По его инициативе был подготовлен доклад Конвенту о необходимости ликвидации "Ост-Индийской" компании во Франции, как монархического пережитка. Инициатор доклада рассчитывал на то, что начнется массовый сброс акций, которые можно тогда скупить по низкой цене и перехватить в компании корпоративный контроль. А там и отменить ликвидацию недолго. Опять-таки по политическим мотивам.

Самое интересное, что вся эта биржевая операция финансировалась конкурентом французской компании — британской "Ост-индийской" компанией, которая в те времена еще выполняла и функции британской разведки. Англия находилась в состоянии войны с республиканской Францией и скандал, связанный с практически почти удавшимся захватом самой большой французской компании, стоил якобинцам власти, а Робеспьеру головы. В буквальном смысле слова. "Неподкупного" Робеспьера арестовали на заседании Конвента 9 термидора 1794 года, судили и отправили на гильотину.

До изобретения компаний с ограниченной ответственностью бизнес был экономикой эксцесса с постоянной угрозой полного разорения, длительной отсидки в "долговой яме", иногда продажей в рабство, а то и казни.

ПОЯВЛЕНИЕ РЫНКА СЛИЯНИЙ И ПОГЛОЩЕНИЙ

Сделки по слияния и поглощения (Mergers & Acquisitions, M&A) отстраивается практически одновременно с появлением современных банков, публичных акционерных обществ и фондовых бирж, на которых акции этих компаний начали свободно обращаться. Тогда же появляются и побочные явления этого бизнеса: медвежье-бычья игра, все возможные мошенничества с акциями, внебиржевая спекуляция, финансовые пирамиды (Джон Лоо) и сбор акционерного капитала под недобросовестные проекты (к примеру, знаменитая "Панама" или "Компания южных морей").

В чистом виде корпоративный рынок развивался только в США, где, кроме шестилетней войны Севера с Югом в 60-х годах XIX века, ничто не отвлекало бизнес от корпоративного строительства. Да и гражданская война, подорвав экономику Юга, благотворно повлияла на корпоративное развитие Севера военными подрядами и аккумулировала финансы всей страны на одной улице Манхеттена — Уолл-стрит.

Государственное регулирование, введенное Рузвельтом в 30-е годы ХХ века, как стратегия преодоления финансового кризиса, впоследствии постоянно размывалось всеми последующими администрациями в области свободы выбора финансового инструментария, но ужесточалось в области равного доступа для всех участников рынка.

Европа же, в отличие от заокеанских территорий, слишком часто вынуждена была отвлекаться на мобилизационный вариант экономики во время многочисленных войн.

А в ХХ веке, помимо двух мировых войн с руинированием городов, милитаризацией экономики и гигантскими потерями людских ресурсов, страны Европы испытали, в различных вариациях, социалистические эксперименты в экономике. Особенно сильно это сказалось на России (и странах всего "социалистического блока"), Британии, Испании и Швеции. Остальные европейские страны также, в той или иной мере, вводили государственное регулирование целых отраслей промышленности и ограничивали свободное корпоративное строительство до "эпохи Тетчер". А процессы M&A очень жестко контролировались правительствами из "экономического национализма".

В Соединенном королевстве Великобритании и Северной Ирландии ХХ век стал веком господства идей фабианского социализма1. С 1921 года, когда был национализирован Банк Англии, а с 1949 года началась повальная национализация и монополизация крупной промышленности, которая довела горизонтальными слияниями долю государственной собственности в экономике до 98%.

Процессы свободных слияний и поглощений, в условиях сложившегося в послевоенной Британии "государственного капитализма" (очень напоминающего советскую НЭП), могли развиваться только в малом бизнесе.

Маргарет Тетчер не стала при приватизации 1980-х годов дробить государственные монополии (к ним относились все компании, имеющие в своем наименовании слово "British") на атомарные предприятия, они были акционированы целиком и их акции проданы на открытом рынке по максимальной рыночной цене любому желающему. Отличались эти приватизированные компании предельно распыленным капиталом и всевластием менеджмента, в полном соответствии с модной западной теорией "революции менеджеров".

В конце прошлого века, приватизированные британские гиганты втянулись в европейский процесс слияний под флагом глобализации. Так, к примеру, был образован Corus, состоящий из слившихся в одну компанию британской монополии "British Steel" и голландского концерна "Hoogoven".

Во франкистской Испании идея "корпоративного государства"2 выразилась в опоре на малый бизнес. Крупное производство также структурировалось по технологической цепочке независимыми фирмами, каждая из которых является и покупателем и продавцом полуфабриката, и в каждой такой фирме доля государственного участия могла доходить от 50 до 90 процентов, при полном частном управлении владельца остальной части уставного капитала. Плюс законодательно утвержденная регулирующая роль государства и профсоюзов.

