| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Табличка с названием улицы у меня сохранилась. Она, можно сказать, та же. Я нашёл её в мусорной куче у калитки, ведущей на островок, который давно стал полуостровом, очистил от ржавчины, восстановил. А вот, номер дома сейчас другой. Был 69 — стал 71. С него, с этого нового номера, всё в этом доме пошло наперекосяк: болезни, смерти, хаос, запустение. Нумерология не по фэн-шую.
Я как раз рисовал забор, который закончил монтировать два, или три года назад, часть крыши и лаз на чердак, когда залаял Мухтар. Кто-то нетерпеливый, требовательно стучал железной щеколдой нашей калитки. Ну как тут не полюбопытствовать? Попробовал встать, но правую ногу снова свела судорога. Беда с этой ходовой частью, с детства мне с ней не везло. Пока я привычными средствами восстанавливал кровообращение, во дворе раздались голоса, переместились в дом, по пути что-то "бумкнуло" и загудело.
— Здорово, Кулибин! — весело гаркнул Петро, — чего это ты надумал летом хворать?! Каникулы, етишкина жисть, в школу не надо!
Он был весел и полон энергии, а за его спиной тенью держался Василий Кузьмич. Он бережно гладил своею культей, коробку старинной гитары. Та отзывалась глубоким, едва различимым эхом.
— Ни фига себе! — вырвалось из меня.
То, что этот инструмент не штамповка, я определил не только по звуку. Очень уж тщательно была инкрустирована верхняя дека вдоль обечайки и круг розетки голосника. Такую бы вещь, да в мою взрослую жизнь! Вот был бы фурор! А по нынешним меркам, смотрелась она, мягко говоря, неказисто. Слишком узкая талия, поделившая кузов на две, почти равные части. Приглушенный, коричневый цвет. Потрескавшийся от времени, лак. С такой, если выйдешь на улицу, пацаны засмеют. Куда ей до праздничной, яркой игрушки, которую вечно таскает с собой Витька Девятка.
В дни моего отрочества, такая гитара мне бы, наверное, совсем не понравилась. Но теперь-то я понимал, что к чему и не сводил с инструмента восхищенного взгляда. И Василий Кузьмич это оценил.
— Вот, Сашка, — сказал он, — владей! Это тебе на добрую память от дедушки Васи. Струны, правда, не все. Но с твоими талантами, у кого-нибудь разживешься.
Я принял подарок из его дрогнувших рук и пробежался по струнам подушкой большого пальца. Не хватало первой, третьей и, как ни странно, седьмой. Наверное, кто-то, в отсутствии дяди Васи, пробовал настроить инструмент под "шестерку". Я б, на его месте, никому не позволил! Гитара была просто великолепна! Жаль, что не ручная работа. Под розеткою резонатора болтался бумажный ценник, где серым по серому было написано: "Ростовский Музкомбинат, 1937 год.
— Что ж это вы на ногах?! — бабушка колобком выкатилась из кухни, расставила стулья. — Сидайтэ! — Когда в дом приходили гости, она передвигалась по комнатам только бегом.
— Мы ненадолго, — успокоил её Петро, тем не менее сел, достал из кармана чертёж вибростола, разложил на столе и перевел свой взгляд на меня. — Слышь, Кулибин, почему именно семьсот на семьсот? Сдается мне, что ты эти цифры взял с потолка.
— Почему с потолка? — возразил я. — Это оптимальный размер, чтобы, не напрягаясь, отливать пятьдесят квадратов плиты. Если больше, двигатель может не потянуть.
— Да куда ж ему столько? — ахнул Василий Кузьмич.
— Люди раскупят, когда производство наладится.
— Погодь! — перебил Петро, — ты намекаешь, что размеры этой хреновины будут зависеть от мощности двигателя? То есть, если её сделать в два раза меньше... Стоп, мощность тут, кажется, не причем...
— Надо уменьшить вибрацию!
— Точно!!! Свести лепестки эксцентриков или болт закрутить на несколько оборотов. Как я раньше до этого не дотумкал? Ладно, вставай Кузьмич. Нечего человеку мешать. Пусть выздоравливает.
