Кирасир армии Наполеона

— Могут, — флегматично ответил русский. — Но это вряд ли. Они не знают точно, где мы, и бьют просто наугад.

— Ужас! — воскликнул я, поражаясь, как же он всё-таки спокоен! — Так ведь и погибнуть в любой момент можно!

— Можно подумать в твоё время было не так! — тут же съязвил он мне в ответ.

— Ну, так оно конечно...— сказал я, заметно смутившись, сознавая его правоту. Конечно мы — люди военные — в любое время, так или иначе, ходим под смертью, и разница состоит лишь в мощности нашего вооружения.

— Кстати меня Федей зовут, — объявил он вдруг ни с того ни с чего.

— Что? — спросил я, вздрогнув от неожиданности.

— Я говорю, меня Федей зовут, — терпеливо повторил переводчик.

— Федья, — попытался я воспроизвести его имя по-русски.

— Нет, не так, — мотнул он головой. — Фе-дя.

— Фе-дя, — сказал я уже более точнее.

— Да, вот так уже лучше, — похвалил он меня, слегка улыбнувшись. — А можно ещё Фёдор.

— Фьёдор, — снова попытался произнести я по-русски, и, рассмеявшись, добавил: — Нет, Федя всё-таки лучше.

Молча поправив свои очки, бывший учитель

французского языка отцепил от пояса овальную металлическую фляжку и свинтив с её горлышка крышку, глотнул чего-то из неё.

— Пить хочешь? — благодушно предложил он мне свою ёмкость.

— Не откажусь, — улыбнулся я в ответ.

Во фляжке оказалась обычная вода и, утолив жажду, я с благодарностью вернул её владельцу.

— Так вы... то есть ты говоришь что Франция с вами заодно? — спросил я, возвращаясь к прежнему разговору.

— Да, заодно, — спокойно подтвердил Федя.

— А-а, так вот почему эти ваши тан... танкисты приняли меня сначала так радушно! — сказал я, вспомнив о необычном поведении русских.

— Ну да они наверно подумали, что ты просто странно одетый французский солдат, — небрежно пожал плечами переводчик. — Хотя, по правде сказать, присоединились вы к нам недавно. А до того большую часть вашей страны заняли немцы и заставили работать на себя.

— Да как же можно было впустить к нам каких-то немцев?! — вскричал я. — Поверить не могу!

— Увы, к сожалению это так, — с прискорбием развёл руками Федя. — И с нами они хотели сделать то же самое, но мы скорее умрем, чем подчинимся им!

— Неужели это настолько грозный противник? — с недоумением уставился я на него.

— Да их даже людьми назвать нельзя! — воскликнул он, побагровев от негодования. — Они жгут, бомбят, грабят, уничтожают, издеваются над всеми! Не щадя ни старого ни малого!

— Да ты что, неужели всё так страшно?! — воскликнул я, не в силах представить себе подобный ужас.

— Ни женщин, ни детей — никого не жалеют! — ответил он, помотав головой.

— Господи, а дети-то при чём?! Они ж не понимают ничего!

— Чтоб в будущем им не отомстили.

— Дева Мария, да как так можно-то?! Мы в своё время тоже много чего позахватывали, но такого мы себе не позволяли! — сказал я, покачав пальцем. — Ну разве какой урод и сотворит что-нибудь непотребное, но не до такой же степени!

— Да-а, у вас тогда всё было культурнее, — задумчиво сказал мой собеседник.

— Но как могли немцы дойти до такого свинства? — продолжал недоумевать я.

— Ну разумеется они не сами дошли до этого, — флегматично произнёс Федя, поправив свою узкую шапочку со звездой. — Есть там у них один совершенно ненормальный кретин, который назвал себя фюрером — ну вроде как вождём что ли — и утверждает что самая лучшая нация в мире это немцы, а все другие годятся лишь на то чтоб пресмыкаться перед ними.

