Всем. Кстати, ваша виртуальность — это ничто по сравнению с пространством Скивет. Если захотите, то сегодня прогуляетесь... там интересно.

— Похоже на Диптаун? — кинул пробный камень Саша.

— Да знаем мы вашу литературу, знаем. Читали. Нет, не похоже. Интереснее. Гораздо. Сами увидите. Только никто из этого культа не делает, все давно привыкли. Молодёжь развлекается, старики работают... Просто есть Окист, есть поселения. Есть транспорт. Есть любовь. Есть семьи. И есть Скивет. Как ваше телевидение. Обыденность. И никто не боится "срастись с машиной". Все давно срослись и считают это нормой жизни.

— Хватит грузить, — попросила Лена. — Надоел. Пойдём, поможешь на стол накрыть... Сколько ещё времени есть?

— Часа полтора, потом надо отчаливать. Лен, присядь-ка на секунду, я поставлю тебе, чтобы потом не возиться... ага, всё. Свободна.

— И что? — спросил Саша. — Уже всё? Так быстро?..

— Конечно, — удивилась Лена. — Это просто. А потом даже хорошо... не стареешь. Ну, или почти не стареешь.

— Каким образом? — удивился Саша.

— Детектор — штука очень умная, — объяснил Пятый. Увидев, что поход в комнату пока откладывается, он снова закурил и сел на прежнее место. — Одна из функций — геронтологическая.

— За счёт чего?

— Обновление клеток не прекращается. Восстанавливаются нейронные связи. Спаренные органы изменяют режим работы... очень много параметров, все сходу не перечислишь.

— Слушай, ты какую сигарету по счёту куришь? — ехидно спросила Валентина.

— Шестую, — ответил он. — Кстати, лёгкие от никотина тоже очищаются. Так что курить можно сколько влезет.

— Интересно, — неуверенно произнёс Саша. Его всё ещё терзали сомнения, но соблазн был слишком велик, и Саша понял, что его не перебороть. Такое бывает раз в жизни... какое там, в жизни! Раз в сто лет такое случается, а может, и ещё реже. — Я согласен, ставьте. Или как там у вас это называется.

— Название роли не играет, — ответил Пятый. — Спиной повернитесь.

Саша ожидал, что в процессе установки он непременно что-то должен почувствовать — жжение, боль, неудобство. На самом деле всё оказалось гораздо проще — секундное давление, причём весьма слабое. И ничего более.

— Всё, — ответил Дзеди. — Теперь полчаса на адаптацию. И порядок.

— Ты мне тогда... когда свой отдал... ни минуты на адаптацию не оставил, — заметила Лена. — Все вы, мужики, одинаковые.

— Тебе тогда нужно было только из дома попасть по назначению. Да и времени особо не было — только и думали, успеем или нет, — ответил Пятый. — А тут человеку хочется и по Скивету прошвырнуться, и на катере полетать... наверное. Вы умеете летать?

Саша опешил. Вопрос был задан настолько небрежно, что можно было слегка обалдеть. Таким тоном обычно спрашивают — ты пьёшь пиво?

— Пью, — ответил Дзеди. — Только редко. Если есть желание перейти на "ты" — я не возражаю. Мне так привычнее. Все эти "вы"...

— А так же "мы", а так же "бы", а так же "хны", — довершил Лин. — Вы народ уморите голодом, изверги! Лен, тащи, жрать охота.

— Сам тащи, командир нашелся. Вот сейчас я как позову мужа, да как попрошу ему напомнить про "тим" номер восемь...

— Не смешно, — Лин отвернулся. — А даже наоборот. Ладно, давай, что там нести нужно.

— Саша, будьте любезны, захватите вон ту корзинку с хлебом... а, вы уже на "ты", — понял Лин. — Быстро работаешь. Завоёвываешь доверие, не иначе. Втираешься.

— Лин, тебе не горячо? — ласково спросил Пятый. — Иди, родной, а то ещё обожжешься. Иди, иди, чего уставился.

— Обижают, — пожаловался Лин. — Со всех сторон. Обложили. У, звери...

Он вышел. Саша с недоумением посмотрел на Пятого. Тот пожал плечами и посоветовал:

— Это Лин, привыкай. Его не переделаешь. Многие пытались, но результат был всегда отрицательный. Если не сказать больше.

— Но вы... то есть ты, его ничем не обидел?

— Его?! Да он сам, кого хочешь... ладно, пошли, люди ждут.

* * *

За столом все сидели преимущественно молча — говорить не хотелось. Молчали подавленные и напуганные свалившимися на них сведениями Игорь Юрьевич и Стас. Молчал Саша, старательно прислушивающийся к новым ощущениям, но пока что ничего не заметивший. Молчали девушки, которые поняли, что невинная поначалу игра в сыщиков вылилась во что-то странное и страшное. Молчал ничего не понимающий в происходящем Серёжка. Тихо переговаривалась группа "стариков", как их про себя окрестил Игорь Юрьевич — Валентина Николаевна, Олег Петрович, её муж, Юра, Елена и Лин. Дзеди, он же Пятый, сидел в одиночестве — беседа не привлекала, он задумчиво крошил печенье на блюдце, выражение лица из-за очков было не разобрать. Первым молчание нарушил Лин.

— Так, люди, — сказал он, поднимаясь. — Все, кто хотел, поели, все, кто не хотел есть, имели возможность посидеть и вдосталь подумать о своей горькой участи. Подолью масла в огонь — ваша горькая участь набирает обороты. Сейчас вам всем... тем, кому ещё не поставили, поставят детекторы. Для особо одарённых — это такие компьютеры. Пока Дзеди ставит, я буду говорить, что мы делаем далее... Так, никому не бояться и сидеть спокойно слушать. Через полчаса мы организованной толпой двигаем на Окист... Марьяна, не бойтесь, оно вас не укусит, оно просто так выглядит. Больно?

— Да нет, — девушка потрогала свою шею. — А где?..

— Уже нигде, — ответил Лин. — После одного... прецедента... они стали поставлять Дому трансформирующийся вариант. Прежний, как показала практика, можно самостоятельно выдрать из шеи... то есть было можно. Теперь — облом. Так, на чём я?.. А, вспомнил. Значит, выходим на Холме, мы подгоним пару катеров, так как в одни мы все не влезем, да и не на этих же развалюхах ехать... и побыстрее это. Минут через пятнадцать будем Дома...

— Тут-то нам и влетит, — заметил Пятый.

— Это точно. Ничего, потерпим. Там... состоится, так сказать, основная часть беседы. В краткой предварительной части могу сказать лишь то, что вам придётся с недельку там пожить, ну и... поговорить кое с кем. О том, что тут происходило в последние месяцы. Можете отнестись к этому, как к весёлому приключению на свою голову. Прошу поверить, что там вам плохо не будет. Обещаю.

— Скучно тоже не будет, — в тон ему сказал Пятый. — Это могу пообещать вам я. Если где появляется Лин — скука вокруг просто вымирает.

— Слушай, родной, я тут сейчас не шутки шучу, — сказал Лин хмуро. — Так, детекторы у всех? Хорошо. Теперь закройте глаза и хором повторяйте за мной — я хочу поскорее перенестись на Великий холм... Те, кто в состоянии прыгать, могут чуть-чуть подпрыгнуть... давайте, давайте! Хором.

Кое-кто нестройно повторил.

— А фигу! — торжественно ответил Лин. — Разбежались, понимаешь. Распрыгались тут. Это всё делается по-другому, так что я разрешаю всем открыть глаза. И заранее попрошу не бить меня больно по голове...

— Так это что?.. — спросил Стас. Он уже понял, что его накололи, но признаваться себе в этом не хотел. Остальные стали сначала неуверенно, а потом всё свободнее смеяться — отпустило, наконец, напряжение.

— Это рыжий, — объяснил Пятый. — Я предупреждал, а вы не поняли.

— Теперь поняли, — ответила Марьяна. — Ну, погодите вы все у меня...

— Можно на "ты", — галантно предложил Лин. — Я не обижусь.

— Я пойду покурю, пока есть время, — сказал Пятый. — И катер домой пошлю. Хорошо?

— Хорошо, — ответила за всех Валентина Николаевна. — Слушай, ты не помнишь, в тот раз мы на чём таком в горах катались?..

— Я откуда знаю, — ответил Пятый. — Я с вами не был.

— Это же ты привёз тогда эту штуку... типа лыж для глубокого снега...

— Точно, я! — Пятый тряхнул головой. — Вот, память... а что?

— Дай нам такую, покататься там. Если это не дорого. Можно?

— Да о чём речь... — начал Лин, но его перебил Пятый:

— Всё можно, тем более, что у нас кредит... который мы не используем.

— Вот хорошо. А то, чувствую, мы там застрянем у вас, — покачала головой Валентина Николаевна.

— Это не страшно, — заверил её Лин. — Скучно там не будет, обещаю. Саша, тебе, вроде, раньше всех детектор сунули? Значит, я память ещё не потерял. Это радует. Попробуй сделать такую штуку — шепотом скажи слово "иролт". Потом закрой глаза и уже по-русски скажи "разъяснения".

— Это что — очередной прикол? — поинтересовался Саша.

— Нет, это настройка детектора под тебя. Хочешь — хоть виндовский интерфейс поставь, если надо. И ещё, это уже всех касается. Когда прибудем на место — пользуйтесь детекторами, если что не понятно. Просто приказывайте — пояснить, дать информацию, рассказать... как вам удобно. Устройство подцепится к общей сети и выдаст всё, что вам нужно. Понятно?

— К Скивет? — спросил Саша.

— Именно, — ответил Лин. — Оно, собственно, уже подцепилось... или подцепились, не важно. Но — через наш канал, а он у нас... несколько ограниченный. Вернее, служебный.

— У меня что-то в глазах двоиться, — пожаловался Саша. — Эй, ну что за шутки такие дурацкие!..

— Ты глаза-то закрой, — посоветовал Лин. — Ему же надо куда-то проецировать изображение. А если некуда, то он...

— А... понятно... Ого, вот это класс!.. Сейчас... это мы вот так, а это вот... ну ни фига себе!..

— Дорвался, — сказал Лин. — Саша, тебе пока нужна только панель управления. И всё. Две кнопочки — вход и выход. У тебя в мозгах есть, конечно, и оперативная память и постоянная, но мерить её в мегабайтах просто глупо, тем более, что эта величина — нестабильная.

— Как это — нестабильная?

— Это смотря сколько выпьешь... Так, теперь все дружненько настраиваемся, отбираем у Дзеди сигарету и топаем — время поджимает.

— Девочки, помогите мне с посудой, — попросила Лена. Марьяна и Женька последовали за ней с удовольствием — хоть какое-то занятие. Пятого с кухни выгнали в два счёта — стоило только предложить ему вытирать тарелки, он моментально ушёл, сославшись на то, что ему срочно нужно о чём-то поговорить с Игорем Юрьевичем.

— Обалдеть можно, — призналась Марьяна. — Если это — пришельцы, то я тогда не знаю, кто я...

— Да ладно! — отмахнулась Лена. — Вы ещё нормально с ними познакомились, другим похуже приходилось. Той же Валентине. Или мне. Они хорошие ребята, странноватые правда, но — специфика, ничего не поделаешь. Я вот только что-то никак не пойму, из-за чего такая спешка. И такие нервы.

— Вы тоже нервничаете? — спросила Женька.

— А как же! Серёжку, естественно, Лин посадит за пульт при первой же возможности, а я боюсь... Лётчики недоделанные. Но это так, мелочи, а на самом деле я боюсь прежде всего потому, что они приехали вдвоём, и что они...

— Да кто они такие, в конце-то концов? — спросила Марьяна.

— Сложно объяснить, — сказала Лена. — Называется это все — Сефес, а чем они на самом деле занимаются?.. Кто их разберет.

— Кто это — Сефес?

— Что-то типа... — Лена нахмурилась, вспоминая, — представители одной из организующих структур... как там Дзеди говорил? Чёрт, забыла...

— Это неважно, потом расскажу, — Дзеди вошёл в кухню. — Посуду помыли? Тогда пошли, почти все уже на месте, вас только ждём.

