И падает снег

С этими словами он надел свои кастеты и, приблизившись на несколько шагов, протянул руки вперед:

— Видишь, у меня такие же. Ради тебя мне пришлось постараться, — уголки его губы искривились. — Видишь ли, в наше время не так легко достать самый примитивный вид этого холодного и, что особенно важно, не совсем обычного оружия. Обрати внимание: они сделаны из специального металла и покрыты древними рунами. Я не прочь бы прочесть тебе лекцию на эту тему, но, как я уже сказал, я тороплюсь и поэтому, если ты конечно не против, давай уже начнем.

— Я не против, — ответил я, стараясь спрятать в голосе злость, чем вызвал еще одну улыбку.

Если целью этого монолога было вывести меня из себя, то ему удалось ее достичь. Но я не позволю себе так легко сдаться и нарушу его планы на вечер.

Стиснув зубы, я медленно расстегнул молнию на куртке, специально растягивая время и давая себе возможность успокоиться и сосредоточиться. Кинув ее на землю, я остался в одном свитере и джинсах. За всю свою жизнь мне приходилось не единожды драться. Кроме того, я с раннего детства занимался борьбой, но махать в зале бакеном — это одно, а драться за свою жизнь, когда ничтожная ошибка может привести к смерти — совсем другое.

Я всегда подсознательно ждал этого момента и боялся одновременно. В лице каждого человека, сталкивающегося со мной, я пытался отыскать черты своего палача, задаваясь всего одним вопросом: а не тот ли это, кто пришел за мной? Живя с постоянным страхом, я научился прятать его глубоко внутри и часто поступал безрассудно, лишь бы доказать себе, что ничего не боюсь. Окружающие принимали меня за необщительного парня со своими странностями. Мою замкнутость они расценивали как высокомерие, но уважали за силу. Почему-то считается, что для того, чтобы все время быть одному, не обращая внимание на мнение других людей, нужно обязательно быть сильным. Но это не так. Чаще всего за внешней холодностью прячется самая настоящая слабость.

То, что это было неизбежно — не гасило моего страха, но рождало внутри чувство тоскливой обреченности и отчаянной ярости, которое заставляло то кидаться на стены, сбивая руки в кровь, то, сжавшись в углу, тихонько скулить, впившись зубами в ладонь. И только тепло Джесс спасало меня от этого безумия. Я так никого и не смог к себе подпустить кроме нее. Но совсем скоро и это закончится. Наверное, я должен испытывать облегчение... я думал, что испытываю облегчение еще десять минут назад, но стоило мне его увидеть, услышать этот голос и внутри вновь проснулось желание жить... просто быть в этом мире. Как просто: я не готов смириться со своей судьбой.

Ледяной металл кастетов быстро нагрелся от соприкосновения с кожей, лаская ее приятным теплом, словно успокаивая своего хозяина, внушая уверенность. Непонятно, удивительно, но ведь, как сказал Валигер, это непростое оружие. Перед нашей встречей мне пришлось снова принять сильную дозу обезболивающего, не задумываясь о возможных последствия. Для меня это ни плохо, ни хорошо, просто необходимость. Я не мог позволить себе снизить свои и без того невысокие шансы на победу.

Подняв голову, я встретился взглядом с внимательными глазами, которые мягко отсвечивали голубым светом. В их глубине застыло странное напряжение, но в следующую секунду холодная улыбка стерла все эмоции из этих глаз.

— Мне было интересно узнать настоящий цвет твоих глаз. Я почему-то думал, что он может быть фиолетовым или зеленым, а оказалось — желтый.

— Послушай, ты говорил, что хочешь закончить это как можно скорее, но сам слишком много времени тратишь на пустую болтовню. Насколько мне помнится, удар пришелся в живот, а не по голове или это кто-то другой так постарался? — серые глаза недобро сузились, вспыхнув ярче, и я, не удержавшись, фыркнул. Не дожидаясь ответа, сделал решительный шаг вперед, обходя противника по кругу и выжидая возможность атаковать.

