"Королевский роман"

36.

Свадьба в королевской семье — дело не простое. Хуже всего организаторам: плохо проведенная свадьба — гроб для карьеры, и молодым — трудно дожить до брачной ночи, сохранив соответствующий настрой. Истинно любящие и страстные пары, бывало, помнили из брачной ночи только подушку. Что уж говорить о браках по расчету.

Берни долго стоял на балконе своей спальни, после того, как Стефания ушла к себе. Супружеский долг не манил, напротив, мысль о нем приводила в некий ступор. Бернард и сам не понимал, почему. Его жена была очень привлекательной девушкой, с красивым лицом, потрясающей фигурой. Их встречи до свадьбы в большей степени были продиктованы протоколом, чем желанием увидеть друг друга, поэтому он ее почти не знал. Однако она не сказала и не сделала ничего, что было бы ему неприятно, или настроило его против жены. В конце концов, он молодой мужчина после долгого воздержания, женщины у него были, и без великой любви как-то обходились. Почему он жену-то не хочет? Подумал и понял — из-за того, что их вяжут, как собак! Но у сук-то хоть течка бывает, за них природа. Он с досадой стукнул по перилам.

Осторожно постучал в спальню, вошел. Жена, скрестив ноги, сидела на расстеленной кровати в чем-то прозрачном.

— Я уже думала, ты эмигрировал, — устало сказала Стефания. — Еще эта горничная, у меня судороги пошли, пока она тут многозначительно улыбалась.

Берни запоздало сообразил, что надо было в душ у себя сходить.

— Стефани, можно, я воспользуюсь твоей ванной? — разозлился сам на себя за детское поведение, отрывистыми движениями разделся, не позаботившись аккуратно сложить одежду, и ушел в душ.

Вышел из душа, обернув бедра полотенцем, остановился у постели. Стефания сидела все также, только под одеялом. Некоторое время они молча смотрели друг на друга.

— Ваша светлость, вы ждете позволения?

Бернард удивился — его жена пытается острить — и решительно откинул одеяло. -

Стефания, — Берни судорожно искал слова. — Стефи...

— Сделай уже что-нибудь. Кто из нас девственница, в конце концов? — и почему он ждал слез от этой язвы? Лейтенант Кембритч сделал единственное, что требовала оперативная обстановка.

Часы в гостиной герцогини пробили три часа пополуночи. Новоиспеченный герцог Вилхерд пошевелился.

— Стефи... Стефания!

— Какой вы, однако, красноречивый, супруг мой! — она, кажется, улыбалась.

— Стефи, я, похоже, увлекся, — голос был извиняющийся.

— Да уж лучше так, чем стоял, как на расстреле, — сгребла простыню, обмоталась и побежала в душ. Муж подумал и пошел следом.

После решения постельного вопроса, вельможный владетель с утра приступил к изучению дел герцогства. Начать он решил с самого простого — осмотреть замок. Заодно узнать, куда исчезла жена из собственной спальни. Призванный дворецкий долго водил его по галереям и переходам, показывал кладовые и подвал, пока Бернард не остановился и не произнес задумчиво.

— А почему мы не были в левом крыле?

Дворецкий замялся. Герцог повернулся и пошел в левое крыло. На первом этаже пахло молочной кашей и блинами, слышались голоса. Он открыл дверь и ... -

Почему ты мне не сказала? — Берни повернулся от окна. — Ты еще что-то скрываешь? Где?

— Во флигеле, — потупилась его супруга.

— Что ж, пошли, — скомандовал Бернард. — Похоже, я знаю, что увижу. По дороге расскажешь, как ты до этого дошла.

Собаки. Одноглазые собаки, трехлапые собаки, собаки с уродливыми шрамами от ожогов на боках. Бернард ощутил и застарелую боль, и страх животных, к которым люди были слишком жестоки. Но и робкое обожание чувствовал он, когда псы ковыляли к Стефании, виляли обрубками хвостов, пытались подпрыгивать.

— Почему ты пыталась скрыть от меня твой приют? — повторил Бернард. Они сидели на лавочке возле вольеров, куда выпустили собак.

— Потому, что это расходы! — выплеснула свой скрытый страх Стефания. — А доходы герцогства мизерны. Вдруг бы ты...

— Что? Выгнал детей и стариков, а собак с кошками отправил на живодерню? И как вообще что-то можно скрыть в замке?

Стефания пожала плечами.

— Глупо, да? — она посмотрела на Бернарда.

— Ну, как посмотреть, — герцог улыбнулся. — Большая экономия на персонале. Старики ухаживают за детьми, дети за животными.

— Траты только на специалистов — врачей, ветеринаров, — кивнула герцогиня.

— Что ж, теперь все в семью, — усмехнулся муж. — Ее величество — врач, герцогиня Таммингтон — акушерка. А я, дорогая, всегда мечтал стать ветеринаром!

35.

Мальчишник Бернарда, как и все, что делал Майки Доулсон, был подготовлен блестяще. Напитки, еда, развлечения — все лучшего качества.

— Мне до этого не приходилось гулять на мальчишниках, но я кое-что все же слышал, — Люк отпил из тяжелого стакана. — Наш несколько отличается от канонов. Карина Инасис была великолепна, хоть и выглядела несколько удивленной, номер солистов королевского балета, насколько я понимаю — превосходен, не так ли, Таммингтон? Ты же ценитель?

— Да, этот дуэт пользуется мировой славой. Я удивлен, как вашему секретарю удалось заручится их согласием — их гастрольный тур расписан на год вперед.

— О, для Майки нет ничего невозможного, — Люк отсалютовал смущенному Доулсону. — Берни, ты не выглядишь слишком счастливым. Что, разочарован отсутствием стриптизерш?

— В наше время девочки из тортов выскакивали, — хохотнул полковник Майлз. — Помню, у приятеля на вечеринке, была одна такая, в полном вооружении, — он обвел руками нехилые окружности, посмотрел на его величество. — Кхм, кхм... Я хотел сказать, чудный вечер, вашвеличество. Лейтенант, — поднял стакан. — Спасибо за приглашение, и все такое...

Роберт Таммингтон попивал коктейль и постепенно расслаблялся. Каждая встреча с шурином в неформальной обстановке до сих пор будила воспоминания о знакомстве, вернее, о количестве тогда выпитого и печальных последствиях. Однако, последнее время он не узнавал родственника. Умеренность в выпивке, редкая сигарета — говорили, что, временами его величество совсем не выносит табачного дыма, планомерная ликвидация притонов и злачных мест, приторговывавших наркотиками. Герцог втихомолку усмехнулся — злые языки язвили, что никто лучше его не знает, где и что искать.

— Ну, что там у тебя еще приготовлено, Майки? Опера? Симфонический оркестр?

— Карточный стол и рулетка, ваше величество.

— Господа, — Люк поднялся. — У вас есть возможность выиграть драгоценности Инландеров.

— Скорее, фамильные проиграть, — жизнерадостно брякнул Майлз. — Слыхал я про вас, как вы в молодости... — тут на полковника внезапно напал кашель.

Компания разошлась незадолго до полуночи. Люк проводил гостей. Последними уходили Таммингтон и Кембритч.

— Роберт, у Берни по случаю свадьбы и медового месяца каникулы, а тебя я жду завтра, в обычное время. Бернард, задержись.

Герцог коротко поклонился и вышел. Берни остался у двери, стоял, угрюмо рассматривая ботинки.

— Берни, сядь, — несколько раздраженно сказал Люк. — У меня чувство, что тебя снова придется запереть в подвале, чтобы не сбежал.

— Я дал слово и женюсь, — буркнул Бернард, тем не менее, оставаясь стоять.

— Брат, — Люк поморщился. — Я был в твоем положении...

— Не был, — зло вскинулся Берни. — Тебя принудили жениться на любимой женщине, а мне ты подсунул постороннюю бабу!

— Берни, этой 'бабе' восемнадцать лет, — отчеканил Люк. — Она красива, хорошо воспитана, порочащих связей не имела. Добрая, любит детей и животных.

— Она меня не любит! И я ее не люблю!

Люк пожал плечами — мол, что поделать, бывает. Против этого брака были все — невеста, жених, отец жениха. Даже матушка просила Люка изменить решение, по просьбе младшего сына. Но герцогство Вилхерд — четвертое по величине в королевстве, требовало твердой руки, единственной наследницей осталась дочь Стефания, очень юная, хоть и не глупая, особа. Сколько бы не пучил глаза Кембритч-старший, Люк был непреклонен — Бернард принимает герцогский титул в Инляндии. Отцу совсем не обязательно было знать, что после того, как беременная Марина дала раненому Берни свою кровь, он стал способен к обороту, и разбрасываться третьим змеем в стране он ни в коем случае не намерен.

— Брат, — примирительно сказал Люк, — Я уверен, все у вас получится. Считай, у меня было видение.

Бернард дернул плечом и вышел. Из воздуха возникли овиентис, подползли к королю, обвили кресло, устраиваясь поудобнее одна на левом плече, другая на правом.

— Ссссмешшшшной зссссмееенышшш, — прошипела Серебряная.

— Да-ссссс, — поддакнула подруга. — Ты молодецссссссс, ветерссс. Будут новые ветеркиссссс.

— Хорошо-ссссссссс...

Люк почесывал змей по прозрачным головам и усмехался.

34.

Чет сказал Нории — не представляю, что будет твориться во время ваших скандалов. Я представила)) и не только про Ани))

Из отчетов агентуры Зеленого крыла.

'... банковский служащий Рудложского ЦБ, нанятый владычицей Песков для экспертной оценки золотовалютных резервов государства, введенный в искушение отсутствием видимой охраны, попытался вынести из хранилища несколько драгоценных камней. Явление духов-тер-сели неминуемо привело бы к смерти преступника, спасло его своевременное появление владычицы Ангелины, кем-то (это выясняется) призванной. По словам очевидцев, несчастный не долго радовался избавлению от страшной участи быть растерзанной ужасными псами. Владычица, возмущенная совершенным в военное время преступлением, не смогла сдержать свой гнев. Разыгравшаяся буря снесла крыши с нескольких хозяйственных построек, повалила деревья, выпал град размером с куриное яйцо, температура опустилась ниже ноля. Суд по данному делу отложен на неопределенный срок, так как преступник с тяжелой формой обморожения находится в лечебнице. Даже владыке Нории не удалось полностью снять последствия переохлаждения...'

'...королева Василина совершала инспекцию по освобожденным от оккупации районам юга страны. В ходе инспекции были выявлены факты расхищения ответственными гуманитарной помощи, взяточничества при распределении подрядов на восстановление жилья, социальных объектов, хищения бюджетных средств. Ее величество изволила выразить свое негодование подобными злоупотреблениям. Виновные, после оказания им медицинской помощи по поводу ожогов различной степени тяжести, просили подвергнуть их каторжным работам или расстрелять на месте. Извержение вулкана в соседнем Дармоншире одни специалисты относят к побочным эффектам, другие считают, что там могли скрываться пособники преступников...'

33.

Император нарек новорожденную внучку Дандан — Красная, чем вызвал неудовольствие сына и шепотки придворных. Однако время, и сама Дандан, доказали, что дар предвидения его не обманул. В младенчестве колики и прорезывание зубов заставляли маяться животом и страдать от зубной боли весь дворец. Родители утешали дитя, как могли, но рыдания дочери заставляли кипеть красную кровь обоих родителей и фонить начинало не только во дворце, но и в столице. Император лично являлся в детскую, брал малышку на руки и убаюкивал, а в особо тяжелых случаях даже забирал ее вместе с колыбелькой в собственную спальню.

Первым словом, произнесенным малышкой, стало 'сама'. С первых же самостоятельных шагов она начинала верещать и вырываться, если няньки пытались помогать, падала, вставала, но никогда не плакала. Если тянулась за игрушкой, которую не могла достать, карабкалась изо всех сил, и все-таки брала ее сама, ни за что не желая с ней играть, если сердобольные взрослые ее протягивали.

Пубертат принес много горя обитателям дворца. Перепады настроения, юношеская порывистость, обидчивость, вспыльчивость, гневливость... Я не перечислила и части его проявлений... нет, не у самой Дандан, хотя там это тоже присутствовало в полной мере, а у кабинета министров. Порой заседания правительства напоминали перебранку взволнованных школьниц. Император гасил эмоциональное цунами, как масло смиряет разбушевавшиеся волны, и со столь же кратковременным эффектом. Едва пережили этот период, как пришел черед ПМС. Временами этот синдром настигал и самого императора, и он топил эманации в специальном чае и многочасовых медитациях.

Непосильной задачей было заставить Дандан соблюдать строгий дворцовый этикет, предписывающий женщинам рода ходить мелко и плавно, опускать голову, говорить тихо. Она стремительным шагом шла по дворцу, посадкой головы, осанкой и походкой больше всего напоминая владычицу Ангелину. Да и фигура у нее была не как у типичной йеллоувиньки, а как у королевы Марины, и напоминала песочные часы. Вкупе со сливочной кожей, яркими сочными губами, большими черными глазами и смоляными волосами, окутывающими ее плащом, это привлекало к ней мужские взгляды с четырнадцати лет. Ее хобби были вулканология, чтение научной литературы и домашняя выпечка.

