Инферняня

М-да. И что же теперь — вдруг Селия откажется от моих услуг? Я вздохнула. Ладно, денег у меня пока что навалом. И есть еще двое работодателей. А если Олимпус будет время от времени завозить Петера, так я вообще буду жить припеваючи. Вот по Мосику буду скучать.

Вдруг прямо передо мной захлопали большие белые крылья и меня обдало лавиной брызг. Лебеди! У меня, в гостиной, две большие белые птицы плывут по глади... пруда?! Настоящего, водяного пруда со всеми полагающимися деталями: кувшинки, ряска, лягушки... Лягушки?! А Петер сидит на большом плавучем листе королевской виктории.

Мне в нос стукнулась пролетающая мимо стрекоза.

— Петер, прекрати это сейчас же!

Да меня же соседи четвертуют! Я представила, как на голову миссис Дабкин выливается целый пруд и мне стало плохо. А Петер попытался поймать проплывавшую мимо коробку с моими туфлями и плюхнулся в воду, его макушка скрылась под поверхностью, но через миг он уже стоял на ногах и воды было ему по плечи. Расталкивая лебедей, я кинулась к нему, подняла на руки и сказала:

— Петер, милый, убери пруд! Пусть он исчезнет!

Чертов телевизор! Не зря мама говорит, что от него один вред! Я выключила его с пульта.

Я побежала в ванную и укутала Петера махровым полотенцем. Вытирая его, я все просила:

— Петер, захоти, чтобы пруд исчез, скорее!

Он, как и раньше, кивал. Но воды было столько же и лебеди щипали обивку у стула.

Ну я и дура! Как же малыш уберет пруд, когда он может исполнить только половину желаний! А перед этим исполнилось желание получить пруд.

В дверь забарабанили со страшной силой. А почему культурно не позвонить? Они и позвонили. Но не культурно, а в стиле матери Мосика. А потом еще и закричали басом:

— Эй, открывайте! Что у вас там, вселенский потоп?

Этот голос не принадлежал миссис Дабкин с пятого этажа. О, вода наверное, дошла до второго или даже до первого! А может, до подземной станции метрополитена. Пассажиры стоят, ожидая метро, и тут на них начинает капать вода и прям на голову прыгают лягушки. Нет, лягушки ведь сквозь стены не просачиваются!

Нет, дверь я не открою. И даже к ней не подойду! Пока они ее ломают, я успею скрыться. По пожарной лестнице на крышу. Ой, у меня же деньги в прихожей!

Вода плескалась в дюйме от драгоценного свертка, я взяла его и переложила в коляску.

В дверь снова заколотили, потом я услышала, как тихо сказали:

— Надо звать управляющего.

Ну нет! Никто не визжит так громко, как мистер Ватс, когда ему что-то не по душе. Разумеется, потоп в вверенном доме никому не пришелся бы по душе. Но устраивать каждый раз такой визг, когда я чуть-чуть задержусь с оплатой, нехорошо, прямо слово. А сейчас как раз такая ситуация, и я испугалась, что визг может достичь двойной силы. Мистер Ватс погибнет от перенатуги, как та лягушка, что хотела размером сравниться с волом. Окружающие же разобьются вдребезги, как стеклянные бокалы от ультразвуков, которые могут издавать знаменитые оперные дивы и мистер Ватс. И ведь не объяснишь, что я только что получила некую сумму и первым делом подумала о том, чтобы побежать к нему и рассчитаться полностью с долгом.

Так что я бросилась к двери и сказала:

— Кто там?

— Кто? Ваш сосед снизу! Немедленно откройте дверь и закройте воду!

Вот странные люди. На его месте я бы потребовала сначала закрыть воду. Ведь оттого, что я открою дверь, потоп не прекратиться, правда?

И тут мне в голову приходит блестящая мысль.

— Петер, а представь, как здорово этот прудик будет смотреться... — я бегу к окну и показываю ему улицу. Где бы, где бы? — На баскетбольной площадке. Видишь, вон, дяденьки бросают оранжевый мячик?

Хоть бы он не успел до этого исполнить еще одно желание!

