И падает снег

Название: И падает снег

Автор: Jaye

Рейтинг: NC-17

Жанр: ангст, мистика, вампиры

Cтатус: Завершен

Содержание: О выборе и как всегда о любви

От автора: Для Лёли в качестве подарочка на день рождения! 80)

В тексте курсивом использованы слова из песни Keane "We might as well be strangers"

Только лишь воздух способен понять — слышишь?

В нем даже тени ложатся на свет ближе

Я твоя боль, твоя цепь на пути к звездам

Пей мою кровь, лишь она — воздух... (c)

Прикрыв глаза, я из-под полуопущенных век наблюдал за происходящим на огромном экране, который на два долгих часа заменил для меня весь мир. Полумрак зала расслаблял, позволял снова быть самим собой и больше не подчиняться ничьим правилам. Я не верю тем людям, которые говорят, что им абсолютно все равно, что думают о них окружающие. Это ложь и я не боюсь признаться себе в этом, но никогда не скажу о ней в открытую по той простой причине, что мне все равно. Это ничего не изменит ни для меня, ни для кого-то еще. Мы как заведенные марионетки будем продолжать играть во все те же игры, повторяя ошибки прошлого до бесконечности. И даже когда устанем, то все равно не сможем снять маску, потому что она не чужеродный объект, от которого можно так просто избавиться — это часть нашего лица. Такого любимого и родного лица... А разве когда-нибудь может быть иначе?

Лениво наблюдая за сюжетом фильма, я продолжал одновременно размышлять о чем-то еще, не имеющим лично для меня никакого значения, задаваться пустыми вопросами и при этом не забывал лазить рукой в коробку со сладким попкорном. Если бы было возможно, то я бы придумал что-то еще, какое-то другое занятие, которое могло бы мне помочь отвлечь внимание. Лишь бы не думать о странном неуютном беспокойстве, свернувшимся колючим клубком внутри, и каждую секунду не прислушиваться к сторонним звукам, царапающим итак натянутые до боли нервы... Может быть я просто устал?

Неожиданно щеки коснулся теплый шепот Джессики:

— Если бы ты все это время с таким постоянством не продолжал поедать попкорн, то я бы подумала, что ты уже давно спишь.

Улыбнувшись во тьму, я облизал сладкие пальцы и тихо ответил:

— Он действительно спасает меня от сонливости.

— Значит, ты все-таки пришел сюда не фильм смотреть?

Усмехнувшись, я повернул голову в ее сторону:

— Одно другому не мешает.

Девушка вздохнула:

— Я думала тебе будет интересно.

— Джесс, фильм неплохой, но о вампирах я могу рассказать тебе больше, чем кто-либо другой... — в моем голосе прозвучало извинение. Я хотел добавить что-то еще, когда с задних рядов раздался тихий стон и чей-то приглушенный смех... Да, вот мы выяснили и третью причину, по которой люди ходят в кино. В этот момент вампир на экране кровожадно обнажил свои клыки и под пронзительную величественную музыку склонился над шеей несчастной главной героини...

Откинувшись назад, я положил голову на мягкую спинку кресла и уставился взглядом в потолок. Обычный вечер понедельника, но почему-то именно сегодня я чувствовал себя неприятно опустошенным и как никогда уязвимым. Медленные глухие удары сердца отдавались эхом в ушах, как будто на грудь опустили тяжелый гранитный камень. Тревожное предчувствие и необъяснимая грусть заставляли что-то искать в темноте, но взгляд неизменно натыкался на пустоту.

— Эй...

Чужая рука коснулась моей, посылая волны тепла по всему телу. Выпрямившись, я повернулся и улыбнулся Джессике:

— Все в порядке. Не обращай внимание. Ты же знаешь, я иногда бываю крайне задумчивым.

Я не мог рассказать ей о том неприятном чувстве, которое в последнее время постоянно меня преследовало, словно навязчивый молчаливый спутник, ни словом, ни взглядом не выдававший причин, по которым он это делает. Я не хотел ее пугать и давать лишний повод для беспокойства. Пальцы непроизвольно сжались на подлокотниках кресла, впиваясь в бархатную обивку. Наверное глупо, но я все еще надеялся...

Прислонившись спиной к стене и всунув руки в карманы джинсов, я терпеливо ждал, пока Джессика поговорит со знакомой, неожиданно окликнувшей ее уже на выходе из кинозала. Мимо не спеша проходили люди, негромко обмениваясь впечатлениями о фильме, попутно надевая шапки и застегивая теплые куртки. А я лениво наблюдал за ними, пытаясь определить, что каждый представляет собой в реальной жизни, по другую сторону узкого полутемного коридора. Моделировал знакомые ситуации и гадал, как бы они себя в них повели... Искал оправдание? Кому? Другим или себе?

Маленькие полуслепые лампочки на низком потолке, стены с направляющими ярко светящимися стрелками, выкрашенные в холодный бежевый цвет и кажется, впитавшие в себя столетний холод, длинная лестница, ведущая вниз, навстречу оживленной центральной улице... Склонив голову к плечу, я прикрыл глаза. По внутренней стороне век медленно ползли титры фильма... Слабое влажное касание ветра на лице, вечерняя свежесть и тающие обрывки далекой песни, колеблющиеся на размытых волнах... Я больше не знаю, как выглядит твое лицо. Я не знаю, каково это — чувствовать на коже твое прикосновение, которое боготворю... Я не знаю твоего лица, но все еще ищу то потерянное в реке прошлого место, которое до сих пор хранит наши следы...

Внезапно раздавшийся громкий женский смех резко вырвал меня из того приятного состояния легкого полузабытья, в котором я пребывал и заставил резко открыть глаза. Сердце на мгновенье замерло и забилось часто-часто, слепо ударяясь о грудную клетку. Еще до конца не разобравшись в причине тревоги, охватившей тело, мозг лихорадочно пытался определить источник опасности. Все инстинкты обострились, обнажив нервы и сковывая мышцы в напряженном ожидании...

— Валигер, знаешь, что мне больше всего понравилось в сегодняшнем вечере?

Красивая, ярко накрашенная девушка, склонилась к своему спутнику — высокому стройному блондину, одетому во все черное. Слова, сказанные соблазнительным полушепотом на ухо, отчетливо прозвучали в моей голове, не вызвав никаких эмоций, являясь всего лишь отражением на гладкой поверхности стекла. Но от низкого с хрипотцой голоса ее собеседника вниз по каменным мышцам спины прошел ледяной озноб, поднимая волосы на затылке дыбом:

— Вечер еще не закончен, киса, — тихий довольный смех потонул в темных волосах девушки, а я вдруг почувствовал, как стремительно холодеют кончики пальцев на руках... Нет...

А в следующую секунду блондин повернул голову в мою сторону, и ледяные серо-голубые, почти бесцветные глаза прожгли насквозь, оставляя на коже ожоги и привкус горьковатого пепла на губах. Мерзкая ухмылка привычно искривила выразительные тонкие губы, перекрывая доступ кислороду. На миг показалось, что под ними обнажились белоснежные острые клыки... Нет...

Девушка, проследив за его взглядом, тоже посмотрела на меня и немного замедлила шаг:

— Ты его знаешь? — в ее голосе прозвучало легкое любопытство.

Насмешливый жесткий взгляд быстро скользнул по мне сверху вниз и обратно. Казалось, в его глубине клубился, приглушенно мерцая, мягкий туман, заволакивая собой радужку. Мужчина остановился и, подчиняясь, его спутница замерла рядом. Длинные бледные аристократически-тонкие пальцы полузадумчиво-полунежно провели по ее тонкой шее. Легкая улыбка тронула губы, и они чуть приоткрылись, словно для выдоха:

— И да, и нет...

Больше всего на свете я мечтал сейчас оказаться где-нибудь далеко отсюда или вдруг сделаться невидимым, недосягаемым для этого взгляда. Последние сомнения таяли и если еще несколько минут назад мне казалось, что я смогу со всем справиться... Тогда почему я все еще стою здесь, не в силах сдвинуться с места и продолжаю с отчаянным упрямством отрицать правду?

Словно почувствовав что-то, блондин перевел взгляд в сторону, пристально во что-то всматриваясь или... Чувствуя, как внутри все холодеет от дурного предчувствия, а к горлу подступает тошнотворная волна страха, я проследил за его взглядом и увидел идущую ко мне Джессику. Девушка улыбалась.

— Прости, что заставила тебя ждать! Пойдем? — но улыбка быстро сползла с ее губ, стоило только ей взглянуть на мое лицо. Помедлив, она обернулась, но, никого не обнаружив, тревожно спросила:

— Что-то случилось?

— Все в порядке, — ответил я с небольшим опозданием и, с трудом оторвав взгляд от прозрачных дверей, как можно спокойнее сказал. — Пойдем, я провожу тебя домой.

Молодой месяц тускло светил в окружении рваных клочьев серых облаков. На небе не было видно ни одной звезды, ни одной звездочки, которая могла бы помочь мне различить правильное направление, вселила бы пусть слабую, но надежду на то, что существует хотя бы одна дверца из моей персональной адской ловушки, стены которой с каждым шагом, с каждым сделанным выдохом сжимались все больше и больше, безжалостно давя сознание и волю, отнимая силы на борьбу... Но нет, все без остатка поглотила темная бездна над головой, не оставив ничего, кроме чувства липкого страха и обреченности.

Подняв воротник куртки, я засунул озябшие руки в ее теплые карманы и ссутулился, втягивая голову в плечи и пытаясь сохранить остатки тепла. Несмотря на то, что на календаре уже было пятнадцатое декабря, улицы так и оставались пустыми и серыми, пугая своей наготой и отчужденностью. Выпавший снежок тут же таял, и на следующий день уже ничто не напоминало о нем. Проводив Джессику, я теперь сам торопился домой, отчаянно нуждаясь в горячей ванне и крепко заваренном чае в синей кружке, с обжигающими пальцы глиняными стенками. Только так я мог получить необходимое мне тепло и почувствовать себя в безопасности.

Морозных воздух нещадно жалил чувствительную кожу лица, а ночной ветер, налетавший редкими, но сильными порывами, заставлял прикрывать глаза, защищая их от песка и волос. Впереди тускло светил фонарь, роняя неровные, как будто призрачные осколки света на несколько шагов вперед, отчаянно борясь с враждебной темнотой, неуклонно подступающей со всех сторон. И с каждым движением навстречу ему я чувствовал все большее напряжение, утяжеляющее воздух и наполнявшее его опасностью, но упрямо продолжал идти вперед, потому что знал: что бы я не делал, мне не избежать. Когда-то в одной книге я прочитал, что страх напоминает собой злую собаку, но стоит только испугаться и, повернувшись к ней спиной, броситься прочь, как она тут же превратится в волка, и тогда шанса на спасение уже точно не будет.

Шаг, еще один... Резко останавливаюсь, и в ту же самую секунду ледяной порыв ветра проносится мимо, обжигая и сбивая с ног, толкая в сторону, прочь с дороги.

— Райан Рейнольд... — мягко произносит знакомый голос, словно тот, кому он принадлежит, действительно рад меня видеть.

— Я тоже приятно удивлен нашей встречей, Валигер Лорд, — спокойно произношу в ответ, распрямляя плечи. Да, Лорд — это его фамилия, одновременно превратившаяся и в прозвище, которое, стоит признать, очень ему подходит.

Он стоит напротив, за границей света фонаря и только носки черных туфель, переходя черту, наступают на белый круг. Именно НАступают, топчут, вдавливают в землю как слабые ростки первой зелени...

— Та девушка, Джессика кажется, она ведь что-то значит для тебя?