Передразнив меня, Валигер хмыкнул и так и не сделал ни одного движения, оставшись стоять на месте, словно мраморная статуя. Его окружала аура уверенной силы. Казалось, все вокруг замерло, как будто невидимый купол окружил нас от всего остального мира.

Мышцы сводило от напряжения и волнения, волны дрожи перекатывались по спине, во рту пересохло, но я усилием воли приказал себе успокоиться. Я не могу проиграть. Я не хочу проиграть.

— Так и будешь ходить кругами? Не бойся, будь смелее. Я предоставляю тебе право ударить первым. Для начала мы просто поиграем... Я же уже говорил тебе: я не дам этому так быстро закончиться, — сделав паузу, он продолжил бесцветным голосом. — Прекрасный вечер, не правда ли? — запрокинув голову назад, Валигер уставился в ночное небо, как будто мы были двумя прохожими, случайно встретившимися в это позднее время в парке.

Сжав пальцы в кулак, я резко кинулся вперед, но удар пришелся лишь в воздух.

— Знаешь, о чем я думаю? — раздался спокойный голос у меня за спиной, заставив резко обернуться. — Вместо того, чтобы драться, мы могли бы просто гулять здесь вдвоем, вдыхать морозный воздух, любоваться луной... Я бы сжимал твою руку в своей, согревая пальцами в кармане пальто...

Не дав ему договорить, я снова бросился вперед, и снова меня встретила лишь пустота. Он слишком быстр.

— Ты бы время от времени смотрел на луну, но все равно твой взгляд всегда бы возвращался ко мне одному, — со смешком закончил он, а в следующее мгновение нежно прошептал мне на ухо. — Как тебе такое предложение?

Я стремительно обернулся, занося руку для нового удара, и удивленно охнул от неожиданности: перехватив мое запястье, он стоял прямо передо мной. Наши тела находились совсем близко. Его дыхание касалось лица легким ветерком, смешиваясь с моим. Взгляд горящих глаз завораживал, лишая воли и сил сопротивляться, путал мысли в серебряной паутине.

Дернувшись, я попытался ударить его второй рукой, но она тут же оказалась в таком же захвате. Он притянув меня к себе и вежливо напомнил:

— Ты не ответил на мой вопрос.

— Ты каждому противнику делаешь подобное предложение?

Мне нужно выиграть немного времени... Немного времени, чтобы найти выход из новой ловушки.

— Нет, только тебе.

— Не знал, что ты такой романтик. И взамен я должен буду поить тебя своей кровью?

— И это тоже. Скажем так: это не единственное, что мы можем дать друг другу.

Он ждал ответа с каким-то странным интересом, продолжая пристально вглядываться в мои глаза, словно ребенок, пронзивший крылышко бабочки тонкой иглой и с любопытством наблюдающий за тщетными попытками беззащитного насекомого выбраться из плена. Как жестоко. Но почему он сказал МЫ или мне это только послышалось?.. У меня больше не осталось времени ни для сомнений и раздумий, ни для страха.

— Я с удовольствием бы с тобой погулял, но как-нибудь в другой раз.

— Как знаешь.

Спустя мгновение я лежал на земле, скорчившись от боли и жадно хватая ртом морозный воздух.

— Не люблю оставаться должным, — щелчок зажигалки и знакомый запах щекочет ноздри. Сигаретный дым проникает в рот, заполняет легкие. — Я знаю тебя, Райан, смерть для тебя была бы самым легким выходом. А ведь ты никогда не сможешь меня победить: у тебя недостаточно сил, ведь ты не пьешь кровь.

Тихий шорох шагов, едва различимый хруст снега под подошвами... Закрываю глаза.

— Но зато теперь ты и сам все понял и не сделаешь новой ошибки, да? Потом сможешь утешить себя тем, что хотя бы пытался.

Присев рядом, он шумно выдохнул:

— Я хочу, чтобы ты хорошенько запомнил то, что я скажу тебе сейчас: в моем сердце есть место только для одного чувства.