Ура! Получилось! Баскетболисты стоят по колено в воде и оглядываются в недоумении. Мячик, за мгновение до этого брошенный в сеточную корзину, шлепнулся в воду, спугнул горделивого лебедя, тот дернулся в сторону и наткнулся на мужчину в длинных красных шортах. Мужчина и лебедь шарахнулись друг от друга: лебедь взлетел, а мужчина смешно замахал руками, будто тоже собирался взлететь.

А в дверь стучали теперь без перерыва. Видимо, надеялись взять ее измором. Потом стучать перестали.

— Эй! — раздался все тот же бас. — Если вы не откроете, я позову мистера Ватса.

Ишь какой. Явно знает о воздействии визга мистера Ватса на людей.

Гостиная была абсолютно суха, словно ничего там и не было. Так что я могла смело запустить хоть всех соседей вместе взятых. Хотя, пожалуй, все они бы в квартире не поместились.

Открываю дверь, передо мной стоит совершенно незнакомый парень лет двадцати пяти. Симпатичный, между прочим. Хотя какая разница. Ведь он пришел со мной ругаться.

— Что вам угодно? — надменно говорю я, воображая себя оскорбленной аристократкой, в дом которой ворвались революционеры.

— Вы обалдели? — невежливо кричит он. — Что вы вытворяете? У меня в квартире Ниагарский водопад!

— А я-то при чем?

Он наконец замечает, что пол в моей прихожей абсолютно сухой. Он пробегается в ванную и кухню, я иду за ним, Петер сидит у меня на руках, укутанный в полотенце.

— Ничего не понимаю, — говорит гость, остановившись посреди кухни. — Может, между перекрытиями трубу прорвало? Но у меня льет по всем стенам, и особенно в гостиной!

— Да что вы! — говорю я.

— А у вас в гостиной сухо?

— Естественно!

Он идет в прихожую, а сам косится в сторону гостиной. Я краем глаза замечаю коробку с туфлями — она мокрая и на ней висит водоросль. Черт!

Я встаю так, чтобы загородить обзор и говорю:

— Чем терять время, бегите и отыщите трубу над вашей гостиной.

— Да-да, — говорит он, потом вдруг вглядывается в Петера, бросает подозрительный взгляд на меня и спрашивает:

— Вы купали сына?

— Это не мой сын, — ответила я. — Я няня.

— А. Так вы его купали? — машинально повторяет он, явно думая о чем-то своем.

— Нет.

Он улыбается:

— А почему он в полотенце?

— Какое ваше дело? — говорю. Этот тип начал меня бесить.

— И правда, — говорит он и выходит.

— А вы с какого этажа? — кричу я ему вслед, стоя на пороге.

— С пятого, — он приостанавливается на лестнице.

— Но там же живет миссис Дабкин.

— Я Томас Дабкин, ее сын.

— А разве вы не учитесь в колледже? — не то чтобы я знала все о соседях. Но миссис Дабкин мне все уши прожужжала, какой умница ее Томас, и что он первый в их семье получит высшее образование, да еще в самом Принстоне! Он параллельно работал, чтобы оплачивать обучение, да еще умудрялся матери деньгами помогать.

— Учусь, — коротко ответил он и ушел.

Я закрыла дверь. Вообще-то щас октябрь. До каникул еще далеко. Значит, он бросил учебу? Почему, интересно?

Пообедав супом из пакетика, я отправилась с Петером погулять. Когда втискивала в лифт коляску, мне на помощь пришел сосед Томас. Он как раз поднимался по лестнице ко мне, чтобы сообщить, что течь прекратилась, а вызванный сантехник сказал, что никаких труб над гостиной не проходит. Только я подумала, какой этот парень милый, он спросил, нет ли у меня надувного бассейна. Я поняла, что он снова взялся за свои подлые расспросы, и ответила:

— Знаете, вы не в том возрасте, чтобы плавать в надувном бассейне.

— Вы правы, — сказал он и тут двери лифта закрылись, отгородив меня от него и его дурацких идей.