Достаточно всего перечисленного, чтобы страстной мечтой двора было устроить брак императорской внучки как можно скорее и как можно дальше от родины, если совсем откровенно. Все мы смертны, к сожалению, и, когда-то, и император покинет этот мир, отправившись на перерождение. И тогда стране вдоволь хватит наследника и его супруги, чья кровь щедро приправлена огнем, а уж их дочь, более красная, чем Василь-Иоанн Рудлог, будет уж совсем чересчур. Министерство иностранных дел почти переквалифицировалось в брачное агентство, подыскивая достойную партию для госпожи Дандан, и почти отчаялось, поскольку во всех королевских домах Туры наследников Красного был переизбыток. Нашелся лишь один молодой человек, попросивший у императора руку и сердце красавицы Дандан.

Злые языки поговаривали, что решающим аргументом в заключении этого союза было тесное знакомство родителей новобрачных, а также доставшаяся жениху от отца храбрость и любовь к прекрасному полу, унаследованная им от родителя вместе с прозвищем.

32.

Красный зятьев не любил.

Нории — по привычке. Все-таки пятьсот лет и для богов срок, особенно если ты не прав и знаешь за собой вину. И потом, никто не может быть достойным его любимой дочери, а этот закружил голову девочке, чуть не умерла за него!

Мариана — за то, что вечно трясется над женой, как над цветочком, а она огненная королева, сильная, могучая, истинная дочь Воина. У Байдека могли бы быть смягчающие обстоятельства — Красный очень любил принцев, ему нравилось, как их растят, но их воспитание и воспитатель у Красного были на разных полках и никак не соприкасались.

Лукаса Бенедикта — за то, что был сыном Белого. И, как будто этого было недостаточно, обидел его буйную дочь!

Демьяна — за Поли. И, главное, Пахарь: 'Наказал я его'. За его дочь розгами высек! У Красного руки чесались наподдать засранцу, и если, не дай Триединый, даст повод — за раз два раза огребет.

Матвея — не то, чтобы не любил. Этот зять — еще не зять даже, личинка зятя. Будет еще — и магом, и воином — помнит, помнит он Лаураса — и мужем будет, но, понятно, не угодит.

И только Вей Ши Красный любил. Как сказал Желтый, этого сына, напротив, не жаловавший, 'за красную дурь'. Пили в чертогах Разума, праздновали свадьбу самой младшей.

— Ты как будто не дочь выдаешь, а сына женишь, — щурил узкие глаза Желтый. — Чему радуешься? Как ему равновесие держать, если от него огнем полыхает?

— Так, может, невеста больше желтая, чем красная? — подмигнул Белый. — Будет она мужа умирять, равновесие устанавливать.

— Она красная! — рявкнул Воин. — Она моя дочь!

— И чего нам ждать? — воздев глаза в небеса, вопросил Зеленый. — Что опять заполыхает? Бедная Тура, с таким союзом никаких иномирных богов не надо, ваши наследники сами справятся, по кочкам разнесут.

— Все будет хорошо, — прожурчала Вода. — Дети любят друг друга, и это главное.

— Значит, все-таки рванет, — ехидно сказал молчавший до того Черный, и пятеро богов с интересом посмотрели на Огонь.

31.

— Ты можешь звать Игоря Ивановича отцом, если хочешь, — мягко сказал Поле Святослав Федорович, когда она рассказала — как всегда рассказывала девочкой обо всем, что ее волновало — о том, что смущается, не знает, как обращаться к Стрелковскому, но хотела бы узнать его поближе. — Вы все равно мои любимые девочки, дочери, все шестеро.

Она прижалась к нему, и он гладил ее по голове, как маленькую, успокаивая и утешая.

С Игорем и Люджиной Полина виделась теперь довольно часто — они приходили специально к ней или заходили поздороваться, когда навещали Свенсенов. Она бывала у них в доме — иногда одна, иногда с Демьяном. Люджину она очень уважала, восхищалась ей. Помнила, что она не только боевой офицер, но и психолог, женщина. И ей решила доверить свою тайну.

— Я не могу преодолеть себя, — Поля комкала слова. — Он не настаивает, напротив, это я проявляю инициативу, но как только... я зажимаюсь, и он сразу отступает. Может быть, было бы лучше, если бы он один раз довел дело до конца, и мои страхи сами собой развеялись, но...

— У него тоже комплекс, — мягко сказала Люджина. Она несколько раз замечала, как смотрит Бермонт на жену, и от души сочувствовала им обоим.

— Что же нам делать? — у Поли были красные глаза, но она не плакала. — Пытаться, пока не получится?

— Нет, не думаю, — Люджина взяла Полину за руку. — Если бы вы сделали это спонтанно, в порыве, когда мозг отключается и работают только инстинкты... — она вспомнила что-то, усмехнулась. — Это бы сработало, особенно в самом начале, когда не накопилось такое количество неудачных попыток.

Они помолчали. Королева встала, прошлась по комнате, сосредоточенно хмурясь. Взглянула на Дробжек и посветлела. Порывисто обняла, проговорила торопливо.

— Спасибо, Люджина! Огромное спасибо! — и убежала, крикнув от двери. — Приходите к нам в следующую субботу, на обед. Я еще позвоню и тебе, и папе.

— Через два дня полнолуние, — сообщила она Демьяну общеизвестный факт. — Ты можешь перенести дела? Я хотела бы уехать за город на несколько дней. В твое поместье или, еще лучше в твою берлогу — я помню, ты мне рассказывал.

Демьян коротко кивнул, ничего не спрашивая, но она заметила, как сверкнули у него глаза. Они выехали вдвоем на скромной машине и без охраны. Долго ехали по шоссе, потом по проселочной дороге, по узкой лесной. Летнее солнце было еще ярким, а не алым, когда Бермонт остановил автомобиль, вышел и начал раздеваться, оглядываясь на жену. Она выбралась следом, глубоко вздохнула, чувствуя, как окутывает ее разлитая в воздухе сила, скинула через голову легкий сарафан. Он задохнулся — под ним ничего не было. Она понимающе усмехнулась, опускаясь на колени, и медведицей боднула его бедро — не мешкай.

До логова они добрались, когда невидимая за деревьями огромная оранжевая луна поднялась из-за горизонта. В чаще было темно, и в этой тьме обострились запахи и звуки, кричала ночная птица, пахло смолой, горячим следом прошедшего оленя. Она нюхала, чутко поводя блестящим черным носом, и чуяла запах распаленного большого самца, и бока ходили ходуном...

— Полюшка, Полюшка моя, — шептал он ей потом, позже, много позднее, когда луна пошла на убыль и надо было уже возвращаться. — Любимая, желанная, не бойся меня...

— Да не боюсь я, глупый медведь, — смеялась она, ласково ероша его волосы. — Три дня как не боюсь. Тут шишки и хвоя колется. Давай ты на спинку?

30.1.

Вей Ши встретил под мандариновым деревом два рассвета, не прикасаясь к еде и питью, утром и вечером посланными сердобольной Светланой со служанкой. Третий раз она принесла кувшин и завернутые в полотно мясо и лепешку сама. Положила перед бывшим учеником, сказала, волнуясь.

— Поешь, — он сверкнул на нее глазами, отвернулся. — Или хоть воды попей. Думаешь, умрешь тут от голода и жажды, Четери раскается?

Посидела еще немного, повздыхала, ушла. Вей Ши видел, как у входа она о чем-то говорила с Владыкой, быстро и взволнованно, а он успокаивающе отвечал, потом обнял, погладил ниже талии, она зарумянилась, остановилась на полуслове, глаза заблестели. Вей Ши уставился в землю, чтобы не видеть, облизнул пересохшие губы. Он не пил уже больше сорока часов и в голове мутилось. После полудня пришла смуглая черноволосая служанка, сказала на языке Песков: 'Господин велел тебе прийти' и убежала. Вей с трудом поднялся, едва сдержав крик от боли в затекших ногах, поковылял, стараясь не показывать эмоций.

— За тебя попросили, и я не смог отказать. Я буду тебя учить, но еще одна выходка — и я отволоку тебя в Пьентан силой, чтобы ты не маячил тут и не давил на жалость.

Вей Ши вспыхнул багровым румянцем, но только молча поклонился.

— Вечером тренировка в обычное время, — Мастер кивком отпустил его.

Он пил мелкими глотками упоительно вкусную воду из фонтана и думал о том, как унизительно быть обязанным женщине, да еще и той, которую он считал много ниже себя. И как теперь вести себя со Светланой? Поблагодарить? Или сделать вид, что ничего не знает? Так ничего и не решив, потащился к себе в каморку, мешком свалился на кровать и не уснул только потому, что голод не дал. Ничего, ночью он поохотится и восстановит силы.

Но Ши вовсе не Свете был обязан помилованием. Каролина утром пришла к Четерии и, страшно волнуясь, просила оставить Вей Ши в Тафии, не выгонять.

— Я не могу сказать, но Четери, если вы его прогоните, будет очень, очень плохо!

— Кому плохо, малышка? — забавляясь, спросил Чет.

— Случится что-то страшное, — она чуть не плакала. — Я точно не знаю, но я рисовала кровь, и смерть, — умоляюще посмотрела на дракона, сказала едва слышно. — Много смертей...

Четери нахмурился, взглянул без улыбки.

— Хорошо, девочка. Я оставлю его и буду учить. Ты довольна?

Она быстро закивала, становясь похожей на пятую сестру, и он ободряюще погладил ее по плечу, улыбнулся и ушел.

Вей Ши старался как мог. Кланялся Светлане утром, желал доброго дня, был безупречно вежлив с Ситниковым, когда ему случалось сказать ему одно-два слова. И угораздило же его увидеть, как Матвей снимает испачканный кровью, посеченный кожаный напульсник. Под ним обнаружился брачный браслет, необычный, черно-красный. Точно такой он у кого-то уже видел...

— Ты консорт Черной королевы?

— Да.

— Не повезло тебе, — следуя желанию исправиться, искренне посочувствовал Вей Ши. — Подчиняться девчонке!

— Я служу своей королеве, — со спокойным достоинством ответил Матвей. — А в семье муж жене не подчиняется.

Вей Ши хмыкнул.

— Она тебе, значит? Подчиняется?

— Ты как будто тысячу лет назад родился. Почему кто-то кому-то должен подчиняться? Муж защищает и оберегает, жена заботится, поддерживает.

— Женщины не ровня мужчинам, — растолковал непонятливому наследник. — Должна молчать и делать, что муж говорит.

— Да что жена, собака, что ли? — неподдельно изумился Ситников. — Разве Мать-Вода не правит наравне с братьями? Разве они считают ее ниже себя?

— Так то богиня, а то простые смертные!

— В каждой женщине есть частичка благодати Синей. Почитаешь жену — воздаешь богине.

Йеллоувинец пренебрежительно скривил губы.

Фонтан взметнулся, вода пощечиной обожгла гордеца, щека горела, как от ожога.

'Подожди же, дерзкий мальчишка! Не сын, так я вложу в тебя толику ума!' — Вей Ши замотал головой, не веря, что наяву это слышит.

Плеснула вода в фонтане, ласково омыла руку потомка Лаураса, залечивая раны. Капли на браслете застывали сапфировыми разводами.

30.

— Триста отжиманий сделаешь? Матвей пожал необъятными плечами и принял упор лежа. Отжимался в ровном ритме, не сбивая дыхание, считал про себя. Чет сидел рядом со Светой, между ними, в чудесной плетеной колыбельке под шелковым пологом, спал их сын. Света время от времени касалась колыбели, поправляла вышитые благопожеланиями батистовые пеленки, и Чет насмешливо фыркал над ее хлопотами.

— Сколько? — поинтересовался он у ученика.

— Триста семьдесят. — Как упадешь, на спину переворачивайся и подъем корпуса. Потом прыгать через веревку, пятьсот раз, собьешься, — вставай на ворота, на одной ноге, руки в стороны. Вей Ши покажет.

Упражнявшийся с веревкой императорский внук продолжил прыгать, твердо решив уступить место на воротах новичку.

Вообще, огромный увалень, по недоразумению взятый Четери в ученики, вызывал у Вей Ши чувства отнюдь не дружеские.

'Что за блажь у Мастера — окружать себя низкородными? Он, любимец трех богов, владыка Тафии, по силе почти равный любому правителю Туры, взял в жены простолюдинку', — тут Вей Ши запнулся и счел, что в этом пункте Мастер заслуживает снисхождения. В конце концов, лучшие из лучших не могут защититься от женских чар. Непостижимым образом эти женщины находят брешь в любых доспехах. — 'Но этот неповоротливый тюлень как в ученики попал? В Йеллоувине отверг лучших из лучших воинов, драконов в ученики не взял ни одного, а этого даже уговаривал! Да, он сам слышал, как Мастер, смеясь, рассказывал об этом жене. Впрочем, как это он не сообразил!? Этот Матвей — брат Светланы. Он взял его не за талант, а по свойству, что бы жене угодить!' — и с этой минуты новый ученик в табели о рангах Вея Великолепного опустился даже ниже нахальной и надоедливой девчонки.

Великан тем временем натянул веревку и прыгал, к немалой досаде Вей Ши очень легко, несмотря на массивность фигуры, и запыхиваться не собирался, отчего Вей крутил шест еще ожесточенней.

— Кровь Лаураса, — Чет довольно похлопал одолевшего веревку Ситникова по плечу. — Кровь Лаураса. Растяжка, и будем руки-ноги ставить.

Некоторое время ушло у Вей Ши на то, чтобы узнать, кто такой Лаурас. Он мог спросить прямо у Мастера, или самого Матвея, но не спросил бы никогда, и потому завел небрежный разговор со старым Амфатом, когда тащил его в храм.

