глава 3

После ухода гостей я некоторое время оставался в гостиной, напротив портрета у камина и размышляя о прошедшем приёме. Живопись лучше, чем в реальности передала сходство между Полиной и княгиней, и от этого никуда не деться. Потому особо долго раздумывать не было смысла. До сего момента у меня был лишь отвлечённый интерес к признанию родства княгиней, словно я наблюдал за происходящим из окна движущегося экипажа. У меня просто не было идей, как Эдмон собирался использовать Полину в своих интригах. Если только насоветовать Наполеону, перебить всех наследников русского престола и выдать замуж последнюю принцессу за своего очередного маршала. Ну, бред же; хотя, что я знаю о закулисной политике этого времени? Скорее всего, бывший посол преследовал сугубо личные интересы. Странно, рассуждал я, что София Сергеевна, человек разносторонних интересов, не оставляющая своим вниманием ни одну мелочь, столь равнодушно отнесётся к тому, о чём спросила её Полина. Здесь явно что-то нечисто. Лисица из басни Эзопа была вольна уйти из-под виноградной лозы, посетовав на зелень недоступных ягод, я же не мог оставить Полину один на один с её целью. А на утро, не мог по одной простой причине, что этой же ночью в дом кто-то проник. Соотнести добродушный, прощальный взгляд Софии Сергеевны, прищур её компаньонки и то, что последовало после их ухода, приводило только к одной мысли: события взаимосвязаны. Ведь и макет лошади, возведённый ахейцами из старых кораблей, с виду тоже был безобиден.

В три часа ночи меня разбудил писк газоанализатора. Этот портативный приборчик всегда со мной. Ведь со всеми светлыми 'прелестями' печного отопления есть тёмная сторона и название ей — угарный газ. Удручающая статистика смертей в двадцать первом веке ничто, по сравнению с тем временем, в котором сейчас находился я. И каждый вечер, будь то на почтовой станции, гостинице, имении Есиповича либо дома в Борисовке, перед сном я включаю прибор. У угарного газа нет ни вкуса, ни цвета, ни запаха; он идеальный убийца. Человек, ничего не подозревая, вдыхает его и гемоглобин, вступая в реакцию, вместо оксигемоглобина образует карбоксигемоглобин, который ничем не может помочь организму. Коварное вещество не отдаёт кислород и человек задыхается от удушья. Полина заметила у меня газоанализатор ещё во Франции и посмеялась тогда, показав на Мурлыку, и сопроводила словами, что она первой поймёт о проблеме и станет метаться. Но в этот раз кошки в комнате не оказалось, и противный писк приборчика спас не только наши жизни, а ещё и слуг. Едва все окна в доме были распахнуты, а комнаты залились светом от свечей, я смог оценить всю глубину коварства неудачного покушения. Кто-то сумел пробраться в дом и прикрыл печные заслонки. Алиби слугам было без надобности, их порозовевшие лица говорили о непричастности лучше всего. Ещё чуть-чуть и эта ночь стала бы для них последней, а вот судьба кошки, в отличие от найденного со свёрнутой шеей истопника осталась неизвестна.

Утром дворник привёл с собой квартального надзирателя, который поохав и возблагодарив Богородицу, что все живы, угостился на кухне. Проведя расследование на скорую руку, и получив от меня четвертной, он уехал в Управу благочиния, на Садовую. Так как дело слишком важное, то его компетенции оказалось недостаточно. К обеду мы познакомились уже с частным инспектором (приставом). Тот тоже провёл своё расследование. Для начала отобедав со мной в трактире какого-то ярославского купца Палкина, который по недоразумению назвал ресторасьон, где мы договорились о премии. Там он пообещал чуть ли не участие Александра Дмитриевича Балашова и исчез на весь день. Как ни странно, но уже к ужину, он явился с новостью: нашли сбежавшего истопника, мертвым. На этом расследование было завершено. Преступник, со слов пристава, вознамерился сбежать с понравившейся ему девицей (из тех дам, о которых принято говорить иносказательно), а для этого нужны были деньги. И где ж их взять, как ни у арендаторов-иностранцев, вот и попутал бес. Тетёшка , между прочим, сама похвасталась подружкам, что скоро покинет дом на Вознесенской перспективе и уедет домой, в Варшаву, а те, в свою очередь, доложили. В общем, сработали правоохранительные органы оперативно, но законченности дела я не ощутил. Ну не мог шестнадцатилетний юноша всё это провернуть в одиночку. Это ж какое хладнокровие и уверенность в своих деяниях нужно иметь, что б вот так просто отправить на тот свет почти полдюжины людских душ, с большинством из которых он фактически вырос? Но и это второстепенно. Ведь для осуществления задуманного нужно было озаботиться соответствующими документами, наметить план, изучить логистику маршрута, подготовить убежище и решить сотню сопутствующих задач, что для безграмотного крепостного невыполнимо. И когда я высказал сомнения, частный инспектор философски изрёк: 'Чужая душа — потёмки'. Впрочем, что ещё можно было ожидать от сыска начала девятнадцатого столетия? Тем не менее, проявился эффект, о котором я и не задумывался. По Санкт-Петербургу прошёл слух о попытке душегубства французской маркизы на пару с миллионщиком из Калькутты. Не то, что бы особо судачили, но через несколько дней после печального события, вместе с прочей корреспонденцией я обнаружил короткое письмо.

