И смотрит так пристально, будто видит, когда врут. Ну и не будем. А то скакать мне по болоту лягушкой, царевича-королевича дожидаться, да потом ещё уговаривать его человеческим голосом поцеловать бедную зеленую меня. Поскольку это я с бодуна такая вот склизкая, а так-то — белая и пушистая...

— Издалека, бабушка, отсюда не видать.

— А ты скажи, может, я слыхала...

— Это вряд ли. Думаю я, что из другого мира меня сюда бросило.

Глаза у ведьмы загорелись желтым и внезапно изменили форму зрачков, превратившихся из обычных в щелевидные — глаза кота и его хозяйки теперь были совершенно одинаковыми, если бы не разное их выражение. Коту было лениво и наплевать и на меня, и на мои проблемы. А вот ведьме — нет.

— Не врешь, — с явственно слышимым удивлением констатировала она. — Зато можешь ошибаться. Почему ты думаешь, что этот мир — не твой?

— Потому что в моем мире давно уже не ездят на лошадях и не сражаются мечами, не носят стальных доспехов и... Мне кажется, в моем мире умерло волшебство. В нем слишком много холодного железа...

— Ты неправильно думаешь, что холодное железо может помешать волшбе. Я его раздела, чтобы хороший доспех не пропал. Да и за прочее имущество тоже пару монет получить можно. А что с ним делать... Ты знаешь, знак ЧЕГО носит он на щите?

— Крест. Знак какого-нибудь духовно-рыцарского ордена. Тут вроде есть какие-то Святые Земли?

— Есть, да. Но этот — не оттуда. Это наши местные... "хыцари". Печального образа... Как при царице Велемире поползла на земли Славские зараза сливонская, отрава орденская, мода на все, что с Заката, так и ордена к нам затащили. Соберутся десятка два молодых идиотов и два — три идиота постарше, примут какой-нито идиотский обет и давай головы детям морочить! А то и похуже дело закручивается — ежели в заводилах у них окажутся не идиоты радостные или обманщики, токмо до денег жадные, а фанатики звероглазые. Берут они мальчишек, да и девчонками не брезгуют, лет в десять — двенадцать, когда ещё в голове ничего, окромя ветра, и не сыщешь! Берут такого вот, да начинают ему рассказывать байки всякие. А он ведь ещё дитё дитём, и ежели рассказать ПРАВИЛЬНО, да ещё волшбой какой-никакой подкрепить, то будет он аки пес на цепи, и мыслей всех — догнать того, на кого покажут, да и разорвать так, чтобы только клочки по закоулочкам! Вот и этот, по всему видать, из таких же. Воинов настоящих в таких орденах, почитай, совсем нету, так что учат там не по орденской школе, а как бог на душу положит. Возьмут амулетов два — три, из тех, что подешевле, натаскают, как пса гончего, да и спустят с цепи.

— Конь богатырский, доспех, мечей два, двуручный да поясной, секира, арбалет... Серебра да золота полный кошель. Это раз. И пришел он один. Это два. Были бы фанатики какие, так они прислали бы отряд в два — три десятка мечей — и все. Остыл очаг, завяли помидоры. Не вяжется здесь что-то...

— Таких отрядов крестоносных я уже два в этих болотах похоронила. В одном пятнадцать мечей было, в другом — тридцать два. И... Ты говорила, у вас там давно уже не сражаются мечами? А чем?

— В нашем мире... Ну, подробности рассказывать долго, но принцип... Ну, скажем, сильно продвинутые арбалеты. Такие железные палки с приставными остриями, мечут свинцовые орехи, прицельно на одну — две тысячи шагов и убийственно на две — три тысячи, а летят они тысяч до пяти. В минуту — это медленно досчитать до шестидесяти — одна такая палка может выпустить до двух сотен пуль. Есть и другие разновидности палок, потяжелее да поскорострельней — и пятьсот, и тысячу, а то и две тысячи выстрелов в минуту. Войско состоит только из таких стрелков, но есть ещё разные боевые машины, на них тоже палки уста...

— Хватит, поняла я. В таком бою, как ты говоришь, два десятка ополченцев, от сохи набранных да обученных за два — три месяца, стоить будут ровно столько же, сколько и двадцать воев, что с малолетства к службе приучены. Так ли?

