Петля Мобиуса

— Дядя Андрей уехал, попросил меня цветы поливать — они еще от его мамы остались. Я вот и поливаю. Хотя он и сказал, что если уж не получится у меня за ними ухаживать, то и ладно. Но я слежу. Так хочется иногда слинять из дома — тогда я иду сюда, сижу на кухне, цветы поливаю, наслаждаюсь одиночеством.

— Странная ты девчонка, все в твоем возрасте на улицу хотят, гулять там, курить. А ты цветы поливаешь и "одиночеством наслаждаешься". Неестественно это как-то -слишком по-взрослому, что ли.

— А я и есть взрослая. Мне мама иногда говорит: "Пугаешь ты меня. Я в твое время еще в куклы играла. А ты — все где-то витаешь: вроде бы — здесь, а вроде — и не здесь".

Она вздохнула, проверила вазы с цветами: не сухая ли земля, не переполнены ли поддоны для воды, — еще раз вздохнула и сказала:

— Ну, я тогда больше не буду приходить, вы тут посмотрите за цветами. Это вот — гардения, — показала она в сторону холодильника, — ее можно не так часто поливать...

— Нет, ты приходи, я не против, — перебил я ее, — к тому же, я в цветах ничего не понимаю. Чай там попьем вместе, или, если тебе одиночеством понаслаждаться захочется. Я мешать не буду, приходи — наслаждайся.

— Ладно, я зайду завтра, — сказала она и ушла домой.

Я бросил рюкзак на тахту в зале, присел сам и огляделся:. что ж, где наша не пропадала?! Просидев минут пять, я понял, что не знаю, что делать дальше. А поскольку на ум ничего не шло, решил начать с малого — пошел в прихожую, разулся и повесил куртку в шкаф. Потом я вспомнил, что оставил в кармане кошелек. Открыл шкаф и вместе с кошельком выудил на свет медный брелок. Расположившись рядом с рюкзаком на тахте, я вертел брелок и так и сяк, пока не удостоверился, что ничего интересного в нем нет: так. всего лишь хорошо выполненная безделушка.

Потом стал думать про девчонку Лену — странная она все-таки какая-то. Затем еще о чем-то несущественном, и совсем не заметил, что на улице стемнело. Мне на удивление не хотелось кушать, но я не стал из-за этого расстраиваться. Стараясь всегда во всем находить плюсы, я решил, что это неплохо, тем более, готовить что-либо не было желания. Так я и лежал себе, совсем разленившись, одетый, в темноте, даже не сняв ботинки, и думал над тем, что уже не помню, когда последний раз позволял себе забыть о необходимости быть в форме.

Проснувшись наутро, я обнаружил в своей руке брелок, а также то, что заснул в одежде и совершенно не помню как. Мои старые часы встали без завода. И, хотя по ощущениям было уже не раннее утро, я чувствовал такую тяжесть во всем теле, что не было сил даже встать. Я медленно закрыл свинцовые веки — казалось, они сами по себе все за меня решили — и почувствовал, как сон неудержимой волной снова накатывает на мое сознание. Я не стал сопротивляться. Последнее, что запомнилось — было ощущение накрывающего меня тепла, которое организм вобрал в себя без остатка, но просыпаться не стал. Не знаю, что это было.

Я видел череду снов, тысячи картинок — цветных и черно-белых, разных — они пролетали передо мной быстро и невозвратимо. Но меня не хватало на то, чтобы запомнить хоть одну — бесконечный калейдоскоп, от которого я не мог отвернуться и который вызывал еще большую усталость. Казалось, что это никогда не кончится. В конце концов, картинки исчезли, и наступила темнота. Потом я открыл глаза, но светлее не стало. Может, я все еще сплю? Нет. Пошевелив руками, я понял, что это — не сон. Просто сейчас — вечер, или ночь.

