Танцующая со зверем: Предсказание

Я все шла и шла, распаленная своим гневом, прокручивая в голове сценки наших препираний. Я всегда могла заткнуть за пояс любого парня, какого бы социального статуса он не был, но этот... У меня просто не находилось слов, чтобы в полной мере охарактеризовать его.

Едва спустившись в долину, я привалилась к дереву, растирая больное колено. Я готова была разрыдаться от обиды и боли, но злость на саму себя не давала этого сделать. И тут моего уха достиг полный нежности и какой-то скрытой скорби шепот: "Прости!"

Я замерла. Сердце заколотилось, как бешеное, но я нашла в себе силы оглядеться по сторонам. Никого. Легкий ветерок коснулся моего лица. Мне показалось, что вместе с прохладой он принес мне едва уловимый запах, который проникал в меня и распространялся по заледеневшим от страха венам.

Я попятилась. Мне показалось, что кто-то смотрит на меня из лесных сумерек, смотрит, наслаждаясь созерцанием того, что видит. Я чувствовала это! Нужно скорее делать отсюда ноги. Пятясь назад, я все шарила глазами по сторонам, желая лишь одного: благополучно выйти из леса и вернуться в свою маленькую комнатку, запереть дверь и заползти под одеяла.

Едва ступив на поляну, я со всех ног бросилась к профилакторию, пытаясь не перетрудить больную ногу. Вряд ли мне удавалось идти быстро, но я старалась изо всех сил. Черт бы побрал меня тащиться сюда снова!

Больную ногу я все-таки перетрудила, и доктор Стефан прописал мне постельный режим. Я тихо злилась, но кроме себя винить было некого. Коленка распухла и почти не сгибалась. Мне накладывали компрессы, прогревали, просматривали на новой установке, название которой я даже не удосужилась узнать, в общем, делали все, чтобы вылечить мою ногу, но улучшений почти не было.

Я думала, доктор Стефан спустит на меня собак за мое разгильдяйство, но он даже не сделал мне и малюсенького замечания по поводу моей своевольной затянувшейся прогулки. Просто немного виновато сообщил, что ходить мне какое-то время категорически запрещено.

Сразу после этого мне позвонила мама, и я почувствовала, как все внутри меня сжалось: если бы не тот парень на склоне, возможно, сейчас мои родители уже оплакивали бы меня. Наверное, стоит хотя бы мысленно сказать ему "спасибо".

Мама рассказала мне последние новости и пообещала, что они с папой обязательно приедут на мой день рождения в Румынию.

— Я так по тебе соскучилась, котенок, — говорила она. — Да и папа тоже. Ты же знаешь, вслух он никогда не признается, но я-то уж вижу.

— Я тоже очень скучаю по тебе, мамуль, и по папе, — ответила я, понимая, что в данный момент не кривлю душой. Несмотря на то, что последние несколько лет я редко бывала дома, но именно сейчас мне хотелось успокаивающих маминых объятий и неуверенно произнесенных папиных слов.

— Что ты хочешь, чтобы тебе привезли? — спросила мама.

— Ничего не надо. Главное, сами приезжайте.

Я почему-то почувствовала, что мама улыбнулась. Она всегда была для меня близким человеком, хоть я и не могу сказать, что с папой мы совсем не понимали друг друга. Просто, папа чуть-чуть иного склада, чем я. Но я никогда не забывала ему напоминать словом или делом о том, что я люблю его ни чуть не меньше, чем маму.

— Знаешь, тут еще такое дело, — на том конце провода повисло неловкое молчание.

— Мам, что стряслось? — напряглась я. — Не томи, я и так вся на нервах!

— Пришло письмо от руководства твоей труппы.

Казалось, сердце в моей груди замерло.

— И что? — на автомате спросила я.

— Они прислали бумаги на расторжение контракта, которые тебе нужно подписать.

