Замысел божий. Глава I

— Ты же собираешься его посетить? — в голосе Фернандо проскочила лёгкая ирония.

— Собираюсь. У меня для него есть ещё подарки. Больше сотни.

Услышав это, коммодор радостно засмеялся, потом взял Анри за локоть и потащил его в сторону накрытого стола.

— Кто бы сомневался! — сквозь смех проревел Фернандо. От его громкого смеха зазвенели изящные узкие бокалы из богемского стекла. При этом он продолжал тянуть Анри за локоть к столу:

— Я с удовольствием послушаю твой лаконичный рассказ и красочные уточнения Энрике, — кивок в сторону капитана "Победоносца", — Но сейчас я жутко хочу есть! Когда мне доложили, что Победоносная армада уже стоит на рейде, то я сразу же рванул сюда, не успев позавтракать.

С этими словами он, наконец-то, отпустил локоть Анри и, дождавшись, когда тот занял своё место во главе стола, уселся по левую руку от него на высокий ореховый стул, украшенный резьбой — явно испанской работы.

Слуги не теряли времени зря. Пока хозяин разговаривал со своим гостем, они уже успели накрыть стол и добавили недостающие прибор и тарелку. Стол не ломился от яств, но ведь и завтрак — не обед, а камбуз — не дворцовая кухня. Однако и бедным его язык не повернулся бы назвать. Были тут и хрустящий поджаренный хлеб, и любимый в Каталонии острый соус софрито, [19] и, конечно же, нарезанная тонкими ломтиками, настоящая иберийская ветчина "pata negra". [20] Не было недостатка и в сырах: нежно-жёлтые овалы кастильского манчего [21] лежали рядом с солнечно-жёлтыми полосками идиасабаль [22] из Гипускоа и красноватыми пластинами пласенсийского. [23] Ну и довершало эту гармонию вкусов отличное лёгкое белое французское вино. Однако настоящим украшением стола была, конечно же, посуда. Обычно подавали серебряные тарелки и приборы с роскошной инкрустацией, но во время стоянки корабля и особенно при наличии гостей, на стол ставили дорогие порцеляновые тарелки. Да не из мягкого французского фарфора, а настоящие китайские! Не каждое знатное семейство Европы, а уж тем более Новой Испании, могли похвастаться таким сокровищем, как кобальтовый китайский порцеляновый сервиз. Но когда у тебя есть деньги, хорошие корабли и опытные капитаны — возможно всё! Хотя, справедливости ради, надо сказать, что Анри не посылал своих капитанов в Азию за китайской посудой. Его чувству прекрасного вполне соответствовала и серебряная — надёжная, удобная и красивая. Резной узор, сделанный умелыми руками по кромке тарелок и обвивающий рукоятки отшлифованных до блеска ножей, вилок и ложек придавал посуде изысканность. Она могла быть украшением не только стола богатого и уважаемого торговца, но вполне заслуживала стоять и на столе королевском. Но кобальтовый порцеляновый сервиз был подарком Судьбы.

Однажды капризное Провидение само, буквально "на тарелочке с каёмочкой" подало Анри два корабля "джентльменов удачи" [24] от которых эта самая удача отвернулась сразу же после того, когда они обчистили и утопили голландское торговое судно вместе с командой.

...Тяжёлые, перегруженные добычей и с порванным такелажем, пираты натолкнулись на армаду Анри, когда та патрулировала Венесуэльский залив. Разбойники, надеясь подлатать паруса, укрывшись в одной из многочисленных бухт острова Запара, но, мало того, что, обогнув скальный мыс, они оказались на расстоянии трёх кабельтовых от "Победоносца", но и ползли они вдоль подветренного берега. Их ситуация была настолько безнадёжна, что даже, вспомни сейчас о них Фортуна, она бы уже не успела им помочь. Барк поднял белый флаг сразу. Узнав гюйс [25] хорошо известного и в пиратской среде своей честностью Анри Верна, команда пиратского барка могла рассчитывать на справедливый суд и не бояться скорой расправы. А вот их соратники на шлюпе, пользуясь тем, что от "Победоносца" их прикрывал сдавшийся барк, попытались сделать разворот оверштаг, но, резко изменивший направление, ветер с такой силой вдруг ударил шлюп, что его нос подкинуло кверху и понесло на барк. Корабли ударились бортами и замерли. Когда к ним подоспели фрегаты "Упорный" и "Решительный", пираты уже успели спустить шлюпку и стали подбирать в неё выпавших за борт при столкновении.