Я лежал под одеялом. Мне было тепло и уютно. Организм насытился отдыхом. Казалось, что каждая клеточка наполнилась энергией. Обычно по утрам я не могу встать сразу после пробуждения — тело противится, трели будильника терзают его, как дрель стоматолога больной зуб. И лишь минут через десять — вялый и сонный — я иду в ванную: с надеждой на пробуждение под струей холодной воды и с мечтой о нагретом месте под одеялом.

Но на этот раз тело пело и просилось в движение. Я встал, взял сигареты и пошел на кухню покурить. Ужасно хотелось есть. Еще бы — почти сутки проспал.

Сварив пельмени, я сел за стол и начал уплетать эту неприхотливую еду, как будто ужинал в изысканном ресторане, даже несмотря на черствый хлеб. "Такое ощущение, будто он неделю пролежал на подоконнике, — подумал я. — Вчера ведь купил...Похоже, что в квартире очень сухо".

Меня отвлек звук открывающейся двери в прихожей, но я не стал вставать из-за стола. Это, наверняка, пришла Лена. А бросать еду не хотелось.

— Привет, ну ты даешь!!! — затараторила она с порога, — я пришла цветы проверить, думала ты спишь, — она посмотрела на меня и еще раз повторила, — ну ты даешь!!!

— Чего даю-то? — ответил я с трудом, поскольку не успел дожевать очередную порцию пельменей.

— Я, как ни зайду, ты — все спишь. Вот что! Сначала я не обратила внимания, но потом, где-то на третий день, испугалась — подумала, что ты умер. Ты ведь лежал такой спокойный, дышишь или нет — сразу и не поймешь. Но ты спал, я поняла лишь тогда, когда нагнулась к твоему лицу близко-близко. Я еще подумала тогда: "Ну спит и спит, что такого? Наверное, так получается: как я ни зайду, ты все время спишь. Совпадение". Но потом вспомнила, что говорят: "Если один раз — совпадение, два — случайность, а три — закономерность". Решила проверить. На следующий день пришла днем — сразу после школы, — а не вечером, как обычно.

— И что?

— Что-что?! Ты спал! В первый раз, когда я зашла, а ты спал такой неприкаянный, в одежде, я накрыла тебя одеялом. А на следующий день ты так и спал под этим одеялом, нисколько не изменяя позы. Тогда вот я и подумала, что ты умер.

— Хочешь сказать, что я спал три дня подряд?

— Я бы сказала, что ты спал с неделю!

Я, наверное, посмотрел на нее как на сумасшедшую, потому что Лена еще раз повторила:

— Ты спал дней шесть — это точно!

Она уставилась на меня и ждала, верно, какой-то реакции с моей стороны. Но я молчал, что тут скажешь? Вряд ли девочка стала меня разыгрывать, зачем ей это? Значит, она говорит правду. И я проспал очень и очень долго. Как же так получилось? Может, я заболел, и это — какая-то странная форма нарколепсии? Или я был в летаргическом сне? Но Лена не дала мне времени на долгие раздумья. Ей не терпелось узнать, в чем же дело:

— Так ты точно все время спал или это просто совпадение?

— Точно не знаю, я, верно, заснул, но не помню как. Мне что-то снилось, но что именно — тоже не помню. А когда я сегодня проснулся, то подумал, что просто проспал до вечера, но никак не неделю...

Теперь она смотрела на меня, как на больного.

— Первый раз такое встречаю, — Лена присела рядом со мной на стул. Так мы и сидели молча вдвоем на кухне: молодая девчонка и незнакомый ей взрослый мужчина. Передо мной остывала тарелка с пельменями. Есть уже не хотелось. Необъяснимость того, что произошло, смешала мысли в моей голове в кашу. Лена, видимо, просто не знала, что сказать, и мы сидели молча. Потом она вспомнила, что бабушка уже, наверняка, переживает, и мама должна скоро придти, и ушла, оставив меня одного наедине с пельменями на столе и кашей в голове.

