Очнулся я в каком-то шалаше. Совершенно голый, прикрытый какой-то шкурой, с перевязанной кусками более-менее чистой ткани рукой и наложенной повязкой на рану в спине. Вокруг было темно, судя по слабому свету, проникающему через щель под потолком, время было либо близко к рассвету, либо уже к ночи.
Попытавшись привстать, наткнулся рукой о небольшую миску, наполненную какой-то вязкой дурно пахнущей жижей, чей запах быстро заставил прийти в себя. Дотронувшись пальцем до этой субстанции, пришел к выводу, что это, скорее всего какая-то мазь, по какой-то причине помещенная рядом с моим изголовьем. Понюхав перевязь на своей руке, пришел к выводу, что она же была нанесена и на ранки от укусов змеи, и судя по всему, на рану в спине.
Чувствовал я себя значительно лучше, чем до того, как я добрался до той реки. Конечно, рана на спине все же давала о себе знать, причем достаточно серьезно, да и боли на руке не прошли. Но если сравнивать с состоянием после выхода из болота и нынешним, то это была разница, приближенная к расстоянию между землей и небом. Особенно если учесть ту невероятную легкость во всем теле. Чистая кожа, волосы, отсутствие клочков испоганенной одежды, затянувшиеся шрамы.... Интересно, это кто же надо мной так хорошо поколдовал? Ведь, если не ошибаюсь, сам помыться я так и не успел. Помню, как долго сидел смотря на свое отражение, как потом потянулся к воде, сделал несколько жадных глотков, после чего меня разморило и вырубило прямо на берегу. Как так вышло, что я даже не почувствовал, что кто-то меня подобрал, раздел, помыл, подлатал, и уложил в такое удобное ложе?
Снаружи ощутимо тянуло холодом. Кажется время все-таки предрассветное. Точнее, близкое к восходу солнца. Разгуливать нагишом в таких условиях не очень то и хотелось, но просто так лежать и ждать был не вариант. Да, обо мне позаботились, меня лечили, но кто знает, где я нахожусь, и с какой целью все это было сделано. В конце-то концов, мои воспоминания о последних мгновениях моей жизни 'до пробуждения' давали серьезную пищу для размышлений о том, где собственно находилась наша долина. Под вопросом 'где' понималось отнюдь не простое географическое положение этой области. Тут уж все было масштабнее и глубже. Я видел, то, с какой скоростью двигался дядя, вроде бы даже припоминаю бронированных солдат с мечами, истребляющих моих соседей, странные пируэты, звуки ожесточенных боев. Да и язык опять же вызывал определенные вопросы. Несколько не соответствует нормам 'нормального' человечества. Кто знает, куда же меня все-таки занесло. В другой временной отрезок нашего мира, куда-то ближе к Азии с всевозможными традициями тайных школ единоборств и мистических философий, или же вообще куда-то в другую реальность? Причем и тот, и другой вариант не давали ответа на вопрос о том, насколько безопасно мое нынешнее положение. Следовало бы убедиться, да и разнюхать кое-что о своем местоположении.
Одежды своей я так и не нашел. В шалаше вообще было какое-то очень бедное убранство, представленное лишь небольшим спальным местом, которое целиком занимал я, постеленная одной шкурой, и используемая в качестве одеяла другой. Сырая земля, заменявшая пол, была покрыта тонким слоем камыша. Миска с мазью, небольшой сосуд, заполненный пахучей жидкостью (кажется, имевшую определенный градус, если вы понимаете о чем я), стояли на обломке небольшой доски. Чтобы прикрыть свою наготу, я решил прикрылся той самой шкурой, что прикрывала мое тело, после чего осторожно направился к выходу, стараясь производить как можно меньше шума. Небольшое движение рукой и циновка, прикрывавшая вход была отодвинута в сторону, открыв мне возможность бросить взгляд на окрестности, все частично сокрытые туманом и предрассветными сумерками.
