Сказки участкового

Ага. Понятно. Дубль два.

Возле чистой белёной стены на специальных подставках рядом стояли... раз, два... восемнадцать удочек! А возле печки валялись резиновые сапоги.

Пашка затащил мои вещи, поставил их на лавку и снова хохотнул.

— Ну, мужики не обрадуются. Конец клубу!

Ну а что — жить в бывшем клубе, где суровые мужики пили пиво, рассказывали рыбацкие истории и играли в дурака, куда приятней, чем жить в чьём-то любовном гнёздышке.

Следом за нами в комнату просочилась баба Акула. Старушка брезгливо сморщила нос и скомандовала.

— Пашка! Отведи Емелюшку перекусить, а то ж я, старая, не готовила ничего. И город ему покажи. А я покуда уберу тут всё. Ступайте с Богом!

Вот интересно, с каких это пор я у неё стал "Емелюшкой"?

— Добрым людям, Емелюшка, в чистоте и порядке жить должно!

Да кто бы с этим спорил...

* * *

Только вернувшись к "Москвичу" я с запоздалым раскаянием сообразил, что даже не узнал у Паши, кто он и чем занимается. И не отвлекаю ли я его от дел...

— А я сегодня выходной.

Я удивился.

— Среда же?

— Ты певцов видел? Вот то-то! Шефу сейчас не до меня. — Мой бородатый спутник огляделся. Ветерок был тёплым, небо — голубое, а дороги сухими. Было видно, что лезть в машину ему не хочется.

— Пошли пешком?

— Пошли.

И мы пошли пешком.

"Певцы" оравшие русские народные песни на станции были очень важными гостями местного отделения Института. Я поднял глаза — пятиэтажную громаду здания было, наверное, видно из любой точки города.

— Это у вас отделение такое?! А...

— А сам институт в Питере. В два раза меньше.

Дальше Пашка честно мне признался в том, что делать ему сегодня нечего, потому что заезжий москвич (о! земляк!) и двое коллег из Германии, изучающие природу севера, привезли новое оборудование и пока Афанасий Егорыч его лично не обмусолит, ему там...

— Погоди! — Я обалдело затормозил. — Как это, из Германии?

"Вдоль по Питерской" это трио исполняло как родное. Ну ладно, москвич...

Пашка ухмыльнулся.

— Вот что значит, мой юный друг, напиться до потери языкового барьера.

Я расхохотался, а потом шутливо ткнул приятеля (уже приятеля! Ну и ну!) кулаком в бок.

— Самому-то сколько, борода?

Пашке оказалось двадцать три, и он был аспирантом, самым младшим научным сотрудником Института и, по совместительству, подай-принеси у Афанасия Егорыча, человека сурового, но справедливого. Большоооого и широко известного авторитета в узких научных кругах. Вот так болтая о том и о сём, мы неторопливо подошли к "Москвичу". Прогулка по местному МКАДу заняла у нас тридцать три минуты.

Я почесал макушку.

— Теперь куда?

Стало понятно, почему коренной питерец Пашка отыскал меня возле отделения. Городок был очень мил, но, немного скучноват, если честно. Всю прогулку я не забывал крутить головой, профессионально пытаясь отметить возможные будущие трудности. Ну, там... э... бомжей. Или...

Я снова почесал макушку. Пьяные под заборами не валялись, подростки пиво на лавках не пили и даже бабушки на центральной площади сигаретами поштучно не торговали. Мда. Подождём. Ещё не вечер.

Пашка распахнул дверцу машины.

— Как куда? Бабакула велела тебя покормить. Поехали.

Все пять улиц, шедших с севера на юг и три, которые тянулись с запада на восток, были одинаковыми до безобразия. С капитальными домами из красного кирпича или огромных брёвен, с тротуарами и с молодыми мамашами, которые по этим тротуарам важно возили в колясках своих детей. Что-то родное привычное появилось лишь на дальней окраине городка, возле института. Среди панельных двухэтажных домов стояла типовая трехэтажная школа, за ней был детсад и маленький скверик. Здесь было шумно, пыльно и гораздо веселее. По площади с памятником (сами догадайтесь кому) носились дети, где-то сигналили машины, а рядом со зданием городской администрации было припарковано несколько заляпанных грязью грузовиков.

