Флэшмен в когтях

Краем глаза я заметил, что Амакава с Химари направились к автобусу. Лучше бы этому негодяю не отменять прогулку после всех моих усилий. Нарушив правила, я подъехал к ним:

— Юто, приятель, кажется у меня осталась твоя лошадь, — сказал я, выдерживая на всякий случай дистанцию, чтобы мой буцефал внезапно не превратился в техасского быка.

— Похоже нам придется вернуться с Химари в гостиницу, как видишь, у нее — конебоязнь, и было бы невежливо позволить ей ехать одной, — черт да он так и сказал 'конебоязнь', как будто о болезни вроде бешенства.

— Я мог бы позаботиться о Химари, пока вы с Куэс наслаждаетесь конной прогулкой, — фраза была двусмысленна донельзя, но Юто принял ее за чистую монету. Он обратился к девушке на японском, а я похвалил себя за предусмотрительность — планшет в моей куртке должен был решить часть трудностей перевода.

Черт побери Флэши, все не так уж плохо — пока все неспешным шагом по особенно живописному и от того длинному пути едут к манору, ты доберешься в тепле и комфорте до гостиницы, поднимешься на площадку для пикников с Химари, и за чашечкой чая насладишься как Амакава закопает себя в свою же собственную яму. А заодно... Я посмотрел в глаза Химари, и выдал самую ослепительнейшую из своих улыбок.

Мы устроились на заднем сиденье, болтая о разных пустяках. Не слишком то удобно, конечно, передавать друг-другу планшетку с переводчиком, но мало-помалу я схватывал японские слова и все меньше нуждался в электронных костылях.

Химари рассказывала мне про свою родную деревню, и я еще раз поразился насколько обычаи других народов отличны от наших настолько, что кажутся варварскими и дикарскими. С тех пор как она себя помнила, ее окружали духи. Разумеется, это — деревня Амакава и предки Химари служили его роду более пятисот лет, да и японские духи, наверное, не настолько злокозненны как обитатели холмов. Но подумать только, жить и общаться с духами — в Британии со времен Якова I это лечат тюрьмой и позорным столбом. Общее смягчение нравов изъяло вторую часть наказания из оборота, но поверьте, лучше быть убийцей, клятвопреступником и вором, чем носить такое клеймо. Достаточно сказать, что последний осужденный по этому закону жил задолго до Наполеоновских войн. Мои мысли вернулись к ужасной ночи и рассуждениям Малькольма, что Амакава — это Амакава, но dura lex sed lex. Подложив гнилушку, Алекс оставил ему выбор: разбиться, упав с лошади, или призвать своего ручного альва, и провести ближайшее время в тесном знакомстве с британской судебной системой. И то, и другое устраивало моего визави — уж не знаю, на что рассчитывал бешеный шотландец, я, честно сказать, был слишком слаб в коленках, чтобы его расспрашивать.

Автобус подъехал к гостинице и остановился на парковке, пыхнув тормозами. Я помог Химари выйти, и предложил продолжить утро чаем под стенами Олдник-манора. Она была не против, и я понадеялся, что углядел игривые нотки в изгибе ее нижней губы. Рассчитывая, что 'не против' Химари распространяется не только на совместное чаепитие, я быстро собрал снедь на кухне гостиницы, и мы пошли к лестнице на которую этой ночью я уже имел честь карабкаться.

Пока я тащил эту чертову корзину для пикников, я успел дать себе раз пять обещание начать бегать по утрам, раз десять проклясть чертового шантажиста Алекса и бессчетное число раз позавидовать Химари, которая несмотря на долгий подъем была свежа как цветок вишни.

Мы расположились друг напротив друга за столиком, скрытые от тропы широким стволом дуба. Я предусмотрительно сел лицом к мосту, чтобы иметь возможность раздавить активатор, когда Амакава проедет мимо. Несмотря на прекрасное общество, меня начала потихоньку колотить дрожь, и я, чтобы отвлечься, попытался пересказать одно из приключений моего знаменитого пра-прадеда, когда он единственный выжил из целой британской экспедиции в Афганистан. Чтобы не двигать планшетку туда-сюда я пересел рядом с Химари, и уже думал попробовать приобнять ее, когда с криком 'Талли-ху!', как будто за ним гонится тысяча чертей, мимо меня промчался Алекс. Вскочив, я увидел, что за за ним, вот уж не ожидал, отставая буквально на корпус, скакал Амакава.

