Замысел божий. Глава I

ЗАМЫСЕЛ БОЖИЙ

Посвящение.

Моей доченьке Светлане, моему первому слушателю, читателю и критику, убедившей меня писать — посвящаю этот роман.

А ещё я бы хотела выразить благодарность тем, кто меня поддерживал, вдохновлял и помогал. Прежде всего это Елена и Анатолий Спесивцевы, Марина Калмыкова и мой муж.

Оглавление

Предисловие.

У каждого романа должно быть предисловие. Будет оно и у моего. Иначе где бы Вы, уважаемый читатель, узнали, что мой роман относится к исторически — фантастически — эзотерической литературе? Почему так сложно? Объясняю: исторический — потому что ни персонажи, ни события не выдуманы мной. Всё, что Вы в нём прочитаете, реально происходило в середине и конце 17-го столетия. Фантастический — потому что всё, что происходило, было в одной из параллельных исторических линий, возникшей в тот момент, когда некая высшая сила вмешалась в наше прошлое и изменила его. Ну а эзотерический — потому, что сведущий читатель понимает, что в нашей Вселенной много разных пространственных искривлений и что всё, что несведущим кажется выдумкой, на самом деле всего лишь не понятая или же пока не обнаруженная и не изученная реальность. Что на самом деле нет ни прошлого, ни будущего — они существуют одновременно с тем, что мы считаем настоящим и настоящим их делает присутствие нашего сознания. Именно оно создаёт для себя свою историческую линию, выстраивая её от точки "А" — приход в материю, т. е рождение, до точки "Б" — покидание её, т.е. смерть. И если в эту линию вдруг неким образом вмешается другое сознание, то оно создаст в этой линии ответвление и то, что могло бы произойти здесь, но не произошло по той или иной причине, произойдёт там. Таких линий может быть бесконечно много. К чему это я? Да к тому, что роман мой исторически правдивый, но моё вмешательство в судьбу одного конкретного человека из нашего общего прошлого создало ответвление в его исторической линии и привело к событиям, которых мы, дорогой читатель, не замечаем, так как наше с Вами прошлое не изменилось. Так вот о том, каким могло бы быть наше настоящее, если бы мы все были бы в том ответвлении и о том, какие события его создавали, и будет мой роман.

Часть 1. Зачем человеку крылья?

"И послал Бог Ангела..."

Библия, "Ветхий Завет", 1-я книга Паралипоменон

Глава 1

01.

Подставив паруса попутному ветру, "Победоносец" стремился к горизонту, уверенно перепрыгивая волны. Он торопится в родную гавань, словно горячая скаковая лошадь узнавшая дорогу, несётся во всю прыть, невзирая на ухабы в свою конюшню.

Высокий молодой человек, одетый по последней французской моде, стоял на квартердеке, [1] вглядываясь в даль. Туда, где синева моря соединялась с голубизной неба. Его стройная фигура, облачённая в расшитый золотом тёмно-синий камзол, такого же цвета панталоны и высокие испанские сапоги, ярко выделялась на фоне белого с красным бургундским крестом флага Испании, развевающегося на кормовом флагштоке. Крепкий ветер усердно надувал голубые паруса, подгоняя корабль всё ближе к дому. А высоко в небе, под самым клотиком грот-мачты, гордо сияло золотое солнце на синем поле его собственного торгового флага.

Внезапно молодой человек вздрогнул. На долю секунды в голове вспыхнул свет, словно в мозг ударила молния. Он готов был поклясться, что секундой назад почувствовал прикосновение чужого сознания. Ему даже показалось, что в этой ослепительной вспышке увидел немолодое женское лицо. Но осознать произошедшее не успел.

— Адмирал! — хриплый мужской голос перекрыл скрип рангоута. [2] Молодой человек обернулся.

— С таким ветром мы будем в Белизе к закату! — продолжил стоящий возле нактоуза [3] мужчина. Ничего не ответив, "Адмирал" снова обратил взор в море и погрузился в череду мыслей...

Белиз... Вот уже долгих восемь лет он, Анри Верн, торговец и владелец собственного флота, уважительно именуемый подчинёнными "Адмирал", считал его своим домом, хотя на самом деле небыло там у него жилья, только склады да лавка на Торговой площади. Настоящий дом — это восьмидесяти пушечный английский линейный корабль, несколько лет назад отбитый у пиратов возле Бермудских островов, а затем отремонтированный в Белизе и получивший своё новое имя — "Победоносец". К настоящему времени Анри уже владел плантациями на Кубе и Ямайке, на нескольких Малых Антильских островах, но только сюда, в Белиз, он возвращался как домой. Может быть потому, что это был первый город Новой Испании, до которого когда-то добрался молодой моряк, мечтая начать новую жизнь?

"Сколько мне тогда было? Восемнадцать?" — воспоминания калейдоскопом закружились перед глазами памяти. Вспомнилась и усталая улыбка матери и то, как она постоянно заправляла непокорную прядь тёмно-русых волос под платок. И сухой голос парализованного отца: "Погоди, сынок, не уходи! Прочти мне ещё страницу!" ... И озорные лица двух младших братьев и сестры, которые, однако, были размытыми, затуманенными. Память постепенно стирала их черты и голоса, но вот обгорелые тела помнились по-прежнему чётко. Наверное, потому, что именно ему, двенадцатилетнему мальчишке, в одночасье ставшему бездомным сиротой, пришлось хоронить их всех — и братьев, и маленькую сестричку, и отца, и спустя несколько дней мать, чьё изуродованное тело море вынесло на берег недалеко от деревни...

Набеги пиратов на немногочисленные рыбацкие деревушки Испано-Французского средиземноморья не были редкостью. В детстве Анри не раз слышал рассказы об ужасах пиратских набегов, о разграбленных и уничтоженных прибрежных поселениях. Но, вместе со взрослыми произнося страшные проклятия в адрес подлых разбойников, Анри не испытывал ненависти. Она пришла потом. Она ворвалась в его душу адским пламенем, когда, вернувшись с ярмарки в Фигерасе, куда мать отправила его продать свою последнюю драгоценность — обручальное кольцо, уговорив соседа взять сына с собой, вместо родного дома он увидел пепелище. И уже потом, над могилами родных, стыдливо пряча слёзы, хоть их и некому было видеть, он поклялся стать капитаном, чтобы бороться с морским разбоем, пока будет жить.

Как же много всего пришлось пережить и испытать до того, как судьба вознесла его на шканцы [1] мощного боевого судна! Забудется ли когда-нибудь сожжённая дотла деревня и обручальное кольцо матери, спасшее ему жизнь? Как долго он ещё будет помнить полное опасности и лишений путешествие по Каталонии, грязный и шумный порт Барселоны и шхуну, на которую его взяли юнгой и то потрясение, когда он понял, что попал к отпетым негодяям, не гнушающимся ни контрабандой, ни разбоем?..

Анри вздохнул, отгоняя воспоминания. Здесь, в Испанском Мэйне, [4] он уже успел стать легендой. Во всех тавернах побережья и островов встречаются "хорошо осведомлённые" моряки, готовое за кружку рома "раскрыть все тайны прошлого и настоящего" славного "Адмирала". Но, на самом деле, даже ставшие самыми близкими ему люди ничего не знают о своём "Адмирале" кроме того, чему сами были свидетелями. Разве что запавшие в памяти друзей случайно обронённые Анри в разговоре крупицы воспоминаний. Тут у каждого есть своя история, приведшая представителей разных сословий из разных европейских держав в Новый Свет, но не каждый готов ею делиться. Здесь жизнь учит жить настоящим, не вороша прошлое и верить делам, а не словам.

Анри огляделся — со всех сторон "Победоносец" окружали пузатые белые паруса. Это его Победоносная армада послушно следовала за своим флагманом. Чувство гордости горячей волной накрыло молодого человека. Как же много он успел достичь в своих неполных 26 лет! Его слава успешного торговца открывает все порты Нового Света принадлежащих ему торговым караванам, четырнадцать боевых кораблей, разделённых до двух армад, бороздят воды Карибского моря и Мексиканского залива, а на верфи Гаваны обрастает обшивкой его новый корабль, будущий флагман новой армады.

"Наверное, у Господа действительно есть какие-то планы на меня, раз он так ко мне благоволит!" — мелькнуло в голове. "Ведь ещё восемь лет назад всем моим имуществом был только кинжал!" — при этой мысли Анри невольно взглянул на свою правую руку. Средний палец украшал массивный золотой перстень с крупным тёмно-синим сапфиром, поверх которого красовался витиеватый вензель. Переплетающиеся буквы A и V, созданные шпагами и как бы вытекающие одна из другой, не только надёжно удерживали в ложе перстня драгоценный камень, но и оставляли на воске отпечаток того самого прошлого, которое Андрес Анри Рамос Верн не хотел забывать. В этих литерах было не просто его имя, но и память о его дедах — испанском мастеровом и французском рыбаке. Каждый раз, ставя на бумаге эту печать, Анри словно отправлял посыл всем своим предкам, что они могут гордиться им, несмотря на то, что он не осуществил мечту матери — не пошёл по стопам отца, а посвятил свою жизнь морю, как и его дед Анри Верн.

Своего испанского деда Андреса Антонио Рамос Кирога Анри почти не помнил — слишком рано тот ушёл из жизни, зато его французский дед, пропахший рыбой, прокопчённый солнцем и просоленный морем — был Анри другом и учителем. Именно в память о нём, решив начать новую жизнь, юноша, ступивший в феврале 1652 года на доски мола в Белизе, стал Анри Верном, оставив Андреса Рамоса далеко в прошлом. Лишь спустя годы, заказывая себе дорогой печатный перстень, Анри велел мастеру вплести в вензель первую литеру оставленного в Старом Свете имени отца, данное ему по праву первородства согласно древней традиции — Андрес.

Из погружения в лабиринты памяти молодого торговца вывел звук корабельного колокола, отбивающего склянки. [5] После четвёртого сдвоенного удара [6] обладатель хриплого голоса подошёл к Анри:

— Ну что, Адмирал, пригласишь меня отобедать? — мужчина лукаво прищурился. Его коротко стриженую чёрную бороду с прожилками седины, сливающуюся с пышными усами, прорезала белозубая улыбка.

— Разве я могу нарушить традицию, Энрике? — Анри улыбнулся. — Передавай вахту Густаву и приходи в мою каюту, капитан.

Двинувшись к трапу, но, услышав звук шагов поднимающегося человека, Анри остановился. Жизнерадостный золотоволосый голландец, молодой, но уже опытный навигатор, резво взлетел на палубу, задорно поприветствовал хозяина, а потом так же энергично сообщил бородачу о своей готовности заступить на вахту. Дождавшись конца протокола, Анри обратился к желающему отобедать с ним капитану: "Идём, дружище". Капитан Энрике кивнул и двинулся вслед за "адмиралом" в проём полуюта, [7] а затем мимо слуги, услужливо придерживающего открытую дверь, в адмиральскую каюту.

Капитан Энрике Хорхе Гонзалес — пятидесятилетний морской волк, креол [32] из Санто-Доминго, невысокий и коренастый, когда-то жгучий брюнет, теперь же седина посеребрила его виски и аккуратно подстриженную бороду. Он был первым человеком, нанятым Анри на первый корабль. Энрике, став капитаном "Чайки", постепенно привязался к упрямому юному владельцу судна, не чуравшемуся никакой работы, старательно учившему лоции, читающему умные книжки о тактике и стратегии и преодолевавшему все трудности молча, без жалоб, стиснув зубы. Капитан с удовольствием учил всем морским и житейским премудростям своего молодого сеньора Анри и восхищался многогранностью натуры этого юноши. Деловая хватка и расчётливость торговца в нём сочеталась с отвагой и мужеством бойца, а то, как быстро он схватывал разные науки, говорило о быстром уме и сообразительности. Со временем покровительственный тон, с которым Энрике делился с Анри знаниями и навыками нескольких поколений обветренных всеми ветрами морских волков, обретал заботливые отцовские нотки. У капитана не было семьи. Возможно, где-нибудь на просторах Испанского Мэйна и бегали похожие на него ребятишки, но он не знал о них. Зато знал, что у его сеньора где-то в Испании вся семья погибла во время набега пиратов и, не заметно для себя, Знрике заменил Анри отца. Они никогда не говорили об этом, но чувство глубокого уважения и симпатии друг к другу сроднило их.

Ветер крепчал. Лазурно-синее днём, море сейчас потемнело, как и небо. Клонящееся вниз солнце золотило немногочисленные облака. Местами золотистый цвет переходил в тёмно-оранжевый, словно на некоторые из них кто-то могущественный и очень щедрый высыпал цейлонскую корицу. Иссиня-чёрные волны вздымались, заставляя корабль взбираться на их гребни и потом стремглав падать вниз, но он упорно стремился вперёд.

Солнце уже почти касалось воды, когда Анри снова поднялся на квартердек. Следом за ним появился капитан Энрике. Оба мужчины, сопротивляясь ветру и балансируя на танцующей палубе, подошли к стоящему на вахте Густаву. Тот повернулся к пришедшим и, перекрикивая ветер, доложил: "Идём полным курсом, Адмирал! Скоро будем дома, уже виден маяк на Птичьем острове!". Новый порыв ветра заскрипел такелажем и толкнул судно, словно наездник, подстёгивающий лошадь ударом по крупу.

— Сигнал армаде "Строй кильватера" [8] — отдал приказ Анри и протянул руку к вахтенному офицеру. Тот незамедлительно вложил в неё подзорную трубу и сразу же после этого удивительно сильным голосом для такого худощавого человека, отдал приказ. Как эхо его подхватил стоящий на шкафуте [9] боцман и матросы тут же забегали, потянули фал и разноцветные вымпелы, как красочная гирлянда, полетели вверх.

— Надо бы грота-шкоты подтянуть — сказал вдруг капитан. Анри кивнул, но не успел отдать приказ — не молодой уже, но по-прежнему ловкий и быстрый, Энрике Гонзалес уже бежал на шкафут, на ходу рыча команды...

Вахтенный матрос осторожно перевернул стеклянный цилиндр песочных часов, бережно упрятанных в деревянную раму из красного дерева, выложенную изнутри бархатом и вот уже мелодичный звук судового колокола разнёсся над палубой, сливаясь со свистом ветра — один сдвоенный и один простой удар.

— Три склянки! [10] — догнал звук колокола голос матроса.

Быстро темнело. Ветер то стихал, то снова налетал, подгоняя Победоносную армаду к родной гавани. Корабли шли правым галсом, виляя среди многочисленных островков и мелей. Свет маяка, путеводная звезда отважных, бросивших вызов бездонной морской стихии, становился всё ярче и всё ближе...

Не прошло и трёх часов, как "Победоносец" первым стал на рейд порта Белиз.

02.

Всю ночь лил дождь. Тяжёлые капли барабанили по доскам полуюта и стучались в окна. Под их дробь и мерное покачивание Анри, закутавшись дорогим шёлковым покрывалом, крепко спал. Звук корабельного колокола, отбивающего склянки "собачьей" вахты, иногда врывался в его сон, становясь частью сновидения, так же, как и монотонные звуки дождя. Анри снился бой. Их уже было много в его жизни. Слишком много. Среди них были равные и неравные, случайные и ожидаемые. Но не было ни одного, из которого бы он не вышел победителем. Что было причиной его побед? — Невероятное везение или же отвага и опыт? Умение находить самоотверженных офицеров, надёжных моряков и верных солдат? Или может, педантичное изучение и кропотливое нанесение на карты предательских мелей и рифов, изменчивых течений и розы ветров? Скорее всего, всё вместе взятое и ещё безграничное стремление к знаниям, пытливый аналитический ум и упорный труд. Но сейчас Анри просто спал и видел сны. Яркие, живые, наполненные звуками и запахами. Он снова слышал громыхание пушек и треск картечи, попавшей в фальшборт. [11] Свист летящих ядер и лопающийся от их попадания бархоут, [12] стон ломающихся мачт и крик идущих в атаку абордажников. Он снова рубил и колол врага шпагой и ощущал запах их крови. Кровь... Она была повсюду. Даже море казалось красным от крови...

А потом появились лица — искорёженные гримасами страха и ненависти у пленных, страдальческие у раненых и радостные у победителей...

Из дневника наблюдателя:

"Всё, что тут описано, произошло на самом деле. Это история переплетения двух жизней — моей и одного удивительного человека из далёкого семнадцатого века по имени Анри Верн.

Вне всяких сомнений, на случившееся повлияло моё увлечение эзотерикой. Я давно уже занималась целительством, помогая больным, несчастным или запутавшимся в самих себе людям — кому лечебными травами, кому словом, а кому медитациями. Конечно же при этом я не забывала совершенствовать свои способности. Однажды, закончив медитацию на гармонизацию, я обдумывала свои дальнейшие действия, как вдруг очутилась на корабле. Я ощутила под ногами его покачивающуюся палубу, услышала скрип деревянных мачт, почувствовала солёный вкус моря и как ветер толкает меня в спину. Я не сразу поняла что нахожусь в чужом теле — на это мне понадобилось несколько мгновений, а может быть, даже и минут. Я с удивлением разглядывала себя — белые высокие кожаные сапоги-ботфорты, короткие тёмно-синие штаны и такого же цвета кафтан, подпоясанный широким шарфом. Из рукавов кафтана выглядывали пышные манжеты белой шёлковой рубашки, в них — красивые мужские руки с перстнями на длинных пальцах. На поясе с одного бока болтаются длинные ножны, с другого — короткие. Я стояла на возвышенной деревянной палубе. Ниже меня мельтешили, что-то крича, босые мужчины, одетые в штаны всё того же тёмно-синего цвета и белые рубахи. Надо мной пузырились голубые паруса, а за спиной трепетал белый флаг с красным крестом.

Откуда-то издалека ко мне долетел мужской голос: "Адмирал!". Повернувшись вправо я увидела стоящего возле небольшого шкафчика с приборами бородатого мужчину. Он был одет в такое же одеяние и явно обращался ко мне: "С таким ветром мы будем в Белизе к закату!". В этот момент развеялись последние сомнения: адмирал — это я...

Вот так началась моя двойная жизнь — за себя и "за того парня". Даже после долгих размышлений и медитаций я так и не нашла убедительного ответа на вопросы "как?" и "почему?". Первой мыслью было что всё это плод моего воображения, мелькнула и мысль о том, не болезнь ли это. Но вскоре появились убедительные доказательства реальности моего присутствия в том, другом, мире — мире прошлого. Всё, что я узнавала, находясь в теле Анри, подтверждалось здесь, в настоящем. Например, я никогда раньше не интересовалась историей Испании и её колоний и уж тем более мне, человеку с медицинским образованием, работающей в поликлинике и в свободное время занимающейся частной практикой целителя, вовсе не интересно было знать об укладе жизни моряков семнадцатого века, о порядках в колониях Новой Испании, о исторических и политических событиях, о которых я раньше понятия не имела. Но — да будет прославлен Гугл! — я находила в интернете подтверждения реальности увиденного и услышанного там. Почти всё знания, что я получила в том мире — будь это устройство парусного судна или же имена исторических особ — можно было найти здесь.

В итоге все мои размышления и поиски привели меня к одному выводу, показавшемуся самым убедительным — я попала в одну из параллельных линий нашей истории. То, что могло произойти здесь, но не произошло по той или иной причине, произошло там. Таких линий бесконечно много. Как только кто-либо из живущих на Земле встаёт перед выбором — он тут же создаёт эти самые параллельные линии — столько, сколько вариантов решений может иметь вышеупомянутый выбор.

Без ответов пока остаются лишь два вопроса: как я попала в чужую жизнь и зачем? В одном я уверена — это не было случайностью. Ведь есть же какие-то Высшие силы — разные Духовные Учителя человечества, ну, или, на худой конец, высокоразвитые цивилизации, умеющие такое, что нам пока и не снилось! Так что единственное объяснение, которое я смогла придумать, это то, что кто-нибудь из них, с пока только им известной целью, "закинул" меня в далёкий семнадцатый век и в не менее далёкий Карибик. А вот что это за цель — я пока не знаю, но, во всяком случае, одно я знаю точно — я стала тенью в сознании Анри. Я стала наблюдателем.

А ещё я решила вести дневник — чтобы ничего не забыть. Записывая сюда всё, что я увидела глазами Анри или узнала о нём, я пытаюсь как-то систематизировать приходящие информации. Возможно, в них я смогу найти ответ хотя бы на вопрос "Зачем?".

Сегодня я придумала, как мне лучше узнать и понять своего подопечного. Я стала время от времени провоцировать его вспоминать. Его воспоминания прокручиваются перед моими глазами, как цветной фильм. Труднее всего вызвать воспоминания из его детства и юности. Анри загнал их в глубь своего подсознания и очень сопротивляется, когда я пытаюсь их ворошить.

А ещё я стала интенсивно учить всё, что смогла найти о 17 веке. Должна же я понять, почему меня занесло именно сюда. Я вижу чужой для меня мир глазами Анри, а окружающих его людей воспринимаю через призму эмоций этого молодого мужчины. А недавно я поймала себя на том, что начинаю его друзей воспринимать, как своих. Это всё очень странно, но люди из далёкого прошлого вдруг стали мне близкими. Я постепенно перестаю быть нейтральным наблюдателем, мне уже не безразлична дальнейшая судьба этих мужчин. Интересно — это мне передались эмоции Анри или же это уже моё собственное отношение к этим людям?".

Лучи просыпающегося солнца разбудили Анри. Лежать на шёлковой простыне было очень приятно, но нежится в постели — непозволительная роскошь, поэтому Анри встал и позвал слугу. Когда до него донеслись два сдвоенных удара [13] колокола, он уже был умыт, одет в шёлковые белые чулки, тёмно-синие атласные панталоны и белоснежную рубашку из испанского шёлка с отложным воротником, украшенным кружевами и пышными кружевными манжетами. Натянув высокие испанские сапоги из выбеленной кожи, вышел на полуют.

Торопливо поднимаясь над морем, солнце вызолотило небо, а лениво колышущееся море казалось бронзовым. Лёгкий бриз был весьма кстати в душном влажном воздухе. Палубные доски ещё не высохли после ночного дождя, и в лучах восходящего солнца казалось, что по палубе разлили расплавленную бронзу.

Анри любил утро. Ещё будучи мальчишкой, он вставал с рассветом, чтобы проводить в море деда. Старик Верн привил своему внуку любовь и уважение к морю, научил понимать и не бояться его. "Наша кровь солёная, потому что в ней есть море" — любил повторять дед. Старый моряк считал море огромным живым существом и верил, что тот, кого оно полюбит, сможет всегда с ним договориться — утихомирить шторм или же позвать ветер в полный штиль. И Анри верил деду. Верил до тех пор, пока море однажды не забрало старика. А до этого было не одно утро, когда, придя на берег, они вскидывали руки вверх, приветствуя море и солнце. После этого дед выталкивал свой кэт [60] в воду и уплывал. Анри же ещё долго стоял на берегу, всматриваясь вдаль, на постепенно исчезающий парус. Утренний воздух был холоден, и чтобы согреться, мальчик размахивал руками и приседал. Постепенно это стало обычным утренним ритуалом, который не только согревал, но и придавал немалый заряд бодрости.

Детство давно кончилось, но привычка осталась. Не изменил ей Анри и сегодня, выйдя с рассветом на палубу, чтобы размять натруженные недавним боем мышцы и получить привычный заряд энергии от набирающего силу солнца.