Гости ушли так же внезапно, как появились, оставив после себя запах солярки, смолы и натурального табака. Взрослые мужики, а поди ж ты, пришли, проведали пацана. Жаль, что так ненадолго.
Я хотел попросить у бабушки красивую ленточку, или отрезок тесьмы, чтобы повесить гитару на гвоздик, но ей, как всегда, было некогда. "Толкесси, толкесси, как всё-одно прыслуга!", — говорила она в сердцах, когда что-то ей было не по нутру.
Дело важное, лучше не отвлекать. Бабушка накрывала на стол. Судя по количеству глубоких тарелок, у меня прорезается шанс посидеть за ужином вместе со всеми. Еще одно легкое послабление — компресс мне не обновляли с сегодняшнего утра.
Мимоходом во двор я стащил пару кусочков из открытой пачки пиленого сахара.
— Куды?! Сейчас ужинать будем!
— Да я не себе, а Мухтару.
— Тако-ое... — Елена Акимовна хмыкнула и пожала плечами.
Привязанность к домашним животным, которая вместе со мной переместилась во времени, до сих пор оставалась односторонней. Старая кошка Мурка и сын ее Зайчик, по-прежнему шарахались от меня. Увидят, что я захожу в комнату и, кратчайшим путем, в духовку. Как же я их доставал, когда был пацаном! Привязывал к задней лапе игрушечную машину или к хвосту скомканную бумажку, обливал из кружки водой. Кота — так вообще "отправлял в командировку".
— Занёс бы ты, Сашка, нашего Зайчика, пока состав не ушёл, — как-то сказал дед. — Жрать да спать, что с него толку?
И правда, это был редкостный лентяюга. Все погожие дни напролет, он проводил на крыше. Там, где у нас коридор, покрыта она не железом, а толью. Лежит себе, спит. Учует чужого кота — догонит, от души отметелит — и снова на боевой пост.
Мурка ловила мышей и капустников для него, дурака. Идет по двору мявкает, сыночка зовет. А тот — тут, как тут: "Давай, мол, скорей, мне некогда". Положит она добычу на землю и лапой ему по морде! Типа того, что учит: "Берись-ка ты, Зайчик, за ум! А ну, как хозяин рассердится, да уволит без содержания?"
Так оно и случилось. Загрузил я кота в кирзовую сумку, сунул в карман кусок хлеба, что бабушка выделила в качестве "выходного пособия", десантировал его в пустой товарный вагон и дверь перед самым носом задвинул.
Сделал чёрное дело и, главное, никаких угрызений. Ну, нету Зайчика и насрать. По сути своей детство жестоко. Помню лето стояло или ранняя осень. Я был в рубашке с короткими рукавами и всё удивлялся, что кот не царапается.
Как он потом назад добирался? Этого не скажет никто. Фишка какая-то есть у домашних животных. Но только уже зимой, перед Новым годом, я собрался идти во двор закрывать ставни. Валенки надел, дедушкину фуфайку. Фонарик "жучок" сунул в карман, так как боязнь темноты у меня тогда еще не прошла. Только дверь приоткрыл — и сердце зашлось! Между ног просквозила серая тень и, с заносом на поворотах, в духовку! Слышу, бабушка говорит:
— Гля! Чи Зайчик вернулся?
А я уже и забыл, что был у нас такой кот.
Не дожили свой век и Мурка, и Зайчик. Закопала их бабушка в один день. Я, как сейчас помню, стоял у сарая под виноградником, выщипывал из гроздьев спелые ягоды. Смотрю — бабушка из дома выходит. Тут, откуда ни возьмись, наши кошаки: задрали хвосты, мяукают, об ноги её трутся. Елена Акимовна глянула и обомлела: у обоих на шкуре залысины, где вместо шерсти — гладкая кожа. Ну, типа того, что стригущий лишай. Заплакала бабушка и пошла в сарай за мешком. А эти наивняки бегут следом за ней. Я так сразу смекнул, что будет топить. И главное, Мурка уже в мешке, а Зайчик сам в руки идет. До последнего не догадывался, что на смерть. Ох, и жалко их было! Только ни единого слова в защиту животных, я тогда не сказал. Бабушка всё равно бы меня не послушалась, но мог бы попробовать.