Сжимаю зубы, стараясь ни чем себя не выдать. Серо-голубые, почти бесцветные глаза насмешливо и пристально наблюдают за мной, изучают, жадно ловя каждое движение мускулов на лице, каждый взмах ресниц и каждое отражение чувств в глазах, едва заметное сжатие губ... Почему мне кажется, что что бы я не сделал в следующую минуту, — это будет неправильно и так близко к поражению?

— Что тебе нужно?

Если эта игра должна рано или поздно закончиться, то пусть это произойдет как можно скорее: я не доставлю ему удовольствия растянуть ее на бесконечную схватку, спасаясь от скуки, наслаждаться каждым ходом, будучи заранее уверенным в исходе. Бесконечную ли? Пока охотнику не надоест загонять выслеженную добычу, а ей, в свою очередь, уставшей от бессмысленной и тяжелой погони, не захочется скорейшего исполнения приговора.

— У тебя еще есть время подумать и сделать правильный выбор, — игнорируя мой вопрос, он щелкает зажигалкой, и в темноте загорается маленький оранжевый огонек. Сизые струйки дыма, выдыхаемые в темноту, медленно тают, растворяясь в воздухе. — Но его осталось совсем мало. А дальше, Райан Рейнольд, тебе придется считаться с последствиями своего собственного, добровольно принятого решения.

Порыв ветра и, спустя мгновение, совсем близко раздается странный звук — не то полусмешок, не то полувздох. Лицо окунается в теплое белое облако чужого дыхания, наполненное запахом дорогих сигарет. Короткий, как фотографическая вспышка, миг, и оглушающая тишина. Замерев, ночь переводит дыхание. И только на земле одиноко тлеет уголек, постепенно затухает, колеблемый поутихшим ветром.

— Эй, парень, у тебя проблемы?

Сильный толчок в грудь откидывает меня назад, и я больно ударяюсь спиной о стену. Непроизвольно морщусь, стараясь не обращать внимания на любопытные лица кругом. Между тем, говоривший хватает меня за ворот свитера и тянет вверх, тесно прижимая к холодной твердой поверхности и заставляя смотреть себе прямо в глаза.

— Я с тобой разговариваю, урод!

Из глубины души начинает подниматься раздражение и, словно густой дым, быстро заполняет легкие. А незнакомый придурок, тем временем, продолжает трясти меня на виду у всего института как мешок с картошкой.

— Что тебе нужно? — четко выговариваю сквозь стиснутые зубы, незаметно сжимая кулаки и чувствуя, как ногти впиваются в кожу, и начинают болеть костяшки пальцев.

Во взгляде этого дебила, который выше меня на целую голову, на миг проскальзывает удивление, смешанное с растерянностью. Еще мгновение и я рассмеюсь ему прямо в лицо, но вряд ли в этом случае мне удастся решить возникшую проблему мирным путем.

Скосив взгляд в сторону, замечаю Валигера. Стоит неподалеку в окружении своей свиты и чуть ли не облизывается в предвкушении, откровенно наслаждаясь бесплатным представлением: не иначе как совсем скоро собирается попить моей кровушки... Нет уж, такой радости я ему не доставлю!

Смотрю присмиревшему парню в глаза и повторяю свой вопрос:

— Так что?

Бедняга наконец-то опомнился... и с такой силой вдавил меня в несчастную стену, что на один единственный миг мне показалось, что мои кости сейчас не выдержат и хрустнут под таким чудовищным напором.

— Я не буду повторять дважды: либо ты оставляешь Мелиссу в покое, либо можешь прямо сейчас бежать составлять завещание!

Так, а вот это уже ближе к правде, только вряд ли такими темпами я до нее доживу...

— Какую Мелиссу?

— Не притворяйся, будто не понимаешь, о ком я говорю!

— Я правда не знаю никакой Ме...

Еще один такой удар и завещание уже понадобится этому психу...

Неожиданно на его плечо опустилась красивая бледная рука с тонкими пальцами и кольцом на мизинце: рубин в оправе белого золота, по цвету напоминающий кровь... Непроизвольно сглатываю.

— Парень, ты ошибся адресом. Если он говорит, что понятия не имеет, кто это такая, то ты зря теряешь время.

Мой мучитель резко побледнел и наконец ослабил захват, а спустя пару секунд я уже был на свободе. Даже не оборачиваясь, он что-то глухо промычал и быстро скрылся, затерявшись в толпе остальных студентов, которые стали быстро возвращаться к своим делам, тем не менее, не переставая прислушиваться и поглядывать в нашу сторону. Тишину словно прорвало, и она вновь стала наполняться голосами и звуком шагов. Никто не смел открыто проявлять любопытство при Лорде, как раз наоборот: каждый старался на время сделаться незаметным, невидимым, только бы случайно не привлечь к себе ледяной взгляд серых глаз.

Жизнь, словно река, на миг вышедшая из берегов, снова вернулась в привычное русло, но вместо облегчения я чувствовал только напряжение, сжимавшееся вокруг груди стальным обручем.

— Я думаю, ты не ждешь от меня благодарности, — хрипло сказал я и, прочистив горло, добавил. — Тебе не следовало вмешиваться или таким образом ты укрепляешь свою репутацию?

— Нет, просто было слишком скучно наблюдать, как он превращает тебя в свиную отбивную, — иронично приподняв бровь, ответил мой спаситель сразу на два вопроса. — А еще я не люблю, когда...

Серые глаза вдруг резко расширились. Зрачок почти полностью затопил собой радужку, покрываясь прозрачным слоем льда. Тонкие ноздри затрепетали, жадно втягивая любимый запах... Поднеся руку к лицу, я провел ею над верхней губой и не смог удержать удивленного выдоха: на пальцах была кровь... Если подумать, то ничего удивительного: этот придурок успел несколько раз хорошенько приложить меня об стену... Черт, надо быстро уносить ноги.

Словно прочитав мои мысли, Валигер сделал стремительный шаг вперед, прижимая меня своим телом к ставшему за последние минуты таким родным месту, забирая пусть хрупкий, но шанс на спасение, а заодно и заслоняя широкими плечами от любопытных взглядов. Наклонившись, тихо сказал:

— Думаю, в качестве благодарности ты можешь предложить мне вот это.

Не отпуская взгляд, он крепко обхватил мое запястье и, поднеся руку к лицу, вобрал два пальца, погружая их в жаркую глубину рта и тщательно вылизывая кожу шершавым языком, почти мурлыча от удовольствия, тонущего в глубине глаз...

Сердце, испугано дернувшись, срывается и падает куда-то вниз: я больше не слышу его ударов. Перед глазами все плывет в фиолетовом тумане, размывая грани реальности... А в следующую секунду в голове как будто взрывается маленькая бомбочка, окрашивая все вокруг в оттенки зеленого, и только глаза напротив полыхают ярко голубым пламенем. Вдох выдох, и мир снова приобретает свои привычные цвета, но уже никогда не будет прежним.

Выпустив пальцы, Валигер отпускает мою руку и медленно проводит языком по губам:

— Давно хотел тебя попробовать и, надо признаться, твоя кровь оказалась даже вкусней, чем я предполагал.

Не успев оценить последствия своего поступка, молниеносным движением выкидываю правую руку вперед, отбрасывая его на противоположную стену. Мне приносит невыразимое удовлетворение видеть, как несмотря на всю свою неуязвимость, черты фарфоровой маски, дрогнув, искажаются гримасой, стирая высокомерно-презрительное выражение с лица.

Обхватив живот, он сгибается пополам. Длинные светло-русые волосы закрывают лицо и только мне видно, как тонкие губы искривляются в жестокой, кривой усмешке. Тридцать отлично отыгранных секунд для зрителей, время, необходимое, чтобы заставить поверить в то, что все по-настоящему. Его боль, на миг заглушившая мою собственную, в отличие от нее фальшивая, чистой воды притворство. На самом деле на ее месте полыхает высоким пламенем холодная ярость, тщетно ища выход, и если бы мы были одни, то я бы в ту же секунду смог почувствовать на себе ее силу. Читаю по бледным губам свой приговор: 'ты заплатишь'.

Отвернувшись, иду прочь, не вглядываясь в ошеломленные и растерянные лица. Все внутри сотрясает от мелкой дрожи и мне кажется, что еще немного и я просто свалюсь на пол кому-нибудь под ноги. А в пустой голове тяжелым эхом звучит угроза-обещание, ударяясь о виски металлическими шариками. Джессика, мне нужно найти Джессику... Остановившись, протягиваю руку в сторону, чтобы опереться, но кисть не слушается, отзываясь резкой болью... Кажется, у меня сломана рука.

— Что ты теперь собираешься делать? — тихо спросила девушка, сидя на краешке кровати и зажав руки между коленями. Длинные ресницы закрывали глаза, отбрасывая на побледневшие щеки темные тени.

— Мне не убежать: они найдут меня где бы я не был, даже на краю света. Это лишь вопрос времени, — я сидел на стуле, укутавшись в плед, и все равно не мог сдержать мелкой холодной дрожи, которая била меня изнутри. Обжигающий душ и три кружки горячего чая — ничто не могло помочь мне согреться. Разбитая рука была аккуратно перебинтована и, после выпитого сильнодействующего обезболивающего, лишь немного побаливала.

— Они или Он? — Джессика подняла лицо, и я увидел в глубине ее глаз боль, ярость и отчаянье. В ответ что-то кольнуло в сердце, как будто в него вогнали маленький тонкий осколок стекла.

— Не имеет значения. Выследив, они уже не оставляют в покое: либо ты присоединяешься к ним, пройдя жестокий ритуал, либо от тебя просто избавляются, но не менее изощренным способом, чем происходит процесс посвящения.

Я сам удивился тому, насколько бесстрастно звучал мой голос. Я с самого начала знал свою судьбу и был готов к ней, но никогда не думал, что близкая смерть будет восприниматься мною так спокойно.

— Но почему? Зачем им уничтожать своих же, даже если ваши убеждения и образ жизни расходятся?! — не выдержав, Джесс резко поднялась и, отвернувшись, быстро подошла к окну, но я успел заметить, как ее глаза наполнились слезами... Слезы и боль. Я не мог знать, но был уверен, что у них одинаковый вкус.

— Потому что это один из главных пунктов Древнего Кодекса, по которому они и строят все свое существование, и которому беспрекословно подчиняются на протяжении многих веков. Это как прочная опора для всего их клана, способ выживания и гарантия существования, — поднявшись, я сделал несколько шагов по направлению к девушке и замер, уставившись немигающим взглядом в половинку луны, проплывающую между серыми облаками. — Так они 'чистят' свои ряды, уничтожая тех, кто каким-либо образом преступает законы Кодекса. Но главная причина — это Сила, которая передается им вместе с кровью: она делает их почти неуязвимыми, давая намного больше, чем кровь простого смертного.

Обернувшись, девушка приблизилась и, положив руки мне на плечи, умоляюще, с безумной надеждой заглянула в глаза:

— Ты не можешь сдаться. Должно быть какое-то решение, какой-то способ избежать этого... Тебе нужно найти своих и вместе вы...

Подняв руку, я приложил пальцы к ее губам, останавливая:

— Таких как я, Других, с самого рождения отдают людям в обычные семьи и родители никогда и не о чем не подозревают, не догадываясь, что усыновили или удочерили не совсем обычного ребенка. И даже сам ребенок, пока не достигает определенного возраста. Выращенный людьми и никогда не знавший вкуса крови, он почти полностью утрачивает все свои инстинкты охотника. Единственное, что его отличает, — это температура тела, скорость реакции, сила и выносливость куда большая, чем свойственна любому смертному. А еще прекрасный слух и зрение, которое иногда позволяет видеть мир в других цветах, как бы под другим углом. Но Наша жизнь никогда не длится долго, потому что рано или поздно приходят те, кто сильнее из-за выпитой ими крови и знают способ, каким Нас можно уничтожить... — отдышавшись, я почти шепотом добавил — Я всегда мечтал найти себе подобного, но это не возможно, Джесс: мы просто НЕ ВИДИМ, НЕ ЧУВСТВУЕМ друг друга и Нас слишком мало... Кто откажется от власти и вечности, которую только Они могут предложить?