Команда, вначале посмеивающаяся над причудой хозяина, постепенно привыкла. Кое-кто даже, полагая, что именно этот странный утренний ритуал и делает их "Адмирала" непобедимым, присоединился к этой гимнастике. Вот и сейчас на полуют подтянулись свободные от вахты офицеры и, весело переговариваясь, заряжались энергией, силой и бодростью с помощью нехитрых, но таких эффективных упражнений, а на шкафуте размахивали руками и приседали солдаты и часть матросов...

А впереди, на расстоянии двух с половиной кабельтовых, [14] просыпался Белиз. Немногочисленные каменные постройки казались жёлтыми в лучах поднимающегося солнца. В порту и примыкающей к нему главной городской площади Плаза де Монтехо копошилась, суетясь, уже довольно многочисленная толпа. Одни носильщики, расталкивая прохожих, тащили на спинах тяжёлые тюки, другие же тарахтели тележками по деревянной мостовой. Городские чиновники со свитой секретарей торопились в административные здания, обрамляющие Плаза де Монтехо. Уже открывались лавки на Торговой площади, из таверн и борделей, расположенных рядом с портом, выходили загулявшие моряки. Степенные сеньоры в сопровождении служанок начинали рассматривать товары, только что выложенные торговцами, а к берегу причаливали рыбаки с ночным уловом. В общем, город жил своей обычной жизнью, радуясь мирному новому дню.

03.

Вернувшись в каюту, Анри приказал слуге подавать завтрак с учётом гостей. Он был уверен, что гости обязательно будут. И не ошибся. Не успел он надеть кафтан, как солдат доложил о прибытии коммодора Фернандо. Выйдя в ратс-камеру [15] Анри некоторое время наблюдал за тем, как двое слуг сервируют стол на четыре персоны. Скрип открываемой двери заставил его обернуться. В помещение протискивался высокий человек средних лет в несколько пообтёртом кафтане. "Опять Фернандо деньги на новую униформу за шлюх истратил!" — невольно промелькнул в голове упрёк, но уже в следующую секунду человек, почти на голову выше Анри, с радостным приветствием сжимал его в своих объятьях.

Фернандо, а точнее, Франциско Фернандес де Кордова, который, благодаря непокорному характеру и ущемлённому самолюбию в ноябре 1652 года лишился должности капитан-лейтенанта на военном галеоне флота Его Католического Величества короля Испании Филиппа IV. Избежавший трибунала лишь благодаря благородному имени отца, он был высажен на берег неподалёку Сантьяго-де-Куба, где Анри и нашёл его бредущим по побережью — голодного, ободранного, грязного, но не сломленного. А два года спустя из-за своевольного венчания, да ещё и с простой и, прямо скажем, не лучшей репутации, девушкой, был отцом лишён наследства и возможности однажды стать IV графом Алькаудете. Вот тогда и появился на свет идальго Фернандо Фернандес — отличный капитан, опытный боец, верный товарищ, хороший собеседник, трактирный задира, и, не смотря на женитьбу, любитель и любимец прекрасного пола, покоряющий женские сердца своей неиссякаемой жизнерадостностью, щедростью и незаурядной внешностью. И вот сейчас, спустя почти 8 лет, Фернандо, прививший Анри любовь к шахматам и научивший его виртуозно владеть шпагой не просто друг, но и коммодор Птичьей армады.

...Крейсируя в январе 1658 года у берегов Кубы, тогда ещё единственная, но не малая Победоносная армада, натолкнулась на англичан, направляющихся к Сантьяго-де-Куба. [16] Завязался бой. По его завершению Анри получил не только флагманский "Лондон" вместе с коммодором Джоном Германом, но и два фрегата. Отремонтированный и переименованный в "Альбатрос", семидесяти шести пушечный линейный корабль положил начало новой армаде — Птичьей, включившей в себя не только призовые фрегаты, после ремонта получившие имена "Сокол" и "Беркут", но и переведённый из Победоносной армады военный галеон, по такому случаю переименованный в "Сапсана". Вошёл в неё и легендарный бриг "Чайка" ...

Вслед за Фернандо в ратс-камеру один за другим вошли ещё трое мужчин: капитан Энрике, капитан-лейтенант дон Себастьян Альварес де Толедо и Пименталь и корабельный доктор Антонио Эрнандес. Все трое скромно ждали в стороне, дав Анри время пообщаться с сеньором коммодором.

— Давно вернулся в Белиз? — Спросил Анри, высвободившись из железных объятий друга.

— Пару дней назад. Торговец не солгал, я действительно нашёл лагерь приватиров. [17]

— И насколько успешным был твой поход? — лицо Анри оставалось спокойным, почти равнодушным, но в голосе проскальзывали явные нотки любопытства.

— Весьма, — заулыбался коммодор. — Думаю, не скоро кому-либо захочется снова там благоустраиваться.

— Потери есть? — на этот раз в голосе Анри появилась озабоченность.

— Ну, если не считать того, что Хуан-Мануэль умудрился "Сокол" на мель посадить, то нет, — Фернандо развёл своими огромными руками, как бы показывая степень своего разочарования капитаном Хименесом.

"Даа, не хотел бы я оказаться на месте Хуан-Мануэля, когда до него добрался взбешённый коммодор!" — Анри так ярко представил себе эту картину, что невольно улыбнулся. Похоже, испанский богатырь понял улыбку Анри правильно — уж очень хорошо они успели узнать друг друга за время, проведённое на "Чайке", — тоже улыбнулся и, опустив глаза, ответил: "Да жив он, жив! Я, когда увидел, как "Сокол" прямо на мель несёт, думал — убью мерзавца, когда доберусь до него. Но потом не до Хуан-Мануэля было — надо было этих английских собак брать, пока не опомнились. Ну, а потом, когда фрегат с мели сняли и я убедился, что домой дойдёт — уже остыл. Так что всё обошлось без рукоприкладства, но до возвращения в Белиз я его гальюны [18] на "Альбатросе" драить заставил!" — закончив фразу, Фернандо виновато взглянул на друга.

— А кто же фрегат домой вёл? — удивился Анри.

— Как кто? Герт ван Лон, — Фернандо обиженно пожал плечами, словно стряхнул с себя вопрос:

— У меня что, мало достойных капитанов?

— А "Альбатрос" ты, стало быть, сам вёл? — усмехнулся Анри.

— Сам. Давно вахты не стоял вот и решил тряхнуть стариной, — заулыбался коммодор.

— Значит, "Сокол" сейчас без капитана? — голос Анри снова стал серьёзным.

— Отчего бы это? — искренне удивился богатырь. — Я Хименеса вчера видел в таверне у Сандро. Надутый, как индюк, но уже отмылся и, пока фрегат в доке, просиживает штаны в таверне.

— Я думал, он уйдёт после такой экзекуции. Хуан-Мануэль всегда такой спесивый был.

— Ну, был, а теперь уже не будет, — сказал Фернандо, как отрезал.

— А как он объяснил свою оплошность? Ты же, полагаю, учинил допрос? — строго спросил Анри.

— Учинил. Говорит, что недооценил осадку судна.

— Гнать его надо! — Анри сказал это тихо, но в его голосе угадывалось недовольство.

— Ты мне право самому капитанов набирать дал? — повысил голос коммодор.

— Дал, — внимательно посмотрев на Фернандо, подтвердил Анри.

— Ну, тогда оставь решение за мной!

Анри хотел было что-то ответить коммодору, но лишь махнул рукой:

— Ладно, будь по-твоему. Скажи лучше, с чем вернулся.

— Тридцать семь человек пленных, две их посудины — барк и бриг, несколько рулонов льняной ткани и почти пять десятков бочек отличного португальского. Когда мы добрались до острова, эти злодеи успели опустошить пару бочек. Похоже, они не очень соблюдают договор со своим покровителем, — Фернандо саркастически усмехнулся и продолжил: — Всё уже на твоём складе, Адмирал. Пленных и корабли передал губернатору Альваресу. Часть пленных вчера повесили, остальных, скорее всего, в кандалы и на какую-нибудь асьенду. Ну, а за корабли сеньор Альварес обещал рассчитаться с тобой лично. Кстати, он очень интересовался, куда ты ушёл и когда вернёшься, — Фернандо снова усмехнулся, но на этот раз лукаво.

— Ты же собираешься его посетить? — в голосе Фернандо проскочила лёгкая ирония.

— Собираюсь. У меня для него есть ещё подарки. Больше сотни.

Услышав это, коммодор радостно засмеялся, потом взял Анри за локоть и потащил его в сторону накрытого стола.

— Кто бы сомневался! — сквозь смех проревел Фернандо. От его громкого смеха зазвенели изящные узкие бокалы из богемского стекла. При этом он продолжал тянуть Анри за локоть к столу:

— Я с удовольствием послушаю твой лаконичный рассказ и красочные уточнения Энрике, — кивок в сторону капитана "Победоносца", — Но сейчас я жутко хочу есть! Когда мне доложили, что Победоносная армада уже стоит на рейде, то я сразу же рванул сюда, не успев позавтракать.

С этими словами он, наконец-то, отпустил локоть Анри и, дождавшись, когда тот занял своё место во главе стола, уселся по левую руку от него на высокий ореховый стул, украшенный резьбой — явно испанской работы.

Слуги не теряли времени зря. Пока хозяин разговаривал со своим гостем, они уже успели накрыть стол и добавили недостающие прибор и тарелку. Стол не ломился от яств, но ведь и завтрак — не обед, а камбуз — не дворцовая кухня. Однако и бедным его язык не повернулся бы назвать. Были тут и хрустящий поджаренный хлеб, и любимый в Каталонии острый соус софрито, [19] и, конечно же, нарезанная тонкими ломтиками, настоящая иберийская ветчина "pata negra". [20] Не было недостатка и в сырах: нежно-жёлтые овалы кастильского манчего [21] лежали рядом с солнечно-жёлтыми полосками идиасабаль [22] из Гипускоа и красноватыми пластинами пласенсийского. [23] Ну и довершало эту гармонию вкусов отличное лёгкое белое французское вино. Однако настоящим украшением стола была, конечно же, посуда. Обычно подавали серебряные тарелки и приборы с роскошной инкрустацией, но во время стоянки корабля и особенно при наличии гостей, на стол ставили дорогие порцеляновые тарелки. Да не из мягкого французского фарфора, а настоящие китайские! Не каждое знатное семейство Европы, а уж тем более Новой Испании, могли похвастаться таким сокровищем, как кобальтовый китайский порцеляновый сервиз. Но когда у тебя есть деньги, хорошие корабли и опытные капитаны — возможно всё! Хотя, справедливости ради, надо сказать, что Анри не посылал своих капитанов в Азию за китайской посудой. Его чувству прекрасного вполне соответствовала и серебряная — надёжная, удобная и красивая. Резной узор, сделанный умелыми руками по кромке тарелок и обвивающий рукоятки отшлифованных до блеска ножей, вилок и ложек придавал посуде изысканность. Она могла быть украшением не только стола богатого и уважаемого торговца, но вполне заслуживала стоять и на столе королевском. Но кобальтовый порцеляновый сервиз был подарком Судьбы.

Однажды капризное Провидение само, буквально "на тарелочке с каёмочкой" подало Анри два корабля "джентльменов удачи" [24] от которых эта самая удача отвернулась сразу же после того, когда они обчистили и утопили голландское торговое судно вместе с командой.

...Тяжёлые, перегруженные добычей и с порванным такелажем, пираты натолкнулись на армаду Анри, когда та патрулировала Венесуэльский залив. Разбойники, надеясь подлатать паруса, укрывшись в одной из многочисленных бухт острова Запара, но, мало того, что, обогнув скальный мыс, они оказались на расстоянии трёх кабельтовых от "Победоносца", но и ползли они вдоль подветренного берега. Их ситуация была настолько безнадёжна, что даже, вспомни сейчас о них Фортуна, она бы уже не успела им помочь. Барк поднял белый флаг сразу. Узнав гюйс [25] хорошо известного и в пиратской среде своей честностью Анри Верна, команда пиратского барка могла рассчитывать на справедливый суд и не бояться скорой расправы. А вот их соратники на шлюпе, пользуясь тем, что от "Победоносца" их прикрывал сдавшийся барк, попытались сделать разворот оверштаг, но, резко изменивший направление, ветер с такой силой вдруг ударил шлюп, что его нос подкинуло кверху и понесло на барк. Корабли ударились бортами и замерли. Когда к ним подоспели фрегаты "Упорный" и "Решительный", пираты уже успели спустить шлюпку и стали подбирать в неё выпавших за борт при столкновении.

Да, добыча у них была знатная! Кроме нескольких ящиков с китайским порцеляном, были и шёлковые ткани, и отличное сукно, и модная французская одежда. Нашлась там и отличная коллекция оружия: великолепные толедские рапиры с чашевидной гардой и надёжные голландские кремнёвые ружья. Конечно же, больше всего Анри, как человек, вышедший на "тропу войны" с пиратством, порадовался оружию. Но пригодились и шёлк, и сукно. Нашлось применение вину и другим деликатесам, а вот ящики с китайским порцеляном до сих пор лежат на складе в Белизе. Кроме одного. Анри надеялся найти себе любимую, верную и любящую жену. Он мечтал о семье, о детях, о доме — тихой и уютной гавани, куда хотелось бы возвращаться. Но та единственная, которая одним только взглядом воспламенила сердце отважного моряка, вряд ли даже заговорит с ним. А без жены и детей его дом здесь, на "Победоносце". Вот потому и перекочевал со склада на корабль один из драгоценных ящиков. Теперь, в особо торжественных — да и не особо — случаях два слуги, которых адмирал позволил себе содержать на корабле, бережно вынимали из ящика бело-синие, лёгкие, настолько тонкие, что сквозь них было видеть солнце, тарелки, тарелочки, мисочки и миски. А после застолья так же бережно укладывали их обратно в ящик, заворачивая в сукно и пересыпая соломой...

Гости ели неспешно, наслаждаясь палитрой вкусов далёкой Родины. Такой же спокойной и степенной была и застольная беседа. Как истинные гурманы, мужчины хвалили хамон и сыры, обсуждали достоинства вина, искушённо сравнивали его с винами Испании и Португалии. И только Фернандо, каждый раз, набирав на вилку кусок ветчины или сыра, чтобы переместить их на пропитанный софрито хлеб, покачивал головой и восхищенно прищёлкивал языком, разглядывая открывшийся синий рисунок. И, безусловно, было чем восхищаться: на ослепительно белом фоне донышка искусная рука мастера вывела переплетённые веточки трёх деревьев, изумительно правдиво передавая каждую их деталь. Безошибочно можно было узнать только цветущую вишню. Их было много и в Испании, особенно в долине Херте, лежащей в провинции Эстремадура, и в горах между Валенсией и Аликанте. Но две другие коммодор не знал. Одна была, безусловно, веткой хвойного дерева — старая, толстая, покрытая морщинистой корой. Хвоинки же были короткие, собранные на концах маленьких веточек в пышные пучки. Несмотря на то, что рисунок был сделан разными оттенками синего, даже непосвящённый, никогда не видевший этого дерева коммодор, был уверен, что его хвоя насыщенного тёмно-зелёного цвета. А вот последняя ветка, напротив, была тонкая, с множеством крупных, в жизни явно сочных, светло-зелёных, пятиконечных листьев, немного напоминающих коноплю. Донышко с ветками было обведено двумя синими линиями — более светлая ниже, а более тёмная и широкая выше. Над ними по широкому полю шёл узор в виде цветочной гирлянды. Основывающие её стебли и листья так ловко переплетались, что было невозможно понять — где кончаются одни и начинаются другие. Притом цветы были все разные. Крупные и мелкие, пышные, как пионы или же простые, как мальва. Листья так же были разной формы и размера. И ни у кого, кто видел этот рисунок, не могло возникнуть сомнений в том, что всё эти цветы именно в таком виде растут в далёком Китае. Завершал всё это великолепие плетёный ободок, идущий по самому краю тарелки. Восхищала бывшего виконта и щедрость хозяина, угостившего своих гостей не только вкусной, но и очень дорогой едой в этих краях, да ещё и на посуде, за которую платили золотом. По весу. Один к одному. Мысль о том, знает ли Анри цену этих тарелок, не раз пронеслась в голове у Фернандо за этот завтрак. И если бы он после трапезы не забыл задать этот вопрос другу, тот бы ответил, что знает. Хорошо знает. Ведь Анри был торговцем. Именно торговля сделала его богатым и в меру независимым человеком.

Более сорока торговых судов — барков, флейтов и ост-индских, сновали вдоль Испанского Мэйна под золотым солнцем на тёмно-синем фоне. Не отказывались они и от посещения английских, французских и голландских портов. Правда, во избежание излишних недоразумений, под флагами Нидерландов или Дании. Как торговец, Анри был успешным прежде всего потому, что очень хорошо знал где и что имеет спрос и сколько за это готовы заплатить. Но ещё и потому, что действительно был щедрым. Иначе не быть ему желанным гостем у губернаторов и интендантов не только Испанских, но и Английских, Французских и немногочисленных Нидерландских колоний. Морские державы, решившие увеличить свои территории и доходы за счёт колонизации новых земель, не поддерживали чужих торговцев. Испания же на государственном уровне владела монополией на торговлю в своих колониях и не стремилась развивать в них производство, заставляя колонистов покупать то, что производилось в самой Испании. Даже соль было запрещено добывать, чтобы колонисты за немалые деньги покупали привозную. Что уж там говорить об одежде или оружии!

Да и у плантаторов руки не были вольными — выращивать можно было лишь то, что не росло в метрополии. Исключение было сделано лишь для пшеницы, да и то потому, что на Иберийском полуострове она росла не слишком хорошо, да и покойный король — да будет Господь милостив к его душе! — немало поспособствовал такому плачевному состоянию пшеничных полей. Когда шерсть в Европе стала очень востребованной, он приказал разводить овец в неисчислимом количестве. Их огромные стада, сезонно перегоняемые через всю Испанию, из года в год уничтожали посевы пшеницы. Прибыль от шерсти тогда действительно была отменная, поэтому никто особо не волновался из-за того, что Испании приходилось закупать пшеницу у соседей во всё возрастающем количестве. Но когда цены на шерсть резко упали — поля оказались уничтожены острыми овечьими копытцами и урожаи пшеницы с них снимали просто плачевные. Вот и стала пшеница одним из важнейших сырьевых ресурсов. Да только в тропическом и субтропическом климате колоний не хотела она расти, а есть растущий тут маис испанцы пока не научились. Но всё остальное, что давала щедрая земля Новой Испании и Перу — кофе, какао, перец, сахар, красители, табак и хлопок и уж тем более серебро и золото — груженными "по ватерлинию" галеонами возили в Севилью. Те же смельчаки, которые рисковали выращивать в колониях виноград, лён, коноплю и оливковые деревья — могли не только потерять свои плантации с "крамольными" растениями, но и жизнь. А то мало ли чего — вдруг они ещё захотят наладить производство вина, ткани, парусины и оливкового масла? А уж если кто решил построить мануфактуру для пошива одежды или, не дай бог, литейный цех — так могли ещё и анафеме предать! Но только в том случае, если у вас нет хороших отношений с губернаторами, коррехидорами и алькальдами. [26] Достаточно было быть с ними щедрыми или очень щедрыми, и они могли выдать вам "право rescate" [27] или же просто не замечали многое, очень многое. Ну, например, что кто-то, собрав со своей плантации на Кубе табак, повёз его не в Веракрус, куда должно было свозиться всё, что с нетерпением ожидали в Севилье и Мадриде, а, например, в Сен-Пьер, на Мартинику. А купленную на Кюрасао соль доставил в Кампече или Белиз. Это только тех, кто жаден, называли контрабандистами и безжалостно вешали на реях их же кораблей!

Фернандо знал, что Анри Верн был щедрым. И не потому, что ел сейчас из самых дорогих в старой Европе и Новом Свете тарелок, и не потому, что немало губернаторов и интендантов частенько зазывали успешного торговца в гости, а потому, что Анри был человеком чести и совести. Когда в Сент-Джорджесе на Гренаде разгулялась эпидемия холеры, торговые и транспортные суда перестали заходить на остров и там начался голод. Больные и здоровые жители острова нуждались в еде и лекарствах. Даже взлетевшие до небес цены на продукты не прельщали большинство торговцев — извечных любителей звонкой монеты. Лишь немногие рискнули, заполнив трюмы провиантом, отправится туда. И среди этих немногих был и Анри. Вот только он не нажился тогда на Гренаде золотом — он не поднял цены на продукты, а тем, кому и обычная цена уже была не под силу, давал еду даром. После гибели родных Анри пришлось часто голодать, но его душа не очерствела, а наоборот, наполнилась сочувствием и состраданием. Анри не заработал там денег, но и в накладе не остался. Большинство людей помнят добро. Возможно, потому, что его так мало. И, наверное, именно потому, чтобы не забыть, каждый корабль, заходящий в Сент-Джорджес под тёмно-синим флагом с золотым солнцем, встречали всеобщим ликованием, а имя сеньора Анри произносилось с благоговейным трепетом, как имя святого...

Под лёгкую светскую беседу завтрак близился к своему завершению. Подали чёрный кофе и десерт — маленькие блинчики, обильно политые мёдом. Когда трапеза была завершена, вся компания поднялась на квартердек. Солнце, уже неторопливо, поднималось всё выше над морем. В ярко-синей вышине медленно двигались белые пышные облака, словно где-то там, высоко, на небесной плантации, созрел хлопок и ветер развеял его по небу. Спускаясь к морю небо бледнело и у самого горизонта было таким поблёкшим, что казалось почти белым. Зато море, словно решив соревноваться с небом, явило целую палитру красок — от индиго до светло-зелёного. Небольшие волны лениво перекатывались и ласково гладили корпус "Победоносца".

04.

Любуясь морем, Анри заметил шлюпку, направляющуюся к его кораблю.

— Похоже, это по твою душу сеньор Альварес послал, — раздался за его спиной громкий голос коммодора. — А ведь ты мне так и не успел рассказать, как прошла охота, — Фернандо хлопнул друга по плечу. В его голосе явственно чувствовалась досада.

— Да ты знаешь, какой из меня рассказчик. Вон лучше с Энрике поговори.

— Эээ нееет, — почти пропел великан, — Один преувеличит по стеньгу, [28] а другой сожмёт до пары фраз! Вас только вместе и можно слушать! — коммодор засмеялся.

— Тогда пусть тебе дон Себастьян подробно и без преувеличений всё расскажет, — Анри кивнул в сторону капитан-лейтенанта.

— Разве я не буду сопровождать вас, сеньор Анри? — голос молодого дворянина был тихим и мягким, в отличие от его взгляда. Даже если дон Себастьян улыбался, его тёмные глаза всегда смотрели пронизывающе, как два кинжала.

— Нет, капитан. Вы остаётесь на корабле и, когда губернатор пришлёт своих людей за пленными, сопроводите их с нашими солдатами. Я бы хотел, чтобы они все дожили до суда, не так как в прошлый раз.

От последних слов Анри повисла тишина, нарушаемая лишь поскрипыванием рангоута и криками чаек. Похоже, каждый из офицеров вспомнил один и тот же прискорбный инцидент, случившийся месяцев семь назад...