Время было обеденное и в столовой было яблоку негде упасть. Мы немного потолкались с подносами, взяли себе котлет, компот и вдоволь хлеба. Я хотел ещё взять борщ, но Борода меня отговорил, сказав, что бабакула обидится.

— Она же сейчас нам обед готовит!

— Нам?

Пашка уверенно кивнул.

— Нам!

Я восхитился. Похоже, местная простота нравов уже успела въесться в Пашку. Дела, братцы, дела! Человек всего полгода как из Питера приехал — и на тебе. Я тихо ужаснулся — а чего ж то со мной через полгода произойдёт?

После основательного перекуса мой спутник "зацепился языком" с одним из своих коллег, но мне их научная беседа показалась несколько скучноватой. Воспользовавшись возможностью ненадолго остаться одному, я вышел на улицу. У большой застекленной витрины с надписью "УНИВЕРСАМ" на лавочке расположился некий гражданин довольно помятой наружности. Моя скромная персона бесцельно стоящая на крыльце столовой вызвала у него явно нездоровый интерес. Глаза "мутного" гражданина загорелись "неугасимым пламенем" словно у охотника завидевшего долгожданную добычу и он устремился ко мне, едва не влетев под колеса проезжавшего мимо "жигуленка".

-Товарищ! Товарищ! — заголосил он на бегу, старательно размахивая руками с целью привлечь моё внимание — одну минуточку.

— Вы мне?

— Да вам — гражданин выглядел запыхавшимся, и то и дело хватался за сердце, хотя расстояние осиленное "бегуном" едва ли составляло десяток метров, но выглядел он так, словно оно было ну как минимум раз в пятьдесят больше — ведь вы наш новый участковый?

— Да.

— В таком случае я незамедлительно должен сделать заявление — в категоричной форме объявил гражданин.

— Э-э — замялся я — ну, видите ли, я еще не приступил к своим обязанностям. Вы не могли бы подойти завтра в городской отдел милиции.

— Завтра может быть поздно. Готовится страшное преступление и мой гражданский долг помочь нашим доблестным внутренним органам — громким трагическим шепотом сообщил заявитель .

Оп-па, а это уже интересно в первый же день и такой шанс. Раскрыть тяжкое преступление в самом начале карьеры, да об этом можно только мечтать!

— Какого характера преступление? Где? Когда?

— Очень страшное, очень — затряс головой сознательный гражданин — и я готов не щадя себя проникнуть в преступную среду, все досконально выяснить и завтра же сообщить вам. Но, для этого мне тоже необходима ваша помощь. В пределах э-э— двадцати, нет даже тридцати рублей.

Ха, да за такие смешные деньги и получить ценную информацию. Без долгих раздумий я отсчитал своему потенциальному осведомителю требуемую сумму. Купюры исчезли в его кармане с молниеносной быстротой, и клятвенно заверив меня, что завтра ровно в десять ноль-ноль он будет у меня с подробнейшей информацией о готовящемся преступлении, гражданин скрылся за ближайшим углом.

А... как вас, собственно?

* * *

— Даааа, — протянул Пашка, — это тебе не столовские котлеты!

Ответить у меня не получалось. Рот у меня был забит едой. Кушал я, как говорится, так что "за ушами трещало". Нет, вы не подумайте, родители вложили в моё воспитание массу сил и, честно говоря, не зря, но... как же вкусно готовит Акулина Васильевна!

На противоположную, от института, окраину Засарайска, к моей новой квартире, мы с Пашей прогулялись пешочком, чтобы, так сказать, нагулять аппетит. Расстраивать добрую старушку я не хотел, но две котлеты и хлеб — это две котлеты и хлеб! Уже стоя перед резными воротами, я решил так.

— Паша. Сейчас чуть-чуть и...

Младший научный сотрудник ухмыльнулся.

— Конечно.

Круглый стол на веранде ломился от разносолов, при одном только виде бардового, исходящего ароматнейшим паром борща, запросто можно было захлебнуться слюной, а в центре стола стояла запотевшая бутылка.

