Изгнанники. Часть 2

В один из вечеров, когда из темных, набухших туч, на землю шел похожий на пыль дождь, Хаггард вышел вместе с Рейши во двор, но, увидев Хаджи, вдруг зло рыкнул:

— Почему старик все время таскается за Вами по пятам? Словно Вы — младенец, а не мужчина! Вам что, после каждой тренировки нужно платочком утирать сопли?

— Да как Вы смеете?!! — несмотря на свое стремление к примирению, взвился Рейши, не в силах сдержать гнева. — Хаджи предан мне, и в том, что он делает, нет ничего плохого! Немедленно извинитесь!

— Извиниться?!! — Хаггард шагнул вперед, сжимая кулаки. — Думайте, что говорите мальчик! Иначе я быстро научу Вас хорошим манерам!

— Господин! — подал голос старый слуга, понимая, что нужно любым способом погасить эту двустороннюю вспышку беспочвенного гнева. — Я пойду на кухню.

— Останься, Хаджи!

— Мне нужно помочь Курту, господин, я обещал ему. Я вернусь позже.

Рейши посмотрел в его сторону, хотел, было, что-то сказать, но промолчал. Кивнув, он отвернулся и тихо произнес, обращаясь к графу:

— Думаю, сегодня тренировки не будет!

Хаггард, глаза которого горели торжеством, вместо ответа только ухмыльнулся, выхватил свой меч и, за два шага преодолев расстояние между ними, без подготовки, сразу же начал бой. В первое мгновенье Рейши оторопел, но потом быстро взял себя в руки и, гордо вскинув голову, принял вызов. Нарастающий в его юной душе протест против незаслуженной грубости и унизительных оскорблений требовал выхода не меньше, чем раздражение обучавшего его генерала.

Несколько минут они, молча, сражались, кружа по блестящей от дождя каменной площадке — Хаггард нападал, Рейши защищался. Горящие на стене факелы неровным, метущимся светом освещали их быстро движущиеся в мокрой пелене фигуры. При этом было отчетливо видно, что мужчина, будучи намного опытнее и сильнее, явно сдерживает свои силы. Но по мере того, как Рейши, используя все те знания, которые он передал ему, весьма умело отражал все больше и больше его ударов, выдержка и самообладание все сильнее изменяли ему. Постепенно его движения стали более быстрыми и резкими, приемы — более сложными и опасными. Губы его сжались в тонкую линию, глаза загорелись нехорошим огнем. Он уже не тренировал мальчика, он всерьез нападал на него. Гнев и непонятное, дикое желание сломить этого маленького упрямца, отомстить ему за равнодушие к родившимся в его, Хаггарда, душе чувствам, казалось, затмили его разум. Рейши держался довольно долго, но у него совсем не было опыта, и он не мог оказать достойного сопротивления своему могучему сопернику, яростные удары которого, буквально, шквалом сыпались на него — с каждой минутой этого странного боя ему становилось все тяжелее противостоять этому натиску. Он чувствовал силу и неистовство нападающего на него человека, его бешеный напор, и его собственный гнев рассеялся, оставив его душу обнаженной перед нарастающей злобой его условного врага. И в эти минуты Рейши впервые по-настоящему испугался Айдара Хаггарда, не узнавая его в том человеке, что был сейчас перед ним.

Не в силах справиться с собой и преодолеть этот страх, он запаниковал и стал совершать одну ошибку за другой. Мгновенно воспользовавшись слабостью своего юного ученика, Хаггард за считанные секунды выбил из его рук оружие и, оттолкнув его к стене, приставил острие меча к его горлу. Рейши вскрикнул и расширившимися от ужаса глазами уставился на него, руки его цеплялись за мокрые, холодные камни в попытке найти опору.

— Не двигайся! — угрожающе проговорил граф, забыв о необходимости соблюдать этикет. — Иначе он войдет в твою шею, как в масло.

Мальчик побледнел и застыл.

— Вы хотите... убить меня? — прошептал он, сдерживая рвущееся из горла дыхание.

— Не знаю. Возможно.

— Вы ненавидите меня? Но за что?!! Я — плохой ученик?

От наивности этого вопроса у Хаггарда свело зубы. Он сжал пальцы на рукояти меча, невольно подвигая руку вперед, от чего острие еще сильнее надавило на нежную кожу принца. Почувствовав укол заточенной стали, Рейши невольно вжался в стену, пытаясь избежать ранения. Его бледное лицо неестественным, светлым пятном выделялось на фоне темно-красных камней. Мелкий дождь перешел в снег, и теперь большие, влажные хлопья в полной тишине медленно падали с небес, тая на их одежде и волосах.

Граф не двигался, продолжая держать меч плотно прижатым к горлу мальчика. Смешанные чувства владели им. Он знал, что не должен причинять Рейши вреда, что не имеет никакого права обращаться с ним так — ведь, как бы там ни было, парень был сыном Императора, а его задачей было лишь охранять его, не позволяя ему сбежать и вернуться ко двору. Но его собственные, упорно не замечаемые принцем чувства, он уже больше не мог контролировать, это было выше его сил. Он слишком долго боролся с самим собой, а потом слишком долго ждал движения юной души в ответ. Но, увы, тщетно — Рейши был к нему абсолютно равнодушен и совершено не замечал его состояния, по-прежнему воспринимая его, как чужого, как и раньше, сторонясь и не доверяя ему, а то и предъявляя ему какие-то смехотворные обвинения. Теперь пустота его души была уже очевидна. И тогда от бессилия, от осознания невостребованности, ненужности, и из-за этого какой-то ущербности своих чувств, вся та нежность и ласка, все то необъяснимое влечение, которые Хаггард испытывал к мальчику, трансформировались в его душе в самую настоящую ненависть к нему.

Было, правда, и еще одно, то самое, давнее, глубоко спрятанное чувство — уязвленное самолюбие, что его, боевого офицера, военного, принимавшего участие в сотнях тяжелых и опасных кампаний, обязали охранять этого юнца на границе мира, его и этого убогого старика, который носился с ним, словно нянька. Подпитавшись ядом отвергнутого сердца, оно вспыхнуло в нем с новой силой. Он все еще отметал мысль, что, по сути, и его самого сослали точно так же, как и этого бастарда, что он и сам разделяет его участь, вынужденный бесцельно прозябать в стенах этого мрачного замка. Но подсознание неустанно выталкивало на поверхность заблокированное годами военной дисциплины, а потому плохо распознаваемое презрение к власть имущим, которое тут же выплеснулось яростью, злобой и раздражением на того, кто был поблизости, и кто, как ему казалось, и явился той самой причиной, по которой он оказался выброшенным из жизни...

Сталь слегка прорезала кожу мальчика, на поверхность выступила капля крови. Хаггард стиснул зубы. Держать себя в руках. Только бы удержать себя в руках!

— Убирайся! — прорычал он, потом опустил меч и уже резче повторил: — Ну же!!!

Рейши дрожащей рукой коснулся пореза, потом сделал несколько неуверенных шагов вперед. Его трясло. Затуманенным от пережитого унижения, от еще не утихшего испуга, взглядом он окинул покрытую мокрым снегом площадку, нашел свой меч, подобрал его и медленно пошел к замку. Граф стоял, опустив руки, и даже не повернулся в его сторону.

На следующее утро Рейши к завтраку не вышел.

Сидящий за пустым столом Хаггард, который ночью, буквально, извел себя за вчерашнюю вспышку, был в бешенстве. Что этот мальчишка себя позволяет?! Неужели того, что случилось вчера, было недостаточно, чтобы он хоть что-то понял?! Где же его хваленая проницательность, в которой он столько раз уже убеждался? И что это еще за бунт? Что за нарушение давно заведенного порядка?!! Это нужно подавить быстро и безжалостно! Нужно отбить у этого слепца или упрямца (теперь уже все равно!) желание перечить ему и пытаться пойти против его воли! Граф резко отодвинул громоздкий стул и вышел из-за стола. Поднимаясь по лестнице, по направлению к комнате мальчика, он больше не пытался загнать внутрь себя прорывающийся лавой гнев. Брови его были грозно сдвинуты, злобная усмешка застыла на губах, ладони были до боли сжаты в кулаки. Вид у него был такой, что если бы в тот момент кто-нибудь попался ему на пути, то ему бы, наверное, не поздоровилось.