— Это в правильном бою. В неправильном они будут стоить четыре ополченца к одному вою, а в среднем цена будет два рекрута на одного ветерана.

— Здесь не так. Здесь десять плохих воев одного хорошего стоят только с теми самыми самострелами из засады подстерегать. Только вот такие, как я, по дорогам не путешествуют и в городах не живут... А там, где мы живем, у нас есть, чем от гостей незваных оборониться. Так вот. Это — наперво. А потом... Ордена эти обучают не только и даже не столько сирот без роду без племени да детей холопских, в закупы родителями проданных. Там и новиков из детей боярских, бояр и даже княжеских семей учат — потому как нонече модно, чтобы дитё учено было на западный манер, в школе орденской, а чтоб в Святые Земли, в НАСТОЯЩУЮ скулле учиться отправить, ох и тугой кошель нужон. Не всякому по карману. Тут тебе сразу две выгоды — деньги за обучение в казну орденскую текут, а ученик знатный да богатый у своих учителей навсегда на крючке остается. И водить его будут, как джевезскую куклу на ниточках! Вот и этот — из таких. Так что не бойся, красна девица, убивать его не в моих интересах. Потому как живого иметь под рукой всегда выгоднее: можно вернуть за выкуп, можно продать сливонцам, боронкаям или ещё кому, можно... много чего можно. А от мертвого одни сплошные неприятности.

Ведьма вновь цыкнула, пошептала и эдак прищелкнула пальцами — и неудачливого качка обволокло облако тумана, настолько густого, что через него невозможно было бы увидеть и собственную руку. Когда через миг туман рассеялся, на тропинке ворочалась, пытаясь перевернуться на живот, большая черепаха!

— А почему черепаха, бабушка?

— А потому, внученька, что живут они долго. Когда бы этот вот мне не понадобился — под рукой будет, — старуха ссадила своего фамилиара на землю и что-то ему прошептала. И кот начал расти! Я про подобное читала. Но чтобы своими глазами увидеть!

Через несколько секунд на тропинке сидела, обвив ноги хвостом, здоровенная черная тварь, отдаленно напоминающая пантеру. Ведьма зашептала ей что-то в ухо, тварь зевнула, показав впечатляющие клыки — так вот откуда взялись черепа на воротах! — легко подхватила увязанные в узел вещички "рыцаря" и рванула вперед. Бабка заковыляла за ней, я задержалась, чтобы перевернуть черепаху и подобрать полотенце, на котором виднелся отпечаток огромного, размером с добрую тарелку, копыта рыцарского тяжеловоза.

За воротами тропка продолжалась, нисколько не меняясь, около сорока метров — потом туман разом кончился, как будто его отрезали. С ясного неба светило солнце, по сторонам весело зеленела болотная растительность и изредка лопались пузыри, наполняя окрестности запахом метана. Дорожка сразу же пошла зигзагом, из-за чего три десятка метров, отделяющих границу тумана от островка метров шести в поперечнике, превратились в сорок. Посреди островка был вкопан очередной столб с прибитой к нему доской и подвешенным под ней на железном прямоугольном треугольнике со вписанным в него кругом небольшим колоколом. Над доской мерно поскрипывал вращающийся вокруг своей оси череп. При моем приближении руны, как и на давешних воротах, превратились в обычную кириллицу:

КТОПРИШЕДПОДЕЛУЗВОНИТЬОДИНРАЗИЖДАТЬ

ДОБРЫММОЛОДЦАМДАЛЬШЕХОДУНЕТАТОСМЕРТЬ

ОФЕНЯМИКОРОБЕЙНИКАМНЕХОДИТЬНЕЗВОНИТЬ

ТОВАРАНЕПРЕДАЛАГАТЬАТОВЛЯГУШЕКПРЕВРАЩУ

Последние две строчки были явно добавлены намного позже и в сильном раздражении. Я ведьму понимала — нас тоже доставали странствующие торговцы авторучками, пылесосами и энциклопедиями.