Да, добыча у них была знатная! Кроме нескольких ящиков с китайским порцеляном, были и шёлковые ткани, и отличное сукно, и модная французская одежда. Нашлась там и отличная коллекция оружия: великолепные толедские рапиры с чашевидной гардой и надёжные голландские кремнёвые ружья. Конечно же, больше всего Анри, как человек, вышедший на "тропу войны" с пиратством, порадовался оружию. Но пригодились и шёлк, и сукно. Нашлось применение вину и другим деликатесам, а вот ящики с китайским порцеляном до сих пор лежат на складе в Белизе. Кроме одного. Анри надеялся найти себе любимую, верную и любящую жену. Он мечтал о семье, о детях, о доме — тихой и уютной гавани, куда хотелось бы возвращаться. Но та единственная, которая одним только взглядом воспламенила сердце отважного моряка, вряд ли даже заговорит с ним. А без жены и детей его дом здесь, на "Победоносце". Вот потому и перекочевал со склада на корабль один из драгоценных ящиков. Теперь, в особо торжественных — да и не особо — случаях два слуги, которых адмирал позволил себе содержать на корабле, бережно вынимали из ящика бело-синие, лёгкие, настолько тонкие, что сквозь них было видеть солнце, тарелки, тарелочки, мисочки и миски. А после застолья так же бережно укладывали их обратно в ящик, заворачивая в сукно и пересыпая соломой...

Гости ели неспешно, наслаждаясь палитрой вкусов далёкой Родины. Такой же спокойной и степенной была и застольная беседа. Как истинные гурманы, мужчины хвалили хамон и сыры, обсуждали достоинства вина, искушённо сравнивали его с винами Испании и Португалии. И только Фернандо, каждый раз, набирав на вилку кусок ветчины или сыра, чтобы переместить их на пропитанный софрито хлеб, покачивал головой и восхищенно прищёлкивал языком, разглядывая открывшийся синий рисунок. И, безусловно, было чем восхищаться: на ослепительно белом фоне донышка искусная рука мастера вывела переплетённые веточки трёх деревьев, изумительно правдиво передавая каждую их деталь. Безошибочно можно было узнать только цветущую вишню. Их было много и в Испании, особенно в долине Херте, лежащей в провинции Эстремадура, и в горах между Валенсией и Аликанте. Но две другие коммодор не знал. Одна была, безусловно, веткой хвойного дерева — старая, толстая, покрытая морщинистой корой. Хвоинки же были короткие, собранные на концах маленьких веточек в пышные пучки. Несмотря на то, что рисунок был сделан разными оттенками синего, даже непосвящённый, никогда не видевший этого дерева коммодор, был уверен, что его хвоя насыщенного тёмно-зелёного цвета. А вот последняя ветка, напротив, была тонкая, с множеством крупных, в жизни явно сочных, светло-зелёных, пятиконечных листьев, немного напоминающих коноплю. Донышко с ветками было обведено двумя синими линиями — более светлая ниже, а более тёмная и широкая выше. Над ними по широкому полю шёл узор в виде цветочной гирлянды. Основывающие её стебли и листья так ловко переплетались, что было невозможно понять — где кончаются одни и начинаются другие. Притом цветы были все разные. Крупные и мелкие, пышные, как пионы или же простые, как мальва. Листья так же были разной формы и размера. И ни у кого, кто видел этот рисунок, не могло возникнуть сомнений в том, что всё эти цветы именно в таком виде растут в далёком Китае. Завершал всё это великолепие плетёный ободок, идущий по самому краю тарелки. Восхищала бывшего виконта и щедрость хозяина, угостившего своих гостей не только вкусной, но и очень дорогой едой в этих краях, да ещё и на посуде, за которую платили золотом. По весу. Один к одному. Мысль о том, знает ли Анри цену этих тарелок, не раз пронеслась в голове у Фернандо за этот завтрак. И если бы он после трапезы не забыл задать этот вопрос другу, тот бы ответил, что знает. Хорошо знает. Ведь Анри был торговцем. Именно торговля сделала его богатым и в меру независимым человеком.