Обняв девушку, которую я знал еще с детства и которая была мне ближе, чем кто-либо другой в этом холодном мире, я зарылся лицом в ее густые волосы, так щемящее-знакомо пахнущие зелеными яблоками:

— Но есть один выход, Джесс, я уже раньше говорил тебе о нем, — 'всего один единственный выход, но не для меня'. — Я не уверен в том, что это может сработать, но ведь ты мне поможешь, правда, Джесс? — последние слова я выдохнул едва слышно, но девушка меня услышала. Всхлипнув, она кивнула, прижавшись сильнее и вцепившись в мои плечи дрожащими пальцами... Облегченно вздохнув, я закрыл глаза.

— Мистер Рейнольд, спуститесь наконец с облаков на нашу грешную землю и прочтите следующую цитату, — громко сказал Джейсон Стевард, останавливаясь и приседая на край преподавательского стола, лицом к аудитории. Несмотря на то, что это было сказано строгим голосом, в голубых глазах мужчины поверх тоненьких очков плясали искорки добродушного смеха. Класс на его слова отреагировал легкими смешками.

Несколько раз растеряно моргнув, я опустил голову и, благодаря подсказке соседки, быстро нашел глазами нужное предложение, заключенное в кавычки на потрепанной по краям странице книги. Облизав пересохшие губы, прочитал:

— 'Скользим по лезвию ножа, дрожа от сладости пореза, чтоб навсегда зажглась душа, привыкнув к холоду железа'...

Перед глазами заплясали черные точки, и я не сразу расслышал голос Стеварда:

— Замечательно, — улыбнулся мужчина. — А теперь постарайтесь объяснить, как вы поняли эту фразу.

В помещении воцарилась тишина, которую, казалось, можно было потрогать руками. Отвернувшись к окну, я ответил:

— Человек иногда выбирает более сложную дорогу из всех возможных, часто балансируя на грани, как акробат на тонком тросе, перекидывающий в руках разноцветные мячики. Только взобравшись наверх, рискуя и подвергая себя смертельной опасности, он может почувствовать то удовольствие, что дает высота. Каждый раз таким образом он 'зажигает' свою душу и каждый раз мечтает, что это навсегда. Но стоит лишь спуститься вниз и это чувство уходит, возвращая его в обычную жизнь. Земля отнимает у человека это чувство полета, сияние прожекторов-звезд, которые на короткое время словно становятся ближе...

Замолчав, я перевел вопросительный взгляд на преподавателя.

— Неплохо, мистер Рейнольд. Видимо то, что в последнее время вы на моих лекциях как будто частично отсутствуете, находясь мыслями где-то далеко, нисколько не влияет на вашу мыслительную деятельность, — одобрительно кивнув, Джейсон Стевард повернулся в сторону двери. — А вы, мистер Лорд, — уголки губ преподавателя изогнулись в легкой усмешке, — теперь можете занять свое место, раз уж вы все-таки соизволили явиться на мою лекцию.

Не дожидаясь ответа, Стевард повернулся к студентам:

— А мы продолжаем. Если больше никто ничего не хочет добавить к сказанному, Дайана Стейн, прочтите нам, пожалуйста, следующую цитату.

Я даже не заметил и, что самое странное, НЕ ПОЧУВСТВОВАЛ Его появления. Поэтому, когда прозвучало это имя, я невольно вздрогнул, а больная рука, с которой я специально перед занятиями снял бинт, но которую мне все равно приходилось прятать за длинными рукавами свободного джемпера, заболела сильнее.

Собравшись с духом, я поднял голову и снова вздрогнул: серо-голубые, почти бесцветные глаза смотрели с каким-то непередаваемым выражением, но жесткая складка губ не позволяла обмануться на этот счет. И все равно я не мог понять...

Отлепившись от дверного косяка, на которое он все это время опирался и, не сказав ни слова на язвительный выпад преподавателя в свою сторону, что было на него совершенно не похоже, Валигер молча прошел в конец класса. По полу заскрежетали ножки отодвигаемого стула, и снова наступила тишина.

Немного помедлив, названная Стевардом девушка принялась зачитывать текст, но я ее не слушал. Отвернувшись, я снова перевел взгляд в окно: за тонким стеклом на фоне сгущающихся сумерек медленно кружил снег... Нахмурив лоб, я напряженно вглядывался в пейзаж за окном, пытаясь разгадать... Вдруг какое-то странное чувство кольнуло внутри, и мои глаза пораженно расширились: я ПОНЯЛ, что видел эту же самую картину еще раньше, только на дне серых глаз за толстым слоем колючего льда.

'Навсегда белый свет, белый снег, белый свет, до последнего часа в душе...', — обрывки строк далеким, но отчетливым эхом долетели до моего сознания и, на миг повиснув в воздухе, вспыхнули, оседая на пол белыми, обгоревшими на краях, хлопьями.

Подняв лицо вверх, я вгляделся в ночное небо, с которого продолжал хлопьями падать белый пушистый снег. Снежинки ложились на темные волосы, отяжеляли кончики ресниц и заставляли часто моргать, избегая их попадания в глаза. Кругом все было укрыто белоснежным покрывалом: крыши домов, выглядывающие из-за черных толстых стволов деревьев, дорожки и парковые скамейки. Снег блестел, искрился и переливался в тех местах, куда падал неровный свет редких, одиноких фонарей. На небе не было видно ни одной звездочки, и даже луна спряталась за плотными слоем облаков. Кажется, если бы не снег, окутывающий душу незнакомым покоем, то тьма обязательно поглотила бы и ее, как и все вокруг.

В паре метров от меня, там, где заканчивалась дорожка, и темнота становилась совсем непроглядной, стояла одинокая скамейка, на спинке которой сидела такая же темная как и ночь вокруг фигура. Она гармонично сливалась с ней, была ее частью. Зрение обычного человека не позволило бы мне увидеть то, что я видел сейчас. Но я не был обычным человеком. Я видел. И даже зная, что меня ждет в конце пути, все равно продолжал идти навстречу двум горевшим голубым пламенем глазам. Просто потому, что у меня не было другого выхода.

Пройдя еще пару шагов, я остановился. Поднявшись в полный рост, Валигер спрыгнул, мягко приземлившись на землю. Вместе со снежной пылью вверх поднялись и светлые пряди волос, чтобы, спустя мгновение, рассыпаться по плечам в живописном беспорядке. Длинное черное приталенное пальто подчеркивало стройность его фигуры. В этот момент он был неожиданно и пугающе красив. Нет, прекрасен. Если бы не чересчур бледное лицо и пустые холодные глаза, то его можно было принять за какое-то неземное существо, встретить которое можно только во сне или на страницах книг. Смешно, но когда-то в детстве именно так я и представлял себе эльфа. Почему моя сказка так быстро закончилась?

— Ты все-таки пришел, — на миг мне показалось, что в его голосе прозвучало сожаление, но в следующую секунду он холодно добавил, что-то внимательно разглядывая за моей спиной. — У меня на сегодня еще планы, поэтому давай быстрей закончим с этим.

Вытащив руки из карманов, он бросил к моим ногам небольшой предмет. Наклонившись, я поднял мешочек из темно-красной ткани и, развязав серебряную веревочку, открыл. На ладонь упали два кастета из белого металла, украшенные непонятными письменами и древними узорами. Я не смог сдержать удивленного выдоха.

— Нет, какой ты все-таки забавный! Неужели ты думал, что мы будем драться на мечах? — запрокинув голову, Валигер насмешливо расхохотался. — А может быть на ножах, стилетах или саблях? — он откровенно издевался. От первоначальной холодной рассеянности не осталось и следа. Сейчас он снова превратился в холодного и безжалостного убийцу. — Прости, что разочаровал, но ты на самом деле думаешь, что мне будет достаточно за несколько секунд разрубить тебя на куски? Готов поспорить на что угодно: ты понятия не имеешь об искусстве владения этим оружием. Ну уж нет, мы поиграем в более интересную игру.

С этими словами он надел свои кастеты и, приблизившись на несколько шагов, протянул руки вперед:

— Видишь, у меня такие же. Ради тебя мне пришлось постараться, — уголки его губы искривились. — Видишь ли, в наше время не так легко достать самый примитивный вид этого холодного и, что особенно важно, не совсем обычного оружия. Обрати внимание: они сделаны из специального металла и покрыты древними рунами. Я не прочь бы прочесть тебе лекцию на эту тему, но, как я уже сказал, я тороплюсь и поэтому, если ты конечно не против, давай уже начнем.

— Я не против, — ответил я, стараясь спрятать в голосе злость, чем вызвал еще одну улыбку.

Если целью этого монолога было вывести меня из себя, то ему удалось ее достичь. Но я не позволю себе так легко сдаться и нарушу его планы на вечер.

Стиснув зубы, я медленно расстегнул молнию на куртке, специально растягивая время и давая себе возможность успокоиться и сосредоточиться. Кинув ее на землю, я остался в одном свитере и джинсах. За всю свою жизнь мне приходилось не единожды драться. Кроме того, я с раннего детства занимался борьбой, но махать в зале бакеном — это одно, а драться за свою жизнь, когда ничтожная ошибка может привести к смерти — совсем другое.

Я всегда подсознательно ждал этого момента и боялся одновременно. В лице каждого человека, сталкивающегося со мной, я пытался отыскать черты своего палача, задаваясь всего одним вопросом: а не тот ли это, кто пришел за мной? Живя с постоянным страхом, я научился прятать его глубоко внутри и часто поступал безрассудно, лишь бы доказать себе, что ничего не боюсь. Окружающие принимали меня за необщительного парня со своими странностями. Мою замкнутость они расценивали как высокомерие, но уважали за силу. Почему-то считается, что для того, чтобы все время быть одному, не обращая внимание на мнение других людей, нужно обязательно быть сильным. Но это не так. Чаще всего за внешней холодностью прячется самая настоящая слабость.

То, что это было неизбежно — не гасило моего страха, но рождало внутри чувство тоскливой обреченности и отчаянной ярости, которое заставляло то кидаться на стены, сбивая руки в кровь, то, сжавшись в углу, тихонько скулить, впившись зубами в ладонь. И только тепло Джесс спасало меня от этого безумия. Я так никого и не смог к себе подпустить кроме нее. Но совсем скоро и это закончится. Наверное, я должен испытывать облегчение... я думал, что испытываю облегчение еще десять минут назад, но стоило мне его увидеть, услышать этот голос и внутри вновь проснулось желание жить... просто быть в этом мире. Как просто: я не готов смириться со своей судьбой.

Ледяной металл кастетов быстро нагрелся от соприкосновения с кожей, лаская ее приятным теплом, словно успокаивая своего хозяина, внушая уверенность. Непонятно, удивительно, но ведь, как сказал Валигер, это непростое оружие. Перед нашей встречей мне пришлось снова принять сильную дозу обезболивающего, не задумываясь о возможных последствия. Для меня это ни плохо, ни хорошо, просто необходимость. Я не мог позволить себе снизить свои и без того невысокие шансы на победу.

Подняв голову, я встретился взглядом с внимательными глазами, которые мягко отсвечивали голубым светом. В их глубине застыло странное напряжение, но в следующую секунду холодная улыбка стерла все эмоции из этих глаз.