Я остро прочувствовала боль, которую испытывала мама, произнося эти слова, но моя собственная была в сотни раз тяжелее. Мама знала, как много для меня значит "Amaks", как долго я стремилась к успеху и как была счастлива, когда мне удалось попасть в такой успешный танцевальный проект. Теперь все было кончено. Ожидала ли я этого? Безусловно, хотя верить не хотела.

— Им срочно? Смогут подождать до моего дня рождения? — спросила я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более спокойно. Мама и так переживает, и ей ни к чему знать, что внутри у меня все кровоточит от сознания того, что меня просто выкинули на помойку, как испорченный хлам.

— Наверное, — отозвалась мама. — Я позвоню Свете и попрошу, чтобы она спросила.

— Спасибо, мам. — Я набрала в грудь побольше воздуха. — Спасибо за все, что вы с папой для меня делаете!

— Да что ты! Мы же тебя очень любим!

— И я вас ... очень люблю! Ладно, вешаю трубку, мне пора на обед.

— Пока. Не раскисай. Держи хвост пистолетом.

Я лишь улыбнулась в ответ, и отключила телефон.

Вот и все. Меня уволили.

Я растянулась на кровати и уставилась в потолок. Сказать, что мне было плохо, значит, ничего не сказать. Меня почти пристрелили!

Перед глазами все плыло. Я почему-то стала вспоминать свою еще такую короткую жизнь, которая успела так много мне дать и так много забрать себе. Не каждый в мои годы мог похвастаться работой с солидным заработком, причем эта работа не имела ничего противозаконного. Моя семья из разряда простых работяг — вполне обычная семья, которая вряд ли может назвать себя богачами. Все мое детство и юность прошли в двухкомнатной квартире — "новостройке", которую родители получили за два года до моего рождения. Годы перестройки дались родителям тяжело. Папе платили раз в три месяца, мамину столовую, где она работала до декрета, закрыли, а я была маленькой и жутко требовательной. Не знаю, как родители выдержали все это, но они действительно боролись за благополучие нашей семьи: брались за любую работу, где платили деньги, экономили. Я рада, что тогда была слишком мала, чтобы что-то помнить.

В пять лет мама отвела меня в балетную студию при "Областном училище Культуры и Искусства", которое переименовали в колледж и звали иногда "Культпросвет" или просто "Кулёк". Я помню, как впервые зашла в большой зал с белыми стенами и паркетным полом, с интересом рассматривая балетные станки, иногда переводя взгляд на свое отражение в зеркальной стене — там я казалась себе очень худенькой, почти тощей. Моя первая тренировка принесла мне много слез — мышца болели нещадно, но руководитель даже не пыталась пожалеть нас, новичков. Многие больше не решились продолжить тренировки, боясь, что им всегда будет больно. Но я уже тогда была не из таких. Мне хотелось снова придти в балетный класс, встать к станку и улыбаться, когда тренер будет тянуть мне шпагат. Отчего-то мне казалось, что им доставляет удовольствие нас мучить, хотя, все это, конечно, ерунда. Этих издевательств требует искусство.

Не хочу вспоминать каждый день, проведенный в балетном классе, но, несмотря на боль, что нам причиняли, я научилась там верить в себя и стремиться к тому, что мне хотелось получить от жизни. Свободного времени было мало, но я старалась проводить его с такими же девочками, как и я, потому что другие, которым был чужд мир балета, меня не понимали. Они ели шоколад и булки с маслом, мне же не разрешался даже кусок белого хлеба. Не знаю, почему я так стремилась быть в балете лучшей. Наверное, потому что уже тогда чувствовала, что с танцем будет связана вся моя жизнь, и если я сдамся сейчас, то всегда буду сдаваться. На мои занятия уходила достаточно приличная сумма денег, и я до сих пор не могу понять, как родители могли находить ее для меня, ведь наша семья тогда перебивалась с копейки на копейку. Наверное, мама и папа очень хотели, чтобы я занималась тем, что приносило мне радость, ведь в балетной школе все шло как нельзя лучше. Преподаватель меня хвалила и обычно ставила в тройке ведущих танцовщиц. Мы участвовали в различных конкурсах и часто занимали призовые места. Такие победы и успехи питали меня лучше любой пищи. Родители видели мой алчный интерес ко всему, что связано с миром танца, и были рады, что в момент переходного возраста я не превратилась в одну из своих глупеньких одноклассниц, которые бегали за старшими мальчишками и придумывали себе влюбленности. Мама видела, к чему это приводит, поэтому ей казалось, что лучше пусть я буду любить танцы, чем бегать за парнями.