Более сорока торговых судов — барков, флейтов и ост-индских, сновали вдоль Испанского Мэйна под золотым солнцем на тёмно-синем фоне. Не отказывались они и от посещения английских, французских и голландских портов. Правда, во избежание излишних недоразумений, под флагами Нидерландов или Дании. Как торговец, Анри был успешным прежде всего потому, что очень хорошо знал где и что имеет спрос и сколько за это готовы заплатить. Но ещё и потому, что действительно был щедрым. Иначе не быть ему желанным гостем у губернаторов и интендантов не только Испанских, но и Английских, Французских и немногочисленных Нидерландских колоний. Морские державы, решившие увеличить свои территории и доходы за счёт колонизации новых земель, не поддерживали чужих торговцев. Испания же на государственном уровне владела монополией на торговлю в своих колониях и не стремилась развивать в них производство, заставляя колонистов покупать то, что производилось в самой Испании. Даже соль было запрещено добывать, чтобы колонисты за немалые деньги покупали привозную. Что уж там говорить об одежде или оружии!

Да и у плантаторов руки не были вольными — выращивать можно было лишь то, что не росло в метрополии. Исключение было сделано лишь для пшеницы, да и то потому, что на Иберийском полуострове она росла не слишком хорошо, да и покойный король — да будет Господь милостив к его душе! — немало поспособствовал такому плачевному состоянию пшеничных полей. Когда шерсть в Европе стала очень востребованной, он приказал разводить овец в неисчислимом количестве. Их огромные стада, сезонно перегоняемые через всю Испанию, из года в год уничтожали посевы пшеницы. Прибыль от шерсти тогда действительно была отменная, поэтому никто особо не волновался из-за того, что Испании приходилось закупать пшеницу у соседей во всё возрастающем количестве. Но когда цены на шерсть резко упали — поля оказались уничтожены острыми овечьими копытцами и урожаи пшеницы с них снимали просто плачевные. Вот и стала пшеница одним из важнейших сырьевых ресурсов. Да только в тропическом и субтропическом климате колоний не хотела она расти, а есть растущий тут маис испанцы пока не научились. Но всё остальное, что давала щедрая земля Новой Испании и Перу — кофе, какао, перец, сахар, красители, табак и хлопок и уж тем более серебро и золото — груженными "по ватерлинию" галеонами возили в Севилью. Те же смельчаки, которые рисковали выращивать в колониях виноград, лён, коноплю и оливковые деревья — могли не только потерять свои плантации с "крамольными" растениями, но и жизнь. А то мало ли чего — вдруг они ещё захотят наладить производство вина, ткани, парусины и оливкового масла? А уж если кто решил построить мануфактуру для пошива одежды или, не дай бог, литейный цех — так могли ещё и анафеме предать! Но только в том случае, если у вас нет хороших отношений с губернаторами, коррехидорами и алькальдами. [26] Достаточно было быть с ними щедрыми или очень щедрыми, и они могли выдать вам "право rescate" [27] или же просто не замечали многое, очень многое. Ну, например, что кто-то, собрав со своей плантации на Кубе табак, повёз его не в Веракрус, куда должно было свозиться всё, что с нетерпением ожидали в Севилье и Мадриде, а, например, в Сен-Пьер, на Мартинику. А купленную на Кюрасао соль доставил в Кампече или Белиз. Это только тех, кто жаден, называли контрабандистами и безжалостно вешали на реях их же кораблей!

Фернандо знал, что Анри Верн был щедрым. И не потому, что ел сейчас из самых дорогих в старой Европе и Новом Свете тарелок, и не потому, что немало губернаторов и интендантов частенько зазывали успешного торговца в гости, а потому, что Анри был человеком чести и совести. Когда в Сент-Джорджесе на Гренаде разгулялась эпидемия холеры, торговые и транспортные суда перестали заходить на остров и там начался голод. Больные и здоровые жители острова нуждались в еде и лекарствах. Даже взлетевшие до небес цены на продукты не прельщали большинство торговцев — извечных любителей звонкой монеты. Лишь немногие рискнули, заполнив трюмы провиантом, отправится туда. И среди этих немногих был и Анри. Вот только он не нажился тогда на Гренаде золотом — он не поднял цены на продукты, а тем, кому и обычная цена уже была не под силу, давал еду даром. После гибели родных Анри пришлось часто голодать, но его душа не очерствела, а наоборот, наполнилась сочувствием и состраданием. Анри не заработал там денег, но и в накладе не остался. Большинство людей помнят добро. Возможно, потому, что его так мало. И, наверное, именно потому, чтобы не забыть, каждый корабль, заходящий в Сент-Джорджес под тёмно-синим флагом с золотым солнцем, встречали всеобщим ликованием, а имя сеньора Анри произносилось с благоговейным трепетом, как имя святого...