* * *

Лето. Сухое, жаркое лето. Белёсое небо где-то неимоверно высоко. Вокруг, на сколько хватает глаз — высохшая рыжая степь, расчерченная тонкими разноцветными нитями дорог. Огромный холм, покрытый прямоугольными блоками двухметровой высоты, два катера — тех самых подсолнечных семечка. И ничего более. Ни людей, ни машин.

— Пошли, — сказал Лин. — А то взмокнем.

— Взмокнешь ты в форме, как же, — съязвил Дзеди.

— Так я не о себе забочусь...

В катерах было прохладно. Распределились таким образом — с Лином сели Женька, Марьяна, Стас, Саша и Серёжка, которому было обещано "дать полетать". С Дзеди — Игорь Юрьевич со Светланой, всё ещё хранящей молчание, Валентина Николаевна, её муж и Юра с Леной.

— Ну как, прокатить или спокойно дойдём? — спросил Дзеди.

— Прокати немного, — попросил Юра.

— Я высоты боюсь, — впервые подала голос Светлана. Почти до самого "отъезда" она просидела в машине на улице.

— Это не самолёт, — обиженно сказал Дзеди. — У него крыльев, чтобы было за счёт чего падать, нет и не предвидится.

— Ага, это не самолёт, а самосвал, — парировал Лин.

— Отключись от нас, пожалуйста, — попросил Дзеди. — Дома набалуешься.

-...а посмотреть можно, что внизу? — спросил Игорь Юрьевич.

— Ничего интересного, степь, — пожал плечами Дзеди. — Смотрите, если хотите.

— А как?

— А детектор я кому ставил? Скажите — катер, пояснения, — Дзеди повернулся к ним вместе с креслом. — Странные люди...

— А я его не уроню? Вдруг скажу чего-нибудь не то, и он тогда...

— Но это же не ваш катер, а мой. Вы им управлять при всём желании не сможете. Вы можете меня попросить открыть глаза, к примеру, но пошевелить пальцем моей руки без моего ведома вам не под силу. Это понятно?

— Ну, в принципе... так, хорошо... угу...

— А, ладно, Бог с вами. Мы быстрее прилетим, чем вы окно откроете, — сжалился Дзеди. — Смотрите.

Степь кончилась. Теперь под катером проносились пологие холмы, покрытые лесом, иногда встречались скальные выступы. Впереди виднелись горы, оба катера, судя по всему, направлялись именно к ним.

— Пятый, ну чего они там вытворяют?.. — жалобно спросила Лена. Второй катер мотало, как пьяный, он то падал вниз, то свечкой взлетал вверх. — Что там происходит?

— Лин обещал дать полетать. Я так полагаю, что летают по очереди, — предположил Дзеди.

— Вы сказали, что чужой человек на этой штуке летать не сможет, — заметил следователь.

— Так они через Лина это делают. Все команды идут через него, иначе бы они давно в землю зарылись...

— Ты умеешь успокоить, — медленно проговорила Лена. — Ты можешь понять, что там — мой ребёнок?!

— Там ещё и Лин, — ответил Дзеди. — Не переживай. Разве он когда-нибудь кому-нибудь что-нибудь плохое сделал?

— Да уж... он — и не сделал, как же. Ну, я вам это припомню, изверги! Вот сейчас как дам по башке!

Лена хотела было отвесить Пятому затрещину, но тот поймал её руку на полпути и вопросил:

— Эй, а я-то тут при чём?! Бить будешь Лина, а не меня. По справедливости. И никак иначе.

— Лина я тоже приложу, — пообещала Лена. — Как только — так сразу.

— Ну чего ты так волнуешься... вон, видишь, ровно пошёл. Значит, управление уже у рыжего, нам же садиться через минуту. А ты боялась.

— Всё хорошо, что хорошо кончается, — со вздохом сказала Лена. — Как пойдём? Через стену по старинке?

— С такой оравой?! Нет уж, мы лучше на лифте, как все люди.

— Хорошо.

...Белая стена уходила, казалось, под самые облака. По идее это должно было показаться странным, необычным, но выяснилось — нет. Скорее — буднично. Народ выгрузился из катеров, сами катера на какую-то секунду осветились синим и медленно поплыли верх. В ангар, пояснил Лин. Чтобы под ногами не мешали. Зачем свет? Но они же пустые... Как всё просто. И, признаться, даже несколько скучновато. "Или это мы до такой степени обалдели от сегодняшних впечатлений? — подумал Саша. — Ну и денёк".

Они шли по широкому коридору, светлому, с высоким потолком. В коридоре было прохладно и тихо. И почти что пусто. Изредка проходили какие-то люди, которые не обращали на разношерстную компанию никакого внимания.

— Игнорируют, гады, — проворчал Лин недовольно. — А потом из-за дверей смотрят, между прочим.

— Зачем это? — поинтересовался Стас.

— Как — зачем? Живые Сефес, как-никак. Не каждый день увидишь...

-...в таком количестве, — поддакнул Дзеди. — Наши уже тут. Чего сейчас будет... Чует моё сердце, что просто так мы не отделаемся.

— А сам-то ты чего хотел, оптимист? — хмыкнул Лин. — Уж не ты ли это всё начал?

— А я и не претендую, — ответил Дзеди. — Что будет — то будет.

Лифт был, по земным меркам, огромным. Человек пятьдесят в нём бы поместилось. Изнутри лифт выглядел как небольшая арена — идеальная окружность с ярким рисунком по стенам.

— Какой идиот ехал? — поморщился Лин, одним движением руки убирая рисунки на стенах. Только сейчас Саша понял, что стены в коридоре, хотя и были светлыми, постоянного цвета не имели. Когда они шли мимо, коридор приспосабливался к проходящим и выдавал нужный оттенок. Как и лифт. Потом выяснилось — так тут везде. А ещё позже выяснилось, что и Лина, и Дзеди это просто бесит.

Приехали быстро. Вышли. Коридор, правда, несколько более узкий, тянулся перед ними. Общий фон Саша определил, как салатовый, но точнее понять не смог — конкретного оттенка опять не было. Лин и Дзеди отошли от компании на пару шагов, постояли молча несколько секунд, потом Лин пошёл по коридору прочь, а Дзеди повернулся к людям.

— Так, — сказал он. — Это жилой уровень, тут у людей квартиры... ну, как и у вас, сами понимаете. Просьба такая — немножко подождать. Сейчас Лин сходит за Айкис... это наша, как бы сказать... бывшая начальница, вам выделят жильё на время пребывания у нас, откроют кредиты с нашего счёта, чтобы вам было чем платить за то, что... что вам понравится. Сами разберётесь. Что забыл? Ах, да. Есть дома не принято, поэтому придётся или есть как все — в столовых, либо, по желанию, конечно, брать еду домой. Платить за еду не нужно. Если что надо — достаточно вызвать справочную панель и просто спросить. Русский в реестре есть, проблем не будет. Да, вот ещё что. Переоденьтесь. А то вы выглядите... несколько экстравагантно, не сказать больше. Сегодня никаких важных бесед быть не должно... теоретически... но практически... О, Рдес! Фай, Айкис!.. Реас, а ведь ещё утром мы, кажется, виделись... Люди, не надо бояться Рауф, хорошо?

— Хорошо, — онемевшими губами прошептал Саша. — Как вам угодно...

Перед ними стояло трое... мысли Саши спутались. Женщина, на вид лет тридцати, если не меньше, высокая, стройная, темноволосая, одетая в лимонно-желтую блузку и свободные широкие чёрные брюки, приветливо, хотя и несколько настороженно улыбающаяся, а за ней... Вот только тут Саша понял, что всё, прочитанное им раньше о пришельцах и инопланетянах — полная ерунда. Что все "пришельцы", придуманные фантастами и журналистами, были, по сути дела, его земляками, только уродливыми, или страшными, или невероятно красивыми... смотря по обстоятельствам. Кому как надо. А вот те двое, что стояли за спиной женщины... они были чужие. Страшно чужие. Ни плохие, ни хорошие, никакие. Ростом они были среднего имели по две руки, по две ноги, были одеты примерно так же, как Дзеди и Лин, но... даже если не видеть лиц — острые подбородки, выступающие скулы, широко расставленные глаза — можно было по каким-то неуловимым признакам понять, что это — не люди. Впрочем, страха или отвращения эти двое не вызывали. Саше показалось, что они пытаются улыбаться — по-своему, конечно, но... он это почувствовал. И улыбнулся в ответ.

— Простите, что я не предупредил, — нерешительно начал Лин, — но сами понимаете... — он виновато развёл руками.

— Ничего плохого, — вдруг ответил тот "инопланетянин", которого Дзеди назвал Реасом. Голос у него был на удивление мягкий и тихий. — Лишь стоило нам сказать, но мы могли бы помочь при...

— Реас, ты меня уморишь! — ответил Лин. — За столько лет ты так и не научился правильно строить фразы на русском.

— Зато я научился, — парировал второй "инопланетянин". — Пойдёмте внутрь, а то здесь... — он замялся на секунду, подыскивая слово. — Здесь не то место, чтобы говорить.

— Пошли, — кивнул Дзеди. — Действительно, стоим, как приклеенные, в этом коридоре.

Комната, в которой они оказались, имела высокий потолок, три красивой стрельчатой формы окна, тёмно-зелёные стены, казавшиеся бархатными... Площадь её, как определил Саша, была не меньше шестидесяти метров. В центре комнаты стоял совершенно пустой овальный стол, по виду — деревянный, окруженный десятком изящных лёгких стульев. Пол покрывал мягкий ковёр, в точности повторяющий цвет и фактуру стен.

— А ничего, — с видом знатока прищурился Лин, оглядывая комнату, — кто делал?

— Сама, — гордо ответила Айкис. — Нравится?

— Я же сказал — ничего, — ответил Лин. — Вполне подойдёт. По какому случаю это всё?

— Да кто-то собирался выйти в отпуск... Садитесь, мы постараемся не особенно затягивать. Я понимаю, что вы устали после дороги, что всем хочется и отдохнуть, и посмотреть, куда попали, но дело — прежде всего. Хорошо?

— Да, конечно, — ответил Дзеди.

* * *

Беседа затянулась до темноты. Поначалу говорил преимущественно Лин, его слушали, спрашивали, но потом, постепенно, к беседе стали подключаться и земляне. Речь пошла преимущественно о тех событиях, которые предшествовали встрече — слежке, непонятных звонках, угрозах. Потом подняли тему предприятий и зависли в ней аж на час — всем хотелось высказаться. Невозмутимые поначалу Рауф, Рдес и Реас, бывшие учителя Дзеди и Лина, тоже распалились и потихонечку вошли в раж — оказывается, и до них каким-то образом дошли слухи о каких-то только для них понятных нарушениях. То есть получалось, что происходящее — нонсенс не только для Земли. Был кем-то задан риторический вопрос "что делать", но его тут же отмели, как несостоятельный и ненужный. Лин сказал, что он примерно представляет себе, что нужно делать, но... боится, что остальные не одобрят. На него шикнули.

— Так, в общих чертах всё понятно, — сказал Дзеди, когда голоса стихли. — Давайте сейчас разработаем примерный план действий на завтра, и, наверное, разойдёмся. Кстати, никто не возражает, если я на несколько минут выйду?..

Он резко поднялся и быстро пошёл к двери. Лин проводил его взглядом, прищурился, посмотрел на Реаса. Их взгляды на секунду встретились, Лин тоже встал и, не говоря ни слова, покинул комнату. Ещё через минуту Рдес и Реас синхронно встали.

— Просим нас простить, мы на секунду, — сказал Рдес.

* * *

В коридоре, слабо освещённом по позднему времени, стоял Дзеди, а напротив него — Лин. Дзеди стоял очень прямо, вытянувшись в струну, напряженный и собранный. Лин подошёл к нему и тряхнул за плечи.

— Давай сюда сетку, — прошептал он. — Ты не справишься один, я же вижу...

— Нет... я сам...

— Не дури! Давай, кому говорю... вот, говорил же!

В коридор вышли учителя. Им и видеть ничего не надо было, они всё поняли с самого начала.

— Дзеди, схему на визуал, — потребовал Рдес. — Работаем.