Шалаш располагался в невысоком пригорке у самой реки, отделенную от нее какими-то десятью метрами заросшей густой растительностью землей. К берегу вела узкая тропа, где был установлен миниатюрный пирс, связанный из бамбука. Кстати о бамбуке. Шалаш, был полностью построен из него, попутно упирался спиной о небольшую чащу из того же растения. Перед шалашом было вкопано несколько коротких столбов, на которых висели рыболовные снасти. Судя по тому, сколько в них было серьезных прорех, эти сети уже давно перестали использоваться по назначению и случили чем-то вроде забора, защищающего вход в укрытие от мелкой живности. Во всяком случае, таковым было мое предположение.
В реке, едва заметной в тумане, виднелась небольшая лодочка, на которой можно было разглядеть скорчившуюся человеческую фигуру, время от времени дергающуюся в такт особого ритма. Рыбак. И судя по всему, хозяин этого шалаша.
Рыбаком оказался старик. Худощавый, маленького роста, слегка сгорбленный, но при этом жилистый и загорелый. Небольшая седая бородка прикрывала шрам на лице, который я заметил лишь после восхода солнца, когда света стало более чем достаточно, чтобы его рассмотреть в деталях.
Он заметил факт моего пробуждения, кажется даже раньше, чем я высунулся наружу. Видимо мои телодвижения в шалаше после пробуждения оказались довольно шумными, чтобы привлечь его внимание, так что когда я отодвигал циновку, он уже спешил на берег.
Встреча между нами была своеобразной. Я, укутанный в шкуру, под которой ничего не было, раненый, довольно слабый, особенно после пережитых приключений в болоте, и он — рыбак, держащий в руках весло и сеть. Мы смотрели друг на друга, ожидая каких-то действий, и, кажется, мы оба имели вполне обоснованный повод для подозрений по отношению друг другу.
Несмотря на то, что мне следовало бы что-то сказать и начать, наконец, диалог, я никак не мог решиться сделать первый шаг. И тут дело было не в какой-то застенчивости, во враждебности или страха общения с незнакомым человеком, который вполне мог оказаться врагом или как минимум недоброжелателем, имевшим особый интерес по отношению ко мне. Тут все сводилось к тому же гибридному языку, на котором я просто боялся что-то говорить.
— Коннитива....
Слово, выданное мной совершенно случайно, в итоге и стало тем, что помогло нам сбросить груз напряженности и начать общение. Причем, диалог наладился даже быстрее, и был даже более понятным и эмоциональным, чем я мог подумать. А то, что в процессе речи я постоянно 'смешивал речь', стариком благополучно игнорировалось. Наоборот, услышав от меня такой специфичный язык и значительное различие между моим произношением звуков и его, он даже вроде бы успокоился, а спустя всего-то каких-то десять-пятнадцать минут и вовсе растаял, добродушно вступив со мной в беседу, попутно ловко разжигая костер и, нанизывая, какие-то странные полосатые красноперые рыбы на деревянный вертел. Довольно скоро в округе поднялся аромат жареной рыбы, на что мой желудок отреагировал голодным урчанием.
Старика звали Такехиро. Как я понял из того, что он мне рассказал, он живет в этих краях уже не первый десяток лет, удя рыбу и старался не вылезать из своего укромного уголка, предпочитая суете большого мира свою тихую и скромную жизнь отшельника. И я оказался первым человеком за последние несколько лет, который оказывался на его территории.
Я, как собственно и предполагалось, на фоне сильного переутомления и морального истощения, просто отключился у самой реки, где и был подобран этим рыбаком, который по своей установленной привычке обходил свои заложенные сети. Сам старик громко смеялся и веселился от души, ведая мне то, что увидев меня он даже принял за какое-то чудовище, и вначале даже подумал избавить меня от страданий. Пришлось поддержать шутливый тон разговора и реально порадоваться тому, что эта мысль вскоре сменилась другой, которая оказалась во много гуманнее.
