Время выбора

Как и волхв, я знаю теперь, для чего именно мне, князю Владимиру, дадены мысли, опыт и знания человека из далекого будущего. Сейчас для земель, бывших ранее великим Римом, настало время перемен, а для Руси время выбора. Византия, сумевшая многое сохранить от величия Рима, ныне закостенела в своем высокомерии, и почти проела, доставшееся ей наследство. Сегодня Византия еще сильна, но через двести лет будет повержена в прах франками, и затем на ее землях восторжествует ислам. Империя Оттона, напротив, будет расти, и приобретать могущество. И тем и другим Русь представляется сейчас сладким куском, который нужно ухватит первым. Но если ныне убрать с дороги у Руси, все ей мешающее, то будет Русь третьей силой, со стороны, наблюдающей за их сварами, и своим путем идущей, к вящей своей славе.

Владимир налил себе еще взвару, и поглядел на Добрыню. — Хотел бы ты дядька такой судьбы для Руси?

— А кто бы из русских такого не хотел! — Добрыня повертел в руках чашу, обернулся к волхву, и вновь посмотрел на князя, — Хочу я попросить тебя, Владимир, хотя и отговаривал меня вчера Елец. Расскажи, что будет через тысячу лет? Какая жизнь будет, каковы будут человеки, какие города и страны? Какова будет Русь? Понимаю, что не ко времени, но расскажи хоть малость.

— Разве, что малость. О многом я и вспоминать не хочу. Многое вам описать не смогу, потому что слов таких, что бы описать это, нет. Не придумали еще. Люди, так будут называть всех, и князей и холопов, останутся такими же. С добротой и злостью, с радостями и надеждами, со всеми добродетелями и пороками. Страны будут разные, как и сейчас, и богатые и бедные. Города будут такие, что в один, не самый большой, можно будет всех, ныне живущих на Руси, поместить. Будут люди опускаться на дно морское, и летать выше облаков, но счастья от этого на земле больше не станет. Судьба у Руси будет трудной. Скажу одно, в юности я пережил войну, в которой Русь потеряла людей больше, чем сейчас есть во всех франкских империях и королевствах вместе взятых. И пока хватит об этом. Пройдет время, мне будет легче обо все вспоминать, тогда поболее расскажу.

— Хватит, так хватит, а все же интересно, как это можно человеку выше облаков летать.

— Ты детского змея воздушного видел?

— Ну да.

— Вот люди и сделают такого змея, но огромного, на нем и полетят. Перебил ты мне мысль своим вопросом, и змеем этим! Хотя нет, пожалуй, про змея, это я сам. Ну и пес с ним, со змеем. Я что хотел сказать! Нет сейчас единой Руси, вот главная беда. Есть киевляне, новгородцы, древляне, и еще много кого. Язык у нас один, вера одна, обычай один, а сидим по своим норам, и смотрим друг на друга, как враги. Объединять нужно Русь, что бы быть ей кулаком, а не растопыренными пальцами. Но не мечом, как это хочет делать Ярополк. Так не Русь единая получится, а княжества, объединенные под его рукой. Что сделал Ярополк, взяв на копье Овруч? Примучил древлян, и взял с них дань. И далее дань с них брать будет. И с Новгорода будет брать. А когда Полоцк возьмет, то и с него тоже. Не быть такой Руси, единой. Должен быть на Руси один князь, но должен быть и один закон, что для Киева, что для Новгорода, что для самой малой веси.

— Погоди— погоди. — перебил его волхв, — Мы сейчас Вече собираем, на Ярополка идти, что бы был в Новгороде свой князь, а ты тоже, что и Ярополк говоришь: " Быть на Руси одному князю". Что ты потом Новгородцам скажешь? Что обманул их, за ради Киевского стола для себя?

— Не спеши, Елец, дай досказать. Будет свой князь в Новгороде, и в других княжествах будут свои князья, но должен быть над ними один Государь. Следить, что бы законы общие соблюдались, что бы князья в мире жили. Войско еще иметь, что бы от супостатов Русь оберегать, с иными державами договоры заключать. Казна у него должна быть на все это. Или, если в каком княжестве неурожай, помощь тому княжеству оказать. Будет он как обруч, который клепки в единую бочку соединяет.