Погода стояла отличная, солнечная. Петера я одела в как-то раз забытые у меня запасные одежки Мосика — он едва в них влез, но через минуту половина из нее стала совсем свободной — Петер пожелал не удавливаться тесными тряпками. Я отправилась в парк, по пути обдумывая, надежно ли я спрятала сверток с деньгами и не стоит ли вернуться и перепрятать его. Я положила его в кастрюлю, а кастрюлю поставила в шкаф. Лазят ли воры по кастрюлям? Наверное, только если забыли пообедать перед работой. Что ж, надеюсь, мне попадется сытый вор.

Я заглянула под кружевную занавесь — Петер спал. Видимо, заснул, когда мы заехали на ровную парковую аллею. Звонок, который он углядел на проехавшем ранее мимо нас велосипеде, лежал на подушке, вывалившись из маленького кулачка.

Мне всегда очень нравился наш угол парка. Посреди квадратного пруда на высоком постаменте стояла статуя мальчика, стреляющего из лука, к воде с четырех сторон сходили ступеньки, на берегу по всему периметру располагались скамейки. Я подошла к пустующей скамье, села, а коляску пристроила с торца. Там я просидела с час, пока Петер не проснулся и не стало понемногу темнеть, и отправилась домой.

Уже выходя из лифта, я почувствовала, что что-то не так. Площадку нашего этажа украшают несколько растений в горшках — питомцы миссис Трюфельс из квартиры напротив — и сейчас одно из них валялось на боку, земля из горшка высыпалась.

Я подкатила коляску к своей двери и увидела, что дверь приоткрыта. Боже, ко мне воры забрались?! И как раз, когда впервые в жизни в моей квартире действительно есть чем поживиться! Не могли они пойти на грабеж вчера?

Но что же делать, что делать?

— Тс-с, — сказала я Петеру и заглянула в щель одним глазом.

В обозреваемой узкой полоске никого видно не было. И звуков никаких из квартиры не раздавалось. Наверное, они уже ушли.

Прожужжал лифт, хлопнула дверь где-то внизу.

А может, это я, когда уходила, забыла затворить дверь? Да нет же, я точно помню, я еще ключ уронила, когда закрывала.

Когда я раздумывала, что лучше, вырвать из кадки карликовую пальму и с ней ворваться, как с дубиной, в свою квартиру, или ограничиться криком на весь подъезд: "Воры! Воры!", так вот, в этот момент раздались шаги на лестнице: кто-то поднимался снизу.

Я тихонько, утягивая коляску за собой, отступила от двери и выглянула в пролет. Это был Томас. Увидев меня, он остановился посреди пролета, и , кажется, на несколько секунд растерялся. Потом быстро сказал:

— А я к вам. Я подумал...

Опять он за свое. Я прошипела:

— Нет, садовый опрыскиватель в моем доме не установлен!

— А почему вы шепчете? — спросил он и поднялся на несколько ступенек. — В вашей квартире дверь открыта.

— Я знаю! — прошептала я. — Она такой была, когда я вернулась с прогулки.

— Тогда вам лучше туда не заходить, — едва слышно сказал он.

— Я и не хочу, — прошептала я.

Он кивнул и направился к приоткрытой двери. Заглянул в щелку, нырнул в квартиру, как уж в нору, и притворил дверь за собой.

Я наклонилась над коляской, заглянула под тюль. Петер мне улыбнулся.

— Ничего, — сказала я ему и подмигнула. — Сейчас зайдем домой и поиграем... в ладушки.

— Ла... — сказал он. — Ла-ушки.

— Ла-душ-ки.

— Ладушки, — повторил малыш. Ну какой сообразительный! (Нет, я что, превращаюсь в мамашу, которая скачет от восторга, стоит ее отпрыску выговорить такое сложное слово, как "ня", или самому сграбастать ложку и умудриться зачерпнуть ею кашу? И не важно, что каша в следующий момент оказывается на полу, на платье или на стене?)

Через бесконечную и беспокойную минуту дверь распахнулась, в проеме с сияющей улыбкой стоял Томас:

— Все в порядке. Никого. И кажется, они у вас даже ничего не искали.

— Хорошо бы, — сказала я, вкатываясь с коляской внутрь и думая, что если они что-нибудь бы искали, то очень даже бы нашли.