В процессы общеевропейских слияний испанские компании подтянулись к 90-м годам прошлого века, участием в слиянии французских, испанских, валлонских и люксембургских активов в сталелитейный гигант Arcelor. Либерализация испанской экономики идет очень медленно, и, скорее всего, англо-саксонская модель либеральной экономики вряд ли там приживется.

В экономике Швеции, которую в послевоенной Европе почти официально называли социалистической, в полной мере были реализованы национал-социалистические идеи Штрассера3 о капиталистическом производстве и социалистическом распределении, что достигалось высоким уровнем налогов (до 50% дохода) с корпораций и граждан, откуда брались средства на высокое социальное обеспечение. Но эффективность "шведского социализма" напрямую зависит от растущей демографической статистики, и при тенденции к падению рождаемости он стал напоминать схлопывающеюся финансовую пирамиду. В настоящий момент Швеция находится в поисках выхода из "кризиса социализма". Но не торопится внедрять радикальный экономический либерализм.

В процессах M&A весь ХХ век шведское правительство всегда исходило из крайнего "национального эгоизма", предпочитая прямую государственную поддержку проблемным предприятиям продаже части их бизнеса "иностранному инвестору". "Либерализация" внутреннего шведского рынка началась только в конце ХХ века с продажи американцам кризисной автомобильной промышленности.

Свои особенности регулируемого правительством государственно-частного партнерства можно найти в каждой европейской стране, поэтому, если необходимо иметь представления о рынке M&A в его чистоте, то необходимо рассматривать корпоративный рынок США. Потому как либерализация европейской экономики началась только с развалом СССР, (соответственно — ликвидацией конкурирующей социалистической системы) и расширением Европейского союза. Новые веяния европейской либерализации сильно ориентированы на глобализацию мирового рынка и американскую модель корпоративного строительства транснациональных компаний.

Немного ранее, где-то с 1970-х годов, отдельные европейские компании встраивались в транснациональные корпорации, но под неусыпным контролем и разрешительной роли правительств, зорко следящих за национальным интересом. Большинство европейских слияний были горизонтальными, и до 1980-х годов Европа практически не знала враждебных поглощений.

Особенность "континентального" корпоративного строительства и рынка корпоративного контроля, в отличие от "островного" (страны Британского содружества и США), состоит в том, что помимо серьезной государственной опеки, корпоративный контроль в публичных корпорациях принадлежит крупным институциональным инвесторам, как правило, банкам. Во Франции же традиционно, с послевоенных времен авторитаризма президента де Голя, силен государственный сектор, частно-государственное партнерство в стратегических отраслях и присутствие государственных чиновников в наблюдательных советах корпораций.

В США и Великобритании (после 1980-х годов) корпоративный капитал в публичных компаниях сильно распылен и крупным пакетом акций считается даже 1% уставного капитала. Это привело в США в 1960-е годы к "революции менеджеров", когда корпоративный контроль отделили от собственности, а в Британии социалистический менеджмент государственных монополий во время приватизации мягко перетек в управление публичными корпорациями, без "революции" менеджеров, но с тем же эффектом отсечения собственника от управления корпорацией. Все это подогревалось фетишем "независимого" директората.

Новизной глобального рынка M&A последнего десятилетия стало такое явления как монофонность транснациональных корпораций. К примеру, три крупнейшие в мире алюминиевые компании, контролирующие совокупно больше половины мирового производства алюминия, объединены по принципу языка руководства и персонала корпорации: англоязычная, франкоязычная и русскоязычная.

С середины 1990-х годов, англофонные компании США, Канады и Австралии, практически картельно, захватывают мировые рынки сырья. Одиннадцать компаний из этих стран уже контролируют уже свыше 50% мирового рынка добычи золота, добившись этого согласованной политикой снижением издержек на добычу, затем, при поддержке правительственных кругов США,4 опустив цену на металл ниже себестоимости конкурентов. После разорения конкуренты или скупались, или каким-либо образом встраивались под контроль транснациональных англофонных корпораций.

Те же процессы имеют место быть в никелевой и сталелитейной промышленности, где за публичной фигурой Лакшми Миттала стоит инвестиционный банк Goldman Sachs, (позволяющий ему с 2003 года тратить на поглощение активов по миру в два раза больше, чем зарабатывает его металлургическая империя). Это явление в настоящее время имеет тенденцию к росту, но консолидация активов металлургического и углеводородного сырья происходит, в отличие от 90-х годов прошлого века, на постоянно растущей цене товара, и практически неограниченного финансирования перетекающего из финансовых рынков в реальный сектор экономики. В современной ситуации купить даже большую и дорогую компанию, даже в долг под будущие прибыли, намного выгодней, чем осваивать новое месторождение.

