Не гадайте на ромашках. Книга 3

— Малышка, меня мама обижает, — дурачился Бугор, прячась за жену.

Зинаида скоренько приткнула его на стул.

— Садись, если есть хочешь, а не придуряешься.

Он уплетал угощения, жмурился, как сытый кот посматривая на Дашу и благодарил мать.

— Как дома хорошо!— вырвалось у него.

— Вот и возвращайтесь, ребятки, — удачно вставила мать. Так к месту, что Роман аж, поперхнулся.

— Так ведь Дашутке ещё доучиться надо, а там видно будет, — выкрутился он

Маленький пальчик жены поболтал над языком, мол, думай, что говоришь.

— Чего вы там сигналите? Я сердцем чую беду. Тоска замучила. Места себе не нахожу. Куда распределился, так и не сказал, стервец.

— Тебя не обманешь, — удивился прозорливости матери Роман. Как -то женщины не так сконструированы. Пусть будет по-твоему. Скажу.— Он вздохнул глубоко и выпалил.— Я еду в составе миротворческого контингента в Югославию. Примерно на год. Это нестрашно, не волнуйся. — Выпалил он на одном дыхании.

— Чуяла моя душа, что-то не так. Никакой Югославии. Ты у меня один сын. Я к Президенту поеду, уволишься и всё. Не пущу.

Бугров собрался положить в рот такой себе рулет из куска мяса и бекона со специями и раздумав опустил вилку на тарелку. "Чего так шуметь-то?!"

— Мам, успокойся. Президенту без тебя и заняться нечем. Я сам так решил.

— Даша, останови его, ты можешь. Он льдинкой в твоих руках тает. Дашутка, умоляю, не пускай его. Он тебя послушает, — бросилась она к снохе, в мольбах прижимая к груди руки. — Сложит ведь свою дурную головушку ни за грош.

"О, это ещё зачем? Так чего доброго и Дашку с пути правильного собьёт...",— всполошился он.

"Натворил Бугров, так уж натворил. Но это его жизнь",— подумала Даша и поёжилась. Ей меньше всего хотелось становиться глашатаем совсем не радостных новостей. Как же будет тяжело видеть лицо Зинаиды радующейся окончанию учёбы сына и получившей вот это... Выслушать её несправедливые упрёки, а они будут. Но кто-то должен ему помочь. Кто, если не она его жена.

— Роман, уйди, — попросила она. Он замешкался, так Даша с ним не говорила никогда. Дарья свела брови. — Уходи, пожалуйста!

"Ну и что теперь?" Помедлив и набрав еды на поднос, не оглядываясь, Бугров вышел. Дашкина поникшая голова почти лежала на крепко сцепленных в кулак руках. В лице ни кровинки. Она отдавала себе отчёт, что разговор будет нелёгким, скорее всего, даже неприятным. Но она должна помочь ему. И Дашка решилась.

— Зинаида Валентиновна, милая. Мы будем ждать его и дождёмся. Он придёт и закружит нас обоих, как сегодня, на своих сильных руках, прижмёт к своему тёплому телу. Год быстро пролетит. Поймите вы его.

Понимать Зинаида не желала и оттого раскричалась.

— Ты не любишь его так, как я. Я мать, а ты всего лишь жена, их может быть много. Да о чём я говорю ведь ясно, если б сильно любила, не пустила. Значит, так на его рожу позарилась...

Даша поморщилась, но из терпения не вышла, на намёки не обратила внимание.

— Зинаида Валентиновна, нельзя в Романе ломать мужика. В нем очень сильно это. Тогда мы потеряем его по-другому. Это в вас сейчас чувство опасности и жалости взяли верх над разумом. Я не обижаюсь на несправедливые слова. Я понимаю.

Роман отсиживался на крыльце в обществе собак и дымящего, как паровоз Сан Саныча, но и туда долетали причитания матери.

— Не могу выносить бабьих слёз, — морщась, как от зубной боли жалился он.

— Чем, это ты так мать раскочегарил, прям сходу, вроде ничего шуму не предвещало. Она, как бабочка порхала, а теперь пыхтит, как старый самовар. Это надо ж было так постараться.

— В Югославию еду. У матери истерика. К Президенту собралась. Угореть можно,— запустил в коротко стриженные волосы руки.

Саныч пососал сигарету и с удовольствием затянулся.