"Таааак!"

— Акулина Васильевна! Я на службе. Грхм. Уберите, пожалуйста.

Бабакула всплеснула руками и, о чудо, вместо самогона на центре стола оказался кувшин с молоком. Я такие, только в рекламе и видел. Глиняный кувшин (я пригляделся, по-моему, он был самодельным) с молоком. Я застыл столбом у стола и осмотрелся новым взглядом.

"Хорошо иметь домик в деревне!"

И дом и сама Акулина Васильевна как две капли воды напоминали персонажей известного рекламного ролика.

Бррр!

— Садись, Емельян!

— Кушай, Емелюшка.

Бабуля умилённо смотрела, как два молодых организма перемалывают мощными челюстями приготовленный ею обед. Сначала я смущался и всё порывался пригласить бабулю разделить с нами трапезу, но Акулина Васильевна заявила что она "уж сыта".

— Ты ешь, Емелюшка, ешь.

И пододвинула мне тарелку с пирожками.

Боже мой! Я такого борща не ел ни-ког-да! Даже мамина еда (прости, мамуля) ни шла ни в какое сравнение с тем, что подала на обед хозяйка дома.

— Вот, — Пашка говорил с набитым ртом, невнятно и с огромным удовольствием, — у нас такое не попробуешь. Экология!

Потом мы, уже втроём, долго пили ароматный и душистый чай из самовара. С ватрушками и шанежками. Я рассказывал о своей жизни, Паша — о своей, а бабакула просто сидела, уперевшись локтями на стол, и слушала.

В свою комнату я вполз уже за полночь, осоловевший от немыслимого количества съеденного и выпитого.

Нет-нет! Только чай. Никакого спиртного, братцы. Завтра же первый день на службе.

Кстати, где-то здесь я видел... а вот он!

Я завёл будильник, поставил звонок на семь утра и, оглядев сверкающую чистотой комнату, рухнул в кровать. Последней мыслью было — как же хорошо, что этот день закончился!

* * *

— Малакооооу! Малакооооу! Малако-малако-малакоооооу! Творог берёооооум! Сметана берёооооум!

Меня, братцы, просто выбросило из кровати. Не люблю я, когда меня так будят. Не люблю. И побудку в институте я тоже, как и все нормальные люди терпеть не мог, но я же уже не в институте!

Будильник показывал честные пять утра. Я ошалело потряс головой. С улицы доносилось птичья возня и... всё.

Я проморгался.

— Померещилось.

Я лёг, закрыл глаза и...

— Малакооооу! Малакооооу! Малако-малако-малакоооооу! Творог берёооооум! Сметана берёооооум!

За окном орали так, что в ушах звенело.

"Ах ты сволочь!"

Я подскочил к окну. Из-за тёмной стены ельника, начинавшегося сразу огородом, лезло солнце, по двору бегал бабкин бобик а из-за ворот снова заорал продавец.

— Картооошк, маааааркофк, лук, яйца берёоооум!

Злость у меня, братцы, разом пропала. Появилось изумление — это ж каким Шаляпиным надо быть чтобы за полсотни метров, сквозь закрытое окно...

В доме хлопнула дверь и на крылечке с авоськой появилась Акулина Васильевна. Бабакула, мелко семеня и зябко кутаясь в платок, шустро добежала до ворот и исчезла за ними. Я посмотрел на будильник. Пять утра. Я подумал, что сейчас то "Шаляпин" заткнётся и поплёлся назад, в постель. Но стоило мне только прилечь и закрыть глаза, как...

— Малакооооу! Малакооооу! Малако-малако-малакоооооу! Творог берёооооум! Сметана берёооооум!

— А!

Я тут милиционер и где? Ну всё, гад! Держись!

В спортивных штанах, шлёпанцах и в фуражке я выскочил из дома.

Ух! Ах!

Я выдохнул мощную струю пара. Май на севере, однако.

— Всё равно не уйдёшь! — Злобно процедил я и, звонко шлёпая тапками по дощатому тротуару, понесся к воротам. Я почти достиг калитки, и уж совсем было собрался её открыть...

