"Королевский роман"

Тварь, чадя, догорела, и останки сволокли подальше от жилья. Мужчины чистили оружие, Бекки, с другими женщинами и детьми пережидавшая налет в подвале, наскоро собрала нехитрую снедь, разносила боевые сто грамм. Мужиков, отходивших от азарта схватки, от страха, тянуло на разговоры.

— Эка ты по ней жахнул, Роб, — крутил головой крепкий еще старик, стаскивая прикрывающий обширную плешь картуз и стуча им по колену. — Тебя в регулярные войска надо. Уж ты там жару бы дал, и раньяров, и, как их, тха-охонгов, на карданном вале бы вертел!

Вокруг одобрительно загоготали.

— После того, как я два раза то чудище видел, мне, Тома, те раньяры как крысы в амбаре, — Роб раскурил трубку, прищурился. — Как думаешь, орудье-то откуда у меня?

— Откуда?

— Говори уж, — поощрительно поддакнули слушатели, хоть и слышавшие историю не один раз.

— Как бои-то близко подошли, так я не спал почти. Так, дремал в полглаза, на пристройке, хоть и не воюют они ночью, а под утро все ж настороже надо быть. И вот посветлело уж, восток прояснился — ветер поднялся. И как будто вижу я его, ветер-то. А из ветра змеюка сотворилась — башка с тракторный ангар, зубы — во! Такому человека перекусить — что мне комаром поперхнуться. Ну все, думаю — сожрет, иномирским тварям и понюху не оставит. А он глазом на меня зыркнул — больше меня глаз-то! — и лапой так вниз. Стукнуло что-то, как металл. Меня мороз продрал, очухался — нет никого, а возле того ангара, что по зиме чудище порушило — зенитка стоит. Целая, малость помятая только, и вся в слюнях каких-то, тьфу, пакость!

— Сын у Джорджи, ну, того, знаете, что на хуторе живет, в гарнизоне, у герцога Дармоншира, вольнонаемным, как последний раз припас подвозил, рассказывал про того змея. Так люди говорят — герцогу сам Инлий того змея на подмогу посылает. Много, много народу этот змей спас. Крушит и крушит этих злыдней!

— Да полно врать-то, Асен, — в досаде сплюнул Роб. — Змей-то был тот же самый. А коров моих поел, да меня чуть не сожрал! Будет божественный змей коров жрать?

— А я слыхал — не скажу от кого, но человек знающий, болтать не будет — что сам герцог змеем-то оборачивается. Белый ему благоволит — видишь, и смерть отвел. На Холме Королей-то его не было, когда всех побили.

Судили, рядили, спорили, пока Бекки не постучала в старую рессору, скликая обеда

28.3.

— Малявочка, — пробасил родной голос. — Он здесь. Тебе зеркало открыть или телепортом пройдешь? — послушал. — Нет, я отошел. Ага, ладно.

Макс Тротт допил молоко, снял рубашку, начал разминаться, чувствуя, как привычно разогреваются мышцы. Четери что-то объяснял молодым, делал замах, поворачивался. Оба кивали с сосредоточенным видом. 'Как детсадовцы перед воспитательницей', — желчно заметил про себя профессор.

— Размялся? — окликнул Чет. — Начинай, я сейчас.

Макс почувствовал в руках Дизеиды, и начал двигаться — легко, стремительно, смертоносно.

— Вот что значит толком не тренироваться, — возникший ниоткуда Четери, атаковал и тут же располосовал Максу ребра. — Ты деревянный. Полностью окостенел.

Макс не отвечал даже мысленно, чтобы не сбить дыхание и не быть нашинкованным. Они сражались под язвительные комментарии дракона, краем глаза он видел парней, прекративших тренировку и смотревших на них.

— Что стоите? — рявкнул Чет. — Я сказал прекратить тренировку?

Вей Ши и Матвей застучали палками, время от времени награждая друг друга тумаками — когда засматривались на Учителя. Впрочем, отвлекаться Максу тоже не стоило, потому что через секунду...

— Все, ты мертвый, — обидно констатировал Чет, выразительно — и чувствительно — проводя лезвием меча по шее. — Чтобы завтра был у меня, понятно?