Из-за головы Дзеди метнулось и опустилось вниз, прямо на них, вишнёвое мутное облако. Раздался тихий, на пределе слышимости, звон — словно кто-то провёл по хрустальному бокалу лезвием ножа... и вишнёвое облако стало разрастаться, дробиться, заполнять собой пространство. Вскоре оно скрыло под собой четыре неподвижно стоящие фигуры.

— Выдели, — приказал Реас.

Одна-единственная светящаяся точка. Яркий фиолетовый огонёк на фоне вишнёвого пепла. Изнутри было видно, что "пепел" имеет сложную и красивую структуру — множество шестигранных ячеек, большие построены из маленьких. На самом деле и облако тоже имело форму ячейки. Потухшей, спящей. Но в одном-единственном месте — проснувшейся. Или, что вернее, не засыпавшей. Один из углов маленькой ячейки. Низшего звена в этой сложнейшей структуре. Огонёк погас, тихо свернулся и занял свою позицию. Облако стало уменьшаться, оно таяло и через несколько секунд исчезло. Остались только четыре неподвижные фигуры.

Лин какой-то вихляющей развязной походкой подошёл к Дзеди, и вдруг с размаху ударил его кулаком в лицо. Потом развернулся на каблуках и той же походкой отправился к комнате, в которой были все остальные. Рдес и Реас несколько секунд стояли неподвижно, потом обменялись быстрыми взглядами и разошлись в разные стороны — Реас ушёл за Лином, Рдес просто шагнул в ближайшую к нему стену. Дзеди остался в коридоре один. С минуту он простоял, прислонившись к стене, потом сплюнул на пол, тяжело вздохнул и тоже вошёл в стену — идти домой пешком у него не было ни малейшего желания.

* * *

— Давай зайдём, — предложила Айкис, — не надо ничего бояться.

— О, Господи... Да я не боюсь, просто неудобно как-то, — ответил Саша. — Ночь же...

— Ничего страшного. Ночь — штука длинная, — ответила Айкис.

Они стояли в коридоре подле входа в квартиру, принадлежащую, по словам Айкис, Дзеди. Все, кроме них, отправились кататься — Айкис вызвала каких-то своих помощников, которые сказали, что могут организовать небольшую ознакомительную экскурсию. Марьяна, увидев, что Саша не едет, поначалу заупрямилась, но Айкис отвела её в сторонку, о чём-то с ней пошепталась — и вот теперь он и Айкис стоят перед входом в эту квартиру, а Марьяна с компанией летает над какими-то горами... Эстен, что ли?.. в обществе всей честной компании.

Айкис подошла к двери и та послушно разошлась в стороны.

— Пойдём, — позвала она. — Если бы он не захотел нас впустить, дверь просто не открылась бы.

* * *

Эта комната разительно отличалась от комнаты Айкис. Низкий потолок, синие, с бежевыми вкраплениями, стены, одно длинное окно. Света почти не было — только над креслом хозяина две слабенькие лампочки, да один маленький огонёк, лениво ползущий по стене. Мебели мало — большое кресло, в котором сидел сам Дзеди, пара кресел поменьше и полегче, стоящих неподалёку от большого... стеллаж то ли с книгами, то ли ещё с чем, в углу узкая кровать. И всё. Обстановка унылая и более чем спартанская.

Сам Дзеди, прикрыв глаза, сидел в большом кресле, на коленях у него лежала обложкой вверх какая-то книга в белом переплёте. Когда они подошли, он произнёс, не открывая глаз:

— Ю таи оргеса, Айк... эпре...

— Хи?.. — ответила Айкис, придвигая кресло и садясь рядом с ним. — А рие?.. Зи лефеп фа, Дзеди... Ю ормое таирто ски?

— Фа ски, — согласился он. — Саша, проходите, садитесь. Не стойте в дверях.

— Хорошо, — Саша помедлил. — Прости, что мы так поздно.

— Ничего, всё в порядке, — ответил Дзеди. — Садись, вон кресло...

Саша подошёл ближе, придвинул кресло и покорно сел. Первый раз за это время он увидел Дзеди без этих дурацких очков и понял, что сильно переоценил своих новых знакомых, приписывая им какие-то сверхъестественные способности. Перед ним сидел страшно уставший человек. Воспалённые, покрасневшие веки, тёмные круги под ввалившимися глазами, руки, безвольно лежащие на коленях... во всей позе проглядывала даже не усталость, а какая-то обреченность. Дзеди открыл глаза, посмотрел сначала на Айкис, потом на Сашу и слабо улыбнулся.

— Жалкое зрелище, да? — спросил он. — А вы-то невесть что подумали... Айк, слушай, принеси мне зуб, пожалуйста. Четвёртый, правый верхний.

— Принеси тебе — что? — не поняла Айкис. — Зуб? Зачем?!

— Мне Лин в коридоре выбил зуб, — просто сказал Дзеди. — А ждать неделю неохота...

— Тебе — что?..

— Мне. Лин. В коридоре. Выбил. Зуб, — раздельно ответил Дзеди. — Неужели непонятно? А ждать, пока вырастет новый, я не хочу. Мне лень. И дойти до твоего запасника я сейчас не смогу. Так что пока лунка свежая...

— Он что — так на тебя рассердился? — спросила Айкис.

— Нет, он за меня испугался, — ответил Дзеди. Книга поехала по его колену вниз, Айкис подхватила её, секунду подержала в руке и прицельно метнула в сторону стеллажа. Саша с изумлением увидел, что книга закрылась прямо в полёте и сама встала на место.

— Средство для лентяев, — поморщилась Айкис. — Ладно, посидите пока. Я быстро. Цвет какой?

— Да любой, всё равно прокурю, — ответил Дзеди, снова закрывая глаза. — Давай базовый...

Айкис подошла к стеллажу, помедлила какую-то долю секунды и шагнула сквозь стену.

— Никак не привыкну к этим фокусам, — пожаловался Саша. — Прямо мороз по коже от них. Я до сих пор не могу придти в себя после того, как мы...

— Ерунда, — ответил Дзеди. — Дня через три пройдёт. Она ещё не вернулась?

— Да нет пока, а что?

— Только то, что она долго возится. Зуб — это три секунды. Они же стандартные, их даже подбирать не надо...

В комнату вошла Айкис. Уже нормально, через дверь.

— Вроде ничего, — сказала она, рассматривая на свет зуб, запаянный во что-то типа маленького мешочка, заполненного прозрачным гелем. — Открой рот.

— Я сам, — ответил Дзеди. — Нервных просят не смотреть.

Саша отвернулся. Когда он повернулся, Айкис придирчиво всматривалась в улыбку Дзеди. На Сашин взгляд, этот зуб словно всю жизнь прожил в этой десне, но Айкис сказала брезгливо:

— Угол не тот, и цвет тоже не подходит. Впрочем, дело твоё. Так, с этим всё. Теперь снимай рубашку и одень вот это.

Она кинула Дзеди на колени что-то прозрачное и невесомое, Саша не понял, что. Дзеди, как выяснилось, тоже.

— Это ещё что за бред? — спросил он, приподнимая двумя пальцами прозрачную плёнку. — Для чего мне это нужно?

— Это дублёр. На всякий случай.

— На какой?

— А я откуда знаю, — развела руками Айкис. — Тебе виднее.

— Совсем хорошо!.. Он хотя бы с привязкой?

— Держи карман, дам я тебе с привязкой. Он автономный. И не вздумай возражать.

— Ладно, Айк, — он покорно встал и сбросил свою черную рубашку. Саша с трудом удержался от изумлённого вздоха — он не ожидал такое увидеть. Десятки старых, давным-давно заживших шрамов, больших и маленьких. Везде — на груди, на руках, на шее... Господи, да кем надо быть, чтобы подобное вынести?.. Сашу передёрнуло от отвращения и, одновременно — от жалости. Он на секунду представил себе малую толику того, что могло причинить такие раны и зажмурился.

— Да, на третьем предприятии было несколько... сложновато выжить, — ответил Дзеди его мыслям. — Но мы с Лином выжили. Это тебя удивляет?

— Так это всё — там? — спросил Саша. — Там, где мы были?!

— Ты что — глухой? — Дзеди зябко передёрнул худыми плечами, поморщился. — Я про это ещё там и сказал. Прямо на месте. Айк, посмотри его уши, пожалуйста.

— Дублёра одень, — приказала та. — Развыступался...

Дзеди одел — точно так же, как одевают майку или футболку. В тот же момент его словно ударило изнутри — коротко, но явно болезненно. Он вздрогнул, резко вздохнул. Прозрачной маечки на нём уже не было — она мгновенно всосалась в кожу и исчезла.

— Ну, Айк, — процедил он, немного опомнившись. — Ещё одна такая шутка — и я больше вообще сюда не приеду, понятно?

— Не пугай. Приедешь. Терминал ему, на русском. Пусть почитает.

— Всё хорошо, — Дзеди смахнул не успевший раскрыться терминал ладонью, и тот послушно растаял. — Не создавай проблем там, где их нет.

— Не создавай... дурак ты всё-таки, хотя и умный. Ладно, проехали. Вы сегодня ужинали или нет?

— Я — нет, — признался Саша, которому давно хотелось есть. В гостях у Лены и Юры он постеснялся налегать на еду, неудобно было. Потом — дорога, разговоры, новости... какие тут ужины.

— Дзеди?

— Я обедал, — ответил тот, садясь обратно в кресло. Он уже успел надеть рубашку и стащить со стеллажа какую-то другую книгу. — У Лены.

— Саша, скажи мне, пожалуйста, он не врёт? — спросила Айкис.

— Ну, если считать обедом ту половину печенья, которую он успел раскрошить в тарелку — то да, — осторожно ответил Саша. — Откуда я могу точно знать... может, им есть не нужно...

— Вот этот именно так и считает, что ненужно. Тогда я схожу за едой, а вы тут пока посидите. Кстати, кто что пьёт?

— Водки возьми, — попросил Дзеди. — Ну и... можно какого-нибудь местного пойла, для поднятия тонуса.

— Мне, в принципе, всё равно, — ответил Саша. — Конечно, от пива я бы не отказался, но раз его нет...

— Почему — нет? — искренне удивилась Айкис. — Есть, и разное... В Акиме, кстати, сейчас полторы сотни сортов.

— Волшебный блок какой-то, — пробормотал Дзеди. — Сто с лишним лет прошло, а они как-то исхитряются держать марку. Ещё тогда... помнишь, Айк, как мы с Лином в молодости пили... причём преимущественно делали заказы в Аким. А Борней существует или — всё?

— Французы? Да куда они денутся, есть, конечно. Ты что-то оттуда хочешь?

— Да ничего я не хочу, — признался Дзеди. — Выпить я хочу... сильно. Просто мне это нужно... ты же понимаешь...

— С вами научишься... понимать, — вздохнула Айкис. — Саша, я предупреждаю сразу, тут у нас мясо никто не ест, это не только не принято, это противозаконно и... долго рассказывать, почему это нельзя, но — нельзя. Ты не волнуйся, голодным не останешься, да и трезвым, наверное, тоже... Если успеешь перехватить бутылку до того, как...

— Айк, может, ты лекцию прочтёшь за ужином? — жалобно спросил Дзеди. — Есть-то хочется.

Айкис вышла. Двери за ней закрылись.

— А почему нельзя есть мясо? — спросил Саша.

— Детектор можно сбить, это же белок высокой организации... да ещё совсем недавно этот белок был живым. Поэтому. И ещё потому, что просто противно, — ответил Дзеди. — Что-то они все за меня сегодня боятся. И начинают усердствовать. Один — зуб вышиб, другая — дрянь какую-то заставила надеть. Не дай Бог, ещё и кто третий придёт — помочь ночку скоротать.

— Ждал третьего — а пришёл первый, — через стену в комнату ввалился Лин, одетый в некое подобие махрового халата и широкие штаны. Волосы у него были влажными. — Ты не очень сильно рассердился из-за зуба?

— Рассердился один такой, — процедил Дзеди. — Да что толку... Вставил уже.

— Пятый, прости, а? — попросил Лин. Придвинул кресло, сел, запахнул разошедшийся на груди халат — Саша успел заметить, что Лин был изуродован ничуть не меньше, чем его друг. — Я...