— Дашка на амбразуру легла?

— Да, Дарьюшка сейчас, как панфиловцы под Москвой, насмерть стоит.

Саныч покидал окурок с одного конца рта на другой.

— Зинаида кричит, так кричит. Идём, послушаем. Тебе полезно будет, — подтолкнул Романа Саныч.— Когда бабы разговаривают, можно многое о их нутре узнать.

Бугор отмахнулся.

— Я и так о них всё знаю.

Охранник покрутил пальцем изображая сверло.

— Только дурак думает, что он о женщине знает всё, если это даже твоя мать и жена. Ты на такого не похож. Идём. О, слышишь?

Они прислушались, а в доме полыхало.

— Пусть лучше сопьётся или в тюрьме сидит, но живой. — Уже слабее отбивалась мать.

Даша покачала головой, вытянутые руки на столе сжались в кулачок.

— Лучше ли. Сейчас в вас материнский эгоизм говорит. Зинаида Валентиновна, я буду часто приезжать. Мы будем считать дни до его возвращения и ждать. Я его безумно люблю, без него не будет и моей жизни, но я не стала останавливать его. Нельзя в главном его деле ставить препоны.

Но Зинаида не хотела считаться ни с главным, ни с настоящим. Реальность в которой она могла потерять единственного сына затмила всё.

— Ты не чувствуешь того, что я вот тут, — дотронулась она до сердца. — Это я не смогу жить, а ты ещё раз замуж выйдешь.

— Вы не можете так говорить, — встала на дыбы Даша. — Мне может быть ещё хуже сейчас, чем вам.

Но Зинаида пришла до тямы. Голова включилась. И она осекла сноху:

— Остынь. Самое хреновое, что ты во всём права. Прости Дарья, где это бесчувственное бревно?

— Думаю, вишни в саду жуёт. Пойдёмте к нему, мама.

Слёзы лились из глаз Зинаиды рекой.

— Ты меня так назвала? — глотала она солёные капли нерешительно поглядывая на сноху. — Так назвала?

— Так и назвала — мама, — твёрже повторила Даша.

Роман появился вовремя, не дав утопить кухню в слезах, поставив миску с вишнями на стол. Он обнял их и горячо зашептал:

— Девчонки, это уже похоже на рёв водопада. Я люблю вас обоих и постараюсь не принести вам беды, но моя работа такая, и она мне нравится.

Зинаида смачно хрюкнув объявила:

— Полезный плач не во вред, змей.

— Славу Богу, раз ругаться начала, значит, в себя пришла. Похоже, ваш дождь к концу идёт, вишен нарвал — вареников хочу. Сделайте паршивцу.

— Рома, ты родился такой тихий, некрикливый, лапушка, а не ребёнок. Я думала застенчивым паинькой будешь. А врач смеётся: бабник будет и драчун, яички до колен и кулачками здоровенными лупит направо и налево. Посмеялись мы тогда, а оно так и вышло, — плакала мать рассказывая.

— О, в какой стриптиз тебя качнуло. Мамуля, ну хватит тебе так переживать. Смотри, какой я лапушка, — подставил он свою стриженую голову под материнские руки.

— Как отцу-то скажем? Он так радовался...

— В баньке, под рыбку и пивко. Глядишь и пронесёт.

— Юморист новоявленный, выметайся отсюда. Вареники с Дашей лепить будем.

Роман не стал спорить, хотя желание имел огромное оставить мать на варениках одну, а жену умыкнуть. Страх, как нужна самому и для другого дела. Но после таких сопений матери не рискнул. Вздохнув, оставил мать с женой трудится и ушёл помогать Санычу готовить баньку. Вечером ей предстояло выдержать пыл отца. Надо постараться, чтоб всё было, как любит родитель. Хотя что-то ему подсказывало, что главная высота взята и с мужиками будет проще договориться.

Вечером семья собралась на посиделки и разбор полётов. Вечер был как по заказу. Откуда-то издалека доносилась протяжная музыка, да тишину нарушали бродячие собаки припускавшиеся в бег за проезжающей машиной или мотоциклом. При луне и звёздной карусели, мужики, как водится, завалились в баню.

— Ничего нет лучшего для нашего мужика русской баньки, — блаженствовал Борис Викторович, потягивая холодное пивко.

— С рыбьим хвостиком или раками, — поддакнул и Фёдор, выползая из парной.