— Хм! Видали мы таких, — хмыкнул я.

— Уж не знаю из каких книжек он это выкопал, — спокойно развёл руками Федя, — но немцы верят ему и считают что так оно и есть.

— Что — неужто прямо все? — удивился я.

— Ну есть конечно не согласные, но он их всех за решётку упрятал.

— Да-а... — протянул я, поражаясь услышанному. — И давно вы так воюете?

— Да вот уж считай три года уже. Но я думаю, не долго

ему осталось трепыхаться. Тем более что сейчас и

американцы с англичанами с другой стороны поднажали.

— Американцы? — насмешливо переспросил я, не веря своим ушам..— А эти-то земледельцы что здесь делают?

— О-о, они вообще молодцы! — многозначительно сказал Федя. — И так помогают нам чем могут! Богатые потому что.

Тут неожиданно откуда-то сверху донесся размеренный утробный звук "у-у-у", похожий на гудение невероятных гигантских насекомых.

— Это ещё что такое?! — вскричал я, вертя головой во все стороны.

— А-а, это самолёты, — небрежно махнул рукой Федя. — Причём наши.

— Самолёты? — непонимающе уставился я на него.

— Да ты в окно посмотри и увидишь, — предложил он мне, кивнув в сторону узенького продолговатого оконца, прорубленного почти под самым потолком.

Я заглянул и к своему величайшему удивлению увидел летящие в небе на сравнительно небольшой высоте странные обтекаемые штуки с широко расставленными как у планирующих птиц неподвижными крыльями, с небольшими выступами посередине спереди которых что-то так быстро вращалось, что сливалось в один сплошной круг почти неразличимый для глаз. При этом очевидно в целях их отличия на крыльях и на хвосте каждой из этих угрожающе гудящих штуковин были изображены хорошо заметные даже с земли ярко-красные пятиконечные звёзды.

— Это что — тоже машины что ли такие? — спросил я у Феди.

— Да, конечно, — ответил он мне. — И ты ещё и не такие можешь здесь встретить.

— И люди на них летают?

— Летают, и ещё как!

— Удивительно просто! — воскликнул я, глядя на то как выстроившись в треугольники эти искусственные птицы красиво удаляются на запад, издавая размеренный гул. — В моё время пара чудаковатых братцев тоже пролетела над Парижем, построив воздушный шар. И говорят, даже императору Наполеону предлагали использовать в войне эти штуки. Но ведь то всё-таки шары — они же легче воздуха! А как же эти-то в нём держатся?!

— А вон — видишь крутится у них спереди крыльев? — принялся объяснять мне Федя, указав на одну из пролетающих крылатых машин.

— Да, вижу, — кивнул я, не переставая смотреть в окно.

— Вот это и есть пропеллер или винт, который толкает их вперёд и не даёт им рухнуть на землю.

По счастью Господь не обделил меня воображением, и я довольно быстро представил себе, как же это всё происходит.

— Но в таком случае их скорость должна быть достаточно большой, чтоб не упасть, — предположил я, прикинув в уме на что должны быть способны эти машины.

— А ты неплохо соображаешь для человека начала XIX века! — сухо рассмеялся переводчик.

— Стараюсь, приятель, стараюсь! — добродушно сказал я в ответ.

— Всё верно — скорость их немаленькая. Причём те, что ты видел — это тяжёлые бомбардировщики, а у лёгких самолётов она ещё больше.

— Тяжёлые — что? — переспросил я, услышав это новое для моего уха словечко.

— Бомбардировщики, — повторил он. — В них бомбы мощные загружены, которые они сбрасывают на головы немцев.

— Ничего себе! — удивлённо покачал я головой. — Значит, война теперь ведётся ещё и с воздуха!

— И потому мы и сидим всё больше в траншеях да окопах, а не так как это было в ваше время: — вздохнув, сказал мне Федя, и принялся насмешливо изображать как по его мнению мы воевали 132 года назад, двигая руками как по шахматной доске, — Этот полк сюда, этот сюда — "Кавалерия в атаку!" — "Ура-а!"

