Херакала

Никитич длинных разговоров вообще не жалует, да я всё равно не понял бы половину того, что он говорит словами. Зато он может "укласть у голову розуменья". Когда я только начинал служить, Никитич таким способом укладывал мне в голову длиннейшие списки покупок и всяких мелких дел. Зато когда он озаботился моим материальным благосостоянием, то колдун несколько раз оставлял у меня в голове неплохие идеи. Например, программку-органайзер для айфона, с которой мне до сих пор капает денежка, я написал после визита к Никитичу — за четыре часа транса. Были и другие случаи. В общем, если Никитич сказал, что я что-то "ведаю" — значит, так оно и есть. Нужно только зацепить краешек знания, и оно само развернётся.

Но на этот раз именно этот самый краешек почему-то не цеплялся. Я напряжённо думал о лопате. В голове ничего не отзывалось. Я пытался представить себе, как я копаю — тоже ничего. С тоски я стал вспоминать ту самую музыку, с барабаном и флейтой — но вместо этого в голову упорно лезла какая-то мелодия Свиридова. Я расстроился и чуть было не пропустил поворот на нормальную дорогу.

Домой я вернулся засветло, и успел ещё заехать в "Седьмой континент", где купил охлаждённую говядину, бельгийское пиво, средство от комаров (его зачем-то затребовал Никитич — явно не для себя, на его участке комаров не бывает) и зубную нить. В последний момент, уже у кассы, я зачем-то цапнул томик фэнтези, что-то про "тёмных эльфов". Совершенно не моя литература, но, может, Луська возьмёт.

Дома я помылся и занялся готовкой. Сначала сделал себе яичницу и сожрал её, запивая холодным пивом. Потом совсем было решил заняться говядиной, но после яичницы это было бы уже как бы и незачем. Помылся — без удовольствия, просто чтобы чем-то заняться. Работать не тянуло совершенно, то есть вообще. Все прочие занятия, которыми я обычно пытаюсь заполнить вечер после визита к Никитичу, тоже не задавались.

В общем, все симптомы были налицо, и я снова позвонил Лусе.

*

— Ну и дальше чего? Кто сделал ту лопату? — Луська Атлипецкая забилась в кресло, подобрав тощие ноги. На коленке багровела здоровенная ссадина — похоже, она опять гоняла на скутере.

— Дальше-дальше, — вздохнул я, пытась хоть как-то устроиться на заваленной книгами кушетке. Гора замусоленных словарей, переложенная кипами расползающихся корректур, опасно дрогнула и попыталась было стечь на пол, но я вовремя вскочил и предотвратил падение.

— Ты не сиди там, — скомандовала Луська. — Иди пока сюда. Пойду кофе тебе сварю с коркой апельсинной.

Я смущённо поблагодарил и послушался, потому что спорить бесполезно: если уж Луся что-то собралась сделать, она это обязательно делает. Она это объясняет литвинским норовом, хотя мне это больше напоминает некрасовские стихи про русского мужика, которому уж если втемяшиться в башку какая блажь — колом её оттудова не выбьешь. Луське вот тоже втемяшлось в голову несколько дурацких идей. Например, та, что я — не её мужчина. Все попытки её переубедить успеха не имели, хотя и отношений не испортили. Будем надеяться, что и не испортят, потому что попытки будут.

Если честно, я сам не понимаю, что в ней нашёл. По всем раскладам она совсем не моя женщина и уж точно не мой эротический идеал. Пятьдесят четыре килограмма костей, кое-как обтянутых смугловатой кожей, плоскость на месте сисек и полное отсутствие задницы, жиденькие серые волосёнки, серые глаза, тонкие губы — бррр. К тому же она вообще не очень любит мужчин, это мне рассказал пьяный Стэц перед отъездом в Воронеж. Мне хотелось его убить. Вместо этого я подливал ему водки. До сих пор помню, и до сих пор тошно.