— У меня к вам дело, — вздохнул Роман, сожалея, что придётся поломать кайф.

— Как только захочешь получить удовольствие в бане, то непременно испортят делом.

— Это ты сват чересчур. У нас дела только в саунах и решаются. Давай твоё дело, зятёк, выкладывай.

Роман не заставляя себя ждать и выложил:

— Я, в Югославию, уезжаю.

Глаза отца удивлённо расширились. Он возбуждённо, словно пытаясь прочистить уши, замотал головой.

— Вот это, ядрёный корень дело, — облился пивом от дрогнувшей руки он. — Темнил зачем, стервец? А мать, а Даша, а внуки? Мы внуков хотим. А теперь ты предлагаешь забыть нам про мечты.

Роман сжав кулаки прошёл к стене, упёрся рогами в кафель и выдохнул:

— Будут вам внуки в следующий раз. Надо мне поехать, понятно?

Отец понимать не захотел. Со своими поломанными планами расставаться было обидно и он в азарте наскочил на сына.

— Дубинкой по башке тебе надо и чтоб та потяжелее была.

— Не кипятись, Фёдор. Голосом тут не возьмёшь. Ремнём? Через лавку не положишь. Значит, будем рассуждать дальше. Он уже не раз доказывал мужицкую хватку и силу, это его. Парень по правильной дорожке гонит, шарахаться, получается, он не собирается. Хочет служить, как я понял. Давай не будем ему мешать.— Окончив разговор с Фёдором, он развернулся к Роману.— За Дарьей, мы приглядим. Поможем. Не волнуйся.

Почувствовав поддержку, да ещё какую, Роман приободрился. Может и пронесёт.

— Пап, каждый же своей дорогой идёт. Эта моя. Или тебе больше по душе моя прошлая жизнь?...

— Запутали вы меня совсем, — не сдавался Фёдор.

А Громов, взяв Бугрова старшего на себя продолжал:

— Чего ж его ломать-то с самого начала, Фёдор, если б он хотел уволиться, тогда другое дело, а так...

— Завтра поговорим. Баню испортил. Мать с женой хоть в курсе?

— Дашеньке сразу сказал, ещё в березняке. А тяжёлая артиллерия меня уже обстреляла. Спасибо вам за понимание...

Оба как по команде проворчали:

— Теперь понятно, какого ляда ты в папоротнике торчал...

Захохотав, прыгнули в бассейн...

Дождь зарядивший свою унывную песню на всю ночь кончился только на рассвете. Пробив тяжёлые тучи полезли в беспорядке стрелами солнечные лучи. Приблудившийся невесть откуда ветерок очистил небо... О! Обрадованное от избавления солнце облило всё горящим светом. Роман распахнул окно. Мокрые листья деревьев, поблёскивая каплями, как бриллиантами, притягивали к себе. Даша перегнувшись через подоконник, поймала ветку, которая тут же осыпала её ночным дождём. Дарья взвизгнула и метнулась назад. Бугор поймал её и подкинул к себе на грудь.

— Я безумно тебя люблю, малявочка! Верь и помни всегда об этом.

— Возвращайся, родной! Я буду ждать.

"Верь и помни!" "Возвращайся!" Давно улетел борт с миротворцами. Жизнь входила в накатанную колею. Девчонки работали и учились. Сидел бессонными ночами, ломая голову над новой статьёй, профессор. Димкина дочка росла. Ребята, скучая, часто звонили родным. Про себя рассказывали неохотно и-то врали, никто и не допытывался до той правды, понимая, что ребята не скажут, а наплетут с три короба. Больше и поподробнее сами хотели знать про житьё-бытьё близких. Все, не сговариваясь, выкладывали только хорошее. Дочка у Димки — красавица, девчонки доучиваются, а Лиза беременна. Миша развернул, в одном из ангаров настоящий завод по сборке мопедов и мотороллеров и крутится, почти не отдыхая, но с делами справляется. Скучаем, любим и ждём, что можно ещё поведать бездушной трубке. Не расскажешь же, что ребёнок, как ни смотрели, а переболел воспалением лёгких. У Дашки украли кошелёк, и она перебивалась кое-как, стесняясь рассказать о своём промахе кому-нибудь. Ленка сломала, поскользнувшись, руку. Лиза лежит на сохранении с угрозой выкидыша. Пусть уж себе служат, только с добрыми новостями.