— О, сынок, — феби обрадовался случаю поболтать с нелюдимым юношей. — В Песках каждый знает Могучего Лаураса. Вот я тебе песню спою — про любимого ученика Мастера, что сравнялся с ним силой, про Битву, в которой пал ученик от руки учителя, и от горя его почернело небо...

Новый ученик приходил к Мастеру дважды в день — рано утром и поздно вечером, зеркалом или телепортом. Почему он не жил во дворце Четерии, Вей узнал из короткого разговора.

Он отдыхал после тренировки в ожидании ужина, присев под мандариновым деревом. Бритоголовый подошел, как ни в чем не бывало уселся рядом. Достал сигарету, но не закурил, крутил в сильных гибких пальцах, запястье плотно обхватывал кожаный браслет. Поймал взгляд Вея, ответил.

— Привычка. Курить бросил — дыхалку забивает, так, с собой ношу, нюхаю, — усмехнулся. — Ты хорошо двигаешься, я тебя сегодня только раз задел. Прав был Четери, заниматься больше надо.

— Что ж не занимаешься? — Вей Ши говорил чуть снисходительно.

— Мне полгода оставалось до выпуска, когда я из университета ушел. Восстановился, догонять много пришлось, спасибо, Александр Данилыч помогает. Потом профессор Тротт с нами занимается каждый день, и работаю я.

Действительно, подумал Вей Ши, люди его сословия должны работать. Вот оно, еще одно преимущество аристократии — нам можно не работать ради хлеба, а совершенствоваться, получать знания. Мы не тратим время на прозаические вещи, а потому достигаем большего во всех областях.

— Твой предок, Марк Лаурас, если бы не погиб, мог бы стать основателем княжеского рода. Дворянство не по крови, а по заслугам, конечно, стоит на ступень ниже, но все же дало бы тебе немало преимуществ. Власть, деньги.

— Заслуги предков, — усмехнулся Ситников. — Уж лучше у меня будет что-то свое, чем я смогу гордиться, чем просто древняя кровь. Видел я наследничков — аристократ в н-дцатом поколении, а сам ничем ничего.

Вей Ши, на глазах которого славу предков только что выбросили в утиль, увидел в словах безродного намек на себя лично.

— Да как ты смеешь?! — Вей вскочил. — В нас кровь божественных предков, на нас ответственность за свои земли, за всю Туру...

Он резко остановился, пытаясь обуздать эмоции, недостойные наследника Желтого.

— А, так ты из этих, — Ситников легко поднялся. — Доблесть предков, ответственность, говоришь? А развязанные войны, миллионы погибших, роковые ошибки — ты принимаешь на себя? Или только заслуги?

— Тебе не понять ни божественных замыслов, ни государственной целесообразности. Для вас есть только сегодня, сейчас, вы не готовы на жертвы ради великих целей!

— Интересно у тебя получается — великие цели у одних, а жертвы должны приносить другие.

— Моя семья принесла жертву, — Вей Ши ничего не видел за красной пеленой. — Жертву, которой не стоят жалкие людишки!

Матвей все-таки не даром был учеником сразу трех из четверки и успел кинуть стазис на отливающего красным оскалившегося тигра, присмотрелся.

— Я-то думал, что у него с аурой? — задумчиво сказал он подошедшему дракону. — Он из правящей династии?

— Да, — коротко ответил Чет, обходя Вей Ши кругом. — Оставить тебя так, что ли? — это йеллоувинцу. — Лет на пять. Будешь сад украшать, заодно подумаешь на досуге. Я не вижу способа обуздать тебя. Ни тяжелый труд, ни служение людям, ни занятия со мной, ни медитации — ничто ни на каплю не уменьшает накопленного тобой дерьма, что ты именуешь гордостью.

Посмотрел на небо, помолчал. Повернулся к Ситникову.

— Сними с него стазис и открой ему телепорт. — посмотрел на Вея. — Нельзя исправить человека, если он сам этого не хочет. Возвращайся в Пьентан.

Он ушел, следом, молча сняв заклинание, ушел и Матвей. На траве, уткнувшись лицом в ладони, остался сидеть Вей Ши.

29.

Ферма Роба и Бекки Хомкинс, хоть и находилась на границе Рудлога и Инляндии, чудом избежала нашествия иномирян. Линия фронта остановилась в нескольких километрах, раньяры, отправляясь на разведку или охотясь, частенько кружились над сараями и приземистым домом. Роб с похвальной сноровкой расчехлял трофейную зенитку, надежно вкопанную по самое дуло в картофельный бурт, ставший дотом, и со всем удовольствием лупил по крылатым тварям. Работники его, по возрасту и здоровью не ушедшие в ополчение, прятались в подготовленные укрытия и лихо палили из берданок. Конечно, большого урона раньярам фермерское войско не наносило, однако ни среди людей, ни среди коров потерь не было. Но Роб как-то сшиб стрекозу, и она, свалившись на землю, крутилась с визгом на одном месте, подминая оглушенного всадника, а Васил Веселинов, зло матерясь, лил из канистры бензин на приготовленный факел, поджог и, размахнувшись наотмашь, метнул в интексикоида. Раньяр вспыхнул, и его предсмертный визг звучал для людей гимном справедливости — на ферме принимали беженцев и после их рассказов жалости к иномирянам — ни к людям, ни к насекомым — не было ни капли.

Тварь, чадя, догорела, и останки сволокли подальше от жилья. Мужчины чистили оружие, Бекки, с другими женщинами и детьми пережидавшая налет в подвале, наскоро собрала нехитрую снедь, разносила боевые сто грамм. Мужиков, отходивших от азарта схватки, от страха, тянуло на разговоры.

— Эка ты по ней жахнул, Роб, — крутил головой крепкий еще старик, стаскивая прикрывающий обширную плешь картуз и стуча им по колену. — Тебя в регулярные войска надо. Уж ты там жару бы дал, и раньяров, и, как их, тха-охонгов, на карданном вале бы вертел!

Вокруг одобрительно загоготали.

— После того, как я два раза то чудище видел, мне, Тома, те раньяры как крысы в амбаре, — Роб раскурил трубку, прищурился. — Как думаешь, орудье-то откуда у меня?

— Откуда?

— Говори уж, — поощрительно поддакнули слушатели, хоть и слышавшие историю не один раз.

— Как бои-то близко подошли, так я не спал почти. Так, дремал в полглаза, на пристройке, хоть и не воюют они ночью, а под утро все ж настороже надо быть. И вот посветлело уж, восток прояснился — ветер поднялся. И как будто вижу я его, ветер-то. А из ветра змеюка сотворилась — башка с тракторный ангар, зубы — во! Такому человека перекусить — что мне комаром поперхнуться. Ну все, думаю — сожрет, иномирским тварям и понюху не оставит. А он глазом на меня зыркнул — больше меня глаз-то! — и лапой так вниз. Стукнуло что-то, как металл. Меня мороз продрал, очухался — нет никого, а возле того ангара, что по зиме чудище порушило — зенитка стоит. Целая, малость помятая только, и вся в слюнях каких-то, тьфу, пакость!

— Сын у Джорджи, ну, того, знаете, что на хуторе живет, в гарнизоне, у герцога Дармоншира, вольнонаемным, как последний раз припас подвозил, рассказывал про того змея. Так люди говорят — герцогу сам Инлий того змея на подмогу посылает. Много, много народу этот змей спас. Крушит и крушит этих злыдней!

— Да полно врать-то, Асен, — в досаде сплюнул Роб. — Змей-то был тот же самый. А коров моих поел, да меня чуть не сожрал! Будет божественный змей коров жрать?

— А я слыхал — не скажу от кого, но человек знающий, болтать не будет — что сам герцог змеем-то оборачивается. Белый ему благоволит — видишь, и смерть отвел. На Холме Королей-то его не было, когда всех побили.

Судили, рядили, спорили, пока Бекки не постучала в старую рессору, скликая обеда

28.3.

— Малявочка, — пробасил родной голос. — Он здесь. Тебе зеркало открыть или телепортом пройдешь? — послушал. — Нет, я отошел. Ага, ладно.

Макс Тротт допил молоко, снял рубашку, начал разминаться, чувствуя, как привычно разогреваются мышцы. Четери что-то объяснял молодым, делал замах, поворачивался. Оба кивали с сосредоточенным видом. 'Как детсадовцы перед воспитательницей', — желчно заметил про себя профессор.

— Размялся? — окликнул Чет. — Начинай, я сейчас.

Макс почувствовал в руках Дизеиды, и начал двигаться — легко, стремительно, смертоносно.

— Вот что значит толком не тренироваться, — возникший ниоткуда Четери, атаковал и тут же располосовал Максу ребра. — Ты деревянный. Полностью окостенел.

Макс не отвечал даже мысленно, чтобы не сбить дыхание и не быть нашинкованным. Они сражались под язвительные комментарии дракона, краем глаза он видел парней, прекративших тренировку и смотревших на них.

— Что стоите? — рявкнул Чет. — Я сказал прекратить тренировку?

Вей Ши и Матвей застучали палками, время от времени награждая друг друга тумаками — когда засматривались на Учителя. Впрочем, отвлекаться Максу тоже не стоило, потому что через секунду...

— Все, ты мертвый, — обидно констатировал Чет, выразительно — и чувствительно — проводя лезвием меча по шее. — Чтобы завтра был у меня, понятно?

— Да, учитель, — чувствуя себя младшим школьником, ответил лорд Макс.

— Обмойся и иди, тебя ждут, — приказал Четери, поворачиваясь к другим ученикам и убирая мечи. — Так, теперь вы двое. Нападайте!

Макс облился у фонтана, не торопясь, вытирался, наблюдая за поединком, и вдруг почувствовал знакомую ауру за спиной.

— Здравствуйте, профессор, — сказал звонкий голос.

— Богуславская, — процедил он, оборачиваясь. — Как вы здесь оказались?

— Вы же прячетесь, профессор. В университет вы не вернулись, на приглашения не отвечаете. Вы не пришли даже к Александру Даниловичу, когда я его попросила вас позвать, как будто знали, — пожала Алина плечами. — Что мне оставалось делать, кроме как подкараулить вас здесь?

— И что вам от меня понадобилось? — сварливо поинтересовался профессор, обреченно присаживаясь на лавку.

— Я скучаю, — тихо призналась принцесса. — Мне не хватает наших занятий, и я про отца хотела узнать больше. А лучше вас его никто не знал.

— И чего вам больше не хватает — боевки или моих язвительных комментариев?

— А я вылечила собаку, — сообщила Богуславская. — Она под машину попала, и почти умерла. У нее позвоночник сломан был. Я срастила, и она ходит, даже не хромает. Только хвостом не виляет, и не понятно — то ли она никогда не виляла, то ли я что-то не так сделала...

— Вы хотите, чтобы я занялся вашей бродяжкой?

— Черных мало, и почти никто не владеет знаниями о нашем наследии, — занудно говорила Алина. — Вы — обладаете фундаментальными знаниями как в классической магии, так и в родовой, и что? Вы нас не учите. Не только меня — никого из черных. Вот, например, лорд Свидерский занимается со мной и Катей, но он мало знает про стихию смерти. Катя мне показывает...

— Вы с ума сошли, Алина?! Учиться у ведьмы!

— У кого мне учиться? Как магмоделированию — самоучкой?

— Я иногда жалею, что не остался на Лортахе, Богуславская. Может, там бы вы меня не достали.

— Лорд Макс, вы согласны! — Алина вскочила, запрыгала, как девчонка, волосы поднялись светлой волной и опустились, зеленые глаза сверкали.

— Богуславская, если вы кинетесь обниматься, я передумаю, — вставая со скамейки, предупредил Тротт. — Я согласую со Свидерским ваше расписание, чтобы вы могли слушать университетский курс полноценно, и мои проекты не пострадали.

— Хорошо, профессор, — счастливо кивая, Алинка быстро-быстро затараторила. — А с Матвеем и Димкой вы опять заниматься станете? Они так жалеют, что...

— Богуславская, кого вы еще приведете? Симонову? Своих однокурсников в полном составе?

Он еще бурчал, а она уже кричала Ситникову.

— Он согласен!

Матвей на миг отвлекся на ее голос, чувствительно получил по бритой голове и рухнул на теплые плиты.

— Матвей! Матвей! — заголосила Алина, кидаясь к нему. — Извини, это я виновата.

Тротт деланно хмурился, перечислял все неудобства и сложности, что по собственной глупости себе создал. И так и не признался, что рад бреши в комфортном одиночестве.

28.2.

Автор — Березникова Наталья (Tartaruga)

Королевский кортеж остановился на невидимой, но ощутимой границе. Просто никому как-то не хотелось идти дальше опушки дубравы. Королева вышла из автомобиля и пошла вперед одна. Охрана попыталась было пойти за ней — но была остановлена одним взглядом зеленых глаз, чье мерцание даже днем производило неизгладимое впечатление.

Королева шла по мягкой траве, за которой никто как будто не ухаживал, но она была ровной, словно подстриженной, и так и просила разуться. Что королева и сделала, немного отдалившись от свиты. Маленькая босая фигурка приблизилась к знаменитым дубам, окружающим самое запретное место в королевстве. Дубы угрожающе наклонились ей навстречу — и вдруг выпрямились, слегка отступили и протянули к ней зеленые ветви, словно приветствуя. Но не пропустили — второй ряд сплелся ветками, создавая непроходимую зеленую стену.