Между островком с колоколом и берегом большого острова, сплошь заросшего высоким кустарником и низкими деревьями, над которыми торчали трубы и крыши каких-то строений, тропинка начала вилять, как спятившая змея, удлинив путь минимум вдвое. Метрах в десяти перед тем, как тропинке нырнуть в растущие на самом берегу большого острова кусты, были поставлены ещё одни ворота — два столба с черепами и перекладиной, надпись на которой была коротка:

ИДТИНАЗАДВОЛЯСТОЯТЬНАМЕСТЕ

УЖЕНЕВОЛЯШАГВПЕРЕДСМЕРТЬ

Для пущей доходчивости надпись была исполнена рунами просто-таки огромных размеров, да ещё и горящими невыносимым неоновым светом, а снизу для пояснения был нарисован череп с костями типа "Не влезай — убьет!". Глазницы черепов, смотревших только на дорожку прямо перед воротами, горели злым алым пламенем. Сразу позади ворот тропинка резко поворачивала и шла уже прямо к берегу. А сами ворота были закрыты чем-то вроде силового поля — упругой, невидимой и совершенно непреодолимой фигней.

Я посмотрела назад... вперед... по сторонам... И восхитилась. От границы тумана до вторых ворот метров сто по прямой, последние метров сорок тропа извивается практически параллельно берегу, на дистанции, с которой не промажет и самый дурной лучник, при этом под обстрел по большей части подставляется правый, не прикрытый щитом бок! И если те ворота в тумане закрываются точно так же, как и эти, а идущая через туман тропинка пристреляна какой-нибудь метательной машиной... То достаточно нескольких паршивых стрелков, чтобы положить тут отряд практически любой численности!

Тут кусты расступились, бабуля выглянула, щелкнула пальцами — и я чуть было не упала в очередной раз, поскольку силовое поле, запиравшее ворота, внезапно исчезло, а я на него опиралась.

Кусты на островке росли просто замечательные — высотой в полтора моих роста, густая мелкая листва, полностью закрывающая видимость, и иголки сантиметров в десять — пятнадцать длиной и отблескивающие металлически. Впрочем, виднелись и другие отблески — маслянистые такие, крайне неприятные. Судя по всему, ядовитые. Причем отблескивало на шипах тонких, толщиной не больше волоса — такие и не заметишь, покуда от яда помирать не начнешь. Перед бабкой кустики сами собой расступались и втягивали шипы, за моей спиной смыкались. И так — метров десять — двенадцать. По ту сторону зарослей начинался большой огород, на котором грядки с капустой, горохом, морковью, баклажанами и прочим сельскохозяйственным товаром перемежались зарослями явно чародейского вида травок. На торчащих в разных концах огорода белокаменных болванах, отдаленно смахивающих на знаменитых девушек с веслами и других монстров садово-паркового хозяйства, восседали огромные черные птицы — вероятно, вороны. Что они здесь делали, было совершенно непонятно, поскольку по самим грядкам ни одной птички не прыгало.

За огородом и невысоким плетнем начинался широкий двор, по которому бродили куры. По сторонам стояли монументальные хозяйственные постройки, собранные из полуметровых дубовых бревен, в центре возвышался могучий колодезный сруб с прикрытым шатровой крышей воротом и большой поилкой. Замыкал двор двухэтажный терем, весело посверкивающий набранными из цветного стекла окнами. Ярко окрашенные резные ставни впечатляли своей толщиной и продуманной конструкцией. На высоком резном крыльце располагались кошки — не меньше дюжины рыжих, серых, трехцветных, но только одна черная, гордо восседающая на узле с вещами.

Несмотря на то, что выстроен колодец был фактически посреди болота, глубок он был непомерно. Пока я вытягивала, кажется, километровой длины цепь и обливалась холодной до судорог колодезной водой, бабка истопила баньку — там я избавилась от оставшейся грязи, а заодно и от большей части кожи. Старушка, несмотря на хрупкий внешний вид, оказалась чертовски сильной — веником она лупила так, что я света белого не взвидела... И вовсе она не была горбатой — а просто согнутой радикулитом в три погибели.

