Энжел Хилл (Черновик. Общий файл)

— Вам не следовало намазывать сразу четыре бутерброда, — нудил он, стоя над ее душой. — Вы могли бы намазать второй после того, как съели первый. Что если вы не захотите четвертый? Он так и останется на тарелке?

— Жалко что ли? — Пробубнила Андрэ набитым ртом. — Не волнуйся, я съем все четыре.

— И от этого вы поправляетесь, — заметил он. — К тому же вы не использовали и половины тех приборов, что разложены перед вами на столе.

— А надо было? — Удивилась Андрэ с опаской разглядывая их.

До сих пор она была уверена, что умеет вести себя за столом и довольно уверенно пользовалась ножом и вилкой, так как в свое время ее мама следила за воспитанием дочери. Но оказалось, что это далеко не так.

— Ваше воспитание находиться на уровне хорошо вымуштрованной горничной, — открыл ей глаза Рейвор. — Например, когда задевают ваше самолюбие, вы огрызаетесь точно рыночная торговка: суматошно, громко и не по делу. Вы не разборчивы в еде и употребляете все подряд, лишь бы это было жирным, жареным и сладким. К тому же, — добил он ее, — вы пользуетесь дешевыми духами.

— Это Шанель! И это туалетная вода, а не духи, — ответила она, поймав вдруг себя на том, что ей и правда хотелось возмутиться громко и сварливо, подобно рыночной торговке у которой покупатель вдруг нагло потребовал сдачу.

— Моей зарплаты, знаешь ли, не хватит на настоящую Шанель, — спокойно, но едко добавила Андрэ.

— У сэра Холлиндера хватит, поэтому оставьте эту подделку для вашей настоящей жизни.

— Очень любезно с вашей стороны, — иронично поклонилась она.

— Уже лучше. Коротко, колко, хоть и не убийственно, — отметил Рейвор, идя с подносом к дверям.

Андрэ задумчиво смотрела на него и у самых дверей остановила вопросом:

— Чего ты добиваешься, Рейвор? Ни за что не поверю, что все дело в тех трех днях, которыми ты пугаешь меня. Дело ведь в другом? Скажи мне и я помогу.

Несколько минут дворецкий стоял у дверей и раздумывал, потом прямо посмотрел на нее .

— Вы правы. Все дело во мне. Мисс Уолпол, хозяин — это своего рода визитная карточка для дворецкого, потому что именно дворецкий выбирает того кому желает служит. Не хочу вас обижать, но после сэра Холлиндера служба у вас, это понижение уровня моих притязаний.

Андрэ слушала его, сложив руки на груди.

— Хочешь сказать, что после меня, семейства подобно Холлиндерам, увидев насколько ты не притязателен, уже не предложат тебе места?

— Скорее всего, так и будет. Чтобы оправдать мой выбор вас, как своей хозяйки, вы должны быть безупречны.

— Вот черт! — выругалась Андрэ, поняв, что кроме расследования загадочного убийства на нее еще легла ответственность за чужое будущее.

Она прошлась по комнате, раздумывая.

— Ты конечно же понимаешь, что за два дня я не достигну той безупречности, какой ты добиваешься, но ведь можно же что-то придумать в твое и мое оправдание.

— Можно, — согласился дворецкий, — но это не освобождает вас от последующих занятий.

И все равно, даже не смотря на то, что ей стала понятна причина его требований, Рейвор продолжал злить ее.

— Выпрямитесь. Не касайтесь спинки стула.

— Вы должны есть так, чтобы не привлекать к себе ничьего внимания. Смотреть должны на вас и слушать то, что вы говорите, а не то, как вы едите.

— Есть нужно легко и непринужденно.

— Не надо так напрягаться, когда режете бифштекс и поддерживая беседу за столом смотрите на собеседника, а не в тарелку, тем более так кровожадно. — Говорил он ей за ланчем.

— Зачем вы опять берете закусочную вилку, когда рядом с вами лежит столовая, собственно она вам и была нужна.

— Вы опять перепутали десертную ложку с ложечкой для кофе.