Королева села прямо в траву.

"Ах, профессор, профессор, ну что же Вы так..."

Тишина была ей ответом.

Потом из шелеста дубовых листьев донесся тихий отзвук: "Богуславская, снова Вы..."

"Да, я. Хотя я теперь Корвин-Рудлог..."

"И чему обязан таким высоким визитом?"

"Я пришла спросить, не решили ли Вы вернуться..."

"Снова? Нет, я решений своих не меняю".

"Вы нужны мне, вы нужны Блакории".

"Дело в том, что мне-то не нужен никто. Я сделал все, что мог и живу теперь так, как я хочу."

"Только Ваши эликсиры регулярно появляются в храме. Спасибо, они очень помогают жрецам восстанавливать возвращающихся детей Корвина. Кто бы мне помог..."

"Корона не зря выбрала Вас. УчИтесь — Вы ведь всегда любили учиться, а теперь можете и применять новые знания".

"Но в мои королевские обязанности входит еще и обеспечение страны достойным наследником..."

"И чем же я могу тут помочь? Советом?"

"Да хотя бы и советом!"

"Без меня. Советчиков найдется достаточно. И консорта вы выберете достойного, не сомневаюсь. А теперь извините, у меня эксперимент. Передайте госпоже Дорофее благодарность за доставляемое молоко. И напомните, что мой портал НИЧЕГО другого не пропускает. Все просто сгорает."

"Лорд Макс!"

"Прощайте, ваше величество. Подданные ждут Вас. Вон как изволновался граф Ситников..."

Королева встала. Погладила ствол ближайшего дуба. Ей показалось или он вздрогнул и чуть потеплел?

Она повернулась и пошла не оглядываясь к ожидавшему ее кортежу. А как хотелось оглянуться! Что-то словно смотрело ей вслед, но она знала — оглянется, и это ощущение пропадет...

28.1.

— А если нас арестуют? — голос Дугласа Макноута звучал диссонансом с гордо вздернутой головой и прямыми плечами. — Правители будут не только с личной охраной, но и с главами служб безопасности, а мы в розыске во всех странах по делам о покушениях и убийствах.

Черныш с неуловимой презрительной гримасой поморщился.

— Победителей не судят, Макноут. Мы сможем себя защитить, но главное — никто не посмеет встать на пути Ворона.

Руины Рибенштата производили гнетущее впечатление, даже по сравнению с погибшим Лаунвайтом. Может быть, потому, что площади и проспекты превратились в топкие болота, курящиеся тяжелыми испарениями и между ними замшелыми камнями возвышались остовы зданий.

Старый дворец Гёттенхольдов, до войны служивший музеем, сохраненный благодаря Мартину Съедентенту, подготовили к церемонии. Каковы бы не были традиции, сейчас другого места для коронации, кроме дворцовой часовни и ведущей к нему широкой галереи, не было. Двери распахнули, в самой часовне молились жрецы Триединого, старая корона династии покоилась перед алтарем. В галерее, ближе к дверям, расположились немногочисленная блакорийская аристократия, на небольшом отдалении — правители и делегации Рудлога, Бермонта, Йоллоувиня, Песков, Эмиратов, Маль-Серены. Самой малочисленной была Инляяндская — слишком мало осталось там аристократов, и только настойчивая просьба исполняющего обязанности министра иностранных дел графа Вилхерда побудила герцога Дармоншира присоединиться к нему и герцогу Таммингтону.

Появление бывших заговорщиков вызвало шквал. Эмоции, сверкающие щиты, снятое с предохранителей оружие. Но Верховный жрец Триединого встал в дверях часовни и предостерегающе поднял руку.

— Божья воля, — коротко и тихо сказал старик и отступил в глубь часовни. Наступила тишина, в которой по нарастающей полились песнопения, которых давно не слышали эти стены. Светильники вспыхнули и погасли, и из сгущающейся тьмы соткалась фигура мужчины с распахнутыми за спиной крыльями.

— Подойдите, — прозвучал властный голос, и те, к кому он был обращен, качнулись вперед.

— Боги не любят, когда их дети преступают их же законы. Благие намерения... Пустые и напрасные усилия... Страдания. Смерти.

— Ты считаешь, что Высшая Цель оправдывает средства? — Черныш, помимо воли, медленно опускался на колени, его тело ломало и корежило. — Тебе все равно, что убитый твоими руками неродившийся ребенок царевны Антиопы, прекрасная девочка, стала бы величайшей соправительницей сына воздуха и воды, которым под силу было оживить даже безжизненную Туну. Тебе не было больно, как матерям, на чьих глазах иномирцы терзали детей. Ты не видел слез женщин, изнасилованных, умерших в страшных муках. Тебя не тронули отчаяние и страдания мужчин, не сумевших исполнить свое предназначение — защитить своих родителей, жен, детей. Ты хотел спасти мир, ты говоришь? Так узнай, что чувствовал спасенный тобой мир.

Черныш, корчившийся на полу, кричал беззвучно, его тело распадалось на песчинки, медленно, по микронам.

— Вы колебались, но продолжали дело, причинявшее явный вред, ради призрачной пользы. Гордыня, жажда власти, — на колени опустились Макноут, Львовский, Брин, их соратники. — Мои сестра и братья пожертвовали детьми, я отдам долг, — и заговорщики рассыпались пылью.

— Не в моих силах лишить перерождения, но века и тысячелетия они будут проживать жизни тех, кого погубили. И если поймут, если смирятся — переломят судьбу. Нет — круг не разорвут. И я заплачу за вмешательство, но это справедливая плата за то, что я сделаю. Любимая дочь моя!

Светильники вспыхнули, огонь протестующе взревел, но корона уже опускалась на светлую голову, и зеленые глаза засветились от выброса невиданной темной силы...

27.

— Мама, какое общежитие?! — Люджина тяжело поднялась из-за стола, потерла поясницу. — Какая казарма? Ничего не понимаю.

В трубке что-то объясняли, отчего Люджина только качала головой и скептически хмыкала.

— Ладно, мам. Адрес скажи. Да, приеду. Да, сейчас.

Отключилась, пошла в кабинет Стрелковского, переваливаясь, как яхта на высокой волне.

— А почему она у нас не остановилась? — удивился Игорь.

— Да не знаю я, — чуточку раздраженно — от жары и маминого фортеля — ответила Дробжек-младшая. — Вот давай съездим и все узнаем.

— Давай съездим, — покладисто согласился полковник, скрывая улыбку.

Они доехали до общежития строительного колледжа, временно отданного под размещение военных, пешком поднялись на третий этаж (что не добавило Люджине хорошего настроения) и постучались в тонкую дверь, покрашенную в непрактичный светло-зеленый цвет.

— Можно, — ответила женщина.

Игорь Иванович пропустил капитана вперед и даже немного подтолкнул, потому что Люджина что-то замешкалась. Стрелковский посмотрел поверх ее макушки. За столом сидели и мирно обедали Анежка Витановна и Милослав Вотжеч. Мужчина поднялся с хозяйского места, прошел к гостям, поздоровался с Игорем за руку, кивнул Люджине.

— День добрый. Проходите к столу, — пригласил мягко. — Анежка, корми дочь, зятя.

Люджина с изумлением смотрела на хлопотавшую мать, порозовевшую, смущенную. Переглянулась со Стрелковским, и тот незаметно сжал ее коленку, успокаивая.

— Что же к нам не приехали, Анежка Витановна? — полковник с аппетитом ел куриный суп. — Дом большой, места много.

— Да мы не надолго, — переглянувшись с Вотжечем, ответила теща. — Добровольцев звали, в Инляндии воевать. Тут полк формируют. Скоро уж выходим.

— Мама, — возразила Люджина хриплым от сдерживаемых слез голосом. — Ты... Тем более, надо было к нам. Хоть бы повидались, поговорили...

— Анежка, — встал Милослав. — У нас ни чая, ни к чаю. Тут рядом магазинчик...

— Сходи, — согласилась Анежка, убирая посуду.

— Люджина, неудобно, мы с пустыми руками, — поднялся и полковник.

Женщины помолчали, Анежка Витановна наливала воду в помятый чайник, ставила на конфорку электроплитки.

— Что молчишь-то? — грубовато спросила старшая. — Спрашивай, что хотела.

— Мам, ты что... замуж вышла? — спросила Люджина с запинкой.

— Замуж, — отмахнулась Анежка. — Не молоденькая, замуж-то. Живу я с ним, с Мило.

— Ну и живи, — пожала плечами дочь. — А что к нам-то не приехала?

— Опять за рыбу деньги, — всплеснула полотенцем старшая. — Что пристала?

— Ты меня стесняешься, что ли? — догадалась Люджина. — Так не надо. Что я, маленькая, не пойму?

— Я себя стесняюсь, Люджинка, — Анежка Витановна села, уронила руки на колени. — Шестой десяток, да война. А я любиться...

26.

— Сафаиита, — запыхавшаяся Суреза заглянула в кабинет Ангелины. — Поспешите, сладу никакого с ними нет!

— Опять, — владычица вздохнула, отложила ручку. — Я сейчас приду, Суреза.

Ангелина вышла вслед за служанкой, но той уже не было — видно, побоялась надолго оставить поле боя. Из покоев наследника доносились визги и причитания. Ани сделала строгое лицо и открыла дверь. Дети играли в пятнашки. Водил, видимо Щен, сын ее тер-сели. Гели улепетывал, за ним по шелковому ковру, рассыпая искры и оставляя дырки, скользили огненные саламандры, со свистом вились анодари. Тер-сели с заносом развернулся, отчего на плитах отпечатались следы мокрых лап, и прицельно 'плюнул' струйкой воды в зазевавшуюся ящерицу. Та возмущенно полыхнула, ковер занялся, анодари забили крылышками, пламя весело вспыхнуло, малита подбежала с кувшином...

— Так, безобразники, — Ангелина подхватила вырывающегося сына. — А ну, брысь!

Анодари с возмущенным писком вылетели в окно, тер-сели просочился сквозь пол и тут же весело залаял из сада, обиженные саламандры утекли в свечное пламя. Сын дракона дрыгнул голыми ногами, вывинчиваясь из материнских рук, Ангелина подхватила его у самого пола, похолодела от испуга. Лужица на полу пошла ледком. Гели метнулся догонять друзей, за ним кинулись служанки. Ани рассмеялась.

— Суреза, — все еще улыбаясь, приказала госпожа. — Я, пожалуй, выпью чаю. И скажи владыке, что я его жду...

25.

Вей Ши впервые после коронации отца шел цветущими садами императора Ши. По-прежнему в одежде простого воина, по-прежнему изгнанник.

Император принял его в том же зале, в котором когда-то Хань Ши принимал Четерии, и в котором отдал внука ему в ученики.

— Ты единственный наследник, — сухо сказал ему владетель Йеллоувиня. — И должен быть приближен к управлению государством, которое унаследуешь. Однако я нахожу, что причина, по которой ты отослан, все еще существует, и продолжение обучения у владыки Тафии будет тебе на пользу.

— Мой долг повиноваться тебе, Светлый Император, — Вей Ши поклонился.

— Ты послушный сын, и это радует меня, — величественный кивок. — Позвал же я сообщить, что намерен тебя женить.

— На ком это, отец? — спросил изумленный Вей Ши.

— На шестой принцессе дома Рудлог, Каролине-Иоанне, — отвечал любящий родитель. — Невеста хоть куда, не правда ли?

— Отец, я о женитьбе еще не думаю!

— Ты не думаешь, так я за тебя подумал.

— Воля ваша, но рудложка мне вовсе не нравится. Для меня с детства воспитывали трех лучших дев империи — тонких, как веточка сакуры, темноволосых и темноглазых, как летняя пьентанская ночь, нежных, как лунный свет в твоем саду. А эта принцесса наверняка длинная, грубая и тяжеловесная, как ее имя. Ка-ро-ли-на! — тихо и неразборчиво. — Надо же, и эта Каролина.

— После понравится. Стерпится, слюбится. Главное — трон укрепить.

— Я не чувствую себя способным сделать ее счастливой.

— Не твое горе — ее счастье. В каждом правящем доме по Красной принцессе, и ничего, сами как-то справляются, куют счастье. У них отец — Небесный Кузнец, это у них наследственное...

— Каролиша, — Ангелина и Василиса уже довольно давно сидели на мягком диванчике в ее комнате, Святослав Федорович стоял у открытого окна, хмурил брови, она сама рисовала что-то монументальное, разложив на полу большой лист. — Пожалуйста, прервись ненадолго!

— Что? — Каролина терпеть не могла, когда ее прерывают. — Вы мне мешаете!

— Дочка, — с мягкой строгостью позвал отец.

— Ладно, — младшая принцесса уселась на пятки. — Что?

— Каролина, — построжела Ани, недовольная тоном, сказанным это 'что', но сдержалась и заговорила о другом. — Император Йеллоувиня обратился к нам с предложением о браке.

— Да? — Каролинка искоса смотрела на рисунок, явно думая о том, как поправить композицию, а не о словах сестры. — О каком браке?

— О твоем браке с наследником, когда ты достигнешь брачного возраста, разумеется.

Каролина неверяще переводила взгляд с сестер на отца.

— Папа?!

У Святослава Федоровича чуть заметно дернулся уголок губ, но голос был ровным.