Пока я приходила в себя после баньки, ведьма накрыла стол — здоровенное блюдо с накрытой полотенцем высоченной горой пирогов, плошки с медом и четырьмя видами варенья, огромный пышущий жаром самовар и большая граненая бутыль с настойкой сорока особо полезных трав и кореньев на хмельном вареном меду тройной перегонки. Судя по эффекту, произведенному на меня одним — единственным стаканчиком, все сорок трав и кореньев уместились в четыре процента объема — а остальные девяносто шесть были чистым спиртом. А потом почти впавшую в бессознательное состояние от всего пережитого и осоловевшую от сытости меня бережно оттранспортировали на второй этаж, в крохотную комнатушку, большую часть которой занимал лежак, устланный звериными шкурами, и оставили в покое.

Я заснула ещё до того, как голова коснулась набитой хрустящей и пахнущей травами подушки.

ДЕНЬ ВТОРОЙ

Проснулась я от петушиного вопля за окном. Странный звук... У нас в поселке петухов в заводе не водилось — все дачники из городских, всей живности — собаки да кошки. Хотя были и двое оригиналов — через два дома от нас жил какой-то банкир, так у его дочки жил аллигатор. Такой себе милый зеленый домашний любимец, по весне не орет, туфель не грызет, о мебель когти не точит... Только регулярно, подлец, из бассейна сбегает! А кому приятно, проснувшись рано поутру, обнаружить у себя на газоне полутораметровую зеленую тварь с огромными зубами? У большинства нервы не железные и разрешение на ношение любого оружия вплоть до противотанковой ракеты...

И еще какой-то недоолигарх на соседней улице держал в вольере страусов.

Открыв глаза, я обнаружила над собой плотно подогнанные друг к другу тонкие, в кулак, бревнышки, между которыми торчал зеленовато-белесый мох. Подо мной и поверх меня лежали различные шкуры — звериные и домашней скотины. Под головой — набитая благоухающей травой подушка. Обстановка в комнате, если груды мехов на постели и полу за роскошь не считать, то спартанская: стол, табурет да мой лежак. Стены — бревенчатые. Окно... Отблескивающий металлом переплет и ромбические стеклышки размером не больше ладони, цветные и мутно-полупрозрачные...

Все вчерашнее не было дурным сном!

Я в самом деле попала в другой мир!

И провела ночь в тереме бабы-яги!

Однако же... Однако же есть и положительные моменты — например, за ночь я не превратилась в царевну-лягушку, царевну-лебедь или царевну-волчицу... Или это уже не из сказок? Неважно! Главное — я по-прежнему человек! Ура! Трижды "Ура"!

Окно распахнулось легко, в лицо тут же ударила знобкая утренняя свежесть. Выглянув, я обнаружила ставни — толстенные дубовые плахи, резные и ярко раскрашенные, своего предназначения все же не скрывали — два массивных засова и четыре здоровенных задвижки должны были удержать ставень даже в том случае, если бы нападавшим удалось вырубить петли. Замаскированные резьбой бойницы также не оставляли сомнения в своем предназначении. Прямо под окном имелся большой пруд — или же маленькое озеро? — в котором уже бултыхалась разнообразная водоплавающая птица: гуси, утки и даже два лебедя. На поляне за озером стояли несколько ульев, очень похожих на сложенные из крошечных зеленоватых кирпичиков не то ацтекские, не то вавилонские пирамиды. За ними начинался фруктово-ягодный сад.

На столе меня дожидалась одежда — синие штаны из джевезской парусины, черная длинная рубаха тонкой мягкой шерсти со шнуровкой на груди и сапоги-казаки. Нижнее белье было представлено моим купальником — три лоскутка и несколько ниточек — и белыми футбольными трусами до колен, дополненными длинной широкой лентой и двумя квадратами из того же материала. К одежде прилагался широкий, в полторы ладони ремень из толстой коричневой кожи, усаженный медными и железными заклепками, с толстой медной пряжкой размером с десертную тарелку с приваренным сверху железным изображением "Веселого Роджера". К ремню было жестко приклепано одно большое овальное кольцо и несколько коротких узких ремешков и цепочек с кольцами поменьше, прикреплены обтянутые кожей ножны с коротким широким ножом и небольшая сумка — карманов на средневековой одежде не было, и такие кошели должны были их заменять. В сумке я обнаружила деревянный гребень и костяную ложку, вырезанную просто, но основательно. Конечно, не рыцарский "половник", но тоже — дать в лоб, так ухи отпадут.