Другим же обручем будет вера в одного для всех для всех Бога. Без этого тоже не быть Руси, единой. А то сейчас вера одна, а Боги у всех разные. У кого Перун, у кого Даждьбог, у кого Рожаница, а иные и Чернобогу с Мораной тайком требища устраивают. Один Бог на небе, один должен быть и на земле. А вот служители у Него разные. И Бог у них получается разный. Думаю, что ни от хазар, ни от арабов брать нам веру нельзя. Не подходят их верования к нашим обычаям. Брать нам предстоит веру христианскую.

Но не так, как алчут того в Византии или Риме. Им надобно, что бы была на Руси митрополия под сенью Патриаршего или Папского престола. И митрополитов своих будут ставить, и священников своих присылать, как сейчас в Киеве на Горе. И будут чужаки учить нас жить, свое насаждая, а наше выпалывая. А через пятьсот лет окажется, что до них мы ничего не знали и не умели, а сидели по лесам, и как медведи лапу сосали. И надо нам их догонять потому, что наше-то они выпололи все, а вот своего посадили мало. И будем еще пятьсот лет в догонялки играть. А догоняющий, игру эту всегда проигрывает. Так что, христианство принимать мы будем, но так, как нам это надобно. Что скажешь волхв?

— Сомнительно, что такое нам удастся сделать. Либо вовсе откажутся наше крещение признавать, либо силой свое навяжут.

— Насчет того как сделать, что бы не отказались, а наоборот по-нашему все устроили, есть у меня задумка. Но трудов от тебя потребуется много. А силой, навряд ли. Нет сейчас, у Византии сил нас воевать. Кабы не предательство, и мой отец с василевса откуп бы взял великий. Да и Оттон еще долго в своей империи будет порядок наводить. Сила нам потребуется, что бы с печенегами управится. Что бы они, самое малое лет на тридцать, забыли на Русь ходить. И это будет твоя забота, Добрыня. Возьмешься быть главным воеводой? И сейчас и после. И долго тебе отдыха не будет.

— А, и возьмусь. А отдохнуть я в Светлом Ирии успею. И раз уж мы начинаем такое великое дело, дозволю я тебе, как мужу взрослому, вместе с нами, в чашу малую толику вина налить. И осушим мы чаши сии, ради исполнения нашей мечты о Руси Великой. А после того, дозволь нам по своим делам идти. Что там Вече решит это само собой, а дружину я уже сейчас готовить буду. Всяко, делу не помешает.

— Ну и быть по сему. Попрошу вас только, напоследок, разузнать побольше о братьях-кузнецах, что у меня сегодня были. Старший у них — Горыня. Мастера они знатные, и разговор у нас с ними был хороший. Но дело я думаю им великое поручить, и потому знать мне о них нужно будет все. Особенно о младшем. Очень он меня заинтересовал.

Глава 2

Вчера, придя домой после совета у князя, боярин Ставр вгорячах обругал жену, попавшую под руку с предложением обеда, и велел подать себе вина и закуски в рабочую камору. Раздражение боярина было легко объяснимо. Накануне вечером, ему донесли, что Владимир с Добрыней за обедом твердо решили уходить к варягам. Секрета они из этого не делали, говорили о сем при холопах, и боярин, направляясь на Совет был уверен, что князь собирает их, что бы об этом объявить. Неожиданное заявление князя разрушало все ближайшие планы боярина. И очень смущало то, как резко Владимир и Добрыня изменили свой решение. Получалось, что они проведали о чем-то, чего он, Ставр, не знает. А к такому он не привык, и всегда был уверен, что никакие важные новости мимо него не проходят.

