Водитель привычно включил левый поворот. Японка добросовестно заклацала релюшкой. Шайба дождался желтого сигнала и тронул автомобиль, выворачивая руль влево. За машиной взревели движками бэхи и бэтр.

Аэропорт сиял впереди заревом огней, окнами зданий и неизвестностью. Блокпост представлял собой выложенный белыми мешками из-под сахара, но наполненными песком — сарай с амбразурами, перекрытый сверху листом железа. Всё одно лучше, чем ничего. И маскировка. Вроде как охранять поставлены и до ВэПэПэ всего пара километров. Чем не идеальная база для диверсии и укрытия техники. На том Гриф и порешил.

"Хорошо, что на отшибе!" — подумал Гриф, — "Пока доедут — можно и смыться!" — нужно было срочно решать — надо делать доразведку, теряя время: или лезть напролом, сверяясь с полученным пред выездом планом коммуникаций аэродрома и отдаваясь на везение, удачу и логику командиров боевых троек.

— К машинам! Доложить о готовности! — когда каждый знает чего делать, не стоит понукать. Помогут, понавесят, пристегнут, затянут, проверят, нагрузят и хлопнут по плечу, мол, готов. Молча. Без суеты. В темноте ночи. Наощупь, — время! — торопит командир. Хоть рассвет и поздний, но до него не так уж и много осталось. А работы — выше крыши.

— Вы двое — водители. На охране машин и этих двух. Первая тройка — сушки. Вторая — вертолёты. Третья — миги двадцать девятые. Четвертая — прикрывает. Связь по таблице. Вопросы? — вроде всё учел командир, кроме одного. Укровояки пригнали все четыре Ил-76тд на взлётку днепропетровского аэропорта. Склады с авиационными боеприпасами были рядом. И сегодня было решено всем четырём илам уйти на бомбёжку мятежников-сепаратистов отсюда. Тоже, как и Гриф с его группой, "Подарок" хотели сделать для ватников к седьмому ноября. Вывалить сразу, все двести тонн груза на Донецк. На взлётном поле было светло, людно и опасно для чужаков.

— А може этих двоих — "того", командир? — предложил радикально решить проблему пленных Шайба, проведя рукой около шеи.

— Нет, не "того", пригодятся ещё, они все объездные дороги и перелески под Харьковом, как свои карманы знают.

Щелчок в ухе сообщил, что прикрытие нашло дыру в ограждении и готово обеспечить огневую поддержку. Дошли без происшествий. Место было добротное — угол обзора восхитительный, освещение бетонки — хоть целуй ВэСэУ в задницу за подсветку цели.

— Командир, смотри, это не "наши" четыре ила сбоку, на тех стоянке?

— Где!?

— Вон, на противоположном краю поля у ангаров, возле сушек, — Гриф влип в ночник глазами. О такой удаче можно было только мечтать. Но и охраны у самолётов было значительно больше. Суетились техники, сновали заправщики, то и дело ездили и разгружались грузовики с авиабомбами. План надо было срочно менять и перенацелить группу на илы. Сушки могли и подождать. Двести тонн бомб для транспортников, пожалуй, не оставят ни единого шанса, поставленным в рядом, в стройную шеренгу — 'украинским штурмовикам'. Осталось всего ничего — добраться до илов, раздолбать вертолёты, сжечь истребители и убраться через мост на ту сторону Днепра в суматохе разборок.

— Как делать будем Гриф? — командиры троек вопросительно смотрели на своего начальника, — Илы по-любому: надо валить.

— Мигари — по старому плану. Радиомины на корпус у бензобаков. И отойти к прикрытию. "Вертолётчики" — тоже самое. Если вертухи взлетят, то нам при отходе — хана. Ясно?

— Ясно.

— Ну, а я займусь бомбовозами. Рации на приём. Разбежались, — молчание, шорохи, шелест, тихий скрип ремней амуниции.

— Снайпер? Сколько от сюда до илюшек?

— Три километра.

— Достанешь?

— Достану. Но не отсюда. Надо лёжку менять.