За считанные секунды преодолев огромную лестницу и быстро пройдя по пустынным коридорам, граф подошел к дверям спальни Рейши. Он уже взялся за массивную ручку, намереваясь открыть их, когда донесшийся до его слуха разговор невольно заставил его задержаться и прислушаться.

— Вы должны поесть, мальчик мой! — раздался полный мольбы голос старика.

— Я не хочу есть, Хаджи! И я больше не буду есть с ним! — ответил ему тихий, но какой-то странный, словно гневно звенящий голос бастарда.

Хаггард нахмурился. Похоже, он не ошибся — мальчишка вздумал бунтовать.

— Ох, что же это Вы говорите, господин?! Нельзя так! Лучше бы Вам спуститься вниз!

— Зачем?

— Но ведь господин Хаггард будет разгневан!

— Пусть!

— Рейши, господин мой! Не стоит Вам с графом ссориться друг с другом!

— О чем ты, Хаджи, опомнись?!! Ты говоришь так, словно мы с ним друзья! Нет, ты ошибаешься! И я ошибался! В какой-то момент я усомнился в своем мнении о нем, но теперь мне абсолютно ясно, что он за человек! Он — не мой друг, он — мой тюремщик!!! Злобный цепной пес, который приставлен ко мне, чтобы охранять меня!

— Нет, Рейши, это не так! Неужели Вы не видите?!! Он же...

Хаггард не стал слушать дальше. Рванув на себя ручку, он ворвался в комнату. Юноша сидел на застеленной постели, подобрав под себя ноги, и выглядел осунувшимся и бледным, словно всю ночь не спал, но губы его были решительно сжаты, а взгляд пылал негодованием. На нем были штаны из черного шелка и тонкая широкая рубашка, которая складками спадала с его плеч. Хаджи стоял напротив, от звука распахнутой двери он вздрогнул и обернулся, лицо его исказилось отчаянием.

— Господин... граф... — начал, было, он, пытаясь спасти ситуацию.

Но Хаггард, не обратив на него никакого внимания, быстро прошел мимо и, опустившись на одно колено на кровать, схватил ошеломленно смотрящего на него Рейши за отвороты рубашки. Тот неосознанно схватился за его руки, пытаясь вырваться.

— Ты что же, и правда, всерьез вознамерился бросить мне вызов, Асино Рейши?!! — спросил граф.

Он с силой тряхнул мальчишку, желая напугать его, показать ему свою силу, так отчетливо контрастирующую с его собственной слабостью, но ответ принца поразил его.

— Убирайтесь к черту! — прошипел он, впиваясь ногтями в держащие его руки.

— Что?!!

— Что слышали! — выплюнул Рейши, и заговорил быстро, зло, с каждой минутой распаляясь все больше и больше. — Вы достали меня! Видят боги, я был терпелив и долго мирился со всем этим бредом! Следовал Вашим идиотским армейским правилам, потакал Вашей любви к казарменному порядку, выполнял все Ваши нелепые требования! Терпел Ваш невыносимый характер! Но больше у меня нет сил, слышите?!! Больше я не буду этого делать!!! Да и почему, скажите на милость, я обязан выполнять прихоти какого-то закомплексованного безумца, который не считается ни с чувствами, ни с состоянием окружающих его людей?!! Почему я, словно бездушная кукла, должен безропотно сносить перепады Вашего настроения?!! Слушать Ваши странные намеки?!! Мириться с Вашими домыслами?!! Бояться Вашего отъезда?!! Теперь я уже никуда не сбегу, Вы слишком тщательно охраняете меня в последнее время! И Вас должно заботить только это! Остальное же — что я делаю, где и когда — Вас абсолютно не касается! И с сегодняшнего дня я буду сам решать, есть мне, спать, читать или заниматься тренировками! И с кем — я тоже буду выбирать сам! И как бы Вы не исходили ядом и не пытались изобразить из себя хозяина положения, Вы ничего не можете мне сделать, и мы оба это знаем! Убирайтесь, куда хотели — на новое место службы, ко двору, к дьяволу, куда угодно!!! Если Вам это удастся! Потому что Вы — такой же заключенный этого замка, как и я, Айдар Хаггард!

— Да как ты смеешь, щенок?!! — Хаггард побагровел, руки его на тонком шелке сжались, почти разрывая гладкую блестящую ткань.

Но мальчишка продолжал смотреть ему прямо в глаза каким-то диким взглядом и как будто вовсе не замечал его гнева.

— Не забывайтесь, граф! — проговорил он. — Я — наследный принц, и в моих жилах течет кровь Императора, нравится Вам это или нет! И даже если я не хочу власти, и никогда не взойду на трон, это не значит, что Вам позволено обращаться со мной, как с каким-нибудь отребьем! Знайте свое место! Убирайтесь из моей комнаты, и не смейте больше...

Но договорить он не успел. Захлестнувшая Хаггарда ярость, буквально, свела его с ума. Резко отпустив принца, он размахнулся и со всей силы ударил его ладонью по щеке. Потом еще и еще... От этих пощечин тот снопом повалился на кровать. До этого все время молчавший Хаджи, тут же запричитал в голос:

— Не надо, господин, пожалуйста! Не бейте его! Он еще молод и не умеет держать себя в руках! Простите ему эту дерзость, граф, умоляю Вас! Он исправится! Боги, да что же это?!!

Но взывать к милосердию графа было уже бесполезно. Он грубо схватил находящегося в полубессознательном состоянии мальчика за воротник рубашки, стащил его с постели и поволок к выходу из комнаты. Хаджи бросился за ними, продолжая вопить:

— Господин Хаггард, куда Вы его ведете? Зачем?!! Он же ничего не сделал! Прошу Вас, не надо! Оставьте его!

Но тот словно не слышал его. Он тащил мальчишку по лестнице, не обращая внимания на то, что тот почти ничего не видит от потоком льющихся по его щекам слез, спотыкается и постоянно падает.

На непривычные в доселе тихом замке шум и крики из комнат и других помещений выбежали охранники и прислуга. С перепуганными лицами они наблюдали за трагической сценой, разыгрывающейся перед ними. И хотя взгляды их были полны сострадания к принцу и явного осуждения действий Хаггарда, никто из них не решался в открытую выступить против своего грозного начальника — несмотря ни на что, Рейши все-таки был заключенным.

В какой-то момент Хаджи попытался схватить графа за руку, останавливая его, но тот только оттолкнул его и глухо бросил застывшим в немом оцепенении гвардейцам:

— Уберите его!

Те аккуратно оттеснили старика в сторону, уводя его подальше от разъяренного графа.

— Мальчик мой! — шептал тот. — Я же говорил! Предупреждал... Рейши... мальчик...

Сердобольные слуги увели его на кухню, усадили в кресло, стали поить его настоями из трав, чтобы успокоить. Но он словно ничего не видел перед собой, по его морщинистому лицу текли слезы. Душа его рвалась болью и тревогой за его юного воспитанника.

Между тем, Хаггард проволок Рейши вниз по лестнице, в подземелье — туда, где в темных, освещенных светом редких факелов камерах, обычно держали особо провинившихся преступников. Не отпуская мальчишку, он открыл тяжелую дверь одной из камер и грубо толкнул его внутрь. Тот, не удержав равновесия, упал на колени на мокрый холодный пол.