...Победоносная армада возвращалась из крейсирования возле недавно возвращённой Ямайки, когда с марса [29] увидели неподалёку от Роатана французских флибустьеров, [30] расстреливающих испанское судно. Видимо, в предвкушении богатой добычи, морские бандиты были так увлечены, что не сразу заметили военные корабли. Зато на небольшом торговом галеоне видимость близившегося спасения приподняла боевой дух его защитников, готовящихся отражать абордажную атаку. Когда фрегат флибустьеров с зарифленными парусами левым бортом налетел на галеон, "Победоносец" уже был от сцепившихся кораблей на расстоянии четырёх кабельтовых и, продолжая приближаться, начал маневрировать для бортового залпа. Вырвавшиеся вперёд бриг "Дельфин", фрегаты "Решительный" и "Упорный" левым галфвиндом быстро приближались к месту боя. Солдаты на палубах уже выстроились у фальшборта для стрельбы. Первый и единственный выстрел с мидельдека "Победоносца" решил исход боя. Поскольку в Новую Испанию ещё не добралась весть о подписании "Пиренейского мира", [31] орудовавшие под французской комиссией бандиты считались военнопленными и Франция могла потребовать их возвращения за выкуп. Поэтому, видя на стороне противника огромное превосходство и лишённые возможности бежать, флибустьеры тут же побросали абордажные сабли и сдались остаткам команды галеона.

Без дальнейших приключений сопроводив израненный галеон и не менее израненный флибустьерский фрегат в Белиз, Анри отправил гонца к военному коменданту с просьбой забрать пленных. Перед традиционным визитом к губернатору он заскочил на один из своих складов, чтобы отдать необходимые распоряжения. Уже выходя из здания, он и сопровождавший его дон Себастьян услышали гул голосов возбуждённых людей. На припортовой улице собиралась ревущая толпа. Бушующее людское море перекрывал отчаянный женский крик, перешедший в визг. Внезапно всё стихло. Толпа резко отхлынула, как море в отливе. Стали слышны ругательства и офицерские команды. Солдаты городского гарнизона, сопровождавшие пленных, громко ругаясь, пинками и древками пик, разгоняли людей, делая вокруг связанных в две шеренги флибустьеров островок открытого пространства. Первое, что увидел Анри — забрызганные кровью горожане. Впереди, обтекаемая отступающими людьми, стояла всхлипывающая молодая женщина, вся в крови. Окровавленными руками она утирала слёзы и при этом размазывала кровь по лицу. Не сговариваясь, Анри и дон Себастьян, работая локтями, стали пробиваться к колонне пленных. Подойдя ближе, они увидели удручающую картину: связанные попарно за руки и в цепь за шеи люди, прежде всего те, что были в ближней к толпе шеренге, были сильно избиты. Основная масса ударов была направлена в головы. Сквозь изорванную одежду были видны кровоподтёки. Многие из них остались на ногах лишь потому, что их поддерживали товарищи, сбившиеся в кучу. Прямо напротив всхлипывающей женщины, стонущие и покачивающиеся то ли от боли, то ли от ужаса, пленные держали нечто, отдалённо напоминающее человеческое тело.

Двое солдат пытались эту обесформленную окровавленную массу освободить от верёвок. Анри был потрясён. Ещё не зная, что случилось, он понимал, что это кровавое месиво было одним из пленных. Даже в своей безмерной ненависти к морским разбойникам с комиссией и без, так щедро раздаваемыми врагами Испании всякому отребью, Анри не приемлил жестокости. Он никогда не жаждал мести, он хотел справедливости. Возможно, этот негодяй, чьё изуродованное народным гневом тело солдаты высвобождали сейчас от пут и заслужил такую смерть. Возможно, это гнев божий настиг его руками толпы. Кто он такой, Анри Верн, чтобы оспаривать волю Господа и сомневаться в правильности его действий? Но как бы Анри не пытался убедить себя в том, что жизнь каждого человека в руках божьих и только Он, Господь, может решить, когда и как забрать её — ему не удавалось заглушить в себе мысль о неправильности произошедшего. Его внутреннее чувство справедливости, которое сделало его знаменитым даже у врагов, билось в душе, как пойманная птица и рвалось наружу.

Когда Анри входил в резиденцию губернатора, он уже знал, что произошло. Та самая молодая женщина, замызганная кровью, немного успокоившись, рассказала, что, проходя мимо колонны пленных, узнала одного из флибустьеров. По её словам, этот подонок руководил набегом на небольшое испанское поселение, находившееся к юго-западу от Пуэрто-Кабальос. Ана Паэс Лагос чудом выжила и запомнила этого негодяя на всю жизнь. Он стоял лишь в нескольких шагах от неё, укрывшейся в густом кустарнике, справляя нужду и всматриваясь в заросли в поисках прячущихся там женщин и детей. Если бы его не отвлёк донёсшийся издали приглушенный плач младенца, то одному богу известно, чтобы эти нелюди сделали с молодой беременной женщиной.

Несколько дней пираты грабили, насиловали и убивали. Уходя, сожгли деревню. Детей и молодых женщин забрали с собой. Всё это время Ана пролежала в зарослях, боясь пошевелиться. И только когда установившуюся тишину нарушали лишь доносившиеся из леса звуки зверей и птиц, она отважилась подобраться ближе к тому месту, где была её деревня.

Её, ещё две женщины и мальчика лет десяти подобрали рыбаки, видевшие издалека дым. Вот так она и попала в Белиз, потеряв не только мужа, но и так и не родившегося ребёнка. Встретившись чуть ли не лицом к лицу с убийцей, она буквально потеряла рассудок от мгновенно вспыхнувшего горя, страха и ненависти. Несчастная кинулась к пленному, выкрикивая проклятья и стала царапать ему лицо, рвать волосы и кричать, кричать, кричать от переполнявших её страданий, со временем загнанных вглубь больной души. Когда опешившие солдаты и офицер пришли в себя, озверевшая толпа, в которой наверняка было немало тех, на чьих судьбах так или иначе кровавые пиратские лапы оставили свои оттиски, ринулась на пленных...

В сердце Анри бушевал шквал. Одна часть его "я" убеждала вторую, что руками этой несчастной свершилось Высшее правосудие, но другая сопротивлялась и, в свою очередь, требовала правосудия над теми, кто совершил и допустил произвол. К счастью, Анри не пришлось делать выбор в споре с самим собой. Сеньору Альваресу уже докладывали о случившимся. Не прерывая своего секретаря, губернатор жестом подозвал к себе Анри и дона Себастьяна. Когда секретарь закончил доклад, лицо сеньора Альвареса было хмурым, как грозовая туча. Некоторое время он молчал, поджав губы. Наконец, подняв глаза на Анри, сказал тихо, но отчётливо выговаривая слова: "Сеньор Анри, обещаю вам, что офицер, не справившийся со своими обязанностями, будет наказан вместе с караулом по всей строгости военных законов. В случае каких-либо претензий со стороны Франции я лично позабочусь, чтобы ваша репутация не пострадала". "Ну, вот и всё. Господь снова показал мне свою волю и мудрость" — чувство справедливости, трепещущие в душе пойманной птицей, наконец-то вырвались наружу...

Молчание первым прервал Анри:

— Капитан Энрике, после высадки пленных отведи корабль в док и пообещай им двойную плату, если управятся с ремонтом за неделю. И передай остальным капитанам, чтобы были готовы выйти в море к 23 июню.

— Да, Адмирал! — серьёзно и с почтением ответил капитан, склонив голову.

— И не планируй ничего на вечер, старик! — Фернандо весьма фамильярно хлопнул Энрике по плечу. — Сегодня вечером вы все ужинаете у меня, — коммодор обвёл глазами Анри и дона Себастьяна. — И Густаву скажи, — ещё один хлопок по плечу "старика". — Не мне же одному рассказывать весёлые истории! — закончил Фернандо и громко рассмеялся.

Этот весёлый, искренний смех окончательно отогнал ещё несколько минут назад гнетущее всех воспоминание. Анри невольно улыбнулся и, отдав приказ привести к нему посыльного, удалился в свою каюту.

Дом... Анри хорошо платил своим людям, кроме того, если при захвате пиратского судна или логова доставался богатый приз — команды, участвующие в бою, получали свою долю — это же не флот Его Величества, а частная армада торговца из Белиза и потому тут действует только один закон — его собственный. Но благодаря этому закону от желающих служить в этой частной армаде не было отбоя. И не только потому, что платили справедливо, да ещё и долю от приза давали, и выплачивали пенсии искалеченным в бою, вдовам с малыми детьми и старым родителям, если таковые имелись. Но и потому, что на кораблях было чисто, кормили сытно, следили строго за конфликтами. И потому, что в этом флоте самым страшным наказанием было списание на берег, а за более мелкие проступки — штраф. Служившие Анри солдаты и моряки даже могли себе позволить купить дом и завести семью. Вот и Фернандо — несмотря на то, что после скандальной женитьбы его единственным источником дохода стала должность коммодора, купил весьма недурной по местным меркам особнячок и мог позволить себе не только жену и двое детей, но и пару-другую слуг. Да ещё умудрялся чуть ли не в каждом Карибском порту иметь по любовнице!

Для самого же богатого торговца единственное место во всём Новом Свете, как, впрочем, и в Старом, которое он мог называть домом и где он мог уединяться, была адмиральская каюта, состоявшая из двух довольно просторных помещений — ратс-камеры и спальни.

Ратс-камера была одновременно столовой, гостиной и библиотекой. В её относительно небольшие размеры вошло довольно много всего: уютный диван, обитый тиснёной кордобской кожей, дубовый книжный шкаф, украшенный резными фигурами, изящный ореховый столик с двумя высокими резными испанскими стульями для игры в шахматы, не менее нарядная витрина для посуды и сервировочный столик. Но главным атрибутом тут был большой тяжёлый дубовый стол для шести персон. Анри редко ел сам. Каждый офицер корабля побывал за этим столом, но самыми частыми гостями-сотрапезниками были капитан Энрике и капитан-лейтенант дон Себастьян.

Капитан Энрике был человек простой и неприхотливый. В светских застольных беседах особо не участвовал, тем более если за столом присутствовал дон Себастьян.

Капитан-лейтенант дон Себастьян Альварес де Толедо и Пименталь, командующий пехотой и абордажной командой, был младший сын знатного рода. Высокий, стройный, жгучий брюнет с тёмными, почти чёрными глазами, с иссиня-чёрными усиками над чувственным ртом и клиновидной испанской бородкой, он был романтиком, ищущим приключений и славы. Однако излишняя гордость и юношеская прямолинейность делали его непригодным для придворной или королевской службы. Он задыхался в атмосфере дворцовых интриг, отказывался лебезить и подхалимничать и потому отправился искать себе занятие по душе в Новую Испанию, подальше от двора.

Об успехах частного адмирала Анри Верна, получившего это почётное звание из рук генерал-капитана Кубы Диего Ранхеля за то, что молодой купец лично возглавил свою армаду, нанятую сеньором Диего, дон Себастьян впервые услышал весной 1658 года в Гаване. В то время дон Кристобаль Арнальдо Исаси, бывший губернатор Ямайки, безуспешно пытавшийся отобрать у англичан оккупированный ими в 1655 году остров, после почти трёх лет не очень успешной партизанской войны и проигранной битвы в Лас-Чоррерос, вновь готовился к встрече с генералом Эдвардом д`Ойли и набирал новое войско.

Дон Себастьян, недавно прибывший в Гавану из Севильи и жаждущий добыть славы и показать свою доблесть и воинское искусство, добросовестно вбиваемое в него славными учителями во дворце отца, с удовольствием принял предложенную ему доном Кристобалем должность капитана небольшого отряда ополченцев.

Ранним утром 20 мая 1658 года 467 солдат и около сотни офицеров погрузились на четыре транспортных судна и в сопровождении одного галеона и двух бригов отправились освобождать Ямайку от захватчиков. В предрассветном тумане следующего утра они уже высаживались в устье Рио-Нуэво. На второй день высадки их обнаружили три корабля английской береговой охраны. Всё время, пока шёл морской бой, солдаты и офицеры продолжали разгружать транспортные суда, снимать с них пушки и укреплять последними возводимый оборонительный редут.

Испанцам не удалось утопить англичан. Получив незначительные повреждения. те поспешили убраться восвояси и дону Себастьяну было ясно, что фактор неожиданности утрачен и враг через пару дней будет знать не только их местоположение, но и количество, так что встреча с нынешним губернатором Ямайки — лордом Эдвардом д`Ойли, будет для испанцев менее приятной, чем планировалось.

Предчувствие не обманули — уже на рассвете 25 июня показались паруса десяти английских кораблей. Бой был неравный и серьёзно пострадавшие испанские боевые корабли вынуждены были отступить. Дон Себастьян мог лишь с бессильной досадой наблюдать, как, захватив безоружные барки, английские корабли, прикрывая артиллерийским огнём, высаживали на берег солдат. Армия генерала д`Ойли значительно превышала спрятанную за редутом армию испанцев даже с учётом тех пяти десятков прибившихся к ней партизан. Попытавшиеся помешать высадке испанцы были атакованы с кораблей и тут же ретировались за свой редут.

Воодушевлённые этим англичане сняли с кораблей тяжёлые пушки и, вместо того, чтобы штурмовать редут испанцев, стали безнаказанно обстреливать его этими самыми корабельными пушками, коих не было у испанцев, и чья слабая малокалиберная артиллерия могла лишь бессильно давать о себе знать редкими выстрелами, но не более. Даже самому твердоголовому оптимисту в быстро редеющем войске дона Кристобаля было ясно, что конец близок, а путь отступления захвачен врагом. [33] Но, видимо, святой Себастьян Римский, покровитель дона Себастьяна лично и солдат в целом, услышал молитвы своего тёзки и послал неожиданную помощь.

Никто в испанском лагере не видел подошедших боевых кораблей под развевающимися белыми флагами с красным бургундским крестом [32] на грот-стеньгах и синими с золотым солнцем гюйсами. Грохот мощных пушек, вдруг влившийся в мерную канонаду англичан, прервал отчаянную молитву готовящегося к неминуемой смерти молодого испанского идальго. Свист ядер, летящих на редут, прекратился. Дон Себастьян видел, как грязные измученные люди выползают из своих укрытий, прислушиваясь и крестясь. Он тоже выполз из небольшого рва, прикрытого ветками и, всё ещё пригибаясь, поднялся на земляной вал и пролез через пролом в деревянной стене редута. Вытерев с лица пот грязным рукавом колета и глянув в сторону английского лагеря, уже почти простившийся с жизнью офицер истово перекрестился и во всеуслышание послал слова благодарности своему святому. Окружённые облаками дыма, взяв в полукольцо английскую эскадру, посланные Провидением явно по заступничеству святого Себастьяна Римского, корабли под испанскими флагами били по ненавистной английской эскадре.

С высоты земляного вала было видно, как войско лорда д`Ойли стало разворачивать часть пушек и тащить их на пляж для защиты своих кораблей. Внезапно дон Себастьян почувствовал прилив сил. Он вернулся сквозь пролом обратно в лагерь и стал искать глазами дона Кристобаля. Бывшего губернатора нигде не было видно. Воодушевлённый увиденным, дон Себастьян вдруг окрепшим голосом стал подавать команды уцелевшим солдатам.

Пока неопытный, но уже опалённый боем, молодой офицер собирал остатки испанского войска, другой человек, более молодой, но уже не раз топивший английские и помогавшие им пиратские суда, отдал приказ двум фрегатам и бригу подойти ближе к берегу и обстрелять английские батареи, пока они не успели развернуть к морю снятые с кораблей пушки.

Дон Себастьян, вокруг которого уже собрались выжившие офицеры, подняв к небу шпагу, обратился к войску с пламенной речью. Он понимал, что силы неравны, что англичан много, очень много, но теперь бог был на стороне испанцев и они это чувствовали. С каждым словом молодого идальго рос и крепчал боевой дух стоящих перед ним людей. Испачканные землёй, потрёпанные, уставшие прятаться и бояться смерти, они вдруг обрели уверенность в своей правоте. Даже раненые, но способные держать оружие, присоединялись к тому, что теперь уже снова можно было назвать войском.

— Мы испанцы и с нами бог! — кричал дон Себастьян.

— Да! — гулким рокотом отвечала ему сотня глоток.

— Мы утопим англичан в их же крови! — призывал молодой капитан.

— Да! — перекрикивая пушечную канонаду неслось в ответ.

— Мы вернём Испании Ямайку! — голос дона Себастьяна звенел, как стальной клинок.

— Да! — ещё сильнее отзывались люди.

— Веди нас! — сказал дону Себастьяну один из стоящих рядом офицеров.

И он повёл...

Они бежали по равнине чёрным приливом, сметая по пути растерявшихся от неожиданности англичан. Далеко впереди громыхали пушки, застланные от жадных глаз густым сизым дымом. Дон Себастьян не внимал течения времени. Весь забрызганный кровью он рубил и колол направо и налево. И только уставшие до изнеможения руки говорили о том, что бой был долгим. И лишь услышав впереди испанскую речь, капитан остановился. "Всё, мы победили!" — понял вдруг он и оглянулся. Обессиленные, перепачканные грязью и кровью испанцы втыкали в землю пики и шпаги, и радостно кричали, упав на колени и подняв к небу руки...

После того, как всем раненым была оказана помощь, когда были подсчитаны потери обеих сторон и похоронная команда стала предавать земле убитых, началась погрузка на корабли. Захватив больше половины английской эскадры теперь уже бывшего губернатора Ямайки генерала Эдварда д`Ойли, люди частного адмирала Анри Верна спешно ремонтировали свои и призовые корабли, готовя их к отплытию в форт Кагуэй. [35] Вот тогда-то, уже умытый и почистивший свой колет, дон Себастьян впервые встретился с Анри.

Сеньор частный адмирал на допрос пленённого лорда д`Ойли пригласил дона Кристобаля и дона Себастьяна, ставшего не только героем битвы, но и правой рукой ещё не вернувшегося в столицу острова, но всё же уже не бывшего губернатора. Наблюдая за ведущим допрос сеньором Анри, дон Себастьян невольно восхищался этим простолюдином, подсознательно сравнивая себя с ним. Они были примерно одного возраста, но какая огромная разница достигнутого была между ними! Желание узнать этого человека как можно лучше и разгадать секрет его успеха заставило дона Себастьяна на время отложить присущую всем аристократам спесь. После того, как почти без боя был взят форт Кагуэй и так же быстро под испанскую корону вернулась столица острова — город Сантьяго-де-ла-Вега, дон Себастьян распрощался с губернатором и пошёл проситься на службу к сеньору Анри.

Анри нужны были люди. Среди прочих он потерял и Эктора Рольдана — командира пехоты. Весёлого балагура, не потерявшего доброго нрава в многочисленных битвах за Испанскую Империю, но, как и многие другие военные, переставшие получать жалование вовремя, а то и вовсе оставленные без него. Эктор нашёл себе нового хозяина, умеющего ценить опыт и смелость. Так же отважно, как всегда, он вёл пехотинцев "Победоносца" в абордаж на английский флагман, но шальной осколок, оборвав его на полуслове, отправил капитан-лейтенанта на Суд божий...

Адмирал, как теперь, не сговариваясь, называли Анри все его люди в обеих армадах — Победоносной и Птичьей, долго и внимательно изучал дона Себастьяна. Пристальный взгляд его серых глаз пронизывал насквозь, глядя прямо в душу.

— Я привык, что мои люди подчиняются мне беспрекословно, — наконец проговорил он, продолжая глядеть в глаза дону Себастьяну.

— Вам не нравится моё происхождение или я? — дон Себастьян не отвёл глаз, словно тоже старался увидеть душу своего собеседника.

Анри пропустил мимо ушей явно язвительный вопрос, но сказанный спокойно и мягко, без тени иронии, и продолжил:

— Вас я пока не знаю, а происхождение на моих кораблях не является ни привилегией, ни недостатком. Капитан-лейтенант, на должность которого вы претендуете, кроме иного, отвечает за порядок на корабле. Учитывая то, что я не приветствую телесные наказания, вам придётся найти способ завоевать авторитет не только у солдат, но и у остальной команды. Вы уверены, что справитесь? — Анри продолжал смотреть в лицо аристократу, не потерявшему некий шарм даже в сильно истрёпанной в бою у Рио-Нуэво одежде.

Дону Себастьяну хотелось рассказать этому молодому, но такому уверенному в себе человеку, как он поднял и повёл за собой солдат, но вовремя остановился. Он осознал, что смог это сделать лишь потому, что этот богато и со вкусом одетый простолюдин, который неизвестно откуда явился со своими армадами в ответ на его, дона Себастьяна, молитву. Подумав ещё мгновение, он, выдерживая пристальный взгляд Анри, ответил тихо, но с вызовом: "А вы проверьте".

Его лицо оставалось серьёзным, но в глазах забегали озорные искорки. Анри отвёл взгляд, недолго подумал, опять повернулся к идальго и, как-то совсем буднично, сказал: "Найдите нашего главного боцмана Диего Маркеса. Пусть он ознакомит вас с правилами, поставит на довольствие до возвращения в Белиз и представит команде" — и показал рукой на выход из каюты, давая тем самым понять, что разговор окончен.

С тех пор прошли два года, насыщенные событиями и богатые боями. Дон Себастьян быстро втянулся в корабельную жизнь с её склянками, ходящей ходуном палубой, хлопками поймавших ветер парусов, ядрёными солдатскими шуточками и весёлыми плясками, но заунывным пением моряков. Он давно уже был принят этой многонациональной корабельной семьёй. Но только в бою по-настоящему исчезал незримый барьер, отделяющий его от всех остальных. И лишь беседы с Анри во время спокойных переходов за игрой в шахматы да приглашения к адмиральскому столу напоминали дону Себастьяну о прежней светской жизни. Они были такими разными — сеньор Анри и дон Себастьян, но в то же время такими похожими — простой торговец и знатный аристократ, потомок испанских грандов, поступивший на службу к этому торговцу. Между ними была огромная пропасть, но она не помешала им стать друзьями. Как же всё-таки причудливы помыслы Твои, Господи!

05.

Было душно. Солнечные лучи уже успели нагреть адмиральскую каюту. Несмотря на открытые окна, лёгкий бриз не приносил прохлады, лишь запах соли и водорослей. Едва слышимый плеск воды, встречающейся с кормой "Победоносца", прерывался резкими криками чаек.

Анри подошёл к стоящему перед кормовыми окнами письменному столу. Мощный, тяжёлый, сделанный из красного дерева, стоящий на двух тумбах, украшенных вырезанной тесьмой по краям и кромке каждого ящичка и заканчивающихся могучими бронзовыми львиными лапами, он достался Анри вместе с "Победоносцем". Вот только серебряный письменный прибор на большой платформе из чёрного мрамора, что стоял сейчас на зелёном сукне стола, был куплен в Гаване больше года назад.

Вытащив из-за пояса кафтана связку ключей, Анри сел на кленовый стул работы мастеров Новой Англии. Его спинка и седалище были обтянуто чёрной кожей и, хотя он был похож больше на табурет со спинкой, чем на стул, но был удобен и не лишённый строгой красоты благодаря вырезанным в виде витых столбиков планками и перекладиной, соединяющей передние ножки. Этот стул так же достался Анри вместе с кораблём и явно помнил зад не только пиратского капитана, но и английского.

Анри открыл ключом большой ящик и выдвинул его наполовину из-под массивной доски стола. Вытащив лежащие у края два листа добротной бумаги, исписанных чёрными чернилами, положил их на сукно стола, задвинул ящик и прислушался. Из ратс-камеры доносился громкий возмущённый голос Фернандо. Тяжело вздохнув, Анри встал и направился в соседнюю каюту.