Чтобы отвлечься от воспоминаний, я стал рассматривать луськину комнату. Как всегда, в ней царил хаос. На подоконнике — сломанная кофеварка Nespresso, две грязные чашки, сливочник, принтер и зачем-то рулон туалетной бумаги. Со шкафа свешивалась какая-то недошитая Луськой эльфийская тряпка — что-то вроде мантии, перешитой из занавески. Под шкаф был задвинут маленький музыкальный центр и несколько книжек. На пыльном телевизоре стояли три разноцветные чайные чашки с белыми нитяными хвостиками от пакетиков — я был готов поспорить на что угодно, что одна была сегодняшней, вторая вчерашней, а третья позавчерашней. Книжная полка, которую когда-то присобачил к стене Стэц, была уставлена сверху стаканчиками для карандашей и фломастеров, стопками сиди-дисков и бетакамовской кассетой с наклейкой "Стары Ольса 2009".

А на полу, прямо передо мной, лежал обложкой кверху англо-норвежский словарь. Я его поднял, убедился, что он открыт на слове "butch", это мне показалось глупым и несправедливым.

Из кухни донёсся ультразвуковой вопль Луськи. Я вскочил, и тут появилась она сама, с виноватой мордочкой и дымящейся джезвой в руках.

— Я на зажигалку наступила, — сообщила она, страдальчески морщась. — И твой кофе пролился немножко.

— Какую зажигалку? — не понял я.

— Зелёную, — кротко, снисходя к моей недогадливости, сообщила Луська.

Я включил голову. Луська курила, а зажигалки разбрасывала по всей квартире. На кухне х было особенно много. Видимо, они там ещё не кончились. В общем, понятно.

От кофе осталась одна бурда и немножко жидкости. Я поставил чашку на широкий кожаный подлокотник — отстаиваться. Луська тем временем вспорхнула на кушетку, умудрившись вписаться среди бумажных развалин.

Я попал в затруднительное положение. Если я признаюсь, что Никитич мне так ничего толком и не объяснил, Луське станет скучно. И она меня прогонит, как всегда, когда ей со мной скучно или я начинаю приставать. Значит, мне нужно что-то срочно придумать. Беда в том, что ничего особенно интересного в голове не появлялось. Но и тянуть было нельзя.

— Это очень древняя вещь, — начал я импровизировать. — Древнее Египта, древнее Микен. Её создали... — тут я всё-таки немножко задумался, — в Атлантиде. То есть в том месте, которое сейчас называют Атлантидой. Там существовала высокоразвитая цивилизация, у них были такие технологии, которые нам не снились...

— Ниц, — решительно заявила Луська, вытягивая ноги. — Глупо.

— Почему? — не понял я.

— Потому что при технологиях зачем лопатой землю копать? Атланты землю лопатой копали?

— Атланты? — искренне удивился я. — Почему атланты? Люди копали, кто же ещё...

Вот тут-то до меня, наконец, дошло, что я говорю и почему. Я почувствовал кончик нити на языке. Нужно было только не останавливаться, чтобы размотать весь клубочек.

— Труд сделал из обезьяны человека, — зачастил я. — Это вообще-то правда, только наоборот — люди были созданы из обезьян для того, чтобы они трудились. Мы были выведены атлантами, и они нас использовали в качестве рабов. Причём рабов, даже не ощущающих своего рабства. Обычные рабы могут восстать, возмутиться. Могут саботировать работу — ну, как римские рабы ломали плуги... Наконец, рабы просто плохо трудятся, потому что нет стимула. Но люди работали на атлантов по своему собственному желанию, с полной самоотдачей. Потому что им давали инструменты вроде этой лопаты. Инструменты, которые приносят радость. Чем больше ты работаешь, тем больше радости. Если бы я той лопатой помахал денька три, то меня уже ничего не интересовало бы — только копать. И чтобы не отняли лопату. Понимаешь?

Луська посмотрела на меня с интересом.

— Это как курить? — спросила она. — Никто не заставляет, самой хочется?