Что-то легко коснулось лица и, приоткрыв веки, я увидел, что снова идет снег. Страха не было. Только смутное сожаление о том, что все закончилось так быстро. Слишком быстро.

Внезапно шею тонкой иглой пронзила новая боль. Удивленно распахнув глаза, я непонимающе уставился в темноту, которая, словно горящая фотопленка, быстро выцветала в наползающих белых пятнах. Я больше не чувствовал ни холода, ни боли. Ничего. Спустя мгновение тело оторвалось от земли, и в нос ударил приятный запах одеколона. Затем тьма сомкнулась надо мной, поглотив и окутав незнакомым теплом...

Я очнулся от собственного стона. Приоткрыв сухие губы для судорожного выдоха, непроизвольно поддался назад, упираясь спиной в твердую прохладную поверхность. Недоуменно нахмурившись, машинально открыл глаза и растерянно замер за секунду ДО: бесформенные образы прошлого, поддавшиеся было навстречу, на миг оступили в тень, чтобы в следующую секунду стремительно броситься вперед, обступая со всех сторон с хищным оскалом. А вместе с воспоминаниями пришло и осознание того, что мое тело мне больше неподвластно: руки были крепко связанны и вытянуты над головой, лишая глупой надежды на то, что все еще может закончиться хорошо.

Не позволяя страху завладеть разумом, я с тревогой разглядывал незнакомую обстановку... точнее, ее полное отсутствие. Откуда-то сверху падали бледные лучи света, мягко рассеивая на несколько метров стоящую кругом темноту, но я не мог поднять голову, чтобы увидеть его источник: стоило хотя бы немного откинуть голову назад и затылок упирался в стену. Но самым неприятным оказалось то, что, сколько бы не пытался, я не мог ничего разглядеть за границей света, только ощущал каким-то шестым чувством, что тьма, наступавшая с трех сторон, не была обычной и таила в себе куда большую опасность, чем могло показаться на первый взгляд. И только притупившаяся боль в животе была единственным, что хоть немного отрезвляло, не позволяя затеряться чувству реальности происходящего.

Неизвестность давила на нервы и заставляла учащенно биться сердце, захлебываясь сорванным дыханием. Стиснув зубы, я приказал себе успокоиться, но с каждым ударом пульса, с каждым частым и шумным выдохом внутри росли страх и отчаянье. И только злость на того, кто все это сделал, не давала мне потеряться в этом густом и липком тумане. Неужели это Он принес меня сюда и привязал? Но зачем? Если бы хотел убить, то сделал бы это еще в парке, пока я беспомощный валялся у его ног. Неожиданно яркой вспышкой грудь пробила одна простая мысль: он мог это сделать в любой момент, еще с самой первой нашей встречи три месяца назад. Только сейчас я осознал, насколько был глуп, действительно решив, что у меня есть выбор... как умереть.

Сжав пальцы, я прикрыл глаза, чувствуя, как в горле собирается противный комок и становится трудно дышать. На самом деле я никто, всего лишь пешка, являющаяся частью чьей-то жестокой игры. Игры, напрочь лишенной всех человеческий чувств и следовательно — еще более непредсказуемой и пугающей. А если он или кто-либо другой сейчас наблюдает за мной из темноты, наслаждаясь моим беспомощным состоянием? Сжав зубы, я резко вскинул голову, но взгляд снова натолкнулся на непроницаемую острую черную грань. Эта неизвестность мучила сильнее всего, заставляя судорожно напрягать ноющие мышцы. Я вновь чувствовал себя маленьким потерянным ребенком из своих снов, сжавшимся в углу холодной серой комнаты, напротив большого светлого окна. Свет ложился прямо передо мной, но никогда не достигал того места, где я сидел, почему-то всегда останавливаясь у кончиков ботинок, как будто упираясь в невидимую стену.