— Ну уж не скажи! — возразил я. — Сидеть в обороне и мне тоже приходилось.

Внезапно снаружи послышался какой-то непонятный шум, связанный очевидно опять с подъездом очередного странного средства передвижения русских, и в помещение вошли двое рослых военных в неброской форме с карманами на груди и в таких же офицерских головных уборах как те, что я видел раньше, только с синей верхней и красной средней частью, в центре которой красовалась всё та же пятиконечная звезда со скрещенными серпом и молотом.

Эти господа принялись внимательно разглядывать меня со всех сторон как какое-то невиданное прежде чудо, время от времени спрашивая о чём-то по-русски моего невозмутимого переводчика Федю, на что тот или отрицательно мотал головой, или наоборот соглашался с чем-то. При этом делал он это настолько поспешно, что я сразу понял, что офицеры эти явно не простые и мне не следует ждать от них чего-то хорошего.

Затем один из них обратился ко мне и строго спросил меня о чём-то.

— Стало быть, вы утверждаете, что вы прибыли сюда из

прошлого, так? — дословно перевёл на французский Федя.

— Да, всё так и есть, — подтвердил я.

— Из 1812-го года? — быстро произнёс мой переводчик, выслушав очередной вопрос русского.

— Да, — кивнул я, стараясь держаться как можно более естественнее и убедительнее.

— И Вы можете это доказать?

— Поймите, Господа, конечно всё это звучит невероятно, и я совершенно не понимаю как это всё случилось со мной, но и я сам и моё оружие которое забрали ваши солдаты, и все что на мне сейчас надето, и даже вот эта трубка которую я сейчас курю — всё из 1812-го года! Но я не знаю как мне доказать что я именно тот за кого себя выдаю, и что я не украл всё это из какого-нибудь вашего хранилища старинных вещей, — красноречиво развёл я руками, давая понять что мне нечего добавить к тому что есть.

— Секунду месье! — остановил меня другой из вошедших в дом военных. — С чего это Вы вдруг взяли, что мы хотим обвинить Вас в краже этих вещей? Разве мы говорили об этом? Или может у Вас и в самом деле что-то не чисто?

— Да что вы, Господа, я просто предположил, что вы можете так подумать! — воскликнул я, чувствуя, что эти парни вряд ли дадут мне спуску!

— Откуда нам знать может Вы просто артист, и приехали со съемок очередного исторического фильма? — сказал Федя по-французски, выслушав второго офицера.

— Господа, я не понимаю что значит "фильм" и что значит "съёмки", — возразил я, — но я точно не артист. К тому же, как Вы тогда объясните что я не знаю русского

языка?

С недовольством сдвинув брови первый офицер серьёзно произнёс что-то по-русски и внимательно выслушав его Федя повернулся ко мне и сказал:

— Он говорит: это уже наша забота как мы это объясним. И вообще вопросы здесь задаём мы!

— Хорошо-хорошо, господа, я не возражаю, — успокаивающе поднял я руки. — Спрашивайте, сколько вам будет угодно.

Ещё раз внимательно на меня посмотрев, офицер снова что-то пробурчал с чувством явного превосходства надо мной.

— Вот сколько надо, столько и спросим. Но не здесь, — перевёл Федя.

— Не здесь? — удивлённо переспросил я.

Русский офицер принял несколько значительную позу и что-то важно изрёк на своём языке.

— В связи со странными обстоятельствами данного дела, вам придётся проехать с нами для выяснения всех причин происшествия, — дословно пересказал мой переводчик казённую фразу всех служителей закона в мире.

— Позвольте, что значит "данного дела"?! — изумившись, вскричал я. — Я что — арестован? Я совершил преступление и нахожусь под следствием?