А вот с Мухтаром я в детстве дружил. Он, впрочем, со всеми дружил, кто приносил ему сахар. Сейчас немного чурается. Пёс всё ещё узнает меня издали, но уже перестал так искренне радоваться, когда я его окликаю. То ли постарел, то ли почувствовал, что я стал каким-то другим? Наверное, не разобрался ещё, часто ли такое происходит с людьми и чем это аукнется лично ему. Вот и сейчас он послушно вышел на зов, полируя звенья цепи краем дверного проема, неохотно вильнул хвостом и выжидающе посмотрел на меня бельмами глаз.
Когда Мухтар был щенком, дед приучил его, садиться на задние лапы, держать на кончике носа кусочек сахара и начинал отсчет:
— Раз, два... три-и...
Бедный пёс исходил слюной, сосредоточив преданный взгляд на указательном пальце хозяина.
— Десять!!! — командовал дед.
И сахар взлетал по скупой траектории, перед тем, как исчезнуть
в собачьей пасти. Глазом не уследишь!
Было так прикольно смотреть на его несчастную морду, что сахар на нашем столе начал заканчиваться в два раза быстрей. В обычные дни этому способствовал я. А когда приходили гости, даже бабушка любила, при случае, козырнуть перед ними выучкой нашей дворняги.
Что касается его самого, то Мухтар с этого дела тоже имел свой гешефт. Ведь кормили его без изысков: полбулки черного хлеба, да уполовник борща. Ну, когда-никогда обломятся кости, оставшиеся после второго.
С годами наш пёс постарел, рано ослеп. О старой забаве в доме постепенно забыли. Смотреть на него было уже не смешно. Я тоже не стал издеваться над пенсионером и протянул ему лакомство на ладони:
— Можно Мухтар.
Он принял подачку как должное, шевельнул рыжим хвостом и поплёлся в свой обжитой угол, чтобы ещё раз обдумать моё нестандартное поведение.
Ну, что я ещё мог для него сделать? — только лишний раз приласкать. А вот насчет Мурки и Зайчика стоит подумать. Есть у них реальные шансы. Нужно только найти знающего человека.
Обоим моим дедам было не до меня. Они восстанавливали летний душ, пострадавший от наводнения. Яму уже почистили. Степан Александрович у колодца подключал водяной насос, а Иван Прокопьевич укреплял разбитые стены плахами из древесной коры. Заметив, что я поздоровался, но продолжаю стоять в ожидании, он выплюнул из-под усов с десяток гвоздей и хмуро спросил:
— Чего тебе, Сашка?
— Если к примеру, у кошки шерсть клочьями вылезает и голую кожу видно, это можно чем-нибудь вылечить?
— Это у какой такой кошки? У Мурки, что ли? — дед Иван в каждом деле любил конкретику.
— Нет. В школе у нас Милка в подвале живёт. Котят принесла. Жалко.
Версия была не из лучших, но ничего другого на ум не пришло. С точки зрения логики, я вполне мог рассчитывать на адекватный ответ. И он прозвучал:
— Тю на тебя! Не вздумай такую заразу в дом принести! — дед Иван прикусил щепотку гвоздей и опять застучал молотком.
Вот тебе и весь сказ до копейки! У этого поколения своя логика.
— Дедушка Ваня, — снова спросил я, — в сарае у вас или на чердаке веничье не осталось? Такое, чтоб семена еще не очищены?
— Есть чутка, — отозвался он и сплюнул с досады (вот приставучий!), — тебе-то зачем?
— Да сделали мне позавчера такое приспособление, что само семена очищает. Хотелось бы испытать.
Изумленный Иван Прокопьевич, чуть не уронил молоток:
— Да ты что?! Кто ж это такое придумал?
