Альтернативная реальность

Но, быстро сообразив, что кондиционера с морским ароматом, как и живых обоев с бегущими вдаль волнами на сегодня не предвидится — разве что хлев или "копыця". Контрастного душа с воздушным гидромассажем тоже ожидать не приходится, как и апельсинового сока. А потому, зажав в руке заплесневелый сухарь и пару зеленоватых яблок, накинув на плечо овчинную "шкурынку", побрел обратно к реке.

Вот бы сюда на несколько деньков Козлобородого... Проверить, так сказать, теорию на практике... Да и малышку Жаклин для общего развития не мешало бы...

Но в "гостях" у предков оказался именно я. И создавать альтернативную реальность предстояло тоже мне. Тут хотя бы для начала самому копыта не откинуть, немного пообтереться. А уже потом.., потом можно о чем-то другом подумать... Нужно еще разобраться в себе. Я толком не знаю, что могу, а что нет...

Споткнувшись в полумраке о невидимую кочку, грохнулся наземь и разодрал до крови локоть. Утер пальцем... Попробовал на вкус — соленая...

Ругаясь, проклиная, на чем свет стоит профессуру, заславшую меня к черту на рога, Хроникон и далеких предков в придачу, вновь, на этот раз более осторожно стал подниматься на холм.

Как мне показалось, вышедшая из-за тучки рогатая луна ехидно хихикала мне вслед...

Ну, ничего! Еще посмотрим — кто кого! Вот возьму и полечу. Мне втолковывали, что теоретически я здесь смогу все, во что поверит мозг.

Неловко подпрыгнув, замахал руками словно крыльями. Да видать, выросли они коротковаты. А может, мозг просто не верил в подобное святотатство.

Подпрыгнув еще пару раз, я окончательно убедился в бесперспективности своей затеи.

Горько рассмеялся: "Дурнык, он и есть дурнык. Посмотрел бы кто со стороны... Тоже мне — орел нашелся..."

Но сдаваться на милость судьбы, которую здесь как будто должен писать я, не собирался.

Так уж сразу и летать! — Нужно начать с чего-нибудь маленького, простенького, а уже потом ставить высокие цели.

Вот хотя бы ночное зрение.

Люди видят в темноте по-разному — одни лучше, другие хуже. Все зависит от функционального состояния клеток световосприятия. Где-то читал, что бойцы спецотрядов с помощью нанотехнологов обрели помимо ночного и тепловое зрение. Вот бы и мне... Пусть не столь круто, но где-то в таком роде.

Я всегда ночью видел лучше других... — незаметно начал обработку недоверчивого мозга... — а здесь и вовсе вижу ночью, как днем... Ну, почти, как днем. И нет в этом ничего удивительного. Так было всегда — просто не обращал внимания... Не пользовался, так сказать. Ведь телепатия и необычная человеческая сила уже проявились. А это куда удивительней, чем какое-то ночное видение. Так, мелочевка!

"Ну, вот и только-то!" — победоносно ухмыльнулся я, оглядывая мир прозревшими глазами.

Но с прочими "чудесами" пришлось погодить. На мои эксперименты обидевшийся мозг ответил головной болью.

Тем временем я вышел к ночной реке. Сразу пахнуло свежестью и прохладой.

Для начала "полюбовался" отразившимися в зеркальной глади нечетким лунным отражением. Но и его хватило для неутешительных выводов: бугай с бритой головой в коротких штанах и рубахе, перемазанной дорожной пылью и кровью из разбитого локтя — больше чем на деревенского дурныка никак не тянул.

"...А может оно и к лучшему..." — успокоил я себя. — Успею еще и покрасоваться..." Скинув холстину не спеша, зашел в парную ночную воду. Плеснул в лицо, на плечи, грудь... Малюсенькие рыбки, собравшись у ног стайкой, игриво щипали за волоски.

Нырнул. Проплыл несколько метров. Лег на спину, закрыв глаза, расслабился. Вода смывала дурное настроение, словно грязь и усталость.

"У меня обязательно все получится! Прочь сомнения и малодушие!"

Размочив в реке сухарь, "подужинал" прямо здесь, на берегу. Место ничем не хуже чем, скажем, хлев или "копыця".