'Если Вы хотите получить ответы на ваши вопросы, приезжайте завтра в полдень к причалу старой скотобойни на Матисовом острове. У нас будет четверть часа. С.С.'

Прибыв к месту, указанному в записке, я вышел из кареты, оставляя Полину внутри. Окрестности мне показались знакомы. Не то чтобы я тут каждый закуток знал, но если проследовать ещё метров триста, то мы оказались бы напротив цехов Берда, где несколько дней назад закончили сборку станка по сверловки орудийных стволов на паровой тяге. То есть проезжал я тут раз шесть или семь. Возле пакгаузов, на небольшой площадке для разгрузки судов было безлюдно. День выдался воскресным и отсутствие рабочих вполне объяснимо, но неподалёку, у стены, кто-то стоял и наблюдал за нами с накинутым на лицо капюшоном. А потом я вдруг увидел мальчишку, бежавшего так, словно за ним гналась свора бродячих собак. Он был одет в темно-зелёный камзол, такого же цвета панталоны, белых чулках и явно не предназначенных для шустрых перемещений туфлях на деревянной подошве. Лицо его скрывали растрёпанные на ветру кудряшки. Мальчишка бежал прямо на меня и, налетев, крепко вцепился обеими руками в рукав редингота. Я подхватил его, чтобы он не упал на булыжную мостовую.

— Кня... кня... — пытался что-то сказать и одновременно отдышаться мальчик.

И в этот момент мне показалось, что всё это как-то наиграно, не взаправду. Бежавший пацан даже не взмок, а дышит, словно астматик, после стометровки. 'Недурно сыграно', — подумал я с усмешкой и, повернув голову к кучеру, подмигнул ему. Модест понял мой знак и, подвязав поводья, был готов орудовать кнутом со своего возвышения. В эту же секунду, как и полагалось в таких представлениях, от стены отделилась фигура, а из-за угла показалась ещё одна — угрожающего вида мужичина с лопатой. Злодей с деревянным заступом замер; судя по всему, он оценивал диспозицию. Несколько секунд спустя он опустил рабочий инструмент и, нагнувшись к земле что-то поднял. Как оказалось, саблю. Незнакомцы осмотрелись и, переглянувшись между собой, неспешно направились к карете.

Мальчишка по-прежнему стоял передо мной, вцепившись в рукав. Тяжело дыша, он наконец-то произнёс заготовленную фразу целиком:

— Княгиня просила Вас обождать.

После этих слов мальчик чуть отстранился, но продолжал удерживать мою руку. Я же усмехнулся и проговорил:

— Конечно, обождём. Только скажи, кто подослал тебя?

— Подослал? — Он уставился на меня с удивлением, и глаза его расширились. И взгляд у него был, как у повешенного плута Яныка, когда тот самозабвенно врал, нагружая телегу всяческим барахлом из разграбленного поместья.

— Кто подослал тебя? — повторил я вопрос и уже сам перехватил руку мальчишки.

Было очевидно, что он не на шутку испугался. И даже более того: судя по всему, он предвидел, что его раскусили и проговорился.

— Отпустите, пан.

Этого было достаточно. Одно слово 'пан' всё ставило на свои места. И уже было неважно, что из-за углов появлялись другие. Карету фактически окружили, обступив полукругом. Они негромко переговаривались, и, судя по говору, это были поляки, чрезвычайно опасные, вооружённые тесаками, дубинками и даже саблями. С силой оттолкнув пацана, я полез за оружием.

— Монсеньог, бегегитесь! Это ловушка! — раздался голос Модеста с одновременным щелчком длинного кнута.

Один из напавших, пытаясь пробраться к форейтору, схватившись за лицо, вскрикнул и началось.