— Каролина, разумеется, без твоего желания этот брак не состоится...

— И никакого долга перед семьей тебя у тебя нет, — твердо сказала Василина. — Мы с Марианом хотели бы избежать династических браков для наших детей и для вас с Алиной. Ты свободна в свое выборе.

— Тем не менее, — в голосе старшей Рудлог отдаленно лязгнул металл, впрочем, завернутый в мягкость тона. — Подумай — стать императрицей Йеллоувиня, раскрыть способности, что заложены в тебе кровью Желтой стихии. И потом, Вей Ши — красивый юноша, немногим тебя старше...

— Как ты сказала? — Каролина широко раскрыла глаза и даже немного рот. — Вей Ши?! А у вас есть его фотография?

Старшие сестры переглянулись, и Ангелина небрежным жестом передала Каролише тонкий альбом.

— Я так и знала, знала! — потрясенно закричала та, перелистнув первую же страницу. — Он Заколдованный Принц! Папа, смотри же, — девушка вскочила, подбежала к отцу, и тот с изумлением узнал характерные черты лица и фигуры. Обернулась к королеве, сказала величественно. — Василина, сообщи императору, что я принимаю предложение. — И совсем по-девчоночьи хихикнув. — Представляю, как он удивится. Уж теперь-то...

Сестры и отец скоро ушли, и так и не узнали, что всю ночь Каролина обдумывала судьбу трех луноликих дев из лучших семей империи. К утру и участь жениха была предрешена...

24.

— Мерзкий, мерзкий Тротт! — на фамилии профессора не в меру распахнутая дверь, закрываясь, стукнула принцессу по попе. — Все правильно — самым верным является первое впечатление о человеке — я же читала!

Алина прошла по прохладному полу, косясь на пустую постель, села на лавку лицом к выходу, подтянула ноги.

— Лорд Макс! — передразнила она себя тонким голосом. — Он такой добрый! Он такой смелый! Он гений! Он гениальный шовинист! Он презирает женщин! Он считает нас ни к чему не способными! Кроме, — тут она уставилась на постель. — Этого!

Тут от профессора ее мысли обратились к собственно занятию.

— И что? Это и есть 'заниматься любовью'? Это из-за этого, — Алинка саркастически пожала плечами. — Все с ума сходят? 'В одном часе любви — целая жизнь', — процитировала она классика. Тут живо представился профессорский звериный оскал, грубые, резкие мужские движения, вздрагивающая Далин в беспомощной позе, звуки, похожие на болезненный стон, и принцесса мысленно содрогнулась. — Совокупление, — подвела она жирную черту под приговором. — Животное совокупление! Любовь — это..., — она нахмурилась, припоминая многочисленные прочитанные книжки. — 'Взгляд Алекса изучал ее наготу, затем в этот же путь пустилась его рука'. Или 'Не могу выразить словами как люблю тебя, — нежно сказал Гарри. — Ты подобна лилиям, и как они, дорогая, символ непорочности и невинности'.

Тут, однако, ей вспомнилось еще кое-что, из тех же книжек. Признаться, она смеялась в голос, читая такое, например: '— Я люблю тебя, — произнес он, пока его тупое копье проникало во влажную путаницу пепельных завитков', или 'Он вошел в нее, чудесным образом заполнив ее целиком', или 'Ее плоть раскрылась и сомкнулась вокруг него, словно это был секретный проект'. Ясно же, что ерунда, но смешная! Реальность была совсем, совсем не смешной. Нет, пока она сама, лично, экспериментально не подтвердит ту или иную теорию, ничему верить нельзя.

Алинка улеглась, уставившись в стену. Только как? Вздохнула. Во-первых, она же Рудлог. Ей до свадьбы нельзя. А во-вторых, выйдешь за кого-нибудь, и он с виду добропорядочный, вот как МерзкийТротт, а потом? Алинка представила себя на месте бедняжки Далин и во рту стало кисло. Когда уже домой? Там сестры.

— Вот возьму и поговорю с Васей. Или с Полей. Лучше с Полей, а то я потом не смогу на Мариана смотреть за столом, а с Демьяном мы реже видимся.

Глаза закрывались, и она потянула покрывало, закрываясь с головой, бормоча все тише.

— И надо попробовать поцеловаться по-настоящему... С Матвеем... Он хороший... он не мерзкий... мерзкий Тротт...

23.

Ночь укутывала Ренсинфорс тишиной и темнотой, накидывала кисею на фонари и звезды. Королева шла пустыми переходами и коридорами, как знакомой лесной тропой, высокая, стройная, прекрасная.

Постучала, дождалась ответа и вошла в сияющую мягким светом спальню.

— Матушка! — склонила голову юная берманка, отходя от окна.

— Тереса, — Полина улыбнулась, поставила на столик серебряную шкатулку. На кровати лежала прошитая стальными нитями сорочка, подаренная ею после сговора. — Я пришла служить тебе, как ты будешь служить невесте своего сына.

Полюбовалась вспыхнувшим румянцем, спокойной гордостью в глазах, улыбнулась. Распахнула дверь в ванную, полную цветов — букетов, лепестков на полу, венков.

— Давай помогу с платьем, девочка, — и невестка повернулась спиной, отвела в сторону темные густые волосы.

Королева подождала, пока Тереса выйдет из душа, протянула тяжелую сорочку, расправила, села на низкое широкое ложе, жестом позвала невестку. Расчесывала тяжелые пряди серебряной щеткой, молчала. Аккуратно убрала щетку в шкатулку, встала, поцеловала Тересу в высокий лоб, теплый пробор.

— Когда-то и я была самой счастливой невестой, стала счастливой женой и матерью. Пусть великий Бер благословит тебя таким же счастьем, дочка.

Отошла к двери, открыла, взяла из рук ожидавшей леди Редьялы тяжелый кубок, пахнувший медом и ягодами, протянула невестке, повторила.

— На счастье, — и та выпила залпом, задохнувшись.

Две женщины уходили от свадебных покоев, слыша за спиной ровный легкий шаг наследника. У дверей спальни сына королева-мать обняла невестку, Полина, обнимая в ответ, сказала лукаво, поглядывая на неплотно прикрытую створку.

— Демьян давно просит дочку. Может, в этот раз у нас получится?

22.

Тидуссы на Севере были экзотикой. И как могли синеглазые белокожие северянки не влюбляться в смуглых черноглазых красивых парней, к тому же загадочно-молчаливых, выдержанных, серьезных? Камал и Сандер, однако, бабниками не были, женились рано, с разницей в полгода. Квета и Мила, выучившись, одна — на воспитательницу, другая на учительницу начальной школы, по специальности поработать почти и не успели — рожали, как наперегонки. После открытия портала, вся родня — кто мог — воевали, работали в госпиталях, многих женщин и детей эвакуировали. Их мужья без разговоров отправили в столицу, к свекрови, которую он и видели от силы раз пять. Телепорты уже на работали, и они ехали поездом почти сутки, успокаивая капризничающих сыновей, слушая скупые разговоры таких же женщин, увозивших детей от войны.

Свекор встретил их, обнял внуков, довез до дома, помог вынести вещи, сказал: 'Это ваш дом, дети' и уехал. Свекровь и бабушка ждали за накрытым столом, накормили, заласкали мальчишек. Дети — самому старшему, Мали, только исполнилось пять, младшего, Любомира, Любку, еще не отняли от груди — возбужденные поездкой и новым местом, никак не хотели засыпать. Когда все же уснули, невестки, не сговариваясь, вышли из соседних спален.

— Уснули?

— Еле уложила. Сама не усну, наверное...

— Пойдем на кухню? Чаю хочу, нашего, я привезла немного.

— А куда пойдем? Кухни-то тут две.

Гостьи потоптались и пошли ту, что поменьше.

Бабушка Малати молилась у себя в комнате многоглазому духу Инире, перебирала священные бусины. За стеной раздались осторожные шаги, полилась вода, тихо-тихо заговорили. Она прислушалась, завершила стих, кряхтя встала и выглянула. Молодые невестки сидели возле стола, дымился чайник, пахло свежо и радостно.

— Я звонила Сандеру, опять нет связи.

— Я тоже. Надеюсь, смогут хоть как-то прислать весточку. Бабушка! Мы вас потревожили?

Таби не спалось. Она и помолилась, и поплакала, и улыбалась в темноте, думая о внуках. Так похожи на ее мальчиков, когда они были в таком возрасте. Потом опять всхлипнула — что за несчастья преследуют ее детей. Они с Мали сбежали с родины, спасая сыновей, теперь их внуки покинули дом, привычные места. Ребенок толкнулся, и она торопливо вытерла слезы. Что гневить духов? Они обжились, устроились, Мали большой человек, и сыновья — офицеры, сами уже отцы, убережет их Инира. Надо помочь невесткам устроиться, поддержать, она же не ее свекровь! Все не спалось, и она встала нагреть себе молока. В доме было темно, только из-за неплотно прикрытой двери виднелась полоска света и раздавались голоса. Таби распахнула дверь — за столом попивали чай и ели ее пирог ее свекровь и ее невестки!

21.

— Это тидусский сериал какой-то, — растерянно и чуть раздраженно проговорила Маргарета. — Моя мать, оказывается, королева и ждет наследника Инляндского престола!

Люк, поигрывавший незажженной сигаретой небрежно опершись бедром о стол — разговор происходил в его кабинете — про себя язвительно хмыкнул. Знала бы сестренка, что леди Шарлотта уже мать наследника. К сожалению, теперь, когда наведенное заклятие было окончательно разрушено, в этом не было никаких сомнений.

— Рита, не отчаивайся, — протянул лорд Дармоншир. — Еще не все потеряно. Коронация совсем скоро, и твой Таммингтон — единственный кандидат.

— Он не мой! — ожидаемо возмутилась сестрица.

— После того, как ты так преданно за ним ухаживала, он, как честный человек, просто обязан на тебе жениться.

Рита порозовела и пренебрежительно фыркнула.

PS. Рыжеволосую малышку мать назвала Лусия.

20.

К двенадцати годам Луций Дармоншир попробовал себя во всех видах спорта, хоть сколько-нибудь подпадающих под определение 'экстремальный'. В пять лет картинг, в восемь горные лыжи, сноуборд, в девять — паркур. В одиннадцать он впервые прыгнул с парашютом. Разумеется, одного его никто бы не допустил, отец уступил долгим уговорам и прыгнул с ним в тандеме. Мать узнала через неделю, посердилась, больше на то, что не взяли ее с собой, тонкой рукой взъерошила его светлые — рудлоговские — волосы.

— Теперь я начинаю понимать сестер. Хорошо еще, нечего опасаться, что ты выкрасишь волосы в розовый цвет.

Действительно, в розовый цвет красится Лици не стал. Он пришел из школы изумрудно-зеленым и с татуировкой на шее. От ключицы к затылку оскалился, будто от голода, белый змей с красной отметиной.

— Высокохудожественно, — оценил отец, взяв сына за плечо и как следует рассмотрев. — А что это у него лапы такие скрюченные?

— Ревматизм, должно быть, — предположила Марина Михайловна. — А по какому поводу гуляем? Скушно-с?

Сын неопределенно пожал плечами и отвернулся. Последнее время, уже недели две, в нем зудело чувство неудовлетворенности. Он чего-то хотел, не понимая — чего. Куда-то бежать, что-то делать, кричать, драться, прыгнуть с небоскреба, спустить лавину. Да хоть с родителями поскандалить, что ли! Почему они его воспринимают как ребенка? Все воспринимают как снисходительную шалость, все разрешают! Им что, все равно, что он татуху набил? Вот Тамми, к примеру, за синие волосы отец посадил под домашний арест на неделю! Да еще тетка звонила отцу, жаловалась, типа герцог считает, что он учит кузена плохому. Казалось бы, вот он повод, да здравствует скандал, но нет! Отец посмеялся и непонятно сказал, что у дяди Берни горячая кровь Дармонширов прорвалась через лед Кембритчей, что уж говорить о Таммингтонах. Луций стукнул рукой о косяк и с досады пошел спать не ужиная.

Долго валялся в постели без сна, недовольный целым миром, досадуя сам не зная на что. Заснул, но скоро проснулся, от того, что горячо внутри, как будто кровь кипит, а сердце ледяное, и его бросает то в жар, то в холод. Мышцы скрутило, как после целого дня тренировок, он ощущал каждую кость, каждый позвонок. Он испугался, сильно — он никогда не болел, даже в детстве. В голове кружились странные образы, он с трудом сообразил, что надо бы позвонить родителям — вдруг с ним что-то серьезное, но, оказывается, забыл зарядить телефон. С трудом встал, решив дойти до их спальни, и вдруг услышал странный голос. Голос шуршал за окном, бился в стекло, звал, просил впустить. Лици распахнул раму, вздохнул полной грудью. Улыбнулся, легко вскочил на высокий подоконник и подставил лицо свежему ветру. Стало легко-легко, и он непринужденно шагнул туда, где ласкался и пел упругий и пружинистый воздух. И понял наконец, что говорил тот голос. Ветерок. Ветерок... Ветерок!

Люк проснулся от того, что невидимая рука тряхнула его за плечо, вгляделся в темноту, распахнул окно и прыгнул.

19.

Узкую, похожую на платяной шкаф, спальню тускло освещал маленький ночник. В ногах высокой кровати под балдахином спала толстая пушистая черная кошка, едва заметная на клетчатом темном покрывале.

