Попытка написания юмористической фэнтези.

Оглавление

ПРИСКАЗКА

В начале, как известно, было слово. Точнее, несколько. Звучало это приблизительно как "...". Да-да, именно так. Оно как-то само вырвалось, как только я увидела, куда попала.

Да, конечно. Позвольте представиться — Валентина Лодочкина, лет от роду восемнадцать, рост сто восемьдесят два и размеры... нет, не те, что вы подумали. Хотя и близко. Фитнес, бодибилдинг плюс хорошие природные данные. Глаза у меня серые, волосы темные у корней и белые на кончиках — когда-то я была платиновой блондинкой. Когда-то. Довольно давно — но все же позже, чем началась эта история. Поскольку началась она, когда меня не было не то, что на свете, а ещё даже и в проекте.

Тогда была такая империя, называлась она Советский Союз. Она боролась за мир во всем мире, для чего постоянно изобретала всякое оружие. Впрочем, главный враг Советского Союза, зловещая Заграница во главе с Соединенными Штатами, был по этой части далеко впереди — у Заграницы экономика была куда как мощнее, и денег на оружие там могли тратить побольше.

Так вот, где-то в шестидесятых годах того века, который уже кончился, в Загранице вдруг заговорили о паранормальных явлениях. Мол, тарелки всякие летают, в Бермудском треугольнике морской змей глотает корабли и самолеты, в джунглях Конго и шотландском озере Лох-Несс живут динозавры, на Гималаях видели снежного человека, и кто-то установил радиосвязь с Шамбалой. Все это была по большей части одна сплошная провокация, предпринятая клятыми буржуинами, чтобы экономика Советского Союза, и так далеко не резиновая, растянулась ещё немножко, а потом и совсем лопнула. Ну и, конечно, для того, чтобы никто не догадался, чем они на самом деле занимаются — зелеными человечками, управлением погодой, путешествиями во времени, тектоническим оружием или ещё чем...

В Советском Союзе руководство было образованное широко, но мелко — а потому сильно верящее экспертам. Ну, а какому эксперту не хочется стать директором особо секретного института, ваяющего на казенные денежки свой кусочек Щита Родины? И некоторым из них было совершенно не важно, насколько их усилия приносят пользу стране — главное, чтобы ИМ польза была.

И вот несколько таких матерых лжеученых — некоторые из них ещё у Лысенко начинали — выбили денежку и отгрохали себе не лабораторию даже, а целый сверхсекретный институт Неведомо Чего под абсолютно тайным номером и названием, в которой было ровно семнадцать букв, включая целых две гласных. Подчинялось это учреждение министерству сельского хозяйства, а чего там исследовали конкретно, не знал даже его директор.

В конце семидесятых, когда все отговорки по поводу невнятных, а то и попросту отсутствующих результатов деятельности кончились, настало время великой чистки: лжеученых, ещё более заматеревших в стенах института, частью отправили в отставку без мундира и пенсии, частью рассадили по запрятанным по отдаленным уголкам страны секретным точкам — шарашкам, где они выводили шпионских тараканов и радиоуправляемую саранчу, а частью расстреляли посредством сердечного приступа — а в институт решили напустить "свежего ветра". Одним из тех ураганчиков и был мой отец, тогда ещё скромный неженатый аспирант. Мама моя, также аспирантка, и также не замужем, встретилась ему как-то в коридоре — и через десять дней они расписались.

Институт, перепрофилированный под выявившую свой потенциал науку психотронику, учившуюся управлять человеком посредством биополей, наведенных не другим человеком — в популярной литературе именуемым экстрасенсом — а специальной аппаратуры, передали в ведение министерства пищевой промышленности, где и засекретили ещё больше. Курировали исследования уже не партийцы, а КГБ, и цель у исследований была в создании такого генератора, который бы во мгновение ока превращал всех, попавших под излучение, в твердокаменных коммунистов, да чтобы не каких-нибудь там троцкистов или маоистов, а только и исключительно в ленинцев. Генератор планировалось замаскировать под какой-нибудь бытовой прибор вроде пылесоса или телевизора и облучать с его помощью главнейших капиталистов Заграницы, а также вражеских генералов и министров.

Вскоре — но уже в Эпоху Больших Похорон — выяснилось, что, во-первых, гарантированного превращения облученных торсионной пушкой сапиенсов именно в ленинцев ученые обещать не могут, а во-вторых, размеры генератора ещё очень долго не удастся ужать до размеров хотя бы железнодорожного вагона. "Птенцы Андропова" уже собрались было расстрелять руководство института посредством автомобильной аварии, когда в лаборатории был достигнут некий положительный результат — несколько подопытных уголовников, приговоренных к "вышке" и используемых вместо дорогостоящих и не способных внятно изложить программу III Съезда мартышек, превратились в полных идиотов. Точнее говоря, в младенцев — месяцев этак четырех от роду. В умственном отношении, понятно — не в физическом. То есть три здоровенных жлоба сосут соски, а вокруг толпятся доценты с кандидатами под присмотром строгих мужчин с профессионально-добрыми глазами... КГБ метод ко двору не пришелся — превращать людей в идиотов с помощью установки весом в десять тонн и стоимостью в пару танковых дивизий? У КГБ уже имелись средства, позволяющие добиться того же результата — но на это хватало одного укола, одной беззвучно растворившейся таблетки!

Понятно, что институт в очередной раз переименовали, переномеровали и переподчинили — теперь им заинтересовались военные. Они предполагали построить много генераторов, установить их на спутники, спутники по высокой орбите запустить над территорией проклятой Заграницы с таким расчетом, чтобы они могли одним залпом накрыть столицы всех вражеских государств, превратив всех их лидеров в младенцев и тем выиграть Третью Мировую Войну, не превратив её в полный армагедец и апокалипсец. Традиционный метод такого исхода гарантировать тогда уже не мог, поскольку запасов ядерного оружия на земле к тому моменту накопилось достаточно, чтобы угробить все живое на планете, начиная с гомо сапиенс и заканчивая микробами и бактериями, раз этак тридцать — сорок. А то и побольше. И ежегодно количество этих "раз" увеличивалось.

После прихода Горби и наступления в отношениях с Заграницей "разрядки" финансирование по всем военным программам стали резать устрашающими темпами. Естественно — зачем тратить деньги на оружие, если у нас с Заграницей "мир, дружба, жвачка"? О том, что у Заграницы на этот счет может быть свое мнение, никто тогда задумываться как-то не стал — а те, кто все же задумался, либо попали в автокатастрофу, либо заработали сердечный приступ, либо внезапно и резко пошли на повышение.

Где-то между августом девяносто первого и октябрем девяносто третьего институт, все ещё, по старой привычке, пытавшийся ковать для Родины психотронный меч, потеряли — секретный объект, как известно, существует только для тех, у кого есть допуск. Для остальных это просто некий кусок земли, обнесенный забором. Так вот — тех, которые с допусками, либо расстреляли посредством самоубийства, либо попросту уволили, часть бумаг, где упоминался институт, сгорела вместе с некстати подвернувшимися досье, которые, конечно, уж никак нельзя было показывать широкой публике — во избежание широкой огласки фамилий стукачей и сексотов и их процентного соотношения с "честными демократами" — а остальные просто потеряли во время многочисленных реорганизаций по сокращению аппарата и удлинению змеевика.

И не говорите, что такое невозможно — просторы нашей Родины, как известно, необъятны. Здесь ещё и не такие объекты растворялись к чертовой матери и совершенно бесследно, посрамляя ихний Бермудский треугольник, который сроду ничего крупнее авиалайнеров не глотал.

Так вот. Это все была присказка — сама-то сказка впереди.

На той неделе, когда началась сама сказка, мой личный хренометр зашкалило до небес: парень, с которым я встречалась почти пол-года, на поверку оказался паразитом, думающим только своей нижней головкой, от расстройства я с треском провалила экзамены и поссорилась с лучшей подругой — и это всего только за три первых дня! А в четверг, увенчав список неприятностей, сломала оба самых любимых текстолитовых дрына. (Кто как, а я лечусь от депрессии, прикидываясь эльфом. Для тех, кто не знает — об эльфах писал профессор Джон Рональд Руэл Толкиен в своей эпопее "Властелин Колец" — а потом появились эпигоны и все опошлили. Если вы, совершая утреннюю, дневную или вечернюю прогулку, встретите в парке существо в плаще из занавески и вооруженное деревянным или пластиковым мечом, то это тоже будет эльф — человек прочел книгу Профессора раз, потом другой... примерно после десятого прочтения появляются глюки типа "Ходил по лесу, встретил эльфа". Около сотого прочтения многие начинают верить в то, что они-то и есть эльфы. "Профессор ошибся — все было совсем не так". Но это, конечно, крайность — а так, очень себе ничего способ сбросить напряг. Вон, всякие новые русские играют в пейнтбол — это когда взрослые люди одеваются в камуфляж, разделяются на партии и пуляют друг в друга шариками с краской. Ну, а быть эльфом куда как лучше: во-первых, даже если не воспринимать эльфийность всерьез — а я воспринимала её достаточно серьезно — все равно пять — шесть часов хороших физических нагрузок ещё никому не мешали поддерживать себя в форме. А во-вторых, ведь заранее не знаешь, как, где и когда может пригодится умелое владение дрыном — а вот умелое владение пневматическим пистолетом пригодится вам точно не сможет. Если, конечно, вы не спецназовец, для тактических тренировок которых пейнтбол и изобрели...) Тут-то я и поняла, что на этой неделе мне из дому лучше не выходить — к сожалению, грубо недооценив размеры грозящей опасности: короткое замыкание от перемкнувшегося утром в пятницу электрочайника и взорвавшаяся двумя часами позже микроволновка ясно показали, что и дома я ни от чего не застрахована — так что я быстренько собрала вещички и удрала на дачу.

А в субботу утром на даче появился отец, осененный очередной гениальной идеей. Он, ещё в начале девяносто первого переквалифицировавшийся из психотронщиков в частные полиграфисты, а затем и в частные издатели, в девяносто третьем, после Первомая, когда уже всем было абсолютно ясно, что уж на этот раз без крови не обойдется, упоил насмерть всю охрану сверхсекретного института — двух сторожей-пенсионеров с престарелой дворнягой и трехлинейкой без патронов — и на трех грузовиках вывез все оборудование, которое там ещё оставалось. Оставалось, конечно, уже немного — все сколько-нибудь ценное к тому моменту уже вынесли, а все остальное разломали в поисках ценного — но кое-что найти удалось. И с тех пор он все свободное время и все свободные деньги тратил на свое хобби, сначала восстанавливая, а потом дорабатывая и улучшая психотронный генератор — исключительно в целях разминки ума и сознания, активно заплывавшего жиром без тренировки извилин. Некоторые собирают старинные автомобили, марки, монеты и ассигнации, произведения искусства или пивные банки — а вот мой отец собирает свою пушку. Это все же лучше, чем если бы он коллекционировал сорта выпитой водки или девочек.

Отец примчался, привез целую гору электронных блоков и заперся в лаборатории. Я, не зная об этом, тихо себе загорала у бассейна, в очередной раз перечитывая Лорел Гамильтон — а он, не зная о моем присутствии, возился со своим чудо-агрегатом. К тому времени, когда я прикончила роман и проголодалась, он закончил монтаж и включил генератор в тест-режиме — и как раз в ту минуту, когда я окончательно решила пойти поискать чего-нибудь вкусненького в холодильнике, в машине отца произошло нечто, им явно не предвиденное.

Когда мир вокруг меня мигнул, как будто на мгновение день сменился пронизанной голубовато-фиолетовыми молниями ночью, я поняла, что эта суббота бьет любой рекорд по черноте свалившихся на меня неприятностей. К сожалению, было уже слишком поздно — вместо того, чтобы очутится в нашем саду по соседству с флигелем-лабораторией, я очутилась... Где-то.

НАЧАЛО

Прямо передо мной возвышались два здоровенных столба, соединенных доской, прибитой в полуметре над моей макушкой. На заостренные концы столбов ещё полуметром выше были надеты черепа — слава богу, не человеческие, звериные. Но клыки у этих зверюг были такие! Между столбами уходила в затянутую густым туманом даль узенькая тропинка, на которой я и стояла, по обе стороны от тропинки без малейшего перехода сразу начиналось взволнованно дышащее болото.

На доске были выжжены не то знаки, не то буквы, больше всего похожие на руны. Внезапно прямо у меня на глазах составляющие их черты зазмеились, неприятно напоминая каких-то червяков, переползли и сложились во вполне понятные буквы, знакомые с детства. Теперь надпись можно было прочесть — в принципе. Затрудняло чтение полное отсутствие пробелов и знаков препинания:

ПОТОМСТВЕННАЯВОРОЖЕЯВАСИЛИСАМИКУЛИШНА

МАГИЯСБОЖЬЕЙПОМОЩЬЮВОЗВРАТМУЖЕЙИЖЕН

ПРИВОРОТЫЗЕЛЬЯАМУЛЕТЫОБЕРЕГИПРЕДСКАЗАНИЯ

СНЯТИЕПОРЧИСГЛАЗАНЕВЕЗЕНИЯВЕНЦАБЕЗБРАЧИЯ

ДОБРЫММОЛОДЦАМПРОСБАНЕБЕСПОКОИТЬ

В целом — все ясно. Оставалось только непонятным две вещи — последняя строчка, где насчет "добрых молодцев" сказано, и что тут твориться со мной и вообще. Как-то очень все странно происходит.

На мне по-прежнему был купальник, оставляющий минимум простора воображению и максимум простора солнцу, накинутый поверх халатик и пластиковые шлепки, в руках — большое полотенце. Столбы были самые настоящие — заноза, которую я сразу же загнала себе в палец, была в этом отношении чертовски убедительна.

Вот тут-то я и выругалась.

И офигела. То есть поводов для офигевания было вполне достаточно и до того, но когда черепа вдруг начали вращаться на кольях, как антенны радаров ПВО, а в глазницах у них засветились синеватые огоньки, похожие горящую в темноте газовую горелку... Это было уже слишком.

Я заорала, выронила все из рук, повернулась и кинулась бежать, куда глаза глядят. По счастью, глядели они прямо, а тропинка кончилась буквально через десяток метров, так что в болоте мне утонуть не удалось — зато удалось споткнуться об удачно подвернувшийся под ноги корень и по самые уши изгваздаться в местной грязище, не уступающей лучшим образцам.

Определенно, это был самый неблагоприятный день во всей моей жизни.

Лес, начинавшийся на окраине болота, был смешанным, и вид у него был совершенно домашний, в том смысле, что отечественный — никаких пальм, бамбука и баобабов. Если бы не полное отсутствие стекла, бумажек, пластиковых бутылок и прочего мусора, столь обычного для любого, даже и самого глухого уголка нашей родины — в сочетании с полным отсутствием сверхъестественной чистоты и порядка, свойственной столь озверело чистящимся паркам! Это был дикий, некультурный лес, где наверняка водились дикие, некультурные люди.