Войдя в ратс-камеру, Анри увидел коммодора, держащего за полы колета одного из слуг, Рафаэля. Тот был бледен, но, судя по упрямому покачиванию головы, непреклонен. Услышав скрип открывающейся двери, оба повернули головы в её сторону. Увидев Анри, Фернандо отпустил слугу и тот тут же выпрямился, как струна, и застыл в позе ожидания. На немой вопрос Анри первым заговорил коммодор:

— Ну и порядки у тебя тут! — громогласно возмутился он, — Этот охламон отказался налить мне вина! — Фернандо гневно ткнул указательным пальцем в сторону неподвижного слуги, не глядя на него.

— На моём судне только я решаю, когда и кому можно подавать алкоголь. Ты уже забыл это? — Анри мельком глянул на следящего за каждым его движением Рафаэля и дал ему знак рукой.

Тот поклонился и пошёл к витрине, стоящей у переборки, отделяющей ратс-камеру от спальной каюты. Фернандо взглядом проследил за перемещениями слуги и, повернувшись к Анри, ответил:

— Нет, конечно, не забыл, но я думал, что для меня есть исключение.

— Ты ошибаешься, — печально парировал Анри, — Но если ты так думаешь, то, пожалуй, мне придётся наведаться на "Альбатрос" с инспекцией, — Анри улыбнулся, но улыбка получилась грустной. Он знал о пристрастии друга к горячительным напиткам, но помнил и то, что, вступив на корабль, коммодор умел оставить за бортом все свои вредные привычки.

— Да ладно, Анри, ты же не думаешь, что я там распустился сам и позволяю напиваться команде?

Только в узком кругу доверенных лиц и самых близких друзей Фернандо, как, впрочем, и Энрике, позволял себе обращаться к хозяину армад и своему работодателю по имени, без официального "сеньор" или ставшим очень популярным в последние полтора года "Адмирал" с преднамеренно выпущенным прилагательным "частный", указывающим на его временный характер.

— Что мне думать я решу на "Альбатросе". Ладно, заходи, — сказал Анри и шагнул обратно в каюту.

Снаружи, с квартердека, донёсся мелодичный звон. Ему вдогонку голос вахтенного матроса сообщил, что пробита одна склянка и началась третья вахта. Фернандо взял бокал с серебряного подноса в руках слуги и двинулся вслед за другом.

Садясь за письменный стол, Анри кивнул в сторону лежащих на нём бумаг: "Вот мой улов". Шедший следом Фернандо остановился у стола, взял свободной рукой одну из бумаг и, оглядевшись, подошёл к стоящему у переборки огромному, обитому медью и богато украшенному резьбой сундуку. Сел и принялся изучать документ.

— Опять англичане, — сказал он через минуту. — Может, пора нам наведаться на Антигуа?

— Думаю, у нас найдутся дела важнее, — Анри сидел, откинувшись на спинку стула и сложив руки на груди.

— Ты гнался за ними?

Наклонив своё могучее тело, коммодор дотянулся до стола и положил бумагу на его край. Вернувшись в прежнее положение, отхлебнул из бокала и, вытянув ноги, удовлетворённо закряхтел.

— Нет, — ответил Анри, наблюдая за действиями друга. — Я получил сведения, что обнаружена база Эрроусмита на Сахарном островке, [36] но вместо Джона нашёл этих двух приватиров, — и кивком указал на бумаги.

— И где Эрроусмит они, конечно же, не знали, — саркастически усмехнулся Фернандо, снова сделав глоток.

— Нет, не знали, — голос Анри был серьёзен. — Но они подтвердили, что он там был. Эти мелкие пакостники боятся его больше, чем нас, Фернандо.

Услышав это, коммодор с удивлением взглянул на Анри.

— Почему? — наконец спросил он.

— Похоже, Джон сумел подчинить себе очень многих пиратов. В его распоряжении флот не меньше моего, а если считать только военные корабли — то, возможно, и больше. Он объявил весь Испанский Мэйн до Бермуд своей территорией и выбирает дань со всех, кто тут желает охотиться в одиночку, — всё так же серьёзно ответил Анри.

— Это тебе эти двое рассказали? — Фернандо кивком указал на лежащие на столе бумаги. Из интонации коммодора исчез сарказм.

— Да. Ещё они сказали, что пришли к острову отдать Джону дань. Я разминулся с ним на восемь часов.

— А эти почему задержались? — в голосе коммодора появились любопытство.

— Хотели полакомиться бананами, — Анри улыбнулся.

— Надо бы там засаду оставить, — предложил Фернандо, допивая вино.

— Бесполезно, — ответил Анри и потянулся к серебряному колокольчику для вызова слуги. — Похоже, не всем нравятся диктаторские замашки Эрроусмита.

Анри позвонил и продолжил:

— Кто-то там побывал ещё раньше и сжёг лагерь.

Дверь, слегка скрипнув, отворилась и вошёл слуга. Фернандо протянул ему пустой бокал. Рафаэль взглянул на хозяина и, получив от него утвердительный кивок, взял бокал и вышел, закрыв за собой снова скрипнувшую дверь.

— Стало быть, ты полагаешь, что Джон туда уже не вернётся? — задумчиво сказал коммодор.

Анри кивнул. В дверь постучали. Получив разрешение войти, вновь скрипнув дверью, появился Рафаэль.

— К вам человек губернатора, сеньор! — с достоинством дворцового мажордома доложил он, косясь в сторону сидевшего на сундуке коммодора.

— Пусть войдёт, — приказал Анри, заняв на стуле более официальную позу.

Слуга кивнул и скрылся в проёме. Почти сразу же скрипнула дверь ратс-камеры и через мгновение на пороге каюты показался офицер из личной охраны сеньора Альвареса.

— Его превосходительство губернатор приглашает вас посетить его резиденцию, — сказал вошедший.

Расстегнув пуговицу колета, он вытащил из-за пазухи запечатанное сургучом письмо и, подойдя к столу, положил его на сукно перед Анри. Взяв в руки послание, Анри повертел его, рассматривая. На лицевой стороне красивым почерком было выведено: "Уважаемому сеньору Андреасу Анри Рамос Верну".

"Надо же", — пронеслось в голове Анри. — Раньше он мне писем не писал. Интересно, зачем же я ему так сильно нужен?" — но вслух, обращаясь к офицеру, задал совсем другой вопрос:

— Полагаю, вы собираетесь ждать мой ответ?

— Я уполномочен сопроводить вас, сеньор.

Фернандо, до этого молча наблюдавший за происходящим, многозначительно хмыкнул и посмотрел на Анри.

— Ну что ж, в таком случае ждите меня в шлюпке, — сказал Анри и, дождавшись, когда за офицером закрылась дверь, сломал сургучную печать.

"Белиз, года 1660 от Р.Х. 16 дня месяца июня.

Многоуважаемый сеньор Анри,

Позволю себе напомнить Вам что, согласно подписанному Вами 1658 года 1 дня месяца июня фрахтовому договору, должного действовать до дня подписания мира между Испанией и Англией, Вы обязаны предоставить принадлежащие Вам корабли под командование генерал-капитана Ямайки. Предоставленные корабли должно полностью вооружить, укомплектовать командой и достаточным для выполнения условий фрахта количеством провизии и амуниции.

В случае если же Вы снова решите лично возглавить Вашу армаду, это будет приветствоваться генерал-капитаном и рассматриваться как любезность с Вашей стороны.

На основании вышеизложенного прошу Вас немедленно явиться в мою резиденцию для получения оного приказа.

Искренне благоволящий Вам сеньор Альварес Луис Феррер и Проксита, XIII граф Альменара, волею Его Католического Величества Филиппа IV, губернатор города Белиз, собственной рукой подписавший".

Завершала сиё послание размашистая подпись, сургучная печать с гербом Белиза и восковая с личной печатью графа Альменара.

Закончив читать, Анри жестом подозвал Фернандо и передал ему письмо губернатора. Дочитав, коммодор вернул послание и пожал плечами. Анри спрятал письмо в верхний ящичек правой тумбы стола и, придвигая к себе лежащие на столе бумаги, сказал: "Похоже, чем мы будем заниматься в ближайшее время уже решили за нас". Затем, взяв один из документов, с помощью серебряной спицы свернул его в узкую трубочку и обмотал тонкой лентой. Сделав то же самое со вторым, Анри позвонил в колокольчик. Потом, засунув себе за широкую манжету рукава кафтана обе бумажные трубочки, встал и пошёл к кровати, стоящей у правого борта. На переборке, отделяющей спальную каюту от ратс-камеры, над изголовьем постели, висело его оружие — две боевые шпаги и рапира.

Приказав явившемуся слуге подать ему перевязь, плащ и шляпу, Анри оделся с его помощью, прицепил к перевязи рапиру и, выходя из каюты, остановился перед висящим на переборке небольшим венецианским зеркалом. Тёмная деревянная рама, богато украшенная лазуритом и золотой инкрустацией, была окружена рамой из позолоченной латуни. Филигранная цветочная гирлянда, с искусно вставленной в цветочные головки шпинелью, размером и цветом подобной спелой вишне, на верху сходилась в два больших цветущих розовых куста.

Из сверкающей серебристой глубины из-под широких полей чёрной шляпы, украшенной страусовым пером, на Анри смотрело красивое, гладко выбритое лицо молодого мужчины, обрамлённое тёмно-русыми, прикрывающими уши, коротко стриженными волосами. Отложной белый воротничок, обшитый кружевом, контрастируя с загаром, выдавал человека, привыкшего немало времени проводить под жарким карибским солнцем. Блестящие, как и гладь зеркала, серые глаза смотрели пронзительно, излучая спокойствие и мудрость.

Как будто стараясь стереть проскальзывающую во взгляде печаль, Анри провёл по лицу левой ладонью и быстрым шагом вышел из каюты. Поднявшись на шканцы и встретив там Энрике, напомнил ему о необходимости поторопить плотников с кренгованием [37] "Победоносной" армады и, махнув в знак прощания вышедшему за ним следом Фернандо, направился к штормтрапу.

Спустившись в шлюпку, Анри увидел там двух солдат с "Победоносца". Он решил отправить их обратно на корабль и уже поднял руку, чтобы остановить матросов, подбирающих штормтрап, но в этот момент увидел серьёзное, полное решимости и правоты, лицо дона Себастьяна и лишь махнул рукой. Офицер, присланный губернатором, понял жест Анри как сигнал к отправлению, отдал приказ гребцам и те, дружно подняв вёсла по левому борту шлюпки, оттолкнулись ими от "Победоносца" и, поскрипывая уключинами, подчиняясь ритму, заданному старшим матросом, шлюпка медленно развернулась и набрала курс к молу.

06.

Плавно и неспешно приближалась шлюпка к берегу. За время пути офицер не проронил ни слова, лишь почти у самого мола указал на стоящих у пристани троих солдат, держащих под уздцы пять лошадей и коротко бросил: "Одна из них для вас".

Мягко стукнув о доски мола, шлюпка остановилась, слегка покачиваясь. Выбравшись на пристань, Анри отправился следом за немногословным офицером. Поприветствовав солдат губернатора и приказав своим людям отправляться к резиденции, ловко вскочил в седло предложенной ему лошади и в сопровождении эскорта отправился к губернатору.

Солнцу понадобится ещё два с лишним часа, чтобы добраться до зенита, но оно уже сильно слепило и нагревало землю. Тёплый и влажный воздух был тяжёл и душен. Даже лошади постоянно замедляли шаг и их приходилось подгонять. И только люди продолжали заниматься своими делами, не обращая внимания на духоту. Стук копыт перекрывался гомоном портового города. Снующие туда-сюда носильщики с мешками на спинах или с ручными тележками криками предупреждали неосторожных прохожих. Торговцы зазывали покупателей в свои лавки, расхваливая товары громко и изобретательно, изредка перебиваемые смехом портовых шлюх, вышедших на Торговую площадь в поисках клиентов. Но как только солнце достигнет своей вершины — город замрёт, погрузившись на несколько часов в сиесту.

Резиденция губернатора находилась всего в двух улицах от пристани, на центральной площади. Возле распахнутых ворот дежурила стража. Въехав во двор, Анри спешился и огляделся. Дворец, возведённый менее трёх лет назад из местного жёлтого камня, в лучах высоко стоящего солнца казался ослепительно белым. Высокая резная дверь, такие же высокие окна первого этажа и большие арочные окна второго, были чёрными, придавая зданию официальность и торжественность. Зато ярко-красные карнизы над окнами и основы изящной балюстрады вместе с высокими колонами, заканчивающимися вычурно завитыми капителями, делало дворец красочным. Когда Анри был тут в последний раз, двор только начинали мостить тёмно-жёлтыми каменными плитами, но сейчас он был готов и смотрелся очень аккуратно и нарядно.

Анри огляделся вокруг, скользя взглядом по каменным административным зданиям, стоявшим, напротив. Они мало чем отличались от дворца и общим ансамблем создавали из улицы маленький кусочек Испании.

"Однако неплохо потрудился сеньор губернатор!" — подвёл итог увиденному Анри.

До появления губернатора городом управлял алькальд сеньор Рикардо Лопес Хиль. Неприятный своей надменностью и жадностью, он, тем не менее, заслужил уважение Анри своим стремлением превратить небольшое поселение в город, используя для строительства легкодоступную тут древесину. И только после того, как, не без финансовых вливаний молодого торговца, посёлок, разрастаясь и привлекая всё большее число колонистов, стал приносить доход казне Его Величества, у Королевского и Верховного Совета Индий созрело решение прислать в Белиз губернатора. С его приездом в городе стали появляться первые каменные здания. Для бесперебойной поставки камня новоприбывший сеньор Альварес пообещал асьенду [38] на каменоломню тому, кто обнаружит месторождение строительного камня и начнёт поставлять его в город за символическую цену. Но, дабы такой обладатель каменоломни не терпел убытки, было ему весьма великодушно обещано и право rescate. [27] Вот тут-то и появился Анри впервые перед Его Превосходительством. Невысокого роста, слегка располневший, сеньор Альварес, в отличие от сеньора Рикардо, несмотря на свою принадлежность к высшей испанской аристократии, в общении с Анри с первого дня вёл себя благожелательно, без надменности и показной снисходительности. Анри долго думал после беседы с губернатором — было ли это вызвано собранными о нём информациями или же это была обычная тактика умного администратора. Ведь лишь глупец будет с первой же встречи настраивать против себя тех, кого намеревался использовать.

При мысли о предстоящей встрече с сеньором Альваресом губы Анри сами собой стали растягиваться улыбкой. В отличие от многих других управителей в Испанском Мэйне и на островах, с которыми Анри приходилось иметь дело, встречи с губернатором Белиза были всегда приятны. Даже несмотря на то, что и ему надо было время от времени делать щедрые подарки. Сеньор Альварес всегда был любезен и доброжелателен, не раз деловая беседа переходила в дружескую и заканчивалась партией шахмат. Однажды Анри даже был в числе приглашённых на торжество в честь дня рождения его младшей дочери и даже, к огромному удивлению Анри, он был замечен среди знатных особ и удостоился рассказа о малышке Луизе и её старшей сестре Изабель. Конечно же, Анри не пришёл на праздник без подарка. Его золотое ожерелье с перуанскими изумрудами вызвало восхищение даже у графини Альменара, жены сеньора Альвареса и матери обеих девочек. Правда, она восхищалась им лишь до тех пор, пока не узнала, от кого этот роскошный подарок. С сеньорой Каталиной Лили-Идиакиз и Феррер до этого Анри сталкивался пару раз во время дружеских бесед с губернатором, но, даже ни разу не поговорив с ней, он мог бы с абсолютной уверенностью сказать, что графиня испытывает к нему какую-то особенную неприязнь. Вот только почему — он так и не нашёл ответа. Зато отношения с самим графом Альменара можно было смело назвать дружескими. Хорошо разбираться в людях — это очень полезная способность для торговца, и Анри ею обладал. Во всяком случае, он сам в это верил, так как до сих пор не ошибался. Однако понять, почему он, обычный смертный и даже не член гильдии, был симпатичен занесённому в колонии аристократу, так и не смог.

Из задумчивости Анри вывел голос подошедшего дворецкого: "Сеньор Анри, прошу вас, отложите ваше оружие и шляпу и следуйте за мной". Анри послушно снял шляпу и подал её слуге. Тот, в свою очередь, передал её стоявшему за ним мальчишке лет пятнадцати. Отстегнув рапиру, Анри отдал оружие подошедшему офицеру и только после этого пожилой, но весьма бодрый дворецкий повёл его к губернатору.

Дойдя до хорошо знакомого Анри кабинета, слуга попросил его подождать и, постучав, скрылся за тяжёлой резной дверью, инкрустированной перламутром. Некоторое время было тихо, потом дверь снова отворилась и, выплывший в коридор невозмутимый дворецкий, церемониально закрыв её, повернулся к Анри и объявил, что его превосходительство губернатор занят и просит сеньора Анри обождать в синем салоне. Поскольку выбора не было, Анри снова кивнул и отправился за слугой в комнату на другом конце длинного коридора, украшенного узорными панелями и тиснёной кожей. Туда, где они с губернатором несколько раз играли в шахматы. "Похоже, губернатор решил пообщаться в неформальной обстановке", — предположил Анри. Войдя в комнату, он огляделся, выбирая, где сесть. Ближе всего, у изящного столика, стояли два роскошных кресла, богато украшенные фигурной резьбой и потянутые тёмно-синей кожей. Супротив стоял ещё более роскошный диван, составляющий с креслами и столиком единый ореховый гарнитур, сделанный рукой гениального испанского мастера. Недолго думая, Анри выбрал диван, буквально манящий своей тиснёной синей кожей и богато украшенной вырезанными над спинкой сценами охоты. Слуга, дождавшись, когда Анри сядет, поклонился и, уходя, плотно закрыл за собой дверь. Почти сразу Анри ощутил, как где-то глубоко внутри зарождается чувство тревоги. Мелькнула мысль, что его тут заперли. Поскольку никаких известных ему причин для такого странного ареста в голову не приходило, Анри не мог понять нарастающее беспокойство. Левая рука неосознанно коснулась на перевязи того места, где ещё несколько минут назад висела рапира. Конечно, в том, что её заставили снять, не было ничего необычного. Шпага, или её более короткий городской вариант — рапира, была неотъемлемой частью костюма аристократа. Не являясь таковым, Анри, входя в дома аристократов и некоторые административные здания, был обязан оставить оружие привратнику. Сегодняшний визит не был исключением из правил, но, тем не менее, сейчас действие, которое давно уже стало рутиной, почему-то показалось частью какого-то коварного плана. Анри попытался успокоиться и поразмыслить над происходящим.

"Может, у губернатора сейчас разговор с кем-то, кого я, по его мнению, не должен видеть?" — мозг старательно искал объяснение закрытой двери, пытаясь погасить тревогу. Немного покрутив в голове эту мысль и рассматривая её возможные варианты, Анри всё же встал, решительно подошёл к двери и, ухватившись за тело бронзового льва с золочёной гривой, резко толкнул дверь.

Не сопротивляясь, дверь распахнулась, раздался глухой удар и тихий вскрик.

Заглянув за дверь, Анри увидел сидевшую на полу девушку. Одной рукой она прикрывала лоб, а другой натягивала дорогие пышные юбки, выбившиеся из-под светло-зелёного платья, на носок золотистой парчовой туфельки. Слегка оторопев, Анри стал лихорадочно вспоминать скупые рассказы дона Себастьяна о этикете общения со знатными дамами. Откуда-то из глубины сознания пришло поучение о недопустимости прикасаться к дворянке без перчаток. Перчатки у него были заткнуты за пояс, но, недолго думая, он накинул на правую руку плащ и протянул её девушке. Виновато улыбаясь, та обеими руками крепко ухватила Анри за предплечье и с его помощью встала. Продолжая цепко держаться за мужчину левой рукой, девушка потянула его обратно в комнату. Дойдя до середины, она остановилась, повернулась к Анри и. приложив указательный пальчик к своим красивым губам, призвала к молчанию.

"Вы сеньор Анри, капитан самого большого корабля в Белизе", — то ли вопросительно, то ли утвердительно, проговорила она быстро и тихо, почти шёпотом. Не дожидаясь ответа, девушка продолжала в полголоса: "Я давно мечтала побывать на таком большом корабле!". Слушая в пол уха, Анри пытался оценить ситуацию: "Похоже, это одна из дочерей губернатора. Но какая и как она тут оказалась? Вне всяких сомнений — она подслушивала под дверью. Но зачем?".

"Вы же покажете мне свой корабль, сеньор Анри?" — продолжала торопливо девушка, словно боялась не успеть сказать всё, что хотела. Анри не успел ничего сказать. Пока он рассматривал её, ища ответы на свои вопросы, она продолжала говорить: "... отец не будет возражать, я уверена", — не отпуская руки мужчины, прикрытой плащом, всё так же тихо щебетало это милое создание.

Её симпатичное нежное лицо, не познавшее жаркого солнца, излучало радость, несмотря на то, что на лбу начало краснеть место соприкосновения с дверью. "Кажется, это старшая, Изабель" — Анри продолжал рассматривать девушку. Волосы цвета воронова крыла, заплетённые в косы и тугими кольцами прикрывающие щеки, украшала тёмно-зелёная кружевная мантилья. Окружённые длинными чёрными ресницами большие глаза цвета шоколада сияли восторгом. Встретив взгляд девушки, Анри почувствовал, что краснеет. Она мило улыбнулась, отпустила, наконец, его руку и, глядя ему прямо в глаза, спросила: "Вы не узнаете меня, сеньор Анри?". И, снова не дожидаясь его ответа, добавила: "Я контесса Изабель, старшая дочь сеньора Альвареса, графа Альменара. Вы видели меня в последний раз на двенадцатилетии моей младшей сестры".

— Я помню вас, сеньорита Изабель, — сказав это, Анри вежливо поклонился. — Но позвольте поинтересоваться, что вы делали за дверью?

— Шла по коридору, — контесса кротко опустила глаза, изображая невинность, но проступивший легкий румянец поставил её слова под сомнение.

Поняв, что выдала себя, сеньорита Изабель виновато подняла глаза на Анри и всё так же тихо, сказала:

— Не сердитесь, сеньор Анри. Я хотела лишь расспросить вас о так многом, пока дуэнья сеньорита Лаура ммм... отвлеклась. Я видела, как Андрес завёл вас сюда, но не решилась сразу войти.

Она снова смиренно опустила глаза и стояла так, пока Анри не заговорил:

— И о чём же дочь графа хотела расспрашивать простого торговца, контесса? — доброжелательно спросил он, наконец-то получив возможность заговорить.

Анри, впервые с тех пор, как вошёл в эту комнату, почувствовал облечение и улыбнулся. Он уже понял, что его встревожило — натренированный и отшлифованный до совершенства инстинкт выживания, краешком сознания зарегистрировал едва слышимый шорох платья подкрадывающейся девушки и просигналил опасность.

— О, не прибедняйтесь, сеньор Анри! Вы самый знаменитый капитан в Белизе! Вы ведь много где побывали и видели столько всего интересного!