Желая прогнать печальные мысли, я выпила успокоительное, которое мне выписал доктор для улучшения сна, и вскоре погрузилась в легкую дрему. Впереди были еще долгие дни, которые я должна была провести в этой тихой комнате.

В то утро, когда мой постельный режим должны были отменить, как раз перед обходом, по электронной почте мне пришло письмо от Костика, моего парня. Грубо и по-хамски он сообщил мне о нашем разрыве. Да, был рядом Костик, и нету Костика. Если он думал, что этим добьет меня, то сильно ошибался, любви к нему уже давно не было. Просто обидно, что он предал меня именно сейчас, когда мне и без того тяжело.

Медленно прохаживаясь по территории профилактория, я то и дело бросала короткие взгляды в ту сторону, где находился злополучный склон. Внутри меня шла ожесточенная борьба: разум против порыва сердца. Но я дала себе слово, что больше туда не пойду, и выполню это обещание. Мне нечего там делать. Глупо шарить по лесу, когда поблизости наверняка водятся волки или еще какие-нибудь весьма опасные звери. Идти туда не надо.

"Ты умная девочка, — говорил приятный голос в моей голове, — и прекрасно знаешь, что тебе нужно в жизни. Никаких приключений и нелепых авантюр, Кэт!"

"Но это ведь так интересно!" — подначивал тот, что попротивней.

В итоге, мне пришлось просто прекратить свою прогулку и вернуться в комнату, посвятив весь вечер тупому созерцанию какого-то румынского сериала. Перевод давался мне с трудом, но это отвлекало от ненужных раздумий на тему горного склона и таинственного незнакомца, от мысли о котором у меня начиналось слишком сильно биться сердце.

На следующий день навязчивые мысли меня так и не покинули. Чтобы не сорваться, я предложила своей единственной здесь знакомой, Анне, прогуляться вместе, и, нужно сказать, это была отличная идея. Ее бесконечные рассказы о молодых годах полностью оторвали меня от размышлений о своем приключении. Анна была таким интересным рассказчиком, что я ей даже предложила писать книги, так она умело и быстро завладевала вниманием собеседника.

На третий день пойти со мной на прогулку Анна не смогла. К ней приехали сыновья, и она посвятила все свое свободное время им. Мне же оставалось опять вести безмолвную беседу с самой собой, неспешно прогуливаясь по территории профилактория. Но чем больше я гуляла, тем больше меня тянуло наверх, в горы. Рассматривая их поросшие старым лесом склоны, я вдруг решила снять с себя узду ограничений и подняться по знакомой тропе наверх. Возможно, окажись я на том склоне сейчас, он, наконец, оставит меня в покое.

Я спокойно покинула территорию профилактория и медленно поднялась по знакомой узкой тропе на склон. Не подходя близко к краю, чтобы не вытянуть наружу нечаянный соблазн шагнуть вниз, я обвела взглядом расстилающуюся внизу долину. Цветы, цветы, повсюду цветы! Розовые, лиловые, алые, голубые и белые — никогда раньше я не задумывалась, что природа имеет столько красок в своем арсенале. Я взглянула на погружающееся в нежные весенние сумерки небо. Солнце уже садилось за горизонт, придавая медленно плывущим облакам сочный синий цвет. Воздух был немного тяжеловат, что оправдывало близкое расположение Карпат. В горных районах местность всегда слишком уж яркая и неповторимая, в этом я убедилась. Да и воздух здесь совершенно другой, насыщенней что ли.