Под лёгкую светскую беседу завтрак близился к своему завершению. Подали чёрный кофе и десерт — маленькие блинчики, обильно политые мёдом. Когда трапеза была завершена, вся компания поднялась на квартердек. Солнце, уже неторопливо, поднималось всё выше над морем. В ярко-синей вышине медленно двигались белые пышные облака, словно где-то там, высоко, на небесной плантации, созрел хлопок и ветер развеял его по небу. Спускаясь к морю небо бледнело и у самого горизонта было таким поблёкшим, что казалось почти белым. Зато море, словно решив соревноваться с небом, явило целую палитру красок — от индиго до светло-зелёного. Небольшие волны лениво перекатывались и ласково гладили корпус "Победоносца".

04.

Любуясь морем, Анри заметил шлюпку, направляющуюся к его кораблю.

— Похоже, это по твою душу сеньор Альварес послал, — раздался за его спиной громкий голос коммодора. — А ведь ты мне так и не успел рассказать, как прошла охота, — Фернандо хлопнул друга по плечу. В его голосе явственно чувствовалась досада.

— Да ты знаешь, какой из меня рассказчик. Вон лучше с Энрике поговори.

— Эээ нееет, — почти пропел великан, — Один преувеличит по стеньгу, [28] а другой сожмёт до пары фраз! Вас только вместе и можно слушать! — коммодор засмеялся.

— Тогда пусть тебе дон Себастьян подробно и без преувеличений всё расскажет, — Анри кивнул в сторону капитан-лейтенанта.

— Разве я не буду сопровождать вас, сеньор Анри? — голос молодого дворянина был тихим и мягким, в отличие от его взгляда. Даже если дон Себастьян улыбался, его тёмные глаза всегда смотрели пронизывающе, как два кинжала.

— Нет, капитан. Вы остаётесь на корабле и, когда губернатор пришлёт своих людей за пленными, сопроводите их с нашими солдатами. Я бы хотел, чтобы они все дожили до суда, не так как в прошлый раз.

От последних слов Анри повисла тишина, нарушаемая лишь поскрипыванием рангоута и криками чаек. Похоже, каждый из офицеров вспомнил один и тот же прискорбный инцидент, случившийся месяцев семь назад...

...Победоносная армада возвращалась из крейсирования возле недавно возвращённой Ямайки, когда с марса [29] увидели неподалёку от Роатана французских флибустьеров, [30] расстреливающих испанское судно. Видимо, в предвкушении богатой добычи, морские бандиты были так увлечены, что не сразу заметили военные корабли. Зато на небольшом торговом галеоне видимость близившегося спасения приподняла боевой дух его защитников, готовящихся отражать абордажную атаку. Когда фрегат флибустьеров с зарифленными парусами левым бортом налетел на галеон, "Победоносец" уже был от сцепившихся кораблей на расстоянии четырёх кабельтовых и, продолжая приближаться, начал маневрировать для бортового залпа. Вырвавшиеся вперёд бриг "Дельфин", фрегаты "Решительный" и "Упорный" левым галфвиндом быстро приближались к месту боя. Солдаты на палубах уже выстроились у фальшборта для стрельбы. Первый и единственный выстрел с мидельдека "Победоносца" решил исход боя. Поскольку в Новую Испанию ещё не добралась весть о подписании "Пиренейского мира", [31] орудовавшие под французской комиссией бандиты считались военнопленными и Франция могла потребовать их возвращения за выкуп. Поэтому, видя на стороне противника огромное превосходство и лишённые возможности бежать, флибустьеры тут же побросали абордажные сабли и сдались остаткам команды галеона.