Мне не жаль. Я не успел ничего изменить, но осознание того, что Джессика теперь в безопасности, придавало сил, удерживая на краю и действовуя подобно целительному бальзаму на мою израненную собственными клыками и когтями душу. Прикусив губу, я глубоко вздохнул. Я должен взять себя в руки. Да, это сложно, но необходимо. Я должен быть сильным, я должен бороться... Должен должен должен... Зажмурив глаза, пытаюсь сосредоточиться на своих ощущениях, но тьма кругом не пускает, ревностно охраняя свои владения.

Если бы я хоть раз мог заплакать, раствориться в слезах... Расслабляю тело, повисая на веревках, постепенно теряя чувствительность... Забыть. Освободиться. Вдох выдох. Передышка. Шаг. И снова стена. Нащупываю пальцами в темноте дверную ручку. Ледяной металл приятно холодит кожу. Рука медленно тянет вниз. Напряженно звенит тишина, чуть покалывают виски. Ладонь второй руки ложится на дверь, мягко надавливая...

Тихий шорох резко вырывает из легкого полузабытья, заставляя неловко выпрямиться и через мгновение прямо напротив появляется мой охотник, как обычно во всем черном, словно сотканный из окружающей темноты. Рубашка распахнута на груди, открывая взгляду белоснежную кожу, под которой перекатываются стальные мышцы, и изящный кулон из белого золота, по форме напоминающий крест. Непроницаемое лицо, стройная фигура, плавно покачивающиеся в такт бесшумным движениям бедра... Приблизившись, он остановился в шаге от меня, пристально вглядываясь в глаза. Затянувшееся молчание, которое невозможно не нарушить первым:

— Что тебе нужно? — в моем голосе отчетливо прозвучало напряжение: я даже не пытался его скрыть, потому что чувствовал, что больше не могу справиться с собой. Я не мог запереть чувства, одолевавшие меня в этот момент, глубоко внутри: они разрывали на части, рвались наружу. Так я сломаюсь намного быстрее, чем если бы пытался внешне казаться спокойным и уверенным.

— Признаюсь, мне было интересно, что ты скажешь первым при нашей встрече, — безэмоциональный голос нисколько не соответствовал жадному выражению глаз. — И я нисколько не удивлен: тебя можно предсказывать, как наступление полнолуния. Сейчас ты получишь ответ на свой вопрос.

Его глаза холодно блеснули как остро отточенные лезвия, а ладонь потянулась вперед, отвлекая внимание. Незаметно преодолев разделявшее нас расстояние, Валигер схватился за ворот моего свитера и одним движением разорвал его пополам, обнажив грудь. Затем быстро расстегнул мои штаны и, сделав шаг назад, стащил их одним движением.

Опомнившись от шока, я принялся брыкаться, пытаясь не подпустить его к себе. Но он, легко перехватив мои ноги под колени, быстро развел их в стороны и встал между ними, прижимаясь ко мне.

— Чем больше будешь сопротивляться, тем больнее будет, — холодно предупредил и резко поддался вперед, разрывая тело пополам острой болью. Из груди вырвался крик, который тут же оборвался, потонув в новой боли, когда он начал двигаться.

Отвернувшись и изо всех сил зажмурившись, я закусил губу, и тут же горло наполнилось собственной солоноватой кровью, вызвав нестерпимый приступ тошноты. Горячими струйками она текла вниз по подбородку, шее, капала на грудь, оставляя на коже влажные дорожки, смешивалась с потом... На черном фоне отяжелевших век вспыхивали огненные точки и тут же таяли в центре ярко-красных кругов...

Больше всего на свете... Больше всего на свете... Не дышать, не слышать, не чувствовать... Исчезнуть. Пожалуйста... Но никому нет дела до меня. В этом огромном мире, в таком маленьком мире, никому нет дела до моих желаний, боли и мольбы, даже если я готов отдать все, что у меня есть, только чтобы меня хотя бы просто услышали... Тяжелое частое дыхание, опаляющее шею подобно лучам полуденного солнца, ритмично впивающиеся в кожу пальцы, оставляющие на ней синяки и саднящие порезы... как следы... как память... как клеймо... как приговор...