— Меняй и возьми Тюлю с собой в охрану и помощь. Пошёл, — снайпер с огромным, четырнадцать и пять миллиметровым ружьём, как мог бесшумно растворился в темноте, предварительно пощёлкав в микрофон рации "Акведука".

* * *

Шайба остался при командире. Не упустил возможности высказаться.

— А если к ним подойти и мину прямо в тележку?

— Погодь, Шайба, вылет по всем признакам на утро запланирован. В разведсводке: утром их здесь не было Экипажи, наверняк, отдыхают в гостинице, ведь недавно прилетели. Готэль — при аэровокзале на въезде. И технари всю ночь грузиться будут. Пусть больше плюшек подвезут. Фейерверк красивше будет.

— А время "Ч", командир?

— Хлопотно это, не успеем всё подготовить. Переносим на час ночи.

— Сообщить нашим?

— Я тебе сообщу! Нет нас тут. И разведпризнаков наших тоже нет. Сидим, наблюдаем, ждём доклады, готовимся.

* * *

Семёныч всю жизнь прослужил в ВВС СССР вооруженцем и на пенсию ушёл с добром уже в Украине. А от начались события на майдане — не одобрял. Януковича — ненавидел, но пришедших после него — убил бы лично. Дали б только волю и патроны с автоматом. А тут всех мобилизовали на борьбу с сепаратистами. Семёнычу откровенно пригрозили — не пойдёшь — внукам ноги и руки попереломаем. Грозили знакомые рожи с военкомата и незнакомые мордовороты с трезубными нашивками, черными брониками и луковым перегаром изо рта. Понял — поломают. Напьются, обколятся и не посмотрят, что школярята. Хоть те деда колорадом зовут и в вышиванках ходят. А бабкины блины лопают после школьных занятий, аж за ушами трещит. Подарки дедовы берут — хоть и сепаратистом кличут. Ещё и деньги попросили.

— Диду, дай грошей? — Валерка бандит — лицо, повадки, движения, походка: копия дедушки.

— Не диду, а дедушка любимый. Не грошей, а денег? А нашо воны тоби? — Дед собирался платить только за внимание к своей особе и на правое дело. Внучок надул щёки, завернул губы внутрь, брови нахмурил и смотрел снизу вверх недовольно. Отчитываться не хотел. Но так запросто у деда и подзатыльник не выпросишь. А тут — пенсию кромсать.

— Дедуль, а ты меня любишь? — хитрый паршивец — весь в бабку пошёл. У неё бабка — еврейка...была.

— Очень Лерка! — специально уменьшил имя дед, чтоб позлить внука. Может и сам отцепится, а с другой стороны отказать не мог — копия смотрела на оригинал вопросительно, тревожно крутила кончиком носа, раздумывая и прикидывая шансы.

— У нас у колледжи на гироив АТО збырають гроши, — огорошило продолжение рода.

— На каких ещё хироив? — дед посерьёзнел и не понял. Государство СССР всегда обеспечивало всем свою армию, не считаясь с затратами, — а нашо им гроши? — спросил обескураженный дед. Внук морщил интеллект и жизненные устои в голове предка с простотой нормального ребёнка.

— Тих шо в госпитали лэжать. Дед, они нас от российских оккупантов защищали. И их там ранили. Мы им на лекарства и подарки собираем! Дай хоть дадцать гривень, а то наши и по сто сдают. Вон, Юрка с Подола вообще свои из копилки на велик выложил сто двадцать. Говорит — нэ дамо москалям грабуваты ридну краину. Дед, ты ж не москаль? У нас там ящик стоит пластиковый, прозрачный и все видят — кто сколько денег кладёт.

— И много там лежит? — грустно спросил дед.

— Да не, не много, тыщи три пока. Ну, что — дашь дед? А то у меня только сто в копилке на айфон было.

— А хто потом эти гроши заберёт?

— Наверно зауч.

— И куда понесёт?

— Дед, ну наверно в госпиталь.

— А тебе не жалко? Ты вон сколько времени карманные деньги пытался экономить?