— Ты сказал, что я — твой тюремщик! — прорычал граф, входя следом и возвышаясь над ним. — Цепной пес! Хорошо, пусть так и будет! Я помогу тебя понять, что значит быть заключенным по-настоящему! Все это время я был снисходителен к тебе, жалел тебя, создавал тебе особые условия, не считаясь с собственными понятиями о протоколе, даже нарушал устав, но ты ни на йоту не оценил моего отношения! Ты ничего не видел, был слеп и глух! Не доверял мне, оскорблял меня, бросая мне в лицо нелепые обвинения! Но теперь пришло время поплатиться за все сполна! Пришло время до дна испить эту чашу!

Принц молчал. Упираясь вытянутыми руками в пол, он изо всех сил пытался не показывать своего страха. Но от жуткого холода этого места, от сумрака, царившего здесь (серый дневной свет едва пробивался сквозь крошечное узкое окно под потолком), от мелькнувшего перед ним вида черных цепей и страшных, непонятных приспособлений, свисающих со стен, его трясло — и с каждой минутой все сильнее. Он почувствовал, как подкатывает к горлу тошнота. Все это было слишком чудовищно, чтобы быть правдой! Никто не мог поступать с ним так! За что?!!

Ему было больно и очень страшно, а гнев Хаггарда и его неистовая ярость смели последние остатки его решимости. Он поднял голову, но гордость все же не позволила ему произнести ни звука, и он закусил губу. Но его молчание было воспринято графом как продолжение сопротивления. Он наклонился к нему и, глядя ему в глаза, презрительно выдавил:

— Посмотрим, что представляет собой Ваша королевская кровь на самом деле, принц Асино! Надеюсь, Вы позволите?

Он схватил его, поднял на ноги и, подтащив к стене, стал закреплять в кольцах его руки. Мальчик дрожал всем телом, но не сопротивлялся, хотя его босые ноги уже скользили по полу в слабой, почти неосознанной попытке освободиться. Но когда одно его запястье было уже приковано, и граф занялся вторым, он вдруг потерял контроль над собой и забился в его руках. Он заплакал, уже не скрываясь, судорожно дыша и всхлипывая. Но губы его еще были прикушены до крови, не позволяя ему озвучить те слова, которые окончательно свидетельствовали бы о его поражении.

Хаггард закончил сковывать его, и только потом взглянул в его искаженное лицо.

— Ты думаешь, я буду пытать тебя? — спросил он, внимательно всматриваясь в его полные ужаса, заплаканные глаза. — Не стоит переоценивать меня, принц, я — не садист! Речь идет только о Вашей временной изоляции. Об остальном я говорил в переносном смысле.

Еще раз проверив все крепления и затворы, он постоял несколько секунд, холодно оглядывая неестественно вытянутую, дрожащую, худенькую фигурку мальчика, а потом, удовлетворенно усмехнувшись, повернулся и направился к выходу. Рейши смотрел ему вслед, губы его дрожали, уже готовые раскрыться, чтоб просить о пощаде. Он чуть пошевелился, и держащие его цепи слабо звякнули о каменную стену. Услышав этот звук, Хаггард приостановился и, едва обернувшись через плечо, спокойно проговорил:

— Думаю, одна-две недели в этом месте без нянек и привычного комфорта, вернут Вам объективное понимание ситуации, Асино Рейши!

Он замолчал, но, не услышав в ответ ни звука, продолжил:

— Здесь, правда, довольно холодно, а по ночам, полагаю, еще и жутковато, но в Вас же течет королевская кровь! — он цинично ухмыльнулся. — Она не позволит Вам замерзнуть или сойти с ума от страха. Тем более Вам ведь есть, о чем подумать. Полагаю, эти раздумья должны будут вернуть мне прежнего, спокойного и послушного подопечного, а не этого, дерзкого и непокорного бастарда, наконец-то вспомнившего о том, что он — сын Императора, которого Вы тут из себя изображали. Желаю Вам с пользой провести время, мальчик!

Он издевательски махнул рукой и шагнул за порог. Рейши со всей силой дернулся в цепях, рванувшись за ним, словно хотел остановить его. Но тот уже не обратил на эти звуки никакого внимания — сохраняя невозмутимый вид, он вышел из камеры.

— Не оставляйте меня здесь одного... пожалуйста... прошу Вас... — прошептал Рейши ему вслед, но тот уже закрывал за собой дверь и потому не услышал его тихой мольбы.

Вернувшись в зал, Хаггард приказал созвать всех гвардейцев и слуг. Когда все пришли, он объявил, что по его приказу принц будет находиться в подземелье до его особого распоряжения. Робкие попытки военных выяснить, что случилось, и за какую провинность мальчика постигла такая кара, были прерваны таким ледяным и жестоким взглядом, что было понятно — особо настойчивым в расспросах ждать милости не стоило. Когда же кто-то сказал, что по протоколу пленника, находящегося в камере подземелья, в течение всего срока наказания не полагалось ни кормить, ни поить, Хаггард нахмурился и глухо произнес:

— Что ж, придется внести некоторые изменения в этот протокол.

Он назначил две смены гвардейцев, которые должны были попеременно нести службу возле камеры принца. Они не должны были никого подпускать к нему и следить за его едой и питьем. Хаггард приказал готовить для Рейши отдельно — то, что обычно готовили пленникам с самым низким статусом — и поить только раз в сутки. Когда его спросили, как быть с гигиеной принца, он скривился и гаркнул:

— Обливайте его раз в день водой! Что за идиотские вопросы?!!

— Но он же простудится! Там ведь жуткий холод! — воскликнул кто-то.

— Вы что, плохо понимаете меня?!! — едва сдерживаясь от гнева, начал Хаггард, поднимаясь из-за стола. — Я сказал, он наказан! Без каких бы то ни было поблажек, уступок и, уж тем более, без этих дворцовых примочек! Здесь не колледж благородных девиц! Здесь — тюрьма, а он — государственный преступник! Распустились, болваны!!! Делайте, что я приказал, и не смейте больше лезть ко мне со всей этой чушью! И чтобы ни одна живая душа не появлялась рядом с ним!!! Не сметь его жалеть, ясно?!! По местам! Живо!!!

Люди развернулись и медленно вышли из зала. Состояние у всех было такое, словно в одночасье весь их спокойный и устоявшийся мир рухнул в бездну и там развалился на куски.

Первые часы после ухода графа, Рейши плакал от страха и отчаяния, звук его сдерживаемых рыданий отталкивался от влажных стен и замирал под низким потолком. Он все еще не верил, что все происходящее с ним — реально, хотелось кричать в голос от ужаса, но не хватало сил. В конце концов, он так вымотался, что провалился в сон. Вынырнув из сна также внезапно, как и погрузился в него, он громко вскрикнул, не понимая, где находится, потом стал отчаянно звать на помощь, но, кроме собственного голоса, не услышал ничего. Постепенно тусклый свет вокруг становился все слабее и слабее, и вскоре все окружающее совсем утонуло в темноте. Мальчик попытался вырваться, освободиться от держащих его оков, но только поранил руки — с замками ему справиться не удалось. Было очень холодно, хотелось пить. Через несколько часов он перестал чувствовать руки — они затекли и замерзли. Плакать он больше не мог и теперь только всхлипывал и тихо звал Хаджи.

Из полузабытья его вывел звук открываемых замков. Он почти не видел, как кто-то вошел, освободил его, заставил умыться, съесть что-то непонятное, попить воды. Он давился и кашлял, но человек почему-то мягко уговаривал его, и он послушно доел омерзительную баланду и выпил немного теплой воды. Потом его снова приковали к стене...

Почти все время он плакал, а когда слез уже не хватало, лишь тихо стонал. Он почти забыл, кого нужно позвать, чтобы ему помогли, все силился вспомнить имя, но так и не смог. Сильно болели руки (видимо, нанесенные им самим раны уже начали воспаляться от грязи и холода), но он так ослаб, что не мог удержаться на ногах, поэтому приходилось преодолевать боль, чтобы хотя бы иногда переносить на них вес своего тела.

