Претендент, глава 1

Со смены возвращаются пленники, на входе их поджидает Главный. Тарсианин сообщает важную новость — каждое утро и вечер рабы должны швырять в меня камни. Кто откажется — составит мне кампанию. С кухни пригнали стариков, теперь у них расширенные обязанности. Женщина крестится, охает, мужчина смотрит гневно, однако не протестует. Возможно, они видели нечто подобное.

Первым поднимает камень борец. Неудивительно. Я ловлю себя на мысли, что среди гопо-троицы нет Славяна. Уж не проломил ли я ему черепушку? Впрочем, какая теперь разница. У меня есть занятие интереснее, чем размышлять о судьбе подонка.

Первый снаряд уходит в молоко, но здоровяк не останавливается на достигнутом. К нему тут же подключается долговязый, за ним Игорь. Последними берут комья грязи старики, но кидают они вяло: то промах, то недолет. Главному это не нравится, он рычит, но старики огрызаются. Говорят: доживи, мол, до наших лет, а потом размахивай руками после рабочего дня.

Главный фыркает и замолкает. Ненадолго.

— Эй, ты, мелкая. Глухая, что ли? Бери камень и бросай!

Девушка отворачивается.

— Повторяю последний раз — бросай!

В ответ едва заметное покачивание головы. Главный уходит.

Уставшие люди бросают абы как. Лишь дважды мне досталось действительно сильно — в пах и лоб. Самое веселое начнется утром, после отдыха и бодрящей слизи. Странно, почему тарсианин не предупредил народ, что убивать меня нельзя?

Что самое паршивое — даже с его уходом братья по разуму метают камни и грязь. А ведь могли бы сделать перерыв, за ними никто не смотрит. Кричу девушке, чтобы она подчинилась. Хотя бы сделала вид, как старики. Нельзя ей на дыбу, ну никак нельзя. Я-то могу потерпеть, а вот она с виду совсем слабая, хрупкая. Ручки тонкие, детские.

Дерьмо.

Главный возвращается с веревкой и повторяет процедуру. Девушка шипит и повизгивает, но старается не показывать боль и страх. Лишь когда все уходят, я замечаю на ее щеках блестящие полоски слез.

— Тебя как зовут? — стараюсь поддержать бедолагу разговором. Если отвлечься, будет не так больно.

Девушка не отвечает, тихонько всхлипывает. До меня доходит:

— Ты немая?

Короткий кивок.

Вон оно как. Мог бы и раньше догадаться. За все время я не услышал от нее ни единого слова. Я задаю односложные вопросы, она кивает или качает головой. Назвать это разговором сложно. А висеть еще трое суток.

Проходит час, Немая перестает отвечать. Понимаю, что до конца наказания она не выдержит. Голодовка и боль убьют ее хрупкое тело, а ведь она пошла на пытку ради меня. Совершенно незнакомого парня. Игорь, которого я считал товарищем по несчастью, предал за короб печенья. А Немая согласилась умереть, чтобы остаться человеком.

Я зову охрану. Великан одним рывком рвет веревку и подхватывает меня прежде, чем я упаду с приличной высоты. Прошу снять девушку, но стражник отвечает отказом и ведет на ковер к начальству. Главный удовлетворенно кивает и достает из стола две палки длиной в мой локоть. Тарсианин сообщает, что Немая будет висеть до Игоревой смерти. Для стимула, чтобы я не филонил.

Главный провожает меня в большую восьмиугольную комнату с куполообразным потолком. Она такая же серая и невзрачная как и наши камеры. Но на полу заметны прорези. Что это — слив?

Ловлю себя на мысли, что за все дни рабства ни разу не сходил по большому. Малую нужду справляю на участке — в камере никакого намека на туалет нет. Скорее всего, желе усваивается полностью, без отходов. Удобно. Однако зачем прорези в полу? Для стока крови?

В противоположной стене открывается дверь, заводят Игоря. Главный раздает нам палки и уходит. Понятно, это арена. И предателю дадут шанс искупить вину, сохранить жизнь в обмен на мою. Мало ему одного раза. Впрочем, честный бой все же лучше казни. На нее я бы мог и не решиться, а драка... Пусть будет драка.

Взвешиваю в руке палку. Слишком легкая. Пластиковая, что ли? Да уж, оружие крайне хреновое. Главный не рассчитывает на быструю победу, хочет нас помучить. Эти тарсиане хуже фашистов, честное слово.

Мы молчим, сверлим друг друга суровыми взглядами. Никто не спешит нападать. Я подхожу к центру арены и становлюсь наизготовку. Драться мне приходилось всего пару раз — и то в начальной школе. Но палка внушает доверие. Видимо, умение обращаться с ней досталось от далеких предков. Боевые искусства — сложная наука, чтобы постичь ее понадобятся годы. А палкой как-то само выходит. Инстинкт, не иначе.

Игорь сопит и дергает губой. Интересно, кого он планирует напугать? Лучше бы подошел поближе, а то так и стоит у двери. Я топаю ногой и взмахиваю палкой. Противник вздрагивает, смешно трясет салом. Такой природный доспех будет сложно пробить. Делаю себе пометку, что надо бить только в голову.

Наконец предатель отваживается шагнуть вперед. Мы идем навстречу и останавливаемся в метре друг от друга. Хотя, какой он мне друг. Мразь он, вот кто. Внезапно толстяк размахивается и бьет меня в живот. Недооценить врага — значит проиграть, а я Игоряшу явно недооценил. Даже не предположил, что этот увалень может быть таким резвым. Боль пробуждает гнев, я бью в ответ и попадаю в плечо. Игорь отшатывается и стискивает зубы. Не смертельно, однако весьма неприятно. Так тебе и надо.

Бью еще раз, целясь в висок. Противник отшатывается и тут же колет в грудь, но я успеваю отбить выпад. Еще немного и получится какая-то мушкетерская дуэль. А ведь пока мы тут пляшем, Немая висит снаружи. Новая волна ярости несет меня вперед. Я бью Игоря коленом в бок, враг охает и наклоняется, подставляя затылок. Упустить такой шанс грешно — палка с глухим щелчком опускается на голову. Предатель теряет равновесие, его водит в стороны словно пьяного. Я развиваю преимущество и бью еще раз — прямо в лоб. Что-то хрустит. Наверное, палка. Хотя на месте удара остается заметная вмятина. Игорь падает на пол и мелко трясется. Глаза закачены, на пухлых губах пена.

Я отступаю на шаг и замираю в нерешительности. Что бы я не выбрал, один человек умрет. Или Игорь, или Немая. Иного выбора мне не оставили, ситуация патовая. И я решаю спасти ту, кто не побоялся отдать за меня жизнь.

Становлюсь над бьющимся в судороге противнике и наношу один удар за другим. Держу палку двумя руками: замах — удар, замах — удар. Раньше так молотили зерно, только инструмент был немного другой. Им бы я разбил Игорю башку в один присест, а так приходится потеть. Кажется, я кричу, все как в тумане. И сквозь пелену долетает сухое "щелк-щелк-щелк", которое вскоре сменяется на "хлюп-хлюп-чвяк". Я отбрасываю палку и падаю без сил. Успеваю лишь заметить темную громаду, нависшую надо мной, и отключаюсь.