Бам!

— Емелюшка! Ох ты ж, покалечила мальчонку, дура старая, — бабакула бросила туго набитую авоську и принялась кудахтать вокруг меня, — Емелюшка, как ты?

— М-м?

Перед глазами летали красные и зелёные мошки.

— Всё хорошо, Акулина Васильевна, чесслово.

Я с трудом поднялся на ноги. Потом навёл резкость, а потом вспомнил, зачем, собственно, я сюда так спешил. Продолжать погоню уже не хотелось.

— Вот и хорошо, что хорошо, — облегчённо затараторила старушка, — а чего-й то ты не спишь? А, — лицо Акулины Васильевны просветлело, — молочка свежего захотелось? А и молодец. Хороший ты человек, Емелюшка. Парное, свеженькое...

Я скрипнул зубами, обошёл добрую женщину и решительно выбрался за ворота. В проулке было пусто.

— ... а и уехал он уже.

"Сам вижу".

А всё-таки здесь хорошо. Воздух здесь, братцы, такой вкусный, что хочется вдыхать-вдыхать и совсем не выдыхать. Знаю-знаю, о чём вы подумали, а я — про воздух.

Я постоял за воротами, посмотрел направо-налево, и уж совсем было собрался вернуться в дом, как до меня донеслись звонкие мальчишечьи крики. Это настораживало. Дети (а кричали явно дети) кричать в пять утра не должны. Они должны спать дома, в своих кроватках.

— Пас, пас, давай!

Бум. Бум. Удары были глухие. Очень похоже, что били по мячу.

— Гооол!

Не веря свои ушам, я добежал до оврага. Точно, на школьном стадионе куча мальчишек весело гоняла мяч. Издалека рассмотреть подробности я не мог, но и того что увидел, хватило на маленький культурный шок.

Братцы! Хоть кто-нибудь, хоть когда-нибудь видел, чтобы двенадцатилетние мальчишки в пять утра, за три часа до школьных уроков, играли в футбол?! Лично я видел, как в пять утра некоторые компании ещё допивали пиво в парке на лавочке, но чтобы физкультура...

В глубокой задумчивости, не обращая внимания на утреннюю прохладу, я поплёлся домой. Спать мне уже не хотелось. Пришлось умыться, выпить кружку молока и отправляться на службу.

* * *

— Ну вот, теперь на человека стал похож — довольно проворчал Иванов И.И., окинув меня придирчивым взглядом.

По-видимому, Узюм придерживался того же мнения, поскольку увидев меня в новенькой, тщательно отутюженной милицейской форме пес улыбнулся, весело тявкнул и приветливо помахал мохнатым бубликом хвоста, всем своим видом показывая величайшие приязнь и радушие.

Несмотря на ранний час, а на службу я заявился задолго до начала рабочего дня, начальник РОВД и штатный сторож отдела встречали меня на залитом утренним солнцем резном крыльце.

— А это что у тебя — при виде солидной шишки на моем лбу настроение начальства заметно испортилось, и его указующий перст уперся в поврежденный орган — не асфальтная ли болезнь часом настигла? А? не с того начинаешь Удальцов, ох не с того.

— Да что вы товарищ майор — моему негодованию не было предела — я же совсем не употребляю. А это так, несчастный случай.

Очевидно, возмущение, написанное на моей физиономии, было столь естественным, что недовольно нахмуренный лоб майора сам собой разгладился.

— Ох, смотри мне — больше для порядка, чем из необходимости пригрозил он — как кадры придут, зайдешь, выправишь удостоверение, а потом в канцелярию я там вчера тебе материал отписал, посмотришь.

— Товарищ майор, а оружие?

— Ишь ты, оружие — хмыкнул Иванов — после обеда сдашь мне зачеты, тогда закрепим. Все понял?

— Так точно — я вытянулся, козыряя, как учили в институте МВД, чем заслужил недовольный гав очевидно недолюбливающего церемонии пса и очередную ухмылку начальника.

— Ты Удальцов церемонии брось, не на плацу. У нас нормальная рабочая обстановка, для тебя я Иван Иванович. Вопросы есть?