Девушка смотрела на него восхищённо. На щеках разгорался пламень, глаза блестели, розовые губки приоткрылись от возбуждения, показав красивые белые зубы. Но Анри не успел ответить — послышался звук открываемой двери в другом конце коридора. Контесса Изабель ойкнула, повернув голову в сторону дверного проёма, потом — с сожалением — глянула на Анри и быстро выбежала из комнаты, зашуршав юбками...

"Господи, что это было? Наваждение?" — приближающиеся шаги и голоса доносились приглушённо сквозь волшебное очарование пережитого. Когда в комнату вошёл губернатор, Анри всё ещё стоял, улыбаясь.

"Ооо, сеньор Анри, мне очень приятно осознавать, что Вы тоже рады меня видеть!" — голос сеньора Альвареса окончательно вернул Анри в этот грешный мир. Бледное лицо губернатора расплывалось в улыбке, а глаза дарили доброжелательность. Однако, присмотревшись более внимательно, можно было заметить, каким цепким был их взгляд. От него ничего не могло ускользнуть или скрыться. Он умел проникать в самую суть.

Анри смутился, как мальчишка, пойманный при воровстве конфет с банкетного стола взрослых. Молча поклонившись, задержался в поклоне чуть дольше обычного. Со стороны могло показаться, что он не просто приветствует графа, но и выражает ему своё глубокое почтение. На самом же деле молодой человек просто дал себе время "взять себя в руки".

Указав на одно из кресел, приглашая собеседника сесть, сам сеньор Альварес уютно расположился на диване. Дождавшись, когда сядет хозяин, Анри развернул ближайшее к дивану кресло так, чтобы лучше видеть губернатора и сел, сложив руки на коленях. Воспользовавшись возникшей паузой, он обдумывал, стоит ли говорить губернатору о встрече с его дочерью несколько минут назад или нет. Для девушки, особенно знатной, даже несколько минут наедине с мужчиной, получив огласку, окажутся пятном на репутации, но ещё более чреваты последствиями они будут для мужчины. Особенно если учесть, что этот самый мужчина, пусть и не ведомо, ударил девушку. По законам чести отцу или жениху, если такой имелся, пришлось бы вызывать обидчика на дуэль, несмотря на то, что Его Величество Филипп IV их запретил.

Анри не устраивала такая перспектива. Глядя на немолодого и погрузневшего графа Альменара, он был уверен, что, случись худшее, победа будет за ним. Правда, ещё два года назад, собирая информацию о недавно прибывшем правителе города, Анри узнал, что сеньор Альварес некогда слыл неплохим фехтовальщиком. Будучи с 1642 по 1651 год интендантом, а затем и губернатором Пуэбло-Вьеха, он дважды весьма успешно отбил нападение пиратов, лично возглавив городской гарнизон. Но это было давно, кроме того, Анри тоже не вчера взял в руки шпагу. Однако, ему очень не хотелось причинять вред этому умному и симпатичному человеку. Ещё менее радовала неизбежная потеря его расположения, даже если они оба после поединка останутся живы.

Прежде, чем сеньор Альварес заговорил, пришло решение дилеммы — молчать. Вряд ли сама контесса Изабель захочет правдиво рассказать о происхождении ушиба, так что своим стремлением быть честным, он выставит лгуньей девушку и поставит графа в затруднительное положение.

— Надеюсь, мой человек не оторвал вас от важных дел? — проявил вежливость губернатор.

— Нет, Ваше Превосходительство, я как раз собирался посетить вас.

— Полагаю, вы принесли только приятные новости, — губернатор снова улыбнулся, но глаза его смотрели пристально.

— Во время войны новости редко бывают только приятными, — парировал Анри и, поднявшись, вытащил из манжета бумажные трубочки.

Сеньор Альварес напрягся и подался вперёд. Взяв из рук Анри одну из трубочек, губернатор нетерпеливо развязал ленту и, не задумываясь, бросил её на узорчатый синий ковёр. Развернув трубочку, прочёл каллиграфический крупный заголовок: "Letters о marque". [39] Быстро пробежав глазами английский текст, посмотрел на всё ещё стоящего рядом Анри и голосом, потерявшим весёлость, спросил:

— Кем выдана вторая лицензия?

— На ней тоже подпись генерал-губернатора Антигуа и Барбуды сэра Уильяма Хэмптона, — и Анри снова протянул сеньору Альваресу свёрнутую бумагу.

Взяв вторую трубочку, губернатор кивнул в сторону стула, приглашая собеседника снова сесть и, когда тот занял прежнее место, спросил:

— А что хорошего?

— У меня есть 117 пленных, не считая обеих владельцев лицензий и два призовых фрегата.

— И это всё? — бровь губернатора удивлённо поползла вверх.

— Увы. Ничего ценного при них не было.

Анри поймал взгляд сеньора Альвареса, ожидая, что тот сам заговорит о награде за призовые корабли, переданные ему несколько дней назад Фернандо.

— Мдаа, — протянул губернатор, снова уткнув взгляд в развёрнутую бумагу.

Прошло несколько минут, прежде чем он снова заговорил:

— Я пришлю солдат за пленными. Что же касается кораблей, — губернатор встал, подошёл к консольному столику, стоявшему у стены под большим "Пейзажем с птицеловами", кинул на него бумаги и, взяв серебряный колокольчик, позвонил.

— Казна города сейчас бедна, но, думаю, мы сможем договориться, — продолжил он и вернулся на диван.

— Я решил оставить фрегаты себе, Ваше Превосходительство, но на счёт кораблей, переданных вам идальго Фернандо Фернандес де Кордова, я готов выслушать ваше предложение.

В этот момент дверь распахнулась и вошёл дворецкий. Поклонившись, он подошёл к губернатору и что-то долго шептал ему на ухо. Тот нахмурился, но, когда слуга отступил на два шага назад, лицо сеньора Альвареса было снова спокойным. Сняв с пояса небольшой серебряный ключ, он передал его слуге: "Принеси сюда чёрную шкатулку из моего бюро". Когда дворецкий вышел, губернатор пожевал губы, как обычно он делал, размышляя, потом, взглянув на Анри, ожидающего ответа, предложил:

— На складах города скопилось немало отличного дерева. Приняв его в качестве оплаты за призовые корабли, любезно предоставленные городу сеньором Фернандо, вы могли бы получить за него неплохую цену на Ямайке. У форта Кагуэй начали строительство большой верфи.

— С Вашим превосходительством приятно иметь дело, — Анри улыбнулся. — Осталось лишь уточнить количество, надеясь на вашу щедрость.

Губернатор усмехнулся:

— Я уверен, что два таких добрых друга, как мы с вами, сумеют прийти к обоюдному согласию.

Анри был успешным торговцем не только потому, что, зафрахтованные на его торговые суда капитаны, добросовестно информировали своего работодателя где, что и за какую цену имеет спрос, но и, благодаря какому-то шестому чувству, с помощью которого он угадывал, когда нужно немилосердно торговаться, а когда пришло время уступить. Вот и сейчас это самое чувство подсказывало, что не стоит давить на губернатора, надо соглашаться с тем, что он соблаговолит дать. Поэтому Анри тоже улыбнулся, стараясь при этом выглядеть как можно более дружелюбным, и ответил:

— Вы так добры ко мне, Ваше Превосходительство! Я не сомневаюсь, что распоряжения, которые вы дадите своим людям по поводу перевозки древесины на мой склад, будет совершенно справедливым.

Губернатор с довольным видом откинулся на спинку дивана:

— Не сомневайтесь, сеньор Анри! Кстати, вы уже слышали, что дона Исаси отозвали в Мадрид, а на его место прислали нового генерал-капитана?

— Нет, Ваше Превосходительство. Я давно не был на Ямайке, — Анри почувствовал, что сеньор Альварес не просто так перевёл разговор. Похоже, сейчас он узнает, зачем же его вызвал губернатор.

— Его Королевское Величество достало убеждения, и, замечу, в целом справедливое, что Ямайка не менее важна для Испании, чем Санто-Доминго и Пуэрто-Рико, — монолог губернатора прервала открывшаяся дверь.

Вошёл слуга, бережно неся шкатулку эбенового дерева с драгоценными инкрустациями. Передав хозяину ценную ношу и вернув ключ, слуга замер в ожидании дальнейших распоряжений.

— Скажи капитану Алонсо, чтобы он позаботился доставить пленных с флагманского корабля сеньора Анри в форт Сан-Педро, и предупреди его, что пленных почти полторы сотни, — приказал граф Альменара и сделал жест правой рукой, словно отгонял назойливую муху.

Когда слуга, поклонившись, удалился, губернатор посмотрел на Анри и продолжил:

— Так вот, осознав важность острова, король решил наделить его статусом генерал-капитанства и поручить заботам дона Педро Нуньо Колон де Португаль и Кастро, — сеньор Альварес говорил серьёзно, как никогда ранее, внимательно глядя на Анри и придерживая стоящую на коленях шкатулку. Пальцы его левой руки барабанили по чёрной с перламутровой мозаикой крышке, выдавая сильное напряжение.

Волнение губернатора стало передаваться и Анри. Слушая сеньора Альвареса, он переводил взгляд с губернатора на шкатулку и обратно, стараясь не пропустить главного.

— Мне доставили послание от дона Педро, в котором, кроме иного, говорилось о том, что вы и ваш флот переходите в его распоряжение.

Анри нахмурился. Он не нанимался на королевскую службу, лишь подписал фрахт своего флота на защиту Кубы и Санто-Доминго от англичан на время войны. То, что он охотится на английских приватиров, его личная инициатива. К тому же конец войны уже близок — от английского флота не осталось и следа в Карибском море. Да и ни к чему он тут лордам, когда за них грязную работу делают щедро прикармливаемые ими морские разбойники.

Заметив недовольство Анри, губернатор помолчал, поджал губы и, опустив глаза на шкатулку, потом снова взглянув на молодого торговца, неожиданно улыбнулся.

— Как ваш искренний друг, сеньор Анри, я позволил себе написать о вас дону Педро, дабы он мог знать, как много вы за последние годы успели сделать во благо Испании. Поверьте мне, мой дорогой сеньор Анри, я не упустил ничего — ни вашего участия в возвращении Ямайки, ни помощи в защите Санто-Доминго и Сантьяго-де-Куба. Ни участия в обороне Сан-Хуана. Не забыл я упомянуть и сражение вашей армады с эскадрой подлого английского коммодора Мингса, благодаря которому, несмотря на то, что самому Мингсу и нескольким его пиратским прихвостням удалось сбежать, Испанский Мэйн избавился от его жестоких набегов. Более того, отбросив присущую мне скромность, я скажу вам, дорогой друг, что не побоялся весьма недвусмысленно назначить новому генерал-капитану, что такой человек, как вы, достоин большей награды, чем скромная асьенда на Ямайке, — закончив говорить, губернатор торжествующе посмотрел на Анри.

От неожиданности тот не сразу нашёл, что ответить. В голове роились мысли о причине такой заботы со стороны сеньора Альвареса вперемешку с самыми смелыми и неправдоподобными вариантами содержания послания дона Педро, вне всяких сомнений, находящегося сейчас в этой эбеновой шкатулке, лежащей на коленях губернатора. Наконец, когда пауза слишком затянулась, Анри ответил совершенно искренне:

— Я глубоко тронут, Ваше Превосходительство, — встал и, приложив правую руку к сердцу, поклонился сеньору Альваресу.

— Вы заслужили это, друг мой! Я очень надеюсь, что и в Мадриде, и на Ямайке, услышали мой голос, — сеньор Альварес отложил шкатулку на диван, тоже поднялся и протянул Анри руку.

Ответив на рукопожатие графа, Анри, постепенно овладевая волнением, спросил:

— Вы писали обо мне в Мадрид?

— Нет, но я предложил это сделать дону Педро. Кстати, вы могли бы закрепить приятное мнение о себе у генерал-капитана, передав ему один из ваших призовых фрегатов.

— Я обязательно прислушаюсь к вашему мудрому совету, Ваше Превосходительство.

Дождавшись, когда губернатор вернётся на свой диван, Анри сел, ожидая продолжения.

Сеньор Альварес, сняв с пояса связку ключей, нашёл в ней один маленький золотой ключик и наконец-то отпёр стоящую на диване рядом с ним шкатулку. Взяв лежащее поверх кучи бумаг запечатанное письмо, закрыл шкатулку и, держа послание в руке, повернулся к Анри. Но не успел губернатор передать письмо генерал-капитана адресату, как его внимание привлёк доносящийся из коридора шум. Почти сразу же дверь отворилась, и в синий салон вплыла графиня Альменара.

Довольно высокая, почти на пол головы выше мужа, худая и надменная, с лицом, словно вырезанным из снега Огненной Земли и такая же неистовая, как Магелланов пролив, сеньора Каталина штормом ворвалась в комнату, мгновенно заполнив её своим присутствием. Следом за ней семенил всё тот же дворецкий.

— Я послала за вами слугу, но вы не соизволили явиться! — не обращая никакого внимания на присутствие Анри, гневно выплеснула графиня на своего мужа.

— Графиня, я занят, — на удивление невозмутимо ответил граф Альменара.

— Стало быть, какие-то там дела вам дороже здоровья собственной дочери? — ещё более гневно и громко, словно извергающийся вулкан, продолжила сеньора Каталина.

— Я уверен, что вы о ней хорошо позаботились, моя дорогая, — совершенно спокойно сказал сеньор Альварес, вставая.

Отдав Анри послание дона Педро, граф поймал за локоть свою жену и с видом, не терпящим возражений, сказав ей: "Пойдёмте, графиня", повёл её из комнаты. Выйдя следом за семейной четой, слуга закрыл за собой дверь.

Некоторое время Анри прислушивался к приглушенным голосам, доносящимся из коридора, но, вспомнив о письме, повернул его лицом и прочёл:

"Сеньору Андрес Анри Рамос Верну, торговцу из Белиз".

Перевернув письмо на оборотную сторону, Анри обратил внимание на сургучную печать. Он бывал по торговым делам в Сантьяго-де-ла-Вега и, оформляя сделки в кабильдо, [40] получал на бумаги печать города. Она же была и на документе, дающим право на асьенду. Её трудно было не запомнить благодаря крокодилу под изображением форта Санта-Каталина. Но сейчас эта печать была гораздо сложнее, но детали Анри не смог разглядеть. Сломав её, он углубился в чтение:

"Его Превосходительство генерал-капитан Ямайки

Дон Педро Нуньо Колон де Португаль и Кастро, VI герцог де Верагуа и де ла Вега, маркиз Ямайки, маркиз де Вильямисар VI граф де Хельвес, гранд Испании", — дочитав перечисленные титулы дона Педро, Анри даже присвистнул: "Ого, какая птица сюда прилетела! Видать, его величество решил, что, даровав Ямайку потомку её первооткрывателя, обеспечит ей надёжного защитника. А король, похоже, не глуп!". Перечитав ещё раз титулы нового управителя и хозяина Ямайки и, не на долго задержавшись на "маркиз Ямайки", Анри продолжил чтение:

"Обращается

к сеньору Анри Верну, торговцу.

В силу своей заинтересованности уведомляю Вас, что фрахтовый договор, подписанный Вами 1 дня месяца июня1658 года от Р.Х. с генерал-капитаном Кубы сеньором Диего Ранхелем, в виду кончины последнего потерял свою силу. Дон Хуан Серезо де Саламанка, заменивший почившего, не счёл необходимым информировать Вас, полагая, что в случае нужды Вы не откажетесь от нового подписания, тем более, что за свои услуги Вы уже получили более чем щедрое вознаграждение ещё до окончания войны с Англией в виде предоставленных Вам земельных угодий как на Кубе, так и на Ямайке. Посему, на основании вышеизложенного, настоятельно рекомендую Вам незамедлительно явиться в форт Кагуэй для оформления нового фрахтового договора.

В случае пренебрежения моей настоятельной рекомендацией и в отказе от предоставления Вами ожидаемой мною службы, на правах нового управителя и владельца острова Ямайка, оставляю за собой право лишить Вас асьенды и конфисковать имеющиеся там строения и рабов.

Однако, в силу дошедших ко мне хвалебных характеристик Вашей особы, веря в Вашу благоразумность и преданность интересам Испании, рассчитываю на Ваше незамедлительное появление.

Форт Кагуэй, Ямайка, года 1660 от Р.Х. 25 для месяца мая.

Его Превосходительство генерал-капитан Ямайки

дон Педро Нуньо Колон де Португаль и Кастро собственной рукою подписавший".

Завершала сиё послание размашистая вычурная подпись и личная восковая печать титулованного потомка португальского мореплавателя. Ещё большую официальность бумаге придавала большая сургучная печать Ямайки.

"Вот тебе и "достоин большего"! А я уж бог знает, чего себе надумал!" — Анри в сердцах сжал руку, держащую письмо, мня бумагу. Досада сменилась обидой, но её потеснила мысль о сеньоре Альваресе: "Интересно, а что он скажет по поводу сего?". Подумав о губернаторе, Анри прислушался. Из коридора всё ещё доносились голоса. Из-за плотно зарытой двери они были приглушёнными и разобрать отдельные слова можно было лишь у не переставшей кричать графини. Анри прислушался. Сеньора Каталина настаивала на наказании, но кого — Анри не слышал. "Святая Дева!", — он вдруг вспомнил слова графини о больной дочери, — "Уж не о контессе Изабель и её ранении идёт речь? Если да, то тот, кого требуют наказать, это я!" — Анри откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Мелькнула мысль — знают ли уже во дворце кто ударил сеньориту Изабель или нет, но Анри не заострил на ней своё внимание. Какая разница? Всегда благосклонная к нему Судьба вдруг решила сыграть с ним злую шутку — ему придётся быть наказанным за девушку, которую он едва знал, а та, которая заняла место в его сердце, даже не обратила на него внимания! Анри вздохнул. Думать о том, стоит ли исполнить "настоятельные рекомендации" дона Педро и как сильно ударит по его состоянию лишение плантаций и строящейся мануфактуры на Ямайке, думать не хотелось. Грусть змеёй вползла в сердце, сжав его до боли.

Шум в коридоре внезапно стих. Анри открыл глаза и напрягся, повернувшись лицом к двери. В этот же момент она распахнулась и вошёл сеньор Альварес. Губернатор виновато улыбался, разводя руками, как бы прося прощения за сцену, свидетелем которой стал Анри, но его лицо, покрытое красными пятнами, выдавало, как дорого ему стоила эта улыбка.

Глянув на измятый листок бумаги в руке Анри, улыбка сползла с лица сеньора Альвареса, сменившись удивлением. Ничего не сказав, он прошёл к дивану, кряхтя сел и лишь потом обратился к Анри:

— Что вас так расстроило друг мой? — с почти отеческой заботой спросил он.

— Полагаю, будет лучше, если вы прочтёте сами, — с этими словами Анри на колене разровнял письмо и, привстав, передал его губернатору.

Чем глубже вчитывался сеньор Альварес в текст, тем мрачнее становился. Дочитав, он некоторое время сидел молча, потом, подал бумагу обратно Анри и, глядя ему прямо в глаза, сказал:

— Неожиданно.

Проведя ладонью по лицу, губернатор остановил руку на подбородке, собираясь с мыслями.

Когда он снова поднял глаза на своего собеседника, выражение его лица было официально-нейтральным:

— Полагаю, вы планируете навестить генерал-капитана безотлагательно?

Анри пожал плечами:

— Раз мой фрахтовый договор не действителен, меня ничто не обязывает к этому, даже если на Ямайку нападут англичане.

— Стало быть, вы не намерены его продлевать? — спокойно-равнодушное лицо губернатора ожило. — А как же ваша асьенда на Ямайке?

— Надеюсь, Ямайка не единственное место, где можно выращивать бананы и сахарный тростник, — Анри был расстроен и, не смотря на кажущееся спокойствие, это не осталось незамеченным.

— Не горячитесь, друг мой, — ставший снова доброжелательным, голос сеньора Альвареса действовал успокаивающе.

— Некоторые решения не стоит принимать на горячую голову.

Анри видел, что сеньор Альварес недоволен тоном письма дона Педро не менее его самого. Похоже, губернатор воспринял прочитанное как плевок в него лично, хотя новый владелец Ямайки вряд ли планировал донесение текста этого письма до карих очей графа Альменара. Ущемлённое самолюбие требовало сатисфакции. Резкое изменение интонации губернатора подсказывало Анри, что сеньор Альварес решил поднять брошенную перчатку, которую дон Педро, скорее всего, и не бросал. Но Анри не сомневался, что именно ему предстоит стать орудием мести. Это его не порадовало. Поэтому, решив выйти из игры, он лишь пожал плечами и спокойно ответил, не глядя в глаза губернатору:

— При всём желании я не могу исполнить настоятельную рекомендацию дона Педро, поскольку мои корабли нуждаются в ремонте.

— О, это вполне разрешимо. Меня обязали отправить дону Педро древесину и камень на восстановление Сантьяго-де-ла-Вега и форта Кагуэй. Однако, я буду вынужден информировать генерал-капитана Ямайки что, за неимением достаточного количества нужного сырья и кораблей для его доставки, я вынужден задержать поставку на неопределённое время, — тут губернатор сделал паузу, ожидая, когда Анри отреагирует и посмотрит на него. Поймав взгляд молодого человека, он хитро прищурился и продолжил:

— Однако, я могу упомянуть что, например, сеньор Анри Верн любезно согласен не только продать на Ямайку нужное количество материалов, но и лично доставить его в форт Кагуэй сразу же, как его повреждённые последними боями корабли будут должным образом восстановлены, — закончив, сеньор Альварес подмигнул Анри и улыбнулся.

— Учитывая, в каком плачевном состоянии до сих пор находится город, восстановление которого было отложено ради восстановления форта Кагуэй и строительства двух новых фортов, дон Педро вряд ли откажется от такого предложения. Я хорошо осведомлён о происходящем на Ямайке, и я уверен, что у генерал-капитана нет выбора, — и сеньор Альварес снова широко улыбнулся, глядя на Анри. Опытный политик взял верх над обиженным аристократом.

Анри громко засмеялся. "Да, заставить обидчика платить не кровью, а серебром — это куда изощрённее!".

— Стоит полагать, что вы согласны, сеньор Анри?

— Да, Ваше Превосходительство. Вы умеете уговаривать.

Губернатор кивнул и снова улыбнулся.

— Когда вы будете готовы выйти в море?

— 23 июня, если, конечно, удастся поторопить плотников.

— О, сеньор Анри, об этом не беспокойтесь! Я поставлю алькальда Рикардо в известность о важности скорейшего ремонта вашей армады. Узнав от меня, что от этого зависит исполнение приказа генерал-капитана Юкатана, он, как умный человек, поймёт, на чью голову прежде всего падёт наименьшая задержка.

Анри, не сдерживая восхищения, сказал, крестясь:

— Я благодарен Господу, что он не сделал вас моим врагом.

От глаз губернатора разбежались лучики доброжелательности.

— Господь справедлив и в гневе своём, и в великодушии. Ибо открыты ему все деяния человеческие, — благочестивый тон губернатора напомнил Анри проповедь падре Игнасио.

От этих слов у молодого человека похолодело внутри. Чтобы скрыть замешательство, он начал складывать письмо дона Педро, которое всё ещё сжимал в руке. Анри надеялся, что губернатор поймёт намёк и окончит аудиенцию. Но он ошибся. Продолжая улыбаться, тот внимательно наблюдал за своим гостем. От его карих глаз не укрылась неуверенность молодого человека. Выдержав паузу, губернатор улыбнулся ещё шире и нарочито весёлым голосом спросил:

— Кстати, сеньор Анри, я давно хотел спросить вас — правдивы ли разговоры о том, что вы никогда не лжёте и всегда говорите только правду?