Постепенно жизнь мальчика сосредоточилась лишь на нескольких, чудовищно простых вещах. Забыть о холоде, о боли в руках и спине... Не упасть на каменный пол... Услышать звук замков... Не закричать, когда будут освобождать запястья... Не заплакать, когда будут просить проглотить еду... И воду... Все чаще его стало охватывать безразличное, какое-то мертвое оцепенение, он стал то и дело забываться тяжелым, горячечным сном, едва ли отличая его от действительности. Через несколько дней ему приснился какой-то человек — он шел по белому, заснеженному полю навстречу принцу и что-то говорил ему. Рейши старался расслышать его слова, но тот был далеко, и разобрать их было невозможно. Сон повторялся несколько раз подряд, и с каждым разом странный человек был все ближе и ближе. Наконец, однажды ночью, когда тяжкая мгла окутала сознание несчастного мальчика, перед его глазами снова возник уже знакомый образ.

— Здравствуй, Рейши! — сказал он, подходя к нему на расстояние вытянутой руки.

И только тут мальчик увидел, что перед ним — его отец, Император Тэнно.

— Папа! — он рванулся к нему и заплакал. — Я так ждал тебя! Я так скучал!!!

— Я знаю, малыш! — ответил тот, ласково обнимая его и прижимая к себе. — Знаю... Я так люблю тебя!

— Папа! Папа! Ты так нужен мне! Я люблю тебя, папа!

Рейши схватился за него, не веря в то невероятное счастье, что так внезапно обрушилось на него. Ведь вот же он — его отец! Вот он — живой, невредимый, такой же сильный, суровый и улыбчивый одновременно, как и всегда! И ничего не случилось — ни его смерти, ни этой обреченности, ни ссылки, ни чего-то еще, о чем он не помнил — чего-то ужасного, несправедливого и чудовищного! Все хорошо! Все опять спокойно и хорошо...

Отец обнимал его, успокаивал, говорил какие-то ласковые, добрые слова, гладил по голове, и от этого сердце мальчика наполнялось удивительным ощущением гармонии и долгожданного покоя.

— Папа, ты отвезешь меня домой? — спросил он, сквозь слезы, заглядывая в любимое лицо отца. — Ведь отвезешь, правда?

— Не сейчас, малыш! — Император аккуратно отодвинул Рейши от себя. — Послушай меня, я должен сказать тебе одну очень важную вещь.

— Но я хочу домой, папа! — мальчик порывисто обнял стоящего перед ним человека, не давая ему разъединить их. — Давай, ты все расскажешь мне дома? Пожалуйста! Поедем, прошу тебя! Здесь очень холодно... Мне хочется в свою комнату...

— Тебе еще рано домой, Рейши!

— Почему рано?!! О чем ты?

— Ты должен быть сильным, сын! Ты — наследный принц!

— Я не хочу быть принцем, папа! Я хочу домой!

— Прости, малыш, я не смогу взять тебя...

Все еще цепляясь за родные руки, Рейши все отчетливее понимал, что с ним снова происходит то печальное и неотвратимое, что он уже когда-то переживал. Он затряс головой, словно отгоняя от себя то, что не хотел принимать, закричал что-то, но отец уже не слышал его. Голос его с каждой минутой становился все тише и тише, а образ стал таять, буквально, на глазах — как призрак. И хотя слова все еще касались сознания мальчика, оставаясь запечатленными в его памяти, он уже ничего не мог изменить.

— Ты должен найти его! — слышал он сквозь мутную дрему. — Найти, слышишь?!! Он освободит тебя! Он тебя спасет! Запомни это! Найди его...

— Кого найти, папа? Кого?!! — отчаянно закричал Рейши, но Император уже исчез.

Так продолжалось много дней — сон повторялся и повторялся, сводя с ума.

Три раза в день к принцу приходил кто-то, прерывая его почти непрекращающийся полусон-полубред, приносил воду для умывания и питья, какую-то еду. Первое время он еще мог поесть и умыться сам, но с каждым днем все больше и больше слабел, и вскоре охранникам уже приходилось подхватывать его, чтобы он не упал, когда они освобождали его. Его сажали на пол и давали ему миску с похлебкой, но руки его так дрожали, что он едва мог держать ее без чьей-нибудь помощи. И в один из дней, когда охранник аккуратно вложил ему в руки заполненную мутноватой жидкостью посуду, он не удержал ее и уронил, разлив все содержимое на пол. Возможно, он и испугался, что его накажут за такую оплошность, но был уже так слаб, что не смог даже отреагировать, только всхлипнул тихо. Но гвардеец не стал гневаться на него, лишь приказал принести вторую порцию еды и сам покормил его. С тех пор Рейши уже не доверяли есть самостоятельно и всегда кормили его, порой, почти насильно.

Иногда с ним пытались разговаривать, но он не отвечал, и чем дальше, тем все больше впадал в какое-то странное, будто заиндевелое состояние. Он был словно не в себе, постоянно шептал что-то, почти не понимал, что происходит вокруг. Глаза его сначала горели каким-то диким огнем, а потом почему-то, наоборот, совсем потухли.

В конце концов, он вообще перестал реагировать на что бы то ни было. Постепенно прекратил есть. А потом и пить...

..............................

Хаггард ни разу не спускался в подземелье. Он видел уже совершенно нескрываемое осуждение (а где-то — даже и ненависть) своих подчиненных и даже слуг, слышал их тихие разговоры между собой, но все это мало беспокоило его — отступать он не собирался. Профессиональный военный, он прекрасно знал, что содержание в подобной камере может навсегда сломать человека, но это не останавливало его. Гнев затмил его разум, ярость кипела в его душе, и он уже не отдавал себе отчета в том, что делает и для чего — просто продолжал упрямо придерживаться выбранного пути.

Но вместе с клокочущим на самом дне его существа темным чувством какой-то отчаянной ненависти, там же рождалась и чужая, инородная, а оттого еще более невыносимая боль. Боль от того, что он унизил, ранил, предал беззащитное и слабое создание, которое, само того не сознавая, так нуждалось в его заботе. Он думал о том, что, наверное, он мог бы что-нибудь изменить, но его сразу же начинало бросать на волнах собственных амбиций и обид, которые ранили не меньше. Он не видел выхода и все больше запутывался, теряясь среди своих демонов. В результате по ночам его стали мучить кошмары, а желание напиться преследовало теперь почти постоянно.

Однажды утром, когда он сидел за столом, бесцельно глядя на пустой стул рядом с собой и все настойчивее думая о стоящей в комоде бутылке, дверь приоткрылась, и в зал вошел Хаджи.

— Я бы хотел поговорить с Вами, господин! — сказал он с порога.

Хаггард с секунду подумал, а потом глухо произнес:

— Входи!

Старик медленно подошел и, не дожидаясь приглашения, тяжело опустился на стул. За эти дни он словно еще сильнее постарел — как-то сдал. Было видно, что он почти не спит и, видимо, совсем ничего не ест. Воспоминание о причинах такого ухудшения его здоровья заставили Хаггарда стиснуть зубы. Есть ли предел у ненависти к самому себе?

— О чем ты хотел поговорить со мной, старик? — выдавил он. — О мальчишке?

— Да, господин! О нем.

Хаджи посмотрел в глаза графа черным, как ночь, взглядом.

— Ты ведь все знаешь? — спросил Хаггард.

— Знаю, господин!

— Так почему же не сказал ему?

— Я хотел, но в этот момент в комнату вошли Вы.

— Я имею в виду, почему ты не сказал ему раньше?

Старик опустил голову.

— Я пытался, поверьте! Но он еще слишком молод и, наверное, не понимал меня или не принимал моих намеков всерьез!

— Боги, как глупо! О чем я спрашиваю?!!

Хаггард резко встал со стула и отошел к окну. Убрав руки в карманы брюк, он несколько минут стоял, молча, а потом горько спросил:

— Чего же ты хочешь?

— Прикажите отпустить его, господин!

— Отпустить?!! — Хаггард развернулся и уставился на Хаджи горящими яростью и болью глазами.

