Черт нас рассудит

А, ну ещё я привлек братьев Абалаковых. Впрочем, искать их не пришлось, они сами прибежали.

(*Вообще-то это совсем не так. На Эльбрус нацистское знамя подняли бойцы дивизии "Эдельвейс", которые к СС никакого отношения не имели. Просто из альпинистского куража. И Гитлер, который альпинистов не любил, был в бешенстве. Типа эти ипанутые скалолазы фигней занимаются вместо того, чтобы взять Закавказье. Но ГГ начитался в своем времени разных дурацких книжек.)

А вот я теперь пер в связке с Евгением Абалаковым через ледник. Горы — очень обманчивы. Вот, кажется — там уже вершина. А хрен вам! Это просто перегиб, за которым новый подъем. Шаг, ещё шаг. Нет, ну на хрена я в это ввязался? Я ведь в том мире никогда не бывал на таких высотах. Семь тысяч — это не хрен собачий. Но вот уж понесло. Когда составилась советско-германская научная экспедиция на Памир, то возникла мысль — а не подняться ли на самую высокую гору в этой местности? Вот и поперлись. Впрочем, тут я сам виноват. Ладно, что я общался с Лениным и Сталиным. Это всё фигня. Но для альпиниста — пойти в связке с самим Абалаковым! Тут устоять было невозможно. А эти братаны Абалаковы — полные отморозки. Им бы только в горы лазить. Вот и брательник Жени, Виталий, прется ниже в связке с таким же немецким отморозком — Вилли Рикмерсом.

Но как это всё мерзко и гнусно! Ножки идти вообще не хотят. Дыхалка тоже уже ни к черту. А что делать? Шаг. Ещё шаг.

Я даже не понял, когда вся эта байда закончилась. Но вдруг мы оказались на скальной площадке, с которой пути вверх больше не было.

— Серега, мы дошли! — Заорал Евгений.

И тут только я по-настоящему врубился, что мы сделали. Вообще-то человек, который не поднимался на вершины, не понимает того, что чувствуют альпинисты. Эдакую сатанинскую гордость. Типа я стою выше всех. Но тут-то было круче! Мы взошли на вершину, на которую до этого не ступала нога человека. То есть, мы сделали то, о чём мечтает любой альпинист. Лучше гор могут быть только горы. На которых никто не бывал.

— Хорош отдыхать, давай дело делать! — Крикнул Абалаков.

Я достал из рюкзака красное знамя, флагшток пер Женя.

Пока мы устанавливали знамя, подтянулась вторая связка. После того, как они отдышались, возник вопрос: а как назвать вершину? Мы имели право первосходителей.

— Давайте "пик Абалаковых", предложил я.

— Нет, мы-то кто? Может, "пик Коммунизма"? — предложил Виталий.

Я изобразил сомнение. Такое название, хотя его и носила эта гора одно время, мне не слишком нравилось. Да и Вилли явно не перся от этого предложения.

— Ребята, я предлагаю назвать гору пиком Сталина. А пиком коммунизма — должен стать Эверест.

— Мы за! — Чуть ли не хором сказали Абалаковы.

— Да и я за, Сталин — великий человек, — согласился Вилли.

— А как насчет Эвереста? — Спросил Евгений.

А вот в натуре — как? Вот тут-то моего послезнания было не то что много, а очень много. Ну, альпинист же. Я знал обо всех неудачных попытках штурма "крыши мира". И об ошибках альпинистах тоже знал. Более того, я полагал, что Джордж Мэллори на вершине всё-таки побывал. Меня в этом убедил Владимир Балыбердин, а уж он-то про Эверест знал хорошо*.

(* Джордж Мэллори. Английский альпинист. Участвовал в 1924 году в попытке восхождения на Эверест. Пропал без вести во время восхождения. Его ледоруб позже был найден в нескольких стах метрах от вершины. В альпинистском сообществе многие считают, что Мэллори всё-таки был на вершине, а погиб на спуске. Эту версию автору излагал Владимир Балыбердин, альпинист, поднявшийся на Эверест по маршруту, считавшемуся непроходимым. Кто "в теме" — "Северо-Западная стена".)