Офицер хотел было вспылить, но тут же взял себя в руки и, сдвинув свой головной убор на затылок, напряжённо выдохнул, и назидательным тоном высказал

мне что-то.

— Что он сказал? — спросил я у Феди.

— Он говорит: вам же ясно сказали — для выяснения всех причин происшествия! Вот выясним и видно будет что с вами делать.

— Позвольте, Господа, что значит "видно"?! — не без оснований возмутился я. — Какой бы ни был сейчас век, я в любом случае являюсь французским подданным! И я имею полное право требовать соответствующего к себе отношения, тем более что Франция, как мне удалось узнать...

— А вы пока помолчите, месье! — грубо оборвал меня военный (при содействии моего переводчика, конечно), — В 1812-м году ваша страна вела с нами войну, так что ещё неизвестно как нам следует относиться к вам, и вы вполне можете считаться военнопленным, между прочим!

Ответить на сей факт мне было нечем, и я, конечно же, умолк.

— Так что мы вынуждены просить вас следовать за нами, месье, — чуть более вежливо добавил второй, жестом указав на дверь.

— Ну если вы так настаиваете...— согласился я, пожав плечами.

Бывший учитель французского языка тоже получил знак следовать за нами и в сопровождении этого "конвоя" я вышел из помещения наружу, где тут же наткнулся на ещё одну странного вида угловатую открытую повозку без лошадей и без дверец с двумя простенькими сиденьицами посередине и таким же диванчиком сзади. Повозка неподвижно стояла на четырёх мощных каучуковых колёсах, а ещё одно было приделано к ней сзади, очевидно про запас. На одном из сидений перед похожим на штурвал колесом сидел внушительный здоровенный детина в такой же как у Феди шапочке и отвлечённо попыхивал свёрнутой из бумажки трубочкой, время от времени отвечая одному из трёх офицеров что допрашивали меня вначале.

Меня заставили сесть сзади, и я с содроганием подчинился, неуклюже пробравшись на твёрдое обшитое кожей сидение со спинкой.

Затем Федя устроился слева от меня, а один из двух вновь прибывших военных справа.

Второй из них хотел усесться спереди, рядом с парнем за штурвалом, но вдруг чего-тгм с парнем за штурвалом, но вдруг чего-го �����������������������������������������������о вспомнил и сказал что-то по-русски стоящему у повозки офицеру с крохотными... как они их называли?... а!.. танками на эполетах. Тот быстро подозвал к себе какого-то щупленького молоденького солдатика, который стремительно куда-то умчавшись, вернулся с отобранными у меня пистолетом и саблей.

Приехавший за мной офицер всё это забрал, и, усевшись на переднее сидение, решительно двинул рукой вперёд, произнеся по-русски что-то вроде "дрогай" или "трогай" — не знаю как там точно. Сидящий за штурвалом рулевой — или как он у них там? — поспешно сунул под штурвал руку, что-то там нажал или повернул, чего мне не было видно, затем дёрнул какой-то рычаг справа от себя, одновременно надавив ногой одну из трёх торчащих из пола педалей, и угловатая безлошадная повозка со стеклом спереди, плавненько тронулась с места и покатила вперёд, издавая громкий шум и подпрыгивая на ухабах.

А прыгать здесь сзади, скажу я вам, пришлось мне изря-адно! Ибо дороги у русских оказались просто в ужасном состоянии! Впрочем тут я пожалуй забегаю немного вперёд, а вначале машина (а я думаю эту повозку следует называть именно так) поехала по узкой проложенной в лесу просеке, которая была ещё вполне сносной по сравнению с другими дорогами. Сидящий спереди офицер принялся вертеть в руках моё оружие, и, отложив в сторону саблю, особенно заинтересовался моим пистолетом. Обернувшись назад, он показал его своему товарищу, очевидно желая узнать, что он думает по этому поводу, и они оба принялись изучать как он устроен, забыв ненадолго обо мне.