Телефон на ночном столике заиграл похоронный марш.

— О, боги, опять! — пробормотал спящий, приподнимаясь. Кошка недовольно заворчала.

— Слушаю, ваше высочество, — заунывно проговорил мужчина в телефон. — Да, мы будем сию минуту.

— Это невыносимо, Эрминтрьюд, — Зигфрид Кляйншвитцер сел в постели, стащил ночной колпак. — Они вгонят меня в гроб, дорогая. Представляешь, я должен немедленно доставить Стрелковского в Бермонт.

— Мряяяяууу, — рявкнула Эрминтрьюд, выгнула спину и выпустила когти.

Зигфрид щелкнул пальцами, носки подбежали и, извиваясь, полезли ему на ноги. Брюки и сорочка подлетели следом, а ночная рубаха до пят аккуратно свернулась и легла на подушку.

Придворный маг открыл Зеркало, извлек Игоря Ивановича из теплой постели и женских объятий, и с некоторым удовлетворением отправил в Ренсинфорс в одних подштанниках.

Еще ложечку бальзама добавила ему ее высочество Марина. Никогда он не видел эту Рудлог такой потерянной.

— Эрминтрьюд, что-то здесь не так, — вновь укладываясь, говорил маг. — Что же такое узнала третья принцесса?

Потревоженная кошка зашипела и пребольно вцепилась в голую ляжку.

Всю ночь господину Кляйншвитцеру снился домик в деревне, милый садик и персиковое дерево. Сон, однако, был вовсе не покойным. Бесцеремонные наглые сони поедали его персики, откусывая самые сладкие кусочки с румяных боков, повернутых к солнцу. Самое ужасное, что у сонь были лица, притом очень знакомые.

Утро, впрочем, как и любое другое, не принесло облегчения. Серебряная рюмочка настойки перед завтраком несколько примирила его с действительностью. Еще одна, после завтрака, чуть облегчила тяжесть мироздания на его плечах.

— Эрминтрьюд, девочка моя, до вечера.

Кошка лениво потянулась, достопочтенный маг отправился на службу.

18.

— Мда... — Марина посмотрела в зеркало и капризно изогнула губы. — Змей атакующий!

Люк опустился на колени, поцеловал ее живот, провел пальцем, повторяя свое имя.

— Змей разъелся, — согласился. — Опарыш какой-то, а не змейс.

Марина приподняла потяжелевшую грудь, горестно вздохнула. Рудлогский сокол походил на несушку, очень откормленную.

— На спину я даже смотреть боюсь, — пожаловалась она, поворачиваясь. — Что там? Лопух-мутант?

Вот почему в тату-салонах нет альбома фотографий 'Как будет выглядеть ваша татуировка на девятом месяце беременности'?

17.

Мариан целовал плечи, губы скользнули ниже по лопаткам, тонкой талии к так любимой им попке. Василина изогнулась от удовольствия, прикусила губку. Мариан стиснул аппетитные полушария, и вдруг зарычал совсем не страстно. Жена от удивления обернулась.

— Что это?! — рык и пальцы жестко скользят по ягодице. — Кто посмел?!

— А, ты об этом, — немножко нервно рассмеялась королева. — Мне так захотелось. Очень символично — отпечаток медвежьей лапы именно там. Ну, Мариан...

— Кто видел тебя голой?! Ты ходила в салон?! — клыки и когти во всей красе.

— Успокойся, медведь! — обняла своего зверя Василина. — Это была Каролишка! Она нарисовала, йоллоувиньской тушью. Я хотела сделать тебе сюрприз!

Много позже, засыпая, Василина подумала, что больше никаких сюрпризов мужу делать не будет... И Ани, похоже, тоже...

16.

'Счастливыми для материнских чувств миссис Беннет стал день, в который она распростилась с двумя самыми достойными своими дочерьми!' Перефразируя Джейн Остен, скажем так: счастливым днем для Мариана Байдека стал день, когда последняя, шестая сестра Рудлог вышла замуж. Цитируя другой роман той же писательницы, едва они потеряли Каролину, Мартина не только достигла возраста, когда ее можно было приглашать на вечера с танцами, но и позволила предполагать, что у нее могут завестись воздыхатели.

Мартина Рудлог очень любила тетю Полину, была с ней близка, и часто гостила у нее. Их в Бермонте даже звали похоже: королеву Полину — Медвежье Солнце, а принцессу Мартину — Огненная (или Солнечная, кому как больше по душе) Медвежонка. Почти всегда вместе с ней в Ренсинфорс пребывали 'статс-дамы' — графиня Ирина Стрелковская и княжна Сональя Тандаджи. Три девицы наводили шороху в степенном медвежьем семействе — Мартинкины кузены были младше, но считали ниже берманского достоинства уступать в чем-либо девчонкам — поэтому шалостей, проказ и приключений за один визит хватало ровно на столько, сколько было терпения у Его Величества Демьяна. Ну, или времени, если король за занятостью не сразу узнавал о неудачном опыте по изобретению пороха и последовавшем за тем пожаре в лабор..., то есть в гостевых покоях. Или попытках построить воздушный шар на заднем дворе у Свенсенов и покорить стратосферу. Да, у крон-принца Поля тоже была свита — Игорь и Люджин Свенсены. Помнится, в первом классе Мартина за какую-то провинность поколотила Игоря его собственным портфелем и даже проехала на нем круг почета, как победительница, а на ее выпускном вечере он, высокий и широкоплечий курсант в парадном мундире, примерно также отбивался от внимания Мартинкиных одноклассниц. Они выросли так незаметно, как растут все дети. Вот уже и принцесса Рудлог собралась замуж, за Тери Блакори. Брак династический, но Мартина не слишком возражала — жених был молодой, симпатичный и веселый. Свадьба была назначена на сезон Красного, но в первое весеннее полнолуние, которое родители, как всегда, проводили в поместье, Мартина исчезла.

— Мали! Немедленно приходи!

Майло Тандаджи поморщился. Привычная, как родинка, женина истерика была как никогда не ко времени.

— Таби, успокойся. Я не могу сейчас приехать. У нас... чрезвычайная ситуация.

— Немедленно, Мали! Твоя чрезвычайная ситуация сидит у нас на кухне!

Через минуту Тандаджи вышел из Зеркала в собственной гостиной. Увиденное потрясло его больше, чем полученное известие. На диване, обнявшись, рыдали Таби и матушка.

— Мали! Прости! Это я виновата! — возопила Таби при виде начальника госбезопасности. — Не уберегла! Не уследила!

Матушка дрожащей рукой била себя в грудь.

— Я всегда говорила — ежели девицы начинают носить штаны — добра не жди!

Тандаджи открыл дверь, посмотрел и набрал Стрелковского. Звонить медведям в полнолуние лучше вдвоем. И вообще, Хиль — Его друг.

Господа полковники почти с умилением смотрели, как за семейным тидусским столом дружно ест традиционные тидусские пирожки квинтет.

— Папочка, поздравь меня! Я вышла замуж! — Сонечка подскочила, кинулась отцу на шею.

— Вас тоже можно поздравить, ваше высочество? — глядя поверх дочери, вежливо осведомился безвременно поседевший на службе Рудлогам Майло.

— Спасибо, господин Тандаджи! — кивнула Мартина Свенсен.

— Папа, — помахала рукой из-за стола Иринка. — А ты ничего не хочешь спросить?

— Только о том, кто жертва, — кивнул на брачный браслет Стрелковский.

— Табит, сынок! — заголосила из гостиной безутешная мать. — Не уберегла!

15.

— Господин Леймин, а это второе еще и огнедышащее, — оглядываясь в панике на дымящийся лес и занимавшуюся кровлю, торопливо говорил в трубку Майки Доулсон. — Господина герцога нигде нет! Я не знаю, что делать!

Окно на третьем этаже распахнулось и красивая, хоть и растрепанная, испуганная женщина закричала.

— Пожар! Спасите! Спасите моих детей!

Секретарь его светлости выронил телефон и подобно льву ринулся в замок.

Жак Леймин с недоверием посмотрел на замолчавшую трубку и все же сделал два звонка: штатному магу, что бы открыл Зеркало в Вейн и лорду Резенфорду. Если это то, о чем он думает, лучше поставить службу безопасности королевства в известность немедленно.

Появившись в эпицентре событий, опытный служака организовал тушение пожара, помощь пострадавшим и следствие, каковым было установлено, что внезапно слуги услышали шум и грохот на этаже, на котором располагались герцогские покои. Видимо, взрывом, были выбиты решетки на окнах, а над замком одно за другим промчались два устрашающих чудовища, крылатых змея. Одно из них, выдохнув столб пламени и подпалило замок и окружающий лес. Причем очевидцы утверждали, что второе чудовище пыталось сначала сожрать первое, щелкало зубастой пастью, но поскольку первое было проворнее — плюнуло в него огнем, что и привело к пожару. Допрошенная в качестве основной свидетельницы гостья герцога Дармоншира, Софи, как она утверждала, совершенно случайно оказавшаяся непосредственно в покоях герцога, твердила, что ничего не видела и ничего не помнит, и рыдала на груди у Майки Доусона, зверем глядящего на бесчеловечного Леймина.

Где-то на границе с Рудлогом.

'Маришка! Я все объясню!' — усиленно думал Люк, посылая лучи добра и спокойствия Марине Рудлог. Ни мысли, ни лучи до принцессы не долетали, наверное, потому, что на пути сгорали. Марина наладила подачу огня и выдыхала пламя ровно и стабильно, как новый огнемет.

'Марина! У меня с ней давно ничего не было!' — изо всех сил виляя организмом и на всякий случай еще и усиленно махая крыльями, поклялся герцог.

Марина зарычала, язык пламени вырос на добрых пять метров, хвост его светлости задымился.

'Марина, прекрати немедленно!' — разозлился Лукас Бенедикт. — 'Я не шучу! Прекрати или я рассержусь!'

— Вот моя девочка! Давай, дочь! Поддай этому засранцу! — гулко хохотал Красный, бухая кулаком по пиршественному столу так, что винные чаши подпрыгнули. Белый укоризненно покачал головой. — Да ладно тебе! Сам же жаловался, что ему никак целительство не дается. Вот, теперь получится.

Так, кстати, и появилось знаменитое изречение: 'Врачу, исцелися сам!'

14.

Нории Валлерудиан кивком поблагодарил Четерии, на правах старейшего высказавшегося последним из Владык.

— Владычица, твое слово?

Ангелина еще раз пробежалась взглядом по документам, посмотрела на мужа.

— Я должна подумать.

В окна было хорошо видно, как сафаиита дергает сорняки в прекрасном и обширном розарии.

— Вина? — предложил гостеприимный хозяин.

13.

Расстроенная Суреза выслушала госпожу и все-таки решилась робко возразить:

— Но, сафаиита, так не делают...

— Суреза. Пойди и сделай, как я сказала, — велела принцесса голосом, каким ее предок отправлял на бой полки. Малита повиновалась, на последок укоризненно окинув госпожу взглядом, одновременно укоризненным и радостным. В церемониальном одеянии Ангелина как будто стала выше ростом и куда округлей, как и полагается невесте.

Она ожидала дракона посреди комнаты, величественная и прекрасная.

— Нории, — Ани взяла его руку в ладони. — Ты прав. Все неважно. Мои родные поймут и порадуются за нас, для страны и монархов Василина выпустит обращение, пресса довольствуется пресс-релизом.

— Но? — озвучил Нории не произнесенное ею вслух.

— Но я помолвлена. Я дала слово другому.

— Я услышал тебя, Ани-лиша, — Нории легонько коснулся ее лба губами и вышел.

— Ваша светлость, — Люк поднял голову от бумаг, но не успел ничего ответить. Бледного как йоллувиньская бумага Доусона снесло в сторону и в кабинет вошел высокий красноволосый голый мужик.

— Ты — Лукас Дармоншир, жених принцессы Ангелины? — гулко разнесся голос гостя.

Люк аккуратно отложил ручку и бумаги, поднялся.

— Да, — тут герцог задумался. Спрашивать у голого мужика 'С кем имею..?' — глупо. Еще не лучше кидаться к нему со словами: 'О, дракон! Счастлив познакомиться, давно мечтал тебе коньяк выставить!'

— Я Нории Валерудиан, — частично избавил его визитер от затруднения. — Ани согласилась стать моей госпожой, но она связана с тобой словом. Давай решим этот вопрос как мужчины, в честном поединке.

Люк машинально потрогал не сошедшие еще следы от синяков, оставленных Байдеком. Нога заболела и заранее подвернулась.

'Этот убьет', — тоскливо подумал Лукас Бенедикт.

— Нории, — усаживаясь в кресло и делая приглашающий жест, начал воспитанник Тандаджи. — Я уверен, мы договоримся. Мы же цивилизованные люди!

День клонился к вечеру, и Ани надоело сидеть одной в пустой комнате совершенно без дела. Наконец, во дворе послышался шум крыльев, крики людей и скоро Нории появился на ее пороге.

— Ани, я все уладил. Лукас вернул тебе слово, — Владыка протянул невесте немного помятый листок.

— Нории, — встревожилась старшая Рудлог, — он жив? Марина мне не простит!

Дракон задумчиво потрогал челюсть и кивнул.

Тут принцесса подозрительно принюхалась.

— Нории, а чем это... Что это от тебя так коньяком пахнет? Ты пил?! Я тут жду, а ты пил?!