— Выпустить из темницы, — поправился тот. — Для него это невыносимо. Он не выдержит там, у него слабое здоровье...

— О чем ты говоришь?!! Он — мужчина и должен быть здоров по определению!

— Он еще совсем ребенок! И он не здоров по определению, поверьте мне...

— Ребенок! — усмехнулся Хаггард и безапелляционно добавил: — Если он ребенок, значит должен учиться! А такой урок, как нельзя лучше, пойдет ему на пользу. После него он точно станет умнее! Тише и покладистее...

— Ему плохо там.

— Плохо, я знаю. Но только это позволит ему научиться ценить то, что у него есть.

— Это может сломать его... навсегда... или убить...

— Думаю, нет. Он гораздо сильнее, чем ты думаешь.

— Я знаю его, генерал! Он дерзок, упрям, а, порой, бывает даже заносчив, но у него нет духовной силы его отца, поверьте! Характер он, скорее, унаследовал от матери, а она была мягкой и ласковой женщиной. Она так часто болела, когда он был маленьким, и когда ему было всего три года, умерла от болезни. Вы же знаете... Здоровье у него — тоже ее...

— К чему эти неуместные воспоминания, старик?

— Я пытаюсь воззвать к Вашему разуму, граф! И спасти мальчика...

— От чего?

— От гибели! — голос старика сорвался, он провел рукой по глазам, но все же продолжил: — Неужели в Вас нет к нему ни капли сострадания?

— Сострадания?!! Пленник, кем бы он ни был, перешел все возможные границы, и был наказан за это. Я не собираюсь ничего менять.

— Но его наказание несоизмеримо с его виной! Вы же лучше меня знаете это!

— Ты ставишь под сомнение мой приказ?!! — Хаггард грозно понизил голос. — Споришь со мной, пытаясь оправдать вздорного, зарвавшегося мальчишку? Так вот, я не позволю тебе спасти его от жизни!

— Это не жизнь, господин! — тихо, но убежденно ответил Хаджи. — Это — боль и страх. И жестокость... Вы не научите его жизни жестокостью.

— А чем же, по-твоему, я могу научить его?!!

— Тактом. Деликатностью. И любовью... Этот мальчик знал так мало любви...

— К черту!!! Я пытался! Видят Боги, я пытался!!!

— Пытались. А потом сорвались и все испортили.

— Глупость!

— А ведь нужно было еще совсем немного. Он ведь уже почти поверил в Вас...

— Все это — дешевая сентиментальность, старик!

— Нет, граф, это — истина, которую Вы не хотите признавать! Не всегда нужно идти напролом, где-то нужно и свернуть в сторону, чтобы найти лишь один, единственно верный путь. Думаю, в душе Вы понимаете это, просто у Вас не хватает мужества это признать и терпения, чтобы следовать этому пути.

— В твоих словах, безусловно, есть смысл! — внезапно горько произнес Хаггард. — Вот только решение уже принято, и путь уже выбран. И теперь он должен быть пройден до конца. И им, и мной. Нами обоими...

Он хотел сказать что-то еще, но тут в зал вошел Натан, который только что сменился с поста у камеры Рейши.

— Господин! — сказал он тихо. — Можно мне войти?

— Ну, что еще?!! — устало отозвался Хаггард, потирая глаза. — Иди сюда и говори быстро и внятно. У меня нет настроения слушать длинные речи.

— Генерал, пленник перестал пить.

— Он что же, отказывается?!

— Нет. Он просто не может.

— Что значит, не может?

— Он без сознания уже больше суток. Боюсь, он совсем плох, господин! И если...

Натан опустил голову и умолк.

— Ну, что же ты замолчал? — прорычал граф. — Продолжай, раз уж начал!

— Он ведь еще совсем ребенок! — не поднимая глаз, повторил тот, буквально, только что услышанные Хаггардом слова.

— И что?!!

Рискуя спровоцировать необузданный гнев своего начальника, но все же не имея сил заставить себя замолчать, Натан посмотрел на него и продолжил:

— Я служу здесь уже много лет, генерал, и многое видел. В этих камерах ломались, порой, даже самые выносливые мужчины. А он — слабый мальчишка!

— И что?!! — казалось, что еще минута, и Хаггард прикончит зарвавшегося подчиненного, так зазвенел от гнева его голос, но тот не останавливался.

— Он ведь там уже больше десяти дней, граф! — сказал он. — На нем лишь тонкая шелковая одежда, а в подземелье жуткий холод и очень сыро. Он поранил руки, видимо, пытаясь освободиться, но из-за того, что все время был прикован, раны его воспалились.

— Это все?!!

— Нет! У него уже несколько не прекращается жар, и он все время бредит. Вчера он уже ничего не ел, а сегодня мы не смогли его даже напоить.

— Зачем ты рассказываешь мне все это, солдат? Ты думаешь, мне это интересно?

— Я думаю, господин генерал, что, если не освободить принца сейчас же и сразу же не начать лечить его, то к завтрашнему утру... к утру, он может... может умереть...

На этих словах Хаджи схватился за сердце и смертельно побледнел.

— Что ты несешь?!! — надвигаясь на храброго гвардейца всем своим ростом, прогремел Хаггард. — Ты понимаешь, что ты только что сказал?!!

— Да, господин! Если не верите, можете убедиться сами — мальчик очень слаб, и нуждается в срочном лечении. Я не знаю, что он совершил, но он явно не заслуживает такой участи. С Вашего позволения, господин!

С этим словами гвардеец умолк и опустил голову, ожидая расплаты за свою непростительную наглость. Но Хаггард не спешил с наказанием. Бросив потемневший взгляд на Хаджи, он быстро направился к выходу из зала. Старик тут же вскочил со стула и бросился за ним. Натан вытер со лба холодный пот и направился следом.

Граф быстро шел по коридорам замка, на ходу срывая внезапно ставший душить его форменный галстук и расстегивая китель. Полы темной шинели развевалась позади него, краями задевая ступени огромных пустых лестниц. Лицо его было искажено странной смесью чувств — растерянность, гнев, боль, отчаяние, тревога и страх читались на нем. Ему было плохо, почти невыносимо плохо. Ужас от возможно совершенной, уже непоправимой ошибки охватил его, и почему-то только теперь пришло ясное осознание того, что он на самом деле наделал.

Натан и Хаджи спешили за ним, как могли, но все равно не успевали за его размашистым шагом. Никто из них не произносил ни слова, даже не представляя, что может происходить в душе этого холодного жестокого человека.

Когда они спустились вниз, гвардейца, дежурившего возле камеры пленника, на посту почему-то не оказалось. Хаггард что-то глухо рыкнул, схватил со стены факел и рванул на себя дверь. Она оказалась не заперта. Знаком приказав Натану и Хаджи остаться снаружи, он на секунду зажмурился, а потом вошел внутрь.

Открывшаяся картина заставила его внутренне застонать. Солдат сидел на коленях, на полу, поддерживая Рейши. Мальчик лежал у него на руках, его опухшие от постоянных слез глаза были закрыты, голова запрокинута, а лицо напоминало безжизненную маску. Руки его плетьми свисали вдоль тела, на запястьях виднелись открытые, сильно воспаленные раны. Его трясло в лихорадке, с опухших, потрескавшихся губ то и дело срывался тихий, изможденный полувздох-полустон. С тех пор, как Хаггард видел его в последний раз, он заметно похудел и так сильно изменился, что сейчас был совсем не похож на себя, и уж тем более ничем не напоминал того маленького, злобного гордеца, которого он наказал.

Граф повесил факел на стену, подошел ближе и, наклонившись над мальчиком, коснулся ладонью его пылающего лба. Тот, ощутив это прикосновенье, только тихо застонал.

— Что с ним? — спросил генерал.

Гвардеец поднял на него тяжелый, полный боли и жалости взгляд.

— Ему очень плохо, господин! — сказал он. — Уже больше суток. Ему нужен врач. Иначе... Иначе...

Хаггард выпрямился и со свистом втянул воздух.