— А нам это надо? — Спросил я и уже знал ответ. Этим точно надо. А вот нужно л нам? Хотя... Нет, туда я уж точно не попрусь. А вот эти ребята... Почему бы и нет?

Игры товарища Артузова

Работа разведчика-нелегала — занятие достаточно занудное. Огромное количество времени тратится на обеспечение собственной безопасности. К примеру, нелегал никогда не идет напрямую из пункта А в пункт Б. Он обязательно покружит по городу, проверяя — нет ли за ним хвоста.

Вот и Сидней Рейли, сгрузившись на Финляндском вокзале, куда он прибыл из Стокгольма (с пересадкой в Гельсинфорсе, разумеется) доехал на извозчике до Таврического сада, а потом долго кружил по улицам.

Впрочем, на этот раз он был даже этому рад. Наблюдение, благодаря многолетней практике, Рейли вел "на автомате", оно не мешало разведчику осматривать город, в котором он не бывал в восемнадцатого года.

Питер, то есть Ленинград, сильно отличался от имперский столицы, и уж тем более — от послереволюционного кошмара. По мнению Рейли, по сравнению с имперскими временами, он стал каким-то более шумным и провинциальным. А так... Народу на улицах имелось много, многочисленные лавки и кабачки работали, по улицам двигались трамваи, извозчики, а порой и немногочисленные авто. Город как город. Никаких особо советских черт Рейли не заметил.

И вот тут как раз эти черты появились. Сидней шел по улице Чайковского, из-за угла, с Моховой, на него буквально вылетели и чуть не врезались двое здоровенных бритогоголовых парней. Оба были одеты в "комсомолки" и в вошедшие в моду среди комсомольцев (не только советских, но уже и парижских) грубые голубые "американские" штаны*. На плечах у обоих висели сумки на широких ремнях — из той же голубой материи, со множеством накладных карманов.

(* Джинсы. Арманд Хаммер построил в Москве фабрику по их производству. Населению они пока не слишком нравились, но комсомольцы оценили удобство этих штанов. Наплечные сумки тогда не носили, это всё коньковские штучки.)

Рейли чуть было не схватился за шпалер, лишь в последний момент сообразив, что опасности нет. Её и вправду не было.

— Извините, товарищ, заговорились, — сказал один из комсомольцев.

Они вежливо посторонились, пропустив Сиднея, и двинулись по Кирочной, продолжая дискуссию.

— А тебе говорю: попытка связать фрейдизм и марксизм — это полная глупость, если не контрреволюция... — Услышал он одну фразу.

А хорошая у них мода на эти наплечные сумки, — подумал разведчик. Особенно для людей его профессии. Руки свободны.

Впрочем, это Рейли подумал мельком. Паранойя — вечный спутник разведчика. Если выдалась такая встреча — надо снова провериться. Поэтому Сидней резко ускорил шаг, приняв вид делового человека, опаздывающего на важную встречу. Он двинулся по Моховой — и резко свернул в подворотню.

Эти места Сидней знал. Тут имелась огромная система проходных дворов, с несколькими выходами как на Моховую, на Литейный и на Чайковского. Затеряться в них — раз плюнуть. Однако Рейли плутать не стал. Оказавшись во дворе, он тут же резко взял влево, и притаился в темном углу.

Расчет был такой. Если за ним следят, то они в курсе про эти дворы. Топтун, не знакомый с городом — это даже не смешно. Значит — преследователь на рысях кинется следом, чтобы не упустить объект.

Никто следом во двор не заскочил. Но на всякий случай Рейли вышел на Моховую из другой подворотни. Осторожно огляделся. Моховая — улица пустынная, никаких праздношатающихся личностей он не заметил.

Ладно, теперь уже недалеко.

Осталось дойти до дома ?18, зайти во двор и подняться по лестнице. Он оказался перед массивной, довольно обшарпанной дверью. Возле звонка имелась табличка, с указанием, кому из жильцов сколько раз звонить. Ага — "Афиногенову 3 р.". Он позвонил.