— Дед, ну как ты не понимаешь — мы за едину Украину, а там террористы, сепаратисты, ГРУ и ФСБ, спецназ... вообщем: лугандоны и колорады — вот хлопцам и прилетело, — внук глядел на деда с жалостью. Всё ж понятно. Что объяснять. На уроках так и говорят, а тех, кто за сепаратистов лупят на переменках и в туалете, как предателей. Они все за СССР, — поставил последний довод Валерка, и подумал, что деду неплохо бы походить вместе с ним в шестой класс и поучить его правильно любить свою Батькивщину. Дед почему-то не проникся на пламенную речь своего отпрыска. Наоборот — плечи даже опустил. Вроде как затосковал, взгрустнувши.

— Не даст, — опечалившись, подумал внук, — у бабушки попрошу, — легко нашёл решение мальчишка.

— На, — тоскливо сказал дед и протянул уже не верящему в щедрость предка внуку зелёную купюру в двадцать гривень достоинством.

-Урра! Диду — ты самый гарный! — и умчался хвастаться сестрёнке и бабушке своей победой над колорадством деда.

— Хоть бы спасибо сказал, — пожал плечами дед, не обидевшись умчавшемуся счастью. Подумал: "Как мало надо в детстве, чтоб быть таким, а?", — а себе изрёк, — Отнесёт она в госпиталь, как же! А они им ноги ломать хотели, суки! — что-то важное про себя решил Семёнович в эту минуту, остановился возле зеркала. Вгляделся, покрутил головой и так и этак. Сам себе ответил, — Я вам, блять, наслужу падлы. СССР им не по нраву. Ишь, херои, с детЯми воюют, — И заорал, пугая спящего кота, — Мать! Ты куда мои полевые штаны и куртку засунула, шо я на дачу брал? — на завтра Семёныч уже шагал по знакомой бетонке Днепропетровского аэропорта и считал количество боевых самолётов, определял тип, прикидывал — какие готовы, какие — нет. Знакомился с вертолётчиками и борттехниками. Тропа войны не блистала радостью. "Вроде свои, а чужие", — подумал дед, выключая боевой взвод на взрывателях НАРов перед вылетом очередной сушки на штурмовку.

— Лети сокол. Видно, видно добра молодца по полёту..., — что-то своё вкладывал в проводы штурмовика в полёт Семёныч, выговаривая фразу и прикладывая ладонь козырьком ко лбу... Явно что то путал в пословице, и точно специально. Заподозрить или впоймать старого прожженого оружейника в зраде и саботаже было невозможно. Неуправляемые авиационные ракеты бодро вылетали их блока, весело неслись к цели и втыкались в неё бестолково и бесполезно. Не все — но тоже приятно. Проверить всё ли ракеты подорвались, лётчик не мог — боялся в задницу своего "грача" "Иглу" получить. Потому не оборачивался и проверочный круг не закладывал, а тикал, набирая высоту в бешеном форсаже. Какая на хер экономия, когда в сопло летит родная зенитная ракета выменянная у СБУшников на пленных офицеров украинской контрразведки.

— Эх, спецназ бы наш сюда армейский, — подумал Семёныч подкручивая очередные взрыватели, — пошинковать это гнездо в труху, как учили, — да где ж его найдёшь то наш советский спецназ в Хохлоруине?...Та отож

* * *

Миг-29 было ровно десять, и стоят они вдоль взлётно посадочной полосы, в разброс, выстроившись с разными интервалами между собой. Красивые — слов нет. Изящные. Поджарые. Сразу видно эти малыши шустрее многих. На то они и истребители. Им бы бомберов сшибать. За господство в воздухе бороться. Всё-таки фронтовой истребитель, а не штурмовик или перехватчик. Как воробей маленький, а, поди, поймай его в прицел — больно юркий в небе зараза. Наша, зараза, советская. Всей страной строили. Чтоб от НАТО и Пиндостана отбиваться. И вроде и радоваться надо, ведь наши же — родные! Однако у тройки Шмеля вид самолётов вызвал обратную реакцию. Особенно празднично раскрашенный в цвета желтой блакити, явно показной, самый близкий к ним двухкилевой летун.

— Вон они, твари, — подумал и сжал кулак над плечом тот, кто шёл первый вдоль ограждения — Сова. И ткнул пальцем перед собой. Тройка остановилась.