— Я стараюсь избегать слова "никогда", — ответил Анри и посмотрел на губернатора.

В тот же момент по вискам ударила мысль, что сеньор Альварес должен был заметить выбегающую из комнаты дочь. "Странно, ведь после посещения графини он должен был сопоставить события и отреагировать".

Но губернатор, услышав ответ, лишь рассмеялся:

— Вы умеете пользоваться словами. Понимаю это так, что иногда вы делаете исключения. Позвольте тогда узнать, в каких же случаях вы позволяете себе слова лживые?

— Я не лгу сознательно, Ваше Превосходительство. Но, поскольку я допускаю возможность, что, будучи сам введён в заблуждение или обманут, я могу повторить чужую ложь, будучи искренне уверен, что это правда, я не могу утверждать, что никогда не лгу, — Анри отвечал совершенно серьёзно, следя за реакцией собеседника.

— А как же быть с разными щекотливыми ситуациями, когда правдою вы можете задеть чью-то честь или же выдать важную тайну? — губернатор лукаво прищурился, всё ещё улыбаясь.

— В таком случае я молчу, — Анри пожал плечами, думая о том, куда клонит губернатор, — Сокрытие правды не есть ложь.

— То есть, вы просто молчите? — в голосе сеньора Альвареса появилась ехидность.

— А зачем говорить лишнее? — Анри снова пожал плечами. — Разве древние предки не учили нас, что молчание дороже золота?

— Стало быть, вы человек, умеющий хранить тайны, — сделал вывод губернатор.

Анри недоумевал: ему никак не удавалось понять, куда клонит сеньор Альварес, но, похоже, если тот знает, что его дочь была здесь, то его устраивает молчание Анри.

Наступившую тишину нарушил сеньор Альварес:

— А как же быть при допросе с пристрастием? Когда враги начнут терзать вас, дабы узнать правду, способную привести их к победе, а ваших соратников к неминуемой смерти?

Анри задумался. Ему не раз приходилось применять к врагам допросы с пристрастием. Грегорио Ромеро, капрал "Победоносца", за свой огромный рост получивший прозвище "Верзила", был искусным мастером заплечных дел. Никто ещё не устоял, хотя некоторые сопротивлялись долго и даже очень долго. Глядя на то, как рвётся плоть и слыша хруст ломающихся костей, Анри не раз задавал себе вопрос — как долго бы он сам смог выдержать такую боль? Разве можно что-либо утверждать, не познав этого?

— Надеюсь, Господь избавит меня от возможности узнать ответ на ваш вопрос, Ваше Превосходительство, — тихо сказал молодой, но уже многое повидавший мужчина, ожидающему его ответа губернатору и перекрестился.

Сеньор Альварес также наложил крестное знамение и кивнул:

— Да будет так!

В салоне снова повисла тишина. И снова её прервал губернатор:

— Друг мой, откуда у вас такая приверженность правде? Насколько я помню Писание, даже в заповедях своих народу израильскому Господь не запретил ложь, лишь кривые обвинения ближнего своего? [41]

— Это заповедь моего отца. Это он учил меня никогда не лгать.

— Я уверен, что это был достойный человек, — уважительно произнёс губернатор.

Опять наступила короткая тишина.

— Вы помните мою старшую дочь, Изабель? — вдруг сменил тему граф.

— Да, Ваше Превосходительство, — Анри снова напрягся, но волнение тут же отступило — он уже понял, что сеньор Альварес не горит желанием вызывать его на дуэль.

— Она сегодня подверглась допросу с пристрастием от своей матери, — губернатор тихо рассмеялся. — Но Изабель и не пыталась сопротивляться. Напротив, она сообщила и такие подробности, о которых её не спрашивали.

На лице Анри появилось искреннее изумление:

— Полагаю, именно наличие этих подробностей и привело графиню в гнев?

От смеха весь торс графа сотрясался, а из глаз выступили слёзы. Утирая их батистовым платочком, вытащенным из манжеты рубашки и постепенно успокаиваясь, сеньор Альварес, наконец, ответил:

— Эта плутовка с ангельским личиком, усыпив бдительность дуэньи, заперла её в покоях якобы для того, чтобы прокрасться в кухню за сладостями. Однако, в последний момент испугалась и, разбежавшись, чтобы быстрее оказаться в своей комнате, до того, как дуэнья поднимет шум, умудрилась упасть на дверь лбом!

Сеньор Альварес испытующе посмотрел на Анри:

— Ну как, поверили бы вы ей, сеньор Анри?

Анри пожал плечами:

— Обычно я верю людям, особенно если правда им ничего не стоит, а ложь ничего бы не принесла.

— Вот примерно так же я и пытался сказать графине, — сеньор Альварес улыбнулся, глядя на собеседника.

— Полагаю, сеньора Каталина не поверила сеньорите Изабель?

— Увы, — граф вздохнул. — Более того, увидав на лбу Изабель синяк, она подняла на ноги весь двор и велела послать за доктором!

Сеньор Альварес печально развёл руками.

— А вы поверили сеньорите Изабель? — осторожно спросил Анри, стараясь делать вид, что он лишь поддерживает дружескую беседу.

— Я пока не имел возможности побеседовать с ней, но, если услышу от Изабель тоже, что и графиня, я не буду пытаться опровергать её, — губернатор опять прищурился, глядя на молодого человека.

Анри задумчиво покачал головой:

— Похоже, быть родителем не легче, чем командовать армадой.

Губернатор опять рассмеялся:

— Уж не страх ли быть отцом вам не даёт жениться? Почему вы до сих пор не построили себе достойный дом, сеньор Анри? Или вы не планируете оседать в Белизе?

— Пока я не нашёл ту, которую бы хотел видеть матерью своих детей, а без семьи дом моряка — море.

— Неужели во всём Мэйне не нашлось ни одной красавицы, которая бы вскружила вам голову, сеньор Анри? — почти ворчливо спросил губернатор.

Анри замялся. От внимательных глаз сеньора Альвареса не скрылось ни смущение молодого человека, ни лёгкий румянец.

— Я бы хотел найти девушку, разделяющую мои чувства, но не отделённую от меня границами сословий. Пока Господь не внял моим мольбам.

Сеньор Альварес понимающе кивнул:

— Не переставайте верить в благосклонность Отца Небесного, друг мой!

Немного помолчав, губернатор снова сменил тему, перейдя на более деловой тон:

— Как планируете провести время на берегу, сеньор Анри?

— Пока не знаю, Ваше Превосходительство, я ещё не был на своём складе и не имею информации о делах. До выхода в море мою каменоломню несколько раз атаковали небольшие отряды индейцев, так что мне непременно придётся туда наведаться.

— Возможно, вам будет небезынтересно узнать, что я сегодня поручил кабильдо выдать энкомьенду [38]* на производство красителя. Вы человек в городе известный и уважаемый, если проявите интерес, уверен, вы сумеете обойти конкурентов.

— Благодарю вас, Ваше Превосходительство, я непременно подам заявку!

— Ну что же, тогда не буду вас больше задерживать, сеньор Анри, — губернатор встал, давая понять, что аудиенция подошла к концу.

Заложив письмо дона Педро в голенище сапога, Анри поднялся и учтиво поклонился.

— Надеюсь, вы наведаетесь ко мне в свободное время на партию шахмат, — губернатор снова одарил Анри доброжелательной улыбкой.

Взяв в руки драгоценную эбеновую шкатулку, подошёл к консольному столику и позвонил. Дворецкий явился сразу, явно ожидая под дверью сигнала хозяина.

— Проводи сеньора Анри, — приказал губернатор.

Анри ещё раз поклонился и, уже в дверях, повернувшись к губернатору, сказал:

— Прошу вас, Ваше Превосходительство, передайте контессе Изабель, что я желаю ей скорейшего выздоровления и, если вы позволите, пришлю ей вазочку со сладостями.

— Я передам Изабель и ваше пожелание, и сладости, — пообещал сеньор Альварес.

07.

Выйдя из дворца, Анри увидел своих солдат, прятавшихся от палящего солнца под короткой тенью кабильдо, расположенного напротив дворца. Мужчины весело переговаривались со "жрицей любви", курсирующей возле административных зданий в поисках неразборчивых посетителей. Заметив хозяина, солдаты кинулись к нему. Анри остановил их жестом и направился ко входу в здание.

Внутри было пусто и тихо. Найдя дверь казначейства, Анри постучал, и услышав: "Войдите!", толкнул тяжёлую дверь.

Щупленький лысеющий сеньор Луис Рейес Бланко, сидел возле бюро красного дерева, инкрустированного ямайской сосной и серебром. Продолжая копаться в бумагах, казначей спросил вошедшего о причине его визита. Анри подошёл ближе и, дождавшись, когда сеньор Луис поднял голову и подслеповатыми бесцветными глазками взглянул на него, поприветствовал казначея.

— Я пришёл подать заявку на приобретение энкомьенды. Его Превосходительство губернатор сказал мне, что поручил вам выдать энкомьенду на строительство красильни.

— Ааа, это вы, сеньор Анри! — заулыбался казначей. — Весьма рад вас видеть! И премного вам благодарен! Снадобье, которое вы любезно доставили для моей дорогой Марии, поставило её на ноги, — сеньор Луис вскочил так быстро, что с его носа слетели очки и, если бы Анри не подхватил их, упали бы на каменный пол и непременно бы разбились.

— Ну вот, вы опять выручили меня, сеньор Анри! — захихикал казначей, потрясая руку торговцу обеими своими худыми ручонками.

— Я очень рад, что сеньора Мария поправилась, — сказал Анри, протягивая сеньору Луису очки, в надежде освободить из его цепкой благодарности свою правую руку.

Казначей, наконец, отпустил Анри, водрузил поданные очки снова на нос и, садясь за своё бюро, сказал:

— Вы счастливчик, сеньор Анри. Пока что ещё никто не подавал заявок на эту красильню, так что у вас все преимущества, — и, наткнувшись так близко к стоящему Анри, как только позволял ему его малый рост, прошептал: — Я помечу, что вы предлагаете две тысячи песо, но, если вдруг кто даст больше, вы же не будете возражать, если я самовольно увеличу эту сумму до нужной?

— Ну что вы, сеньор Луис, напротив, я буду вам премного благодарен, особенно если эта сумма лишь незначительно превысит конкурентную и не выйдет за пределы разумного, — так же тихо ответил Анри и улыбнулся.

Казначей понимающе закивал и, уже не таясь, заверил:

— Будьте уверены, сеньор Анри! Всё будет к вашему наибольшему спокойствию! Поскольку сегодня среда, до окончания приёма заявок остаётся всего лишь пару часов сегодня и ещё два дня, так же в понедельник, до полудня, будет заседание кабильдо, где и решится судьба этой энкомьенды. Как только решение будет принято, я тут же пошлю к вам посыльного. Вы где изволили остановиться?

— Вероятнее всего я буду у идальго Фернандо Фернандеса, но если нет, то он потом сам разыщет меня.

— Как изволите, сеньор Анри! Кстати, думаю, вы можете уже сейчас считать ваше дело решённым — вряд ли кто из местных, узнав, что вы подали заявку на строительство красильни, будь он в здравом уме, захочет конкурировать вам, — заискивающе улыбаясь, сказал сеньор Луис.

"Надо же, как много может сделать один маленький флакончик опиума!" — подумал Анри.

Около года назад, будучи в Виллемстаде, [42] по настоянию Антонио, корабельного доктора "Победоносца", Анри накупил на рынке опиум для уменьшения страданий раненых. Вернувшись в Белиз и посетив казначейство для уплаты пошлин, Анри проникся сочувствием к высушенному годами муниципальной службы сеньору Луису, горюющему по поводу страдающей сильнейшей мигренью жены. Зная о том, как трепетно бездетная пожилая супружеская пара относится друг к другу, он и подарил казначею чудесный флакончик для лечения сеньоры Марии. И вот сейчас, вкушая плоды своей доброты, он с серьёзным видом кивнул и, распрощавшись с разлюбезным казначеем, вышел на улицу.

Было жарко. Легкие порывы ветра слабо шевелили широкие поля шляпы, не принося существенного облечения. Шлюха, не сумевшая соблазнить солдат, исчезла, а сами, преданные своему долгу, пехотинцы, пили воду из городского фонтана, брызгаясь и веселясь, как малые дети. Глянув на солнце, Анри решил, что до начала сиесты остаётся ещё около часа. Ну что же, этого вполне достаточно, чтобы зайти на рынок и посетить главный склад, расположенный на окраине города. Приказав подошедшим солдатам следовать за ним, Анри направился к рынку.

Согласно "Закону для Индий", все колониальные города должны были строиться по единому плану. В нём определялось местоположение, размеры и форма площадей и кварталов, ширина улиц и даже ориентация ворот и стен. И, конечно же, размещение общественных зданий. Делением земли на участки, предусматривались даже места для того, чтобы население и при сильном приросте, могло бы расширять строительство в пределах города. Подчиняясь этому плану, строительство города начиналось с главной площади, которой в приморских городах надлежало находиться на морском берегу и служить одновременно пристанью. С одной стороны к ней всегда примыкал собор, с другой дворец губернатора, а с третьей административные здания, с обратной стороны которых располагалась Торговая площадь. Вот именно туда и направился Анри.

На рынке, не смотря на жару, было всё ещё многолюдно. Крытые галереи, идущие вдоль Торговой площади, давали людям возможность укрыться от раскалённого солнца, а долетающий сюда со стороны близкого моря ветерок делал пребывание в тени галерей ещё приятней.

Лавку со сладостями можно было бы найти и с закрытыми глазами, идя за носом. Тяжёлый сладкий запах мёда, усиленный тонким ароматом цейлонской корицы, острым запахом гвоздики и пряным мускатным орехом, а так же ни с чем несравнимое нежное благоухание ванили, уверенно указывали на единственное место, где можно было бы купить радость не только ребёнку, но и взрослому. Но не каждый взрослый, а тем более ребёнок, могли себе позволить такую радость. Именно поэтому лавка, торгующая сладостями, была только одна, выбор был невелик, а цены заоблачные.

Выбрав вначале десертную вазочку богемского стекла, Анри приказал наполнить её доверху шариками польворонес [43] и украсить засахаренными кусочками ананаса и папайи. После этого вазочку прикрыли лоскутом красной шёлковой ткани, украшенной золотым шитьём, обвязали жёлтой шёлковой лентой и подали Анри. Расплатившись, он передал сладкое сокровище одному из солдат, поручив доставить его в собственные руки графа Альменара и ещё раз пожелать через отца быстрого выздоровления контессе Изабель. Снова осмотрев товар и выбрав на этот раз мисочку из более дешёвого французского фарфора, Анри поручил наполнить её доверху засахаренными фруктами и марципановыми фигурками. Эту мисочку продавец прикрыл белым полотном нежного плетения, обвязал тонкой красной атласной лентой, и, получив плату, пообещал доставить лакомства к ужину в дом идальго Фернандо Фернандеса. Дальнейший путь Анри лежал на склад.

Складов в Белизе у молодого торговца было два. Первый располагался у самой пристани. При складе находилась небольшая конюшня и две телеги. Этот склад отпускал товары согласно сопроводительным письмам капитанам кораблей, принадлежащих Анри. Управлял этим хозяйством крепкий, сильный и весёлый креол Адриан Домингес Кастильо с парой помощников. Его повинностью было обеспечить доставку требуемого на корабли, и он же обязан был выгруженный с кораблей груз доставить на второй склад, находящийся о четыре квартала дальше, почти у выезда из города.

Второй, главный, склад занимал территорию, достойную уважения. Здесь были не только непосредственно складские помещения, но и большая конюшня с дюжиной лошадей, парой волов и тремя — четырьмя телегами, дом управляющего и контора, где решалась судьба всех доставленных в Белиз грузов, принадлежащих Анри, а также заключались сделки с другими торговцами. Сюда же стекались все денежные потоки и векселя. Здесь же капитаны получали сопроводительные письма на погрузку продовольствия и нужных товаров, а также деньги для выплат командам и на неизбежные расходы при планированном заходе в порты, где у Анри не было подобного учреждения. Это был не просто склад, это было сердце его торговой компании. И царил здесь, пользуясь безграничным доверием хозяина, марран [44] Хакоб Финеесез.

Сеньору Хакобу было около пятидесяти, но его длинные, жидковатые, похожие на пеньку, волосы, были белее хлопка. Худой, высокий, но кажущийся ниже из-за сутулости, вот уже восемь лет служил он верой и правдой молодому торговцу, весной 1652 года спасшему семейство Финеесов от медленной жестокой смерти.

...Тогда Анри, загрузив на "Чайку" солидную партию сахара в Сантьяго-де-Куба, отправился обратно в Белиз. Пройдя мыс Креста, [45] бриг попал в сильный шторм. После двух дней, в течение которых волны и ветер безнаказанно играли кораблём, то подкидывая его высоко на пенистые гребни, то швыряя обратно вниз под завывание и свист ветра, "Чайку" отнесло далеко на северо-северо-запад, к рифам Лабиринта Сладких Лиг. [46] *

Пока команда чинила такелаж и латала паруса, Анри рассматривал в подзорную трубу это сказочно красивое, но очень непростое для навигации место, к счастью для моряков, лежащее вдали от торговых путей. Внезапно он увидел дрейфующее в опасной близости от острых рифов судно с обломанными мачтами, сильно осевшее, с креном на правый борт. Посовещавшись с Энрике, Анри приказал приблизиться к терпящему бедствие судну и спустить шлюпку. Несколько человек, стоящих у фальшборта едва держащегося наплаву корабля, с тревогой наблюдали за приближающимся бригом, и, только заметив развевающийся над грот-мачтой испанский флаг, пали на колени, вознося молитвы в безоблачное голубое небо.

Приблизившись, Анри не мог сдержать возглас удивления — изрешечённый дырами, как кусок сыра из голландской Гауды, осевший над ватерлинию, с сильным креном, барк "Святая Анна" всё ещё держался наплаву. Причалив к борту, шлюпка стала принимать сползающих по штормтрапу измождённых людей. Последними с корабля выбирались мужчина средних лет, седой старик и неопределённого возраста женщина. Они втроём вытащили из дверного проёма юта безвольное тело девушки в изодранном платье и все вместе съехали по накренившейся палубе вниз, к фальшборту. Первой они стали спускать в шлюпку девушку, кажущуюся мёртвой. Лишь поймав её на руки, Анри понял, что она жива. Её исхудалое лицо искажала гримаса ужаса, а большие чёрные глаза безучастно смотрели в небо. Анри бережно уложил её и, получив уверение от испанца, спрыгнувшего в шлюпку последним, что на судне больше никого и ничего нет, дал приказ гребцам возвращаться на "Чайку". И только на следующий день Анри узнал, что случилось со "Святой Анной".

...Иудейские предки Финеесов, не желая покидать Испанию, ещё со времён Рима ставшей им домом, согласно указу Фердинанда II Арагонского и Изабеллы Кастильской в 1492 году приняли христианство. Однако спокойной жизни им это не принесло. Особенно тяжело было марранам в последние годы — разорённые бесконечными войнами испанцы всё чаще устраивали погромы в еврейских кварталах и всё больше марранов покидали Испанию в поисках нового, более приветливого, дома. Вот так и семейство уважаемого нотариуса из Толедо, бог знает, каким образом получивших сведения о поистине райской жизни евреев на острове Кюрасао в далёком Карибском море, после семейного совета продав всё имущество, начали своё путешествие в один конец.

Добравшись до Севильи, они погрузились на галеон, отправляющийся в Веракрус за очередной порцией серебра. Прибыв на место, сорокатрёхлетний и ещё не седой, глава семейства отправился искать капитана, согласного доставить его семейство в город Виллемстад. Вскоре такой человек нашёлся. Владелец и капитан барка "Святая Анна" отправлялся с грузом перца и новым доктором медицины Антонио Рамон Эрнандес Торресем в Коро. За немалые деньги он согласился взять с собой и сеньора Хакоба, его жену Силлу и дочь Фебе.

Всё шло лучше некуда, пока возле Кайманских островов барк не заметили пираты. Взвесив свои силы, капитан Диего решил дать отпор подлым койотам. Завязалась жестокая перестрелка. Увы, канониры пиратского брига оказались более умелыми, чем недавно нанятые сеньором Диего. После того, как пираты снесли грот-мачту, которая, падая, сорвала часть рангоута с фок-мачты, "Святая Анна" была обречена. Подойдя почти вплотную, пираты картечью косили команду барка и, когда на палубе не осталось видно живых, пошли на абордаж. Испанцы бились отважно, особенно капитан Диего, но, когда храбрец пал, немногочисленная часть оставшихся в живых сложила оружие. Пираты забрали на бриг всё, что можно было унести, включая паруса, уцелевший такелаж и то, что им могло пригодиться для ремонта собственного корабля. Затем срубили уцелевшие мачты, резонно решив, что изрешечённый ядрами и с разбитым рулём корабль им без надобности, надругались над женой и дочерью нотариуса Хакоба Финееса и, оставив отказавшимся присоединиться к ним морякам всего лишь один анкерок [47] воды, бросили судно на произвол судьбы. Обречённые уйти на дно вместе с барком или же, если корабль продержится на воде долго — умирать медленно от жажды и голода, восемь матросов, доктор и еврейское семейство из славного города Толедо могли лишь молить бога о спасении.

Почти две недели дрейфующую "Святую Анну" сносило всё дальше от мест, где их могли увидеть испанские патрульные или торговые корабли. И лишь тогда, когда люди уже прощались с жизнью, шторм занёс к рифам "Чайку" ...

К сожалению, пережитые ужас, унижения и лишения слабое сердце сеньоры Силлы не выдержало. Ещё до захода в Белиз её тело по старой, как мир, морской традиции, было предано морю. Зато сам сеньор Хакоб и его пятнадцатилетняя Фебе, стараниями доктора Антонио, постепенно возвращались к жизни. Оставшись лишь с тем, что прикрывало его исхудавшее тело, бывший нотариус, получивший когда-то степень доктора прав в Толедском Университете, навсегда простившийся со своей мечтой о еврейском рае, сеньор Хакоб, в благодарность за спасение, а, скорее всего, от безысходности, предложил свои услуги молодому сеньору Анри, начинающему торговцу. Его примеру последовал и доктор Антонио, ставший с тех пор спутником Анри, переходящим с ним с корабля на корабль и самоотверженно борющийся за жизни команды, верный клятве Гиппократа...

Снова взглянув на солнце, стоявшее уже почти в зените, Анри быстрым шагом направился к "владениям" седого сеньора Хакоба.

08.

Войдя в контору, он кивком поприветствовал двух капитанов Победоносной армады, пришедших обговорить оплату ремонтных работ вверенных им кораблей и, не увидев сеньора Хакоба на его привычном месте, приказав сопровождающему солдату дожидаться здесь, вышел во двор.

С началом сиесты жизнь постепенно замирала. Даже ветер где-то залёг вздремнуть на часик-другой. Во дворе было пусто. Стояла звенящая тишина.

Анри огляделся, решая, стоит ли идти к дому управляющего. В этот момент дверь дома отворилась, и из неё вышел доктор Антонио, а следом за ним Фебе.