Вот уже несколько лет я потребляла фантастику тоннами — и потому догадка пришла ко мне в голову сразу же, как только я пришла в себя. Но как следует обдумать пугающую перспективу оказаться в совершенно чужом мире в одном халатике практически на голое тело мне помешали — совсем рядом раздались звуки приближения чего-то живого, снабженного некими металлическими деталями и очень тяжелого. Это тяжелое топало, позвякивало и изредка пофыркивало — и вскоре из тумана выступила громоздкая темная масса, оказавшаяся конем с восседающим на нем всадником.

Надо признаться честно, коней я за всю свою жизнь видела мало — в смысле, живых, а не так, чтобы в телевизоре — и поэтому не могла точно сказать, но кажется, этот конкретный конь был особенным. Ни на одну лошадь из вестернов, исторических или фэнтэзийных фильмов он не походил точно. Громадный, какой-то слишком мохнатый, с длинной гривой и копытами размером с тарелку — при виде его на ум невольно приходило на ум словечко "битюг". Всадник был под стать своему коню — могутный тип с облитыми сверкающей кольчугой плечами шириной метра в полтора и торчащей из-за спины громадной рукоятью явно двуручного меча. Ещё один меч, только немногим короче, висел у него на поясе, у седла были привешены здоровенная полуторалезвийная секира и не меньших размеров арбалет, зловещего вида штуковина из темного дерева и вороненой стали, на которой алмазами поблескивали капельки тумана. В правой руке тип держал копье, а в левой — треугольный красный щит с белым восьмиконечным "мальтийским" крестом, голову прикрывал глухой шлем типа "горшок" со свисающей из-под него кольчужной бармицей.

То, что до сих пор он меня не замечал, я поняла, когда он меня заметил — широкое жало его копья тут же метнулось к моей шее в превосходном косом ударе. Я возмущенно взвизгнула и упала, лезвие прошло выше и с сочным хряском врубилось в дерево сантиметров на двадцать. Он выдернул его — одной рукой и без малейшего напряга, клянусь!!! — и ткнул в беззащитно лежащую меня. Я откатилась. Рыцарь заработал копьем, как швейная машинка иголкой, а я визжала и уворачивалась. В конце концов установилось неустойчивое равновесие: я внизу в готовности увернуться, он вверху в позе Георгия Победоносца, которому сильно не повезло — дракон, понимаешь, попался вертлявый. Я слежу за острием копья — которое, кстати, оказалось не рыцарской пикой — ленц, а чем-то вроде нагинаты, только с прямым обоюдоострым клинком и размером побольше, подстать оч-чень немаленькому рыцарю — он следит за мной.

— Слушайте, сударь, вы всех встреченных дев пытаетесь на кусочки порубить?

— Молчи, семя диаволово! — гнусаво прогудел он из-под шлема. И снова ткнул. Я привычно увернулась, но это занятие уже начало мне надоедать. Проблема в том, что победить вооруженного копьем и закованного в доспехи всадника с голыми руками может только герой дешевого романа вроде Конана-Варвара или Ричарда Блейда. Или — настоящий Мастер. Я, к сожалению, не являлась ни тем, ни другим, по счастью, и он тоже был явно не из первых по части мастерства. Школа боя из серии "сила есть — всего прочего не надо". А и правда — на черта ещё и ум при такой мускулатуре? А вот если бы ещё чуть-чуть скорости... Он бы меня первым же ударом достал бы. Оставалось только заговаривать зубы и надеяться, что та сила, которая вытащила меня сюда, не позволит угробить столь ценный трофей так быстро. О том, что это может быть банальный отсев, и судьба отфильтрованных никого не колышет, я старалась не думать.

— Милорд, ваше поведение просто неприлично! Я, благородная дочь благородных предков, горю в пожаре, убегаю от разбойников, тону в болоте, подвергаюсь немыслимым опасностям! И вот, когда я уже надеялась обрести прибежище от урагана бед в гавани вашего благородства! Вы, рыцарь без страха и упрека, паладин света, зерцало доблести! Вы!

Все это время я каталась по земле, извиваясь и уворачиваясь от чертовой железки, которой доблестный сэр старательно пытался меня проткнуть.

— Ты. Не. Обманешь. Меня. Ведьма! — от такой энергичной работы копьем он запыхался, но до усталости было ещё очень далеко. Я же столько не проживу!

— Ваши намеки на состояние моей внешности рекомендуют вас как мужлана и хама! В конце концов, сударь, обзывать даму уродиной противоречит рыцарскому кодексу! И посмотрела бы я на вас после всех тех испытаний, которые выпали на мою горькую долю! О, моя жестокосердная судьба, что обрекла благородную деву на участь, что горше...

В свое время мне довелось отыгрывать "деву в беде" — обычный образ из средневековых рыцарских романов — на игре по "Королю Артуру" достопочтенного Мэллори. Игрушка вышла так себе, но в процессе подготовки пришлось почитать литературу — и теперь подобную байду я могла гнать часами. Главное — настроиться, не потерять дыхание... И следить за копьем, которым впавший в азарт рыцарь действовал уже обеими руками.

Вот жало в очередной раз пошло вниз — а меня внезапно швырнуло вперед и вверх. Рывок всем телом, но без помощи рук, которые, вцепившись в древко копья, обрушили на него весь мой вес — и не успевший выпустить оружие рыцарь проваливается в удар, давая мне возможность перекатиться, вскочить и изо всех сил рвануть по тропинке.

Эта совершенно неожиданная прыть, проявленная моим телом без малейшего участия разума, меня добила. Истерика прорывалась наружу слезами и диким хохотом. Бухающий копытами за спиной рыцарь наверняка счел его бесспорным доказательством принадлежности меня к демоническим силам. В таком порядке — впереди, с диким хохотом, я в грязи поверх неглиже, позади чертов металлист на своем тяжеловозе и с копьем в руках — мы пролетели по тропинке и вылетели на болото.

Туман здесь по-прежнему стоял густейший, видимость ограничивалась полудюжиной метров, и рыцарь просто не успел заметить доску, когда впилился в неё на всем ходу. Короткий матерный вопль, удар и лязгающий грохот, с которым этот бронепоезд рухнул на землю, усладили мой слух почище, чем все концерты всех сладких поп-мальчиков за всю историю нашей эстрады! Но полюбоваться этим, бесспорно, дивным зрелищем я не успела — поскольку рыцарский конь продолжил дело своего хозяина, и на этой тропинке нам двоим было не разойтись!

Короткий полет, и трясина чавкнула, принимая в себя шестьдесят три килограмма, необыкновенно удачно распределенных по ста восьмидесяти двум сантиметрам моего роста — если бы рост у меня был чуть поменьше, то гаплык пришел бы сразу. А так... Так у меня было ещё минут десять, которые я решила посвятить воплям. Авось "потомственная ворожея Василиса Микулишна" выйдет проверить, откуда у неё в хозяйстве взялась лишняя лошадь — и авось у неё сегодня человеколюбивое настроение. Других путей к спасению поблизости видно не было.

Минут через семь — восемь — меня засосало уже по шею — на тропинке появилась ведьма. Классическая такая баба-яга из старой советской киносказки со всеми свойственными этому сказочному персонажу особенностями — хромая, горбатая, с лицом, от одного вида которого молоко скисало само, не дожидаясь соответствующего заклинания, и взглядом, способным резать стекло. И на плече — здоровенный черный котяра.

— Та-ак. Красна девица, значит? — пробормотала себе под нос Василиса Микулишна, совершенно не реагируя на мои "спасите — помогите". — А где же добрый молодец тогда? И с чего бы это ему в голову взбрело с собой кого ни попадя на дело брать?

Я забулькала пузырями, пытаясь силами одной гримасы и десяти пальцев объяснить ведьме, что гораздо проще мне будет отвечать не здесь, а на берегу. И желательно — после баньки и ужина. То, что на ужин могут подать хорошо прожаренную меня в кисло-сладком соусе с апельсинами, в данном случае к делу не относилось. Хотя, кажется, в сказках баба-яга жарила добрых молодцев только накормленными — должно быть, скармливая им что-то особенное для улучшения вкуса. Проблемы надо решать по мере их возникновения. Бабка пригляделась, почесала одну бородавку... вторую... кота за ухом... и трижды коротко свистнула. Из глубины болота тут же послышался глухой звук, похожий на то, как если бы кто-то ухал в огромнейшей пустой бочке.

— Поддай-ка, голубчик, этой вот снизу покрепче. А то, глядишь, рюматизьм к старости похуже моего замучает.

В ответ в бочке то ли эхнули, то ли хмыкнули — и я внезапно почувствовала могучий удар, нанесенный по, как это изысканно выразился один писатель, нижним щекам. От этого удара я вылетела из болота как пробка — только чуть пониже Гагарина, но уж точно повыше черепов на столбах. Метров так на пять. В верхней точке траектории свободный полет прекратился, меня подхватило и мягко приземлило на тропинку прямиком перед замечательной бабулей.

— Ну, красна девица, ты тут дело пытаешь, али от дела лытаешь?

— Я-то? Я вообще мимо проходила! Слушайте, бабушка, а вам добрый молодец случайно ни за чем не нужен? А то тут поблизости есть один, и чегой-то мне сдается, что он тут по вашу душу объявился. Все про ведьм кричал, семенем диаволовым обзывался...

Бабушка тут же оживилась, причем выражение её лица мне очень не понравилось. Как-то она эдак цыкнула зубом, ковырнула между клыками длинным желтым ногтем... Сразу же вспомнилось хрестоматийное "покатаюся — поваляюся на косточках богатырских, Иванушкиного мясца покушавши" и милые особенности бабушкиной диеты — состоящей исключительно из дураков и царевичей. Нет, конечно, к этому "крестоносцу" я горячей и пылкой любви не питала — но ведь он-то рано или поздно кончится! И кого тогда подадут под соусом из авокадо?

— Так, говоришь, добрый молодец? Ну, тады пошли. Я, значица, ворожея местная, Василиса Микулишна. А тебя как звать-величать?

— Друзья Тиной звали, — вообще-то чаще меня дразнили по-другому. Но после того, как я потемнела, начала качаться и записалась в эльфы, обзывалки вроде "Тинка свинка рыжая кретинка" сошли на нет вместе с обзывателями. Сначала я подумала о всех этих фэнтэзийных фокусах с именами, потом вспомнила о прозвище... И только после того, как старуха захохотала гиеной, да так, что вынуждена была ухватится за столб, чтобы не плюхнуться в болото, до меня дошел весь комизм моего заявления. А потом ведьма сообщила, что одна Тина у неё уже есть, так что меня она будет звать Алёнушкой. Я только плечами пожала — да хоть горшком! Главное — чтобы в печь не ставили.

Рыцарь валялся там же где упал. В лежачем виде его можно было разглядеть поподробнее — но до того, как ведьма стянула с него шлем, разглядеть удалось немного. Два метра в высоту, полтора в плечах, кольчуга усилена несколькими рядами насеченных серебром пластин на груди и ремнем, похожим на пояс какого-то чемпиона по боксу или боям без правил — широким, окованным такими же пластинами (только поуже и вертикально расположенными) и с пряжкой размером с добрую тарелку. В кольцо на поясе просунут длинный прямой меч готического типа, за спину на широком длинном ремне закинуты ножны с двуручником также западноевропейского типа — судя по прямым и наклоненным к клинку усам гарды этот меч относился к шотландским клейморам. На ногах — высокие ботфорты, усиленные металлом, и стальные набедренники, на правой руке — наруч стальной, на левой — кожаный в медных бляшках.

Под шлемом укрывалось лицо — и лицо это меня поразило до глубин души.

— Это сколько ж ему было-то?

— Почему "было"? Есть и будет есть. Вишь, дышит. А ты разве никогда амулетчиков перекачаных не видела?

Перекачанных я видела — было у нас в зале несколько таких, как в анекдоте: "Ничего, что у меня почки больные, печенка сдохла и не стоит — зато я большой!". Но, во-первых, этому вот... Ему было никак не больше четырнадцати — по крайней мере, бритва ему пока не требовалась вообще! А во-вторых... при чем здесь амулеты? Или "амулетчик" от чего другого произошло? Не знаю, как ей это удалось, но выражение моего лица бабка увидела через все слои грязи — хотя, возможно, я просто была не такой грязной, как мне казалось.

— И-и, милая, и в какой же это глуши ты жила, если об амулетах ничего не слыхивала? Есть така штука, колдунами заморскими для орденских школ Святых Земель придуманная, воинскими амулетами называется. Надевает новик такой вот амулет и начинает бегать или там тяжести поднимать, или ещё чего делать — и мускулы у него аки на дрожжах растут. Только вот применять этот амулет надо не один, а вместе с другими, да хорошим магом изготовленный, и никак не сам-один, а под надзором строгим. А вот этот вот... вишь, как его расперло-то? Знать, амулет купил с-под полы, да не орденский, а самопал сливонский либо ещё похуже что. И в занятиях меры не знал, без присмотра тяжести поднимал либо ещё чем утруждался — на оружии-то такого мяса не накачаешь, не-ет, тут чегой-то потяжелей нужно...

Не прекращая рассказа, старуха быстро и очень ловко высвобождала "рыцаренка" из его доспехов. Создавалось впечатление, что с царевичами, бронированными, как раки, и заморскими лобстерами-королевичами она имеет дело как бы не чаще, чем с бездоспешными дураками.

Кроме меча, у "крестоносца" имелись при себе ещё короткий широкий нож, напоминающий по форме клык, и два кинжала — длинный узкий клинок с овальной гардой и диском с изображенным с обеих сторон тем же "мальтийским" крестом в навершии рукояти, и граненый стилет, наверняка являвшийся печально известным "мизерикордом", кинжалом милосердия. Из другого имущества — три кошеля: один с дюжиной серебряных монет и каким-то золотым ломом, похожим на золотую цепь толщиной с палец, разорванную на отдельные звенья, смятые и сплющенные в процессе разрывания, второй с медью, а третий, открыто — в отличие от первых двух — привешенный к поясу, содержал вырезанную из кости какого-то мастодонта или мамонта ложку размером с хороший уполовничек и местную зажигалку, громоздкое, с кулак размером, сооружение, созданное, по уверению бабки, творческим гением "подземных карлов". Под шлемом обнаружилось некое подобие танкистского шлема, обшитое понизу кольчужной бармицей, под доспех были надеты подбитая ватой с конским волосом и многократно простеганная суровой нитью и проволокой куртка с пластинчатыми металлическими "погонами", полотняная рубаха и темно-синие штаны из джинсовой ткани — оказавшейся, по словам ведьмы, сливонской подделкой настоящей джевезской парусины.

Похоже, неведомая мне страна Сливония прославилась здесь в первую очередь подделками — и амулеты там изготовляют самопальные, и джинсу варят насквозь поддельную...