А военная жизнь шла своим чередом. Вроде чужая страна, чужие люди. Только жизнь одна на всех. Политика безжалостно разорвала играми в кровь страну. А людям простым людям хочется просто жить, влюбляться, жениться, рожать... Роман, смотрел в чистые, как родник глаза детей и безумно хотел помочь им...

Из кабины бронетранспортёра сопровождающего "Санитарку" соскочил Бугров. Димка узнал бы его из тысячи. Огромный детина затянутый в камуфляж и зашнурованный в бронежилет. Косынка повязана так, чтоб свободными были уши, занятые связью. Лицо в полосах. Обвешанный оружием и гранатами Роман представлял собой ту ещё картинку. Димка аж улыбнулся: "Вот чертяка! Во всех одеждах хорош, а армия это точно его. И бабы вон как горох повысыпали. Улыбаются..."

— Привет, Бугор, кого привезли? — встречал друга на ступенях госпиталя он.— Ты позвонил, я жду. Голливудский Бонд против тебя хиляк.

Рука сошлась в руке, крепкий кулак рассёк воздух — дружеское рукопожатие. Потом мужские объятия до хруста костей и блеск в глазах от радости встречи.

— Тяжёлое ранение, сержанта нехило вспороли, постарайтесь.

Заметив промелькнувшее мучительно сморщенные складки на лбу — давало о себе знать разодранное плечо, Димка метнулся к другу.

— Тебя тоже задело, дай посмотрю. Сквозное?

— Царапина, в горячке не заметил, — отмахнулся Роман.— Не напрягайся, заживёт, как на собаке.

— Не дури, иди, проверят. Серёжа, — позвал он помощника. — Займись этим перцем.— Развернувшись к Роману попросил: — Освобожусь, посидим. Подожди меня.

Тот заверил:

— Я здесь заночую, не торопись, сержанта спасите.

Димка вернулся и попросил:

— Заштопают, иди в мой кабинет и отдохни. Понял?

— Так и сделаю, но сначала схожу, затоварюсь, есть хочу.

— Сначала тебе посмотрят плечо,— жёстко сказал Димка, указав подошедшему врачу на Романа.— Займись этим "Летучим Голландцем" и не выпускай, пока не закончишь.

Тот кивнул с опаской поглядывая на такую махину. Как тут справляться. Бугор ухмыльнулся и подтолкнув врача вперёд, отправился лечиться.

Отделавшись от медицины, отправился за покупками. Это не далеко. Вояж длился не долго. Скупившись, вернулся и замертво упал на диван. Хотелось использовать передышку с толком и поспать. Но не успел разоспаться, как его безжалостно растолкал подошедший Димка.

— Подъём Бугров. Просыпайся, соня. Жить будет твой боец.

— Покемарил, маленько. Будет жить, это хорошо?

— Выкинуть кое-что пришлось.

— Это у вас, как водится, только попадись в ваши руки, полмужика готовы собакам скормить. Главное-то осталось?

— Ну ты, Бугор, даёшь.

— Молодой пацан, ничего ещё не видел толком.

Задумавшись Димка ударился в рассуждения.

— Чудно мне, понимаешь, вроде бы все из одного теста слеплены, одно небо над нами, солнце на всех одно светит, одна зелёная трава. Чего делим? Режут, убивают, такую адскую мясорубку устроили, выть от бессилия хочется. Зачем? Ты скажи Роман, что ж за существа мы такие безмозглые, — лупанул кулаком по столу он.— В мирной жизни всё это по боку проходит. А тут думы разные в голове как пчёлы гудят.

— Священников видел наших. Крепкие ребята, многие прошли Афган, Чечню. Трудно им, но не жалуются. Один Мишу знает. Разговорились, очень обрадовался, когда узнал о его возвращении в жизнь. Обещал молиться за него и нас всех вместе взятых поминать. Что касается твоей философии. Всё проще простого. Заварушки устраивают деньги и политика, а кровью умывается бестолковый народ, который мозгами пошевелить не желает, в какое дерьмо его суют. Для кого-то это всего лишь сфера влияния, новые рынки сбыта и не более, кто-то борется идя по трупам за власть. А заложниками амбиций становятся простые люди. Они попадают в эту мясорубку. Дети гибнут. А ведь все хотят жить. Вот так, Димуш! Как твой международный проект, катит?