Отойдя немного в сторону, туда, где трава выросла повыше, постелил под спину "шкурынку" и блаженно растянулся во весь, почти двухметровый рост...

И, немного посчитав звезды, широко зевнул...

* * *

Первым проснулся ветерок. Пошумел камышом, стряхивая с созревших головок пух, усеяв им, словно первым снегом, гладь реки. Полюбовавшись, шалунишка остался недоволен — зарябил воды, закачал травы, уронив вниз мириады прозрачных слезинок-росинок. Развеял дымку, змеей вившейся над рекой. Ощутив в себе силы, метнулся вверх к небесам, где уже с самого рассвета щебетали птицы. Погнал откуда-то с запада тучки, быстро заслонившие по-утреннему чистое, еще не раскаленное Солнце.

Я проснулся весь мокрый от выпавшей росы. Поежился от холода, удивленно оглянулся по сторонам. Ну да! В гостях у предков...

Сегодня — смотрины. Плеснув пару пригоршней еще по ночному теплой воды в лицо. Утерся рукавом.

Глянул на плененное тучами небо. Над самым горизонтом, куда они еще не успели добраться, светила одинокая утренняя Венера, как бы напоминая, что ночь была тихой и звездной. Здесь на ней еще не удосужились построить станцию оповещения о солнечных протуберанцах, заплатив за это многими человеческими жизнями. По непонятным причинам так до сих пор и не функционирующую.

Смахнув бесполезные воспоминания с мозга, словно запрыгнувшего на руку сине-зеленого кузнечика, зашагал в деревню.

При дневном свете она показалась еще меньше и беспорядочней. Домишки были рассыпаны словно грибы на полянке.

Удивился и порадовался остроте зрения. Даже отсюда мог разглядеть копошившихся в двориках людей.

Видать вчерашние эксперименты с ночным зрением принесли и побочные результаты. Что ж! Тоже не лишнее.

Подойдя к крайней хате, перемахнул через тын.

— Ах ты, Боже мий! Чертяка поганый! Да звидкиля ты такый узявся! Налякав старуху! Бусурман эдакый! — Ахнула худенькая, низенькая, сгорбленная старушка в длинной, домотканой холщевой рубахе ниже колен, с цветастым рваным платком на голове, из-под которого клочками торчали пучки седых волос.

Она растеряно, с укоризной зыркала маленькими, непонятного цвета глазками, поблескивавшими из-под длинных белесых бровей то на разбитый, валявшийся под ногами горшок, то на мою, действительно неординарную, персону.

— А... дурныку,... прыйшов...

На пороге появился дед Овсий со своей неизменной, дымящейся во рту глиняной люлькой.

— Щоб вас обох чорты побралы! Ироды окаянни! Кращий глэчик розбыла! Трясця б вас узяла! Забырай свого дурныка та ступай гэть з очей!

Но дед не особо обращал внимание на ее ругань. Который раз внимательно сверлил меня своим единственным глазом. Телепатически "пудря им мозги", я извлек на свет фирменную дурновато-счастливую улыбку.

— Ты дывы! Ще й лыбыться! От поганци! Очи б мои вас не бачылы!

— Досыть, Палашко! Пошумила та годи! — нахмурился Овсий.

Старуха, уловив перемену в настроении деда, прикусила язык. Видать мужа все же побаивалась. И тонко чувствовала черту, переходить которую не стоило.

— Краще давай нэси чего пойисты! З голоду покы що не пухнемо. Не гневы Бога, старуха! Ох, не гневы! А ты, дурныку, сидай он там, на лаву.

Чуть в стороне от низкой деревянной двери, ведущей в глинобытную хибарку, в которой мне пришлось бы ходить не иначе как, полусогнувшись, был вкопан деревянный стол и две лавы по бокам.

Но прежде чем сесть на одну из них я не удержался и подошел к заменявшей окно неправильной формы дырке, затянутой мутноватой плевой. Недоверчиво потрогал ее пальцем.

— Скло у старшины, от поляков везуть... А мы, сиромахы — бычий пузырь. Экий ты чудный! Нэвжэ не бачыв?

Спохватившись, изгнав, прочь ненужное любопытство, но все же отковырнув от стены пузырящийся кусочек глины и растерев в руках, я сел на лаву.