Полностью раздев "добра молодца", старуха внимательно его оглядела, цыкнула зубом, чего-то пробормотала себе под нос и сложила из пальцев какую-то сложную фигню, как будто собираясь прищелкнуть пальцами совсем особенно заковыристым образом.

— Василиса Микулишна, а что с ним дальше-то делать?

Ведьма отвлеклась, оглядела меня неласково. Не знаю, видна ли была под засохшей у меня на лице грязюкой гримаса из серии "блондинка-дурочка", но я очень старалась, чтобы она её увидела. Поскольку насчет того, что она не заметила исчезновения ножа, у меня были великие сомнения — а уж какая из неё колдунья, мне и вовсе проверять не хотелось. Как-то не грела мысль играть в иаи-до с ножиком длиной в восемь сантиметров и против настоящей сказочной бабы-яги.

— А ты из каких краев будешь, девица-краса?

И смотрит так пристально, будто видит, когда врут. Ну и не будем. А то скакать мне по болоту лягушкой, царевича-королевича дожидаться, да потом ещё уговаривать его человеческим голосом поцеловать бедную зеленую меня. Поскольку это я с бодуна такая вот склизкая, а так-то — белая и пушистая...

— Издалека, бабушка, отсюда не видать.

— А ты скажи, может, я слыхала...

— Это вряд ли. Думаю я, что из другого мира меня сюда бросило.

Глаза у ведьмы загорелись желтым и внезапно изменили форму зрачков, превратившихся из обычных в щелевидные — глаза кота и его хозяйки теперь были совершенно одинаковыми, если бы не разное их выражение. Коту было лениво и наплевать и на меня, и на мои проблемы. А вот ведьме — нет.

— Не врешь, — с явственно слышимым удивлением констатировала она. — Зато можешь ошибаться. Почему ты думаешь, что этот мир — не твой?

— Потому что в моем мире давно уже не ездят на лошадях и не сражаются мечами, не носят стальных доспехов и... Мне кажется, в моем мире умерло волшебство. В нем слишком много холодного железа...

— Ты неправильно думаешь, что холодное железо может помешать волшбе. Я его раздела, чтобы хороший доспех не пропал. Да и за прочее имущество тоже пару монет получить можно. А что с ним делать... Ты знаешь, знак ЧЕГО носит он на щите?

— Крест. Знак какого-нибудь духовно-рыцарского ордена. Тут вроде есть какие-то Святые Земли?

— Есть, да. Но этот — не оттуда. Это наши местные... "хыцари". Печального образа... Как при царице Велемире поползла на земли Славские зараза сливонская, отрава орденская, мода на все, что с Заката, так и ордена к нам затащили. Соберутся десятка два молодых идиотов и два — три идиота постарше, примут какой-нито идиотский обет и давай головы детям морочить! А то и похуже дело закручивается — ежели в заводилах у них окажутся не идиоты радостные или обманщики, токмо до денег жадные, а фанатики звероглазые. Берут они мальчишек, да и девчонками не брезгуют, лет в десять — двенадцать, когда ещё в голове ничего, окромя ветра, и не сыщешь! Берут такого вот, да начинают ему рассказывать байки всякие. А он ведь ещё дитё дитём, и ежели рассказать ПРАВИЛЬНО, да ещё волшбой какой-никакой подкрепить, то будет он аки пес на цепи, и мыслей всех — догнать того, на кого покажут, да и разорвать так, чтобы только клочки по закоулочкам! Вот и этот, по всему видать, из таких же. Воинов настоящих в таких орденах, почитай, совсем нету, так что учат там не по орденской школе, а как бог на душу положит. Возьмут амулетов два — три, из тех, что подешевле, натаскают, как пса гончего, да и спустят с цепи.

— Конь богатырский, доспех, мечей два, двуручный да поясной, секира, арбалет... Серебра да золота полный кошель. Это раз. И пришел он один. Это два. Были бы фанатики какие, так они прислали бы отряд в два — три десятка мечей — и все. Остыл очаг, завяли помидоры. Не вяжется здесь что-то...

— Таких отрядов крестоносных я уже два в этих болотах похоронила. В одном пятнадцать мечей было, в другом — тридцать два. И... Ты говорила, у вас там давно уже не сражаются мечами? А чем?

— В нашем мире... Ну, подробности рассказывать долго, но принцип... Ну, скажем, сильно продвинутые арбалеты. Такие железные палки с приставными остриями, мечут свинцовые орехи, прицельно на одну — две тысячи шагов и убийственно на две — три тысячи, а летят они тысяч до пяти. В минуту — это медленно досчитать до шестидесяти — одна такая палка может выпустить до двух сотен пуль. Есть и другие разновидности палок, потяжелее да поскорострельней — и пятьсот, и тысячу, а то и две тысячи выстрелов в минуту. Войско состоит только из таких стрелков, но есть ещё разные боевые машины, на них тоже палки уста...

— Хватит, поняла я. В таком бою, как ты говоришь, два десятка ополченцев, от сохи набранных да обученных за два — три месяца, стоить будут ровно столько же, сколько и двадцать воев, что с малолетства к службе приучены. Так ли?

— Это в правильном бою. В неправильном они будут стоить четыре ополченца к одному вою, а в среднем цена будет два рекрута на одного ветерана.

— Здесь не так. Здесь десять плохих воев одного хорошего стоят только с теми самыми самострелами из засады подстерегать. Только вот такие, как я, по дорогам не путешествуют и в городах не живут... А там, где мы живем, у нас есть, чем от гостей незваных оборониться. Так вот. Это — наперво. А потом... Ордена эти обучают не только и даже не столько сирот без роду без племени да детей холопских, в закупы родителями проданных. Там и новиков из детей боярских, бояр и даже княжеских семей учат — потому как нонече модно, чтобы дитё учено было на западный манер, в школе орденской, а чтоб в Святые Земли, в НАСТОЯЩУЮ скулле учиться отправить, ох и тугой кошель нужон. Не всякому по карману. Тут тебе сразу две выгоды — деньги за обучение в казну орденскую текут, а ученик знатный да богатый у своих учителей навсегда на крючке остается. И водить его будут, как джевезскую куклу на ниточках! Вот и этот — из таких. Так что не бойся, красна девица, убивать его не в моих интересах. Потому как живого иметь под рукой всегда выгоднее: можно вернуть за выкуп, можно продать сливонцам, боронкаям или ещё кому, можно... много чего можно. А от мертвого одни сплошные неприятности.

Ведьма вновь цыкнула, пошептала и эдак прищелкнула пальцами — и неудачливого качка обволокло облако тумана, настолько густого, что через него невозможно было бы увидеть и собственную руку. Когда через миг туман рассеялся, на тропинке ворочалась, пытаясь перевернуться на живот, большая черепаха!

— А почему черепаха, бабушка?

— А потому, внученька, что живут они долго. Когда бы этот вот мне не понадобился — под рукой будет, — старуха ссадила своего фамилиара на землю и что-то ему прошептала. И кот начал расти! Я про подобное читала. Но чтобы своими глазами увидеть!

Через несколько секунд на тропинке сидела, обвив ноги хвостом, здоровенная черная тварь, отдаленно напоминающая пантеру. Ведьма зашептала ей что-то в ухо, тварь зевнула, показав впечатляющие клыки — так вот откуда взялись черепа на воротах! — легко подхватила увязанные в узел вещички "рыцаря" и рванула вперед. Бабка заковыляла за ней, я задержалась, чтобы перевернуть черепаху и подобрать полотенце, на котором виднелся отпечаток огромного, размером с добрую тарелку, копыта рыцарского тяжеловоза.

За воротами тропка продолжалась, нисколько не меняясь, около сорока метров — потом туман разом кончился, как будто его отрезали. С ясного неба светило солнце, по сторонам весело зеленела болотная растительность и изредка лопались пузыри, наполняя окрестности запахом метана. Дорожка сразу же пошла зигзагом, из-за чего три десятка метров, отделяющих границу тумана от островка метров шести в поперечнике, превратились в сорок. Посреди островка был вкопан очередной столб с прибитой к нему доской и подвешенным под ней на железном прямоугольном треугольнике со вписанным в него кругом небольшим колоколом. Над доской мерно поскрипывал вращающийся вокруг своей оси череп. При моем приближении руны, как и на давешних воротах, превратились в обычную кириллицу:

КТОПРИШЕДПОДЕЛУЗВОНИТЬОДИНРАЗИЖДАТЬ

ДОБРЫММОЛОДЦАМДАЛЬШЕХОДУНЕТАТОСМЕРТЬ

ОФЕНЯМИКОРОБЕЙНИКАМНЕХОДИТЬНЕЗВОНИТЬ

ТОВАРАНЕПРЕДАЛАГАТЬАТОВЛЯГУШЕКПРЕВРАЩУ

Последние две строчки были явно добавлены намного позже и в сильном раздражении. Я ведьму понимала — нас тоже доставали странствующие торговцы авторучками, пылесосами и энциклопедиями.

Между островком с колоколом и берегом большого острова, сплошь заросшего высоким кустарником и низкими деревьями, над которыми торчали трубы и крыши каких-то строений, тропинка начала вилять, как спятившая змея, удлинив путь минимум вдвое. Метрах в десяти перед тем, как тропинке нырнуть в растущие на самом берегу большого острова кусты, были поставлены ещё одни ворота — два столба с черепами и перекладиной, надпись на которой была коротка:

ИДТИНАЗАДВОЛЯСТОЯТЬНАМЕСТЕ

УЖЕНЕВОЛЯШАГВПЕРЕДСМЕРТЬ

Для пущей доходчивости надпись была исполнена рунами просто-таки огромных размеров, да ещё и горящими невыносимым неоновым светом, а снизу для пояснения был нарисован череп с костями типа "Не влезай — убьет!". Глазницы черепов, смотревших только на дорожку прямо перед воротами, горели злым алым пламенем. Сразу позади ворот тропинка резко поворачивала и шла уже прямо к берегу. А сами ворота были закрыты чем-то вроде силового поля — упругой, невидимой и совершенно непреодолимой фигней.

Я посмотрела назад... вперед... по сторонам... И восхитилась. От границы тумана до вторых ворот метров сто по прямой, последние метров сорок тропа извивается практически параллельно берегу, на дистанции, с которой не промажет и самый дурной лучник, при этом под обстрел по большей части подставляется правый, не прикрытый щитом бок! И если те ворота в тумане закрываются точно так же, как и эти, а идущая через туман тропинка пристреляна какой-нибудь метательной машиной... То достаточно нескольких паршивых стрелков, чтобы положить тут отряд практически любой численности!

Тут кусты расступились, бабуля выглянула, щелкнула пальцами — и я чуть было не упала в очередной раз, поскольку силовое поле, запиравшее ворота, внезапно исчезло, а я на него опиралась.

Кусты на островке росли просто замечательные — высотой в полтора моих роста, густая мелкая листва, полностью закрывающая видимость, и иголки сантиметров в десять — пятнадцать длиной и отблескивающие металлически. Впрочем, виднелись и другие отблески — маслянистые такие, крайне неприятные. Судя по всему, ядовитые. Причем отблескивало на шипах тонких, толщиной не больше волоса — такие и не заметишь, покуда от яда помирать не начнешь. Перед бабкой кустики сами собой расступались и втягивали шипы, за моей спиной смыкались. И так — метров десять — двенадцать. По ту сторону зарослей начинался большой огород, на котором грядки с капустой, горохом, морковью, баклажанами и прочим сельскохозяйственным товаром перемежались зарослями явно чародейского вида травок. На торчащих в разных концах огорода белокаменных болванах, отдаленно смахивающих на знаменитых девушек с веслами и других монстров садово-паркового хозяйства, восседали огромные черные птицы — вероятно, вороны. Что они здесь делали, было совершенно непонятно, поскольку по самим грядкам ни одной птички не прыгало.

За огородом и невысоким плетнем начинался широкий двор, по которому бродили куры. По сторонам стояли монументальные хозяйственные постройки, собранные из полуметровых дубовых бревен, в центре возвышался могучий колодезный сруб с прикрытым шатровой крышей воротом и большой поилкой. Замыкал двор двухэтажный терем, весело посверкивающий набранными из цветного стекла окнами. Ярко окрашенные резные ставни впечатляли своей толщиной и продуманной конструкцией. На высоком резном крыльце располагались кошки — не меньше дюжины рыжих, серых, трехцветных, но только одна черная, гордо восседающая на узле с вещами.

Несмотря на то, что выстроен колодец был фактически посреди болота, глубок он был непомерно. Пока я вытягивала, кажется, километровой длины цепь и обливалась холодной до судорог колодезной водой, бабка истопила баньку — там я избавилась от оставшейся грязи, а заодно и от большей части кожи. Старушка, несмотря на хрупкий внешний вид, оказалась чертовски сильной — веником она лупила так, что я света белого не взвидела... И вовсе она не была горбатой — а просто согнутой радикулитом в три погибели.

Пока я приходила в себя после баньки, ведьма накрыла стол — здоровенное блюдо с накрытой полотенцем высоченной горой пирогов, плошки с медом и четырьмя видами варенья, огромный пышущий жаром самовар и большая граненая бутыль с настойкой сорока особо полезных трав и кореньев на хмельном вареном меду тройной перегонки. Судя по эффекту, произведенному на меня одним — единственным стаканчиком, все сорок трав и кореньев уместились в четыре процента объема — а остальные девяносто шесть были чистым спиртом. А потом почти впавшую в бессознательное состояние от всего пережитого и осоловевшую от сытости меня бережно оттранспортировали на второй этаж, в крохотную комнатушку, большую часть которой занимал лежак, устланный звериными шкурами, и оставили в покое.

Я заснула ещё до того, как голова коснулась набитой хрустящей и пахнущей травами подушки.

ДЕНЬ ВТОРОЙ

Проснулась я от петушиного вопля за окном. Странный звук... У нас в поселке петухов в заводе не водилось — все дачники из городских, всей живности — собаки да кошки. Хотя были и двое оригиналов — через два дома от нас жил какой-то банкир, так у его дочки жил аллигатор. Такой себе милый зеленый домашний любимец, по весне не орет, туфель не грызет, о мебель когти не точит... Только регулярно, подлец, из бассейна сбегает! А кому приятно, проснувшись рано поутру, обнаружить у себя на газоне полутораметровую зеленую тварь с огромными зубами? У большинства нервы не железные и разрешение на ношение любого оружия вплоть до противотанковой ракеты...

И еще какой-то недоолигарх на соседней улице держал в вольере страусов.