— Их там много, не меньше дюжины, — продолжал кричать, не забывая награждать бандитов кнутом Модест.

Но я и так понял, что силы не равны. Выбрав себе цель — того, что шёл впереди с саблей, я выстрелил. Следующая пуля должна была поразить наблюдавшего за мной незнакомца, но он ловко прыгнул в сторону. Ещё четыре выстрела в толпу, чередуясь со свистом кнута, и бандиты в растерянности остановились; было очевидно, что они не решались напасть, но и отступать не собирались. Никто из них не знал, сколько пуль способен выпустить мой револьвер. Неожиданно один из них вырвался вперёд и бросился к двери кареты, что бы тут же рухнуть от пули в голову, едва дверца открылась. Полина отбросила дымящий пистолет на сидение и приготовила к бою второй. Та самая пара пистолетов, найденная мной близ шато, вновь выручила нас. Не помню, что бы я или Модест обновляли порох на полке, но что есть, то есть. Они стреляли и ладно. Наверно, это и явилось переломным моментом, так как нападающие стали пятиться назад. Встретиться с такой огневой мощью они явно не ожидали. Внезапно я почувствовал, как мне в живот что-то упёрлось. Я посмотрел вниз и увидел, как детская рука вновь пытается ткнуть в меня ножом. 'Шалишь! — подумал я. — Проткнуть подкладку из сверхтонкого арамида и штыком сложновато, а уж тем более детской рукой'. Я крепко ухватился за неё и вдруг раздался выстрел. Негодник замер на секунду, и на его лице промелькнуло нечто похожее на удивление. Сродни тому, когда человек спотыкается на абсолютно ровном месте. Я разжал руку и произнёс:

— Зачем?

— Я не хотел, — прошептал он. Глаза его налились слезами, и он без звука, словно все мышцы одновременно перестали служить, повалился на булыжную мостовую. Только нож противно звякнул, выпадая из руки. Незнакомец, который успешно увернулся от моего выстрела в начале схватки, как-то по-бабьи взвыл, отбросил в сторону маленький пистолет и бросился наутёк, увлекая за собой остальных.

Едва площадка опустела, Полина тотчас же подбежала к мальчишке. Я перевернул его и заглянул в лицо. Глаза его были закрыты, и сначала мне показалось, что он мёртв.

— О Боже милостивый, — пробормотала Полина, опускаясь рядом с телом на колени. — Совсем ребёнок... За что его?

И тут я понял, что мальчишка вроде дышит. Я осторожно провёл ладонью по его лицу, расстегнул ворот камзола и попросил у Полины её пудреницу с зеркальцем.

Со стороны причала слегка поддувало. Морось, казалось уже отступившая от града Петра, внезапно вновь напомнила о себе. Небо с утра и так хмурилось, а ветер с Невы хоть и был весьма прохладным и стойким, но даже ему не удалось до конца разогнать тучи. Пролетавшие иногда редкие капельки готовились перерасти в полноценный дождь. Мальчишка дышал, но только чуткий, не оглушённый звуками пальбы слух мог расслышать его дыхание, которое затухало с каждой минутой. Зеркальце запарило и тут же высыхало. Рассмотрев ранение, я только покачал головой. Пуля застряла где-то у сердца и будь калибр чуть больше, а расстояние чуть меньше, но для десятилетнего тела и этого, вроде хватило.

— Надо спасти мальчика, — твёрдо произнесла Полина.

— Это невозможно.

— Я знаю, что это в Ваших силах! Или у Вас нет на это времени?

— Я прошу простить, Ваша Светлость, — произнёс я, — Но в ближайшее время у меня, да и у вас тоже, скорее всего, свободного времени вряд ли окажется в достатке. Те, кто только что напал на нас, отошли, но что мешает им вернуться с новыми силами?

Пока мы пикировались с Полиной, Модест обошёл недавнее поле боя, и пренебрежительно отозвавшись об убитом возле двери кареты, выбил ногой саблю из руки лежавшего на спине бандита. Кучер старательно зубрил русские слова, но обладая ограниченным словарным запасом, частенько мешал языки, а если добавить его особенную дикцию, то понимать его могли только те, кто имел возможность с ним общаться ранее.

— Монсеньог, этот marpaut тоже жив. Но он уже готов пгедстать пегед господом.

— Оставим богу — богово. Модест, сообрази какую-нибудь тряпку и положи на неё мальчишку. Ваша Светлось, прикажите принести кофр с красным крестом.

— Марго! — позвала свою служанку Полина, — живо неси аптечка!

— Аптечку, — автоматически поправил я, — распарывая на мальчике камзол.