Изгнанники. Часть 2

— Ребенок! — усмехнулся Хаггард и безапелляционно добавил: — Если он ребенок, значит должен учиться! А такой урок, как нельзя лучше, пойдет ему на пользу. После него он точно станет умнее! Тише и покладистее...

— Ему плохо там.

— Плохо, я знаю. Но только это позволит ему научиться ценить то, что у него есть.

— Это может сломать его... навсегда... или убить...

— Думаю, нет. Он гораздо сильнее, чем ты думаешь.

— Я знаю его, генерал! Он дерзок, упрям, а, порой, бывает даже заносчив, но у него нет духовной силы его отца, поверьте! Характер он, скорее, унаследовал от матери, а она была мягкой и ласковой женщиной. Она так часто болела, когда он был маленьким, и когда ему было всего три года, умерла от болезни. Вы же знаете... Здоровье у него — тоже ее...

— К чему эти неуместные воспоминания, старик?

— Я пытаюсь воззвать к Вашему разуму, граф! И спасти мальчика...

— От чего?

— От гибели! — голос старика сорвался, он провел рукой по глазам, но все же продолжил: — Неужели в Вас нет к нему ни капли сострадания?

— Сострадания?!! Пленник, кем бы он ни был, перешел все возможные границы, и был наказан за это. Я не собираюсь ничего менять.

— Но его наказание несоизмеримо с его виной! Вы же лучше меня знаете это!

— Ты ставишь под сомнение мой приказ?!! — Хаггард грозно понизил голос. — Споришь со мной, пытаясь оправдать вздорного, зарвавшегося мальчишку? Так вот, я не позволю тебе спасти его от жизни!

— Это не жизнь, господин! — тихо, но убежденно ответил Хаджи. — Это — боль и страх. И жестокость... Вы не научите его жизни жестокостью.

— А чем же, по-твоему, я могу научить его?!!

— Тактом. Деликатностью. И любовью... Этот мальчик знал так мало любви...

— К черту!!! Я пытался! Видят Боги, я пытался!!!

— Пытались. А потом сорвались и все испортили.

— Глупость!

— А ведь нужно было еще совсем немного. Он ведь уже почти поверил в Вас...

— Все это — дешевая сентиментальность, старик!

— Нет, граф, это — истина, которую Вы не хотите признавать! Не всегда нужно идти напролом, где-то нужно и свернуть в сторону, чтобы найти лишь один, единственно верный путь. Думаю, в душе Вы понимаете это, просто у Вас не хватает мужества это признать и терпения, чтобы следовать этому пути.

— В твоих словах, безусловно, есть смысл! — внезапно горько произнес Хаггард. — Вот только решение уже принято, и путь уже выбран. И теперь он должен быть пройден до конца. И им, и мной. Нами обоими...

Он хотел сказать что-то еще, но тут в зал вошел Натан, который только что сменился с поста у камеры Рейши.

— Господин! — сказал он тихо. — Можно мне войти?

— Ну, что еще?!! — устало отозвался Хаггард, потирая глаза. — Иди сюда и говори быстро и внятно. У меня нет настроения слушать длинные речи.

— Генерал, пленник перестал пить.

— Он что же, отказывается?!

— Нет. Он просто не может.

— Что значит, не может?

— Он без сознания уже больше суток. Боюсь, он совсем плох, господин! И если...

Натан опустил голову и умолк.

— Ну, что же ты замолчал? — прорычал граф. — Продолжай, раз уж начал!

— Он ведь еще совсем ребенок! — не поднимая глаз, повторил тот, буквально, только что услышанные Хаггардом слова.

— И что?!!

Рискуя спровоцировать необузданный гнев своего начальника, но все же не имея сил заставить себя замолчать, Натан посмотрел на него и продолжил:

— Я служу здесь уже много лет, генерал, и многое видел. В этих камерах ломались, порой, даже самые выносливые мужчины. А он — слабый мальчишка!

— И что?!! — казалось, что еще минута, и Хаггард прикончит зарвавшегося подчиненного, так зазвенел от гнева его голос, но тот не останавливался.