Еще при Святославе Ставр получил в кормление свободные Новгородские и княжеские земли, после чего он несколько раз, с согласия князя, и с его помощью, нанимал варягов, и совершал набеги на Югру. Приводил пленников— смердов, селил их на полученные земли, и собирал с них дани. Собирал он дани и с окрестных свободных смердов. Дани эти, как и полюдье, шли в казну, но многое оставалось и в руках боярина. Добрыня несколько раз пытался отстранить его от этих дел, но всякий раз осуществить задуманное не удавалось. Ставр был осторожен, и доказать сокрытие части дани и полюдья не получалось. Насколько богат Ставр не знал никто, кроме него самого, но Добрыня полагал, что человека богаче него, в Новгороде нет. Так же думал и доверенный купец Ставра, киевлянин Бразд.

Почти двадцать лет назад молодой купец познакомился с новгородским боярином, и стой поры, их крепко связали общие дела. Бразд торговал товарами боярина в Киеве, имел дело с ромейскими купцами, сам ходил не раз с ними в Византию. А товар у Ставра был отменный. Наилучшая мягкая рухлядь, которая со свистом разлеталась между богатыми киевлянами, ромейскими купцами, и печенежскими князьками. Вел купец и свою торговлю. В Новгород возил товары из Киева, и наоборот. Но большую часть прибыли он имел от дел со Ставром. Ставр здесь не скупился, купец имел четвертую долю от выручки, но и расходы, причем не малые, тоже были на нем. Особенно дорого, стоила охрана, но уж тут не скупился Бразд. Ранее, всякий раз, когда он отъезжал из Новгорода, у боярина оставались расписки на товар, и, случись чего, боярин не простил бы купцу ни шкурки. А, появись такая возможность, не стесняясь обратил бы того и в закупы. Потом, Бразд уже смог оплачивал товар на месте целиком, правда и расходы не уменьшил, охраняя теперь свое. Но прибыль многократно оправдывала все расходы.

Бразд уже месяц, как, по первопутку, привел свой обоз из Киева, в расчете, привычно, за неделю расторговаться, забрать у Ставра, товар, и отправиться назад. Но весть о том, что Ярополк взял Овруч, а Владимир отправил своего человека в Упсалу, задержала его в Новгороде. Очевидно, Владимир задумал уйти из Новгорода к варягам, и посланный, будет договариваться о том с конунгом Олафом. Дождавшись ухода Владимира, и прихода в Новгород посадника от Ярополка, Ставр собирался отправить в Киев с Браздом все лучшие шкурки , собранные за зиму, и хранившиеся пока у него. С посадником, за хороший поклон, все брался уладить купец. Это обещало принести прибылей, чуть не впятеро против обычного. Сейчас же все шло прахом, и Бразду нужно было срочно увозить уже подготовленное. Ставр был уверен, что после того как Вече приговорит поход, Добрыня не выпустит из Новгорода ни одной ладьи, ни одного обоза.

Теперь боярин и купец, сидели в боярской каморе, и решали, что нужно срочно сделать, что бы обоз Бразда, край через три дня ушел в Киев. На столе у боярина лежал свиток, куда тот заносил, что сделано, и что еще сделать нужно.

— Сегодня же вечером загоняй ко мне на подворье возы на погрузку, — перечислял Ставр, — за два дня мои люди еще раз проверят отобранное, погрузят, и зашпилят возы. Пришли своего человека, что бы при сем присутствовал. Остальное я после твоего ухода сдам в казну. Пусть, Добрыня этим подавится! — не сдержался боярин, — А сразу, как уйдешь от меня, начинай набирать охранников. Тут одним днем не обойдешься.

— Этой заботы нет. Я как чуял, не распускал охрану, что со мной из Киева пришла. Больше месяца уже плачу им не за что. И плачу немало.

— Нашел время расходами считаться. Вычти половину из моей доли. Да, и насчет денег. Я у тебя в этот раз возьму расписку. Неведомо как оно все сложится, пускай мое серебро у тебя в Киеве пока полежит. И еще в ту расписку запишем кошель с серебром, что я тебе дам. Неспокойно мне как-то.

— Можно и так, охрана надежная, серебро везти не страшно.