Открыв глаза, я обнаружила над собой плотно подогнанные друг к другу тонкие, в кулак, бревнышки, между которыми торчал зеленовато-белесый мох. Подо мной и поверх меня лежали различные шкуры — звериные и домашней скотины. Под головой — набитая благоухающей травой подушка. Обстановка в комнате, если груды мехов на постели и полу за роскошь не считать, то спартанская: стол, табурет да мой лежак. Стены — бревенчатые. Окно... Отблескивающий металлом переплет и ромбические стеклышки размером не больше ладони, цветные и мутно-полупрозрачные...

Все вчерашнее не было дурным сном!

Я в самом деле попала в другой мир!

И провела ночь в тереме бабы-яги!

Однако же... Однако же есть и положительные моменты — например, за ночь я не превратилась в царевну-лягушку, царевну-лебедь или царевну-волчицу... Или это уже не из сказок? Неважно! Главное — я по-прежнему человек! Ура! Трижды "Ура"!

Окно распахнулось легко, в лицо тут же ударила знобкая утренняя свежесть. Выглянув, я обнаружила ставни — толстенные дубовые плахи, резные и ярко раскрашенные, своего предназначения все же не скрывали — два массивных засова и четыре здоровенных задвижки должны были удержать ставень даже в том случае, если бы нападавшим удалось вырубить петли. Замаскированные резьбой бойницы также не оставляли сомнения в своем предназначении. Прямо под окном имелся большой пруд — или же маленькое озеро? — в котором уже бултыхалась разнообразная водоплавающая птица: гуси, утки и даже два лебедя. На поляне за озером стояли несколько ульев, очень похожих на сложенные из крошечных зеленоватых кирпичиков не то ацтекские, не то вавилонские пирамиды. За ними начинался фруктово-ягодный сад.

На столе меня дожидалась одежда — синие штаны из джевезской парусины, черная длинная рубаха тонкой мягкой шерсти со шнуровкой на груди и сапоги-казаки. Нижнее белье было представлено моим купальником — три лоскутка и несколько ниточек — и белыми футбольными трусами до колен, дополненными длинной широкой лентой и двумя квадратами из того же материала. К одежде прилагался широкий, в полторы ладони ремень из толстой коричневой кожи, усаженный медными и железными заклепками, с толстой медной пряжкой размером с десертную тарелку с приваренным сверху железным изображением "Веселого Роджера". К ремню было жестко приклепано одно большое овальное кольцо и несколько коротких узких ремешков и цепочек с кольцами поменьше, прикреплены обтянутые кожей ножны с коротким широким ножом и небольшая сумка — карманов на средневековой одежде не было, и такие кошели должны были их заменять. В сумке я обнаружила деревянный гребень и костяную ложку, вырезанную просто, но основательно. Конечно, не рыцарский "половник", но тоже — дать в лоб, так ухи отпадут.

Натянув... кажется, где-то эти штуки назывались "нижними портами". А ещё — "исподним". Назначение ленты сначала вогнало меня в глубокую задумчивость — но позднее, вспомнив прочитанный как-то любовный роман, где какая-то там притворялась кем-то там, перебинтовав грудь... Похоже, до лифчиков и прочих бюстгальтеров здесь ещё не додумались. Квадратные лоскуты, вероятно, являлись легендарными портянками — по крайней мере, носков я не обнаружила — но о методе их надевания я не имела ни малейшего понятия, так что, решив не экспериментировать, одним куском повязала голову на манер банданы, а из второго изобразила некое подобие пионерского галстука. В целом получилось неплохо.

Как только я закончила одеваться, дверь скрипнула, и на пороге объявилась рыжая кошка. Презрительно оглядев меня прищуренными зелеными глазами, она развернулась и, приглашающе взмахнув хвостом, выскользнула в коридор.

Ведьма ждала меня внизу, в большой комнате с печью, которую я смутно помнила по вчерашнему пиру. Длинный стол, сколоченный из массивных дубовых плах и накрытый белой скатертью, такие же скамьи. На столе — огромная гора блинов, миски со сметаной, рыбой, грибами, моченой клюквой, медом и различными вареньями, парное молоко в крынке и непременный самовар. У порога — миски с молоком и рыбой, вокруг — целая стая кошек: их у бабки оказалось больше двух дюжин. Если каждая может оборачиваться, как давешняя чернуля, то оборона острова ещё крепче, чем мне казалось вчера.

Увидев меня на пороге, бабуля подавилась блином и долго кашляла. Я невозмутимо поздоровалась, пожелала хлеб да соль и присела на скамью. Ведьма прокашлялась, поздравила меня с добрым утром и махнула рукой в сторону блинного Эвереста, после чего мы дружно вступили в увлекательное соревнование "кто съест больше блинов".

После завтрака и уборки посуды первым делом меня начали учить вертеть портянки. Оказалось, что это простое в принципе занятие требует недюжинной ловкости и где-то даже особого склада ума. Только на пятнадцатый раз мое произведение оказалось одобренным, и потом ещё раз двадцать я повторила урок "для закрепления пройденного материала".

Пока руки уже привычно делали свое дело, я осматривалась вокруг — раньше как-то было недосуг. То настойка вкупе с усталостью, то блины вместе с голодом... Если войти в трапезную из сеней, то в дальнем правом углу висело нечто, похожее на трехстворчатую икону — каждая дощечка складня размером с экран переносного телевизора. Перед иконой горели зеленым пламенем три свечи, вставленные в странный треугольный подсвечник. Стену между окнами украшал... гобелен. Или ковер — но скорее все же гобелен. Не заметить его было невозможно, и только намозоливший мне глаза стиль изображения мог заставить их скользнуть мимо.

Гобелен изображал мускулистую девицу с литыми формами, едва прикрытыми извивами металлических деталей весьма скудного наряда — он включал металлический лифчик из двух кусочков покрытой золотой чешуей ткани, двух затейливо изогнутых прутьев, изображающих наплечные пластины, и трех цепочек, и два немногим больших куска той же чешуйчатой ткани на чреслах, соединенные на бедрах ещё двумя цепочками. Руки выше и ниже локтей покрывали металлические завитки, будто превратившийся в браслеты орнамент-татуировка. Завершали наряд высокие меховые сапоги с золотой отделкой, свисающая с наплечников на спину пятнистая желто-черная шкура, длинная серьга в левом ухе, кольцо в носу, соединенное с кольцом в правом ухе двумя тоненькими цепочками, и грива черных волос. Замечательный нос, два торчащих из-под нижней губы клыка и две пикантных родинки, обреченных со временем превратиться в положенные всем ведьмам бородавки, не оставляют никакого сомнения в том, кто это позирует на фоне среднеевропейского пейзажа с возвышающимся на переднем плане монастырем с чем-то странным на башнях. Молодая Василиса Микулишна улыбалась мне с гобелена работы Валледжо (или кого-то из его самых близких родственников), сжимая в руках узкий прямой меч-бастард с пущенной по клинку затейливой вязью незнакомых рун, горящих зеленоватым пламенем.

А фигуры на башнях действительно странные — не кресты, а вроде бы трехлучевые звезды в круге, точка в точку эмблема с капота "Мерседеса". И та же фигура — на гербовом щите над монастырскими воротами.

После обучения бедной неумелой меня правильному способу использования портянок последовал вопрос о трудоустройстве. Ведьму интересовало, что я умею и может ли это помочь здесь. Тут-то и выяснилось, что существо я домашнее, более того — оранжерейное. И толку с меня — ну никакого. Читать — писать — это, конечно, здорово. Только вот понять, что я там понаписала, может только ведьма или иной сильно волшебный народец, имеющий "встроенный переводчик" — если уж им язык зверей и птиц внятен, то не имеющий в этом мире аналогов, зато вполне человеческий русский язык, хоть устный, хоть письменный, им понять раз плюнуть. Считать? Это дело другое, куда более полезное. Здесь считали, используя знаки, не имеющие ничего общего с арабской цифирью, но зато похожие на римскую систему — знаки другие, та же суть: единица — один знак, двойка — два этих знака, тройка — три, а четверка — знак "пять" со знаком единицы впереди, что означает "пять без одного". И так далее. Запишем математику в "плюс", но не забудем указать и минус — арабская система вряд ли сможет меня озолотить, в лучшем случае даст первоначальный капитал и убережет от голодной смерти.

Всю дальнейшую школьную премудрость можно было решительно отнести в графу "бесполезное". Кому здесь нужна история иного мира? Его литература? География экономическая и политическая, языки... Химия и физика... хм-м... а что я о них помню? Так, в общих чертах — порох, пар, электричество, атом. Фундаментальные концепции. На эксперименты с прикладным использованием пороха или пара уйдет вся жизнь — и не факт, что удастся достигнуть успеха. А электричество, уж не говоря об атомной энергии... Я же не кто-то там в белой супнице на лихом коне!

Навыки для повседневного выживания в этом мире...

Я вспомнила эльфятник — и попросила предоставить мне какой-нибудь меч. Конечно, особой веры в то, что пара лет ленивых, без отрыва от учебы и личной жизни, занятий историческим фехтованием и кен-до, постигаемых через третьи руки тоже не слишком-то обязательных "учителей", вкупе с отработкой навыков на полигонах против вооруженных деревом и текстолитом ролевиков, смогут помочь беззащитной мне выжить в реальном бою против обвешанных сталью ребят, которые сделали войну своим ремеслом, у меня не было. Сравнить это можно не с дракой школьника с отборной шпаной — ближе будет попытка оного школьника сразиться со всей группой "Альфа" сразу! Но все же физические данные у меня неплохие, а здесь есть всякие орденские школы... Где можно обменять арабскую математику на полный курс учебы — с приложением ко мне всех необходимых амулетов! В том мире я накачиваться до полной утраты всех женских качеств не стремилась — так, форму поддерживала и чтобы вес в ударе чувствовался. Но — лучше быть мускулистой уродиной, чем хладным трупом. Не говоря уже о прочих местных перспективах для одинокой девы...

Мне бы только до Святых Земель добраться!

Оружие хранилось в обширной комнате по другую сторону от трапезной, у задней стены постоянно горячей печи — здесь, как объяснила Василиса Микулишна, всегда было тепло и сухо, и ржа не могла причинить вреда собранному железу. А железа здесь было много. Вдоль стен стояли разнообразные копья и алебарды, большие цепы, бердыши, двуручные секиры и не менее двуручные палицы, на узких полочках дощатых шкафов покоились ножи, кинжалы, стилеты и прочее короткое оружие, узкие хищно изогнутые сабли и легкие китайские мечи — я не помнила их названия, но узнала сразу же по характерной плоской гарде в виде бабочки — а также отнюдь не средневековые шпаги, палаши и рапиры. На вбитых в стены колышках висели тяжелые мечи всех форм и размеров, боевые и метательные топоры и секиры в диапазоне от секирищ до секиришек. В дальнем углу несуразным букетом торчали из бочки несколько двуручников. Кольчуги, кирасы, щиты всех видов и размеров, шлемы и каски — значительная часть их, судя по странной форме и размерам, была рассчитана явно не на людей! — наборы каких-то пластин, обклепанные железом кожаные куртки и стеганные ватники, обшитые обрывками кольчуг, пучки стрел и дротиков, луки, арбалеты, увязанные снопами короткие грубой ковки мечи и сабли... Посреди комнаты стояли четыре здоровенных окованных железом сундука и два вовсе уж загадочных механизма, похожие на помесь крупнокалиберного пулемета со станковым арбалетом — длинный граненый ствол, надульник в виде оскалившейся драконьей морды, составленные из нескольких рессор дуги, к концам которых прикреплены тросики, ведущие... Ствол с казенной части заканчивался оббитым какой-то то ли тканью, то ли кожей валиком — а дальше шел плотно подогнанный к стволу поршень, обвитый пружиной. Поршень заканчивался ползуном с ушками по бокам, к ним-то и подсоединялись тросики. А под полосой, по которой скользил ползун, было пристроено что-то вроде велосипедной цепи с какими-то фиговинами на звеньях, зацепленное за совершенно точно велосипедного вида механизм — только педали на нем были заменены обычными ручками. Над стволом в казенной части торчало какое-то сооружение с выдающимся вбок диском, заключенным в кожух, через который проходил и торчащий из ползуна вперед стержень, и прикрепленным с другой стороны кольцевым прицелом. Казенная часть установки заканчивалась квадратной, обтянутой кожей пластиной, в верхней части переходящей в два загнутых назад трубчатых поручня. Все это цельнометаллическое сооружение было установлено на трехногом металлическом же лафете с велосипедного типа сиденьем на длинной задней ноге.

Я прошлась по комнате, потрогала прислоненный к стене окованный железом двуручный цеп... Василиса Микулишна наблюдала за мной с любопытством биолога, выведшего совершенно новый вид чего-то крайне декоративного, вроде похожей на длинношерстную муфту собачонки или аквариумной рыбки необыкновенного цвета, и теперь старающегося узнать, не слишком ли оно декоративно?

— Бабушка, а вот эта штука, это что?

— Малый цепной метатель четвертого калибра. Вращаешь рукоять, цепь отводит ползун назад, вот этот стержень проворачивает диск, из каморы которого в ствол подается снаряд, одновременно следующий снаряд из магазина занимает место в каморе диска. Снарядом является круглая пуля весом в четверть фунта свинца, потому — четвертый калибр. Тетива натягивается, ползун упирается вот сюда и соскакивает с цепи, и если вот этот рычажок отжат, то фиксатор здесь опущен, а ползун сразу же идет вперед. Поршень бьет по снаряду, снаряд летит. Стрелок продолжает вращать рукоять, цикл повторяется, пока в магазине есть снаряды.

Ясненько. Действительно, средневековый аналог крупнокалиберного пулемета. Четверть фунта свинца... Я глянула на дульный срез — в миллиметрах выходило что-то около тридцати. Ну, вот и недостающий элемент. Если что, леший ли, кикимора или ещё какой сказочный лесной житель ведьме из лесу, ещё с дальних подступов, доклад — р-раз. Бабуля грузит агрегат на своих замечательных кошечек, и на замаскированную кустиками позицию — два. И любого, кто сунется ко вторым воротам, ждет встреча горячая и радостная до невозможности.

Тяжелые прямые мечи я отвергла сразу — они, во-первых, требуют ДЕЙСТВИТЕЛЬНО умелого обращения, а во-вторых соответствующих их весу сил... Конечно, в эльфятнике можно видеть хрупких девочек, становящихся в фехтовальную позицию и делающих изящный выпад полуторником, выпиленным из лыжи... Ага, попробуйте сделать это НАСТОЯЩИМ мечом — и почувствуйте разницу! Особенно в весе.

Топоры и секиры... Топоры — это для гномов. Тут без комментариев.

Сняла с полки саблю, взмахнула пару раз... Текстолит, которым в большинстве своем пользуются "эльфы", обычно поставляется в виде прямых полос разной длинны, ширины и толщины. Конечно, можно заказать особо широкую полосу и выпилить из неё нужной формы клинок, или же заказать его целиком какому-нибудь рукастому "кузнецу"... Только какой смысл так выпендриваться? То же самое — и даже в гораздо большей степени — касается и дерева.