Собравшиеся гости были самой терпеливой свадьбой в мире...

12.

За спиной порывом ветра распахнуло окно. Принцесса нахмурилась — окно она вчера сама запирала, поднялась. Ветер пах морем, розами, и...

— Люблю, — шептал ветер. — Прощай... Я прощаю...

Она замерла, окаменела, не дыша. По полу, по стенам, мебели, вымораживая, потек, потрескивая, узорчатый лед.

— Ваше Высочество, — в дверь осторожно постучала испуганная помощница. — Все в порядке?

— Да, в полном, — ровно ответила Ангелина, вернулась за стол, взяла из папки документ. — Хорошо, что вы зашли. Я как раз собиралась продиктовать правки. — И начала говорить спокойным деловитым тоном. Только бумага в тонких пальцах подрагивала. Впрочем, и секретарь заметно дрожала — в холодном воздухе на свету искрились снежинки.

В половине шестого Ани рассортировала документы, заперла стол, и пошла к телепорту. В семейном крыле было тихо и пусто, даже в детской. Дети обнаружились в родительской спальне — мальчишки прилипли к Василине с двух сторон, а Мартинка лежала у мамы на животе, как котенок на ветке, свесив лапки, и сопела — спала. Королева читала детям книжку. На яркой обложке красовалась распахнувшая крылья алая птица. Сказка называлась 'Финикс — красный сокол'. Принцесса села в кресло рядом и тоже послушала. Вася как раз дошла то того места, когда израненный герой, обернувшись соколом, улетает.

— Кому я нужен, тот меня найдет. Но это будет нелегко. Тогда меня найдешь, когда трое башмаков железных износишь, трое посохов железных изломаешь, трое колпаков железных порвешь, — проникновенно читала Василина последние слова Финикса возлюбленной.

— Ани? — прервалась младшая, взглянув на сестру. — Что-то случилось? Ты очень бледна.

— Нет, все в порядке, немного устала. Я зашла поздороваться.

Василина посмотрела вслед уходящей кронпринцессе, нахмурилась, но мальчишки возмущенно заныли, Мартинка завозилась и маме пришлось продолжить.

Ангелина ненадолго зашла к себе, тоже попробовала почитать. Встала, думая прогуляться в саду, но обнаружила, что незаметно дошла до амфитеатра. Ани помедлила и вошла. Было пусто, под ногами крутился песок. Подошла к Красному Воину, постояла.

— Даже у меня попросить не можешь, — сказал у нее за спиной кто-то громко и насмешливо. Старшая Рудлог обернулась. Высокий мощный мужчина с красными волосами совсем не походил на бога, но она совершенно точно знала, кто с ней говорит. Хотелось упасть на колени, склонить голову, но она только сильнее выпрямилась, упрямо подняла голову.

— И на колени не встанешь, — продолжил Иоанн все с той же интонацией. — Гордая.

— Великий Воин, — почтительно поклонилась принцесса.

— И он гордый. Легче умереть, чем поступиться гордостью, да, дочь? Ты же так решила? Он так и сделал. Умер ради твоей гордости.

Она стояла мертвенно-бледная, не говоря не слова, не шевелясь.

— Ты моя дочь, — повторил Красный. — В тебе моя гордость. Я дам тебе то, о чем ты не просила.

Горячий ветер плеснул в лицо Ангелине и она вздрогнула, ожила.

С песка взлетела большая птица. Сокол в несколько взмахов крыльев набрал высоту и скоро стал невидим с земли.

Рядом с одеждой Ее Высочества нашли ее телефон, а в нем — неотправленное сообщение, адресованное королеве.

11.

Утро прошло как обычно — ленивое сладкое пробуждение в предрассветных зимних сумерках, медленные ласки, и секс тоже неторопливый, как будто впереди выходные или даже отпуск. Сигнал будильника, еще пять минут полежать, потом бегом в душ, одеться, спуститься к завтраку. Следом прибежала Иришка, торопливо проглотила кашу, любимое шоколадное молоко и убежала на тренировку. Последней спустилась Люджина, уже с прической и в строгом платье, села напротив, блестя глазами и улыбаясь. Он налил ей кофе, положил омлет, плеснул себе еще чашку.

По дороге в управление вспомнили, что у дочери в выходные соревнования, и надо отменить поездку в имение. Или съездить на денек все-таки? На работе... как на работе. Вернулись не поздно, до ужина еще успели поболтать с дочкой, посмотреть дневник, написать очередную извинительную записку по поводу отсутствия на родительском собрании.

Ужин. Праздничная скатерть, цветы. Люджина смеется и на его предположения только головой качает. Игорь садится было у камина, но она уходит переодеться и спускается в подвал потренироваться, и он идет следом.

— Все, я пас, — часа через полтора он выключает дорожку, подбирает полотенце. — Ты скоро?

— Да, ты иди, я следом, — Люджина, ровно дыша, продолжает грести.

Он уже почти спал, когда в ванной зашумела вода — она прошла через коридор, потом вышла в спальню, не зажигая свет, тихо прошла к постели и осторожно легла на бок, лицом к нему, стараясь не разбудить. Он слышал ее дыхание, чувствовал ее ладонь, замершую в нескольких микронах от его груди. Вот коснулась его лица, легко, как бабочка крылом, убрала руку.

— Люджина, что вы не спите? Проблемы на работе? Начальство достало?

— Нет, мне с начальником повезло, — возразила она уверенно.

— Тогда дома? Муж сволочь?

— Нет, мой муж — прекрасный человек. Лучший на свете.

— Тогда спим? Поздно уже.

— Спим, — согласилась она, по-прежнему не двигаясь.

Он придвинулся, притянул ее к себе, она повернулась в его руках, прижалась.

Он полежал, обнимая мягкое уютное женское тело, почти засыпая. Какая-то мысль маячила в подсознании, как свет от фонаря в ветреный вечер. Понял. Сегодня — десять лет как они вместе. Он не вспомнил. И ни разу за десять лет не говорил, что любит. Не сказал и сейчас.

— Ты — весь мой свет, Люджина. Весь мой воздух.

Она ничего не ответила, но он всей кожей чувствовал ее счастье.

10.

— Март, с Катей точно все в порядке? — даже по телефону Мартин слышал, как Марина сердито постукивает по столу зажигалкой. — Телефон или выключен, или она не отвечает. Я даже не знаю, где она, кроме того, что 'не беспокойтесь, Ваше Высочество, ваша подруга в совершенной безопасности', — язвительно воспроизвела она Тандаджи.

— Она и правда в безопасности, принцесса, — подтвердил он, улыбаясь.

— Ей что, запретили со мной разговаривать? — вопрос звучал почти утвердительно.

— Посмотри на это с другой стороны. Может быть, у девушки личная жизнь?

— У Кати?! — он услышал, как зажигалка шлепнулась на пол.

— У Кати, — ответил он с удовольствием. — Чему ты так удивляешься? Твоя подруга — красивая молодая женщина.

— Нууууу, — протянула на другом конце разговора Марина. — Она вроде бы... не собиралась влюбляться.

— Любовь — состояние плохо прогнозируемое, — уверил ее собеседник. — Вот так живешь, молодой свободный мужчина, а потом раааз — у тебя уже обязательства, дети и пижама.

— Это у тебя, что ли? — фыркнула принцесса.

— Пока не у меня, — скромно отказался Кот. — Но Алекс потерян для друзей. Мы нужны ему только для утилитарных целей. Например, вчера он позвонил мне только за тем что бы сказать: 'Март, забери девочек из детсада, у меня ученый совет затягивается'.

— Катя со Свидерским?! — изумилась Марина.

— Почему бы нет? Она привлекательна, он чертовски привлекателен.

— Постой. Так ты ее видел?! — Марина вернулась к началу их беседы. — Где она, как? А девочки?

— Выглядит спокойной. Девочки всем довольны, веселятся и хвастаются. Дядя Саша то, дядя Саша сё. Стул дяди Саши, кружка дяди Саши, пижама дяди Саши.

— Да что ты так привязался к этой пижаме? — развеселилась принцесса. — Или это у тебя метафора, призванная обозначить..., — тут Рудложка задумалась, что именно она имеет в виду, а озабоченный друг возразил:

— Пижама у него настоящая, в зеленую полоску, — и он продолжил милейше сплетничать. — Я прижал его как следует. Конечно же, он забыл запереть дверь в первую ночь, а девочки привыкли сбегать от няни к мамочке. Хорошо, самый ответственный момент уже миновал...

Марина представила все как наяву и захихикала. Мартин сдерживался сколько мог, потом захохотал.

Как хорошо, что друзья думают о нас, не правда ли?

9.

В Рудлог пришла календарная осень, а летняя погода осталась. В садах по-июльски пышно цвели цветы и сыто падали в зеленую траву тяжелые медовые яблоки. В большой игровой комнате королевского детсада, украшенной пестро и празднично, клоун в смешных ботинках и 'живой' шляпе, издававшей разные звуки и подпрыгивающей в такт песне, играл с детишками лет трех-четырех, и немногочисленными взрослыми, в 'каравай'. Хоровод водили вокруг смуглой черноволосой девочки с большими карими глазами, в безумно-розовом платье и с причудливо заплетенными косами. Вплетенные в косички крохотные колокольчики от каждого ее движения звенели до того нежно и мелодично, что все невольно смеялись, ну, или улыбались хотя бы. Хоровод вывел последние такты, все захлопали, девчушка с колокольчиками запрыгала и вдруг сорвалась и побежала к черноволосому мужчине, только что присоединившемуся к веселью.

— Папоцка, папоцка! — мужчина наклонился, попытался взять дочку на руки, но она вырвалась, схватила отца за руку, потянула за собой, приговаривая. — Фокус, показы фокус! И зайцика!

Воспитательницы профессионально быстро рассадили восторженно пищащих малышей на стульчики, взрослые отошли к стенке и все принялись смотреть фокусы. И на зайчика тоже. Особенно взрослые. Не каждый день видишь начальника службы безопасности страны, вытаскивающего из кармана хлопушки и прыгающего зайчиком. Сорвавший аплодисменты Майло с довольно ироничной улыбкой раскланялся во все стороны.

— Папоцка, ты самый луцсий! — вскарабкиваясь на отца как маленькая обезьянка, объявила девочка, целуя его в щеки. — Я тебя люблию, оцень!

— Спасибо, доченька, — серьезно поблагодарил Тандаджи дочку. — И я тебя, моя радость! Пойдем, поможем маме и домой.

Третий день рождения Сональи Тандаджи, как и любого другого ребенка, праздновали весь день. С утра малышку поздравили, на занятиях все рисовали ее портрет — в подарок, за обедом внесли огромный торт со свечками. После обеденного сна и прогулки началось представление, и теперь дети расходились по домам. Таби на прощанье дарила каждому красивую коробочку с тидусскими сладостями. Еще в коробочке была сложенная бутончиком записка — пожелание здоровья или счастья, или еще чего-то хорошего. У них на родине считалось, что чем больше пожеланий раздашь, чем больше вернут тебе духи. Тандаджи стоял рядом и кивал на прощанье веселым придворным, видимо, вспоминавшим в это время его артистические таланты.

Чуть раньше дернула за руку смотревшего на эту сцену отца другая девочка, светловолосая и голубоглазая, с двумя озорными хвостиками, тоже в нарядном платьице, только светлом, немножко грязном и порванном.

— Папотька, неплавда! Это ты самый лутьший! Самый-самый! — Стрелковский поднял дочку, не пытаясь ответить, потому что она продолжала. — А я залезла на стенку выше всех! Даже быстрее мальтишек! И напелегонки обогнала! Только туть-туть упала, воть. — Малышка показала папе зеленую коленку. — Но я не плакала! Потьти!

Игорь Иванович порадовался и посочувствовал, глядя, как Люждина в строгом и элегантном платье, с удивительно ей шедшей высокой прической разговаривает с воспитательницей и бароном Байдеком, пришедшем забрать принцессу. Наконец, компания распрощалась и Люджина подошла к ним.

— Ирина, ты зачем опять подралась? Ты же девочка! — укорила она дочку. — Она побила Ее Высочество, — мужу.

— Ты тоже, но тебя это никогда не останавливает, — одними губами заметил полковник, стараясь не улыбаться.

— Никакое Ихнее Высотсво я не била, — возразила тем временем светленькая девочка, обнимая отца за шею и изо всех сил прижимаясь.— Мы с Малтинкой подлались.

— Дочка, драться не хорошо, — подчиняясь укоризненному женину взгляду, сказал папа.

— Я хотела лошадку, а Малтинка не давала. Я сплосила, плавда, я сказала 'позалста', а она 'неть'!

— Все равно, не дерись больше, — забирая сопротивляющуюся дочку, велела Люджина. — Поздно будешь?

— Еще пару часов и проведу вечернюю планерку вместо Майло, — ответил Игорь Иванович, наклоняясь и целуя сначала одну свою девочку, потом другую. — Раз уж он сегодня зайчик!

Призрачная женщина, незримо смотревшая, как прощаются подружки Ирочка и Соня, как, проходя мимо, вредно показывает язык младшая Стрелковская мелкой Рудлог, как хмурится и показывает в ответ кулак маленькая синеглазая северянка, улыбалась. Взлетела невидимой чайкой и стряхнула с крыльев любовь и ласку на людей.

8.

Когда это началось? Когда спецслужбы всего мира перестали работать в режиме постоянного ожидания катастрофы и поставили статус 'апокалипсис'? Со дня свадьбы принцессы Полины? Нет, пожалуй, чуть позже.