— Я отменяю приказ! Отнесите его наверх, в его комнату. Позовите Курта, он знает секреты трав, пусть приготовит какие-нибудь отвары, лекарства... Послать за врачом мы не сможем, из замка сейчас не выбраться — будем обходиться тем, что есть... Привлеките всех, кто хоть что-нибудь понимает во врачевании...— он провел рукой по глазам. — Сделайте все, как я говорю! С ним ничего не должно произойти. Ничего, слышите?!!

— С ним уже это произошло, генерал! — выдавил солдат.

Хаггард стиснул кулак, словно намеревался ударить сидящего перед ним человека, но потом только отвернулся.

— Хаджи! — громко позвал он.

Старик вошел в камеру. Увидев Рейши, он вынужден был схватиться за стену, чтобы не упасть. Его губы прошептали что-то, но никто не расслышал, что.

— Я освободил его! — сказал ему генерал. — Ты был прав, а я ошибался... Но я хочу, чтобы он жил... Жил, слышишь?!! Помоги ему, сделай все, что нужно! Я надеюсь на тебя! Распоряжайся всеми, бери все, что тебе будет нужно!

Он посмотрел на Рейши, и вдруг начал часто-часто моргать, словно что-то попало ему в глаза. Но ему удалось быстро взять себя в руки, он сжал губы и, отвернувшись, вышел за дверь. Вскоре его тяжелые шаги стихли вдалеке.

Как только он скрылся из вида, Хаджи бросился к принцу.

— Рейши! Мальчик! — вскричал он, заливаясь слезами. — Что с тобой, малыш?! Почему же ты не послушался меня? Почему?!!

Вошел Натан. Успокоив старика, он отдал дежурному гвардейцу несколько коротких распоряжений, потом взял на руки дрожащего, почти невесомого мальчика, и все вместе они вышли из камеры.

Хаггард шел по коридору, едва замечая, что окружает его. В горле жгло. Перед глазами стоял образ несчастного, измученного (измученного им!) мальчишки, и душа его переворачивалась и кровоточила от разъедающего ее чувства вины.

Проходя мимо кухни, он позвал кого-то из слуг и приказал:

— Принесите из погреба вина.

— К обеду, господин? — спросил тот.

— Немедленно! И побольше. Все подними в мою комнату.

— Хорошо, господин! — удивленно пролепетал тот.

— Найдите кого-нибудь, пусть пришлет ко мне Натана Кита, когда тот освободится.

— Слушаюсь!

Не рискуя даже предположить, чем вызваны столь странные распоряжения генерала, слуга бросился выполнять его поручения, а Хаггард медленно направился в свою комнату.

Когда через час к нему пришел Натан, генерал сидел в кресле у окна. Свечи не горели, и повсюду царил мутный сумрак зимнего дня. Камин был не разведен, отчего в комнате стоял жуткий холод. Но, несмотря на это, шинель и китель генерала были небрежно брошены на постель, а сам он остался в брюках и почти расстегнутой рубашке, словно вовсе не чувствовал холода или специально хотел замерзнуть.

Вид у него был измученный и странный. Весь лоск знаменитого генерала, вся подтянутость профессионального военного, вся неприступность его личности слетели с него, словно, разом сметенные состоянием его души. Волосы его были встрепаны, в глазах стояла почти нечеловеческая боль, а лицо было мокрым и бледным. В руке он держал наполовину допитую бутылку вина, но ни бокала, ни даже стакана рядом с ним не было и в помине. Уже опустошенная бутылка стояла на полу, рядом с креслом.

— Слушаю Вас, генерал! — обратился к нему гвардеец, одним цепким взглядом схватывая всю эту картину.

— Натан! — прохрипел Хаггард сквозь зубы, словно ему с трудом давались даже самые простые слова. — Ты должен подменить меня...

— Подменить? — непонимающе переспросил тот.

— Да. Приказываю тебе принять командование гарнизоном!

— Но я не могу! У меня же нет полномочий!

— Теперь есть. Это — приказ, слышишь?!! Все, что нужно, я оформлю потом... Просто, боюсь, я не могу сейчас... Не могу... Ты понимаешь?

— Да, господин, я понимаю. Я подменю Вас.

— Ты — толковый военный... Лучший здесь... Ты справишься!

— Спасибо, генерал! Все будет в порядке, не беспокойтесь! Протокол не будет нарушен. Порядок не пострадает.

— Хорошо!

Хаггард сделал большой глоток, а потом горько добавил:

— И я не хотел бы, чтобы кто-нибудь узнал, что... что я... Я могу доверять тебе?

— Полностью! — спокойно произнес Натан.

— Скажи всем, что я уехал... Что меня вызвали... Придумай что-нибудь... И заткни рот тому слуге, что приносил мне вино...

— Я успокою людей, не тревожьтесь! И не опозорю Вас, генерал!

— Хорошо! — снова повторил граф и махнул рукой. — Иди и не беспокой меня. Я сам... Все сам... Просто последи за замком...

— Я понял Вас, генерал! Слушаюсь!

Натан уже развернулся, чтобы уйти, когда вдруг услышал тихий голос Хаггарда.

— Как он, Натан? — почти прошептал он. — Как... мальчик?

Гвардеец остановился и, не оборачиваясь, так же тихо ответил:

— Плох, мой господин, очень плох! Но Курт и Хаджи заботятся о нем, и я думаю, все будет хорошо. Я надеюсь на это... Все надеются, господин!

Хаггард ничего не сказал, только вздохнул резко. Не став дожидаться ответа, Натан поспешил выйти из комнаты. Видеть этого сильного человека корчащимся в муках совести было просто невозможно.

На какое-то время замок охватила гнетущая, темная тишина. Состояние Рейши не улучшалось, он по-прежнему был без сознания, и вскоре все начали всерьез опасаться того, что уже слишком поздно, и помочь ему ничем нельзя. Хаджи и Курт постоянно были рядом с ним и поили его отварами из трав и приготовленными Куртом загадочными снадобьями, но лихорадка никак не отпускала его, и он все еще не мог придти в себя. Натан поддерживал дисциплину и порядок среди солдат и гвардейцев, но много усилий от него для этого не требовалось — все жители замка были так встревожены происходящим, что никому даже в голову не приходило нарушать утвержденные протоколы.

Об Айдаре Хаггарде говорили мало, и в основном — с ненавистью. Однажды разговор зашел во время общего ужина на кухне. Настроение у всех было подавленное — Натан, который только что вернулся от принца, снова принес неутешительные новости. Все сидели, уткнувшись в свои тарелки, когда Рин вдруг выпалил:

— Зачем нужно было отправлять его в эту камеру?!! Неужели он совершил что-то настолько ужасное, чтобы так его наказывать! Не верю я в это! Он ведь — славный парнишка, несмотря на то, что аристократ!

— Во всем виноват этот чокнутый генерал! — откликнулся кто-то. — Из-за него все это получилось! Ясно же, как день, что он злится на принца, вот и решил отомстить за его равнодушие таким способом.

Его слова тут же были подхвачены остальными присутствующими, все вдруг начали одновременно кричать и ругаться, обвиняя бессердечного графа в том, что произошло. Давно копившееся недовольство чересчур суровым генералом, наконец-то, нашло выход. Мнения о причинах его поступка были разные, но все сходились в одном — Хаггард не должен был поступать так жестоко. Шум нарастал, но, к счастью, продолжался недолго. Дав людям возможность высказаться и выпустить пар, Натан внезапно опустил тяжелую ладонь на стол.

— Ну, хватит! — громко рявкнул он. — Нечего разводить бабские разговоры и сплетни и рассуждать о том, чего мы не знаем! Не все так однозначно, как кажется! Понятно, что все случилось не просто так, но судить обо всем этом — не нам. И нечего тут устраивать сцены публичного порицания! Не забывайте о том, что граф Айдар Хаггард — боевой офицер, знаменитый генерал, который своей кровью заслужил не одну награду и воинскую славу. Мы должны уважать его! И ни у одного из нас нет права осуждать его решения.