Единственное тут исключение — дрыны, изображающие японские мечи. Есть в Москве несколько магазинов, торгующих снарягой для занимающихся кен-до — там можно купить подлинный боккен, деревянный или пластиковый снаряд, используемый на тренировках кендоистов вместо настоящих мечей.

Но здесь мечей японского типа не было. Была европейская готика, были русские и "китайские" мечи, тоже прямые, были ятаганы и тяжелые кривые "дао"... Я подобрала короткий прямой клинок, слегка смахивающий на римский гладиус, и отличную широкую шпагу с обоюдоострым клинком и плетеной из вороненого железа гардой с медной накладкой в виде чьих-то инициалов. В пару к гладиусу хорошо было бы найти что-нибудь увесистое на цепи, типа кистеня или цепной "Утренней Звезды" — но гостеприимная хозяйка не дала мне на это времени, потребовав быстренько подобрать кинжал, засапожный нож и щит.

Насколько я поняла, под термином "кинжал" скрывалось нечто вроде давешнего рыцарского хрюкореза — тридцать пять сантиметров на клинке, практически — короткий меч. На мой взгляд, это было несколько слишком — современные боевые ножи, в смысле РЕАЛЬНО боевые, а не всяческая показуха типа "Рэмбо — последняя свекровь", что годна только греть душу владельца своим очень грозным видом, обычно не превышают двадцати сантиметров. Пройдясь вдоль полок с коротким оружием, я обнаружила массу металлолома — но ничего реально подходящего. По большей части это были именно либо жутко выглядящие тесаки с наворотами, либо же охотничьи ножи, практически совершенно непригодные для боя. Кинжалы делились на две четко различимых категории — широкие и узкие. По длине — 30 — 40 сантиметров, некоторые особо выдающиеся и до полуметра — они были почти одинаковыми, разница заключалась, вероятно, в том, что широкие "зубочистки" предназначались для нанесения небронированному противнику широкой раны с обильной кровопотерей, а узкие — для того, чтобы выковыривать законсервированного противника из его доспеха. На "максимилиана" их, конечно, не хватит, но кольчугу или обшитую железом кожу возьмут легко. Помимо совершенно негабаритной длины, общим недостатком была прямая зависимость между качеством стали вкупе с мастерством работы по оной и количеством финтифлюшек — гравировка, резьба, филигрань, инкрустации, позолота, драгоценные камни... Кинжал как произведение искусства — это, по-моему, отнюдь не то, что требуется в данном случае. Однако же грубо выкованные из сыродутного железа изделия крестьянских кузниц, естественно, меня не привлекали тоже.

Выбор дрына от вас не зависит никак — что под руку подвернулось... Конечно, и в этом случае есть КАКИЕ-ТО возможности — можно использовать арматурину, а можно — трубу... Но в любом случае нож — дело совсем другое. Он-то всегда с вами... Друг, который помог мне подобрать ножи и научил ими пользоваться, дело свое знал досконально — прежде, чем стать красой и гордостью службы безопасности издательского дома моего отца, он оттрубил шесть лет "за речкой", а потом ещё помотался по горячим точкам.

Наконец, я заметила нечто подходящее — и влюбилась с первого взгляда. Иссиня-черный, поглощающий свет клинок, словно черная дыра длиной в двадцать с небольшим сантиметров, плавный изгиб лезвия, дол со сквозными отверстиями и массивный хребет толщиной миллиметров в пять, конусовидное металлическое навершие, рукоять из наборной кожи, замечательно пружинящей при рубящих ударах, отлично фиксирующая руку при ударе гарда, удобная как для прямого, так и для обратного хвата... Окончательно доконала меня волнообразная заточка обуха, снабженная дополнительным мелким зубом — эта штука, способная исполнить роль и шокового зуба, и универсальной пилы, спокойно разрезала дуб, которым была облицована рукоять попавшегося мне под руку кинжала, и перепилила металлический стержень!

Заметив, ЧТО я выбрала, вредная бабка тут же обломала мне весь кайф. Оказывается, такие ножи — нечто вроде фирменной метки западных "темных", в смысле — Предавшихся Тьме. И темная сталь, и "волна", и дырки в доле — специально, причем в отверстия обычно втирается яд, а сталь иногда несет проклятие. И любой "крестоносец", "паладин" — да и вообще любой нормальный человек, не желающий, чтобы ему в живот воткнули эдакую пакость — будет убивать владельца подобного ножика долго и изобретательно, невзирая на... Ни на что не взирая.

Пришлось положить "прелесть" на место и продолжить конкурсный отбор. И хотя ни один из экспонатов бабкиного музея с "чернышом" и рядом не стоял, нечто относительно приемлемое найти удалось — массивный двадцатипятисантиметровый клинок с полуторной заточкой, хорошо фиксирующая гарда, деревянная мелко насеченная облицовка рукояти и ударный элемент в навершии.

На роль засапожного ножа я выбрала обычную финку — их в бабкином музее было особенно много. Вероятно, не одна я была такая умная. Проблема со щитом была того же порядка, что и с сабельными клинками из текстолита. Сделать-то можно, только на фига мучаться? Да и попробуйте повозить его в метро или троллейбусе... Особенно в час пик! Поэтому большого опыта работы с ним я не имела и выбирала "от фонаря" — по принципу наименьшего веса.

И, не удержавшись, все же цапнула с полки приглянувшуюся мне "Звезду" — килограммовый примерно граненый шар, покрытый шипами, словно кожура каштана, на цепи длинной в локоть, прикрепленной к рукояти такой же длины. Рукоять — сквозной стержень, облицованный дубом и обмотанный поверх очень шершавой кожей — заканчивается кольцом, через которое пропущена обшитая кожей цепочка-темляк.

Пока я думала над тем, куда все это девать, в открытую старухой дверь одна за другой скользнули три кошки, две рыжих и серая. Последней вошла уже знакомая мне чернуля, нагло сверкнула желтыми глазами... А первые три переглянулись — и начали расти! Но если вчерашняя "пантера" выросла пусть и в очень большую и клыкастую, но все же кошку, то эти... Да, головы у них остались кошачьи — а вот все остальное...

Такая фигура заставила бы удавится от зависти любую модель с разворота "Плейбоя" или "Пентхауса", несмотря даже на покрывающую все тело короткую гладкую шерстку!

Пока я подбирала с пола челюсть, а бабка собирала уроненный мной инвентарь, "киски" выбрали себе что-нибудь из ведьминого арсенала и выскользнули за дверь. И очень мне не понравилось, как они двигались...

Они ждали нас во дворе — и серая, прихватившая из оружейной тяжелую широкую саблю со слабым изгибом и открытой снизу гардой, рванулась на меня сразу же, как только увидела: я едва успела очнуться и отбить удар всунутой мне в руку шпагой. Кошка атаковала мощно и быстро, удар следовал за ударом, и я едва успевала отмахиваться — но вскоре поймала ритм и даже смогла провести несколько довольно эффектных контратак. Техника у Баст была крайне ограниченной. Да и зачем ей техника — с такой-то грудью!

Ведьма хлопнула в ладоши, серая фехтовальщица тут же разорвала дистанцию и застыла, опустив саблю. Вперед вышла одна из рыжих, вооруженная коротким широким мечом с гардой в виде буквы S, живо напомнившим мне европейский "кошкодер", и небольшим круглым щитом с шипом в центре. Нападать она не торопилась.

Вспомнив старый анекдот (если кому интересно: "Рабинович, ви понимаете намек?" — "Да, когда знаю, шо это намек!" — "Так вот, намекаю: это намек!"...) и коротко и нервно хихикнув, я положила шпагу, подхватила из рук бабки свой гладиус и щит. И как только я это сделала, рыжая бросилась вперед. Этот бой я проиграла почти сразу — хотя под конец, кажется, немного сравняла счет, но поскольку к тому времени бедную меня убили уже раз десять, то особого значения это не имело и иметь не могло. Сказалось отсутствие опыта у меня и его наличие у неё.

Третья "киска" держала в правой лапе сорокасантиметровый широкий кинжал из числа мною отвергнутых, а в левой — довольно длинную финку. Обращаться с ними она, похоже, умела мастерски — но вот соображения её о рукопашном бое оставляли желать много лучшего. Я, конечно, тоже не Брюс Ли — но кое-какое представление о предмете имею. Кошка же воспринимала свою хлеборезку как короткий меч, что, как я несколько раз подряд ей доказала, было с её стороны существенной ошибкой. Впрочем, вряд ли это было ЕЁ ошибкой. Цена солдата определяется тем, сколько времени и денег потребуется для подготовки его замены — при этом в расчет берется только то, что, согласно концепции армии, нужно будет В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ. И рукопашный бой к первоочередным задачам армейской системы подготовки не относился никогда — поскольку уж больно ограниченная у него сфера применения, и уж больно долго надо готовить даже не мастера, а хотя бы сносного бойца. С точки зрения критерия "стоимость — эффективность" гораздо выгоднее потратить это время и эти деньги на обучение чему-либо более дальнобойному... В данном случае — вроде лука или арбалета. Или хотя бы копья.

— Ну что ж, Алёнушка, кой-чего ты умеешь. Так, примерно, от ежика пьяного или зайчика старого отбиться сможешь. Пошли, подберем тебе оружие, чтоб по руке было, и начнем, благословясь. Или предпочтешь немедленно к орденцам отправиться?

Как я и предположила, отправлять в орденскую скулле богатую познаниями меня Василиса Микулишна вовсе не желала. Скорее всего, если бы я сказала, что отправляюсь немедленно, то не позднее, чем через десять минут, оказалась бы плавающей в болоте черепашкой. Причем отнюдь не ниндзя.

Теперь, с этой самой минуты, мы были соединены теснее, чем муж с женой или мать и дочь, скованы одной цепью, как каторжник и его ядро... Нам некуда было деться друг от друга!

АЛЁНУШКА, БАБЫ-ЯГИ ВНУЧКА

Учеба у Василисы Микулишны была поставлена жестко — от первых петухов и до самой полуночи я только и делала, что усваивала знания и навыки. Главным и основным предметом изучения оказалось оружие — в основном я упражнялась с общепринятой в Славии саблей, не забывая о луке со стрелами, "Звезде", ножах, бердыше и шпаге. Именно в таком порядке. Шпага, по мнению ведьмы, в разы уступала сабле по эффективности (при прочих равных, естественно), а распространение получила из-за того, что просто в моду вошла — вместе с прочей "закатной заразой". Кроме того, по три — четыре часа в день я бегала, прыгала, плавала, взбиралась по лестницам и веревкам, поднимала тяжести...

И все это, начиная с рассвета, который я встречала, нарезая круги вокруг дома, и заканчивая отходом ко сну, которого я уже не замечала от пронизывающей все тело усталости (в те дни у меня болели все мышцы, кроме хвоста, да и то исключительно потому, что его у меня не было) — в "утяжелителе", сшитом из поддельной джевезской парусины длинном жилете, обшитом по всей поверхности карманами. В карманы бабка напихала свинцовых пластин общим весом килограммов двадцать, не меньше, дополнив это убоище ещё и металлическими наручами. Таким образом, по мысли вредной старухи, я должна была приучиться постоянно носить доспехи, а также всячески развить силу и выносливость. Способствующих развитию этих, а также и многих иных воинских качеств орденских амулетов у бабы-яги в заводе не имелось, но старая ведьма запросто сделала свои — причем я подозревала, что творения закатных магов им и в подметки не годились. Потому как Василиса Микулишна была не простой деревенской ворожеей, какой представлялась, а одной из самых могущественных магичек Славии, а возможно — и всего мира.

Жизнь на болотах была однообразна до удивления — конечно, уже после того, как я привыкла к существованию в одном мире с кошками, то увеличивающимися до размеров тигра, то превращающихся в мохнатую копию Памелы Андерсон, с живущими в пирамидальных ульях "пастухами пчел" пикси — оснащенными стрекозиными крыльями человечками ростом со средний палец, огромными говорящими воронами, охраняющими владения бабы-яги с воздуха днем, и не менее огромными совами, занимающимися тем же самым по ночам, с каменными статуями, которые, соскучившись стоять на одном месте, начинали вдруг прогуливаться по огороду и двору... И, конечно, домовые, банники, овинники, конюшие — в ассортименте.

Прочих сказочных персонажей — леших, кикимор, мавок и других фольклорных элементов — на острове не водилось, они жили в окружающих болото лесах, исправно донося своей повелительнице о появлении всякого постороннего человека: клиенты к "потомственной ворожее" заявлялись периодически — колокол звонил раза два — три в день, а иной раз и чаще. Ассортимент услуг, предлагаемых доской на первых воротах, явно пользовался спросом не только в окрестных деревнях: за одну только неделю в колокольчик позвонили сразу три оптовых покупателя, забравших по коробу зелий и амулетов каждый. И ещё один, купивший большую часть захламлявшего бабкину оружейную комнату металлолома.

Несмотря на все это, бдительность в гарнизоне островка поддерживалась на высоте — об этом я узнала недели где-то через три после своего появления. Я как раз "помахивала сабелькой" под бдительным надзором Василисы Микулишны и четырех её кошек, когда из кошеля, который ведьма носила на поясе, раздался требовательный стук древесного оттенка. Я уже привыкла к нему и знала, что так выходят на связь по карманному зеркальцу лешие — обычно извещая о приближении покупателей. Однако на сей раз все пошло не так. Бросив один взгляд в зеркало, баба-яга тут же засунула его обратно и издала лихой разбойничий посвист, по которому все вокруг меня вдруг пришло в движение. Со всех сторон к дому хлынули, перекидываясь на ходу, бабкины кошки — по оружейной будто пронесся разноцветный смерч, вынеся из неё значительную часть вооружения вместе с автоматическими метателями. Уже через пять минут во дворе стояли четырнадцать внушающих невольное уважение воительниц — в коже и железе, вооруженные арбалетами и короткими мечами. Остальные десять потащили на позиции "пулеметы". Чуть в стороне гордо возвышалась я, блистая надраенным зерцальным доспехом и пугая окружающих героическим выражением лица. Однако появившаяся на пороге терема ведьма, отправив арбалетчиц на позиции, велела мне скинуть верхнюю броню, оставить в арсенале все, кроме сабли, и помочь ей наверху.

На первом этаже терема находились сени, через которые можно было пройти в оружейную и трапезную, уже из неё — на винтовую лестницу на второй этаж, разделенный на две комнаты, одну клетушку и широкий коридор. Если кто не понял — я жила в клетушке! Василиса Микулишна жила в одной из комнат, а вторая, отличавшаяся дверями из мореного дуба, окованными, вдобавок, железными полосами, всегда была закрыта на замок — ведьма, впрочем, открывала её безо всякого ключа. А ещё говорят, что холодное железо препятствует колдовству!