Я провела на этом склоне долгое время, совершенно не понимая, зачем пришла. Мне просто хотелось здесь быть. Моя душа находила в этом месте особый покой, но в то же время странное волнение теребило грудь. Было такое чувство, что это место каким-то образом связанно со мной.

Но была и еще одна причина, почему я была здесь. Она мне не нравилась, но и врать самой себе я не хотела. Все дело в том парне, таинственном незнакомце. Такой странный и прекрасный, он вполне мог бы сойти за благородного принца, но что-то в нем настораживало и пугало. Я вспомнила его черные, немного кудрявые, короткие волосы. Они казались густыми и мягкими, но их цвет был уж больно глубоким и искусственным. Я вспоминала его глаза, которые так мечтала увидеть поближе, чтобы понять их истинный цвет. Они сияли темным светом. Возможно, совсем не шоколадного цвета, а намного чернее, я бы сказала. Даже на большом расстоянии они пугали, обезоруживали, но в то же время манили. А лицо? Чистое, белое, мягкое и жесткое одновременно. Я не знала, как описать его полнее. Этот парень был красив, другого определения я найти не могла. И я слишком много о нем думала, что не могло не пугать меня еще больше.

Солнце почти село. Тяжко вздохнув, я повернулась, чтобы уйти и тут же наткнулась на своего недавнего незнакомца. Он мертвой хваткой ухватил меня за плечи и хорошо встряхнул.

— Тебе жить надоело?! Ты что тут делаешь? — прогремело над моим ухом.

Парень выглядел странно, волосы его были всклоченные, глаза безумно шарили по сторонам и подозрительно мерцали.

— Уходи отсюда! Быстро! — выдал скороговоркой тот.

Его явно била дрожь, он был в бешенстве, и мне на самом деле стало страшно. Но, с другой стороны, я не могла понять, чем он так разозлен.

— Погоди, — пыталась возразить я, но он перебил меня.

— Уходи, слышишь! — почти кричал на меня он, постоянно встряхивая, словно я была какая-то тряпичная кукла.

— Да погоди же ты!— Я пыталась высвободиться из его стальной хватки. — Хватит меня трясти. Слышишь? Отпусти, дурак.

Не знаю, какое именно слово из всего потока выданного мной привело его в чувство, но парень меня правда отпустил. Его завораживающие глаза, похожие на черные ониксы в бусах моей бабушки, с неким любопытством окинули меня с ног до головы. Он был так близко, что я улавливала тонкий запах его прекрасной туалетной воды.

— Ты всегда обзываешь всех без причины? — наконец, спросил он, с легкой усмешкой.

"Только тебя!" — хотела выдать я, но передумала.

— Прости, привычка, — пожала плечами я в ответ.

— Смею заметить, дурная привычка, — мрачно проговорил парень, отступив на шаг назад. Его глаза теперь с явным вниманием исследовали землю под ногами.

— Что ты здесь делаешь? — снова спросил незнакомец, кинув на меня быстрый взгляд.

— Гуляю. Мне, как и тебе, нравится вид отсюда.

Черные ониксы с интересом уставились на меня.

— Гуляешь? — В его еле заметной улыбке было что-то хищное, и мне стало немного не по себе.

Спокойно, Кэт, в твоей жизни были ситуации и посложнее.

Улыбка на лице парня в миг погасла. Он быстро огляделся, заметно нервничая.

— Слушай, тебе лучше уйти, и не задавай лишних вопросов, хорошо!

— Я не буду тебе мешать, правда, — оправдывалась я. — Неужели ты такой эгоист?

— Дело не во мне, — он замялся, снова оглядываясь и переминаясь с ноги на ногу. Его явно что-то тревожило. — Здесь опасно. Тебе не следует приходить.

— Тебе, значит, здесь самое то, а мне, видите ли, "опасно"!

Его непонятное поведение начинало выводило меня из себя. Никогда я не любила "мальчиков с секретом", на поверку они оказывались обычными болтливыми трусами.