— Как наркотики, как алкоголь, только сильнее, — продолжал я, опасаясь упустить нить, — и в чём-то здоровее. Потому что работа кащейским инструментом даёт не только физическое удовольствие, но и моральное, ты кажешься себе сильным, смелым, красивым... Даже не так — ты таким и становишься, пока работаешь...

— Как ты сказал? — заинтересовалась Луся. — Какими инструментом?

Я осёкся. Нитка под языком вильнула и я снова поймал кончик.

— Кащейским. Последних рабов атлантов на Руси называли кощеями.

— Я знаю русские сказки, — Луся осторожно улыбнулась, показав ровненькие беличьи зубки, — но не понимаю. Кощей — это такой злой старик, очень... сухоребрый, да?

— Вот уж что неудивительно. Ты на меня посмотри, — буркнул я. — Я килограммов десять потерял после такой работы. Теперь буду отъедаться.

— Не надо много есть, тебе идёт, — серьёзно сказала Луся, и я тут же решил, что сяду на диету. — Но ведь кощей из сказки ничего не копал?

— Нет, не копал, — сказал я с уверенностью. — Он обычно над златом чах. Функции — охранник и кладовщик в одном лице. Должен был помнить всё, что есть на складе, кому что выдано, ну и так далее. И, конечно, защищать сокровищницу. Самовольно покинуть охраняемое место не мог — его держала штука вроде той лопаты. Только она выглядела как игла.

— Игла в яйце? — вспомнила Луся.

— Да. Кащея можно было освободить, только сломав иглу. Которую он охранял как самую большую драгоценность... Несколько таких иголочек где-то достал Чингисхан, — вытащился из меня кусочек знания. — И ещё мечи-кладенцы. Страшная штука — оружие, которое само заставляет тебя сражаться, ну и слушаться приказов старшего. Такого воина можно убить, но победить невозможно. Даже в плен взять нельзя — без меча он живёт недолго. Представь себе измождённого воина на коне, с огромным мечом, в короне...

— Как кольценосцы у Толкиена? — сообразила моя ненаглядная.

Вот тут меня продрал озноб. Потому что я вспомнил, что такое корона.

— Понимаешь... — я стал подыскивать слова попонятнее. — Атланты создали рабов, которые работали. Сначала — на самых простых работах: копали землю, выращивали пшеницу или что там у них было вместо пшеницы, трудились на заводах. Потом они стали передавать рабам простейшие управленческие функции. Появились рабы-надсмотрщики, рабы-охранники, как те же кощеи. Но они на этом не остановились. Они отдали рабам ещё и интеллектуальную деятельность. Например, литературу и науку. Разумеется, приняв меры к тому, чтобы рабы думали так, как угодно атлантам, и писали то, что интересно читать атлантам. Для этого использовались кольца. Надевались на палец. Орудие интеллектуалов и управленцев. Пока кольцо на руке, хочется писать. Думать и писать. Знаешь, почему древние мудрецы исписывали горы пергаментов, да такие, которые нам с компьютерами и не снились? Потому что у них были кольца.

— Ты так скажешь, что у Профессора тоже было кольцо, — Луська наклонила головку и принялась мотать волосы на палец.

— Не знаю, — честно ответил я. — Может, было. Работал он всю жизнь как проклятый. Кстати, ты никогда не задумывалась, откуда это выражение — "работать как проклятый"?

— Ой, — сказала Луся, сморщила носик и чихнула.

— Будь здорова, — сказал я на автомате: Никитич в меня вбил-таки деревенскую вежливость.

— Спасибо? — Луська слегка удивилась.

— А потом, — продолжал я, — они создали совсем особые предметы. Которые давали способность управлять. Нет, не так — править. Принимать решения, в том числе касающиеся атлантов. Разумеется, сугубо в их интересах. Эти вещи дают человеку особую способность — угадывать желания атлантов и желать их исполнения. Угадывать, именно угадывать — потому что тому моменту атланты решили, что даже выражать свои желания — это тоже работа. Всё должно делаться само... Понимаешь — само!

— А как они выглядят, эти вещи? — заинтересовалась Луська.