— Не обязательно съедать все, что лежит перед вами. — Говорил он ей за обедом.

— А если я голодна?

— Я покормлю вас после. Не надо показывать всем насколько вы прожорливы.

— Что?! Я буду есть столько сколько захочу! — Не сдержавшись взорвалась Андрэ, пораженная его грубостью.

— Сейчас, вы не дали себе труда сдержаться и накричали на меня, но... разве это все, что вы можете? Я говорю так, потому что вы не безнадежны. Вы ведь не швырнули в меня первым попавшимся предметом, не оскорбили. Но кроме крикливых возражений, нападок и оправданий есть колкие фразы, едкая ирония, меткий юмор.

— Еще можно кулаком в морду, — не удержавшись, мрачно подсказала Андрэ.

— Будем считать этот казарменный юмор, первым шагом к вашему обучению в этом направление.

К концу дня задерганная Рейвором Андрэ уже вздрагивала при его появлении и сразу выпрямлялась. Не было и минуты, чтобы она могла расслабиться от его муштры. И ей пришлось напомнить самой себе, что ее цель все же не в этом, а в расследовании к которому она даже не приступала, вконец замученная своим напарником, упорно не считавший себя таковым.

— Скажи, ты знал Джеймса и Брайана? — спросила она, когда он, пожелав ей спокойной ночи, уже собирался удалиться.

Прежде чем ответить он помолчал, уйдя в свои воспоминания.

— Джеймс был похож на своего отца сэра Холлиндера, — медленно начал он, заложив руки за спину. — Что касается мистера Уэлча, то это был бизнесмен до мозга костей. Сэр Холлиндер ценил его расчетливость, хватку и напористость, то чего Джеймсу так не хватало. Но Уэлч был слишком практичным, он не был способен на благодарность хотя бы за то, что сэр Холлиндер сделал его сонаследником своего сына. Трудно сказать на что мистер Уэлч рассчитывал, находясь в отдаленном родстве с Холлиндерами, тем не менее, он полагал себя обойденным. Не понятно только по какой причине.

— А на что он притязал?

— На земли Холлиндеров.

— Джеймс и Брайан не были дружны?

— Не думаю. Скорее всего их связывало общее наследство. Оба, к своему собственному удивлению, сумели прийти к какому-то компромиссу.

На следующий день за завтраком, она совсем потерялась не зная какой из трех лежащих на столе ножей взять для масла. На ее взгляд они все подходили для этой цели.

А во время обеда буквально взмокла от дикого напряжения, сидя за столом на котором, как в операционной, были разложены сверкающие серебром столовые приборы. Взяв суповую ложку, она положила ее обратно, вопросительно взглянув на Рейвора, не уверенная годиться она для салата или нет. Но он всем своим видом показывал, что не собирается ей помогать.

Высокий белоснежный воротник рубашки упирался в надменно поднятый подбородок. Волосы уложены в продуманном беспорядке. Весь его облик говорил о чувстве собственного достоинства. Не дворецкий, а лорд Валлентайн! К такому не то что страшно обращаться как к слуге, а даже спросить о чем-нибудь духа не хватит.

И вдруг, под конец обеда, Рейвор заявил, что поскольку, она так и не поела, то может ей лучше спуститься в ресторанчик и заказать, то что она пожелает.

— И ты тоже пойдешь? — С подозрением спросила она.

— Нет. Сейчас доставят ваш гардероб, я должен принять его.

— Ну, ладно. Тогда не буду мешать, — и Андрэ быстренько ретировалась к двери, еще не до конца веря своему счастью.

Конечно же она побаловала себя вовсю, хотя доедая кусок яблочного пирога, подумала, что все это неспроста. Зато она с удовольствием заметила, что чуть ли не жонглировала столовыми приборами, так ловко и как бы само собой получалось у нее пользоваться ими.

К сожалению ее смутные подозрения оправдались. Вернувшись в номер, она застала в нем Рейвора и стоящий у его ног фирменный баул.

— Это ваши вещи, — заявил он, указывая на него. — Посмотрите их и если понадобится что-то еще, докупим.