— Наш учитель труда.
— И работает?
— Как зверь, говорит, только успевай, подноси.
— Так прямо само и шоркает? Быть такого не может! А ну, покажи!
До последних дней жизни, Иван дед разбирался с веничьем железной скребницей, которой до этого чистил и мыл свою Лыску. Наденет ремень на руку — и вперед! Он просто не мог вообразить, что может существовать какой-то другой, более быстрый способ.
Я заглянул в сарай. Хотел отыскать насадку и приладить её на электродвигатель, но чуть не споткнулся о велосипед "Школьник".
Каким же он стал маленьким! Не успел удивиться, бабушка забила тревогу:
— Сашка! Иде тебя черты носють?! Ты деда позвал? Дождёсси у меня хворостны!
— Сейчас позову!
Я погладил ладонью седло и взялся за дело. Там, в принципе, дел на один чих: убрать проволоку да закрутить болт. Деревянное основание трогать не стал, какая-никакая устойчивость.
Через пару минут мой электротрансформер легко превратился в чистилку веничья. Не стыдно и показать.
Возле летнего душа стояла короткая лестница. У колодца, давясь и всхлипывая, урчал водяной насос. Иван Прокопьевич собирал инструменты, а дед Степан, стоя на верхней ступеньке, заправлял резиновый шланг в горловину железной бочки.
— Ты чего это тут блукаешь?! — строго спросил он. — А ну, строевым шагом, в постель! Вот увидит бабушка твои железяки, будет тогда чертей и мне, и тебе.
— Она меня и послала. Я за тобой, ужинать.
— Скажи, что уже иду.
— Погодь, — озадаченно сказал дед Иван, разглядывая мою приспособу, — насколько я понял, эта хреновина крутится на валу, и должна, по задумке конструктора, сбивать напайками семена. Так?
— Так, — подтвердил я.
— Ну, если деревянной лопаточкой метелку сверху прижать, какой-то толк с этого будет. Только сдается мне, что получится не намного быстрей. Степан! Как ты думаешь?
— А чёрт его знает, — отозвался тот с верхотуры, — спущусь, посмотрю.
— Са-ашка-а!
Ох, и волнуется бабушка! Надо идти, а жаль: пропущу самое интересное. Опека по мелочам надоедает. Но я своих стариков искренне понимаю. У них перед моей матерью свои обязательства и очень большая ответственность.
— Лишай у той кошки, — вполголоса, чтобы дед не услышал, промолвил Иван Прокопьевич моей удаляющейся спине. — Если лечить надумаешь, возьмёшь у меня дёготь и поганые рукавицы. Мажь не жалея. И её, и котят.
Барский ужин поджидал меня у кровати. Зря бабушка так беспокоилась, ничего не успело остыть. Ни чай, ни картофельный "совус с булдыжкой". Нет, какие волшебные куры бегали в нашем дворе! Мясо плотное, ароматное, в каждой тушке на палец жира, такое не приедается никогда.
Уж в чем-чем, а в курице я понимал. Она эволюционировала рядом со мной всю долгую жизнь, в вареном и жареном виде: от бабушкиных деликатесов до приснопамятных "ножек Буша". Во флотском меню это блюдо относится к традиционным. Последний салага знает: если на календаре воскресенье, значит, на завтрак будет кофе и сыр с ветчиной, а на обед — курица с рисом. В каких только иностранных портах мы ни пополняли запасы продуктов! И в первой десятке каждой заявки обязательно фигурировала она — ее величество chicken.
Я ел в одиночестве. В комнате стояла мёртвая тишина. Елена Акимовна вышла, чтоб ещё раз позвать деда, и тоже пропала с концами.
На половине Ивана Прокопьевича стрекотала моя приспособа. Сквозь открытую форточку доносились приглушенные голоса. Перед тем, как уснуть, я убрал гитару с кровати и поставил ее в угол, рядом с портфелем. Прикоснувшись к стене, она отозвалась объёмным, глухим звуком. Будем дружить.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