Комната, вопреки ожиданиям, оказалась просторной и светлой, просто обставленной и не слишком захламленной. Впрочем, я всегда подозревала, что канонические описания чародейских обиталищ грешат бо-ольшой недостоверностью. То есть загадочный полумрак с таинственными тенями и странными запахами, человеческие и нечеловеческие черепа, чучела животных и экспонаты кунсткамеры, шевелящиеся в своих банках, конечно, производят впечатление на посторонних. Особенно — на клиентов. Но работать в такой обстановке?

Две двери, в коридор и соседнюю комнату, четыре окна, посередине — длинный стол, точно такой же, как и в трапезной, но в роли скамей использовались несколько низких, на диво широких и совершенно одинаковых сундуков. На столе в строгом и совершенно непонятном порядке были разложены и расставлены разнообразные чародейские принадлежности — книги, пучки трав, несколько явно ритуальных кинжалов, колбы, реторты, запечатанные сургучом и воском банки... Передо мной, у стены между окнами во двор и прямо под огромным зеркалом, стоял метрового диаметра шар, сделанный из черного хрусталя, отполированного до блеска и совершенно противоестественного на вид. Веяло от него чем-то таким... странным. Шар лежал не сам по себе, а на подставке, имевшей вид двух раскрытых семипалых ладоней на вырастающих из куска пронизанного кроваво-алыми прожилками черного гранита руках. Поддерживающие шар растопыренные пальцы имели слишком большое для человека количество суставов и длинные накладные ногти из странного зеленого металла, на "мизинцы" были надеты узкие серебряные кольца, соединенные с зеркалом тончайшей работы серебряными цепочками, каждое звено которых мелодично позвякивало граненой хрустальной подвеской. Вдоль стен вытянулись большие шкафы: два книжных, полностью забитых инкунабулами и фолиантами, один с колдовским инвентарем, на его многочисленных полочках не было свободного места от баночек, пузырьков и бутылочек, заполненных разного рода зельями, и явный сейф в углу — огромный шкаф из черного дерева, сплошь изукрашенный изображениями змей (кажущихся слишком уж живыми для обычного резного украшения...), всем своим обликом говорил о том, что любому, попытавшемуся проникнуть внутрь, придется здорово попотеть. В простенке справа был повешен ковер, или, скорее, вытканный металлической нитью гобелен с набором различного колюще-режущего инвентаря — пять разной длины и совершенно разного стиля мечей и сабель, несколько кинжалов и большая двулезвийная секира. Каждое оружие, висящее на гобелене — украшенном, кстати, чародейской символикой — было произведением искусства само по себе. Но будучи собрано вместе, смотрелось как-то не так. Я не могла это объяснить, но создавалось впечатление, что этому железу... тесно. Ещё один меч стоял в углу между окнами, отдаленно напоминая изощренную пародию на фикус: огромный черный двуручник с мелковолнистыми лезвиями был целиком вплавлен в грубо обтесанную друзу горного хрусталя, вырастающую из дубовой кадки с вырезанными на каждой клепке рунами — и даже я почувствовала исходящую от этого нелепого произведения арт-авангарда силу.

Ведьма сидела на высоком треногом табурете, возложив руки на хрустальный шар и вглядываясь в смутную картину в глубине обрамленного резной дубовой рамой стекла — казалось, что напротив Василисы Микулишны висит не зеркало, а современный сверхплоский телевизор класса "домашний кинотеатр", ради смеха оформленный под изделие далекого Мурано. Старуха шевельнула ладонью — изображение внезапно скакнуло вперед, разом прояснившись и наполнившись цветом.

Лес — это же наш лес! — пересекал отряд. Десятка три головорезов, одетых и вооруженных настолько разнообразно, что никакими крестоносцами здесь и не пахло. Ведьма ещё раз пошевелила ладонью, приблизив изображение к ядру отряда, затем начала подстраивать зеркало — похоже, целью настройки был режим автосопровождения. Вскоре картинка в зеркале зафиксировалась — теперь мы видели только четырех шагающих в центре... существ. Один из них точно был человеком — но стати богатырской. Был он немолод, густую коротко подстриженную бороду уже изрядно побило сединой, но ещё крепок — широкие плечи не гнулись под тяжестью многослойного пластинчатого доспеха. И оружие, и вооружение богатыря были чисто славскими — в отличие от той смеси, что нацепил на себя давешний "рыцарь". Рядом с ним легко скользил сквозь лес некто в наряде, ассоциирующемся у меня с легендами о Робин Гуде — длинная серая рубаха, поверх неё — короткий зеленый балахон, вырезанный зубчиками по подолу и подпоясанный широким ремнем с узким прямым мечом в ножнах, здоровенным ножом и оправленным в серебро рогом, сверху — обшитый корой и ветками зеленый плащ с откинутым на спину капюшоном, зеленые чулки, башмаки с острыми носами... Только лук в руках у него был неподходящий к образу — ничего общего с длинной деревянной палкой с привязанной к ней веревкой. Темно-зеленый, в цвет молодой листвы, дважды изогнутый лук "лесного брата" был оружием куда как более опасным — из этого наверняка сложносоставного чуда хороший лучник мог всадить стрелу в цель за четыре — пять сотен шагов! А судя по ушам незнакомца, замеченным мною, когда бабка мельком перешла на крупный план, этот должен был оказаться не просто хорошим, а запредельно великолепным лучником. Поскольку уши у него были заостренные, и мочек не имели! Эльф! Причем наглы-ый! Тонкий серебряный обруч с зеленым камнем над переносицей не только удерживал длинные золотистые с прозеленью волосы от падения на лоб, но и открывал уши — надо думать, вполне преднамеренно!

Позади этой колоритной пары шли двое, также не страдающие от отсутствия индивидуальности: обросший не то что волосами, а скорее даже шерстью или мехом громила, превосходящий размерами даже идущего впереди богатыря, но вооруженный чуток победнее, и рослая дева, всем своим обликом напоминавшая валькирию — мельчайшего плетения серебряная кольчуга, усиленная надетым поверх "бронежилетом", покрытым мелкой красновато-золотистой, в тон волосам, чешуей, и тех же цветов чешуйчатые наручи, легкий конический шлем с серебристыми крылышками, бармицей и опускной стрелкой для носа. Из-за спины у "валькирии" торчали рукояти двух узких легких сабель, на крутом бедре топорщился оперенными стрелами открытый колчан, а лук у неё в руках был в пару эльфийскому, только не зеленый, а синий с серебром. Громила был облачен в помесь того же наряда "мейд фо Робин Гуд" со старомодным доспехом — длинная вороненая кольчуга поверх балахона и круглый шишак с полумаской. Сейчас он был сдвинут на затылок, открывая окружающим густые волосяные заросли, из которых скалой выступал могучий нос, слегка смахивающий на крючковатый рубильник моей гостеприимной хозяйки. Зеленый плащ с нашитым поверх лохматым камуфляжем был примят закинутым за спину большим овальным щитом, также покрытым зелеными и серыми пятнами, не то следами удачной попытки нанести размывающую окраску, не то крайне неудачной попытки нарисовать какой-то герб — что-то вроде серого ежа или кого-то вроде этого на зеленом поле. Вдобавок к луку он вооружился тяжелым прямым мечом, просунутым в кольцо на поясе, и окованной железом по всем четырем граням двуручной полутораметровой палицей, имеющей по три длинных стальных шипа на каждом ребре, острый подток внизу и длинное копейное острие сверху. Это страшное в умелых руках оружие, способное крушить добротные рыцарские латы с неимоверной легкостью и иронически прозванное каким-то острословом "добридень" — от приветствия, которым сопровождался каждый удар — громила нес, не просто удерживая одной рукой, а ещё и помахивая! Словно прутиком каким-то!

Ещё где-то среди бойцов мелькнула невысокая круглая фигура в рясе, но с арбалетом и коротким мечом за спиной, двое закованных в западноевропейского образца латы рыцарей, а также ещё четыре или пять "Робин Гудов". Все остальные были вооружены вполне по-славски: кольчуги, усиленные на груди либо несколькими рядами вплетенных пластин, либо одетыми поверх зерцалами или сплошь покрытыми стальной чешуей длинными жилетами из сукна или толстой кожи. В руках они сжимали бердыши или рогатины, на поясах позвякивали сабли. На щитах мешались разнообразные кресты с трехлучевыми звездами, медведями, волками, хищно улыбающимися солнышками и какими-то языческими образами. Впрочем, возможно, это были образы святых, немилосердно испоганенные художниками.

— Алёнушка? Видишь этого вот? — бабка ткнула длинным желтым ногтем в эльфа. — Хорошенько запомни, учти токо, что это только зеркало мое сквозь маски видит, а так ты его узнаешь только по одежде да оружию. Значит, див, чугайстр, оборотень... Эта вот, в доспехе, веет от неё чем-то... странным. Тоже не человек. И два десятка воев славских непомороченных да семеро воев закатных, также заклятиями не опутанных. Хороший отряд. Крепкий. А вот кто у нас командир...

И тут, как по заказу, богатырь, широко шагавший рядом с эльфом, снял шлем, обнажив давно не стриженную шевелюру, обильно тронутую сединой. Василиса Микулишна грубо выругалась, лихорадочно зашевелила пальцами, настраивая хрустальный шар на крупный план. Наконец, голова воина заняла весь экран — из зеркала смотрел витязь лет сорока пяти: внимательный взгляд твердых серых глаз, небольшой шрам поперек лба и медальный профиль, которого не постыдился бы и какой-нибудь Цезарь. Хорошее лицо — чувствуется, что он, повидав всякого, все же не ожесточился. Как поэтически выразился какой-то писатель — его глаза не превратились в амбразуры дота, из которых посверкивают оледеневшие осколки разорванной души.

— Как... интересно, — протянула Василиса Микулишна ТЕМ САМЫМ тоном, говорящим, что если бы не опасение разрушить мир, или, как минимум, ближайшие окрестности в радиусе действия тактического атомного заряда в пять — шесть килотонн — чему примерно аналогично проклятие столь могущественной ведьмы...

— Кто это?

— Это? Это, Алёнушка, неприятности. Большие и очень... странные. Боярин оборонного приказа Никон Савич Кабанов-Ракитин по прозвищу "Одинец", воевода воздушного наряда Большого Полка... Здесь! И один!

— Бабушка, у него же три десятка головорезов!

— Ему, внученька, весь армейский воздушный наряд подчинен — а там и ступы боевые, и Змей-Горынычи поддержки, и дружина верная на коврах-самолетах, метлы разведывательные... По энтим меркам три десятка пехоты — так, семечки. Плюнуть и растереть. Если б он здесь по государевой воле был, нам на голову сотня ковродесанта при двенадцати ступах и шести Горынычах свалилась бы, аки гром с неба ясного — я бы и словечка ещё не молвила, а заместо терема уже одни уголья жаром пышут! А это, я бы сказала, его личная дружина и отряд малый наемный. А ежели он здесь только со своей дружиной, то и дела у него свои. Личные!

Я поняла только, что к нам в гости пожаловал местный главком ВВС, но не как таковой, а как обычный генерал — если бы он прибыл в качестве совсем уж частного лица, то охраны при нем было бы человек пять, а то и того менее. Судя по количеству и качеству охраны торговцев, возивших при себе оч-чень немаленькие деньги, дороги Славии были безопасны если и не абсолютно, то чертовски близко к тому.

Витязь повернул голову и зашевелил губами — ведьма в ответ зашевелила пальцами, и картинка тут же скачком отпрыгнула так, чтобы на экране были видны витязь и "Робин Гуд" одновременно. Ещё одно замысловатое движение — и зеркало взорвалось звуками. Значит, оно могло не только подглядывать, но и подслушивать!

Негромкий разговор шел на языке, в котором проскальзывали отдельные слова, казавшиеся мне знакомыми, однако уловить смысл беседы мне так и не удалось — в отличие от Василисы Микулишны. Она слушала так, будто понимала не только каждое слово, но и каждый намек вплоть до самого тонкого.

Если и есть на свете люди, обожающие смотреть передачи "нон-экшн" на совершенно непонятных им языках — в чем я лично сомневаюсь — то меня это "развлечение" скоро достало по самое не могу. Вскоре я могла уже описать каждую, даже самую мельчайшую деталь одежды и вооружения обоих собеседников — от исполненной в лаконичной черной с серебром филиграни рукояти "китайского" меча Робин Гуда (его имя было единственным, что я смогла разобрать — собеседник называл его Робином Форестье) до похожего на золотой иней узора на мелкой чешуе доспеха славского воеводы.

Дорога через лес заняла у отряда больше получаса. Выйдя на окраину болота, отряд рассредоточился, и путь по тропинке продолжили только воевода, див и один из славских ратников, судя по золотой отделке зерцала и шлема — не из последних в дружине. Вот они миновали первые ворота... вышли из тумана... и ударили в колокол!

— Ступай вниз, внученька, возьми в оружейной щит треугольный белый. Он там один такой, не ошибешься. И ступай к тропинке. Жди меня там. Ясно?

Я отсалютовала, вскинув к виску два пальца, повернулась через плечо, пристукнув каблуками, и побежала исполнять. Кроме щита, найти который было действительно нетрудно, я прихватила из арсенала ещё полюбившийся мне зерцальный доспех, "звезду" и лук со стрелами.

У зарослей не было видно и следа кошек — кустарник давно уже сомкнулся за ними. Зато были видны глубоко вмятые следы каменных статуй с огорода. Судя по ним, големы заняли позиции по обе стороны тропинки в непосредственной близости к ней. Что было вполне логично — я бы не взялась сказать, сколько сил потребуется кому бы то ни было для того, чтобы прорваться через шесть мраморных "девушек с веслом", стоящих в самой гуще заколдованного вдоль и поперек сверхколючего терновника, некоторые из шипов которого способны пробить даже кольчугу, а другие настолько ядовиты, что одной иголки хватит для немедленной смерти. Именно эти шипы, кстати, тучей вьющиеся над кустарником пикси использовали в качестве наконечников для своих дротиков. Каждого "пастуха" или "пастушку" сопровождали пять или шесть пчел.

Колокол отзвонил ещё три раза, прежде чем ведьма показалась на крыльце терема — и каждую минуту этого времени она потратила с невероятной пользой: теперь ей нельзя было дать и тридцати лет!

Грива искрящихся черных волос, ниспадая ниже осиной талии и доставая до ягодиц, очерченных облегающим алым шелком, казалось, жила собственной жизнью, лишь слегка укрощенная открывающим алебастровый лоб золотым обручем со свисающей над переносицей подвеской с крупным рубином. Глубокое декольте предоставляло взору верхнюю часть высоких крепких грудей, а хулиганские разрезы почти до самых бедер обнажали длинные стройные ноги, кажущиеся ещё длиннее и стройнее из-за черных шелковых чулок и высоких каблуков. Пояс, собранный из золотых пластин, стягивая тонкую, двумя пальцами охватить, талию, оборачивался дважды, вторым витком свободно спускаясь на левое бедро почти до самого разреза — из-за этого просунутый в кольцо на нем длинный узкий меч, горящий полированной до серебряного блеска сталью клинка и золотом и рубинами рукояти, почти касался земли. Справа на поясе висел тонкий серебряный кинжал с крупным изумрудом в диске оголовья. На подчеркивающей белизну кожи и благородную длину высокой сильной шеи черной бархотке пламенела рубином серебряная трехконечная звезда. Глаза у неё теперь были синие, цвета лучших сапфиров, но в три тысячи раз теплее, а губы — полные, влажные и зовущие.