— Мне было интересно узнать настоящий цвет твоих глаз. Я почему-то думал, что он может быть фиолетовым или зеленым, а оказалось — желтый.

— Послушай, ты говорил, что хочешь закончить это как можно скорее, но сам слишком много времени тратишь на пустую болтовню. Насколько мне помнится, удар пришелся в живот, а не по голове или это кто-то другой так постарался? — серые глаза недобро сузились, вспыхнув ярче, и я, не удержавшись, фыркнул. Не дожидаясь ответа, сделал решительный шаг вперед, обходя противника по кругу и выжидая возможность атаковать.

Передразнив меня, Валигер хмыкнул и так и не сделал ни одного движения, оставшись стоять на месте, словно мраморная статуя. Его окружала аура уверенной силы. Казалось, все вокруг замерло, как будто невидимый купол окружил нас от всего остального мира.

Мышцы сводило от напряжения и волнения, волны дрожи перекатывались по спине, во рту пересохло, но я усилием воли приказал себе успокоиться. Я не могу проиграть. Я не хочу проиграть.

— Так и будешь ходить кругами? Не бойся, будь смелее. Я предоставляю тебе право ударить первым. Для начала мы просто поиграем... Я же уже говорил тебе: я не дам этому так быстро закончиться, — сделав паузу, он продолжил бесцветным голосом. — Прекрасный вечер, не правда ли? — запрокинув голову назад, Валигер уставился в ночное небо, как будто мы были двумя прохожими, случайно встретившимися в это позднее время в парке.

Сжав пальцы в кулак, я резко кинулся вперед, но удар пришелся лишь в воздух.

— Знаешь, о чем я думаю? — раздался спокойный голос у меня за спиной, заставив резко обернуться. — Вместо того, чтобы драться, мы могли бы просто гулять здесь вдвоем, вдыхать морозный воздух, любоваться луной... Я бы сжимал твою руку в своей, согревая пальцами в кармане пальто...

Не дав ему договорить, я снова бросился вперед, и снова меня встретила лишь пустота. Он слишком быстр.

— Ты бы время от времени смотрел на луну, но все равно твой взгляд всегда бы возвращался ко мне одному, — со смешком закончил он, а в следующее мгновение нежно прошептал мне на ухо. — Как тебе такое предложение?

Я стремительно обернулся, занося руку для нового удара, и удивленно охнул от неожиданности: перехватив мое запястье, он стоял прямо передо мной. Наши тела находились совсем близко. Его дыхание касалось лица легким ветерком, смешиваясь с моим. Взгляд горящих глаз завораживал, лишая воли и сил сопротивляться, путал мысли в серебряной паутине.

Дернувшись, я попытался ударить его второй рукой, но она тут же оказалась в таком же захвате. Он притянув меня к себе и вежливо напомнил:

— Ты не ответил на мой вопрос.

— Ты каждому противнику делаешь подобное предложение?

Мне нужно выиграть немного времени... Немного времени, чтобы найти выход из новой ловушки.

— Нет, только тебе.

— Не знал, что ты такой романтик. И взамен я должен буду поить тебя своей кровью?

— И это тоже. Скажем так: это не единственное, что мы можем дать друг другу.

Он ждал ответа с каким-то странным интересом, продолжая пристально вглядываться в мои глаза, словно ребенок, пронзивший крылышко бабочки тонкой иглой и с любопытством наблюдающий за тщетными попытками беззащитного насекомого выбраться из плена. Как жестоко. Но почему он сказал МЫ или мне это только послышалось?.. У меня больше не осталось времени ни для сомнений и раздумий, ни для страха.

— Я с удовольствием бы с тобой погулял, но как-нибудь в другой раз.

— Как знаешь.

Спустя мгновение я лежал на земле, скорчившись от боли и жадно хватая ртом морозный воздух.

— Не люблю оставаться должным, — щелчок зажигалки и знакомый запах щекочет ноздри. Сигаретный дым проникает в рот, заполняет легкие. — Я знаю тебя, Райан, смерть для тебя была бы самым легким выходом. А ведь ты никогда не сможешь меня победить: у тебя недостаточно сил, ведь ты не пьешь кровь.

Тихий шорох шагов, едва различимый хруст снега под подошвами... Закрываю глаза.

— Но зато теперь ты и сам все понял и не сделаешь новой ошибки, да? Потом сможешь утешить себя тем, что хотя бы пытался.

Присев рядом, он шумно выдохнул:

— Я хочу, чтобы ты хорошенько запомнил то, что я скажу тебе сейчас: в моем сердце есть место только для одного чувства.

Что-то легко коснулось лица и, приоткрыв веки, я увидел, что снова идет снег. Страха не было. Только смутное сожаление о том, что все закончилось так быстро. Слишком быстро.

Внезапно шею тонкой иглой пронзила новая боль. Удивленно распахнув глаза, я непонимающе уставился в темноту, которая, словно горящая фотопленка, быстро выцветала в наползающих белых пятнах. Я больше не чувствовал ни холода, ни боли. Ничего. Спустя мгновение тело оторвалось от земли, и в нос ударил приятный запах одеколона. Затем тьма сомкнулась надо мной, поглотив и окутав незнакомым теплом...

Я очнулся от собственного стона. Приоткрыв сухие губы для судорожного выдоха, непроизвольно поддался назад, упираясь спиной в твердую прохладную поверхность. Недоуменно нахмурившись, машинально открыл глаза и растерянно замер за секунду ДО: бесформенные образы прошлого, поддавшиеся было навстречу, на миг оступили в тень, чтобы в следующую секунду стремительно броситься вперед, обступая со всех сторон с хищным оскалом. А вместе с воспоминаниями пришло и осознание того, что мое тело мне больше неподвластно: руки были крепко связанны и вытянуты над головой, лишая глупой надежды на то, что все еще может закончиться хорошо.

Не позволяя страху завладеть разумом, я с тревогой разглядывал незнакомую обстановку... точнее, ее полное отсутствие. Откуда-то сверху падали бледные лучи света, мягко рассеивая на несколько метров стоящую кругом темноту, но я не мог поднять голову, чтобы увидеть его источник: стоило хотя бы немного откинуть голову назад и затылок упирался в стену. Но самым неприятным оказалось то, что, сколько бы не пытался, я не мог ничего разглядеть за границей света, только ощущал каким-то шестым чувством, что тьма, наступавшая с трех сторон, не была обычной и таила в себе куда большую опасность, чем могло показаться на первый взгляд. И только притупившаяся боль в животе была единственным, что хоть немного отрезвляло, не позволяя затеряться чувству реальности происходящего.

Неизвестность давила на нервы и заставляла учащенно биться сердце, захлебываясь сорванным дыханием. Стиснув зубы, я приказал себе успокоиться, но с каждым ударом пульса, с каждым частым и шумным выдохом внутри росли страх и отчаянье. И только злость на того, кто все это сделал, не давала мне потеряться в этом густом и липком тумане. Неужели это Он принес меня сюда и привязал? Но зачем? Если бы хотел убить, то сделал бы это еще в парке, пока я беспомощный валялся у его ног. Неожиданно яркой вспышкой грудь пробила одна простая мысль: он мог это сделать в любой момент, еще с самой первой нашей встречи три месяца назад. Только сейчас я осознал, насколько был глуп, действительно решив, что у меня есть выбор... как умереть.

Сжав пальцы, я прикрыл глаза, чувствуя, как в горле собирается противный комок и становится трудно дышать. На самом деле я никто, всего лишь пешка, являющаяся частью чьей-то жестокой игры. Игры, напрочь лишенной всех человеческий чувств и следовательно — еще более непредсказуемой и пугающей. А если он или кто-либо другой сейчас наблюдает за мной из темноты, наслаждаясь моим беспомощным состоянием? Сжав зубы, я резко вскинул голову, но взгляд снова натолкнулся на непроницаемую острую черную грань. Эта неизвестность мучила сильнее всего, заставляя судорожно напрягать ноющие мышцы. Я вновь чувствовал себя маленьким потерянным ребенком из своих снов, сжавшимся в углу холодной серой комнаты, напротив большого светлого окна. Свет ложился прямо передо мной, но никогда не достигал того места, где я сидел, почему-то всегда останавливаясь у кончиков ботинок, как будто упираясь в невидимую стену.

Мне не жаль. Я не успел ничего изменить, но осознание того, что Джессика теперь в безопасности, придавало сил, удерживая на краю и действовуя подобно целительному бальзаму на мою израненную собственными клыками и когтями душу. Прикусив губу, я глубоко вздохнул. Я должен взять себя в руки. Да, это сложно, но необходимо. Я должен быть сильным, я должен бороться... Должен должен должен... Зажмурив глаза, пытаюсь сосредоточиться на своих ощущениях, но тьма кругом не пускает, ревностно охраняя свои владения.

Если бы я хоть раз мог заплакать, раствориться в слезах... Расслабляю тело, повисая на веревках, постепенно теряя чувствительность... Забыть. Освободиться. Вдох выдох. Передышка. Шаг. И снова стена. Нащупываю пальцами в темноте дверную ручку. Ледяной металл приятно холодит кожу. Рука медленно тянет вниз. Напряженно звенит тишина, чуть покалывают виски. Ладонь второй руки ложится на дверь, мягко надавливая...

Тихий шорох резко вырывает из легкого полузабытья, заставляя неловко выпрямиться и через мгновение прямо напротив появляется мой охотник, как обычно во всем черном, словно сотканный из окружающей темноты. Рубашка распахнута на груди, открывая взгляду белоснежную кожу, под которой перекатываются стальные мышцы, и изящный кулон из белого золота, по форме напоминающий крест. Непроницаемое лицо, стройная фигура, плавно покачивающиеся в такт бесшумным движениям бедра... Приблизившись, он остановился в шаге от меня, пристально вглядываясь в глаза. Затянувшееся молчание, которое невозможно не нарушить первым:

— Что тебе нужно? — в моем голосе отчетливо прозвучало напряжение: я даже не пытался его скрыть, потому что чувствовал, что больше не могу справиться с собой. Я не мог запереть чувства, одолевавшие меня в этот момент, глубоко внутри: они разрывали на части, рвались наружу. Так я сломаюсь намного быстрее, чем если бы пытался внешне казаться спокойным и уверенным.

— Признаюсь, мне было интересно, что ты скажешь первым при нашей встрече, — безэмоциональный голос нисколько не соответствовал жадному выражению глаз. — И я нисколько не удивлен: тебя можно предсказывать, как наступление полнолуния. Сейчас ты получишь ответ на свой вопрос.

Его глаза холодно блеснули как остро отточенные лезвия, а ладонь потянулась вперед, отвлекая внимание. Незаметно преодолев разделявшее нас расстояние, Валигер схватился за ворот моего свитера и одним движением разорвал его пополам, обнажив грудь. Затем быстро расстегнул мои штаны и, сделав шаг назад, стащил их одним движением.

Опомнившись от шока, я принялся брыкаться, пытаясь не подпустить его к себе. Но он, легко перехватив мои ноги под колени, быстро развел их в стороны и встал между ними, прижимаясь ко мне.

— Чем больше будешь сопротивляться, тем больнее будет, — холодно предупредил и резко поддался вперед, разрывая тело пополам острой болью. Из груди вырвался крик, который тут же оборвался, потонув в новой боли, когда он начал двигаться.

Отвернувшись и изо всех сил зажмурившись, я закусил губу, и тут же горло наполнилось собственной солоноватой кровью, вызвав нестерпимый приступ тошноты. Горячими струйками она текла вниз по подбородку, шее, капала на грудь, оставляя на коже влажные дорожки, смешивалась с потом... На черном фоне отяжелевших век вспыхивали огненные точки и тут же таяли в центре ярко-красных кругов...