— У нас перерыли все шкафы. И когда только успели, меня не было всего минут десять, — сказал он совершенно спокойно, как говорят о погоде, например. — Я спускался в кафе за газетой, а когда пришел, дверь была открыта. Но так как ничего не украли, кроме старых кроссовок, которые к тому же лет пятнадцать как мне малы, то я не стал звать полицию.

Ну, может у тебя вору и нечем было поживиться, кроме старых башмаков, а у меня-то как раз совершенно наоборот! Кстати, зачем хранить старые кроссовки?

Он будто прочитал недоумение на моем лице и пояснил с неохотой:

— Мама хранила их, потому что я в них первый раз выиграл в школьном футбольном матче.

— Ясно, — сказала я, стремясь побыстрее завершить разговор и бежать проверять, как там зеленые купюры в большой зеленой кастрюле.

И почему я не взяла с собой побольше денег — тысяч десять хотя бы вместо жалкой сотни, которую я прихватила на шоколад, мороженое и прочие мелочи. Мороженое! Я купила его на обратном пути — целое ведерко — и теперь оно медленно, но верно превращалось в молоко.

Томас вышел в подъезд, проговорил:

— Если вор забирался во все квартиры подряд, может, не только мы с тобой пострадали? Пойду справлюсь, как другие.

Да какая мне разница, кто еще пострадал?? А Томас продолжал:

— И давай смотри, что у тебя пропало.

Да знаю я, что. Но все же... Вдруг вор был сыт? Или невнимателен? Или у него было стойкое отвращение к кухням и кастрюлям, потому что... потому что его жена сбежала с поваром?

— Спасибо за помощь! — кричу я Томасу и закрываю дверь перед его носом.

Так, на кухне полнейший порядок: крупы не рассыпаны, холодильник закрыт, дверцы шкафов вовсе не болтаются, криво вися на петлях. Задержав дыхание, подхожу к заветному шкафу. И... открываю.

Пусто! Нет кастрюли! Ноги меня не держат. Я сажусь на пол посреди кухни и начинаю рыдать.

Я знала, все было слишком волшебно, чтобы длиться долго.

Из прихожей доносилось бормотание Петера. Наверное, он уже голодный. Пожалуй, три часа с прошлой кормежки уже прошло. Я разворачиваюсь и хватаюсь рукой за край стола, чтобы подняться. И тут мой взгляд выхватывает темный небольшой кирпичик в углу. Я ползу под стол и вытаскиваю на свет... бумажный перевязанный лентой сверток! Мой сверток с деньгами! Трясущимися руками развязываю ленту: они тут! Две толстых запечатанных пачки и сотенные врассыпную сверху.

Я прижала их к груди и просидела, глупейше улыбаясь, минут пять. Пока в дверь снова не позвонили. Я запихала деньги в холодильник и побежала узнать, кому я еще понадобилась.

— Это Томас, — сказал знакомый бас за дверью.

Я открыла.

— Ну как? Все цело? — спросил он.

— Да, — покивала я.

— А почему плачешь?

Вам не кажется, что соседи не должны задавать столько вопросов? Должны же быть правила приличия, запрещающие огорошивать человека вопросами более, чем, э-э... трех раз в день.

— От радости, — говорю.

— Странный вор, правда?

Я пожала плечами. Но он прав: куда уж страннее — найти двадцать четыре тысячи долларов, то есть, двадцать три тысячи девятьсот долларов, и выкинуть их на пол! И украсть кастрюлю!!! Ненужную, неудобную, с отбитой эмалью. Спросите, зачем мне такая. Да мы как-то устраивали вечеринку, и не было емкости под пунш. Ну Кэт и одолжила эту кастрюлю у кого-то из моих соседей. А так как я все забываю спросить, у кого именно, то до сих пор и не возвратила ее.

А Дабкин смотрит куда-то за мою спину и улыбается.

Я оборачиваюсь: коляска танцует брейк-данс — колеса подпрыгивают на месте в замысловатом ритме. В такт танцу громыхает велосипедный звонок. Кому-то внутри стало скучно!

— Это... такой режим, — перекрикивая шум, сказала я. — Да. Продвинутая коляска. Сама укачивает младенца, тебе стоит только выбрать нужную программу.