— Ну, чего уставилась? Маленько привела себя в порядок за-ради такого случая! И зачем ты на себя столько всего нацепила, а? Сказано же было — БЕЛЫЙ щит! Снимай саадак и колчан немедленно!

Вот так я и вспомнила, что во всяких там варяжских и викингских романах белый щит означал мирные намерения и вызов на переговоры — оттуда и современный белый флаг пошел. Значит, мне предоставлялась почетная роль парламентера. И точно — не миновало и минуты, как я, миновав расступившийся по мановению волшебницы кустарник, вышла на тропинку. Семьдесят метров до острова колокола внезапно показались огромным расстоянием — примерно как от Земли до Луны без ракеты. И вовсе не из-за виляющей подобно спятившей змее дорожки! Репутация эльфов в области стрельбы из лука не предполагала промаха на такой дистанции — не говоря уже о меньшей. Не грела даже твердая уверенность в том, что убивший меня не проживет и секунды после этого замечательного события.

Пока я переставляла деревянные ноги по дороге к ожидающим под колоколом Никону Одинцу, Робину Форестье и безымянному славу, мысли у меня в голове крутились и подскакивали, совершали пируэты и ещё более странные телодвижения. Я видела множество фильмов, детально расписывающих разнообразные случаи с захватом заложников — и данный отличался от них только использованием магии вместо банальной "мертвой руки" и холодного оружия вместо пистолетов. Как правило, в конце концов в закат уходили герой и героиня, в крайнем случае — герой, героиня и малыш/малышка-заложник/заложница. Я же явно не была ни первым, ни второй, ни тем более третьим... И место мое было в оставленной позади груде трупов.

Я никогда позже не могла вспомнить, что меня толкнуло на эту шуточку:

— Моя госпожа, волшебница Йеннифэр из Венгерборга, приветствует славного воеводу и приглашает его войти!

Надо ли говорить, что предписанный мне ведьмой текст был совершенно иным? Думаю, не надо.

— Благодарю за приглашение, красавица, и с радостью его принимаю, — воевода с поклоном улыбнулся, сверкнув отличными, совершенно не средневековыми зубами.

Я так же деревянно развернулась и зашагала обратно, просто-таки лопатками чувствуя на спине холодный эльфий прищур. Василиса Микулишна была права — без Зеркала он казался совершенно обычным человеком. Честно говоря, не удивилась бы закрытым у меня перед носом воротам и сомкнувшимся зарослям — однако хозяйка не унизилась до подобной мелочности. Кусты образовывали зеленый сводчатый коридор, на дальнем конце которого, озаренная ярким солнцем, стояла она. Колдунья. У воеводы вдруг сделался такой вид будто его ударили по голове чем-то большим, мягким и совершенно ОЧАРОВАТЕЛЬНЫМ — во всех смыслах этого слова.

— Приветствую тебя, госпожа Йеннифэр.

— Меня зовут не Йеннифэр! Это просто глупая шутка моей... племянницы. Я — Анастасия Вороний Грай из Полуночьска-на-Медведице. А это — моя двоюродная племянница Алёна Никитишна, тетушка поручила мне присмотр за ней на время своего отсутствия по делам. Что привело в наши дебри славного Никона, сына Саввы из рода Кабановых-Ракитиных?

— У меня где-то здесь племяш пропал. Родной! — посуровел лицом воевода, с трудом отрывая взгляд от выреза платья. — Говорили люди, что последний раз его неподалеку отсюда видели. Может, встречала паренька? На вид лет пятнадцати, но высок и в плечах широк, волосы черные, глаза серые, бороды ещё не растет...

— И на щите у него белый крест на малиновом поле. Что ж ты, воевода, племянника, кровиночку родную, от беды-то не устерег, орденцам отдал?

— Не перед тобой мне ответ держать! — взъярился любящий дядюшка. — Что ты...

— Ничего лишнего. Черепашкой обратила и в болото выпустила. Заплатишь виру, я его обратно расколдую — и забирай добра молодца. И больше его одного не отпускай, а то ведь в следующий раз ему и не такая добрая, как я, попасться может...

— Виру? Какую...

— Обыкновенную! — хмыкнула чародейка. — Он ко мне пришел, ругался ругательски, племяшку мою конем топтал и чуть не до смерти копьем тыкал... Обида это и поношение! А за это вира положена.

— Ругался, топтал и копьем тыкал — но не убил? Вот если бы он её всеж-таки достал, до смерти убил али покалечил, тогда да. А на ней ни ран, ни шрамов...

— Воевода, ты меня не путай. Если бы он кого здесь "достал", как ты выразился, мы бы сейчас с тобой не разговаривали. Потому что предмета разговора не было бы.

— Не по закону требуешь, чародейка!

— А он ко мне пришел по закону? А орденские судилища с пытками и обязательным аутодафе впоследствии — ЭТО по закону? Крестоносные отряды, шарящие от Старграда до самых Пяти Гор в поисках всего, хоть сколько-нибудь отличного от их собственной серости, и волочащие на костер любого, проявившего хоть каплю инакомыслия? Так что не говори мне про закон, Никон Одинец, воевода воздушного наряда Большого Полка!

На лице витязя не дрогнула ни одна жилочка, но мне почему-то показалось, что он получил удар по... мужскому самолюбию, скажем так.

— Верни мне племянника, ведьма. Верни, иначе...

— Иначе что, воевода? — голос Анастасии Вороний Грай приобрел температуру жидкого азота и опасную шелестящую ласковость. Так шелестит кинжал, выскальзывающий из ножен. Судя по тому, какое каменное лицо сделал Никон, он тоже понял, что выбрал не слишком подходящий тон для беседы. Но свернуть с дороги не пожелал.

— Иначе пожалеешь. Сильно пожалеешь.

— Мне уже очень жаль. Потому что теперь я понимаю, как мальчик попал в скулле. И кто его туда отправил. Ну как, он оправдал твои ожидания... маршал? — тон, которым было подчеркнуто звание, говорил больше, чем пять минут самой грязной ругани. Судя по тому, как перекосило воеводу, удар опять пришелся по больному месту — но на сей раз он справился с собой лучше.

— Давай не будем, ладно? Не место, да и не время. Сколько ты хочешь?

— Три гривны золотом.

— Господь и все святые, это же полтораста "медведей"!

— Просить меньше было бы недостойно рода князя Стерха, — пожав плечами, ответила волшебница. И ухмыльнулась: — Или ты думал, я не знаю, кому твою сестру отдали?

Торговля продолжалась недолго, и в конце концов они сошлись на ста двадцати "медведях". И едва воевода миновал вторые ворота, как я почувствовала, как нечто, похожее на железной твердости пальцы, оснащенные немалой длинны когтями, начинает выкручивать мое левое ухо.

Василиса Микулишна сочла мою шутку крайне, просто КРАЙНЕ неуместной — и весьма доходчиво мне это разъяснила. В ситуации с захватом заложника, обеспокоенным до полной невменяемости родственником — чтобы угрожать магичке такого уровня, нужно быть ДЕЙСТВИТЕЛЬНО сумасшедшим! — и отрядом в три десятка опытных головорезов не хватает только чокнутой соплячки с извращенным чувством юмора.

ЗАБОТЫ ПАТРИОТОВ

— Что царевна наша, принцесса ненаглядная, по обычаям заморским воспитанная, в скулле орденскую с малолетства отданная, больше пристрастия к своему полу проявляет, чем парнями интересуется, это ты знать должна, коли хоть иногда с болот нос высовываешь. Знаешь ведь?

— Зна-аю, — душераздирающе зевнула ведьма. — Про то все знают. Слухи, сплетни... На чужой роток платок не накинешь. А скоморохи посмелее про то уже и на площадях поют и даже, охальники такие, в тиятре теней показывают...

— А вот почему её из скулле ордена Святого Осьминога выперли — знаешь?

— А её разве выперли?

— А то! Орден Святого Осьминога — это вам не тут! В пятерке самых могучих орденов Святых Земель. И скулле ихняя — одна из лучших! Потому-то Мирко кровиночку свою ненаглядную туда и определил. Однако же вскоре обнаружилось, что принцесса Ярослава магические способности имеет! — воевода наставительно воздел перст. — А у Святого Осьминога с этим всегда жестко было, там испокон веку принцип выше всего ставили. Через свою принципиальность и от крыс чернильных из Курии постоянно неприятности имеют... Однако ж спалить ведьму проклятую на площади у осьминожек духу всеж-таки не хватило, несмотря на всю принципиальность — потому как тут бы им никакие агенты влияния не помогли. Мирослав, хоть он и на Закат смотрел, как в церкви на икону, но не до такой же степени! Так что орденцам это обошлось бы дороже, чем оно того стоило. В те времена мы ещё были — о-го-го! — от могучего удара кулаком стол чуть было не развалился на части. — Нас вся Заграница боялась!

— За это надо выпить.

— Надо. Наливай. Значит, за Славию и Всеслава-Волка!

— За Славию! А вот насчет Всеслава — это ты зря.

— За Волка-то? Обязательно надо! Потому как он всей нашей армии оплот и сила был. При нем ни одно королевство заморское, хоть Бриллианс, хоть Джевеза, в нашу сторону косо смотреть боялось! Вот ты хоть одного другого можешь назвать, которому удалось целых два — ДВА!!! — для убедительности боярин помахал перед осоловелыми глазами ведьмы двумя пальцами. — эльфийских царства под орех разделать?!! То-то же! Недаром его Победоносным назвали.

— Толку-то с тех эльфов, — покривилась ведьма. — Так что его только лизоблюды "Победоносным" звали. Ну, ещё в указах там, в хрониках... А для народа он так Волком и остался. Да и сам-то ты его как зовешь, а? То-то же. Потому — беспощаден был покойник к чужинцам, но и своих не миловал. Страна при нем только и делала, что воевала. Двадцать шесть лет непрерывных войн, походы на все четыре стороны света... А в перерывах, чтоб не скучать, он подданных... умиротворял. Всех, кто налоги его жуткие платить не желал, да постоянно людей в войско давать!

— Будешь спорить, что только ему благодаря регентство да все, почитай, мирославово царствование мы угрозы ни от дрэки, ни с Заката не видали и не слышали?

— Не буду. Тут и спорить не об чем. Да и Степь с Великим Лесом он умиротворил лет на десять — пока те, кто до тележной чеки в его времена не дорос, в возраст не вошли. Только вот Славии его походы такой крови стоили, таких денег... А-ай, ладно! Ты, Никон Савич, про принцессу вроде начинал?

— Про неё, солнышко наше ясное, чтоб ей... Короче, осьминоги её по-тихому выперли и всех по-честному предупредили, дескать, девица — ведьма, причем, похоже, из сильнейших, так что ежели кому принципы дороги... Но тут коса на камень нашла, потому как деньги за обучение раз, и поводок на Славию два. Грызня началась — хоть святых вон неси, ордена за царевну дрались, как нищие с паперти за "медведя". Во-от. Так она и попала в скулле ордена Золотых Пчёл. Вот там-то она всей этой похабели и набралась. Эти ... орденские, чтоб им...

Определение, доставшееся орденцам от распалившегося воеводы, способно было не то что подпалить бумагу, на которой его рискнули бы напечатать, но и расплавить типографский шрифт! Кстати... вот интересно, книгопечатание здесь изобрели? Покуда меня травяными настоями да нагрузками от тоски по дому лечили, от мыслей о родном мире отвлекали, идея о книгопечатании мне в голову как-то не приходила. А ведь должна была! Семейный бизьнес как-никак...

Тем временем Никон Савич перешел от красочного описания физиологии, происхождения и моральных качеств рыцарей Золотых Пчёл к не менее захватывающему перечню извращений, породивших таких моральных и физических уродов, каковы были родовитые князья да могучие бояре из тех, что заправляли в боярской думе. А потом он нашел несколько громоздких, но хлестких, как удар крапивой, определений для поддерживающих эти клики своим полновесным золотом старградских торговых гильдий.

Пробыв в этом мире достаточно долго, чтобы усвоить кое-какие реалии, и помня кое-что из истории своего мира — а также из литературы, которая, как ни крути, тоже зеркало жизни — я уже могла сделать кое-какие выводы, вполне совпадающие по фазе с мнением воеводы.

Предпоследним славским государем был Всеслав Волк, или же Всеслав Победоносный, погибший при отражении рекордного, пожалуй, за целый век набега дрэки — объединившиеся кланы Драконьих островов привели к стенам Полночьска более двух сотен кораблей, девять с лишним тысяч первоклассной тяжелой пехоты! Он оставил несовершеннолетнего царевича Мирослава — за которого государством управляла его мать, княжна Велемира. В её жилах текла кровь государей павшего Мир-царства, но сама она была уже до мозга костей сливонкой. В результате сын, видевший своего отца исключительно редко, а мать и окружавших её нобилей сливонских, орденских да старградских исключительно часто, вырос, осознавая себя не славским царем-батюшкой, а владыкой Лесного королевства.

Что, как всем ясно, большая разница.

Мирослав III стал известен своему народу под прозвищем "Красный" — то есть "Красивый". Это было действительно практически единственной его характеристикой, доступной постороннему взгляду — будучи натурой созерцательной и склонной к меланхолии, государь увлекался живописью и тонкой механикой (поэтому некоторые — очень, очень немногие — называли его Король-Часовщик), коллекционировал картины, книги по технике и философии и цвергский фарфор и исключительно редко показывался своим подданным. Ничего плохого о нем сказать было нельзя — но и ничего хорошего тоже. Одним словом, царь Мирослав был из тех, кого обещали извергнуть из уст. Страной за него управляла сначала мать, потом жена — принцесса Светлояра из Яр-царства — а после её смерти заправилы Боярской Думы.

Мирослав Красный имел от первого брака одну дочь, царевну Ярославу, которой недавно сравнялось семнадцать лет. Вторым браком — девять лет назад — царь женился на принцессе Аннабель, дочери Карла-Августа, Сына Туронны, герцога Тар-Фаллиона. Мачеха, как это водится, тут же отправила девочку подальше, рассчитывая, что её собственный брак быстро даст закономерные плоды. Однако в расчет вкралась ошибка, и Ярослава оставалась единственной прямой наследницей трона Слав-царства — до тех самых пор, пока пол-года назад один из тончайших механизмов, которые так любил Король-Часовщик, не оказался механизмом с Большим Сюрпризом. Яд на иголке оказался мгновенного действия, царь даже охнуть не успел.