Команда "Победоносца", не раз видевшая своего доктора в обществе дочки управляющего складом, часто, но беззлобно, подтрунивала над ним по этому поводу. Анри тоже однажды не выдержал и спросил, не готовить ли ему свадебный подарок. В ответ на невинный, казалось бы, вопрос, Антонио глянул так хмуро, что Анри прикусил язык и дал себе слово не заговаривать с доктором на эту тему, пока тот сам не начнёт беседу.

Несмотря на то, что доктор, в силу своего нелюдимого характера, держался особняком, Анри считал его своим другом и не сомневался, что Антонио пойдёт за ним и в огонь, и в воду, не раздумывая и не спрашивая зачем. Но за восемь лет знакомства мало что удалось узнать о прошлом доктора. Не любил тот рассказывать о себе, да и к другим в душу не лез. Если, конечно, в этом не было врачебной необходимости. Тут уж доктор проявлял недюжинный талант исповедника.

Анри иногда удавалось захватывать пиратов, не успевших скрыться с места грабежа и освобождать их пленников. Особенно сильно даже недолгое пленение сказывалось на женщинах, но не только они замыкались в себе. Обычно в таких случаях роль утешителя брал на себя священник, но на "Победоносце" таковых не имелось — только флот Его Величества мог иметь эту привилегию. Да это и понятно — кто же добровольно затворил бы себя в душной и не стоящей на месте коморке? Разве что приказ епископа мог заставить священников, в большинстве своём привыкших к размеренной и сытой жизни, взойти на корабль. Но Анри и не расстраивался по этому поводу — у него на кораблях были не только католики, но и протестанты, так что конфликт падре с частью команды был бы неизбежен, поскольку, послушный долгу, святой отец обязан был бы попытаться обратить "заблудших". Сама же команда, которая, в отличие от общепринятого правила, будучи постоянной, а не набираемой вновь на каждый новый фрахт, сдружившаяся и сплочённая боями, не спрашивала, кто какой веры. Тем более что, примкнувший к Анри весной 1652 года сеньор Антонио, получивший степень доктора медицинских наук в самой Саламанке, [48] добровольно взял на себя некоторые функции священника и не плохо с ними справлялся.

Доктор заметил Анри, но, повернувшись к позвавшей его девушке, заговорил с ней.

"Надо подойти" — решил Анри, но не успел. В этот момент за его спиной раздался радостный оклик. Из-за здания конторы вышел управляющий. Раскинув руки для объятья и широко улыбаясь, сеньор Хакоб быстро приближался. Ожидая управляющего, Анри оглянулся, но доктора и Фебе уже не было.

— Капитан Анри, как же я рад вас снова видеть! — по-отечески обнимая, радостно приветствовал хозяина управляющий.

Почему он с первого дня стал обращаться к Анри не иначе как "капитан", никто не знал, просто приняли это как причуду вредного старика. Все, кто имел дело с сеньором Хакобом, кроме Анри и Антонио, недолюбливали его. Он боролся за деньги сеньора капитана так, как будто они были его собственными. При платежах отстаивал каждый реал с таким рвением, как будто отдавал не чужие деньги, а цедил собственную кровь!

Увлекая Анри в контору, старик успел посетовать на здоровье и на дочь.

— Уже двум женихам отказала! Я бы мог настоять своей отцовской волей, но не могу видеть её слёз! — держа Анри за плечи, почти тыча ему в ухо своим длинным крючковатым носом, жаловался управляющий. — Ох, видать, не дождаться мне внуков!

Анри подумал о докторе, но ответить не успел — на ходу приказав слуге сбегать за сеньоритой Фебе, старик сам лично поднёс к своему бюро второй стул для "сеньора капитана" и, усевшись на своё место, принял бумаги от капитанов "Дельфина" и "Отважного".

Глянув на кислые лица офицеров, ожидающих боя за каждое песо на ремонт кораблей, Анри положил руку на поданные ими управляющему бумаги и непреклонным голосом потребовать выдать деньги. Управляющий закряхтел и, недовольно бурча себе что-то под нос, снял с пояса ключ и полез в огромный окованный медью сундук, стоящий по правую сторону от бюро, за монетами.

Когда удовлетворённые капитаны ушли, Анри вытащил из-за пояса опустевший кожаный мешочек и потребовал наполнить его серебром. Продолжая ворчать, сеньор Хакоб зачерпнул монеты мерной медной миской и всыпал их в кошелёк.

— Энрике, должно быть, уже поставил "Победоносец" в док, так что заплати, сколько скажет. И за ремонт призовых фрегатов тоже — мне некогда ждать, они мне нужны к двадцать третьему.

— Как вам будет угодно, сеньор капитан. — недовольным голосом ответил управляющий. — Стало быть, вы тут лишь на неделю?

— Надеюсь. Да, кстати, в понедельник, после заседания кабильдо, тебе принесут бумаги на энкомьенду. Заплатишь, сколько надо и сразу же нанимай людей на строительство красильни.

Управляющий кивнул. Подошла Фебе. Поприветствовав Анри, обратилась к отцу:

— Что вы хотели, батюшка?

— Принеси сеньору капитану чашечку чая, — сказал дочери сеньор Хакоб. И, довольно улыбаясь, повернулся к Анри:

— Капитан "Милости божьей" доставил с Кюрасао партию отличного чая по сходной цене. Часть её я уже отправил в Веракрус, кое-что вы бы могли предложить губернатору, а кое-что, полагаю, вы захотите взять на корабль.

— Не откажусь. Жаль, война не благоволит торговле. Гораздо выгоднее было бы продать чай в Сент-Джонсе. Я слышал, что сэр Хэмптон большой любитель чаепитий.

— Все войны когда-нибудь заканчиваются, сеньор капитан, — философски заметил сеньор Хакоб.

— Ладно, пока будем ждать мира, займёмся делами домашними.

Выслушав жалобы управляющего на индейцев, мешающих работе каменоломни и на увеличившиеся расходы, связанные с наймом новых охранников, выпив чая и просмотрев отчёты о торговых операциях, сообщив сеньору Хакобу свои мысли по поводу дальнейших планов, приказав передать троим из прибывающих в Белиз капитанам торговых флейтов распоряжение присоединиться к Победоносной армаде для доставки камня и древесины в форт Кагуэй, долго и упорно отказываясь от настойчивых приглашений отобедать и, наконец, воспользовавшись появлением второго солдата, Анри откланялся и ушёл.

Направляясь к таверне "У Сандро", где обычно проводила время команда "Победоносца", Анри обдумывал тревожные сведения, приходящие с каменоломни.

Несмотря на то, что торговля с индейцами была запрещена ещё во времена конкисты Карлом V, торговцы частенько наведывались в индейские деревни. Не был исключением и Анри.

Испанцы давно уже отменили рабство индейцев, но обложили население покорённых народов данью, заставляя их заниматься выращиванием тех культур, которые были необходимы испанцам, в ущерб тем, что кормили самих индейцев. Главное место в этом списке занимали специи. Для Юкатана доминирующей культурой стала ваниль, но также не малый спрос был на кориандр, перец и, конечно же, какао. Для самих же индейцев майя, да и не только майя, главное растение, кормившее их со времён ацтекского Кетцалькоатля и его майского варианта Кукулькана, на протяжение почти девяти тысячелетий, был маис. Не менее важным для майя были бобы, тыква, томаты, батат, маниок, ямс, маланга и, занимавшее второе место за маисом, хлебное дерево — рамон. Не пренебрегали майя и фруктами. В маленьких садиках возле каждого дома, без особых усилий со стороны индейцев, росли папайя, авокадо, сапот, саподилья, аниона и гуайо.

Большинство этих питательных и вкусных культур научились выращивать на своих асьендах и испанцы, но, как бы они не старались, урожаи маиса у индейцев были гораздо обильнее, не смотря на более примитивные, с точки зрения испанцев, технологии.

Вот за всеми этими дарами земли и приходил Анри в небольшое поселение, оставшееся на месте некогда великого города. Его название было давно забыто, поэтому заселившие его развалины индейцы называли это место просто Алдеа — "Деревня". Иезуиты, которые первыми добрались сюда, дали ему своё название — Каменный пруд из-за большого каменного водохранилища, некогда снабжавшего водой древний город. Охотно приняли это название и индейцы, лишь перевели его на свой майя [49] — Алтун-Ха.

Верные своему христианскому долгу, иезуиты кого насильно, кого добровольно, приводили "детей природы" к истинной вере, регулярно посещая селение земледельцев из близко расположенного монастыря. Вот только однажды, при очередном визите, застигли монахи майских жрецов за ритуальным обрядом жертвоприношения на вершине величественного пирамидального храма. Возмутились, привели солдат и пали все жрецы за своё нежелание отказаться от веры предков. Заодно сожгли и языческие храмы-пирамиды, чтобы уберечь новых христовых "овечек" от соблазна. С тех пор оставшиеся в Алтун-Ха индейцы мирно занимались земледелием, послушно крестили детей в монастыре и тихо, незаметно, привносили в новую веру элементы старых традиций и ритуалов.

Индейцы из Алтун-Ха были первыми краснокожими, увиденными Анри. Его покорили эти мудрые и трудолюбивые люди. Не удивительно, что он быстро нашёл с ними общий язык, освоив майя. Впечатлённый развалинами некогда огромного и величественного города, он хотел понять, как эти люди, возделывающие поля каменными мотыгами и палками-копалками могли построить нечто такое значимое, подчиняющееся единой планировке и продуманное до мельчайших деталей. Увы, жрецов, которые единственные могли ответить на многие вопросы, уже не было.

Общаясь, обменивая испанские ножи и топоры на шкуры и специи, солёное мясо на фрукты и овощи, Анри подружился с местным касиком, [50] получившим при крещении имя Хуан, но называющему себя по-прежнему Кама Каб — "Сильная Рука". Да и среди других жителей посёлка любознательный испанец вызывал симпатию. Именно они и подсказали когда-то Анри где искать камень для строительства города.

Анри решил утром, взяв с собой небольшой отряд солдат, отправиться в Алтун-Ха и поговорить с касиком. Если же народ ица, до сих пор непокорённые испанцами, но заключившие перемирие, продержавшееся несколько десятков лет, решили выйти на тропу войны, то, скорее всего, Кама Каб будет об этом знать.

09.

Добравшись до таверны, Анри увидел внутри многих своих людей. Отпустив сопровождающих, он направился к одному из длинных столов, стоявший у стены в противоположном входу конце зала, за которым сидели дон Себастьян, Густав и солдаты. Первым судовладельца увидел дон Себастьян, всегда занимающий такие места, с которых можно вести наблюдение и за залом, и входной дверью. Он вскочил, толчком согнал пьющего рядом с ним пиво солдата и махнул рукой, приглашая Анри занять освободившееся место на лавке.

Направившись к столу, Анри, прошёл мимо согнанного доном Себастьяном абордажника, устроившегося возле компании матросов, извинительно похлопал его по плечу. Будучи уже немного навеселе, вояка улыбнулся и поднял кружку с пивом: "Ваше здоровье, Адмирал!".

Анри сел рядом с доном Себастьяном и поискал глазами хозяина заведения. Сандро Рамирес разносил еду. Маленький, кругленький, с жидкими седыми волосёнками, ореолом обрамляющими лысину и такой же седой и жиденькой, коротко стриженой бородёнкой, он умудрился удерживать три глубокие деревянные тарелки с пикадильо [51] в одной руке в то время, когда второй ловко засовывал деньги в кожаный кошелёк, висевший на поясе длинного, засаленного, не раз залитого разными соусами, фартука.

Выцветшие, заплывшие жирком, но зоркие глазки трактирщика уже давно заметили Анри. Встретившись взглядом с уважаемым гостем, сеньор Сандро приподнял руку с тарелками, но, чтобы быть уверенным, что жест был правильно истолкован, дополнил его высоким, почти женским голосом, тем не менее перекричавшим зал:

— Уже несу, сеньор Анри!

Засунув в кошелёк последний мараведи, [52] он повернулся в сторону очага, где его жена, сеньора Долорес, помешивала черпаком булькавшее в большом котле варево, и крикнул ей:

— Вина сеньору Анри!

Долорес, невысокая дородная женщина, повернувшись на голос мужа, поправила выбившиеся из-под чепчика черные локоны, кивнула и, степенно развернувшись в сторону открытой двери, закричала низким, гудящим голосом:

— Лусия, неси вино сеньору Анри!

Пока грузное тело сеньора Сандро с удивительной ловкостью огибало столы и бродивших в поисках места посетителей, его свободная рука успевала при этом бить по натянутым к тарелкам рукам не богатых, а стало быть, и менее значимых гостей, Анри глянул на дона Себастьяна. Сидевший облокотившись о стену и державший длинный деревянный кубок с вином, тот терпеливо ждал, когда с ним заговорят.

— Пленных сопроводили без проблем, капитан? — голос Анри тонул в гомоне пивших, жевавших, разговаривающих и громко смеявшихся посетителей.

— Разве бы я мог подвести вас, сеньор Анри? — в тихом, едва слышимом голосе дона Себастьяна не проскользнула ни обида, ни сарказм.

Анри пришлось наклониться ближе, чтобы услышать ответ. Всегда мягкий, тихий и даже приятный, но совершенно бесстрастный, голос дона Себастьяна полностью преображался только во время боя. Лишь когда он отдавал команды и можно было оценить всю его силу. Раньше этот аристократ раздражал Анри своей манерой говорить, но за два года их знакомства, в течение которых капитан пехотинцев стал чуть ли не его тенью, Анри не имел ни единого повода упрекнуть дона Себастьяна. Потомок одного из самых знатных родов Испании общался совершенно одинаково с безродными и с именитыми, в бой шёл впереди солдат, увлекая их своей отвагой, безропотно сносил все тяготы корабельной жизни и при этом умудрялся выглядеть опрятным. Солдаты уважали и любили своего капитана ничуть не меньше, чем самого Анри.

— Ваша пикадилья, сеньоры! — улыбающийся хозяин таверны принялся расставлять тарелки с едой перед Анри, доном Себастьяном и Густавом.

— Вы умеете вовремя появиться, сеньор Анри! — зазвенел весёлый голос навигатора.

— А вы что, давно ждёте? — поглядев по очереди на Густава и дона Себастьяна, спросил Анри.

— Не то, чтобы очень, но я уже успел выпить две картийи [53] пива, — всё так же улыбаясь, ответил Густав.

Дон Себастьян пожал плечами и передав Анри одну из лежавших в центре стола деревянных ложек, сказал:

— Я не успел даже выпить своё вино.

Анри ещё не попробовал пикадилью, как пятнадцатилетняя дочь сеньора Сандро принесла кувшин с вином и такой же деревянный кубок, как и тот, что сейчас стоял перед доном Себастьяном. Всегда весёлая, черноволосая сеньорита Лусия, сверкая большими жгучими глазами, налила вина, не забыв при этом показать симпатичному сеньору Анри свои ямочки на румяных щёчках. Долив вина и дону Себастьяну, девушка грациозно удалилась.

Набирая ложкой очередную порцию густого наваристого супа, Анри незаметно наблюдал за сидевшим почти напротив Густавом. Голландский навигатор был ровесником Анри, но выглядел моложе своих лет. Его длинные, слегка курчавившиеся, некогда тёмно-русые волосы яркое карибское солнце сделало золотистыми, а длинное худощавое лицо украсило веснушками, придавшими Густаву налёт юношеской невинности. Этот эффект усиливался чистым взглядом голубых глаз и стыдливым румянцем, мгновенно заливавшим бледное лицо навигатора по поводу и даже без оного.

Фраза голландца о том, что Анри всегда появляется вовремя, напомнила момент их первой встречи.

Это было года три назад. Анри тогда вышел с Кюрасао и направлялся в Сантьяго-де-Куба. Когда на левом траверзе [54] появилась Аруба, была ночь. Луна лишь изредка пробивалась сквозь плотные облака. Победоносная эскадра шла галфвинд [55] кильватерным строем при порывистом ветре. Вперёдсмотрящие пялили глаза в темноту и старались разглядеть хоть что-нибудь в те краткие мгновения, когда бледный лунный свет падал на неспокойное море. При очередном просвете с "Вороньего гнёзда" на бизань-мачте донеслось: "Паруса по правому борту!".

Анри приказал зарифить паруса и развернуть эскадру встречным курсом. Зазвенел заливисто корабельный колокол, созывая на шкафут матросов и посылая сигнал тревоги солдатам и канонирам. Босые ноги застучали по палубам и вот уже одни матросы поднялись на реи брать рифы, а другие зажгли кормовые сигнальные фонари и передали идущим следом приказ хозяина.

Наверное, Луне стало интересно, что происходит внизу, и она протиснулась сквозь облака, правым боком нарисовала в море полоску света и с любопытством глядела вниз. Этого оказалось достаточным, чтобы два английских фрегата увидели взявшую курс на сближение эскадру, ведомую линейным кораблём под испанским флагом, и начали поворот оверштаг. В этот момент марсовой подал сигнал "Человек за бортом!". Анри приказал спустить шлюпку и внимательно всмотрелся в зыбкую лунную дорожку. В слабом свете неполной Луны в тубусе подзорной трубы чья-то отчаянная голова то появлялась над волной, то опять исчезала, явно из последних сил борясь со стихией.

Когда шлюпка вернулась, на "Победоносец" внесли полуживого молодого человека, которого тут же взял под свою опеку доктор Антонио Эрнандес. Утром отдохнувший и переодетый в сухое, спасённый предстал перед серьёзным лицом Анри и рассказал свою грустную, но, увы, такую типичную для английских моряков историю.

Густав Колс, младший сын известного рода амстердамских корабелов, с детства мечтавший о море, был отцом отдан в обучение морскому делу двоюродному брату, владельцу торгового флейта. Дядя разглядел у мальчишки талант к математике и астрономии и пристроил его в помощники к своему навигатору. К тому дню, когда "Морская дева" вынуждено зашла в Плимут, нуждаясь в срочном ремонте после шторма, Густав уже считался опытным навигатором и надеялся, вернувшись домой, выйти из-под дядиной опеки и найти себе более достойное место. Купив новые карты, полный надежд, гражданин Соединённых Провинций зашёл перекусить в прибрежную харчевню. Спустя некоторое время к нему подсел немолодой англичанин и угостил парня пивом. Слово за слово, смешивая английские и голландские слова, мужчины разговорились. Англичанин продолжал щедро угощать молодого голландца и, лишь когда стемнело, новый знакомый распрощался, не забыв поинтересоваться, куда отправится Густав. Расплатившись с загадочно ухмыляющимся хозяином, Густав вышел, пошатываясь из корчмы, ругая себя за то, что не позаботился заранее о ночлеге. Но далеко ему идти не пришлось. Он даже не увидел, кто ударил его по голове. Очнулся голландец на английском фрегате. Для начала ему красноречиво объяснили, что ждёт тех, кто отказывается подчиняться или пытается сбежать. Пока бедняга не выучил английский настолько, что его без труда понимали офицеры, пришлось Густаву лезть по вантам и тянуть шкоты наравне с остальными. Удивлению голландца не было предела, когда он узнал, что почти все матросы были доставлены на корабль насильно. Тех, кто был покрепче, предварительно спаивали в корчмах, а других так и вовсе ловили на улицах, как диких зверей. Прежде, чем капитан Ходжес решил использовать знания голландского навигатора, пришлось ему познать все перипетия жизни английского моряка — тяжёлый труд, скудная еда, кулаки боцмана и его подручных. И только когда Густаву доверили самостоятельно стоять вахты, у него созрел план побега. Зная, что поиски единомышленников обязательно приведут его план к краху, голландец решил действовать один, надеясь лишь на себя и на бога.

Не смотря на оказанное доверие в прокладывании курса, на берег его не пускали даже здесь, в Новом Свете. И вот однажды "Тигр" в сопровождении "Дракона" отправился с Антигуа на Провиденс. Дождавшись нужного момента, во время "собачьей" вахты, Густав воспользовался уходом дежурного офицера со шканцов и успел подложить под корабельный компас заготовленный заранее отломанный кончик ножа, отклонив курс корабля на четыре румба Зюйд — Вест — тень — Зюйд. Задумка удалась, снос курса южнее на "Тигре" никто не заметил, а послушный уставу капитан "Дракона" без ропота следовал за флагманом, видимо, полагая, что капитану Ходжесу, исполнявшему обязанности коммодора, виднее, как добраться к назначенной цели. Но Густав знал, что, как только на горизонте покажется берег нидерландской Арубы, его везение исчезнет, начнётся разбирательство и с ним будет покончено. Ночь выдалась тёмная, фрегаты шли крутым бейдевиндом. Густав понял, что или сейчас, или никогда. Спустившись в трюм, он связал несколько пустых анкерков, надеясь с их помощью удержаться наплаву в волнующемся море, но при попытке сбросить их за борт вышла Луна и Густава увидел один из дежуривших на шкафуте солдат. Ждать, пока на палубу сбегутся полисмены, голландец не стал. Перекрестился и прыгнул в воду. Когда его голова оказывалась над водой, он слышал выстрелы. К счастью для навигатора при такой волне, даже когда Луна предательски высвечивала его, попасть в человека, ставшего игрушкой моря, при существенной бортовой качке, было практически невозможно. И вот тогда, когда, выбившись из сил, Густав уже готов был расстаться с жизнью, посеребрённые светом Луны показались паруса Победоносной армады.

Конечно, узнав, что попал к испанцам, как истинный сын своей Родины Густав впал в уныние — в каждой голландской семье помнили о притеснениях испанскими католиками голландских кальвинистов. Да и южные провинции Нидерландов до сих пор были под испанской короной. Однако, приняв предложение, от которого трудно было отказаться — отработать спасение и, если его знания действительно окажутся таковыми полезными, как молодой голландец описывал, то, сойдя с "Победоносца" в Сантьяго, он получит не только небольшую сумму, но и рекомендательное письмо от сеньора Анри, которое могло бы помочь Густаву добраться домой, нанявшись на испанский корабль. Решив во чтобы то ни было заработать обещанную рекомендацию, молодой навигатор старался из всех сил. Однако, до прибытия в Сантьяго-де-Куба, Густав имел достаточно времени, чтобы сравнить условия на "Морской деве", "Тигре" и "Победоносце", и, сойдя на берег с рекомендательным письмом, украшенным вензелем сеньора Анри в кармане, тут же, недолго думая, вернулся обратно на "Победоносец" и, подав Анри его же рекомендательное письмо, попросил место навигатора. Весьма удивлённый таким поворотом Анри не сразу нашёлся, что сказать, но потом, рассмеявшись, послал нового члена команды к боцману становиться на довольствие и подписывать фрахтовый договор. Лёгкий и весёлый характер Густава быстро сделал его душой любой компании, а его навигаторский талант сильно облегчили жизнь Энрике и Анри, которым ранее приходилось самим корпеть над картами, прокладывая путь Победоносной армаде.

Погружённый в воспоминания Анри не заметил, как доел.

— Вы остановились здесь или у коммодора Фернандеса, сеньор Анри? — дождавшись, когда работодатель доест, спросил дон Себастьян.