Как, скажите, по-другому назвать нынешнее положение вещей? Полковник Стрелковский и полковник Тандаджи еще помнили размеренное течение службы, но подполковник Судоплатов со дня вступления в должность не знал, каково это — подготовка межгосударственных визитов по согласованному плану. Придворный маг Дмитрий Поляна был с ним полностью согласен. О какой государственной безопасности может идти речь при таком положении дел, если любой семейный обед и мало-мальски значимое семейное торжество превращается в международный саммит?

Царствующие дома шляются по гостям по телефонному звонку, как горожане! Наследники престолов Великих домов ходят к кузенам играть с ночевкой. Драконы летают над Иоаннесбургом как рейсовые листолеты. А тут еще напасть — юбилей Святослава Федоровича, который, разумеется, отмечать он будет на родине, несмотря на то, что постоянно больше в Рудлоге не живет.

После свадьбы младшей дочери отец не захотел расставаться с Каролиной, с которой они были друг к другу очень привязаны, да и связаны профессиональными делами, и переехал в Йеллоувинь. Но образ жизни этой страны и манеры младшего зятя довольно скоро заставили его уехать. Он гостил у всех дочерей, но дольше и охотней жил у Алины. Ее муж из всех зятьев был ему всех ближе. Казалось, что общего у архитектора и воина— мага? Да и возраст... Хотя, наверное, возраст и сказался. Да еще то, что оба были принцами-консортами у великих королев.

Матвей испытывал к тестю уважение и привязанность, как к отцу, которого рано лишился, а Святослав Федорович признавал его силу, которой ему самому не хватало, и был ему благодарен. За дочь. Матвей давал Алине то, что его жене приходилось искать у других.

Что касается других зятьев, то кроме Вей Ши, у него были такие же ровные отношения с Инландером. Остальные — Байдек, Бермонт и Нории, отношения с тестем поддерживали куда теплее.

Скоро деду предстояло обрести еще одного зятя и новый опыт. Мартинка, малышка Мартинка, восемнадцатилетняя красавица и умница, вскоре после его дня рождения выходила замуж на Маль-Серену. За сына царицы Иппоталии и покойного короля Гюнтера Блакори.

Пока же в Зеленом крыле Павел Судоплатов достал из ящика бутылку виски, налил себе и Поляне по стопке, отсалютовал портретам двух предшественников, украшавшим стену над его головой, и выпил не морщась. Привычка.

7.1. По мотивам и в продолжение миниатюры Анны.

Люджина уселась поудобнее, поправила живот и позвонила в серебряный колокольчик. Дамы за чайно-кофейным круглым столом дисциплинированно бросили щебетать и отставили чашки, приготовляясь слушать.

— Уважаемые дамы! Первым вопросом у нас сегодня прием в клуб новых членов. Да-да, я не оговорилась, — предваряя вопросы, уточнила госпожа Председатель. — Принц-консорт недавно получил чин полковника, и Ее величество Василина-Иоанна просит оказать ей честь и принять ее в клуб.

Дамы оживились.

— По вашим возгласам я понимаю, что никто не против, — продолжила Люджина. — Тем не менее, прошу голосовать.

— Единогласно, — подвела она итог, оглядывая поднятые вверх веера. — Второй вопрос так же касается членства в клубе, но здесь дело очень деликатное. Впрочем, я убеждена, что все мы обладаем должной широтой мышления и не страдаем предрассудками и условностями. — Госпожа Дробжек выдержала интригующую паузу. — Итак, выношу на рассмотрение заявление господина Аристида, мужа полковника Арамиди. Его жена занимает этот пост в секретной службе царицы Иппоталии и стоит ли говорить, что...

Шум заставил госпожу Дробжек прерваться и дать время утихнуть эмоциям. Однако через некоторое время дамы были в состоянии здраво и разумно проголосовать.

— Благодарю вас за понимание, — удовлетворенно заключила Люджина. — Прошу нашего Ответственного секретаря пригласить на следующее заседание вновь принятых.

Матушка полковника Тандаджи величественно кивнула от своего стола.

7. Анна Пугач. "Клуб взаимопомощи полковничьих жен"

Объявление.

Ваш муж полковник?

Вы не видите его дни и ночи напролет?

Ваши дети спрашивают, глядя на своего отца: "Кто этот дядя?"

Вы серьезно задумываетесь об анонимной кляузе на мужа его начальству?

Мир в семье на грани?

Тогда вам сюда!

Приглашаем вас на первую встречу в Клуб взаимопомощи полковничьих жен уже в эту среду.

подпись — психолог, капитан Люджина Дробжек

Среда.

— Добро пожаловать, Тарья! Рада вас видеть, Таби!.. А вот и гостьи из Инляндии и Блакории пожаловали. Располагайтесь и чувствуйте себя как дома. Мой дом — ваш дом. Нет-нет, мы никого не побеспокоим. Мой муж приедет только к ужину... завтрашнего дня.

6.

Матвей с Поляной после многочисленных неудачных попыток наконец-то стабилизировали Зеркало, и Матвей, нагруженный, как дракон, прошел навестить сестру. Родители ее сами извелись, и родню извели.

Света выбежала ему навстречу, с писком кинулась на шею, расцеловала.

— Ну, Светик, ты как тут? — пробасил Матвей, с любопытством оглядываясь, и вдруг застыл, не слыша, что там Света отвечает.

На ступеньках дворца двое чистили котлы и сковородки. Один, высокий тонкий йоллоувинец, был ему незнаком, но второй!

Света перехватила его взгляд, сказала жалостливо:

— Ученики. Провинились вот...

Профессор Тротт со всей любовью к чистоте наводил глянец на пригорелый противень.

5.

— Это ж надо так уродить, — Анежка Витановна тискала толстенькую голенькую внучку. — Ниче от тебя нет, чисто папенька. От тебя если только попа богатая.

Бабуля звонко чмокнула эту самую попу. Внучка недовольно закряхтела.

— Дай ее мне, мам, она уже есть хочет, — протянула Люджина руки. — Вы тут сидите, я в спальню уйду кормить, — велела матери и Стрелковскому.

— Что это ты выдумала, при своем мужике кормить стесняться, — разворчалась теща.

Люджина вспомнила что-то, взглянула на Игоря Ивановича, и начала краснеть неровными пятнами. У того на скулах проступил румянец.

— Вон оно как... — прониклась старшая Дробжек.

4.

В первый день каникул было морозно и ветрено. Не смотря на это, соскучившаяся по Матвею Алинка (в сессию они почти не виделись) уговорила его задержаться в городе до завтра и утащила гулять. Они бродили по улицам, и он все спрашивал: 'Не замерзла?' и косился на покрасневший нос и грел в своей лапище то одну, то другую ее ладошку, пока Алинка не чихнула. Матвей решительно открыл окно и они вернулись в ее комнату. Он мялся в нерешительности — уйти сразу или посидеть с ней еще полчаса, а она снимала перчатки и шапку, разматывала шарф, расстегивала и аккуратно вешала куртку, и что-то рассказывала. Что б он не ушел.

— Ты как? Не замерзла? — спросил ее в сотый раз Матвей, все-таки скинувший куртку и усаженный Алиной на диван. — А то будешь болеть все каникулы.

— Согреюсь, — держась за ее руку, ответила та. Ее почему-то начало знобить, трясти крупной дрожью, и он, помедлив, все-таки решился — обнял ее, и она благодарно прижалась к нему, как к печке. Они немножко посидели так, молча, она все дрожала и...

— Малявочка? — тревожно забасил Матвей. — Ты что это?!

— Мне холодно. Я голодна, — глухим не своим голосом ответила Алина. Зеленые глаза светились в сумраке, как у кошки, она повернулась к нему всем телом, он поднял руки, защищаясь, закричал. — Малявочка, нет! Не надо!

— Я хочу! Мне надо! — чужим властным голосом говорила пятая Рудлог, впиваясь в него.

Потом был большой шум, срочно вызвали королеву, суровый Мариан смотрел на плачущую Алинку, все повторявшую: 'Я виновата! Я виновата!' и Василина увела ее к себе, запихнула под душ, а потом поила горячим чаем. Алинка, по уши закутанная, рыдала и рассказывала, что ничего не помнит, ничегошеньки, и спрашивала — что же теперь будет, Вася? Василина едва сдерживала гнев и окна уже покрывались инеем не снаружи, а внутри. В дверь постучали и в комнату вошел Святослав Федорович.

— Не думал, что мне придется вести этот разговор со своей дочерью. Но это необходимо, — начал он тяжело. — Нет, Василина, останься. Ты тоже должна узнать... это. Про Ирину...

В тот же вечер, позднее.

Покои третьей Рудлог.

— Вася, почему Алинке можно, а мне нельзя?! — кричала Марина, швыряясь подушками. Бедный Бобби при первых признаках грозы забился под кровать и тихонько там подвывал. — Это неправильно! Мне ты запретила, а ей?!

Общежитие. Комната Поляны и Ситникова.

— Дмитро, у тебя когда-нибудь было, что бы девчонка тебя бросила на диван и от... отымела как хотела и сколько хотела?

— Неееее, не было, — протянул друг, заинтересованно глядя на мечтательно улыбающегося Матвея.

— А у меня было...

3.

Последний день зимы владыка Нории провел на берегу, там, где он был с Ней. Волны ластились к нему, как тер-сели, он зашел в воду и долго плавал, позволяя воде утешать и баюкать грызущую боль. Накануне он облетел Пески, долго говорил с хмурым Четери, заглянул к Энтери, разделил с ним поздний ужин. Таисия, посидев недолго, попрощалась и ушла в спальню, смешно шлепая босыми ногами, а они сидели — разговаривали, молчали. Это утро он встретил здесь, а наступающее собрался встретить далеко, далеко отсюда. Он вышел, отряхнулся, посмотрел на тонкую алую полоску на горизонте, обернулся и взлетел.

Приземлился на том месте, где Она стояла, когда остановила песчаников, усмехнулся, глядя на стеклянную гладь и уселся, глядя на едва видневшиеся в дали Милокардеры.

Потом лег, вольно раскинувшись, смотрел в светлое небо, которое снилось там, в горе и чувствовал, как изливается из него сила, ломает стекло и сметает пески живая зелень.

Ангелина, как обычно, прошла порталом в свой рабочий кабинет в Теранови, как всегда, спокойная и деловитая. Отказалась от предложенного секретарем кофе, открыла папку со свежей почтой. Обычное рабочее утро.

За спиной порывом ветра распахнуло окно. Принцесса нахмурилась — окно она вчера сама запирала, поднялась. Ветер пах морем, розами, и...

— Люблю, — шептал ветер. — Прощай... Я прощаю...

Она замерла, окаменела, не дыша. По полу, по стенам, мебели, вымораживая, потек, потрескивая, узорчатый лед.

На зеленом роскошном лугу лежал, вытянувшись, изможденный высохший старик. Белые волосы, перламутровая прозрачная кожа. Дождь осыпался плачущей женщиной, ветер взревел в тоске и ярости.

— Последний раз, отец... — беззвучно шепнул Нории, оборачиваясь. Вихрь подхватил седого дракона с серым сухим гребнем, поникшими бессильными крыльями, поднял, унося...

Зловещая Гора шевельнулась, загрохотала, неохотно выпуская добычу.

2.

Последнее, что она помнила — яркое солнце и абсолютное счастье. Потом солнце выключили, а она все падала и падала куда-то. Не было ни прошлого, ни будущего, даже пространства не было. Какие-то голоса звали кого-то, но она не понимала ни звука. Ей казалось, что она расточается в это никуда.

Детский голос позвал совсем рядом, очень настойчиво

— Полина! Полина!

Полина подумала: 'Я же могу видеть, наверное' и посмотрела. Ее держала за руку маленькая и очень сердитая девочка. Девочка совершенно точно ей кого-то напоминала. И носик с гобинкой. Она вспомнила, как мама говорила, глядя на четвертую малышку Рудлог: 'У всех младенцев носики, как у крольчат, а нее, поди ж ты, уже профиль!'

— Ты — это я? — на всякий случай спросила Полина у малышки.

— Ты — Полина! А я — Ирина! — сердито сказала девочка. — Я тебя зову, зову! Мне уже родиться пора, мама там мучается, и папа с ума сходит, а ты меня все не слышишь и не слышишь! Идем! Идем уже!

— У вас чудесная дочка, господин полковник! — задушевно сказал старый доктор Стрелковскому. — А орет-то как! Душевно!

Далеко на севере, в Бермонте, усталый Демьян, не спавший уже 36 часов — ночь накануне, сам Михайлов день и следующую ночь — и все это время звавший жену, на мгновение закрыл глаза, гоня отчаяние. Неясный звук и движение заставили его поднять голову. На вытоптанной медвежьими лапами полянке у озера лежала девушка.

1.

Далеко за полночь, а скорее, ближе к утру, Стрелковский убрал документы в сейф, погасил лампу и повернул ключ в замке на два оборота. В коридоре тускло светила дежурная лампочка и Тандаджи закрывал кабинет. У выхода на лестницу полковники встретились. На вопросительно-насмешливый взгляд начальства Игорь Иванович невозмутимо ответствовал

— Три дня дома не был, а Люджина последнее время стала несколько нервозна. Грозится взорвать управление. Как ты понимаешь, у нее больше шансов.