— Натан! — возмущенно воскликнул Рин. — Ты что же, хочешь сказать, что оправдываешь его?!!

— Нет, я его не оправдываю! — спокойно ответил тот. — Но в отличие от вас, я не забыл, что он — такой же человек, как и все мы, и тоже может запутаться и ошибиться. Я видел, как его надломила вся эта ситуация, знаю, что он не меньше нашего переживает за принца и гораздо сильнее всех нас корит себя за свою жестокость. Да, он суров и даже безжалостен, но, поверьте, ему сейчас намного тяжелее, чем нам. Намного тяжелее...

— Это еще почему? — презрительно спросил кто-то.

— Хватит разговоров! — бросив жесткий взгляд на говорившего, прервал поток дальнейших расспросов Натан. — Доедайте свой ужин и отправляйтесь спать! Завтра будет нелегкий день.

Кто-то тихо проворчал что-то, но возражать уважаемому всеми воину никто не стал. И вскоре все постепенно разошлись по своим комнатам.

Рейши болел больше месяца.

И почти столько же генерал Айдар Хаггард беспробудно пил в своей комнате.

Принц начал выздоравливать, когда первые лучи весеннего солнца, пробив тяжелые облака, коснулись заснеженной вершины Неро. С каждым днем становилось все теплее, и это нарастающее тепло словно вдохнуло новые силы в измученного болезнью мальчика. Он начал есть, потом потихоньку вставать, а вскоре уже и ненадолго выходить из своей комнаты.

И одновременно с тем, как он пошел на поправку, в замок Неро тоже возвратилась жизнь. Апатия последних зимних месяцев отступила, и к его жителям вновь вернулись радость и мир.

Хаггард тоже понемногу выходил из своей тяжелой депрессии. Все это время его навещал только Натан, который не только приносил ему еду, но и заботился о нем, а, порой, и вытаскивал его из самого настоящего запоя. Периодически, граф спрашивал у него о Рейши, но каждый раз получая плохие новости, снова проваливался в темный водоворот собственного чувства вины. Однако когда принцу стало лучше, он тоже будто ожил. До этого уничтожив почти все запасы вина из погреба, он, буквально, в один день отказался от спиртного и перестал пить. Как бы там ни было, Айдар Хаггард был сильным и волевым человеком и поэтому, как только он вновь обрел стимул к жизни, то сразу же взялся за приведение себя в форму. К счастью, ему удалось восстановиться довольно быстро, и вскоре он уже смог вернуться к командованию своим гарнизоном.

Оживала природа, уходил холод, а с ним — боль и печаль. И в сердца людей снова возвращался свет и покой.

Впервые после всех этих событий, Хаггард и Рейши встретились только через несколько недель, во дворе замка, куда принц, по бесконечным просьбам Хаджи, наконец, вышел на прогулку. Он был еще слаб, поэтому, немного побродив по только начинающей покрываться травой влажной земле, присел на ограждающий заброшенный фонтан невысокий парапет. Старик, как всегда, причитал что-то по поводу неподвижного сиденья на еще прохладном весеннем ветру, но мальчик только улыбался ему и, словно котенок, жмурился на солнце. Он был бледен, словно болезнь выжала из него все соки, оставив его тело почти прозрачным, невесомым, но в его уставших глазах уже не было боли, и та обреченность, что была в них раньше, тоже исчезла.

Спустя полчаса во двор вышел Хаггард. Выглядел он по-прежнему безупречно, был подтянут и собран, разве что теперь его вычищенная и идеально отглаженная форма была ему как будто немного великовата. Увидев его, Хаджи поспешил отойти на другую сторону двора, но сам принц не заметил графа, потому что сидел спиной к двери.

Медленно, словно нерешительно подойдя к нему, Хаггард остановился чуть поодаль и, чтобы не напугать мальчика, тихо сказал:

— Здравствуйте, принц!

Тот резко повернулся. В первую секунду взгляд его панически метнулся в сторону, но он быстро взял себя в руки и, подняв глаза на стоящего перед ним высокого человека, немного хрипло ответил:

— Здравствуйте!

— Могу я составить Вам компанию? — спросил Хаггард, стараясь говорить как можно спокойнее, хотя его, буквально, трясло от волнения.

— Да, конечно! — Рейши сдвинулся, освобождая место рядом с собой.

Граф присел на парапет и поднял лицо к солнцу.

— Как тепло! — произнес он расслабленно. — Я так скучал по солнечному свету.

— Я тоже... — тихо ответил мальчик. — Зима была такой долгой.

Некоторое время они оба молчали, наслаждаясь тишиной и теплом весенних лучей, а потом принц вдруг повернулся к Хаггарду и неожиданно робко улыбнулся ему. Тот долго и внимательно смотрел на него — на его по-детски нежное лицо, на его все еще измученные глаза — словно искал там чего-то. Осуждения, ненависти, презрения... Но в глазах мальчика не было ничего, что говорило бы о его неприязни — лишь только какая-то тихая, словно затаенная грусть.

— Рейши! — едва справляясь с собой, проговорил Хаггард. — Я хотел Вам сказать... Хотел сказать, что я...

Но принц не дал ему договорить, он вдруг опустил голову и прошептал:

— Пожалуйста, граф... Прошу Вас, давайте не будем вспоминать... Я не хочу... Пожалуйста...

Он еще сильнее побледнел, губы его задрожали. Сердце Хаггарда пронзило болью. Захотелось немедленно заключить его в объятия, согреть, успокоить, заставить забыть о той чудовищной ошибке, которую он допустил. Но он преодолел это желание, побоявшись испугать его, и, лишь ласково коснувшись его руки, произнес:

— Простите меня! Я не должен был... Если Вы не хотите говорить о прошлом, я больше никогда не заведу этого разговора. Не нужно волноваться. Успокойтесь.

Рейши кивнул, принимая извинения, но руки не отнял, и постепенно граф ласково, но настойчиво завладел его пальцами, переплетая их со своими.

— Я обедаю в то же время, что и раньше, — заметил он. — Присоединитесь ко мне?

— Как того требует протокол? — тихо переспросил принц.

— Требования протокола тут ни при чем. Просто мне бы этого очень хотелось.

Рейши улыбнулся и произнес:

— Тогда я приду...

— Буду ждать Вас! — ответил Хаггард.

Они так и остались сидеть, рука в руке, и солнце озаряло их обоих своим добрым, ласковым светом. И было в этом моменте что-то настолько чистое, трогательное и какое-то так давно ожидаемо правильное, что стоявший вдалеке встревоженный Хаджи, не смог сдержать облегченного вздоха.

...........................

Первое время после выздоровления Рейши был спокоен и умиротворен — словно ушли все проблемы, забылись обиды, и утихла вся его боль. Оправившись после тяжелой болезни, он просто наслаждался жизнью, окружающим его светом и радовался всему, чего раньше даже не замечал. Они с Хаггардом теперь почти постоянно были вместе, расставаясь только тогда, когда принц уходил в библиотеку или наступала ночь. Всех обитателей замка, безусловно, радовал этот мир, но, тем не менее, все чувствовали, что их отношения — бездонное темное озеро, которое лишь на поверхности кажется гладким и ровным, а на самом деле таит в себе такие глубинные потоки, сила которых непредсказуема и опасна.

Ни Рейши, ни сам граф больше никогда не заговаривали о том, что произошло между ними, и с каждым днем воспоминания их обоих о событиях этой зимы становились все более размытыми, нечеткими, словно это была какая-то другая, почти чужая жизнь. В поведении Хаггарда теперь было столько деликатного внимания, неловкой заботы и трогательной нежности, что, порой, его почти невозможно было узнать. Рейши принимал его опеку с тихой и спокойной улыбкой, но по его реакции невозможно было определить, нравится это ему или, наоборот, нервирует. Не раз в его глазах вспыхивал странный огонь, но он никогда не высказывал недовольства или раздражения. Правда, и заинтересованности он тоже не проявлял. Он, словно покорно принял изменившиеся правила игры, спрятавшись так глубоко внутри себя, как только мог. Хаггард видел это, но, поскольку твердо решил расположить мальчика к себе, набрался терпения и продолжал мягко ухаживать за ним.