— Да, учитель, — чувствуя себя младшим школьником, ответил лорд Макс.

— Обмойся и иди, тебя ждут, — приказал Четери, поворачиваясь к другим ученикам и убирая мечи. — Так, теперь вы двое. Нападайте!

Макс облился у фонтана, не торопясь, вытирался, наблюдая за поединком, и вдруг почувствовал знакомую ауру за спиной.

— Здравствуйте, профессор, — сказал звонкий голос.

— Богуславская, — процедил он, оборачиваясь. — Как вы здесь оказались?

— Вы же прячетесь, профессор. В университет вы не вернулись, на приглашения не отвечаете. Вы не пришли даже к Александру Даниловичу, когда я его попросила вас позвать, как будто знали, — пожала Алина плечами. — Что мне оставалось делать, кроме как подкараулить вас здесь?

— И что вам от меня понадобилось? — сварливо поинтересовался профессор, обреченно присаживаясь на лавку.

— Я скучаю, — тихо призналась принцесса. — Мне не хватает наших занятий, и я про отца хотела узнать больше. А лучше вас его никто не знал.

— И чего вам больше не хватает — боевки или моих язвительных комментариев?

— А я вылечила собаку, — сообщила Богуславская. — Она под машину попала, и почти умерла. У нее позвоночник сломан был. Я срастила, и она ходит, даже не хромает. Только хвостом не виляет, и не понятно — то ли она никогда не виляла, то ли я что-то не так сделала...

— Вы хотите, чтобы я занялся вашей бродяжкой?

— Черных мало, и почти никто не владеет знаниями о нашем наследии, — занудно говорила Алина. — Вы — обладаете фундаментальными знаниями как в классической магии, так и в родовой, и что? Вы нас не учите. Не только меня — никого из черных. Вот, например, лорд Свидерский занимается со мной и Катей, но он мало знает про стихию смерти. Катя мне показывает...

— Вы с ума сошли, Алина?! Учиться у ведьмы!

— У кого мне учиться? Как магмоделированию — самоучкой?

— Я иногда жалею, что не остался на Лортахе, Богуславская. Может, там бы вы меня не достали.

— Лорд Макс, вы согласны! — Алина вскочила, запрыгала, как девчонка, волосы поднялись светлой волной и опустились, зеленые глаза сверкали.

— Богуславская, если вы кинетесь обниматься, я передумаю, — вставая со скамейки, предупредил Тротт. — Я согласую со Свидерским ваше расписание, чтобы вы могли слушать университетский курс полноценно, и мои проекты не пострадали.

— Хорошо, профессор, — счастливо кивая, Алинка быстро-быстро затараторила. — А с Матвеем и Димкой вы опять заниматься станете? Они так жалеют, что...

— Богуславская, кого вы еще приведете? Симонову? Своих однокурсников в полном составе?

Он еще бурчал, а она уже кричала Ситникову.

— Он согласен!

Матвей на миг отвлекся на ее голос, чувствительно получил по бритой голове и рухнул на теплые плиты.

— Матвей! Матвей! — заголосила Алина, кидаясь к нему. — Извини, это я виновата.

Тротт деланно хмурился, перечислял все неудобства и сложности, что по собственной глупости себе создал. И так и не признался, что рад бреши в комфортном одиночестве.

28.2.

Автор — Березникова Наталья (Tartaruga)

Королевский кортеж остановился на невидимой, но ощутимой границе. Просто никому как-то не хотелось идти дальше опушки дубравы. Королева вышла из автомобиля и пошла вперед одна. Охрана попыталась было пойти за ней — но была остановлена одним взглядом зеленых глаз, чье мерцание даже днем производило неизгладимое впечатление.

Королева шла по мягкой траве, за которой никто как будто не ухаживал, но она была ровной, словно подстриженной, и так и просила разуться. Что королева и сделала, немного отдалившись от свиты. Маленькая босая фигурка приблизилась к знаменитым дубам, окружающим самое запретное место в королевстве. Дубы угрожающе наклонились ей навстречу — и вдруг выпрямились, слегка отступили и протянули к ней зеленые ветви, словно приветствуя. Но не пропустили — второй ряд сплелся ветками, создавая непроходимую зеленую стену.