Больше всего на свете... Больше всего на свете... Не дышать, не слышать, не чувствовать... Исчезнуть. Пожалуйста... Но никому нет дела до меня. В этом огромном мире, в таком маленьком мире, никому нет дела до моих желаний, боли и мольбы, даже если я готов отдать все, что у меня есть, только чтобы меня хотя бы просто услышали... Тяжелое частое дыхание, опаляющее шею подобно лучам полуденного солнца, ритмично впивающиеся в кожу пальцы, оставляющие на ней синяки и саднящие порезы... как следы... как память... как клеймо... как приговор...

Резкие глубокие толчки до конца, до бесконечности, выталкивающие воздух из легких и разжигающие боль во всем теле, в каждой клеточке, пока вместе с тихим стоном 'Рай...' внутри не разливается что-то горячее и начинает медленно стекать по внутренней стороне бедер. Слабый полувздох-полувсхлип, когда он наконец покидает мое тело. Вдох. Облегчение: эта пытка закончилась. А в следующую секунду меня вдавливает в нагретую поверхность стены, вцепившаяся в волосы рука с силой дергает на себя, заставляя испуганно распахнуть глаза и смотреть прямо в яростно полыхающее синее пламя, чувствуя, как плавится кожа... Тонкие губы кривятся, сминаются, сгорая в собственном огне, с ненавистью шипят, выделяя каждой слово:

— Теперь ты принадлежишь мне. Запомни это хорошенько. И никто не может этого изменить.

Открыв глаза, я уставился взглядом в белый потолок. Внутри образовалась странная пустота, и даже мысли неохотно текли мимо сознания каким-то ленивым потоком.

— Ты уверен, что хорошо себя чувствуешь? — донесся откуда-то сбоку взволнованный голос Маргарет Торнтон, преподававшей в институте инновации. Бедная женщина не на шутку испугалась, когда прямо посреди ее лекции я ни с того ни с сего упал в обморок. Еще бы, по внешнему виду я сейчас наверное напоминаю тяжело больного, которому осталось жить не больше недели. Я не помнил, как меня перенесли в подсобную комнату и очнулся только от резкого запаха нашатырного спирта.

— Спасибо, но я действительно чувствую себя уже гораздо лучше, — медленно сев, я осторожно поднялся с дивана и несмело улыбнулся. — Можно я воспользуюсь вашим зеркалом?

— Да, конечно, — пролепетала женщина. На ее лице отчетливо читалась растерянность и желание помочь, заставляя меня испытывать угрызения совести.

Быстро взяв себя в руки, мисс Торнтон тепло улыбнулась и продолжила:

— Обязательно умойся холодной водой, чтобы освежиться, хорошо? Если я еще что-то могу для тебя сделать, то говори, не стесняйся.

— Спасибо, — я искренне улыбнулся.

— Хорошо, тогда я оставлю тебя одного, — женщина поднялась и пошла к выходу. Через несколько секунд я остался один.

Со вздохом проведя рукой по волосам, я подошел к небольшому зеркалу, висевшему над раковиной и, наклонившись, уперся руками в ее края. Постоял несколько секунд, собираясь с силами, и наконец поднял глаза на свое отражение: на меня смотрело чересчур бледное лицо, на котором словно осталось место только для карих глаз, сейчас превратившихся в черные, и темных кругов под ними. Слеза, сорвавшись с ресницы, упала вниз. Потом еще одна, и еще. Проведя рукой по сухой щеке, я опустил пальцы на кран, повернул... Пустота наполнилась шумом воды. Немного подождав, все же ополоснул лицо ледяной водой и снова взглянул на себя: волосы, намокнув, облепили лоб и щеки темными прядями. Губы по привычке сжаты, отчего кажутся тонкими и совсем невыразительными. Я сам себе напоминал лишь жалкую болезненную тень, которая с каждым выдохом становится все тоньше и тоньше, постепенно угасая, превращаясь в сухой уголек.

Сегодня ночью я очнулся у себя в комнате на кровати. Не открывая глаз, постарался снова заснуть и собирался было перевернуться на другой бок, когда тело пронзила боль, а вместе с ней вернулись и ужасные воспоминания. Но не боль физическая выворачивала мою душу наизнанку, словно пропуская через громадную мясорубку. Нет, не тело было причиной того, что я не чувствовал ни одного живого, здорового кусочка свой души, который бы не болел так мучительно при каждом ударе сердца.

Подтянув колени к животу и обняв их руками, я пролежал так до самого рассвета. Оказалось, что все мои внешние раны почти зажили, наверное, смазанные какой-то специальной мазью. Лишь едва заметные синяки на запястьях и бедрах, и боль внизу спины напоминали о пережитом. Я не о чем не думал. Поднявшись, отправился в институт, двигаясь по инерции, словно марионетка. Я должен был что-то делать, чтобы заставить себя хотя бы на мгновение поверить в то, что в моей жизни ничего не изменилось и все по-прежнему. Мысли о будущем вызывали во всем теле дрожь, а вместе с ней возрождались боль и отчаянье, и еще какое-то тяжелое чувство, природу которого я не мог определить. А еще был страх, что я больше не принадлежу себе. Я с детства боялся всего, что вселяло в меня чувство неуверенности, заставляло терять контроль над ситуацией и по этой причине всегда избегал слишком близких отношений с кем бы то не было, управляемый страхом быть зависимым. А сейчас мне все равно. И от этого снова страшно.

По каким-то причинам Он не пришел сегодня на занятия. Что я чувствую? Радость, облегчение, удивление? Короткая передышка, но нужна ли она мне? Может быть было лучше пережить эту встречу сегодня, не позволяя сгладиться воспоминаниям, не позволяя себе забыть ни одной детали того, что произошло?

Выключив воду, я услышал шум голосов: значит, последняя пара закончилась и я могу идти домой. Открыв дверь, я вышел в коридор и направился к выходу. Выйдя из здания, быстро пошел по знакомой дорожке, желая как можно быстрее оказаться дома, но неожиданно чьи-то руки сомкнулись у меня на груди, останавлявая и крепко прижимая к теплому сильному телу. А в следующее мгновение лица коснулся холодный шелк волос, заставляя потеряться среди белых строчек дня...

Я не знаю, о чем ты думаешь в эти дни. Мы всего лишь незнакомцы в пространстве, наполненном пустотой. Я не понимаю твое сердце. Знаешь, нам легче быть на расстоянии...

— Отпусти, — мой голос звучит ровно, не задевая чувств и не вызывая изменений лицевых мышц. Одновременно поддаюсь вперед, надеясь одним движением разорвать прочное кольцо рук.

— Ты действительно веришь, что для тебя так будет лучше? — его руки сами разжимаются, выпуская на свободу и давая возможность повернуться, заглянуть в глаза. Голос звучит спокойно, как будто он уже все для себя решил задолго до сегодняшнего дня, до этой минуты.

Внутренний лед начинает таять. Делаю несколько шагов вперед и останавливаюсь, чувствуя себя в безопасности от реакции собственного тела на чужое тепло. Знаю, что он больше не сделает попытки меня удержать. Не сегодня.

Серо-голубые, почти бесцветные глаза смотрят спокойно, отражая серый снег и серое небо над головой. От этого взгляда хочется уйти, спрятаться, потому что он вызывает неправильные эмоции, передавая через воздух ощущение какой-то уставшей обреченности. Тихий голос терпеливо и настойчиво нашептывает о том, что пора уступить, смириться, ведь это так просто...

— Когда ты наконец поймешь, что все твои попытки убежать и избежать бессмысленны? Когда научишься следовать моим шагам?

Глухой голос дразнит слух легкой хрипотцой. Нет ни сил, ни желания противиться чужой воле, куда-то идти, бесконечное количество раз прокручивать в голове выцветшие от времени пленки, на которых не сохранилось ни мыслей, ни чувств, ни эмоций, пытаясь отыскать тот единственный кадр, который укажет на правильное решение. Бессмысленное и бесполезное занятие. Может быть выхода на самом деле и нет, пустой обман. Он когда-то существовал, где-то там, куда мне уже не дотянуться, но теперь его нет. Я проиграл.

Всунув руки в карманы пальто, Валигер делает неуловимое движение вперед и оказывается на три шага ближе. Чернильные тени от светлых ресниц ложатся на бледную кожу, ломая белизну окружающего мира на безобразные пластмассовые осколки. Я снова что-то теряю. Единственный шанс удержать — это понять, что именно, но хочу ли я спасти то, о чем не знаю, хочу ли я спасти себя? Еще один безответный вопрос в бездонную копилку души.

— Неужели ты действительно не понимаешь, что в этом изломанном мире ты никто? Только я, слышишь? Только я могу дать тебе то, что сделает тебя по-настоящему живым, наполнит смыслом существование в первую очередь в твоих собственный глазах. Могу дать все, что захочешь, о чем никогда не попросишь...

Собственный сухой смех царапает горло, но я сознательно продолжаю эту пытку, только чтобы заглушить эхо сладких слов, которое навсегда четко отпечатается в памяти, постепенно отравляя изнутри. Не слышать, не знать, не думать, не спрашивать себя, уступая сомнениям. Непростительная слабость, которую я никогда не прощу ему.

Перевожу взгляд за его спину, на темную дорожку в окружении кривых стволов деревьев и понимаю, что совершил преступление, нарушил чью-то тщательно написанную, распланированную и отрепетированную пьесу: я не должен был быть здесь и сейчас, в этом пространстве и времени. В эту минуту, в это мгновение, растянутое на вечность, где-то в другом месте, где-то в другой жизни...

Так и не произнеся ни слова, отворачиваюсь и ухожу, оставляя за спиной натянутое напряжение ожидания или мне это только кажется, и все уже давным давно сказано? Как холодно внутри... Втягиваю голову в плечи, а в следующее мгновение мир переворачивается, и я тону в сером безоблачном небе. Достигнув мягкого теплого дна, облегченно закрываю глаза, пытаясь справиться с легким головокружением. Между тем это тепло проникает внутрь и через чужое дыхание, обволакивающее щеку, заполняет каждую закоченевшую клеточку, распространяя по коже приятное и незнакомое чувство удовольствия, пока острая судорога боли резким импульсом не заставляет беззвучно вскрикнуть, еще сильнее напарываясь на тонкие лезвия зубов.

Прикусив губу, наблюдаю из-под полуопущенных век, как на снегу вспыхивают красные звезды. Влажный язык ведет дорожку от основания шеи до мочки уха, слизывая следы боли и две бордовые капельки, выступившие после укуса. Тонкие холодные пальцы пробираются под куртку и свитер, поглаживают покрывшуюся мурашками кожу живота, разжигая под ней крошечные колючие искорки.

— Если бы я тебя не знал, то подумал бы, что ты сделал это специально, — еще минуту назад бесстрастный голос окрасился в насмешливые тона, но так даже лучше, привычнее. Я не удержался от облегченного выдоха: один ноль в пользу того, чтобы заставить меня поверить, что ничего не изменилось. — Гениально — подскользнуться на ровном месте, да еще с таким размахом!

— Я не просил тебя о помощи и вообще оставь меня в покое, — машинально огрызаюсь и делаю попытку вырваться из ставших вдруг тесными объятий, чувствуя на себе любопытные взгляды прохожих.

— Как обычно ты не просил, — его слова полны иронии, — А я в свою очередь не просил давать мне советы и уж тем более не нуждаюсь в чьей-либо интерпретации событий. Я поступаю только так, как сам того хочу и тебе пора бы уже это запомнить, хотя... — протянул Валигер задумчиво, — Мне нравится твое несовершенство и те маленькие ошибки, которые ты допускаешь... — вздохнув, он уткнулся лицом мне в шею и потерся носом, глубоко втягивая воздух. — Ты так вкусно пахнешь, снегом и яблоками... ее запах. Райан, ты не должен с ней больше встречаться.