Лёжа на кровати и изучая хитросплетения трещинок на высохшей краске потолка, я размышлял над тем, как все запутано и непонятно. Не прошло и двух недель, как я ушел из дома, надеясь разобраться в себе и окружающем меня мире, а вместо этого впутался в непонятную паутину из странных встреч и необъяснимых провалов в сознании. В тот вечер, когда я проснулся, ощущая себя потерянным и забытым после разговора с Леной, я включил телевизор, чтобы удостовериться в том, что это только у меня все навыворот, а весь остальной мир по-прежнему на месте. Мир был на месте. Я посмотрел новости — стандартный набор из происшествий, встреч на высшем уровне и светских сплетен. Раньше он всегда вводил меня в некое подобие ступора, состоящего частью — из оцепенения от мелькающих перед глазами картинок, частью — из раздражения на всех этих самодовольных и пустых дядек и тёток. Но больше — на самого себя, за то, что смотрю все это.

Но в тот вечер телепромывание мозгов пошло мне на пользу. Я вдруг почувстовал: все то, во что я впутался, хоть и непонятное, но, по сравнению с новостями по телевизору, настоящее и живое. Сердце мое билось медленно и гулко. Глаза не видели ничего вокруг, кроме желтого и приятного света, исходящего от лампочки. Никогда раньше я не испытывал такого пронзительного чувства единения с миром. Никогда до этого моя интуиция не звучала так явственно, как в тот вечер. С каждым ударом сердца во мне крепла уверенность в том, что я стою на пороге двери, которую так долго искал.

Глава 4

Прошло два месяца. Каждый день я просыпался, когда хотел, потом готовил какой-нибудь нехитрый завтрак и шел гулять. Недалеко от дома нашелся небольшой парк, состоящий в большинстве своем из лип и невысоких кустарников. В соседней булочной я покупал батон хлеба и затем, сидя в парке на лавке, кормил голубей. Позже, когда из-за наступающей зимы сидеть стало слишком холодно, я все равно не бросил эту привычку. Закутавшись в длинный шарф, ходил по аллеям парка, разламывая в кармане своего пальто купленую булку, крошил ее преследующим меня стайкам голубей, пока совсем не замерзал. И только тогда шел в облюбованное мною кафе, на пороге которого выгребал остатки крошек из кармана, бросал их на тротуар, а потом, поглощая заказанный омлет или что-то другое, наблюдал из-за столика у окна, как смешные голуби вприпрыжку гоняются за очередным кусочком. А более быстрые воробьи выхватывают еду у них из— под носа. Мне было хорошо и спокойно, как никогда.

Потом я отправлялся куда-нибудь еше. Каждый день я уходил все дальше и дальше, пока не исследовал всю округу. Домой я возвращался лишь к вечеру — голодный и уставший. Ничем не обремененный, поужинав, я ложился спать.

Бывало, приходила Лена, и тогда мы сидели с ней на кухне, пили крепкий чай. Она болтала обо всем подряд, а я, в основном, молчал. Иногда она вдруг останавливалась и начинала извиняться за то, что говорит без умолку: "Я ведь дома постоянно одна. С бабушкой особо не поговоришь — она, как заболела, замкнутой стала — вот я и не могу остановиться". Я ей отвечал, чтобы она не беспокоилась, и она продолжала дальше. Ее разговоры мне действительно не мешали. Слушая рассуждения девочки на разные темы, я думал о своем, иногда лишь поддакивая или высказывая свое мнение, если она напрямую его спрашивала. Сейчас я думаю, что мы тогда были нужны друг другу. Ее cтремящийся к познанию дух жаждал общения, а мне её присутствие давало ощущение небессмысленности существования этого мира. Я, по-своему, привязался к этой доброй и наивной девчонке.

Так проходил день за днем, ничем не выделяясь один от другого. Однажды зашла красивая и незнакомая женщина. Представившись мамой Лены, она попросила пригласить ее внутрь и прошла со мной на кухню. Поговорив там "о том, о сем" минут пять, и убедившись, что я не похож на развратного педофила, женщина попрощалась, и больше я ее никогда не видел.