— Рыжий, перестань!.. Я бы тебя за такое тоже треснул. Но — ногой по заду. Я обещаю, что больше этого не повториться, но тут ситуация сложилась критическая, я не мог упустить из вида эту цепочку ни на секунду.

— Это я понял. Я только не понял, как ты сумел всех нас наколоть, да так ловко, что мы ничего не заподозрили. Даже старики... чего обо мне-то говорить. Ты её свернул, что ли?

— Ну вот ещё. Просто наложил на время контроля старый образ, спящий... и всё.

— Прости, эта сетка не из нашего сектора, — заметил Лин.

— Да, не из нашего. Соприкасается с нашим. Я её временно взял. Кстати, с разрешения. Через год — отдам. Но...

— Что — но? — хмуро спросил Лин.

— Но отдавать не хочу. Жалко.

— Всех тебе жалко. Кроме меня. Вот, Саша, — Лин кивнул на друга, — познакомься. Редкий экземпляр идиота. Это надо было — в статичную схему ввести дополнительный активный элемент! Если бы мы его не загасили, мы имели бы такой расклад — один мёртвый Сефес, скандал на три года вперёд, и, что самое скверное — активированную схему полей эгрегоров, которую затормозить можно только лет за пять, я то и за десять.

— А мёртвый — почему? — не понял Саша.

— Да потому, что работать со схемой приходится совсем в другом режиме... скажем так, жизнедеятельности. Не совсем физическом. Если бы ты вошёл в схему таким, какой ты сейчас — не протянул бы и минуты. Помер бы от разрыва сердца от перегрузки. После рейса мы... как будто собираемся заново. Схема уходит в пассив, мы восстанавливаем внешние каналы, подлечиваемся, если это нужно. Рейс длится пять лет, за это время устаёшь в любом режиме. А этот рейс... — Лина аж передёрнуло. — Это не рейс, а сумасшедший дом был.

— М-да... — протянул Дзеди. — Куда там жонглёру, который жонглирует младенцами! У него бы руки отсохли.

— А... что это все означает? — спросил Саша. — Я не понимаю половины того, что вы говорите, но мне интересно. Спрашивать можно?

— У меня главный вопрос — где ужин?! — спросил Дзеди. — Лин, может, я схожу, помогу ей донести?..

— Идёт, куда денется... Айкис, а что, подносы ещё не изобрели? — спросил Лин. — Помочь надо?

— Смотайся в Аким, там ещё одна наша... корзиночка стоит, — Айкис выдвинула прямо из стены стол и сгрузила на него свою ношу. — На всех хватит.

— Какая красота!.. Сидишь, филонишь, тебя кормят... Как хорошо!.. Айк, дай чего-нибудь вкусненького. Что у тебя там есть?

— Перебьёшься, — отрезала Айкис. — Саша, вы не поможете? А то от этого разве может быть какой-то толк... Ему лишь бы сожрать.

— Ты её больше слушай, — огрызнулся Дзеди, вставая. — Айк, вы кого с кем на этот раз скрестили? Надеюсь, не бананы с яблоками?

— Ага, точно, — заметил вернувшийся Лин. — Выглядят как бананы, а по башке бьют, как яблоки... Нет, Айк, что это за извращение такое? — он запустил руку в корзинку с фруктами и вытащил что-то, действительно отдалённо напоминающее помесь банана и яблока.

— Попробуешь — поймёшь, — отрезала Айкис.

* * *

Еда оказалась вкусной, но совершенно незнакомой. Хрустящие снаружи и совершенно воздушные внутри булочки, сдобренные каким-то родственником красного перца, как показалось Саше. Овальные, сужающиеся к верху и расширяющиеся к основанию, глубокие тарелки, в которых лежала слоями горячая смесь из неизвестных овощей (Саша ни за что не догадался бы, что это — овощи, Айкис подсказала), которую полагалось есть двумя деревянными лопаточками с закруглёнными краями. Сыр был очень похож на помесь "рокфора" и "дамталлера" — с громадными дырками и с зелёными прожилками. Нет, это не плесень. Это травы. Свежих овощей тоже было полно — и совершенно обычных, и тех, что Айкис назвала "изменёнными". Дзеди практично поинтересовался, что их этих новых "измененных" годится под водку. Лин намёк понял и через минуту у всех было налито. Саша обратил внимание, что тут были в обиходе предметы "наоборот". Если у нас больше распространены чашечки с узким дном и широким верхом, то тут нормой была посуда с узкой горловиной. И смотрелась она, кстати, весьма недурно. "Интересно, а мыть её трудно?" — подумал Саша.

— Легко, — ответил Лин. — Кто же её руками-то моет, скажи на милость? Айк, дай мне вон ту штучку, пожалуйста...

— Какую штучку? — не поняла Айкис. — Тут много разных штучек...

— Айк, я имею в виду вон ту горячую хрень... просто не помню, как она называется.

— А что, есть какая-то разница? — Айкис пододвинула Лину тарелку. — Что-то Саша мало ест, вы не находите?

— Нахожу, — ответил Дзеди за всех. Он налил всем водки, приподнял рюмку и предложил: — Давайте за то, что мы все встретились. И, как принято говорить у вас дома, Саша, за знакомство. Ты не стесняйся, поздно уже...

— Я рад, — несмело начал Саша, — что я встретил... как бы это так сказать... представителей некой положительной стороны... или формации. Я не знаю, как правильно следует вас называть, но... — он замялся.

— Саша, — нежно начал Дзеди, — дорогой, кто тебе сказал, что — положительной? Что вообще такое — положительное, отрицательное?.. Может, мы всё же выпьем за знакомство, а потом вы хотя бы немного узнаете о тех, кто сидит с вами за одним столом?

Пока ещё никто не был пьян, так, лёгкое подпитие, не более. Картина более чем тривиальная, даже по земным меркам — мало ли кто как и где пьёт? Стол, закуски, еда, беседа, неяркий рассеянный свет, ночь за окном... Всё вроде бы правильно. Вот только как-то странно заблестели глаза у Дзеди, когда Саша упомянул о добре и зле. Пьяно и лихо. Отчаянно.

— Да, Саша... Разреши тебе представить — Айкис, ведущий генетик Дома... серийная убийца. Полторы тысячи жизней... я точно сказал, Айк?

— Тысяча семьсот, — ответила та. С лица её вдруг разом исчезли все краски. — Без тех восемнадцати, Дзеди... без последней группы.

— Теперь — мы. Сефес Энриас, Саша. Экипаж номер 785, стаж сто пять лет. В зоне контроля — на данный момент около трёхсот тысяч объектов. Спроси у Лина — скольких он убил... ну, хотя бы за этот год. Для общего блага. Для той великой силы, которой на самом деле нет. Спроси, сколько жизней на моей совести. Спроси, я разрешаю... вот только ответить не смогу. Потому, что я не считал. Делал то, что умею — и всё. Потому, что так надо.

— Но для чего? — спросил Саша онемевшими губами. — Зачем?

— Знаешь, есть такое понятие — оптимум. Ни прибавить, ни убавить. Аналогий огромное количество... поскольку на этом принципе держится мироздание. Мы — не хорошие, Саша. Ни плохие, ни хорошие. Мы никакие. Плохой на самом деле тот, кто решил, что действует во благо. Нельзя этого делать, — Дзеди вытащил из пачки сигарету, щёлкнул по ней, сигарета затлела. Он глубоко затянулся, Саша видел, что руки у него дрожат. — Это больно... но нельзя. Понимаешь?

— Нет, — честно сказал Саша. — Не понимаю. Я читал об этом, но посмею не согласится. Тут тоже много примеров и аналогий, бесспорно. Может быть, из ребёнка, которого шлёпают на улице, вырастет вор и убийца, если этого не сделать. Но это всё — демагогия и трёп. Конечно, любой взрослый не позволит издеваться...

— Саша, ты знаешь, кто такие Сефес? Это хуже, чем ваши прогнозы погоды... потому, что предсказывают со стопроцентной гарантией. Это — наша работа, понимаешь? — Дзеди прищурился, снова затянулся. — Тот самый оптимум. Я тебе объясню на схеме, только ты не стесняйся спрашивать, если что-то будет непонятно. Для меня решить эту схему — доля секунды, даже меньше. Но я пьян.

— Хорошо, если что-то не пойму — спрошу, — ответил Саша.

— Отлично. Представь себе такой аккуратненький шестигранник... представил? Или нет?

— Представил. И что дальше?

— Этот шестигранник... скажем так, плавает в воде. Так вот. На каждом углу у него привязано либо грузило, либо воздушный шарик. Просто?

— Просто.

— Ну вот... просто, сказал тоже... условия задачи такие — у тебя три этих шестигранника, но они... не все должны плавать, понимаешь? Даже не три, ты тоже датый, давай хоть два...

— Да ладно, три так три... А грузил и шариков поровну? — спросил Саша.

— Не обязательно. Допустим, на одном шестиграннике ты видишь два грузила и четыре шарика. На другом — наоборот. Твои действия?

— Ну... отвязать от одного шарики, привязать грузила... тогда один потонет, а второй...

— Ага, верно, — вмешался Лин. — Ты ещё скажи, что на третьем — поровну, три на три. И дай определение принципу шести пловцов...

— Иди в этот... как его?.. Не важно. Ещё чего, принципы всякие... Это правильно. Если три на три, идёт разделение... А ты понял, Саша, о чём мы сейчас говорили? — спросил Дзеди.

— Кажется, о шестигранниках, — ответил Саша.

— Верно, о них. Вот только каждый шестигранник — это модель эгрегора планетарной системы. Ты своим решением утопить один шестигранников обрёк на очень незавидную судьбу около шестидесяти миллиардов человек. Ну как? Приятно? Или не по себе?

— Но я не знал, что... Это невозможно! Ни один человек не может управлять таким количеством людей...

— А мы и не управляем. Мы направляем. Некоторые дураки думают, что мы ещё и защищаем... но это бывает очень редко. Кстати, людей гораздо больше. Мы говорили про низший цикл, а есть ещё и высшие... и средние... и промежуточные... и... Лин, ты льёшь водку мимо моего стакана. Нет, опять мимо... Айк, отбери у него бутылку!

— Дзеди, что такое высший цикл? — спросил Саша. Он не понимал — всё казалось слишком уж просто... вот только разум, привыкший к логическим построениям, к анализу, эту кажущуюся простоту отвергал. — И вообще... вам же приходилось... топить шестигранники... или нет?

— Приходилось, Саша, — ответил Лин. — Даже слишком часто... увы.

— Но почему? Ведь можно, наверное, как-то помочь, если есть такая возможность?

— Нельзя, — ответил Дзеди. — Пойми... это, конечно, звучит жестоко, но мы вынуждены так поступать, чтобы потом иметь возможность дать кому-то взлететь. Сефес всегда работают парой. Если Лин, к примеру, позволит себе кого-то пожалеть... то я буду вынужден кого-то... м-мм... ты меня понял. Должно соблюдаться равновесие в воздействиях, и воздействия должны разбиваться на действия пары.

— Но для чего?..

— Если делать это в одиночку, можно сойти с ума. Всё-таки добро и зло есть, и пускать их в себя одновременно — опасно. Да там и так можно свихнуться, если честно.

— А сколько этих шестигранников контролируете вы? — спросил Саша. — Десять, двадцать... или меньше?

— На данный момент — около трёхсот тысяч. Я же сказал. Не надо делать такие глаза, Саша, тебе что, в школе не говорили, что вселенная бесконечна?..

— Я не думал, что кто-то на подобное способен... А для чего это надо?

— О, зыбкая почва попалась! — обрадовался Лин. — Ща поплывём! Ну, некоторые считают, что мы вообще не нужны. А? Какого! Спать-то спокойно любят все, а вот как дело доходит до того, что Орин просит для новых кораблик другой... катерок...

— Скажи — десяток, другой, — усмехнулась Айкис. — У нас деньги брали...

— Вот, как до денег — так шиш. Сразу начинается полемика — а на кой эти Сефес нам вообще нужны. Потом кто-нибудь вспоминает какой-нибудь прецедент с нашим участием — и сразу появляются кораблики, денежки, отпуска... Хорошо! А потом — опять по новой.