Королева села прямо в траву.

"Ах, профессор, профессор, ну что же Вы так..."

Тишина была ей ответом.

Потом из шелеста дубовых листьев донесся тихий отзвук: "Богуславская, снова Вы..."

"Да, я. Хотя я теперь Корвин-Рудлог..."

"И чему обязан таким высоким визитом?"

"Я пришла спросить, не решили ли Вы вернуться..."

"Снова? Нет, я решений своих не меняю".

"Вы нужны мне, вы нужны Блакории".

"Дело в том, что мне-то не нужен никто. Я сделал все, что мог и живу теперь так, как я хочу."

"Только Ваши эликсиры регулярно появляются в храме. Спасибо, они очень помогают жрецам восстанавливать возвращающихся детей Корвина. Кто бы мне помог..."

"Корона не зря выбрала Вас. УчИтесь — Вы ведь всегда любили учиться, а теперь можете и применять новые знания".

"Но в мои королевские обязанности входит еще и обеспечение страны достойным наследником..."

"И чем же я могу тут помочь? Советом?"

"Да хотя бы и советом!"

"Без меня. Советчиков найдется достаточно. И консорта вы выберете достойного, не сомневаюсь. А теперь извините, у меня эксперимент. Передайте госпоже Дорофее благодарность за доставляемое молоко. И напомните, что мой портал НИЧЕГО другого не пропускает. Все просто сгорает."

"Лорд Макс!"

"Прощайте, ваше величество. Подданные ждут Вас. Вон как изволновался граф Ситников..."

Королева встала. Погладила ствол ближайшего дуба. Ей показалось или он вздрогнул и чуть потеплел?

Она повернулась и пошла не оглядываясь к ожидавшему ее кортежу. А как хотелось оглянуться! Что-то словно смотрело ей вслед, но она знала — оглянется, и это ощущение пропадет...

28.1.

— А если нас арестуют? — голос Дугласа Макноута звучал диссонансом с гордо вздернутой головой и прямыми плечами. — Правители будут не только с личной охраной, но и с главами служб безопасности, а мы в розыске во всех странах по делам о покушениях и убийствах.

Черныш с неуловимой презрительной гримасой поморщился.

— Победителей не судят, Макноут. Мы сможем себя защитить, но главное — никто не посмеет встать на пути Ворона.

Руины Рибенштата производили гнетущее впечатление, даже по сравнению с погибшим Лаунвайтом. Может быть, потому, что площади и проспекты превратились в топкие болота, курящиеся тяжелыми испарениями и между ними замшелыми камнями возвышались остовы зданий.

Старый дворец Гёттенхольдов, до войны служивший музеем, сохраненный благодаря Мартину Съедентенту, подготовили к церемонии. Каковы бы не были традиции, сейчас другого места для коронации, кроме дворцовой часовни и ведущей к нему широкой галереи, не было. Двери распахнули, в самой часовне молились жрецы Триединого, старая корона династии покоилась перед алтарем. В галерее, ближе к дверям, расположились немногочисленная блакорийская аристократия, на небольшом отдалении — правители и делегации Рудлога, Бермонта, Йоллоувиня, Песков, Эмиратов, Маль-Серены. Самой малочисленной была Инляяндская — слишком мало осталось там аристократов, и только настойчивая просьба исполняющего обязанности министра иностранных дел графа Вилхерда побудила герцога Дармоншира присоединиться к нему и герцогу Таммингтону.

Появление бывших заговорщиков вызвало шквал. Эмоции, сверкающие щиты, снятое с предохранителей оружие. Но Верховный жрец Триединого встал в дверях часовни и предостерегающе поднял руку.

— Божья воля, — коротко и тихо сказал старик и отступил в глубь часовни. Наступила тишина, в которой по нарастающей полились песнопения, которых давно не слышали эти стены. Светильники вспыхнули и погасли, и из сгущающейся тьмы соткалась фигура мужчины с распахнутыми за спиной крыльями.