— Спасибо, — не совсем уверенно поблагодарила его Андрэ.

— Не буду вам мешать, — поклонился дворецкий. — Завтра, до завтрака, мы отправляемся.

Андрэ молча кивнула и когда Рейвор вышел, подошла к баулу, посмотрела на него, подумала, тронула носком туфли и склонившись над ним, потянув за язычок молнии, открыла. Посмотрела этикетку аккуратно сложенной тряпки, что лежала сверху, потом у другой. Одежда была от Hermes и Balenciaga. Ей это сниться, да? Через минуту другую ее номер напоминал отдел готового платья в дорогом магазине. Везде: на стульях, комоде, столе, постели, кресле, телевизоре были разложены вещи в сторону которых Андрэ когда-то даже смотреть не смела.

Она перемерила их все, и все оказались если не впритык, то определенно маловаты. Андрэ чуть не плакала от обиды. Причем нижнее белье, запакованное в пластиковые сумочки, оказалось ей по размеру, а это означало злой умысел со стороны дворецкого в отношении всего остального гардероба. Вздохнув, она двумя пальцами подняла платье цвета шоколада, чей шелк должен струиться по фигуре, а не натягиваться, как тугие паруса под ветром, как на ее теле. Будь эти дорогие, чуть ли не эксклюзивные вещи, немного посвободнее и она стала бы самой счастливой их обладательницей. Они не были шикарными, они являли собой образец вкуса. Посмотреть хоть на это же платье — ничего особенного, но она делало тебя, подыгрывало тебе, обращая на тебя внимание окружающих.

Андрэ стало обидно и нехорошо. За одну такую шмотку любая женщина, не то что отдала бы полжизни, убила бы Рейвора без колебания.

В том, что он сделал это специально, она не сомневалась. Не понятно было одно: чего он добивался? Значит дело было вовсе не в ее безупречности и не в том, что она своей простоватостью скомпрометирует его? А в чем?

Андрэ, сидела на постели и уставившись перед собой, безотчетно поглаживала шелк платья цвета шоколада. Чего он добивался? Пошатнуть ее уверенность в себе, чтобы легче контролировать? Или не может преодолеть в себе неприязнь к ней, потому что она женщина, а значит соперница? Или побудить в ней стимул достичь безупречности? Или, наоборот, дать понять, что ей никогда не достичь подобного совершенства? Он объявил ей войну. Это понятно.

Он нанес чувствительный удар и теперь ожидал ее реакции. Чего он ждет от нее, сидя в своем номере? Что она ворвется к нему с обиженным воплем, обвинениями, гневными требованиями, чтобы он поменял вещи, и тогда он с этой, своей гнусной улыбочкой, невозмутимым тоном напомнит ей, что она горничная и базарная торговка. Было бы глупо втягиваться в эту войну, но и спуску давать нельзя.

Значит она сдержит удар и не даст разгореться конфликту. Она ведь здесь не для этого. Она не хочет класть свои силы на то, чтобы кому-то что-то доказывать, она будет делать свое дело из-за которого находится здесь.

Собрав вещи в баул, где она, кстати, нашла косметичку с парфюмерией и настоящую Шанель, Андрэ отправилась спать.

На следующее утро, Рейвор, постучался к ней в номер. Андрэ была уже готова и вышла к нему в своем брючном костюме, поздоровавшись с ним.

— Я подогнал машину к крыльцу, — сказал он. — Позвольте я заберу багаж.

Кивнув, Андре пошла к выходу.

— Как вам ваш гардероб? — спросил он, не выдержав, когда тронул машину с места.

— Нормально. Если пропустить два-три обеда то будет в самый раз, — ответила она так беспечно, словно эта тема вообще не занимала ее, удобнее устраиваясь на сиденье и пристегивая ремень безопасности.

"Далеко то, что было, и глубоко-глубоко:

кто постигнет его?"

Екклесиаст.