— Пошли еще сегодня людей за припасами для обоза. Но посылай не одного, пусть закупают понемногу. И не в один день, во все три. Я своих тоже пошлю, пятерых понадежней. Ты распиши кому, чего и сколько. Пусть ко мне сносят. В ночь перед отъездом все и уложим. Ты вот чуял, и я чую. Чую, что Добрыня глаз с меня не сводит, аки пес цепной. Если прознает, что собираем обоз, насторожится. Так что, ты своим накажи, что бы опасливей были. А как все сделаем, обоз отправим утром, к открытию ворот. Вроде бы все.

— Вроде, да. А если что забыли, завтра еще можно будет добавить. А сейчас давай заканчивать, а то что-то мне невмоготу. Душно у тебя тут. И как ты здесь можешь, долго находится!

— Душно, да укромно. Лучшего места дела вести не найдешь. Да и не так-то и душно. Это ты с непривычки. Эх! Посидели бы мы сейчас под яблонькой, медку бы ставленного испили, как встарь, ан нет, бегом все теперь делать надо. Инда пойдем.

С утра на подворье кузнеца Горыни, начали собирать застолье. Четвертый брат, Радок собрался, наконец, жениться. Три дня назад сваха принесла согласие родителей, и сегодня Горыня и его жена, Зарена, стоя на крыльце, ожидали невесту, которую родители должны привести "на показ". То, что Радок и Беляна друг друга знали с детства, ничего не значило. Все должно быть по покону. Тем более, что породнится должны были, две уважаемые на кузнечном конце семьи.

Наконец, в открытые настеж ворота, вошли гости. Впереди, промеж отца с матерью, шла невеста. Хозяйка вышла навстречу, и торжественно подала ей повойник. Беляна с поклоном приняла его, и Зарена повела гостей к большому столу, поставленному неподалеку.

Родители жениха и невесты заняли место во главе стола, молодые уселись обочь от них. Дождавшись, когда гости рассядутся по старшинству, Горыня махнул рукой холопам, что бы те наполняли чаши гостей медом, и несли первую перемену блюд. Взоры гостей обратились на стоящих с золотыми, украшенными каменьями кубками, Горыню и отца невесты, Горазда.

— Любезные мои гости, мастера славные и жены рачительные, — повел здравственную речь Горыня, — ныне благостное дело сотворилось. Приняла Беляна, при отце и матери, повойник жены моей, и сосватана теперь она и брат мой, Радок. И сватовство это теперь нерушимо. Рад я за них всей душой, поелику ведомо нам, что давно уже любы они друг другу. И порешили мы, обоими родами, что будут они достойной парой. И дети их продолжат наши роды, радуя в Светлом Ирии щуров наших и пращуров. Приданое за Беляной не малое, да и мы с братьями не поскупимся. Взяли мы у Новгорода земли, сколь надо, и устроится на той земле подворье для них. Будет на подворье дом, где Беляне вести хозяйство, рожать и воспитывать детей, и холить мужа. Будет и домница с кузней, где Радоку состояние семейное добывать и мастерство свое растить. И всякое другое, что нужно, будет. И будут у нас в Новгороде новый мастер и новая хозяйка. Этой же чашей, величаю я сегодня нового нашего родака, Горазда, жену его Бранку, их дочерей и сыновей, и весь славный род их!

— И я величаю Горыню и Зарену, братьев его и жен их, и весь славный род их, как наших новых родичей. — ответствовал Горазд, С этими словами, под одобрительные возгласы собравшихся, оба осушили свои кубки.

— А другой чашей, — поднялся с, вновь наполненным , кубком (почета ради столь же изукрашенным, как и у хозяев), старейшина кузнечной общины, Стоян, — я величаю, новый род Новгородских мастеров, коему начало дадут Радок и Беляна!

Зарена подала знак, и под звук труб и гудков, песенники запели Славословие.

Жил от древности древнейший Славен!

От того да от Славена,

да от жены его белой, от Лебеди,

да от сына его Волха Всеславного,

повелось племя славное,

славное племя славянское!

Слава, слава славная!

. . . . . . . . . . . . . . .