— Я не должен или ты не хочешь, чтобы я с ней встречался?

Вывернувшись, я вскочил на ноги, сжимая кулаки и едва удерживаясь, чтобы не прикоснуться к шее в том месте, где должны были остаться две маленькие ранки, не провести по нему ногтями, сдирая верхний тонкий слой кожи. От едкого удушливого дыма, наполнившего легкие, щипало глаза и одновременно трясло от непреодолимого желание вцепиться ему в горло.

Тонкие губы растянулись, искажая мое отражение в серых глазах, которое уступило место холодной жестокости. Как же я ненавидел его в этот момент за обман, за то, что каждое его слово было правдой.

Уперевшись руками в землю позади себя и не обращая внимание на грязь, он продолжал смотреть на меня снизу вверх с какой-то странной смесью гордого удовлетворения и непонятной злобы, которая выжигала радужку янтарными кривыми линиями, оставляя на ее поверхности разломы.

— Вижу, ты уже пришел в себя. Я заеду за тобой вечером, и мы поедем в НАШ клуб. Будь готов к одиннадцати, — легко поднявшись, он даже не потрудился отряхнуться. В последний раз скользнув по мне безразличным взглядом, отвернулся и пошел прочь, игнорируя несколько разочарованных зрителей, привлеченных нашей перепалкой.

Проведя рукой по волосам, я медленно поплелся в сторону дома, чувствуя предательскую дрожь в ногах и неприятную пульсирующую тяжесть в голове. Кончики пальцев зудели от мучительного желания прикоснуться к шее, но я только сильнее сжимал кулаки, пряча напряженные кисти рук в карманах куртки. У меня появилось время...

Лежа на кровати и заложив руки за голову, я бездумно скользил взглядом по темному потолку, в углах которого прятались тени, принадлежащие, казалось, не только этой комнате и ветвям деревьев за окном. Они испуганно сжимались, стоило только бледным полоскам света от фар проезжающей мимо машины, на несколько мгновений расчертить плоскость на отдельные измерения, стирая границы между их мирами. Они боялись этого даже больше, чем лучей восходящего солнца, страшились этих перемен сильнее всего на свете, и это наверное было единственным, что нас отличало: рассвет — самое опасное время для вампира. В тех коротких и бесконечных минутах, когда солнечный диск с первым слабым золотистым штрихом появляется на поверхности и до тех пор, пока полностью не минует линию горизонта — заключена наша двуликая смерть, одновременно с лицом прекрасной девушки и уродливой маской старухи. Именно так гласит одна очень древняя легенда, но в ней столько же лжи, сколько и правды. На самом деле никто не знает, где кроется смерть, с какой стороны она приходит к тем, кому каким-то непостижимым образом удалось перевернуть песочные часы своего времени, словно тяжелые грозовые облака, налетающие со стремительностью хищной птицы, молнией вонзающейся в бескрайнее небо и неумолимо поглощающей его чистую лазурь. Скорее всего за столько лет у вампиров выработался своеобразный иммунитет, если даже полуденное солнце не может причинить им ничего, кроме разве что раздражающего чувства легкого дискомфорта. Хотя и не исключено, что чистокровный вампир обладает способностью ослабить свой иммунитет и таким образом стать уязвимым беспощадным лучам света.

Но что случается с правдой, когда она под действием времени или по каким-то другим причинам перестает таковой являться? Она превращается в сказку, красивую легенду, но продолжает жить. Или наоборот — сказка превращается в реальность. Когда-то и вампиры умели плакать, но все имеет свою цену, и они ее заплатили, обменяв бессмертие души на вечную жизнь и внутреннюю пустоту, а мертвые не умеет плакать. Но есть вероятность, примерно одна к тысячи, когда слезы все-таки покидают тело вампира, но только вместе с кровью — его сердце разрывается, и тогда он плачет единственный раз за всю свою долгую жизнь, первый и последний. Жестокий и красивый конец для чьей-то жестокой и красивой истории, длинною в вечность.

Поднявшись, я подошел к письменному столу и, взобравшись на него, уселся прямо с ногами, прислонившись лбом к прохладной ровной поверхности зеркала. Я давно должен был привыкнуть к постоянному напряжению, которое не оставляло меня ни на минуту, временами то усиливаясь, то ослабевая. Но то напряжение, которое я чувствовал сейчас, оно было другое, наполненное смутным волнением, и еще чем-то, напоминающим по вкусу дольку неспелого апельсина: сладкая горечь и запах ожидания, когда вот-вот должно произойти событие, которое перевернет привычный мир с ног на голову.

На шее не осталось ни следа после укуса. Он сделал это играючи, четко отмерив вес соленых капель, чтобы не перейти ту грань, за которой начинаются совсем другие отношения. Он не стал привязывать, оставив в душе место, но для чего? Иллюзии осознанного выбора? Или просто дал время смириться с мыслями о том, что совсем скоро я навсегда перестану принадлежать себе, перейду под полный контроль и подчинение, словно плохообдуманное приобретение, бесполезность которого ты осознаешь только со временем.

Не стал привязывать, не стал обманывать, зачем ему это? Только тот, кто обладает силой и властью, может позволить себе роскошь говорить правду. Палач всегда до конца честен со своей жертвой. Я грустно усмехнулся и, подняв руку, протянул ее вверх, туда, где на темный пол ложился бледный лунный свет. Сегодня полнолуние. Часы на прикроватной тумбочке показывали без пятнадцати минут одиннадцать, нарушая окружающую тишину тихим тиканьем, которое, словно тяжелые капли воды, равномерно падало вниз и таяло, впитываясь в пол, и так до бесконечности, до слабой потери слуха, когда на несколько секунд перестаешь слышать все звуки, как будто выпадая из реальности.

Какие сюрпризы меня ждут этой ночью? Ты лучше чем кто-либо другой понимаешь, что так дольше продолжаться не может. А может быть все гораздо проще, и ты не такой уж неуязвимый, каким хочешь казаться? Тебя точно также мучают сомнения и желания, ты точно также ходишь по замкнутому кругу, ища выход из лабиринта собственных неудовлетворенных амбиций, не привыкший отчитываться за свои поступки даже перед самим собой.

Иногда чем меньше запретов, тем страшнее, потому что велика вероятность того, что твой же собственный демон, глубоко сидящий внутри и покорный каждому взгляду, однажды обернется против тебя самого и не успокоится, пока один из вас не будет уничтожен. Заведомо проигрышная битва, потому что раб и его хозяин связаны слишком прочной цепью, чтобы она разорвалась так легко, подарив одному из них свободу. Такого не бывает.

Когда до встречи двух вытянутых теней оставалось всего шесть вращений назад, я поднялся и, сделав шесть шагов вперед, сгреб с кровати ключи. Всунув их в карман толстовки, окинул комнату прощальным взглядом, на секунду задержавшись на картине над кроватью, и вышел из комнаты.

За тонким стеклом, кружась, продолжал медленно падать снег, как продолжение затянувшегося сна, в котором жизнями правит вечная зима...

Он ждал меня. Стоял, прислонившись спиной к черному лакированному боку машины и внимательно разглядывал, изучая из-под полуопущенных век, словно непредсказуемое оружие, готовое в любой момент выстрелить. Одна рука в переднем кармане серых джинс, другая свесилась вдоль тела, удерживая сигарету. Черная водолазка с высоким горлом плотно облегает сильное тело, повторяя каждый совершенный изгиб. Ее ткань должна была быть мягкой и приятной на ощупь, ласкать кожу и доставлять удовольствие. Светлые волосы волнами ложатся на плечи, придавая его облику контрастирующую мягкость. Он выглядет шикарно. По сравнению с ним мои джинсы и синяя толстовка смотрятся нелепо.

Ресницы поднялись, позволяя заглянуть в глубину глаз, и то, что я там увидел, заставило меня на секунду задержать дыхание. Сладкий горячий сироп разлился по телу, вызывая дрожь, проник под кожу, впитываясь в вены, смешался с кровью, отравляя изнутри слабостью. Ноги и руки вдруг сделались ватными, на висках выступила испарина. Наваждение, он не мог ТАК на меня смотреть. Еще никто и никогда... Уже никто и никогда. Висящий на его груди кулон, дрогнув от легкого движения, ослепил светом, который тысячей мельчайших ледяных иголочек вонзился в лицо...

Прикрыв глаза, я незаметно замедлил шаг, чувствуя, как спираль, вращающаяся вокруг меня с сумасшедшей скоростью, протяжно заскрипела, замедляя движение и замерла, сдавив легкие. Стекло треснуло, и песок посыпался вниз, разбиваясь миллионом песчинок о понимание. Я никогда никого не полюблю. Я никогда не полюблю тебя. Ты все время догоняешь, тобой правят инстинкты хищника, но я никогда не стану тем, кого ты попросишь остаться. Твое желание. Мой выбор. Они никогда не совпадут. А мы никогда не сможем преодолеть эти два слова, потому что они изначально противоречат друг другу: желание одного не может стать выбором другого, оно точит его до тех пор, пока не превращается в крошку и тогда достаточно невесомого порыва ветра, чтобы оно рассыпалось. Это не больно. Боль приходит потом, когда желание превращается в едва тлеющую искру и сколько не пытайся поддержать ее дыханием, она все равно рано или поздно погаснет. Эта боль передается вместе с воздухом как смертельный вирус, и тогда наступает конец для обоих. Ты этого хочешь?

— Остановись, открой глаза... — нас разделяет расстояние в десять моих шагов и шесть твоих. Тебе всегда было ближе, но ты еще ни разу не воспользовался своим преимуществом.

Черты лица застывают на миг, растянувшийся на бесконечность до тех пор, пока тонкие красивые губы, дрогнув, не искажаются в жесткой улыбке. Растерянность, промелькнувшая на дне прозрачных глаз, почти сразу сменяется холодной уверенностью. Подняв руку с зажатой в ней сигаретой, он указывает на нарисованную у меня на груди мишень и с его губ срывается смешок, на этот раз прозвучавший фальшиво. Синий, черный, красный — какой цвет ты видишь сейчас? Последовавшее за этим короткое "садись в машину", звучит почти как приказ.

Выбросив сигарету, Валигер потягивается с притворной медлительностью и, не глядя на меня, встает. Отвернувшись, обходит машину, открывает дверцу и исчезает в уютном полумраке салона. Железный капкан непереносимо больно сдавливает сердце. Кажется еще мгновение и оно лопнет, словно маленьких хрупкий шарик.

Ты не услышал. Или не захотел услышать.

Как бы сильно иной раз мы не стремились к свету, даже для него становится слишком поздно, когда тьма вокруг незаметно густеет, обретает кроме цвета еще и форму, но мы понимаем это только тогда, когда слышим скрежет повернувшегося в замке ключа. Она безжалостно поглощает это стремление на корню, жадно высасывает его из нас, лишая чувствительности и едва оставляя силы на то, чтобы подняться и снова продолжить свой путь сквозь ночь, который даже не мы сами себе выбираем. Капельки сырости попадают на кожу, цепляются, застывают и почти сразу превращаются в колючие льдинки, норовя случайно попасть в глаза и окончательно заморозить сердце, разбавить кровь талой водой, которая так чувствительна к смене температуры... Но может быть это не так уж и страшно?

Мы успели проехать две улицы, когда машина, резко затормозив, крутанулась на месте, издав оглушительный визг тормозов, и направления поменялись полюсами. От встречи с приборной доской меня спасло только то, что в последний момент я все же успел выставить перед собой руки.