Дверь открыл невзрачный мужик, по роже которого было видно, что он принадлежит к числу друзей Зеленого Змия.

— Что надо?

— У меня письмо к Николаю Александровичу Афиногенову от его дяди из Тулы.

— Он уехал в Парголово, после обеда будет. Подождите, если не лень.

Так, пароль принят, отзыв верный. Причем, отзыв "спокойный". Если бы в ответ раздалось "загляните ближе к вечеру", это означало бы опасность.

Рейли прошел вслед за мужиком по длинному коридору, заставленному всяким барахлом. Мужик открыл одну из дверей.

— Заходите.

Рейли вошел и... Все понял. В большой комнате с двумя окнами за столом сидело трое мужчин. Двое были в английских костюмах, один во френче. Но бывалый разведчик сразу понял кто они такие. В двери уже стоял мужик, теперь уже совершенно не напоминавший выпивоху. В руках у него был наган. За его спиной виднелся ещё один. Да и двое из сидящих тут же извлекли откуда-то стволы...

Рейли без слов поднял руки. Один из обитателей комнаты поднялся с места и деловито изъял у разведчика пистолет.

— Здравствуйте, мистер Розенблюм, — с усмешкой сказал тот, который во френче. — Что-то вы заставляете себя ждать. Ваших двух друзей мы взяли ещё не прошлой неделе.

Рейли испытал не страх, не злость, а... дикую досаду. В самом деле. Сколько он иронизировал над Савинковым. Дескать, вот дурак, попался на простую провокацию чекистов. И теперь оказался в том же положении. Сидней очень хорошо знал, что будет дальше.

* * *

С Памира мы со Светланой прибыли в начале сентября. Да-да. Моя подруга тоже ходила в горы. Конечно, переть на семитысячник — это было для неё слишком. Но ведь наша прогулка на пик Сталина была только эпизодом большой научной экспедиции, которая продолжала сидеть на Памире. Так что полазить было где и без этого самого пика. По крайней мере, перевал Светланы на картах теперь имелся. Что, кстати, среди немецкой части экспедиции вызвало сенсацию. Наши-то уже привыкли, что девки лезут куда угодно. Но вообще-то в это время на Западе женщины в горы не ходили. Вообще. Если учесть, что представители немецкой прессы в экспедиции имелись, то моя подружка в очередной раз подтвердила репутацию "лица Революции".

Ничего мы так, наверное, выглядели — эдакая парочка с загорелыми облезлыми мордами*.

(*В высокогорье кожа на лице обгорает и шелушится. Так что видок у альпинистов после восхождения тот ещё.)

Фанфарами нас не встречали, но кому надо, явно засекли. Потому что не успели мы толком осмотреться в своей квартире, как зазвонил телефон. На той стороне провода был Артузов.

— Привет, Сергей. С победой вас! Как там мои ребята?

(В экспедиции, разумеется, были люди из ОГПУ, причем трое всерьёз ходили. Совмещали, так сказать, приятное с полезным.)

— Потренируются, будут хорошими альпинистами.

— А у нас тоже есть кое-что интересное. Неделю назад мы в Ленинграде арестовали небезызвестного тебе господина Сиднея Рейли.

— Вот наконец-то. Материалы пришлете, когда будет можно?

— Так зачем я тебе звоню? Дело-то не в Рейли. Это был завершающий эпизод. Мы раскрыли очень интересную организацию. Твои ребята имеют тоже к этому отношение. Я обещал рассказать, когда будет можно? Вот теперь можно. Так можешь сегодня с восемнадцати часам?

— Куда ж я денусь?

— Жду.