Шли дни. Прошла весна, подходило к концу короткое лето. Хаггард несколько раз уезжал из замка, оставляя его охрану на Натана — пополнялись запасы, полным ходом шла подготовка к следующей зиме. Письмо от Императора так и не пришло, судя по всему, никто не собирался отвечать графу на его запрос о переводе. Но теперь это мало беспокоило его — он уже не думал о том, чтобы уехать и оставить мальчика на попечение кого-то другого, ему даже в голову не приходило, что он может расстаться с ним. Рейши все так же тихо и покорно принимал его любовь, но по-прежнему не давал повода перейти к чему-то большему, чем совместные прогулки, разговоры возле камина или просто ласковый тон. Однако в конце лета произошло то, что заставило его измученную душу на время покинуть тот защитный кокон, в который он ее спрятал.

Была темная и звездная ночь. Хаггард не спал, сидел у окна и смотрел, как скрывается за тонкими облаками луна. Мысли его были полны смятения и желания. Ему было все труднее справляться с собой, но он не мог дать волю своим чувствам, потому что страх все испортить был теперь в нем гораздо сильнее всего остального.

Внезапно в полной тишине раздались чьи-то стремительные шаги — кто-то бежал по коридору. Буквально через секунду в его дверь раздался настойчивый стук, который все нарастал и нарастал, превращаясь в оглушительный грохот.

— Господин Хаггард! — услышал он полный паники голос принца. — Откройте! Пожалуйста, откройте!!!

Граф быстро пересек комнату и открыл дверь. Рейши стоял на пороге. Вид у него был такой, что у Хаггарда сжалось сердце — он был в сбитой, наполовину расстегнутой шелковой пижаме и босиком, его светлые волосы были взъерошены, лицо искажено болью, а в глазах застыл страх. Увидев графа, он задрожал, и внезапно слезы потоком полились по его щекам. Его затрясло, он залепетал бессвязно:

— Пожалуйста, помогите... Помогите... Пожалуйста...

Хаггард шагнул к нему, обнял и привлек к себе.

— Тише, мальчик, успокойтесь! — прошептал он, пряча его в своих руках. — Конечно, я помогу Вам. Заходите в комнату и расскажите, что случилось.

— Я не могу! — Рейши отодвинулся и поднял к нему заплаканное лицо. — Нужно идти! Сейчас же! Хаджи плохо, понимаете?!! Я не знаю, что делать. Он... Он...

Не став даже слушать дальше, Хаггард схватил его за руку, и решительно направился по коридору. Пока они шли, он быстро задавал вопросы, пытаясь оценить обстановку.

— Что с ним произошло?

— Он стонал во сне, — отвечал мальчик, едва успевая перевести дух. — Я подошел. Хотел разбудить его. Но он уже не спал.

— Дальше!

— Я зажег свет. Он держался за сердце и так странно дышал. Его лицо... лицо...

— Ну же!

— Оно было совсем белым и таким странным... Ему было так больно...

— Вы что-нибудь давали ему?

— Только немного воды. Но он не смог ее выпить.

— Совсем?

— Только пару глотков. А потом он стал говорить такие вещи.

— Какие?

— Прощаться. Сказал, что любит меня. И будет помнить меня... там... там, где папа...

Рейши снова заплакал. Не останавливаясь ни на секунду, Хаггард с силой тряхнул его, пытаясь вырвать из охватывающей его истерики.

— И Вы сразу же побежали ко мне?

— Да. Я испугался. Я не знал, что делать, ведь я ничего не понимаю в лекарствах.

— У него были лекарства?

— Да. Он иногда принимал какие-то. Но я не знал, где они.

— Все будет хорошо! Хорошо... — успокоил его граф, хотя уже понимал, что лжет.

Когда они ворвались в комнату, Хаджи неподвижно лежал на своей постели и уже едва дышал. Рейши бросился к нему, схватил его за руку, слезы его полились на морщинистую ладонь старика.

— Хаджи! Хаджи! — всхлипывал он. — Пожалуйста, не надо! Не уходи! Не оставляй меня одного! Я не смогу... Я не умею... Пожалуйста, Хаджи!

Хаггард быстро проверил содержимое ящиков в тумбочке и комоде, нашел лекарства, подошел к постели. Старик приоткрыл глаза и, взглянув на графа поверх склоненной к нему головы принца, почти прохрипел:

— Не надо, господин... Это уже не поможет...

В ответ на его слова мальчик заплакал еще сильнее. Хаггард, молча, присел рядом.

— Выпейте, Хаджи! — спокойно сказал он. — И не говорите глупостей!

Он мягко отодвинул принца, потом помог старику приподняться и выпить лекарство, но тот был так слаб, что едва мог сделать глоток, правда, таблетку все-таки принял. Граф бережно опустил его на подушки, поставил стакан и присел рядом. Рейши, который до этого сидел на коленях на полу, тут же снова поднялся и схватился за его руку, спрятав в ней заплаканное лицо.

— Господин! — прошептал Хаджи, отдышавшись. — Я прошу Вас...

— Говори, я все сделаю! — тихо ответил Хаггард.

— Позаботьтесь о мальчике, господин! Он не сможет один... Ему так нужна забота... И любовь... Он знал так мало любви...

Граф кивнул головой, лицо его на мгновенье исказилось, и он отвернулся.

— Я не отпущу тебя! Не отпущу! — вдруг закричал Рейши, резко поднимая голову, глаза его горели огнем нечеловеческой боли. — Я не отпускаю тебя, слышишь?!! Я приказываю тебе остаться!!! Ты не можешь уйти!!! Ты не можешь так поступить со мной! Не можешь! Не можешь...

Но голос его постепенно слабел, и, в конце концов, сорвался и замер. Он замолчал, голова его упала, и он снова тихо заплакал.

— Мальчик мой! — прошептал Хаджи, нежно гладя его по волосам. — Я так люблю тебя! Я всегда любил тебя... как сына... Я так хочу, чтобы ты был счастлив...

Но Рейши уже не смог ему ответить, плечи его вздрагивали от беззвучных рыданий. Старик посмотрел на Хаггарда и снова обратился к принцу:

— Слушайся господина Хаггарда, Рейши! Он не бросит тебя и будет защищать... Только слушайся его и верь ему... Обещай мне...

Принц ответил что-то бессвязное и прижался губами к руке старика. Тот прикрыл глаза, странное спокойствие опустилось на его лицо. Он хотел еще что-то сказать, но лишь вздохнул глубоко, слабый стон сорвался с его губ. Рейши плакал, не переставая, уткнувшись в ослабевшую ладонь старика.

Хаггард потер защипавшие глаза, встал и отошел к окну, давая им возможность проститься друг с другом.

...........................

Старик умер на рассвете. Его слабое сердце, не выдержало волнений последних месяцев, и жизнь его потухла, словно тонкая, уставшая гореть свеча...

Вызванные Хаггардом слуги едва смогли оторвать от него обезумевшего от горя Рейши. Мальчик ничего не понимал и лишь повторял:

— Хаджи... Ты не должен... Что мне делать теперь... Что же мне делать...

Его отвели в его комнату, напоили каким-то отваром, и только после этого он смог уснуть. Граф отдал все необходимые распоряжения и весь день провел возле его постели, не оставляя его ни на минуту.

Хаджи похоронили возле часовни, под большим раскидистым деревом, усыпанным уже желтеющими, золотистыми листьями. Всю церемонию Рейши стоял на земле, на коленях, глаза его были сухи, и он не произнес ни слова. И лишь спустя несколько часов, когда уже почти стемнело, Хаггарду удалось поднять его на ноги и увести в замок.