Я сунул руку в карман и сжал активатор, кони уже почти достигли моста, и Амакава начал клониться в седле — тут я даже закивал головой — еще пара шагов, и он рухнет прямо в овраг.

Следующее, что я помню, чертов японец лежит придавленный мной, нога болит как тысяча чертей, и я не могу вздохнуть. Пытаюсь, но вместо этого что то хрипит в легких, и по губе течет кровь.

Бог знает, как я дотянул до госпиталя. Хьюз, сопровождавший меня в вертолете, говорил что могли и не довезти. Доктора нашли у меня проткнутое ребром легкое, сломанное бедро и ретроградную амнезию.

Как он рассказал мне, когда я отходил от наркоза, Алекс подбил Юто на гонку до замка, Хьюз не уследил, а чертов фермер, дал Юто чертово китайское седло, которое расползалось по швам еще при хьюзовом дедушке, и если бы не мой бросок, делающий честь новозеландскому регбисту, Амакава бы улетел в овраг. А так, мы свалились под копыта лошади, она пересчитала мне ребра и станцевала джигу на бедре. Честно, я не помнил, хотя и находил несколько странным такой альтруизм. Хьюз же считал меня героем. Я не возражал.

Мое спокойствие было несколько поколеблено, когда я не нашел остатков активатора в своем кармане. Впрочем, успокаивал себя я, если до сих пор мною не заинтересовались, то и волноваться не о чем. Да и догадаться о его предназначении без специальной подготовки невозможно.

* * *

Из больницы меня выписали через пару дней. Я искренне скучал, ел куриный бульон и потихоньку выздоравливал. Мы болтали с Химари по скайпу, и она несколько раз забегала проведать меня. К моему искреннему сожалению, все было исключительно целомудренно, поверьте служить Венере с таким количеством гипса на теле не смог бы и сам Казанова. Самое фривольное, что я позволил — небольшая селфи, где я касаюсь губами ее щеки. Надо сказать, что я весьма продвинулся в языке и, к искреннему восхищению Химари, мог поддерживать разговор, не заглядывая в переводчик.

Мое героическое спасение Амакава удостоилось небольшой заметки в разделе происшествий центральной прессы, и нескольких интервью в прессе местной, но было быстро забыто, смененное новыми заголовками: 'BEA Systems заключает стратегический контракт c A-корп', 'Массовое отравление в Олдник-манор, врачи опасаются за жизнь подростков', 'Наследник Малькольм-груп пройдет службу в Афганистане'. Не знаю, сколько правды было в последнем заголовке, но Алекс мне не звонил. Я искренне понадеялся, что если журналисты не соврали, то он там словит пулю себе в задницу.

И вот уж кого я не ожидал увидеть, так это Амакава. Он зашел с Химари перед отъездом, когда я возлежал на диване, водрузив ногу на пуфик и почти всерьез обдумывал переезд в Японию. Юто, в своем строгом костюме, отвесил мне церемонный поклон:

— Мистер Флэшмен, я должен извиниться, но не могли бы опознать одну вещь? — он протянул мне телефон с открытой фотографией. На меня смотрел смятый и измазанный кровью, но тем не менее вполне узнаваемый активатор гнилушки.

Я мог только глотать воздух, внезапно ставший твердым как стекло. Не сказать, чтобы Амакава схватил меня за причиндалы, но был чертовски близок к этому:

— Как?

— После того как Химари схватила вас за шкирку и, можно сказать, бросила мне на выручку, она полюбопытствовала, что именно вы мяли в кармане. В некотором смысле пошла на поводу у природы. На тот момент, нам показалось, что в ваших интересах будет не везти эту вещь в госпиталь.

Я смотрел на ее прекрасное лицо, не в силах принять правду. Этого просто не может быть, я бы узнал, как я мог так ошибиться:

— Химари, она?

— Кошка-демон, мой телохранитель,— Ноихара могла бы и не демонстрировать уши и хвост, я и так понял насколько я вляпался. Чертова сучка, улыбалась и обхаживала меня. Флэши, Флэши, как же так, второй раз и одни и те же грабли.

Я даже не сомневался, что хренов Амакава сделает предложение, и отказываться мне будет не с руки. Он меня и не разочаровал:

— Одна моя родственница много слышала о вас и хотела бы познакомиться с вами и вашим уважаемым отцом поближе. Надеюсь, вы не страдаете арахнофобией? — чертов сукин сын ухмыльнулся, и мне ничего не оставалось кроме как, изобразив искреннею радость, подмигнуть в ответ.

КОНЕЦ.