Да уж, интересно. Речь шла о событиях, которые начались три года назад. Мой коллега и "товарищ по попаданству" Максим сумел внедрить человека в радикальную контрреволюционную организацию, которая собиралась заниматься экономическим терроризмом на территории СССР. Потом нас от этого дела оттерли. Видимо, товарищ внедрился хорошо — и дальше с ним работало ОГПУ. Но полгода спустя Артузов обратился ко мне со странным заказом. Требовалось найти случаи разных ЧП на предприятиях Москвы и Донбасса и написать о них так, будто это были диверсии. Нам-то что? Сказали — мы сделали. ОГПУ играет в игры. Примерно полгода назад Артузов озвучил новую просьбу. На это раз нужно было найти какие-нибудь пожары, а также несчастные случаи на железной дороге.

— Если не найдете ничего подходящего, выдумайте! Будут претензии от НКПС, посылай их... на Лубянку. Да, и тисните пару-тройку статей о том, что контрреволюционеры перешли к экономическому террору.

Это мне было уже совсем непонятно, но чекистам виднее. Тем более, Артузов обещал всё рассказать, когда будет можно. И вот это время пришло.

Рассказ Артузова, подкрепленный множеством материалов, мне понравился. Там ведь что было? Первоначально в "органах" никто не понимал, зачем возникла организация, ставившая цель наносить диверсионные удары по советской экономике. Понятно ведь, что нанести какой-то серьезный урон у них не выйдет. Первоначально даже думали, что это просто оклополитические мошенники, желающие подоить западные разведки. Таких встречалось немало. Но затем нарисовалась совсем иная картина. Эти ребятам плевать было на борьбу большевизмом. Дело тут было в концессиях.

В деловых кругах Запада, в том числе и среди русских промышленников, успевших вытащить капиталы, существовало стойкое мнение: вступив на путь нэпа, советские руководители свернуть с него уже не смогут. То есть, по факту возродится капитализм. А под каким флагом — это их совершенно не волновало. А значит, появилась интересная мысль — взять концессию и таким образом "забить место". А потом как-нибудь это предприятие приватизнуть. Но чем меньше платить — тем лучше. Вот для этого-то и предназначались диверсии. Разумеется, дело шло не о конкретном ущербе, а об инвестиционном климате. Дескать, вон что у вас творится, так что снижайте-ка цену.

И ведь, что интересно. Оказалось — у предпринимателей имелась собственная агентура. Это были инженеры, из "бывших", которым сдернувшие хозяева оставили наказ "присматривать" за предприятиями. За это им платили кое-какие деньги в валюте. Кому-то пересылали с оказией, кому-то — клали на счет в западных банках.

Блин! Я вспомнил "шахтинское дело" из моей истории. Там инженеры из "спецов" обвинялись как раз во вредительстве, в том, что они гробили оборудование шахт. В "перестройку" это дело выставлялось как лучшее свидетельство фальсификации уголовных процессов в тридцатые. И выглядело убедительно. В самом деле — гробить шахту — как-то мелко. Ладно, когда кулаки поджигают колхозный амбар. У мужиков их деревня — центр мира. А человек с высшим образованием должен понимать — такими булавочными уколами СССР не свалить. А вот если там тоже имела место борьба за концессии...

Расчет у французских "борцов с коммунистами" был понятен. Они выйдут на "промышленную" агентуру — а те им подскажут, как и что лучше портить...

Это всё чекисты выяснили довольно быстро. Людям, идущим в Союз, понятное дело, тонкостей не объясняли. Их накачивали на тему борьбы с Советами. А когда ребята узнавали правду, у них не имелось особых причин запираться. Хотя бы потому, что русских буржуев радикальные эмигранты не любили. Во время Гражданской войны те копейки не пожертвовали на борьбу с большевиками*.

(* В РИ было точно так же.)

Так что с их помощью и с помощью РОСТА Артузов создал иллюзию активной деятельности террористов. Реальные случаи были нужны, потому что имелось опасение: есть нераскрытые "проверяющие". Так что довольно быстро вся организация была раскрыта.

Но Артузов не был бы собой, если б на этом остановился. Ему очень хотелось пообщаться с представителями парижского руководства. Выманивать их как Савинкова он счел опасным. Повторяться не следует. Тогда глава ОГПУ придумал интересный финт ушами.