Как оказалось, в этом шалаше я провел далеко не один день или даже сутки. В бессознательном положении мое тело находилось больше недели, и все это время старик внимательно следил за моим самочувствием, умудрился кормить переваренным рыбным бульоном, сваренным на небольшом котелке, попутно изучал раны. И это уже после того, как он избавил меня от полностью изжившей себя одежды, от которой оставались одни лохмотья, отмыл в реке мое тело, прочистил от грязи, гноя и какой-то темно-зеленой слизи раны, натер особой мазью 'семейного рецепта' (той самой, что я обнаружил у своего спального места после пробуждения) и наложил перевязь. И в процессе своего рассказа продемонстрировал мне собственно, остатки того, что раньше было моей одеждой (часть постиранной ткани ушла на перевязки). Так что, мне было просто невозможно просто так сидеть и не горячо поблагодарить его за оказанную помощь.
Позже, когда я примерял на себя заштопанную рубаху и несколько великоватые штаны, которые старик Такехиро откопал где-то в своих запасниках, а живот был изрядно надут от обилия потребленной пищи (настоящей пищи, а не 'подножного недокорма', которым я побирался все это время), он стал серьезен и продемонстрировал клинок. Тот самый, который до сих пор каким-то чудом держался у меня на поясе, и послуживший главным источником болей в моей спине — оружием, прорезавшим мою плоть. Длинное, сантиметров где-то пятнадцать, довольно плотное, с обмотанной грязной тканью рукояткой, и кольцом в конце. На металле полностью отсутствовали следы заточки, было сразу видно, что этот странный нож был предназначен скорее для метания или же нанесения колющих ударов, причем рана от такого оружия при максимальной выкладке взрослого мужчины в расцвете сил была бы смертельна даже при наличии средства защиты вроде доспех. Подумать было страшно, что со мной могло случиться, если бы удар по мне был бы нанесен с несколько большей силой, чем это случилось в реале. Хотя меня больше, наверное, беспокоило другое. Только сейчас я обратил внимание на то, как выглядело это оружие, и только сейчас у меня внутри мелькнула мысль, что где-то такое мне уже приходилось видеть. Вспомнить бы где....
Старик был честен со мной. Когда я потянулся за ножом, он некоторое время с хорошо различимой опаской смотрел на мою руку, но потом все же передал нож и, видя как я заинтересованно начал ощупывать его, выдал свои первые подозрения относительно моего происхождения, сразу, правда, добавив, что был вынужден от них отказаться. Хотя было сразу видно, что осадок то остался.
Если быть кратким, Такехиро сначала принял меня за пользователя этого оружия. Солдата. По сути, за одного из тех, кто вырезал жителей нашей долины. И имел для этого все основания. Вряд ли обычный люд активно пользовался таким специфическим оружием (судил я по логике обывателя начала двадцать первого века, не знакомого с местными реалиями), да и мой внешний вид мало располагал для доверия. Однако он поменял свое мнение довольно скоро, когда заметил рану на моей спине, изучив которую, быстро нашел оружие, нанесшее ее. И быстро сделал свои выводы. В результате, меня подлатали, рана, которая после такого долгого пребывания в столь неблагоприятных условиях давно привела бы как минимум к заражению крови и гангрене, уже заживала, а след от зубов змеи, вместе с опухолью практически исчезли.
Такехиро был единственным источником доступной информации для меня, для получения сведений об этом загадочном мире, о местных реалиях, местном населении, могущих заменить серьезные утерянные знания, которые в меня вбивал еще мой дядя. Источником не самым полным или там достоверным, пересыщенный изрядной долей субъективизма, но даже, несмотря на это, его значение было огромным. И я не преминул им воспользоваться на максимум. На доступном мне максимуме, разумеется.