— Лин, не утрируй. Человек и половины не знает, а ты пугаешь сразу — деньги, отпуска... Да, Саша, у меня маленькая просьба. Называй меня Пятым, это привычнее... и не так официально.

— Ладно, — пожал плечами Саша. — Как скажешь.

— Лин, налей ещё водки всем, — попросила Айкис. — Бутылка у тебя.

— Хорошо... У меня? А как она тут оказалась?.. Ладно, сейчас. Нет, всё-таки как здорово! Посидеть, отдохнуть, забыть про всё...

— А как вы вообще стали этими... как их? Сефес? — Саша расслабился. Он и сам не понял, что послужило тому причиной — водка ли, откровенность тех, с кем он сейчас эту водку пил... — Это же незнамо кем надо быть, наверное. Так?

— Нет, не так, — ответил Дзеди. — Отнюдь. А стали... это долгая история, довольно скучная, к тому же...

— Ну уж и скучная, — усмехнулась Айкис. — Страшная, если поточнее.

— Это кому как, — покачал головой Лин. — Да и сложно сейчас сказать, что страшнее на самом деле — жить так, как мы жили раньше, или жить так, как мы живём сейчас. Сефес, Сашенька, это такая... организация жизни. Понимаешь? Мы — промежуточное звено между вами всеми и... можно назвать это Богом, если угодно. Бог, он не вмешивается напрямую в твою жизнь, правда? Он не отвечает на твою молитву, в которой ты просишь, чтобы тебе повысили зарплату, ведь так? Но учитывай, что любое воздействие на ментальном уровне — а это именно воздействие, не что иное — всегда входит в структуру эгрегора твоей зоны. И если вас таких, о зарплате молящихся ежедневно, станет много — эгрегор изменится. Зарплаты вам это, конечно, не прибавит, но... ваша зона либо обзаведётся со временем или своим воздушным шариком или грузилом. Так что мы не на сто процентов решаем что-то за кого-то... нет, мы лишь поддерживаем ваши решения. Помогаем им осуществиться.

— Но... погоди, Лин, это же... что же это получается?! У нас может быть какой-то шанс, пусть и маленький, а такие как вы имеете право нас всех этого шанса лишить?!

— Вы сами себя его лишаете, — ответил Пятый. Он залпом выпил водку, закурил. — Сами. А мы... да, нас довольно часто выставляют в таком свете — добровольные палачи, сорао кории... Это переводится как — осквернители чистых помыслов. Часто. Это до смешного дошло... пару тысяч лет назад Сефес перестали появляться на Рауф, представляешь? Орин — и работа. Орин — база, там мы живём, когда возвращаемся... Тихая планетка, там и учатся, кстати. Мы и сами... давненько это было, а, рыжий?

— Да, порядочно, — согласился Лин.

— Вас много? — спросил Саша.

— Нет, мало, — ответил Лин. Пятому, по все видимости, разговор надоел. — Работают сейчас, кажется, девяносто экипажей, учат... Пятый, сколько стариков работают? Не помнишь?

— У них спроси, — посоветовал Пятый. — Пятьдесят пар, по-моему... или нет, меньше уже.

— Кстати, иногда случаются попытки идеализировать Сефес, сделать из них некое подобие героев... такое случается после того, например, как несколько пар, объединившись, дают в морду нехорошим соседям. И это бывает. Кто-то молодой и ретивый не в меру, может захотеть отъесть у нас планетку-другую под базу. Такую, как Окист, например. Хорошая планета?

— Я её пока не видел, — ответил Саша. — На первый взгляд — да. Хорошая.

— Хорошая, хорошая, — заверил Лин. — Не сомневайся. С такими ретивыми разобраться — час времени. А то и меньше. Зато потом появляются шедевры типа той же "Осени в холмах". Трогательные сказочки для чувствительных дам, которым хочется думать, что мы чувствуем так же, как они.

— Это не так? — ехидно спросил Саша. Он уже начал что-то понимать, но с выводами не спешил.

— Так. Только дамам об этом знать не обязательно. Мало ли, что я такое чувствую, — Пятый зевнул.

— Ты сейчас чувствуешь алкогольное опьянение, — заметил Лин. — Да... видел бы тебя сейчас кто...

— Саша вон видит. И Айк тоже. И что? Сижу, пью, ем. Хорошо мне.

— Хорошо — что хорошо, — рассудительно сказал Лин. — Мне тоже... Саша, вы, кстати, попросите, чтобы вас отпустили погулять... тут интересно.

— Поначалу, — тихо сказал Пятый. Веселья у него в голосе уже не было. — Как и везде. А потом становится так же нестерпимо скучно... тоже как везде.

— Сам говорил лет пять назад, что можно часами созерцать одну травинку, и это не надоест, — сказала Айкис.

— Можно, — ответил Пятый. — Вот я, когда мы из того рейса вернулись, упал мордой в траву, когда из катера вышел, и три часа провалялся, созерцая. И ничего, знаете ли. Не надоело.

— А мы его созерцали три часа, — закончил Лин. — И в конце концов он нам надоел. Ну, сами понимаете...

— А почему ты упал? — спросил Саша.

— На спор, — ответил Пятый. — Рыжий проиграл. Он сказал, что они меня тронут, чтобы сдвинуть с места. А я сказал, что им воспитание не позволит.

— И что?

— И не тронули. Я оказался прав.

Саша оглядел украдкой всю компанию. Да... зрелище... Айкис — ещё ничего, но эти всё-таки странные. Даже после того, как их немного узнаешь. Начинаешь видеть те странности, которые пропускает беглый взгляд. Слишком высокая линия скулы. Лица точёные, тонкие, молодые, но в то же время — виден возраст, причём очень немаленький. Седые до белизны волосы, то ли нарочито нестриженые, то ли...

— Да просто лень, — пожал плечами Лин. — Я сколько их не стриг — они всё равно отрастают. А в рейсе стричься — не смешите. Я что — должен подойти вот этому... — он ткнул в Пятого пальцем, — дать ему ножницы в руки и сказать — стриги? Да он же меня в лучшем случае без ушей оставит, а в худшем — без головы.

— Лин у нас мастер находить... как у вас говорят — оправдание? — спросила Айкис.

— У нас говорили — отмазки, — заметил Пятый. — Как сейчас говорят — не знаю.

— Врёшь, — жестко сказал Лин. — Всё ты знаешь. Я тут кое-что понял, пока имел время подумать. Ты сколько отпусков просидел возле третьего предприятия? Пять? Шесть?

— Все девять, Лин, — Пятый посмотрел Лину прямо в глаза. На секунду их взгляды пересеклись, а у Саши потемнело в глазах и в ушах появился слабый звон.

— А ну прекратите! — выкрикнула Айкис. Саша увидел, что губы её задрожали, лицо осунулось. — Всё видел, да? Я спрашиваю — всё?!

— Всё, — Пятый опустил голову. — Прости, Айк... я не хотел про это рассказывать. Она... это не ты. Совсем не ты. Ты несоизмеримо...

— Умнее? — закончила за него Айкис с жалкой, вымученной улыбкой. — Ну и что?.. Ум и душа — разные вещи, согласись. Душа не знает, что такое...

— Айк, не надо, — попросил Лин.

— Нет, надо! У меня никогда не было этого дара — любить по-настоящему, самозабвенно, до боли. Никогда! А у неё он есть, этот дар...

— Она называет его своим проклятьем, — тихо ответил Пятый. — Страшненькая девочка, вечно сутулая, плохо одетая, мягко говоря, не умная... Вас роднит только одно, Айк. У неё — твои глаза. И всё. Ничего более.

— Ты скажи ещё, что ты с ней говорил, — убито сказала Айкис. Смотреть на неё было жалко, казалось, что она вот-вот заплачет.

— Один раз, — ответил Пятый. Лин покрутил пальцем у виска. Айкис уронила голову на руки, закрыла лицо ладонями. Саша переводил взгляд с одного на другого, ничего не понимая. — Я позже объясню тебе, Саша, — пообещал Пятый. — А пока доскажу Айк то, что знаю. Её ещё раз прокляли, Айк. Почти все те из двадцати шести, кого она сумела отыскать. Её несколько раз пытались убить... но пока никто не сумел. И то ладно. А она... эта дурочка бродит по миру и ищет... ищет тех, кого ещё не нашла. Старается вспомнить имена, рассказать им о том, что было с ними. Для чего — не знает сама. Своих она чувствует, как — понять не может. Пожалуй, это всё. Прости, Айк. Я не думал, что это всплывёт так быстро.

— Да... сказал бы хоть, чем это всё закончится?.. И когда?..

— Я часто спрашивал об этом. Спрашивал в никуда — когда это всё кончится. Знаешь, когда тащишь ящик через зал, а тебя в это время стегают по ногам, по-хитрому — под коленку, чтобы нога подогнулась, чтобы ты упал... поневоле начнёшь задавать глупые вопросы. Я не знаю, Айк. Я не Сихес. Прости. Вернее, я и сам до сих пор их задаю. Мне по сей день хочется узнать — чем и когда все это кончится...

— Хорошо, — тихо откликнулась Айкис. — Я не стану спрашивать... тебя, Дзеди. Но если встречу Сихес, то — не обессудь. Спрошу.

— Тебе никто не ответит.

— Если бы ты знал, какая это мука... — прошептала Айкис. — Если бы ты только знал...

— Я-то как раз знаю, — ещё тише ответил Дзеди. — Уж поверь мне, Айк, я-то знаю. Как это — не ведать, что с тобой будет через минуту, ждать только боли, ни на что не надеется. И, поверь, я не хотел, чтобы тебя наказали... так.

— Всё, Дзеди, хватит! — Лин резко поднялся, вслед за ним встала и Айкис. — Вы пока что посидите тут, Саша, а мы пойдём встретим... Только что пришёл вызов, они скоро будут, а комнаты ещё не готовы. Вернее, пойду я, а Лин пойдёт спать.

— Спать так спать, — покладисто согласился Лин. Кивнул Пятому и вышел через стену.

— Саша, позвольте вас на секунду, — попросила Айкис. Саша поднялся и последовал за ней. Вышли в коридор, отошли на порядочное расстояние от квартиры Дзеди. Несколько секунд она стояла молча, потом заговорила.

— Саша, я хотела вас попросить, побудьте с ним, пока я помогу вашим друзьям разобраться с комнатами, — сказала она. — Ладно? — в её голосе послышались умоляющие нотки.

— Если вы просите... но зачем? — удивился Саша.

— Так положено. А у меня все люди заняты, — ответила Айкис, а Саша вдруг сообразил, что она врёт.

— Просто он никого из ваших людей не станет даже слушать, — сказал он. — Так? Или я ошибаюсь?

— Чистая правда, — ответила Айкис. — Просто пошлёт куда подальше — и всё. Так и есть. Он и меня не слушает... он спать не ляжет, сядет читать. А вас — просто постесняется... как мне кажется.

— Может быть... ладно, я побуду там... Но вы тоже поймите — Марьяна волнуется. Я не имею права её подводить. Морального права.

— Только один час, и вас сменю. Или не я, Рдес... это не важно. Я тогда пойду?

— Хорошо, — пожал плечами Саша. Айкис, казалось, только того и ждала — её как ветром сдуло. Саша вернулся в комнату Пятого.

Тот за это время успел убрать со стола, подвинул кресла к стенам и снова сел так, как сидел тогда, когда они только пришли — откинувшись на спинку и прикрыв глаза. Только книги на коленях не хватало.

— Саш, что это значит? — спросил он, когда Саша вошёл.

— Айкис попросила, — ответил Саша.

— И что с того? Можно было и отказаться. Я бы не обиделся, — усмехнулся Пятый. — А, впрочем, всё равно... садись, будем ждать. Хочешь — возьми чего-нибудь почитай.

— А спать ты не собираешься?

Пятый в ответ тихо засмеялся.

— Если хочешь, могу для очистки твоей совести закрыть глаза, — ответил он. — Только вряд ли это поможет. Саша, ты когда-нибудь уставал так, чтобы... чтобы уже не хотелось спать, есть, говорить? Бывало?