ПЕРИОДИЗАЦИЯ ВОЛН СЛИЯНИЙ И ПОГЛОЩЕНИЙ НА АМЕРИКАНСКОМ РЫНКЕ

В истории развития американского бизнеса, при постоянности процессов M&A, были четыре крупных волны слияний и поглощений, когда рынок не только лихорадило, но и происходил массированный передел собственности.

Первая "акулья" волна M&A началась с окончанием "эпохи баронов-разбойников" и длилась с конца 80-х годов XIX века до начала ХХ. Это был период монополизации американского рынка, когда формировались такие монополистические монстры, как U.S. Steel, Standard Oil и др. Причем владелец последней, создавая монополию, не гнушался грязными методами, типа сговора с железными дорогами о льготных тарифах перевозки керосина исключительно для своей компании. Естественно с откатами.

Разорявшихся конкурентов Рокфеллер очень дешево скупал, безжалостно выкидывая на улицу бывших владельцев и управляющих компаний. И хотя в то время еще не было устоявшегося в наше время термина "враждебное поглощение", Рокфеллер делал именно это. И совершенно законно. По крайней мере, на восточном побережье США (в отличие от "дикого запада") все проходило в рамках закона, но была сильна в то время деловая "протестантская" этика ведения бизнеса, которая такие методы ведения дел морально порицала5.

Так же поступали Вандербильт, Карнеги, Пульман и другие американские магнаты. Журналисты прилепили им кличку "акулы капитализма", а О'Генри писал рассказы про то, что "Боливар не выдержит двоих".

Предельная монополизация в форме треста, когда весь бизнес жестко управлялся из одного центра одним контролирующим собственником, дал классикам марксизма увидеть в этом явлении приближение коммунизма, когда только и осталось, что в ходе пролетарской революции заменить капиталистов государством. У Джека Лондона про это есть целый роман-лжепророчество "Железная пята", где такой переход описывается "в своем естестве". В США!

К 1905 году бюджет Standard Oil превысил бюджет американского государства, что вызвало панику в политического класса вне зависимости от партийных предпочтений. Началась "Эпоха жареных фактов", когда власть спустила с цепи журналистов, показала пальцем на олигархов, и сказала: "фас". Газеты запестрели разоблачениями "грязных махинаций" монополистов. От преследования в прессе монополии не спасли даже расплодившиеся как грибы после дождя пресс-агенты, которые для олигархов скупали целые полосы газет для их оправдания и обеления. Появилась особая отрасль гуманитарного обслуживания бизнеса — public relations. Капитаны промышленности озаботились положительной репутацией в глазах общества, Форд финансово и организационно поддерживал увлечение населения народными танцами, а Рокфеллер по советам Арведа Ли даже сам танцевал с работницами в горняцких пабах. Именно в этот момент американские олигархи начали строить библиотеки и больницы. Называя их своими именами. Но ничего не помогало. Пресса стала "четвертой властью", а общество жаждало крови.

В 1911 году был принят "Шерман акт" — первый антимонопольный закон, по которому империю Рокфеллера расчленили на 32 компании. Его личный капитал был государством принудительно структурирован так, что Рокфеллер, сохраняя свое состояние в полном объеме, больше не имел ни в одной из этих компаний акционерного контроля.

Толковый ученик первого в мире пиарщика Арви Ли, миллиардер Рокфеллер публично приветствовал этот шаг правительства. "Эпоха титанов" в экономике США шла к упадку и, с перерывом на мировую войну, начался в США процесс перехода от экономики физических лиц к экономике юридических лиц.

Вторая волна M&A протекала с 1919 по 1929 годы. В Америке стало много избыточных промышленных мощностей построенных для материального обеспечения этой воны и много свободных денег, заработанных на мировой войне, под их давление, с оглядкой на антитрестовское законодательство, начались процессы консолидации крупных компаний в тех отраслях, которые не были монополизированы в XIX веке. Взбухла вторая волна безоглядного грюндерства. Появлялись корпорации, путем горизонтального слияния родственных фирм, где уже не было контрольного участника, но капитал был распылен еще не настолько, чтобы произошла "революция менеджеров". Центр власти в таких корпорациях переместился от владельца-управляющего к совету директоров, избираемому акционерами и зорко следящего за наемными управленцами. В этот период появились такие гиганты как General Motors, General Electric, Pullman и многие другие. Обрушила эту волну Великая Депрессия.

В 1934 году был принят закон Гласа — Стигалла о раздельном существовании коммерческих и инвестиционных банков. Капитал последних стал существенно меньше, чем было до того. Да еще правительство законодательно ограничило инвестирование капиталов сберегательных банков только надежными (в основном государственными) бумагами, и до конца 1960-х годов большой активности на рынке M&A с целью получения контроля почти не наблюдалось.