Меня все устраивало в этой простой жизни. Не было и капельки сожалений о том, что я отстранился от мира и — как мог бы подумать какой-нибудь сторонний наблюдатель -,совершенно не развиваюсь, не получая новых ощущений извне. Cама эта сосредоточенность "ни на чем" и была тем ощущением, которое давало толчок к развитию. Меня радовало все, чего раньше я просто не успевал заметить, в спешке пробегая мимо. А то, что в прошлом — раздражало, теперь — вызывало лишь удивление, потому как теперь я не видел причин для злости.

Если бы мне было дано решать, то я жил бы таким образом и дальше. Но, ничего не поделаешь, и всё когда-нибудь заканчивается. Также неотвратимо завершилась моя "простая" жизнь. Нет, это случилось не неожиданно и не роковым образом. Просто постепенно истратились все деньги. Когда я понял, что еще две-три недели, и я останусь на мели, то меня это не напугало и не ввело в панику, что вполне могло произойти раньше. Мысль о необходимости поиска работы не мешала мне быстро и глубоко засыпать. В последнее время мое мироощущение приняло столь фаталистическую окраску, что наступающее безденежье я воспринимал как нечто не столь важное и лишь говорил себе: "Ерунда, как-нибудь уладится". И поэтому я нисколько не удивился, когда случай подзаработать сам пришел ко мне в руки.

В один из вечеров мы сидели с Леной на кухне, и она, уже по привычке, рассказывала мне, как провела свой день. Для нее это было что-то вроде дневника. Придет вечером, польет цветы, я заварю чай, сядем, она — рассказывает, а я — слушаю: про то, что у нее в школе происходит, про учителей, подружек, кто что сказал и сделал. После каждой истории она всегда подводила итоги, делала выводы и говорила, как бы она поступила на том или ином месте. Получалось что-то вроде маленького сочинения на свободную тему. Меня забавляла ее серьезность. Иногда такое сочинение заканчивалось вопросом: "А ты что думаешь?". Мои ответы ее ужасно интересовали. А я, не пытаясь делать поправки на ее возраст, иногда видел, что она не понимает, о чем я хочу сказать. Она удивлялась, как можно так говорить. Начинала уверять меня в моей неправоте. Ей казалось, что я слишком пессимистичен и жизнь, на самом деле, всем раздает по заслугам. Я с ней не спорил и говорил, что так оно и есть, и лишь добавлял, что отнимает она не меньше.

И вот однажды она рассказывала мне про своего дядю, который как раз накануне заходил к ним в гости. Это был старший брат ее мамы. Он не так часто заезжал к ним, поскольку всегда был занят. Работал дядя администратором в большом концертном зале, и Лена очень ему завидовала, так как он имел возможность каждый день видеть звезд шоу-бизнеса, и даже общаться с ними. Несколько раз она и сама приходила к нему на работу во время концертов и видела за кулисами "этих" людей — как она их называла. Рассказывая про дядю, Лена вскользь упомянула о том, что тот жаловался на свою нелегкую жизнь, на большую текучку кадров, и необходимость постоянно подбирать новых людей. На мой вопрос о том, кто ему нужен, она сказала, что не знает, но может узнать, если мне интересно. Я сказал, что мне интересно. И на следующий день Лена пришла с листом бумаги, на котором ее ровным круглым почерком был написан список вакансий, полученный от дяди.

— Уборщик, — диктовала она, поднимала на меня глаза и сама же комментировала, — нет, не пойдешь же ты уборщиком? Что-то я тебя не представляю со шваброй и совком.

И называла следующую по списку работу.

— Водитель, — опять смотрела на меня, — у тебя права-то есть?

— Да есть, лет пятнадцать как за рулем, — отвечал я, — ты читай дальше.

— Актеры, музыканты, — проговаривала Лена, ведя ручкой по списку, — так, ну это не пойдет... А ты, кстати, кто по профессии?

— Я по недвижимости, — отвечал я.

— Да, вряд ли моему дяде нужен специалист по недвижимости.

— Если б я хотел, то и сам нашел работу по специальности — поняла?