— Всего несколько раз в жизни, — честно признался Саша.

— Тогда представь себе, что ты вот так устал, присел отдохнуть... не спать, ни в коем разе, а к тебе полезут друзья и родственники... может, и одного хватит, кстати... с предложением срочно прочитать, например, заметку в газете про то, что масло подорожало. Представил?

— Понимаю. Я не буду больше приставать с расспросами. Просто столько всего навалилось...

— Я бы не привёз вас всех сюда, если бы для вас это было неважно. Я всё расскажу. Но завтра. Или послезавтра... если сегодня отпустит, и я усну. Ладно?

— Да о чём речь... Прости, а можно что-нибудь почитать? Или посмотреть, — поинтересовался Саша, подойдя к стеллажу. — А почему все обложки белые? Это что — библиотека одинаковых книг?

— Нет, — ответил Пятый. — Возьми любую. Открыл?

— Ой, мама... это что ещё за каракули такие?! — изумлению Саши не было предела. Страницу, казалось, заполняли сплошные пересекающиеся друг с другом линии, в расположении которых не было, на первый взгляд, никакой системы. — Что это такое?

— А чёрт его знает... — вяло сказал Пятый. — Дай посмотреть... понятно. Это сборник... тут ты и без выпитого пол-литра не разберёшься.

— А что это за... как ты сказал?

— Да... мир такой есть. Лин их уродами называет. Кстати, из отрицательных, а вот искусство... Вообще-то у них нет такого понятия — книга, у них литература чисто ассоциативная. Всё вместе — и книга, и картина, и скульптура... этакое смешанное произведение. Я просто для себя кое-что вычленил, что понятнее. Для коллекции.

— Ты их что — собираешь? — сил удивляться уже не было.

— Можно и так сказать, — Пятый вновь прикрыл глаза, опустился на спинку. Спинка пошла вниз, подлокотники кресла куда-то втянулись, оно немного расширилось... это было уже не кресло, а какая-то помесь кресла и кровати. — Хотя это спорно — кто ещё кого коллекционирует...

— Ты там был?

— Был. Не только там. Сколько книг — столько миров.

— Тут несколько сотен, — Саша посмотрел на стеллаж внимательнее. — Или...

— Несколько тысяч, тут только последние... Ты хоть что-то понял из того, что говорила Айк?

— Честно сказать, нет, — Саша устало опустился в свободное кресло, подпёр голову рукой. — У неё что — дочь у нас, на Земле?

— Если бы. У неё на Земле — она сама. Их так наказали... располовинили души, и... я утрирую, но суть сводится именно к этому. Неужели и когда-нибудь стану Сихес и смогу поступить так?.. — жалобно спросил он. — Я не хочу, правда.

— Это обязательно — так жить? — прищурился Саша. — Или нет?

— Я просто не умею ничего другого. И не сумею никогда. Я знаю. Кто мог подумать!.. Два дурака, козла отпущения, двое полукровок, которым даже в праве иметь детей было отказано — теперь Сефес. Женщина, которую тут и поныне называют Реиной Айкис, Королевой Айкис — стукнута мордой об стол так, что уже никогда не станет прежней. Странно видеть, что мир изменился, но ещё более невероятно то, что он, оказывается, менялся с твоим участием. Айк говорит, что её наказали... а может, не её? Может, нас с Лином?.. — он говорил тихо, но в голосе его звучала ярость и горечь. — Вот такие вот мы уроды, Саша. Небось не рад, что познакомился? — Пятый в изнеможении откинулся на подушку.

— Я пока что не разобрался, — осторожно подбирая слова, заметил Саша. — Сложно понять что-либо за неполный день... Слушай, мне кажется, или ты на самом деле неважно...

— О, Господи... терминал. Опять. И опять на русском. Ему. С полной расшифровкой. А мне одеяло... и убрать свет. Да не весь! Ну что за дурацкая система, — пожаловался он. — Тупость какая — убеждать комнату в том, что нужно три лампочки, а не шесть или девять...

— Это когда вы летаете?

— Мы не летаем. Знаешь, ёж — птица гордая, пока не пнёшь — не полетит. Мы на месте стоим. Иногда мы это место меняем. И всё. А летать... патрули летают, завтра познакомлю с местным. Что-то вроде вашей милиции.

— Интересно, есть где-нибудь планеты без ментов? — в пространство поинтересовался Саша.

— Может, и есть. Но я пока не встречал... ну, что интересного ты там вычитал? — Пятый приподнялся на локтях, бросил взгляд на полупрозрачный лист, который парил перед Сашей в воздухе. — А что это там такое малиновое?

— Это рекомендации. Ты дуба дать не боишься? — Саша ещё раз посмотрел на терминал, потом — вопрошающе — на Пятого. — Я, конечно, понимаю, но...

— Я — дуба?! Да что там такое написано?! — Пятый встал, подошёл к Саше и несколько секунд молча разглядывал терминал. Покачал головой, ткнул во что-то пальцем. Малиновая полоска стала немногим уже — и всё. — Да, дела.

— И что прикажешь делать? — спросил Саша.

— Давай так договоримся. Если я и впрямь... даже говорить неохота... просто позови Айк. Скажи так — детектор, поиск, Айкис, вызов. Дальше она сама разберётся... или сбить настройку, что ли? Справишься, программист?

— Извини, не буду и пробовать, — отрицательно покачал головой Саша. — А вообще по тебе не скажешь, что плохо. Хотя то, что ты водку пил — видно.

— А вот по тебе не скажешь, что ты пил, — усмехнулся Пятый. Он снова лёг на своё кресло. — Да, Саша. Мы с рыжим — две ходячие развалины... Вот только завтра утром у тебя будет похмелье, а у нас — нет. Потому, что вы — люди, а мы... Мы восстанавливаемся втрое быстрее. А пока потерплю, мне не привыкать. Эх, заснуть бы...

— А ты попробуй. Если хочешь, я могу уйти.

— Нельзя. Считается, что мы потенциально опасны в момент расхождения со схемой. Что нас положено контролировать. Но если рассудить здраво — много ты наконтролируешь? Что ты вообще можешь увидеть?

— Я вижу только то, что Айкис сказала тебе лечь, а ты треплешься со мной. И более ничего, — ответил Саша. — Давай помолчим хоть немного.

— Хорошо, — согласился Пятый неожиданно легко. Саша понял, что он всё же опьянел... и не меньше, чем сам Саша, но... — давай... чёрт возьми... давай помолчим... о том, что я помню... — он судорожно вздохнул, дёрнулся. — О том, почему я не могу спать!.. о том...

— Если надо, позовёшь, — жестко сказал Саша. Он отошёл к стеллажу и стал методично перебирать "книги". Он понял, что хочет найти... и что он непременно это найдёт. Что это должно быть. Просто знал. Пятый отвернулся к стене, набросил на себя одеяло, смолк. Да уж... сумасшедший. Психопат. С персональной летающей тарелкой. Это надо иметь особое везение, чтобы так нарваться. Фантастическое. Нереальное. "Как же это он нас сюда довёз? — изумлённо думал Саша, перебирая книги. — Маразм, но если судить по этой летающей хреновине с буквами, нас сюда притащил живой труп. И что этот труп, между прочим, нам добра желал, не иначе. Хоть и психопат, нас со Стасом выручил... мы бы погибли... а он это знал. И помог. Как сумел. За это спасибо..."

— Терминал, — шепотом приказал он. — На русском.

* * *

Когда пришла Айкис, в комнате было почти совсем темно. Саша, расположившийся в кресле с книжкой на коленях, встал ей навстречу и еле слышно сказал, показав на Пятого:

— Пойдёмте отсюда.

— Как у тебя получилось? Уговорил? Или он сам?

— У нас есть поговорка — долг платежом красен, — ответил Саша. — Скорее всего, случайно поучилось. Где Марьяна?

— Тебя дожидается. Спасибо, Саша.

— Всё хорошо, что хорошо кончается. Слава Богу... Скажите, Айкис, а у вас что — шизофрению не лечат?

— Лечат, — усмехнулась та. — Только тут уже поздно. При всём желании ничего не получится. Да и не шизофрения это, а другое... хотя компонент, как таковой, тоже присутствует.

— Вы не боитесь? — полюбопытствовал Саша. — А то, неровен час...

— Да нет, что вы. Сами увидите утром, что всё будет нормально. Это так... срыв, вероятно. Вы зря испугались.

— Я-то не испугался, но всё-таки он вёл себя совершенно неадекватно. Понимаете?

— Саша, если бы вы могли себе хоть частично представить, что они пережили — вы бы не стали так говорить. Дело даже не в страданиях — в ваших концентрационных лагерях люди терпели, возможно, и нечто худшее — а в мере ответственности. Они стали Сефес, кстати, не только совершенно не желая этого, но и являясь противниками самой идеи. Ведь Сефес — это прежде всего право вмешиваться. Это даже не власть — это выше власти. Выше морали. Понимаете?

— Не всё, — признался Саша. — Вероятно, какую-то часть. Когда они рассказывали — было ощущение, что понимаю, но... у нас есть хороший анекдот, в котором слепой спрашивает, как выглядит молоко. Ему честно пытаются объяснить, но сами подумайте, что из этого может выйти? Чтобы увидеть молоко, нужно для начала прозреть. Я не могу понять, какой доктрины мирового устройства вы придерживаетесь, какими понятиями оперируете, какие точки соприкосновения мы можем найти для того, чтобы понять друг друга.

— Ты хорошо говоришь, — печально улыбнулась Айкис. Кивнула каким-то своим мыслям, а потом добавила: — Всё правильно. Но представь — ты взрослый, умный человек, спокойный, уравновешенный. У тебя всё в порядке. Тебя фактически пригласили в гости, тебе всё объясняют, помогают тебе. А они? Что чувствовали пятеро мальчишек, старшему из которых было двадцать, а младшему — пятнадцать, попав туда, к вам, на Землю? Попав внезапно, не по своей воле... по моей, Саша. Я взяла на себя право казнить и миловать... и что из этого вышло? Горе, страшное горе... для всех. То, что имею сейчас я — лишь малая толика того, что они перенесли. Я расскажу потом подробнее, если ты захочешь. Про это можно прочитать. Никто из этой информации тайны не делает... да и смысла в этом нет. Пожалуйста, всё на виду. Но это — про меня. А про них... Кто-то что-то писал о Дзеди и Лине, кто-то пытался понять то, что понять не возможно, логика пасует перед жестокостью — и моей, и других... у него дома лежит книга, обычная книга, на бумаге. Попроси, может даст. Хотя я её, признаться, ни разу не видела. С меня довольно того, что рассказали они. И хватит.

— Так что же там такое было? — с недоумением спросил Саша. — Я, конечно, видел все эти шрамы... не сомневаюсь, что вы смогли бы их убрать за несколько минут? Или нет?

— Конечно, смогла бы, — согласилась Айкис. Присела — из стены выскользнула гладкая тонкая пластинка — скамеечка. — Вот только хозяева этого добра с ним расставаться не желают ни за что. Они вообще с медиками не общаются. Даже на Орине. А там это — правило. Лин как-то сказал — сколько проживём, столько проживём. И нечего делать из нас ходячую трагедию. Так что сегодняшний дублер и ваше присутствие — редкая удача. Драться бы он со мной не стал, а вот ушёл бы сразу. Это точно.

— Айкис, ещё пара-тройка вопросов. Первый — надолго ли это всё?

— Дней десять. По вашей Земле есть какое-то решение, а они хотят его опротестовать. В принципе, ничего криминального, это обычная практика. Потом... что же Лин такое говорил?.. А, общая ситуация!.. По сектору. Это уже сложнее, масштабы другие, да ещё сколько народу может быть на сектор завязано... я так думаю, что и до Сихес они собираются дойти. Им разрешено — и не такое могут. А последнее... вот это меня сильно настораживает. Кинстрей — это не вкусно. Совсем. А наши по-моему, хотят поговорить и с теми тоже. Этого я бы делать не стала. И не в масштабах дело.

— А что такое Кинстрей? — Саша вспомнил Женькин шрифт, насторожился.