Овсий расположился напротив. Постучав уже не дымившейся люлькой по столу, сдул остатки пепла на землю.

И все-таки, он до конца мне не верил.

— Видведу-ка я тэбэ, дурныку, до нашего атаману. Хай еще вин на тэбэ глянэ. Вид гриха подали.

Тем временем на столе появился чуть подсохший черный хлеб, глиняная миска с кусками розоватой вареной рыбы, два на удивление больших, желтых перезрелых огурца, ломтики почему-то белого сырого буряка. И, скорее всего, свиное сало, толщиной в добрые три пальца, со следами огня на шкурке.

Овсий перекрестился. Губы зашептали слова молитвы.

— А ты, неприкаянна душа, хрэщэный?

Крещенный ли я? Как-то даже не задумывался. Да и у постоянно занятой матушки спросить было недосуг. О Боге в трудные минуты вспоминал, но молитв не знал. Потребности, так сказать, не было. Вот такие у меня сложились с религией отношения. Пришлось пустить в ход универсальный ответ "дурныка" — непонимающе счастливую улыбку. Дед безнадежно махнул рукой.

— Йиж, хватэ слюни пускать...

Я посмотрел на прислонившуюся к стене хозяйку, ожидая, когда и она присядет к нам. Но Палашка, лишь неодобрительно поглядывала в нашу сторону.

— Йиж, кажу. Ничого по сторонах глазиты. А ты, замись того щоб столбычиты, прынесы кращэ кыслячка.

Из столовых приборов, кроме тупого толстого ножа с видавшей виды надломленной ручкой, ничего не было. Сейчас мне предстояло серьезное испытание — культура и манера еды могли выдать с головой. В подготовительной программе об этом не было ни слова. Что и говорить — непростительное упущение "коллеги". Пришлось ожидать наглядного примера.

Дед взял кусок рыбы и стал его потихоньку разбирать: вытягивал и складывал в кучку на стол кости. Работал он в основном тремя сохранившимися пальцами правой руки.

Поймав мой заинтересованный взгляд, понял по-своему:

— И не турок, и не татарин — свои, дурныку.., рэестровы козакы... И такэ бува. Свои та нэ свои... Нэщасна наша Вкраина — колы брат на брата... старшина за сэбэ.., а бидный люд за всих... А ты беры... Палашко, а чего Сирка не видно... Зазвычай вид столу не видгонишь...

— Да як побачыв твоего дурныка, так з будкы не вылазэ... — фыркнула старуха, со стуком поставив на стол запотевший глиняный кувшинчик с "кысляком".

"Случайность или закономерность?— подумал я. — Нужно будет разобраться".

Взял кусочек, на удивление белого, буряка. Откусил, разжевал. От горечи вмиг свело челюсти, а из глаз брызнули слезы. Травить вроде никто не должен! Но и есть подобный продукт совершенно невозможно.

Глянул на деда. Тот понимающе, но с нескрываемой ехидцей ухмыльнулся.

— Хрин редьки не слаще! Так-то, дурныку. Невже нэ йив?

Тот хрен или редьку, которая не слаще, я все же дожевал и проглотил. Как ни удивительно, однако ничего страшного не произошло. Наоборот, ощущение было приятным.

Но после первого неудачного эксперимента решил быть еще осторожней. Взял из миски рыбу и стал не спеша, как это делал Овсий, вытягивать кости. Затем клал в рот один за другим, небольшие кусочки.

Дед же "отпилил", по-другому это действо просто не назовешь, ломтик сала и, отправив его в беззубый рот, блаженно замер.

От удивления у меня отпала челюсть. Похоже, для него сало было наибольшим деликатесом. Хотя после редьки чему удивляться?

— Сало не тупэ, козаку силы дае, — пробормотал он, то, пытаясь жевать, то, высасывая, словно мякоть из зрелого персика.

Видя его блаженство, не удержался и я. Тоже "отпилил" небольшой кусочек, положил в рот, прижал зубами. Солоноватая шкурка поддалась первой. Прислушался к ощущениям. Судя по выражению лица Овсия, должно быть что-то невероятное. Сало таяло во рту, но при этом отдавало свиным душком. Особого счастья, честно говоря, не испытал. Хотя, было вполне съедобно.