— Ты исторические фильмы смотрела? Помнишь, что на головах всяких там царей-королей? Такие золотые на вид штуки с зубцами.

— Короны? — Луська почесала нижнюю губу.

— Короны, венцы, ну в общем они самые, — вдохновенно вещал я. — Чем короновали. Ну, само собой, при коронации использовалась имитация настоящего венца. Это слишком ценная вещь, чтобы её показывать. Венцы надевают только в определённые моменты.

— Надевают? — не поняла Луська. — Ты же говоришь, всё это было очень давно?

-Видишь ли, — мне было всё понятно, но я не знал, как это выразить. — Атлантов давно нет. Они вымерли, как динозавры. А их вещи остались. В том числе и короны. Которые дают вкус к власти, желание править, способность управлять... и угадывать желания атлантов. Которых нет, но если бы они были — у них были бы именно такие желания.

— Какие такие? — не поняла Луська?

— Наш мир устроен так, как хотелось бы атлантам, — сказал я. — Отсюда и все наши проблемы. Например, войны.

— А что войны? — не поняла ненаглядная.

— Атланты не воевали между собой, — вздохнул я, — и люди тоже не стали бы этого делать. Но атланты любили смотреть на побоища. Выводили армии своих рабов, заставляли их биться друг с другом, наслаждались зрелищем, делали ставки и всё такое. Потом эту обязанность — регулярно воевать, по возможности красочно и с непредсказуемым результатом — возложили на человеческих правителей. С тех пор оно так и продолжается... Или, скажем, денежная система. Ты никогда не задумывалась, почему люди со всех континентов так ценят один-единственный металл — золото? Который вообще-то людям на фиг не нужен по причине его крайней бесполезности? А вот атланты золото очень ценили именно как сырьё для некоторых технологических процессов, о которых мы и представления не имеем. И они обязали носителей корон накапливать золото... Ну и так далее. Посмотри вокруг — тебе не кажется, что мир устроен глупо и неправильно? А почему?

— Потому что дураки, — сердито сказала Луська.

— Потому что он устроен не для нас, — сказал я с уверенностью, которой от себя не ждал. — А для мёртвых атлантов. И сделать с этим ничего нельзя — корона даёт такие способности к управлению, которые у обычного человека отсутствуют. И одновременно заставляет управлять в интересах мёртвых атлантов... Включи телевизор.

— Ты заболел? — с тревогой посмотрела на меня ненаглядная. Она отлично знала, что со своим телевизором я расправился ещё в позапрошлом году и с тех пор заводиться ему у себя в доме не позволял. Более того, я неоднократно пытался отучить от этого вредного предмета всех своих знакомых, и в первую очередь — Луську.

— Включи, — повторил я.

Луська пожала плечами, вспорхнула с места, потом легла на пол и засунула руку под кушетку. Я не стал вмешиваться: хозяйка лучше знает, где у неё что лежит. Просто сидел и любовался её заголившейся спиной, пока она не достала из-под кушетки пульт и не бросила его мне.

Я поймал, потыкал в клавиши. Телевизор с треском ожил. Барак Обама, сверкая улыбкой, усердно жал руку какому-то сухопарому старику, судя по выражению лица — мучимому запорами. Где-то поблизости мелькнула холуйская рожа российского представителя.

— Вот, — сказал я. — Вот они.

— Кто? — не поняла Луська.

— Кащеи, — объяснил я. — Самые обычные кащеи. Только они теперь называются "главы государств". У этого парня, — показал я на Обаму, — в потайном месте хранится корона... серьёзная корона, когда-то её носил ответственный за транспорт и связь Атлантиды. Поэтому Америка — великая страна. А вот у этого, — ткнул я пальцем в сухопарого, которого в эту секунду видел насквозь, со всеми потрохами, — венец слабенький, его носил какой-то мелкий функционер, отвечавший, кажется, за состояние береговой полосы и морские купания... Поэтому его страна — не Америка, и никогда Америкой не будет, а будет пробавляться туризмом. Китайцы в пятидесятые годы где-то украли очень корону ответственного за промышленные районы. А мы...