— Формация... в принципе, ничего плохого я о них сказать не могу... кроме того, что именно их представители руководили тогда проектом, с которым вы так старались разобраться, именно они... чёрт, Саша, это тяжко! Именно из-за них ты сейчас называешь Дзеди шизофреником, и задаёшь глупые вопросы. И именно им Лин и Дзеди очень ловко подложили свинью в восемьдесят шестом году... если это можно так сказать. Отчаяние — это немалая сила.

— Это не опасно?

— Нет, для Сефес не опасно. Для них, по-моему, вообще ничего не опасно.

— Здорово. Хотел бы я пожить хоть немного, чувствуя себя защищённым. Это так редко бывает, — улыбнулся Саша.

— Верно. Но всё же лучше жить своей судьбой, чем стать Сефес. Я пойду, посижу там. Рдес попросил. Сказал, что придёт, но позже.

— Вот кого я совсем не понимаю, — Саша присел рядом с Айкис. — Мне показалось, что они вообще не заинтересованы ни в чём. Говорили, словно по инерции, да к тому же о том, чего я, к примеру, не понял.

— Ой, Саша... знал бы ты, сколько им лет. Они очень старые, и вообще, то, что они с нами говорили — это ненормально. Это нонсенс. Ты знаешь, что все Сефес друг с другом фактически совсем не говорят?

— Откуда я могу всё это знать? — в пространство вопросил Саша. Айкис усмехнулась. — Я парень простой, деревенский, понимаете? Вот, приехал к вам из своего захолустья, а тут — на тебе! Прямо космическая опера какая-то. Сефес и катера, джипы и сотовые телефоны, психопаты и серийные убийцы. Не знаю, как остальные, а я немного ошалел, признаться.

— Слушай, вот если бы тебя попросили рассказать о том, как вы там живёте, ты с чего бы начал?

— Черт его знает... По порядку. Как общество устроено.

— А от чего зависит устройство общества, Саша? Не от истории ли? Понимаешь, наши пути — Окиста и Земли — разделились две тысячи лет назад. Мы — земляне... то есть, не мы, а наши предки. Кстати, к вам мы приезжаем, большая часть из нас систематически бывает на Земле... Во время учёбы любой курс включает серию... лекций, по истории. По вашей, между прочим. Я не уверенна, что вы знаете столько же языков, сколько знаю я, а ведь я экспертом не считаюсь. Восемнадцать ваших языков. Половину — столь же хорошо, как русский, остальные похуже. Но всё же наша жизнь очень сильно разнится, поэтому я сейчас даже не буду отнимать ваше время на рассказ. Скажу только, что те ребята, когда попали к вам, знали русский так себе, историю учить, ещё дома, кстати, не желали, но тем не менее объясняться свободно смогли уже через неделю...

— В чем же главное отличие, Айкис? Не в том ли, что вы имеете доступ к чужой технологии, не имея, кстати, права её использовать в полной мере, довольствуясь тем, что вам дают ваши... хозяева?

— Правильно истолковал какую-то фразу, — тихо сказала Айкис.

— Лин сказал: "Они стали поставлять Дому трансформирующийся вариант", — подсказал Саша. — Из этого вывод, что...

— А никто и не претендует. Напротив. Только не мы виноваты в том, что две тысячи лет назад группа альтруистов Рауф решила "помочь" Земле. Через эту стадию проходит любой мир, достигший уровня выше среднего. Так хочется быть добрыми, чёрт возьми!.. Вас это тоже ждёт. Когда вы поймёте, как устроено всё вокруг, поймёте, к какому циклу вы относитесь сами, выстроите свою первую параллель, поймёте, что вы не одни, что есть те, кто слабее вас... и те, кто сильнее, когда к вам придёт система Сефес, когда вы примите первый ополоумевший экипаж, когда поймёте, что это — чужие, когда... чёрт возьми, когда вы разберётесь — вам очень захочется быть добрыми. Потом это пройдёт. Но отголоски вашей доброты будут идти за вами очень долго. Так и мы идём за Рауф. Почти совсем забытые слуги... которые перестали быть слугами. Но и друзьями не стали. Так... знаете, у вас так собаки при автостоянках живут. Их подкармливают, не дают перегрызться между собой, но... их не любят и не заботятся о них. Не по тому, что они не нужны, а потому, что так не принято. А теперь постарайтесь понять Лина и Пятого. Когда они тут появились, они были такими же отверженными, как и мы все, но — отверженными в кубе. В третьей степени. У нас тут... как бы это так сказать... очень большую роль играют семьи, кланы. Если ты, к примеру, копт, то жениться и выйти замуж можешь только в своём клане. Японцев мало, и что там у них твориться — только их Богу и ведомо. Есть более поздние кланы, они... впрочем, не важно. Важно то, что если ты часть клана — тот поможет. А если нет...

— Кто они такие, Айкис? — спросил Саша. — Они не люди, это я уже понял, но откуда они?

— Отсюда, Саша. Лин и Пятый — это помесь Рауф и Земли. Совмещенный геном. Полукровки. Дворняжки с автостоянки... Не самый удачный вариант. Моё творение. Айк тоже хотела быть доброй, — она задумалась. — Попробовала. И сделала. До сих пор жалею.

— О чём? — не понял Саша. — Это, наверное, сложно...

— Совместить не сложно, воспроизвести тоже... технически. Но вот потом довести до работоспособного состояния... Если бы у них только глаза такие были — это было бы хорошо. А что прикажешь с двумя сердцами делать? А лишними костями? Или с недостающими? Воспроизведение — шесть месяцев, обучение и доводка — год. Знаешь, их тогда никто не жалел, — сказала Айкис задумчиво. — А надо было бы. Это даже не рождение, это хуже. Вот тебя не было — и вдруг ты есть. И превосходно знаешь, что раньше... словом, все превосходно обходились. И вот ты, уже фактически взрослый человек, сталкиваешься сразу с кучей проблем — начиная от простейшей адаптации, заканчивая тем, что за спиной у тебя — только власти, а что такое наши власти в сравнении с силой кланов? Смех один. Это, конечно, жестоко было... но они адаптировались. Сумели. Ведь, в принципе, у нас неплохо. Если разобраться.

— Айкис, а что вы со вторым сердцем сделали?

— Как — что? Ничего. Так и живут, с двумя... Саша, не в этом дело... хотя и в этом тоже. Они почувствовали себя не только слугами без господ, но и, одновременно с этим, брошенными на произвол щенками. Даже не щенками, а котами в собачьей стае. Потом это прошло... и хорошо. Люди перестали на них косо смотреть, привыкли. Они учились, позже получили места в моей лаборатории. Всё было ничего... но всё равно осадок прежнего оставался. Не такие. Чужие.

— А по-моему... — начал Саша, но Айкис его остановила:

— Да они в большей степени люди, чем все мы, вместе взятые! И ни при чём тут второе сердце, лишний шов на черепе и вертикальные зрачки! Ни при чём! Это они, а не мы, увидев, что вашему миру скоро придут кранты, решили остановить процесс, не имея на это ни права, ни сил! И сумели это сделать. Двое мальчишек, дворняжек, полукровок... да они обычные русские дураки, пример тому — идиотство со схемой. Из-за чего он это сделал? Честь, справедливость, равновесие? Хрен с два! Любит он вашу землю, причём сильно. И боится за неё. Помочь вам хочет. Кретин. Вас вот привёз. Вы бы там у себя долго не прожили, и он это понял. Он добрый. Но только он сам в этом не признается. Так проще... То есть он считает, что ему проще. Может, он и прав.

— По-моему, не правы все, — сказал Саша. — Это абсурдно звучит — слуги, господа, какие-то силы... Даже любовь. Вы сказали, что они что-то такое там у нас сделали. Что?

— Что?.. вошли в резонанс с вашим эгрегором, замкнули на себя контур, а потом... Хотели поступить сообразно своей тогдашней логике и возможностям — покончить с собой и тем самым разрушить эгрегор.

— Это действительно могло сработать? — Саша понял не до конца, но решил уточнить позже.

— Могло. На время. И, кстати, сработало, но не так, как они планировали, и не до конца. Цепь восстановилась. Не сразу, конечно. Был огромный скандал — ведь ваша планетарная система находится под контролем какого-то экипажа. Кстати, экипаж отнюдь не Рауф, чей-то ещё. Прямое воздействие, выброс, катаклизмы... словом, тихий ужас. Было разбирательство, предложения. Мы про это не знали, конечно, а потом... потом пришли двое Сихес и увезли их с собой. Учиться. И это оказалось правильным решением. По сути дела, от них прежних к тому моменту уже ничего не осталось.

— Мне сложно разобраться во всём, что вы говорили, поэтому я спрошу кое-что, если вы не возражаете. Во-первых, вы сказали о полукровках. О совмещённом геноме. Откуда вообще берутся материалы для подобных опытов?

— Меня это не касается, да и не спрашивает никто — просто не принято. Вы же не выясняете, какая именно корова дала молоко, которое вы пьёте?

— Предположим. Дальше. Что собой представляет эгрегор в вашей трактовке?

— То же, что и вашей. Энергетическое отражение социума, его ментальную оболочку.

— А если его уничтожить?

— Да невозможно его уничтожить хотя бы по той простой причине, что местный демиург этого не допустит. Это первое. А второе — это то, что он сам себя восстановит в полном объёме. Эгрегор можно уничтожить только вместе с социумом... но этого почти никто не делает.

— То есть они тогда хотели сделать то, что в принципе невозможно?

— Конечно! И мало того, они... они тогда понятия об этом не имели. По их словам, ваш мир их сначала напугал, сильно напугал... а потом они его полюбили. И очень захотели как-то помочь. Снять чужое воздействие. Да и ваших "гостей" они испугались тогда.

— Каких гостей? — опешил Саша.

— Как это — каких? Вы же содержите базовый лагерь Кинстрей, уже больше ста ваших лет. Вас замедлили раз в пять относительно реального времени, это часто проделывают формации, пользующиеся смешанной энергетикой. Вы очень хорошо на них работаете, им почти что и вмешиваться не надо. А вы не знали? Разве вам до сих пор никто ничего не объяснил?..

— Нет, про такое я слышу первый раз, — признался Саша. — Это что же — у нас там захватчики, что ли? Так?

— Не совсем. Вас бы не выбрали, будь вы, скажем, такими же интровертами, как нынешний Рауф. Вы сами... прости, что я повторяю Дзеди, но это на самом деле так. Вы сами притянули их — как расу, которую позже можно будет сделать хорошим крепким союзником. С вами никто не хочет воевать, часть ваших достижений, часть открытий — дело Кинстрей. Я не хочу сказать, что это плохо, но... меня это коробит.

— Почему?

— Я не люблю наглецов. Но ещё больше я не люблю, когда кто-то что-то делает исподтишка. А Кинстрей... для них это самый привычный вариант. У вас там сейчас сидит, самое большее, полтора десятка представителей. Но наворотить успели так, как будто их сто. Или больше.

— А почему те же Сефес не вмешались? — спросил Саша. — Насколько я понимаю, они там для этого и есть.

— Неправильно. Не для этого. А вмешиваться... вот наши и решили — вмешаться. Во время отпуска. Кинстрей вам дал кое-то, чего не имел права давать — открыл дорогу для... сейчас, я постараюсь перевести... нечто типа грязных энергетических субстанций. Ваша стена — тому примером. Это они имеют право опротестовать. Посмотрим, может у них что и получится.

Айкис встала, потянулась. Саша поднялся за нею следом.

— Вызывают, — Айкис подняла руку. — Подожди, Саша... Рдес, спасибо, я сейчас подойду.

— Айкис, что там происходит? — спросил Саша без обиняков. — Мне как-то не хочется оставаться без столь рьяных защитников.

— Догадливый. Иди к Марьяне, доложись, а потом можешь вернуться, если хочешь. По-моему, ты на него действуешь, как снотворное.

— А что делает Лин? — спросил Саша осторожно.

— Скорее всего пьёт вместе с учителем. Могу спросить, если хочешь. А может, и не пьёт. Не знаю.

— Хорошо, я сейчас вернусь.