Все дело в привычке. Не думаю, что Овсию были бы в радость свежевыжатый апельсиновый сок, лангусты или, скажем, шоколадное мороженое с цельной клубникой. А вот малышка Жаклин от него просто без ума. Вернусь домой, устрою ей ужин предков — если, конечно, смогу найти эту чертову редьку и сало. С удовольствием погляжу на ее очаровательное личико...

Завершали завтрак черным хлебом, запивая, пришедшемся мне по вкусу с первого раза, "кысляком".

Дед вновь перекрестился, достал из кармана затянутый бечевой мешочек, извлек оттуда горстку грубо меленого табака, набил люльку. На удивление ловко высек искру — задымил, задумался.

— Так, дурныку... Там за тыном — дрова. Перенеси пид хлив... А потим мы з тобою такы сходымо до отамана. Вид гриха подали...

Дровами он назвал стволы плохо отесанных от веток деревьев, каждое весом так килограмм по восемьдесят.

Для меня здесь это не вес. Но все же, пришлось показать как тяжело. Но моя сила, уже не в первый раз, повергла деда в изумление:

— Боже ж ты мий! — крестился он. — Царица небесна! Вот дыво, так дыво. Яж-то казав зовсим про други, ти що вже порубани. Палашко! Палашко! Глянь! Такэ не часто побачиш! Сылыща-то, Господи!

— Краще б Господь его умом надилыв... — прошептала не менее удивленная старуха.

За домом возле хлева бегали куры, время, от времени стараясь перескочить через загородку. Из самого хлева пахнуло навозом, раздалось недовольное хрюканье и мычание.

Овсий был, несомненно, прав — голод им не грозил.

Тем временем тучки, собиравшиеся на небе с самого утра, все-таки брызнули мелким дождиком.

— Пишлы, дурныку, в хату. Пэрэджэмо...

Как я не был осторожен, но все равно сразу грохнулся головой о потолок. Да так звонко, что из глаз посыпались искры.

Склонившись и почесывая быстро появившуюся на затылке шишку, оглянулся.

Даже среди бела дня в хате царили полумрак и уныние. Поразила убогость обстановки. Печь, рядом с ней заменяющий лежанку деревянный настил, пара полок с глиняной посудой, два больших с медной окантовкой, но рассохшихся и треснувших сундука. Незатейливо сколоченный стол и хромоногие, словно инвалиды войны, стулья. В углу, две блеклые иконки, с коптящей под ними масляной горелкой (по ихнему она называлась лампадой").

На одной стене висело потемневшее от возраста и пыли (ведь пол-то был глиняный) домотканое полотно с вышитыми на нем разноцветными узорами. На другой — военная гордость Овсия — местами поржавевшая, зазубренная сабля с серебряным эфесом и кремневое ружье с резным, усеянном множеством мелких трещинок, деревянным прикладом.

Вначале я подошел к иконам. Написаны они были на досках. Художник, видать, особым умением не блистал. Лики Христа и Богородицы казались смазанными, невнятными. К тому же, их покрыла многолетняя копоть.

Разглядев сквозь облезшую краску сучек, паутину в углу потолка со скопившейся на ней пылью — вновь поймал себя на мысли полноты и реальности происходящего.

"Неужели все это проделки монстра Хроникона?"

Ледяной ветерок страха вновь повеял в груди. Прогнав его, прочь, и опять ударившись головой о потолок, подошел к ружью. Стал его разглядывать, совсем позабыв, что за мной тоже наблюдают. Голос Овсия заставил меня вздрогнуть.

— Добра рушныця, у басурмала добыв. Жаль, колесчатко лопнуло. Наш коваль-то чыныты не бэрэться. Трэба йти в Полтаву. Там зроблять. Так путь не близький та й сылы не ти... А рушныця, дывысь, ще й прыгодыться...

Глянув на деда глазами "дурныка", я телепатически всячески поощрял разговор. Пора осваивать следующие ступени: навевание и контроль. Без них добиться чего-либо, здесь не удастся. Согласно рекомендациям "коллег" можно пытаться на вторые-третьи сутки после темпорального шока.