— Ублюдки, — оценил последний, кто шёл в цепочке из трёх человек — Крот и развернулся назад приседая. Порядок движения и страховку никто не отменял. Командир подошёл ближе к забору, достал ночник. Огляделся. И сделал свой вывод.

— Пидарасы, — на подкрыльевых пилонах четырёх ближних мигарей отчетливо просматривались подвешенные блоки для неуправляемых авиационных ракет. А зачем истребителю тяжёлые и бесполезные в воздушном бою НАРы? Его дело таскать легкие ракеты воздух-воздух, на худой случай воздух-земля, а не "пачки карандашей" для штурмовки пехоты, жилых кварталов и гражданских объектов.

Самолёты были раскрашены по-разному. Однако участь их была решена для тех, кто подошёл к забору с внешней стороны. Спокойная злость, уверенная ярость и, пожалуй, желание: во что бы то ни стало, а их тут и размазать по бетону.

— А, суки, хорошо стоят, — шепнул Шмель Сове, — Ждём смены, — часовой присутствовал. Ходил по длиннющей площадке скорее для порядка. Шёл, засунув руки в карманы, закинув автомат на плечо так, что приклад норовил высунуться вперёд и пытался двинуть углом пятки по внешней стороне бедра хозяина. Поправить оружие или сделать что-то с ремнём постовому было лень. Насунутый на шапку капюшон бушлата защищал от ветра — и практически полностью лишал уши солдата возможности что-то подозрительное услышать. При любом движении плащевая ткань капюшона шуршала так, что заглушала любой окрестный шум, кроме форсажа самолётного движка при взлёте или реверса на посадке, — Ушлёпок полный, — Сова ответил так же тихо, поощряя растрендяйство часового.

— ВэВээС — страна чудес! Смена обычно через два часа, — и глянул на запястье. Часы показывали двадцать три одинадцать. Через сорок девять минут, если как в Красной Армии, — черт его знает, как в Хохлоармии устав караульной службы переписали? Може по три часа стоят, или по четыре?

— Если не сменят в двенадцать — сами поменяем, — теоретически решил проблему часового Шмель. Напарник кивнул, — готовь мины. Не будешь же из вещмешка-ранца доставать на освещённой площадке странные железяки и пихать их под соединение крыла и фюзеляжа истребителя. Могут не понять со стороны так, как нам нужно. Движение лепки ДВУ должно быть естественным, не вызывающим подозрений и вполне неприметным для стороннего наблюдателя или случайного прохожего техника. Вроде как шнурок развязался, или потянулся часовой — потягиваясь. Или заметил шось с другой стороны и решил проверить, сократил путь и пошёл прямо под крылатой машиной, а может ежика ловит, или котёнка обнаружил, или ... главное, чтоб не подозрительно. Остальное нам подходит.

А мины у нас универсальные. Повернёшь в одну сторону круглый винтообразный рычаг на не магнитной стороне шайбы — радиовзрыватель активируется. Если ты его туда вставил перед установкой. Повернёшь в другую сторону — часовой механизм радостно открывает свой электронный глаз. Хорошая мина у пиндостанцев. Для спецназа ихнего сделана — почти нет недостатков. Пластида внутри почти полкило — или крыло оторвёт мигарю, или фюзеляж проломит, по любому емкость с бензиниумом зацепит. А топливо всегда, хоть сколько, да в баках остаётся. Авиационное, летучее, быстро воспламеняемое, хорошо и много жара выделяющее. Нам другого и не надо.

К вертолётам другая тройка пошла. Там сложнее. Нет подхода от посадки и забора. Посреди поля стоят вертушки. Кучно стоят. И часового нет. Это плохо. Значит любая фигура рядом — есть непорядок, беспокойство и желание узнать — а хто ото там ходит среди ночи?

— Казак, что скажешь? Как подойдём? — в разведке всегда мнение любого учитывается, мало чего командир мог недоглядеть своей парой глаз, не услышать ушами и не знать по жизни в мозгах. Рыжий — старший "вертушной команды" способ этот знает и использует.

12345

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