* * *

Саша и впрямь вернулся в квартиру к Пятому быстро — уставшая Марьяна попросила оставить "дележку впечатлениями" на утро. Им отвели огромную по земным меркам комнату со всеми мыслимыми и немыслимыми удобствами — от ванны с небольшой бассейн размером, до трансформирующихся стен. Впрочем, осматривать комнату решили завтра, Марьяна легла спать, а Саша, не смотря на усталость, пошёл обратно.

В комнате у Пятого было по-прежнему почти совсем темно. Рдес и Пятый сидели друг напротив друга на креслах, причем у Пятого на лице читалось возмущение, Айкис что-то делала с темно-фиолетовой пластиной, лежавшей на столе.

— Ну как тут? — спросил Саша, входя.

— Да в принципе всё в порядке, — пожала плечами Айкис. — Насколько это возможно.

— Айк, спасибо, — тихо проговорил Рдес. — Ты знаешь, как я отношусь к этой паре, и к Дзеди в особенности.

— Так, как будто это твоя первая и последняя пара. Ты останешься?

— Конечно, — Рдес кивнул, встал и улыбнулся Саше. — По-моему, мой ученик повёл себя с вами некорректно, — заметил он. — Извините.

— По-моему, ваш ученик чуть не отдал Богу душу, — жестко сказал Саша. — Я не такой дурак, как может показаться...

— Конечно, нет, — заверил его Рдес. — А душу... мы гораздо крепче, чем кажется, да и находимся в... подходящем моменте...

— Месте, — поправил Пятый. — Месте, Рдес. Загоняли они тебя, Саша...

— Дзеди!.. Да скажите же ему кто-нибудь, чтобы он хоть раз в жизни услышал то, что ему учитель сказал! — воскликнул Рдес.

— Я это ещё давно говорила. Пятый, не трепи мне нервы, ложись. На тебе не только лица нет, но и...

— Хорошо. Я сейчас, наверное, лягу, — Пятый встал с кресла и подошел к окну. — Может быть.

— Не совсем правильно — так спать. Стоя у окна, — усмехнулась Айкис.

— Саша, у вас есть кто-то, кто вас так же доводит до белого каления? — спросил Пятый.

— Есть. Мама. Но она ведь не со зла это делает, а только потому, что она меня любит, — ответил Саша. Он понял, наконец, что тут происходит. И ему нестерпимо захотелось уйти — он знал, что потом будет помнить то, что видел... А этого ему не хочется. Да и зачем?.. Для чего?.. Чтобы понять, что эти Сефес — самые что ни на есть обычные люди, что им тоже бывает плохо, что они тоже могут напиться?.. Саша понял, что видел перед собой двух разных людей — один не позволил ему и Стасу погибнуть, а другой просто из упрямства сейчас спорил с теми, кому была небезразлична его судьба. Даже не из упрямства — это, скорее всего, была такая игра — кто кого. Пока что побеждал Пятый.

— Айк, может вы все пойдёте по домам? — ехидно спросил Пятый. — А то я как-то устал.

— Ты опять будешь морочить нам всем головы, и сядешь читать. А потом тебе станет плохо. Опять. Ну сколько можно?

— Хорошо, я не буду... да хорошо же, я ложусь! Ладно, — он вздохнул, сел в кресло. — Я только одного не пойму — для кого и ради какого праздника устроен этот цирк?..

— Ты о чём? — не поняла Айкис. — Какой цирк?

— И что это такое? — спросил Рдес.

— Это когда куча народу... — начал Пятый, но тут вмешался Саша:

— Я понимаю, что это бестактно, но пора спать. Согласны? Отлично. Айкис, я тогда тут ещё немного побуду, хочу выяснить кое-что... вы не возражаете?

— Пожалуйста, выясняйте, — кивнула Айкис. — Пойдёмте, Рдес...

Они вышли. Саша сел в кресло у стены и, опустив голову на руки, в пространство поинтересовался:

— Зачем?

— Как это — зачем? — пожал плечами Пятый. — Им это надо. Для того, чтобы они почувствовали, что они нужны. Чтобы Айк смогла убедиться, что её существование не лишено смысла... в отношении меня, разумеется. Чтобы Рдес продолжал считать себя учителем, который любит своего ученика... и ученик понимает это. Так, для очистки их совести.

— А тебе это...

— Мне ничего не нужно, — безразлично отозвался Пятый. — Уже очень давно.

— И никто? — спросил Саша.

— Разве что Лин, — подумав, ответил Пятый. — Но только потому, что мы неделимы. Мы по сути — одно и то же. Две половинки одного целого.

— А ты вообще что-то чувствуешь? — спросил Саша с ужасом в голосе.

— Почти ничего, — Пятый вытащил из какого-то тайничка сигареты, протянул Саше, потом закурил сам. — Зачем мне это?

— А что тебе... самому... не знаю, как сказать... вообще нужно?

— Ничего, — ответил Пятый. — Может быть, посмотреть на третье предприятие... иногда. Знаешь, это место привлекательно для меня только потому, что я оставил там свою душу. Слишком долго мучались мы с ней там... и, когда я оттуда вырвался — то понял, что души у меня просто не осталось. Сгорела, пропала, сгинула... как дым. Лин прав — я действительно жил там во время отпуска. Может, это было зря. Не знаю.

— Но что ты там делал?

— Ничего. Просто ставил катер неподалёку и смотрел. Смотрел, как разрушаются стены, как трава прорастает сквозь асфальт, как молодые деревья ищут себе место для того, чтобы вырасти там, где пролилась моя кровь когда-то... Это может показаться странным, но... фактически, я именно этим жив. Ничем другим. М-да, Саша, ты теперь знаешь обо мне непозволительно много. Я, пожалуй, и сам этого всего не знал...

— Прости, что я спросил, — Саша решительно поднялся. — Я пойду, не возражаешь?

— Останься, — неожиданно попросил Пятый. — Давай ещё посидим. Я слишком долго не видел людей, я отвык... почти как там... смешно. Знаешь, я так долго учился смеяться заново, — вдруг сказал он. — Интересно, получается или нет? Как считаешь?

— Иногда — да. Но чаще... — Саша замялся, подыскивая нужное слово.

— Да, врать я умею плохо, — самокритично признался Пятый. — Может, попробовать полежать?

— Попробуй. Уйти?

— Как хочешь, — Пятый лёг поверх одеяла, положил руку под голову. Минуты три прошло в молчании, затем Пятый сказал: — Саша, позови Айк. И иди. Я сам виноват, довыпендривался.

— А в чём дело?

— В том, что расходиться со схемой надо по правилам, а не через то место, на котором сидят. Я не тяну, мне не справиться...

— Я могу помочь чем-то?

— Маловероятно. Разве что попробуй сказать что-то хорошее... Умеешь?

— Я не понимаю, о чём ты, — признался Саша. Он действительно ничего теперь не понимал. Совсем ничего.

— Просто так... что в голову придёт...

— Не знаю, что можно...

Лин появился неожиданно, Саша даже не понял, откуда он вошёл — то ли появился из стены, то ли через дверь.

— Так, дружок, привет! — возвести он. — Ночь продолжается, не так ли? Быстро! Сел, входи в параллель со мной и гаси. Мне тут учителя и Айк не нужны совершенно. Тебе тоже. Поехали...

Они сели друг напротив друга. Лин поднял левую руку вверх, Пятый опустил голову, закрыл глаза и задержал дыхание. Через несколько секунд он облегчённо вздохнул и улыбнулся.

— Отпустило? — по деловому осведомился Лин. — То-то. И не фиг тут заниматься самолечением.

— Я просто хотел...

— Ты просто хотел не уравновешивать действия пары. Теперь ложись. Можешь попробовать раздеться... я не имею в виду стриптиз, я имею в виду — не спать в том, в чем ты шастал по лесу.

— Ещё чего!.. Лин, не зверствуй, ты же добрый, я знаю... Да и Саша испугаться может...

— После того, что ты Саше наговорил, он тебя к себе на пушечный выстрел не подпустит, — заметил Лин. — Правда, Саша?

— Не знаю, — ответил Саша, который страшно хотел спать. Он зевнул, потёр рукою глаза. — Я вам нужен?

— Иди, не морочь голову, — приказал Лин. — Пятый, лёг и замер, — Лин поднял глаза к потолку, на секунду пред ним высветилась панель терминала. — Замер! Я ясно выражаюсь?

— Куда яснее. Рыжий, только не надо... этого делать, пожалуйста! — Пятый неожиданно резво поднялся на ноги, но тут его словно толкнули и он снова очутился в кресле. — Ой! Эй!.. Ты, рыжая сволочь!..

— Отличненько! Другое дело! Прямо фантастика! — Лин заговорщицки подмигнул Саше. — Продолжай сидеть... а тут что? О-о-о... это что-то новое... смирно, недоумок!.. Саш, хочешь посмотреть, что жизнь с людьми делает? Иди, посмотри...

— Иди, иди, — неожиданно поддержал Лина Пятый. — Потом мы с тобой на кое-чью руку посмотрим. Вот у Лина, к примеру, не руки, а...

— А не будем говорить, что, — заключил Лин. Приподнял рукав, показал Саше длинный, от предплечья до кисти, старый шрам. — У тебя бы тоже такой был... если бы ты ещё раз решился бы сунуться под воду.

— Рыжий, отвали от человека, — попросил Пятый.

— От какого? — с интересом спросил Лин.

— Рыжий, светает уже, — умоляющим голосом сказал Пятый. — Я не знаю, как ты, а я хочу если и не поспать, то хотя бы немного помолчать. Из схемы мы вышли, всё в порядке. Ты что, совсем не устал?

— Ладно, живите, — сжалился Лин. — Дзеди, с тебя теперь причитается, ты помнишь? Смотри...

— Хорошо, — Пятый кивнул. — Простите, люди, но я уже не в состоянии с вами общаться.

— Вот и ладно, — кивнул Лин. — Ночь кончилась, свет идёт. Давно пора.

— Скажите мне только одно, — попросил Саша. — Это все правда не сон? Это все действительно было? И со мной, и с вами?.. Я себе не верю, понимаете? Ну не бывает такого...

— Бывает. Возьми, почитай. Только не сейчас, — Пятый вытащил из своего стеллажа книгу в белой обложке и протянул Саше.

— Что это такое? — спросил тот.

— А... — Лин усмехнулся. — Это сказочка про дураков. Страшная.

— Точно, — подтвердил Пятый. — Ее теперь можно читать, потому что дуракам стало все равно.

— А раньше было не все равно, — заметил Лин. — И Дзеди ее ныкал по углам. Довольно успешно, я и сам лет двадцать не знал, что сие произведение существует в природе.

— И что теперь? — Саша взял в руки книгу.

— Ничего. Прочтешь — вернешь. Только никому не давай, пожалуйста, а то дураки, конечно, эмоции подрастеряли, но стыд у них все же остался, — попросил Пятый. — Шутки шутками, но... ты спросил, не сон ли это все. Сон. Только научиться отличать сны от яви очень непросто, поверь мне.

— А в чем разница между тем и этим?.. — спросил Саша.

— Для меня — только в собственном отношении к происходящему. Если ты миришься и плывешь по течению — это сон. Если пытаешься плыть против — уже нет.

— А если ты тонешь, — вдруг сказал Лин, — это значит лишь то, что ты снова все перепутал. Кстати, во сне тоже можно превосходно утонуть. А еще в нем можно жить. Мы с другом последние сто с лишним лет только этим и занимаемся.

— Добавлю — успешно, — подтвердил Пятый. — То, что ты будешь читать, Саша, единственная настоящая явь. Все остальное сны, даже то, что происходит сейчас.

Саша провел рукой по белому переплету... и вдруг под его рукой переплет изменил цвет на облачно-серый. На обложке проступили очертания города, нарисованного тушью, далекие дома, провода и крыши... и неимоверно высокое серое небо встало над ними и заслонило собою все. "Весна, — подумал Саша отрешенно. — Это же Москва и весна, март, Господи..."

— Правильно, — едва слышно подтвердил Пятый. — Что-то ты уже понял. Не старайся понять все так, как видели мы, это... слишком... — он замялся, подбирая слова. — Слишком личное. И ради всего святого, не надо больше ездить на "третье". Ни тебе, ни остальным Хорошо?

— Хорошо, — ответил Саша. — Я обещаю.

* * *

1

61