— Выметайся, — его голос прозвучал незнакомо и вместе с тем болезненно как никогда, как будто кнут прошелся по спине, сдирая кожу и оставляя обжигающие следы. И без того бледная кожа лица под падающей тенью фонаря казалась мертвенно-бледной, словно подсвеченной изнутри слабым голубым светом. Руки так сильно сжали руль, что побелели костяшки пальцев. Я невольно затаил дыхание, каждую секунду ожидая, что пластик треснет и сломается под яростным напором. Я еще ни разу не видел его таким. Это была не просто злость, — он был в бешенстве и как никогда близок к тому, чтобы свернуть мне шею.

Ничего не говоря, я послушно открыл дверцу, но внутренне сжался, приготовившись к тому, что он в любой момент передумает и едва успел выбраться из машины, как она сорвалась с места. Шумно выдохнув, я стоял и смотрел ей вслед до тех пор, пока она не скрылась из виду. И только тогда, когда шум полностью растворился в дали, и улица снова погрузилась в тишину, я повернулся и пошел в сторону дома. На миг мне показалось, как будто за спиной раздался звук разбившегося стекла. И тогда я сделал то, что не перевернуло мой мир с ног на голову, а вывернуло его наизнанку — я остался.

— Нет.

Одно короткое слово, брошенное в темноту, разорвало тишину подобно выстрелу, заставив его вздрогнуть от неожиданности. Мгновение полной неподвижности, когда единственный звук, нарушающий ровный бег времени — частые удары сердца в ушах, заглушающие все вокруг, даже мысли. А потом все это внезапно закончилось: он глубоко выдохнул и, расслабившись, отпустил руль, откидываясь на сиденье. Не поворачивая головы, четко произнес, ставя короткие паузы:

— Рейнольд, я не повторяю дважды. Сейчас ты молча откроешь дверь и выйдешь из машины, иначе мне придется тебе помочь. И не для кого из нас уже не будет неожиданностью, если я нечаянно оторву тебе голову. Понял? Тогда действуй.

— Ты собирался отвезти меня в клуб, а теперь..

— .. я изменил свое решение, — резко перебил он.

— .. собираешься выкинуть посреди безлюдной улицы в двух кварталах от дома, — не меняя тона, спокойно закончил я.

Повернувшись, он с любопытством уставился на меня. В его глазах то вспыхивало, то затухало холодное голубое пламя, заставляя кожу вокруг глаз едва заметно светиться и напоминая слабое мерцание причудливых бликов воды.

— Я не могу понять, что тебя смущает: то, что я не выполнил свое обещание или тот факт, что тебе придется в одиночестве добираться до дома? Но ты же не девушка, чтобы тебя нужно было провожать, — его голос буквально сочился ядом, но в нем не было прежней силы. За многоугольными словами скрывались усталость и растерянность.

— Правда? — у меня получилось изобразить удивление, — Спасибо, что напомнил, а то я уже было начал сомневаться после событий вчерашней ночи.

Что я чувствовал в тот момент? Не знаю, мне не подобрать подходящих слов... Нет, лучше так — чего я хотел добиться? Отвечу просто — у меня была цель, а остальное... остальное уже не имело значения. Мне стало нечего терять.

Дрожь приятно холодила разгоряченную кожу. Темная половинка души содрогалась в предвкушении древней как мир игры, правила которой устанавливаешь ты сам, бездумно вплетая в нее огонь, но так до конца и не знаешь, чем эта игра может закончиться. Как никогда острые запахи ночи, смешанные с запахом его кожи и волос, проникали в нос, затмевали сознание, будоражили нервы предчувствием охоты. Жажда и азарт заставляли бурлить адреналин в крови, и чувство обреченности, когда знаешь, что и это скоро закончится. Смертельная доза.

Стремительное движение вперед и стальные пальцы сжимаются на моем горле, надавливают, протыкая кожу ногтями, подтягивают к влажно-блестящим губам. Приоткрывшись, они обнажают клыки и ласково выдыхают:

— Ты испытываешь мое терпение, которого итак уже почти не осталось. Я даю тебе последнюю возможность заткнуться и спасти свою задницу или прошедшая ночь покажется тебе раем по сравнению с тем, что я с тобой сделаю...

Я не верю во многие вещи, но не потому, что они спорны, а просто потому, что они редко совпадают с реальностью. А еще я не верю в море и в небо, во все то, во что нельзя не верить, потому что каждый раз, когда вижу море, я думаю о том, какое оно глубокое и каждый раз, когда поднимаю взгляд на небо, я поражаюсь тому, насколько оно далекое. Я не научился верить. Я боюсь поверить. Я не умею жить.

Последний шаг и я стою на самом краю пропасти. Ветер то налетает сильными порывами, бросая волосы в глаза, то затихает, выжидающе кружась над землей. Под ногами шумит море, разбиваясь пенными брызгами о скалы, а над головой плывет небо, нежась в воздушных облаках, облитых алыми лучами заходящего солнца. Настало время сделать свой выбор..

Я так и не успел понять, какая минута стала последней, оборвав нити страха и положив начало моему долгому падению вверх...

Солнечные лучи лениво проникали в комнату, сквозь неплотно сомкнутые шторы, и ложились на пол белыми пятнами. Ветер задумчиво перебирал тонкие полупрозрачные занавески, путаясь в их сложном кружевном узоре. Подтянув ноги к животу и обняв их руками, я наблюдал за его игрой, похожей на возню котенка с клубком ниток. Когда мне почти удалось убедить себя в том, что за окном сейчас весна, дверь тихо открылась, и в комнату зашла Джесс с подносом в руках. Опустив его на стол, она подала одну кружку мне, другую взяла себе и устроилась напротив меня на краешке кровати.

Обхватив горячие стенки ладонями, я впитывал в себя тепло крепкозаваренного черного чая, вглядываясь в коричневую жидкость и втягивая такой любимый запах. Никто из нас не пытался нарушить то уютное молчание, которое установилось между нами. Так было правильнее. Впервые за долгое время я чувствовал себя по-настоящему легко и спокойно. Это спокойствие поселилось внутри, разгоняя тьму в моей душе. Так чувствует себя человек, прошедший долгий и полный трудностей путь. Глубокое облегчение, когда всего один шаг, одно усилие отделяет от заветной двери. Две ступеньки, через предпоследнюю можно и перепрыгнуть.

Пара капелек соскользнули с подбородка и упали на грудь, между синим и черным кругами, и тут же впитались, оставляя на ткани два маленьких пятнышка. Беспокоиться не о чем — это всего лишь чай и он скоро высохнет. Провожу пальцами по подбородку, стирая мокрую дорожку. Джесс смотрит на меня, тепло улыбаясь:

— Так похоже на тебя.

— Я всегда был немного неуклюжим, — отвечаю со смехом и тянусь за новым глотком. Штора, всколыхнувшаяся под порывом ветра, сдвигается в сторону, и солнечный луч падает мне на лицо, ослепляет, принуждает закрыть глаза, собирая на ресницах солнечную пыль.

Сейчас мне кажется, будто время остановилось, замерло, словно насекомое в янтаре. И только мы вдвоем продолжаем жить, двигаться, совершать какие-то движения. Если бы я мог, то растянул бы это мгновение на половину жизни, только чтобы оно не кончалось так быстро. Вот так просто сидеть и перебрасываться словами, которые значат намного больше, чем может показаться на первый взгляд, когда слов не бывает недостаточно или наоборот, слишком много. Затянувшиеся паузы, когда не знаешь, что сказать, но это молчание теплое, уютное, прогретое на солнце. Не возникает желание его нарушить, стереть, проведя рукой по запотевшему окну.

— Мне пора.

Поднявшись, я поставил пустую кружку на стол. Подождав, пока девушка последует моему примеру, я подошел и, притянув ее к себе, нежно обнял, зарываясь пальцами и лицом в густые волосы, впитывая в себя ее запах. Всхлипнув, она крепко обняла меня в ответ, тесно прижимаясь всем телом, инстинктивно сжимая пальцы на моих плечах, словно пытаясь стать одним целым, не отпустить, удержать, сделать так, чтобы было легче нам обоим.

— Мы же расстаемся не навсегда, правда? Мы ведь скоро увидимся? — в ее голосе одновременно звучали мольба и надежда, на которые я не мог не ответить. Слезы и боль — теперь я знаю, у них одинаковый вкус.

Чувствуя, как сдавливает горло, я тихо сказал:

— Конечно. Ничего страшного же не происходит, я просто переезжаю в другой город. Первое время я скорее всего не смогу с тобой связаться, будет лучше, если никто не будет знать о моем отъезде, но потом...

— Ты уже говорил, — улыбаясь сквозь слезы, Джесс отстранилась и заглянула мне в глаза, — Я знаю, что так будет лучше. Просто где бы ты не был, помни, что я люблю тебя.

— Я позвоню как только смогу, обещаю. И я тоже тебя люблю.

Ощущение было такое, как будто из груди вырвали сердце, но это было единственное, что я мог ей оставить. Свое сердце и свою любовь, которые сильнее любого расстояния.

В последний раз с улыбкой взглянув на девушку, я вышел из комнаты, бесшумно притворив за собой дверь.

Обеими руками я разжал его пальцы, не отрывая взгляда от светящихся голубым глаз. Это не было сложно, потому что он и не сопротивлялся, не пытался настоять на своем, а просто смотрел и ждал, что будет дальше. Его также как и меня завораживала игра таинственного пламени, которое, словно причудливый цветок, обнимало нас со всех сторон своими огненными лепестками, гипнотизируя их медленным ритмом и волнообразными движениями, заставляя забывать считать минуты и секунды, поджидая последнюю, когда, вспыхнув, они сомкнуться над головой, подняв в воздух снопы искр и сжигая дотла как хрупких мотыльков. Это ведь совсем не больно.

В жизни каждого рано или поздно наступает момент, когда все теряет свой смысл, а вместе с ним уходит и страх. Не остается ничего, что могло бы тебя удержать, последняя ниточка обрезана и, в последний раз дернувшись, сломанная марионетка падает на пол, устремив стеклянный, безжизненный взгляд вверх, туда, где кончается небо. Все рано или поздно заканчивается, так почему бы не ускорить шаги, приближая неизбежное?

Потянувшись, я запустил пальцы в светлые волосы, притягивая голову ближе, и прижался своими губами к его. Наш первый поцелуй, но разве теперь это имеет значение? Первое неосторожное касание и последний вопрос к себе. Я устал, я так устал. И чем сильнее чувство горечи, наполняющее меня, тем сильнее я буду впиваться в твои губы, жадно и неистово глотать дыхание, пытаясь согреться, до онемения губ. Ты не почувствуешь и не поймешь, а мне так больно сейчас, так больно, что кажется, даже если окружающий мир рухнет в одно мгновение, эта боль останется и после меня, пульсирующим тугим комком мышц и нервных окончаний. Там, где должна быть душа — выжженная изнутри оболочка, едкий запах гари и сажа на лице, и соленные слезы нескончаемым потоком вниз, но от их прикосновений ни капельки не легче.

Он ответил не сразу. Сначала его губы оставались неподвижны, доводя все попытки до отчаянья, заставляя вбиваться в их закрытые створки языком и пытаться обхватить губами, тщетно царапая зубами, сдавливать, сминать, разочарованно отступать и повторять снова и снова как ритуальное заклинание, пытаясь нащупать хоть какой-нибудь ответ, пусть даже слабое движение навстречу. И когда я уже был готов сдаться, он поддался вперед, положив одну руку на затылок, а другой обхватив за талию, властно притянул, заставляя соприкасаться каждой клеточкой тела. Поцелуй глубокий настолько, что кажется, уже не оторваться, не разъединить, навеки вместе. Языки сплетаются в яростной схватке, биение пульса в ушах оглушает, тяжелое дыхание рвет на части грудь. Руки нетерпеливо забираются под одежду, гладят кожу на спине, пальцы впиваются, судорожно сжимают, привлекая ближе, еще ближе, инстинктивно пытаясь передать какую-то часть огня, бушующего внутри, потому что кажется еще немного и сгоришь в шаге от острой грани, оставляющей на коже сладкие порезы. Сгореть, но только вместе, только вдвоем, так правильно, по-другому — предательство.