— Подойдите, — прозвучал властный голос, и те, к кому он был обращен, качнулись вперед.

— Боги не любят, когда их дети преступают их же законы. Благие намерения... Пустые и напрасные усилия... Страдания. Смерти.

— Ты считаешь, что Высшая Цель оправдывает средства? — Черныш, помимо воли, медленно опускался на колени, его тело ломало и корежило. — Тебе все равно, что убитый твоими руками неродившийся ребенок царевны Антиопы, прекрасная девочка, стала бы величайшей соправительницей сына воздуха и воды, которым под силу было оживить даже безжизненную Туну. Тебе не было больно, как матерям, на чьих глазах иномирцы терзали детей. Ты не видел слез женщин, изнасилованных, умерших в страшных муках. Тебя не тронули отчаяние и страдания мужчин, не сумевших исполнить свое предназначение — защитить своих родителей, жен, детей. Ты хотел спасти мир, ты говоришь? Так узнай, что чувствовал спасенный тобой мир.

Черныш, корчившийся на полу, кричал беззвучно, его тело распадалось на песчинки, медленно, по микронам.

— Вы колебались, но продолжали дело, причинявшее явный вред, ради призрачной пользы. Гордыня, жажда власти, — на колени опустились Макноут, Львовский, Брин, их соратники. — Мои сестра и братья пожертвовали детьми, я отдам долг, — и заговорщики рассыпались пылью.

— Не в моих силах лишить перерождения, но века и тысячелетия они будут проживать жизни тех, кого погубили. И если поймут, если смирятся — переломят судьбу. Нет — круг не разорвут. И я заплачу за вмешательство, но это справедливая плата за то, что я сделаю. Любимая дочь моя!

Светильники вспыхнули, огонь протестующе взревел, но корона уже опускалась на светлую голову, и зеленые глаза засветились от выброса невиданной темной силы...

27.

— Мама, какое общежитие?! — Люджина тяжело поднялась из-за стола, потерла поясницу. — Какая казарма? Ничего не понимаю.

В трубке что-то объясняли, отчего Люджина только качала головой и скептически хмыкала.

— Ладно, мам. Адрес скажи. Да, приеду. Да, сейчас.

Отключилась, пошла в кабинет Стрелковского, переваливаясь, как яхта на высокой волне.

— А почему она у нас не остановилась? — удивился Игорь.

— Да не знаю я, — чуточку раздраженно — от жары и маминого фортеля — ответила Дробжек-младшая. — Вот давай съездим и все узнаем.

— Давай съездим, — покладисто согласился полковник, скрывая улыбку.

Они доехали до общежития строительного колледжа, временно отданного под размещение военных, пешком поднялись на третий этаж (что не добавило Люджине хорошего настроения) и постучались в тонкую дверь, покрашенную в непрактичный светло-зеленый цвет.

— Можно, — ответила женщина.

Игорь Иванович пропустил капитана вперед и даже немного подтолкнул, потому что Люджина что-то замешкалась. Стрелковский посмотрел поверх ее макушки. За столом сидели и мирно обедали Анежка Витановна и Милослав Вотжеч. Мужчина поднялся с хозяйского места, прошел к гостям, поздоровался с Игорем за руку, кивнул Люджине.

— День добрый. Проходите к столу, — пригласил мягко. — Анежка, корми дочь, зятя.

Люджина с изумлением смотрела на хлопотавшую мать, порозовевшую, смущенную. Переглянулась со Стрелковским, и тот незаметно сжал ее коленку, успокаивая.

— Что же к нам не приехали, Анежка Витановна? — полковник с аппетитом ел куриный суп. — Дом большой, места много.

— Да мы не надолго, — переглянувшись с Вотжечем, ответила теща. — Добровольцев звали, в Инляндии воевать. Тут полк формируют. Скоро уж выходим.

— Мама, — возразила Люджина хриплым от сдерживаемых слез голосом. — Ты... Тем более, надо было к нам. Хоть бы повидались, поговорили...

— Анежка, — встал Милослав. — У нас ни чая, ни к чаю. Тут рядом магазинчик...