— Он ведь там уже больше десяти дней, граф! — сказал он. — На нем лишь тонкая шелковая одежда, а в подземелье жуткий холод и очень сыро. Он поранил руки, видимо, пытаясь освободиться, но из-за того, что все время был прикован, раны его воспалились.

— Это все?!!

— Нет! У него уже несколько не прекращается жар, и он все время бредит. Вчера он уже ничего не ел, а сегодня мы не смогли его даже напоить.

— Зачем ты рассказываешь мне все это, солдат? Ты думаешь, мне это интересно?

— Я думаю, господин генерал, что, если не освободить принца сейчас же и сразу же не начать лечить его, то к завтрашнему утру... к утру, он может... может умереть...

На этих словах Хаджи схватился за сердце и смертельно побледнел.

— Что ты несешь?!! — надвигаясь на храброго гвардейца всем своим ростом, прогремел Хаггард. — Ты понимаешь, что ты только что сказал?!!

— Да, господин! Если не верите, можете убедиться сами — мальчик очень слаб, и нуждается в срочном лечении. Я не знаю, что он совершил, но он явно не заслуживает такой участи. С Вашего позволения, господин!

С этим словами гвардеец умолк и опустил голову, ожидая расплаты за свою непростительную наглость. Но Хаггард не спешил с наказанием. Бросив потемневший взгляд на Хаджи, он быстро направился к выходу из зала. Старик тут же вскочил со стула и бросился за ним. Натан вытер со лба холодный пот и направился следом.

Граф быстро шел по коридорам замка, на ходу срывая внезапно ставший душить его форменный галстук и расстегивая китель. Полы темной шинели развевалась позади него, краями задевая ступени огромных пустых лестниц. Лицо его было искажено странной смесью чувств — растерянность, гнев, боль, отчаяние, тревога и страх читались на нем. Ему было плохо, почти невыносимо плохо. Ужас от возможно совершенной, уже непоправимой ошибки охватил его, и почему-то только теперь пришло ясное осознание того, что он на самом деле наделал.

Натан и Хаджи спешили за ним, как могли, но все равно не успевали за его размашистым шагом. Никто из них не произносил ни слова, даже не представляя, что может происходить в душе этого холодного жестокого человека.

Когда они спустились вниз, гвардейца, дежурившего возле камеры пленника, на посту почему-то не оказалось. Хаггард что-то глухо рыкнул, схватил со стены факел и рванул на себя дверь. Она оказалась не заперта. Знаком приказав Натану и Хаджи остаться снаружи, он на секунду зажмурился, а потом вошел внутрь.

Открывшаяся картина заставила его внутренне застонать. Солдат сидел на коленях, на полу, поддерживая Рейши. Мальчик лежал у него на руках, его опухшие от постоянных слез глаза были закрыты, голова запрокинута, а лицо напоминало безжизненную маску. Руки его плетьми свисали вдоль тела, на запястьях виднелись открытые, сильно воспаленные раны. Его трясло в лихорадке, с опухших, потрескавшихся губ то и дело срывался тихий, изможденный полувздох-полустон. С тех пор, как Хаггард видел его в последний раз, он заметно похудел и так сильно изменился, что сейчас был совсем не похож на себя, и уж тем более ничем не напоминал того маленького, злобного гордеца, которого он наказал.

Граф повесил факел на стену, подошел ближе и, наклонившись над мальчиком, коснулся ладонью его пылающего лба. Тот, ощутив это прикосновенье, только тихо застонал.

— Что с ним? — спросил генерал.

Гвардеец поднял на него тяжелый, полный боли и жалости взгляд.

— Ему очень плохо, господин! — сказал он. — Уже больше суток. Ему нужен врач. Иначе... Иначе...

Хаггард выпрямился и со свистом втянул воздух.

— Я отменяю приказ! Отнесите его наверх, в его комнату. Позовите Курта, он знает секреты трав, пусть приготовит какие-нибудь отвары, лекарства... Послать за врачом мы не сможем, из замка сейчас не выбраться — будем обходиться тем, что есть... Привлеките всех, кто хоть что-нибудь понимает во врачевании...— он провел рукой по глазам. — Сделайте все, как я говорю! С ним ничего не должно произойти. Ничего, слышите?!!