Рывок и я оказываюсь сидящим у него на коленях. Приподнявшись, резко опускаюсь и, откинув голову назад, повисаю на его руках. Сквозь стиснутые зубы непроизвольно вырывается хриплый стон. Пальцы на бедрах ритмично сжимаются, оставляя боль позади, мимолетная вспышка и снова кругом лишь свет и жар огня. Два трепещущих мотылька в самом центре пламени, мы горим. Светло-бежевые крылья обуглились на концах, превращаясь в рваные черные лохмотья, но глупое тело все еще бьется, толкаемое вперед сводящей с ума судорогой, пронзающей насквозь словно тонкая раскаленная игла. Прерывистое дыхание тяжелыми толчками вырывается из приоткрытых губ..

А потом мир внезапно переворачивается, и меня придавливает сверху тяжелым разгоряченным телом, наполняя до конца, вырывая крик. Зубы сжимаются на шее, а потом вдруг выпускают, и мягкие искусанные губы вбирают сосок, срывая слабые беспомощные всхлипы. Низкий рычащий голос, перемежающийся с хриплыми стонами и горящий взгляд, сжигают быстрее огня и хочется плакать, потому что это не честно, не справедливо, эта мука не может так быстро закончиться. Сильные толчки заставляют натянуто дрожать каждую клеточку. Запах кожи и волос, резкий горьковатый аромат парфюма смешались с пряным запахом пота, кожа влажно блестит в темноте, и я собираю языком ее вкус с запястья его руки, уперевшейся в обивку сиденья рядом с моей головой. Обхватив ногами за талию, сжимаюсь вокруг него, пытаясь добраться до него раньше, чем лепестки огня. Хочу его всего, хочу до последнего судорожного толчка, раствориться в нем, стать его частичкой.

Чувствую его пальцы в своих волосах, губы нежно скользят по виску, по щеке, постепенно спускаясь ниже и то место, где они останавливаются, обдает жидким огнем. Кровь приливает к нему, пульсирует, словно пытаясь вырваться на свободу. Единственно правильное, самое важное, что имеет значение, ответ на все вопросы. Отдать себя до последней капли, раствориться в его венах, счастье. Последний толчок и, выгнувшись в спине, я срываюсь вверх. И когда мир взрывается внутри, разрывая тело на искры, я обессиленно откидываю голову назад, почти полностью потеряв чувствительность. Перед глазами дрожит красная пелена и этот новый мир такой красивый. Но у меня не хватает времени насладиться его красотой. Охлаждая, по щеке медленно скользит прозрачная слеза и еще до того, как она успевает закончить свой путь, я превращаюсь в пепел...

Облака на востоке окрасились в нежные золотисто-розовые тона. Бесцветное, серо-голубое, выцветшее небо было наполнено ожиданием рассвета. Сонный, еще не проснувшийся город тихонько досматривал свои сны, и ни одна тень не отражалась в пустых, невидящих окнах. В морозном воздухе купались умиротворение, покой и одиночество, а еще надежда на то, что солнечные лучи, лаская, нежно проникнут внутрь, коснутся сердца, согреют, вселяя веру в чудеса. Вера в чудо, вера в хорошее так часто заменяет дыхание, поддерживает жизнь, наполняя ею холодные сырые стены, заставляя все страхи и ночные кошмары, согнув спины, боязливо отступить, очищая душу от болезненных сомнений и бесполезных переживаний, раскрывая глаза навстречу голубому небу.

Первые слабые лучи солнца показались из-за горизонта, растворяя тени и окрашивая крыши домов в мягкие краски. Удивительно чистый невесомый снежок медленно опускался на землю и почти тут же таял, не оставляя ни следа. Когда такое долгожданное утро наконец вступит в свои права, и солнечный диск засияет над горизонтом, уже ничто не напомнит о том, что он был, прошел, осыпая землю крошками.

На одной из крыш высотных домов, привалившись спиной к стене, сидел парень. Он спал, и его сон был как никогда спокоен и настолько глубок, насколько он бывает один раз в жизни. Маленькие снежинки оседали на темных ресницах, ложились на бледную кожу лица, но сквозь сон он уже не чувствовал их легких прикосновений. Слабый ветерок изредка трепал волосы, заставляя темные пряди скользить по холодной коже. Ему снилось что-то хорошее, на лице застыла светлая улыбка и, увидев это, ветер отступил, больше не пытаясь его разбудить.

Если бы кто-то, не отрывая глаз, наблюдал за этой картиной, он все равно не смог бы сказать, в какую минуту на крыше их стало двое. Темная высокая фигура нарисовалась, словно вобрав в себя исчезающие тени. Обрадовавшись, ветер кинулся к ней, подняв светлые длинные волосы, смешивая их со снежной пылью, но это не от его порыва она резко пошатнулась, для этого он был слишком слаб. Подойдя к парню, незнакомец опустился на колени и взял его на руки, крепко и одновременно бережно прижимая к груди. Пальцы странно легко разжались и из ладони что-то выпало, холодно блеснув. Бесполезный кулон, отдавший весь свой яд, с тонким звоном ударился об бетон, но блондин даже не повернул голову в его сторону. Его взгляд был неотрывно прикован к лицу спящего и в нем было столько нежности, ярости и боли.. а потом он вдруг потух, и осталась одна только нежность, заставлявшая глаза тускло светиться. С тихим вздохом он перевел взгляд на горизонт, туда, откуда уже выглядывала половинка солнца. Прочертив красную дорожку, вниз по белой щеке скользнула слеза...

Эпилог

— Если ты не поторопишься, то опоздаешь! — прокричал я с кухни, бросая быстрый взгляд на часы. Ну сколько времени можно проводить в ванной!

— Я сейчас! — почти сразу раздалось в ответ из глубины квартиры.

Вздохнув, я взялся за недоеденный бутерброд с сыром. Откусив кусочек и запив сладким кофе с молоком, задумчиво уставился в окно, подперев голову рукой. Солнечные лучи жизнерадостно светили, переливаясь в зелени молодой листвы, обещая ясный теплый день. Вот бы сейчас все бросить и поехать куда-нибудь за город, провести этот замечательный день вместе, сделать его особенным и запоминающимся...

— Доброе утро! — раздался над ухом веселый голос, и теплые губы коснулись щеки.

— Доброе, — я улыбнулся, наблюдая за сестрой. Отодвинув стул и усевшись напротив, она потянулась и взяла с тарелки одно из зеленых яблок, сочно откусила, блаженно зажмурившись и позволяя сладкому соку стекать вниз по пальцам.

— Ты бы хоть раз позавтракала нормально... Ой, мне уже пора, а то опоздаю, — так и не доев бутерброд, я спешно поднялся и, отдав свой поцелуй, заторопился в прихожую. Крик сестры догнал меня уже на пороге:

— Во сколько сегодня планируешь быть дома? — через несколько секунд она и сама появилась в дверях, наблюдая за мной и безуспешно пытаясь скрыть улыбку.

— Не знаю, как получится. Я позвоню, — подскочив, я обнял и приподнял ее над полом. Отпустив, шутливо потрепал по макушке и, схватил куртку, выскочил на лестничную площадку. Не дожидаясь лифта, легко сбежал вниз по лестнице и, распахнув дверь подъезда, с легким придыханием замер на пороге, вдыхая теплый весенний воздух. Тонкие лепестки, медленно кружась, осыпались на землю, чем-то напоминая снег и вызывая в душе легкое волнение.

Подходя к высотному зданию из тонированного стекла, я взглянул на часы и немного замедлил шаг. Сегодня в фирму, где я работаю неполных пол года, должен приехать кто-то важный из главного офиса, кто возьмет на себя руководство нашим новым совместным проектом. Весь офис уже недели две стоит на ушах, каждый понимает, какая прекрасная возможность нам предоставлена и горит энтузиазмом.

Яркие солнечные лучи слепили глаза. Когда до главного входа оставалось всего несколько шагов, я немного замешкался, разглядывая блестящие стеклышки на темном небосводе асфальта. Зажмурившись, я поднял голову и, сделав уверенный шаг вперед, с кем-то столкнулся. К месту работы я подходил в одиночестве, поэтому было не понятно, откуда здесь неожиданно взялся незнакомец. Я удивленно поднял глаза:

— Простите, я... — и замер на полуслове. Сердце пропустило удар.

Высокий мужчина в черных солнцезащитных очках вежливо улыбнулся:

— Ничего, все в порядке.

Открыв дверь, он пропустил меня вперед, и мы вошли в здание. Я пошел направо к лифтам, а незнакомец свернул налево. Нажав на кнопку, я обернулся. Положив руку на стол, мужчина что-то спрашивал на ресепшене. Выслушав ответ, кивнул и направился в мою сторону.

Я быстро отвернулся, стараясь унять дрожь. Быстрые удары сердца заставляли грудь часто вздыматься. Во рту пересохло, ладони увлажнились. Я кашлянул, прочищая горло, и почувствовал спиной чужое тепло. Приятный, чуть горьковатый запах парфюма защекотал в носу, вливаясь в легкие и размягчая тело, словно пластилин. Чувствуя неловкость, я не мог преодолеть себя и заставить оторвать взгляд от пола.

Мне было жутко неудобно за свою реакцию, к щекам прилила кровь, веки налились свинцовой тяжестью, поэтому, когда двери лифта с тихим шорохом разъехались в стороны, я торопливо шагнул внутрь и нечаянно зацепился за порог. Если бы не рука, поймавшая меня за талию, я бы обязательно упал. Мужчина тут же отпустил меня, но тех трех секунд, когда я спиной ощущал тепло сильного тела, оказалось достаточно, чтобы я совершенно растерялся и забыл обо всем на свете: кто я, где я и куда иду. Именно эта причина заставила меня инстинктивно поднять глаза, ища ответ на лице незнакомца. Мне показалось, что и без того бледная кожа стала совсем белой, белее снега. Очки полностью закрывали глаза, пряча чувства, тонкие губы были плотно сжаты — ни одной эмоции на красивом лице, но под моим взглядом он едва заметно вздрогнул и почти сразу отвернулся к дверям, сомкнувшимся с едва слышным шелестом.

Я нажал на один из металлических кружочков:

— Мне восьмой. А вам?

Казалось, он несколько секунд колебался прежде чем ответить:

— Пятый. Спасибо, — его голос прозвучал отрывисто, выдавая нетерпение. Между бровей появилась едва заметная недовольная складка.

Второй кружочек присоединился к первому, светясь слабым оранжевым светом.

Лифт бесшумно остановился, выпуская на свободу, но только одного из нас. Мужчина вышел и пошел по коридору, а я смотрел ему вслед и не мог оторвать глаз от широкой спины и длинных светлых волос, собранных тонкой черной резинкой. Я был уверен, что вижу его в последний раз.

Снежная тишина объяла мир. Помедлив, двери заскользили навстречу друг другу, сужая коридор... и недовольно замерли, придерживаемые рукой..

Мы могли так навсегда и остаться незнакомцами в разных городах, мы могли жить в разное время, мы могли... Мы могли так и остаться незнакомцами, всего лишь незнакомцами и это все, что я знаю о тебе сейчас.. Пока это все, что я знаю..