Анри погрустнел. Готовить чета Рамирес умела, что правда, то правда. Но вот комнаты, которые они предлагали, как, впрочем, и в других подобных заведениях города, не отличались ни чистотой, ни удобством. Даже если богатый и привередливый сеньор Анри добьётся для себя чистых простыней, вездесущие клопы и блохи всё равно не дадут покоя. А дом Фернандо, хоть и содержался слугами, а главное, сеньорой Селией Фернандес в чистоте, но Анри не любил останавливаться там. Дело было в том, что хоть и сам Фернандо, и особенно его дети всегда искренне радовались приходу дорогого гостя и не смотря на то, что даже сеньора Селия проявляла горячее гостеприимство и, возможно, тоже по-настоящему была рада его присутствию. Анри чувствовал себя чужим на семейном празднике жизни. Видя счастливые лица детей, поедающих принесённые им сладости и их любящих и заботливых родителей, Анри особенно остро ощущал свою обездоленность и одиночество. Поэтому, не смотря на настоятельные приглашения друга, он предпочитал спать в своей адмиральской каюте. Однако сейчас "Победоносец", скорее всего, уже разгружен и сушит киль на верфи.

Тяжело вздохнув, Анри, наконец, ответил дону Себастьяну:

— Думаю, эту ночь нам всем придётся провести у коммодора, а вот следующая, возможно, будет в одном из заброшенных домов Алтун-Ха.

— Сколько солдат мне должно предупредить и в каком часу вы намереваетесь отправиться? — голос дона Себастьяна был, как всегда, тихим, но не допускающим даже мысли возразить ему.

Анри снова вздохнул. Если майя-ица вышли на тропу войны, то вряд ли даже солдаты всей армады смогут гарантировать ему безопасность.

— Достаточно взять с собой пятерых. Пусть будут на рассвете у конюшни главного склада.

Анри отхлебнул вина и поморщился — кислятина!

— Да, дон Себастьян, я бы не хотел обсуждать это при коммодоре Фернандо.

Дон Себастьян кивнул, не задавая лишних вопросов и наклонился к сидевшему по левую руку от него солдату. Получив указания своего капитана, солдат залпом допил своё вино и, подняв сидящих с левого края абордажников, кинув на стол два реала, быстро вышел из таверны.

— Позвольте спросить, сеньор Анри, а почему вы не хотите брать с собой к индейцам коммодора Фернандо? — внезапно решился задать вопрос осмелевший от выпитого пива Густав.

— Я не хочу отрывать его от семьи, герр Колс. Потому хочу и вас попросить не возвращаться больше к этой теме в доме идальго Фернандеса.

— Я буду нем, как рыба! — пообещал Густав.

10.

Оставив в кубке недопитое вино, Анри огляделся в поисках трактирщика. Не найдя его, он поднялся и, вытащив из кошелька песо, кинул его на стол и пошёл к выходу. Не успел он отойти и на пару шагов от трактира, как его догнал дон Себастьян.

— Вы куда-то торопитесь, сеньор Анри?

— Нет, капитан. Мне просто нужен глоток свежего воздуха. Хочу пройтись вдоль берега.

— Вы не будете возражать, если я составлю вам компанию? — как всегда голос дона Себастьяна был мягким, но тем не менее Анри понял, что даже сказав нет, он не избавится от попутчика. Разве что тот будет идти на пару шагов позади. Поэтому Анри лишь пожал плечами:

— Как хотите, капитан.

Некоторое время мужчины шли молча. Вновь проснувшийся после сиесты лёгкий бриз принёс с моря запах водорослей и слегка шевелил края шляпы. Постепенно оживали и улицы города. Бесцельная прогулка незаметно привела в порт. С тихим шелестом волны лениво наползали на жёлтый песок и, цепляясь за него, словно не желали расставаться, с сожалением откатывались назад.

Анри провожал взглядом бирюзовые волны, поддаваясь царившему на берегу умиротворению. Ещё издали он заметил пришвартованный у пирса бриг. Даже на расстоянии нельзя было не узнать "Чайку". Белоснежность корпуса подчёркивал черные бушприт и лежавший на фальшборте планшир. Бриг действительно напоминал эту вездесущую, неугомонную и ловкую птицу. Любуясь длинным ладным силуэтом и вслушиваясь в крикливую возню припортовых "тёзок" корабля, Анри невольно вспомнил свой первый бой с пиратским шестнадцати пушечным пинком. [56] Тогда его двенадцати пушечная "Чайка", ведомая одним из лучших мастеров [57] Новой Испании — Энрике Гонсалесом, направлялась на Кюрасао чтобы обменять купленное у майя какао на солонину. Когда на левом траверзе появился небольшой скалистый островок Монхес дель Сур, внезапно впереди по курсу из глубоко врезавшийся в тело острова бухты, выскочил поднявший чёрный флаг [59] трёхмачтовый пинк. Небольшой, быстрый и юркий двухмачтовый бриг ловко маневрировал и успешно "плевался" картечью, отвечая на пиратские залпы цепными книппелями, [58] время от времени рвущими охранные сети. Картечь и мушкетные пули заметно уменьшили количество пиратов. Справедливо принимая бриг за торговое судно и не рассчитывая встретить на нём большую команду, часть пиратов уже выстроились у фальшборта с абордажными крючьями, когда вдруг на бриге тоже подали сигнал к абордажному бою и "Чайка", вместо того, чтобы воспользоваться попутным ветром и попытаться сбежать, сама рванулась на встречу пинку. Пираты удивились, но они уже предвкушали богатую добычу и слышали звон серебряных песо. "Джентльмены удачи" не знали, что молодой торговец готовился к встрече с морскими бандитами долго и тщательно, не жалея ни сил, ни времени, ни денег. И теперь настал тот миг, который должен был подвести итог потраченным усилиям и определить судьбу Анри. Этот первый в его жизни бой принёс отважному моряку, объявившему бой пиратству, не только приз в виде трёхмачтового пинка, ранее отобранного пиратами у испанцев, но и первые потери. Анри хорошо помнил, как хоронили в море погибших товарищей, помнил он и старого солдата Мигеля Суареса, его самого первого командира самого первого отряда морских пехотинцев, в самом первом бою спасшего жизнь подающему надежды торговцу, закрыв его собой от пиратской пули.

— Тяжёлые воспоминания? — вопрос дона Себастьяна вернул Анри в реальность. Он посмотрел на попутчика и ответил встречным вопросом:

— Вы не задумывались, капитан, почему люди помнят больше плохого, чем хорошего?

Дон Себастьян задумался, опустив голову. Казалось, что он внимательно рассматривает носки своих белых сапог. Наконец капитан-лейтенант поднял голову и, как всегда тихо, сказал:

— Наверное, потому что плохие воспоминания возникли в моменты большой опасности или сильной боли — будь душевной или телесной. Видимо, они должны предостерегать нас от повторения подобного. А хорошие воспоминания нас лишь успокаивают и отвлекают. Стало быть, плохие полезнее хороших, вот Господь и позаботился о том, чтобы они вгрызались в наши души и не давали нам забыть о действиях и ситуациях, их породивших. А раз они должны предохранять нас от повторения ошибок, то и справедливо, что их хранится в памяти каждого гораздо больше, чем хороших.

— А вы философ, дон Себастьян! — Анри улыбнулся, но улыбка была грустной.

Большие, цвета жареных кофейных зёрен глаза командира морских пехотинцев, посмотрели в упор.

— Тот, кто привык постоянно рисковать жизнью, становится либо философом, либо пьяницей.

Теперь задумался Анри. Перед его мысленным взглядом замелькали лица: капитан Энрике, коммодор Фернандо, навигатор Густав, лейтенанты Кристиан Роберто и Хавьер Ботельа, главный боцман Диего Маркес и другие. Почти все, плававшие на "Победоносце" показались в этом калейдоскопе. Наконец Анри прервал затянувшееся молчание:

— Думаю, вы здесь ошиблись. Есть ещё, как минимум, одна категория — те, которые живут одним днём, но так, как будто бог одарил их бессмертием.

В этот раз улыбнулся дон Себастьян:

— То, что вы сейчас описали, это тоже проявление жизненной философии, так что я всё же прав.

Анри засмеялся:

— Даже в беседе вы так же непоколебимы, как и в бою, дон Себастьян!

— Я не готов уступить даже вам, сеньор Анри, если уверен, что правда на моей стороне. Глаза аристократа предательски сверкнули, открыв, что бесстрастность дона Себастьяна лишь умение владеть собой.

— Ладно, признаю своё поражение, капитан! — Анри слегка поклонился.

Это почему-то смутило дона Себастьяна. Даже на его загорелом лице явственно проступил румянец, видимый и под тенью полей шляпы. Но сын герцога получил достойное воспитание. Он кашлянул в кулак, и, как ни в чём не бывало, указал на "Чайку" и спросил:

— Откуда у вас этот бриг? Среди солдат ходит одна невероятная легенда. Я давно хотел спросить вас, сеньор Анри, как далека она от правды.

— Легенда, говорите? — Анри снова усмехнулся, пытаясь вспомнить, что о нём рассказывал в таверне в Сан-Хуане пьяный старик, уверявший посетителей, что он только что сошёл с флагмана "карибского адмирала".

Внимательно наблюдавший за выражением лица Анри, капитан понял, что тот усиленно пытается вспомнить "легенду" и решил прийти на помощь:

— Говорят, вы выиграли его в споре.

Анри кивнул.

— А что ещё стояло на кону?

— Моя жизнь, — невозмутимо ответил Анри, но его голос потонул в накрывшим город гулком звоне большого колокола церкви Святого Франциска Ксаверия. Оба мужчины не сговариваясь повернулись в направлении церкви и, оголив головы, перекрестились. Анри подождал, пока последняя звенящая волна, призвав верующих к вечерней молитве, пролетела над городом, унеслась в море, вернул шляпу на голову и обратился к своему попутчику:

— Возможно, когда-нибудь при случае я расскажу вам эту историю, если она к тому моменту ещё будет интересовать вас, но сейчас я бы хотел посетить мессу. За делами мирскими нельзя забывать и о делах духовных. Вы идёте?

Дон Себастьян кивнул и они оба быстрым шагом отправились на центральную площадь к распахнутым тяжёлым окованным дверям церкви, посвящённой основателю ордена Иезуитов.

Продолжение следует.

Пояснения

[1] Квартердек (от английского) или Шканцы (от нидерландского) — помост либо палуба в кормовой части парусного корабля, на один уровень выше шкафута [9] (середина корабля) Здесь обычно находился капитан, а в его отсутствие — вахтенные или караульные офицеры. Тут же устанавливались компасы. Шканцы считались на корабле почётным местом. Дерзость начальнику на шканцах усугубляла наказание, так как шканцы на военном корабле считаются как бы священным местом.

[2] Рангоут — общее название устройств для постановки парусов (все деревянные предметы над палубой, части корабельной оснастки: мачты, реи, стеньги и пр.).

[3] Нактоуз (от нидерл. "ночной домик") — ящик, в котором расположен судовой компас, а также некоторые другие навигационные инструменты. Обычно укрепляется на подставке или на тумбе, традиционно может содержать также масляный светильник или иной источник света, песочные часы. Нактоузом пользуется кормчий при навигации. Размещался на шканцах.

[4] Испанский Мэйн — дословно переводится с испанского как "Испанское побережье". Этим термином называли принадлежащее Испании прибрежные территории обоих Америк.

[5] Склянки — название песочных часов с получасовым ходом во времена парусного флота. Каждые полчаса часы переворачивал вахтенный матрос и сопровождалось это сигналом корабельного колокола. Склянкой на флоте называли также получасовой промежуток времени. Количество склянок показывает время, счёт их начинается с полудня. Восемь склянок обозначают четыре часа. Через каждые четыре часа на судне сменяется вахта, и счёт склянок начинается снова. "Бить склянку" — значит отмечать ударами колокола каждые полчаса. Счёт времени начинали в 00 часов 30 минут — 1 удар (одна склянка), 2 удара (две склянки) — в 1 час 00 минут, 3 удара (три склянки) — в 1 час 30 минут и так до 8 склянок — в 4 часа. Затем начинали новый отсчёт от 1 до 8 склянок и т.д. Если моряк спрашивал: "Какая склянка?" — это означало, что его интересовало, какой получас пошёл с восьми склянок.

[6] Четыре сдвоенных удара отбивались в 4, 8, 16, 20 часов и в полночь. В данном случае склянки били 16 часов.

[7] Полуют (от нидерл.) — частично углублённая в корпус судна кормовая надстройка или кормовая часть верхней палубы. Служит для размещения кают капитана и его помощников.

[8] Строй кильватера — каждый корабль следует в кильватерной струе впереди идущего, т.е. корабли идут в линию друг за другом.

[9] Шкафут — широкие доски, уложенные горизонтально вдоль бортов для прохода с бака на шканцы.

[10] т.е. 17 часов 30 минут

[11] Фальшборт — продолжение борта выше открытой верхней палубы.

[12] Бархоут — усиленный ряд наружной обшивки корпуса судна над ватерлинией.

[13] т.е. 6 часов утра

[14] Кабельтов — буксирный канат — трос для швартовов и буксиров (кабельтовый трос), а также единица измерения расстояния, использующаяся в мореплавании. Как единица измерения кабельтов стал использоваться по причине того, что трос на судне брался определённой, одинаковой длины. В кабельтовых обычно выражается дистанция между кораблями при совместном плавании флота, размещении его по диспозиции, расстояние от корабля до берега и т. п. Различают несколько видов кабельтовых. В данном случае речь идёт об адмиральском, который был равен 1/10 адмиральской мили = 608 футов = 185,3 метра

[15] Ратс-камера — с середины XVIII века — это место стали называть кают-компания. Помещение для обеда, совместного отдыха или офицерское собрание на корабле.

[16] Речь идёт о Англо-Испанской войне 1654 — 1660 годов.

[17] Приватир — это английское название частного лица, получившего от государства лицензию (грамоту, патент, свидетельство, поручение) на захват и уничтожение судов неприятельских и нейтральных стран в обмен на обещание делиться с нанимателем.

[18] Гальюн — свес в носу парусного судна. Традиционно на этом свесе (между княвдигетом и бортами корабля) устанавливались отхожие места для экипажа, поэтому в настоящее время гальюном называют туалеты на кораблях.

[19] Софрито — традиционный каталонский соус из чеснока, лука, томатов, перца и зелени.

[20] "pata negra" — один из основных типов ветчины — Хамон Иберико, который часто называют "pata negra" или "чёрная нога".

[21] "Манчего" — "ламанчский" — испанский твёрдый сыр из овечьего молока. Производится из молока овец породы манчега исключительно в Кастилии. Сыр манчего имеет давние традиции и упоминается Сервантесом в "Дон Кихоте Ламанчском".

[22] "Идиасабаль" — испанский твёрдый сыр из овечьего молока, производимый в Стране Басков и Наварре. Назван по одноимённому местечку в баскской провинции Гипускоа.

[23] Самый известный сыр Эстремадуры — пласенсийский из козьего молока с характерным красноватым оттенком благодаря добавлению паприки.

[24] Слово "пират" считается однокоренным с греч. "пробовать, испытывать", следовательно, смысл его тогда будет "пытающий счастья", "джентльмен удачи". В обиход оно вошло примерно в IV — III веках до н. э.

[25] Гюйс — носовой флаг корабля, поднимался на бушпритах ("бушпритный флаг") на специальном флагштоке (гюйсштоке). На военных судах поднимали флаг страны, на торговых — компании.

[26] Высшая власть в каждой колонии принадлежала вице-королю. Ему были подчинены губернаторы провинций. Городами и сельскими округами правили коррехидоры и старшие алькальды. В некоторых колониях, нуждающихся в большей охране, правили генерал-капитаны, которые номинально подчинялись вице-королю, но имели почти равную с ним власть.

[27] Право "rescate" — "право спасения" — испанские губернаторы могли получить от короля разрешение на торговлю с другими островами и по своему усмотрению могли "временно поделиться" с ним со своими приближёнными.

[28] Стеньга (в переводе с нидерл. — шест, штанга) — часть судового рангоута, служащая продолжением верхнего конца мачты.

[29] Марс — площадка (корзина) на мачте, в которой сидит наблюдатель, смотрящий вперёд и сообщающий капитану обо всем, что видит впереди.

[30] Флибустьеры — морской разбойники XVII века, грабившие, главным образом, испанские корабли и колонии в Америке. Флибустьеры были снабжены особой разрешительной грамотой. Она называлась "комиссией" или каперским свидетельством.

[31] "Пиренейский мир" — мирный договор, окончивший войну между Францией и Испанией. Был подписан 7 ноября 1659 года, по которому Франции отходили Русильон, часть Фландрии и других пограничных земель, а Англии — Дюнкерк. Также в знак мирных намерений дочь короля Испании Филиппа IV и Елизаветы Французской Мария Терезия Испанская была обручена с французским королём Людовиком XIV, а свадьба состоялась в июне 1660 года.

[32] Креолы — в системе латиноамериканских каст — потомки первых европейских (испанских, португальских, реже — французских) переселенцев на территориях колоний Северной и Южной Америки.

[33] До этого момента описанные события полностью соответствуют историческим фактам. Увы, в нашей часовой линии эта битва закончилась полным поражением испанцев. Испанцы из 600 человек потеряли более 300 убитыми и ранеными и 150 пленными, а также оставили на поле боя одиннадцать знамён, шесть орудий и почти все оружие, и боеприпасы. Англичане же из 700 солдат потеряли около 60 человек.

[34] В 1526 г. король Франции Франциск I уступил потомку герцога Карла Смелого императору Карлу V Бургундию. Немаловажное событие в истории испанских военно-морских флагов. Дело в том, что защитником Бургундского дома являлся св. Андрей, а потому испанской геральдикой был перенят красный диагональный бургундский "пнистый" крест. Именно этот крест с 1535 г. по 1793 год стал изображаться в центре белого или жёлтого прямоугольного полотнищ.

[35] Вокруг испанского форта Кагуэй захватившие Ямайку англичане начали строить город, который в 1661 году в нашей исторической линии получил название Порт Ройал.

[36] Islote Sucre (Сахарный островок) — маленький остров в Карибском море, также известный как Джонни Кей, принадлежащий к архипелагу Сан-Андрес.

[37] Кренгование — наклон судна без выхода киля из воды, применяемый для чистки подводной части от обрастаний: ракушек и т. п., и для мелкого ремонта обшивки корпуса.

[38] Асьенда — право собственности на землю. В отличие от энкомьенд*, владельцы которых не были их собственниками и имели лишь право (часто пожизненное) ими пользоваться, владельцы асьенд были их полноправными хозяевами.

[39] Letters of marque (англ.) — Каперское свидетельство.

[40] Кабильдо (в переводе с испанского — совет) — муниципальные органы власти, выбираемые жителями на ежегодных голосованиях. Кабильдо ведали местным благоустройством, городскими финансами, разбором уголовных и гражданских дел. Их деятельность контроли­ровалась колониальной администрацией, назначенной королём. Кабильдо так же назывались здания, где заседал совет. Аналогично более распространённому в Европе названию "Ратуша".

[41] "Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего" — 9-я заповедь, Второзаконие, глава 5.

[42] Виллемстад — крупный торговый город на острове Кюрасао, основанный голландцами в 1634 году на отвоёванном у испанцев острове.

[43] Польворон — Это традиционное испанское очень рассыпчатое печенье. Его название так и переводится с испанского: "polvo" — пыль, а "polvora"— порох. Печенье делают в виде маленьких шариков. Настоящий польворонеc изготавливается на свином жире, в него ещё обязательно добавляется жареный миндаль, корица и молотый кунжут или орехи.

[44] Марраны — термин, которым христианское население Испании и Португалии называло евреев, принявших христианство, и их потомков.

[45] Мыс Креста — на испанском Cabo Cruz — самая западная точка южного побережья Кубы.

[46] Лабиринт Сладких Лиг — на испанском Laberinto de las Doce Leguas, Большой рифовый архипелаг, состоящий из 661 необитаемого островка, расположенных на юго-востоке Кубы в провинции Камагуэй. *Лига — староиспанская мера длины, 1 лига = 4,795 км

[47] Анкерок — от нидерландского "деревянный бочонок". Служит для хранения запасов пресной воды, вместимость от 16 до 50 литров.

[48] Университет Саламанки — самый древний университет Испании, который вместе с Болонским, Оксфордским и Сорбонной входит в четвёрку старейших университетов Европы. Расположен в городе Саламанка. Статуса университета удостоен королём Альфонсо X в 1254 году, и через год его признал папа римский Александр IV. Кстати, интереса ради — самые первые в мире университеты были созданы арабами. Например, самый первый в мире Университет аз-Зайтуна, ныне существующее высшее учебное заведение Туниса, было создано в 732 году!

[49] Майя — один из майяских языков, ныне называется "юкатекский" для отличия юкатека от других майяских языков (например, киче, ица и т. д.). На сегодняшний день на юкатеке говорит около 5 миллионов человек. Вся майяская группа языков состоит из 28 живых и 3-х вымерших.

[50] Касик — вождь. Первоначально так назывались вожди на языке таино, коренного населения Антильских островов аравакской группы, которые первыми из индейцев вступили в контакт с испанцами. Позднее испанские колонизаторы стали называть касиками правителей всех индейских народов.

[51] Пикадильо — блюдо из говяжьего фарша с овощами. Может быть в виде супа.

[52] Мараведи — старинная медная испанская монета, самая низкая денежная единица. После 1650 года 34 мараведи равнялись одному серебряному реалу, а пятнадцать реалов равнялись одному серебряному песо.

[53] Картийо — старинная испанская мера объёма жидкости, равная примерно 0,5 литра.

[54] Траверз — направление, перпендикулярное курсу судна.

[55] Галфвинд — ветер дует в борт судна под углом 90®, т.е. корабль идёт в полветра.

[56] Пинк или пинка — плоскодонное двух— или трёхмачтовое парусное. Использовался с XVII века флотами морских держав для разведки и крейсерских операций.

[57] В испанском военном флоте практически с самого его возникновения и до восемнадцатого века кораблём командовал капитан, который обязательно должен был быть дворянином и отвечал за ведение боя. Управляли кораблями мастера, отвечающие практически за всё остальное. На должность мастера назначались опытные мореходы из простолюдинов. Испробовав вначале испанскую, а затем английскую системы корабельной иерархии, Анри Верн узнал английскую более успешной и потому на своих кораблях завёл приближенную к английской систему чинов.

[58] Цепной книппель — старинный артиллерийский снаряд, использовавшийся в XVII — XIX веках, преимущественно в береговой и корабельной артиллерии, предназначавшийся для поражения рангоута и такелажа парусных судов.

[59]. В то время в международной сигнальной системе чёрный флаг означал "Сдавайся или смерть". В самом конце семнадцатого и начале восемнадцатого веков некоторые пираты стали его персонализировать, изображая на чёрном полотнище устрашающие фигуры. Чаще всего это было изображение черепа и скрещённых костей. Считается что одним из первых пиратов, придавший чёрному флагу индивидуальность, был Эммануэль Вайн. Его флаг, кроме черепа и костей, включал в себя также изображение песочных часов, что означало "ваше время утекает". Обычно после положенных на раздумья одной склянки (пол часа), поднимался флаг кроваво-красного цвета, означающий "Пленных не берём". Позже некоторые пираты именно на его основе сделали свои индивидуальные флаги, стараясь деморализовать команду противника обещанием неминуемой смерти. Именно рисунок на этом флаге и дал в восемнадцатом веке название пиратским флагам "Весёлый Роджер". По одной из версий, "Весёлый Роджер" происходит от французского "Joyeux Rouge" — ярко-красный. Позже англичане переделали "Rouge" в более привычное для них слово "Roger", а "Joyeux" в "Jolly", то есть "Весёлый".

[60] Кэт — лодка или небольшое судно с одним парусом.

[61]