Энжел Хилл раскинулся на пологом холме, так что дорога к нему поднималась постепенно и ненавязчиво. Дом имел фронтон увитый плющом, широкие окна эркеры и две симметричные двухэтажные пристройки, которые судя по их еще не потемневшему от времени камню, построили позднее. Выглядели они более светлыми и легкими по сравнению темным и приземистым центром здания, от чего дом напоминал опустившегося на холм ангела, распластавшего по нему свои утомленные крылья. Перед ним раскинулся широкий, больше похожий на лесное угодье, парк. Некогда ухоженный, сейчас он выглядел запущенно, но не менее роскошно.

— Необычное место, — сдерживая восхищение, заметила Андрэ.

— Его история тоже необычна, — задумчиво смотря на дом, поддержал ее восторг Эрик.

Оба стояли у раскрытых дверей Фиата и смотрели на усадьбу.

— До Кромвеля здесь был крепкий замок, — начал вдруг рассказывать Рейвор. — По легенде от которой местные жители упорно не желают отказываться, когда хозяин замка Энжел Хилла, сэр Гаспар Холлендер, понял что его дни сочтены, то решил укрыться в своем родовом гнезде. В те дни замок имел множество потайных ходов, которые всегда спасали его обитателей в дни осад и захвата. И на этот раз сэр Гаспар возлагал на него надежды на спасение, потому что приверженцы Кромвеля искали его, чтобы казнить как верного сторонника монарха. Гаспар Холлендер был верным подданным, доблестным воином, благородным дворянином и великодушным хозяином, и он был уверен, что домочадцы помогут и укроют его. Но всегда найдется жаждущий получить свои тридцать серебряников. Когда шедшая за Гаспаром по пятам погоня, ворвалась в замок и обыскав его не нашла беглеца, они угрозами потребовали от домочадцев немедленной его выдачи, в противном случае казнены будут все до единого.

В те времена, когда клятву верности давали, кладя руку на Библию, измена считалась тягчайшим грехом. К тому же в Энжел Хилле были наслышаны о беспринципности кромвелевских ищеек и знали, что умрут в любом случае, а потому никто не собирался перед смертью брать грех на душу и выдавать своего господина, пятная себя бесчестьем. Все же нашелся один малый из замковой стражи, который на что-то понадеялся, решив любой ценой спасти свою жизнь, выслужившись перед кромвелевцами. Он провел их по потайному ходу и открыл каморку, в которой укрывался его господин. В ней Гаспара и убили. Его тело выволокли наружу и сбросили в ров, после чего началась резня. Не пощадили никого в том числе и предателя. Когда дни Кромвеля подошли к концу и его, уже мертвого, казнили перед Тауэром, в Энжел Хилл вернулся брат Гаспара Холлендера. Он увидел руины замка и безымянную могилу. Брат Гаспара поселился в уцелевшей башне и каждую ночь к нему во сне приходил кто-нибудь из замковых слуг. Они смотрели на него и о чем-то молили, беззвучно стеная, но он не слышал их слов. Тогда брат Гаспара отправился к священнику, чтобы тот отслужил службу по мученикам, успокоив тем их души. Однако седой священник лишь кротко покачал головой, выслушав просьбу молодого человека. "Не этого хотят, не об этом молят тебя убиенные, добрый господин, а о том, чтобы извлек ты их останки из общей могилы, дабы не лежать им больше с отступником, осквернившим свою душу смрадным предательством, потому что проклята душа его". И он рассказал молодому человеку о том, как погиб его брат.

— Но плоть лежащих в могиле уже сгнила, как же я узнаю предателя? — сокрушался брат Гаспара.

— На то укажет тебе знак свыше, — уверил его священник и не соврал.

Когда начали извлекать останки из общей ямы, куда были свалены казненные, в одном из тел нашли горсть серебряных монет, как будто перед тем как убить человека, его заставили проглотить это серебро. Верные слуги были перезахоронены каждый в своей могиле, а то что осталось от предателя вместе с его серебряниками выбросили в выгребную яму, вновь предав проклятию. И поныне душа Проклятого Стражника бродит по Энжел Хиллу, фамильным не упокоившимся привидением.