— С ним уже это произошло, генерал! — выдавил солдат.

Хаггард стиснул кулак, словно намеревался ударить сидящего перед ним человека, но потом только отвернулся.

— Хаджи! — громко позвал он.

Старик вошел в камеру. Увидев Рейши, он вынужден был схватиться за стену, чтобы не упасть. Его губы прошептали что-то, но никто не расслышал, что.

— Я освободил его! — сказал ему генерал. — Ты был прав, а я ошибался... Но я хочу, чтобы он жил... Жил, слышишь?!! Помоги ему, сделай все, что нужно! Я надеюсь на тебя! Распоряжайся всеми, бери все, что тебе будет нужно!

Он посмотрел на Рейши, и вдруг начал часто-часто моргать, словно что-то попало ему в глаза. Но ему удалось быстро взять себя в руки, он сжал губы и, отвернувшись, вышел за дверь. Вскоре его тяжелые шаги стихли вдалеке.

Как только он скрылся из вида, Хаджи бросился к принцу.

— Рейши! Мальчик! — вскричал он, заливаясь слезами. — Что с тобой, малыш?! Почему же ты не послушался меня? Почему?!!

Вошел Натан. Успокоив старика, он отдал дежурному гвардейцу несколько коротких распоряжений, потом взял на руки дрожащего, почти невесомого мальчика, и все вместе они вышли из камеры.

Хаггард шел по коридору, едва замечая, что окружает его. В горле жгло. Перед глазами стоял образ несчастного, измученного (измученного им!) мальчишки, и душа его переворачивалась и кровоточила от разъедающего ее чувства вины.

Проходя мимо кухни, он позвал кого-то из слуг и приказал:

— Принесите из погреба вина.

— К обеду, господин? — спросил тот.

— Немедленно! И побольше. Все подними в мою комнату.

— Хорошо, господин! — удивленно пролепетал тот.

— Найдите кого-нибудь, пусть пришлет ко мне Натана Кита, когда тот освободится.

— Слушаюсь!

Не рискуя даже предположить, чем вызваны столь странные распоряжения генерала, слуга бросился выполнять его поручения, а Хаггард медленно направился в свою комнату.

Когда через час к нему пришел Натан, генерал сидел в кресле у окна. Свечи не горели, и повсюду царил мутный сумрак зимнего дня. Камин был не разведен, отчего в комнате стоял жуткий холод. Но, несмотря на это, шинель и китель генерала были небрежно брошены на постель, а сам он остался в брюках и почти расстегнутой рубашке, словно вовсе не чувствовал холода или специально хотел замерзнуть.

Вид у него был измученный и странный. Весь лоск знаменитого генерала, вся подтянутость профессионального военного, вся неприступность его личности слетели с него, словно, разом сметенные состоянием его души. Волосы его были встрепаны, в глазах стояла почти нечеловеческая боль, а лицо было мокрым и бледным. В руке он держал наполовину допитую бутылку вина, но ни бокала, ни даже стакана рядом с ним не было и в помине. Уже опустошенная бутылка стояла на полу, рядом с креслом.

— Слушаю Вас, генерал! — обратился к нему гвардеец, одним цепким взглядом схватывая всю эту картину.

— Натан! — прохрипел Хаггард сквозь зубы, словно ему с трудом давались даже самые простые слова. — Ты должен подменить меня...

— Подменить? — непонимающе переспросил тот.

— Да. Приказываю тебе принять командование гарнизоном!

— Но я не могу! У меня же нет полномочий!

— Теперь есть. Это — приказ, слышишь?!! Все, что нужно, я оформлю потом... Просто, боюсь, я не могу сейчас... Не могу... Ты понимаешь?

— Да, господин, я понимаю. Я подменю Вас.

— Ты — толковый военный... Лучший здесь... Ты справишься!

— Спасибо, генерал! Все будет в порядке, не беспокойтесь! Протокол не будет нарушен. Порядок не пострадает.

— Хорошо!

Хаггард сделал большой глоток, а потом горько добавил:

— И я не хотел бы, чтобы кто-нибудь узнал, что... что я... Я могу доверять тебе?