Ни о какой информации относительно нашего точного местоположения я не получил. Старик изъяснялся в стиле 'в той стороне горы, день два пути, а во на той стороне есть город, куда я раньше бывало, ездил на ярмарку' и так далее. Однако и этого оказалось достаточным, чтобы узнать, в какой стороне что находиться, куда лучше не ходить, где часто проходили караваны, а где раньше, бывало, свирепствовали лесные бродяги с оружием в руках добывавших себе пропитание. Я довольно поздно вспомнил о таком термине, как государство, и о том, что оно должно контролировать те или иные территории, включая и наш этот тихий уголок. Такехиро, когда услышал это слово от меня, был несколько озадачен, даже, несмотря на то, что оно было вроде бы произнесено на его языке, а не на русском. Когда я попытался ему объяснить то, что вообще значит это слово, ему не составило труда понять о чем идет речь. И пояснил, что такого понятия как государство можно сказать не существует. Есть только некоторые подобия: образования, подвластные властителям, которые опираясь на свои вооруженные силы и власть, контролировали тот или иной город, находящийся на торговом пути, окружающие поселения, земледельческие хозяйства и получали от них своего рода дань, взамен обеспечивая на территории определенный порядок. Контролировали территории по мерам своих возможностей, на слишком большое мало кто зарился, предпочитая хорошо удерживать в руках синицу, чем гнаться за журавлем в небе, за которым и без того немало охотников. И удерживали они эту власть лишь до тех пор, пока могли содержать достаточную силу. Любое ослабление или появление поблизости более сильного оппонента и конкурента обычно приводило к перекраиванию границ и сфер влияния. Такехиро даже не стал браться сделать попытку сказать о том, кто сейчас властвует неподалеку. Местные царьки, как правило в такую глушь не забредали, речка, как пояснил все тот же рыбак, не служила своего рода рубежом, за которым дальше начиналась пустынная земля, незаселенная никем, и оттого, мало кому интересная. К тому же упирающаяся в болото.
Самым ближайшим городом отсюда, где в былые времена, когда старик еще был молодым (по его меркам, разумеется), сидел человек, именующий себя неким дайме, был Гифу — центр местной торговли. Куда съезжались крестьяне со всей округи, чтобы продать свои излишки, и получить за них необходимые в хозяйстве товары. Он находился на расстоянии приблизительно трех дней пути от этого места. И от него собственно, начинался старый тракт, тянущийся до самого моря. Дайме с Гифу контролировал окружающие поселения, по крайней мере, в старые времена, имел вооруженную охрану, служившую для защиты территории и собственно, для поддержания порядка, заключавшейся в обеспечении сбора налогов.
По мнению Такехиро, вокруг, за пределами Гифу были разбросаны владения других таких же дайме, которые вроде как контролировали такие же вот районы. Часть из них держали под колпаком тракт — главную торговую артерию в этих краях, по которой перемещались товары к морю и наоборот. У самого моря располагался небольшой портовый городок, где причаливали торговые суда, перевозившие грузы из соседних стран, распространение которых вглубь большой земли, в такие вот глухие уголки, приносили неплохие прибыли. Во всяком случае, по словам старика заморские товары пользовались раньше большим спросом. И сам он в свой последний выход 'в свет' примечал для себя по большой части именно такие вот 'импортные' изделия.
Факт того, что обычные солдаты дайме и мелкие разбойники не вызывали страх Такехиро было легко понять. При рассказе о них он сохранял завидное спокойствие, словно не он испугался того, что у меня нашелся тот специфичный инструмент для нанесения колющих ран до летального исхода. Наоборот, то, что эти вояки разгуливали по городу с мечами и копьями его в принципе не волновало. Страх вызывал кто-то иной. И мне кажется, я прекрасно понимал, кто это мог быть. Если честно, то всякий, кто бы увидел бы разницу между обычными ряжеными, напялившими на себя доспехи и колюще-режущее оружие, и теми ребятами, кто вырезал жителей моего селения, а потом сражался с моим дядей (да и моего дядю наверное, тоже можно было бы внести в этот же список), вряд ли бы беспокоился о первых, и наверняка не стал бы оборачиваться при упоминании и последних.