— Полностью! — спокойно произнес Натан.

— Скажи всем, что я уехал... Что меня вызвали... Придумай что-нибудь... И заткни рот тому слуге, что приносил мне вино...

— Я успокою людей, не тревожьтесь! И не опозорю Вас, генерал!

— Хорошо! — снова повторил граф и махнул рукой. — Иди и не беспокой меня. Я сам... Все сам... Просто последи за замком...

— Я понял Вас, генерал! Слушаюсь!

Натан уже развернулся, чтобы уйти, когда вдруг услышал тихий голос Хаггарда.

— Как он, Натан? — почти прошептал он. — Как... мальчик?

Гвардеец остановился и, не оборачиваясь, так же тихо ответил:

— Плох, мой господин, очень плох! Но Курт и Хаджи заботятся о нем, и я думаю, все будет хорошо. Я надеюсь на это... Все надеются, господин!

Хаггард ничего не сказал, только вздохнул резко. Не став дожидаться ответа, Натан поспешил выйти из комнаты. Видеть этого сильного человека корчащимся в муках совести было просто невозможно.

На какое-то время замок охватила гнетущая, темная тишина. Состояние Рейши не улучшалось, он по-прежнему был без сознания, и вскоре все начали всерьез опасаться того, что уже слишком поздно, и помочь ему ничем нельзя. Хаджи и Курт постоянно были рядом с ним и поили его отварами из трав и приготовленными Куртом загадочными снадобьями, но лихорадка никак не отпускала его, и он все еще не мог придти в себя. Натан поддерживал дисциплину и порядок среди солдат и гвардейцев, но много усилий от него для этого не требовалось — все жители замка были так встревожены происходящим, что никому даже в голову не приходило нарушать утвержденные протоколы.

Об Айдаре Хаггарде говорили мало, и в основном — с ненавистью. Однажды разговор зашел во время общего ужина на кухне. Настроение у всех было подавленное — Натан, который только что вернулся от принца, снова принес неутешительные новости. Все сидели, уткнувшись в свои тарелки, когда Рин вдруг выпалил:

— Зачем нужно было отправлять его в эту камеру?!! Неужели он совершил что-то настолько ужасное, чтобы так его наказывать! Не верю я в это! Он ведь — славный парнишка, несмотря на то, что аристократ!

— Во всем виноват этот чокнутый генерал! — откликнулся кто-то. — Из-за него все это получилось! Ясно же, как день, что он злится на принца, вот и решил отомстить за его равнодушие таким способом.

Его слова тут же были подхвачены остальными присутствующими, все вдруг начали одновременно кричать и ругаться, обвиняя бессердечного графа в том, что произошло. Давно копившееся недовольство чересчур суровым генералом, наконец-то, нашло выход. Мнения о причинах его поступка были разные, но все сходились в одном — Хаггард не должен был поступать так жестоко. Шум нарастал, но, к счастью, продолжался недолго. Дав людям возможность высказаться и выпустить пар, Натан внезапно опустил тяжелую ладонь на стол.

— Ну, хватит! — громко рявкнул он. — Нечего разводить бабские разговоры и сплетни и рассуждать о том, чего мы не знаем! Не все так однозначно, как кажется! Понятно, что все случилось не просто так, но судить обо всем этом — не нам. И нечего тут устраивать сцены публичного порицания! Не забывайте о том, что граф Айдар Хаггард — боевой офицер, знаменитый генерал, который своей кровью заслужил не одну награду и воинскую славу. Мы должны уважать его! И ни у одного из нас нет права осуждать его решения.

— Натан! — возмущенно воскликнул Рин. — Ты что же, хочешь сказать, что оправдываешь его?!!

— Нет, я его не оправдываю! — спокойно ответил тот. — Но в отличие от вас, я не забыл, что он — такой же человек, как и все мы, и тоже может запутаться и ошибиться. Я видел, как его надломила вся эта ситуация, знаю, что он не меньше нашего переживает за принца и гораздо сильнее всех нас корит себя за свою жестокость. Да, он суров и даже безжалостен, но, поверьте, ему сейчас намного тяжелее, чем нам. Намного тяжелее...