Конечно, во дворце тут же вскипела мутной пеной драка за власть — но у царевны, воспитанной в орденской скулле и явно не имеющей никаких связей ни с одной из сил на родине, вдруг появилась очень мощная поддержка. Старград, город, выросший на торговле с Закатными странами. Боярство, давным-давно стремящееся превратится в самовластных и ни от кого на всем белом свете не зависящих баронов, графов и герцогов Заката — по примеру той же Сливонии, ещё двести лет назад бывшей Мир-царством. Им, а также бесчисленному племени приказных чернильных крыс, тому, что у нас именуют чиновничеством, было выгодно иметь на троне правительницу слабую и неуравновешенную. Слабый правитель равняется слабому государству. А слабое государство — первейший залог крепкой власти князей, бояр да детей боярских, уже чувствующих себя сливонским гыцарством. Оно же выгодно и торгашам, что богатеют не с производства, а с привоза заграничной дряни в земли славские и вывоза на закат всего, что только можно, а также и многого, что нельзя. А уж как оно выгодно дьякам да подьячим — тут и слов нет. И указ выгодный за денежку подписать, и казну расхитить, и подношение за назначение на хлебную должность принять... Да чего там — все и так всё знают: чиновники, которые не берут и не воруют, встречаются только в сказках — да и то только в тех, что для самых маленьких.

Это — присказка, не сказка. Сказка будет впереди. Боярин закончил ораторию, посвященную стае окруживших трон упырей, пьющих кровь народную, словно водицу, особо проникновенным загибом, выпил, крякнул, закусил огурчиком — и продолжил дозволенные речи.

Среди властолюбцев есть разные. Кто ищет власти для того, чтобы мошну золотом набить, кто — чтобы упиться зелена вина да всех девок перещупать, кто — для пользы государственной... Да, такие тоже бывают, и не так редко, как кому-то кажется! Ну, конечно, большинство из последних относятся к породе "фанатиков звероглазых" и не побояться уложить на алтарь во имя своих принципов любое количество народу... Но бывают и исключения. Впрочем, не о них речь. А есть и те, кто власть привык потреблять без гарнира из золота, девок и прочих необязательных пряностей — неразбавленной. Именно такие и сложили популярную поговорку о том, что лучше быть первым в своей деревне, чем вторым в Империи. И набольший воевода Слав-царства боярин Феофил Белогорский по прозвищу Квашня оказался как раз таким — и окружение он себе подбирал по вкусу, из льстецов да лизоблюдов, да ещё из тех, кто любой приказ исполняет "от и до", без раздумий и разговоров. Однако же среди воевод были и те, кому такие порядки не нравились — и многие из них были по древности родов и заслугам предков МНОГО выше худородного Квашни, боярство которого насчитывало всего лишь шесть поколений с того момента, как туроннский рыцарь Этьен Мон-Бланк с двумя десятками воинов, спасаясь от кровной мести какого-то из королей Бриллианса, единственного сына которого оный Мон-Бланк имел неосторожность убить в мостовом поединке, прибыл ко двору государя Венцеслава I, дабы предложить тому свою службу. По сравнению с тридцатью тремя коленами предков боярина Пустырника или двадцатью восьмью поколениями князя Птаха...

Но Квашня нашел-таки выход — не без помощи "прозакатных" группировок в Думе и старградских гильдий, разумеется. Он начал реформировать армию Славской державы — дабы та во всем соответствовала требованиям времени. И реформы пошли с блеском, да ещё с каким — все вокруг только рты поразевали!

Боярин по прозвищу Одинец был вовсе не главкомом ВВС — в его подчинении находились только воздушные силы, применяемые непосредственно на поле боя. В эту группу входили десантные подразделения, обеспечивающие их действия десантно-штурмовые ковролеты и разведывательные и ударные части малого радиуса дальности. Главкомом ВВС являлся "набольший гром-небесный воевода", который командовал подразделениями, отвечающими за захват господства в воздухе, ударными воздушными частями среднего и большого радиуса действия... Кусок немалый — но хотелось больше. И воевода Намрег Ни-Рёг по прозвищу Гиря повел кампанию за то, чтобы "все, что летает", принадлежало исключительно его командованию. И тут очень удачно подвернулась катастрофа новой модели ковра-самолета, рассчитанного на перевозку сорока пяти человек десанта или аналогичного по весу количества груза. В самый ответственный момент ковер попросту развалился в воздухе! Боярская Дума тут же назначила следственную комиссию под начальством, естественно, главкома ВВС, Квашня с Гирей подсуетились... И одним прекрасным летним утром Никон Савич узнал, что его должность упразднена вместе со всей структурой, во главе которой она находилась, и отныне воздушно-десантные части состоят в подчинении набольшего дружинного воеводы, а вся воздушная техника и животные должны быть переданы под командование набольшего гром-небесного воеводы. То, что старградским торговым гильдиям эта перемена обещает крутой барыш, это и к гадалке не ходи. Поскольку теперь-то уж точно метлы, ковры и племенные образцы Горынычей, гиппогрифов, грифонов и прочей летучей живности будут закупаться не в Славии, а где-нито на Закате. Где подешевле — а стал-быть и повыгоднее. Как гильдиям, что купят подешевле, а продадут подороже, так и всем, кто с этих поставок свой откат получит. Естественно.

Но проблема, в общем-то, была даже не в этом. Главная и основная проблема заключалась в том, что приходящие из Полуденных Степей отряды с каждым годом наглели все больше, а денег на содержание Полуденной Засечной Черты отпускалось все меньше — грандиозный оборонительный комплекс ветшал не по дням, а по часам. Конечно, оставались ещё поселенцы — но эти разрозненные усадьбы сметет первый же хороший набег! По опыту всех войн со Степью, остановить набег степняков может только стена, о которую они и разобьют головы. А для того, чтобы такие набеги предотвратить, необходим большой поход в степь — как Всеслав-Волк ходил. Чтобы во всей степи никого выше тележной чеки не осталось! После таких походов степь умиротворялась лет на десять — пока мстители не подрастали. Но в Славгороде об этом будто забыли. Считая, видимо, что все ВСЕГДА будет идти так же, как сейчас — безо всяких приложенных к тому усилий.

Заканчивая эпическое описание уровня умственного развития самого Квашни и его ближайшего окружения, боярин спотыкался уже на каждом втором слове — хотя по всем правилам науки должен был уже давно лежать пластом. Тихий и почти холодный. Меня бы такой темп потребления практически чистого спирта свалил бы с ног ещё часа два назад...

Так что слава богу, что я потребляла не его.

Погоня боярина за непутевым племянником, начитавшимся "Бальдуров", "Оттонов", "Моргольтов" и прочих chansons de geste, в последние десятилетия ставших необыкновенно популярными среди золотой и позолоченной молодежи Слав-Царства, и отправившимся совершать подвиги во имя своей прекрасной дамы — которой тот объявил Марфу, дочь боярина Антипа Кашинского (боярин, будучи ветхозаветных правил, этой куртуазной чести не оценил — а ведь со своих поместий Кашинские выставляли одних только боевых холопов две с лишним сотни!) — завершилась уже три дня назад. Расколдованный Захарий отлеживался в поставленном на лесной поляне шатре, лелея затаенную обиду и следы, оставленные розгами отеческого "поучения", а боярин Одинец задержался на болотах. Теремок бабы-яги, теперь бабой-ягой вовсе не выглядевшей, послужил отличным убежищем от одолевших боярина забот — а гостеприимная хозяйка, вдобавок к волшебным способностям и потрясающей внешности, оказалась ещё и необыкновенно умна. А главное — патриотически настроена.

Воспользовавшись оказией, снизившей навалившуюся на меня нагрузку — при воеводе чародейка своих секретов не демонстрировала, так что кошки оставались кошками, статуи прятались в кустарнике, а вороны и совы сделались на редкость молчаливы — в день знакомства с опальным воеводой я наконец-то, впервые почти за месяц, как следует выспалась. Однако лафа кончилась уже на следующее утро. Свято место пусто не бывает — и вместо трех мохнатых "плеймейд" меня гонял боярин Одинец, которому возжаждалось с утра пораньше помахать сабелькой вострой. И что я скажу... он стоил всех трех сразу. "Мастерство не пропьешь", как говаривал, маясь похмельем, один из моих "сенсеев".

Так с тех пор и шло: по утрам и днем тренировки до седьмого пота, а после ужина — посиделки у самовара, неизменно заканчивающиеся отбытием воеводы наверх в совершенно зомбированном виде. Я решительно не понимала, на кой черт ведьме сдался мужик в таком совершенно неподъемном состоянии — разве что для того, чтобы, колданув от души, просто и грубо его использовать... Не-ет, все равно не понимаю. И, наверное, слава Богу. А я шла во двор и до изнеможения тренировалась в метании подходящих и неподходящих предметов — начиная с банальных ножей и кончая серпами, вилами и прочим сельхозинвентарем. Не знаю, какой из грозди висящих на моей шее ведьминых амулетов отвечал за развитие ночного зрения и координации движений "глаз — рука", но работал он на совесть — хотя до кошачьих стандартов я пока не дотягивала, но все же звездного света для меня теперь было вполне достаточно, и в мишень при таком освещении я попадала настолько часто, чтобы считать себя уже оч-чень продвинутой метательницей.

Кстати, что характерно. Среди метательного инструмента было практически все, что может встретиться по дороге — уже упомянутый сельхозинвентарь, разнообразные стамески, долота и прочие принадлежности маньяка-краснодеревщика, топоры и секиры — в ассортименте... Конечно же, ножи, кинжалы и прочие стилеты... А вот специализированного метательного вооружения — пластин, стрелок и шариков — не было и в помине. Хотя иное вооружение совсем уж дальневосточных образов встречалось здесь не так уж редко, как это можно было подумать. Ну, взять хотя бы те "китайские" мечи, которые, как я наконец-то вспомнила, назывались красивым звонким словом "цзянь"... А также кривые "дао" нескольких разновидностей, включая ту, что на длинном древке, тройка усатых стилетов, именуемых "сай" (у НАС именуемой — здесь их называли "норниковой троепалицей"), и даже одна нагината.

На четвертый день, после затянувшегося почти до полудня прощания, боярин отбыл. После расформирования воздушного наряда Большого Полка его бывший воевода получил известие об опале государевой и предписание покинуть столицу, что оставило ему два пути: в сельцо Голенищево, принадлежащее Кабановым-Ракитиным со времен ещё царя Святослава, или Боголюбово, родовое имение князей Стерхов, каковое Никон Савич опекал по случаю смерти князя Милодара вместе с женой Ефросиньей, в девичестве Кабановой-Ракитиной, произошедшей от Кровавой Горячки, эпидемия которой пронеслась через все Закатные страны полтора года назад... Как раз когда служивший по Посольскому приказу князь Стерх направлен был в славское посольство при дворе Симона IV Возлюбленного, эрцгерцога Тар-Фолта. Других родичей ни по "мечу", ни по "кудели" у Захария, Ольги и Арсения не осталось — об этом позаботились походы Всеслава Победоносного и совершенно закатных стандартов жизнь при дворе его сына.

Во-первых, Король-Часовщик — точнее говоря, управлявшие государем королевы — держал двор, где турниры и частные поединки были явлением настолько обыденным, что об этом не стоило даже и говорить. Царицы Велемира, Светлояра и особенно Аннабель считали любой праздник несостоявшимся, если при этом не устраивался хотя бы трехдневный турнир с гештехом, ренненом, пешим боем, бугуртом и меле, при каких-либо выдающихся событиях (а таких случалось не меньше двух — трех в год!) устраивался турнир, длившийся дней пять — шесть! А если бы "рыцари" Слав-царства проявляли такую же активность и энергию в защите государственных интересов, как в защите своей чести... В отличие от турниров, на которых строжайше предписано было придерживаться "Status Armarium" и использовать только "оружие мира", в поединках "рыцари" участвовали с боевым оружием — в результате этого Слав-царство ежегодно теряло две — три сотни воинов не последнего разбора, погибающих в идиотских боях, которые никому не были нужны! То есть абсолютно!

Во-вторых, королевы, как на подбор, обожали творения бардов, труверов, трубадуров и прочих поэтов-песенников, повествующих о галантной церемонной куртуазной любви, amour courtois, сердечных похождениях бравых рыцарей и подвигах, совершаемых ими в честь и защиту прекрасных дам. Баллады и любовные романы были, конечно же, не единственной причиной царящего при дворе легкомыслия — но одной из существеннейших. И помимо того, что за прекрасных дам, как известно, льется не только много песен, но и много крови... Существуют ведь ещё и всякие жидкости, как правило, без вкуса и запаха, существуют амулеты, начиная от вызывающих зубную боль и заканчивая настолько вредоносными, что их изготовление запрещено даже объявленной вне закона Гильдией Демонологов, существуют сглаз, порча и проклятие... Не говоря уже об обычной боевой магии, после применения которой от более успешного в любви соперника остаются только хлопья сажи на стенах или размазанные по потолку клочья замороженного до температуры межзвездного вакуума фарша.

В-третьих, существует такая вещь, как политика. И с проникновением в патриархальность Слав-царства нравов Закатных стран эта вещь стала вдвое более опасной, чем танцы на острие ножа над бездной, переполненной огненными элементалями. Конечно, до стандартов Ожерелья или Джевезы, где политические убийства давно уже были просто-напросто НОРМОЙ ЖИЗНИ, Славия пока не докатилась... Но делала громадные шаги в этом направлении.

Все это, совершенно лишнее для меня — по крайней мере, в НЫНЕШНИХ обстоятельствах — я вынуждена была слушать на вечерних посиделках. А сейчас оно засело у меня в голове как гвоздь, подключенный к радиоантенне, мучительно зудя и стараясь пробить себе дорогу. Ощущение, возникавшее у меня неоднократно и означавшее, что где-то там, в подсознании, зреет идея.

После отбытия Одинца жизнь на болотах вошла в свою колею — тренировки до изнеможения и никаких тебе развлечений. Чародейка, вернувшись в облик старой ведьмы, кажется, стала даже более требовательной — если только её не отвлекали клиенты, до того не отваживавшиеся сунуться в лес, где бродил в поисках неизвестно чего отряд в три десятка головорезов.

Свободное время — а его было очень и очень немного — я использовала на сведение в единое целое всех воспоминаний о книгопечатании. Воспоминаний, надо сказать, было немного — технической стороной дела я интересовалась даже меньше, чем прочими аспектами, а уж они меня привлекали не больше старого башмака со свалки. Единственное, что мне хотелось знать об отцовском бизнесе, так это какие книги моих любимых авторов он собирается издавать в ближайшее время. Ну и, конечно же, получить эти книги.

Однако книгопечатание само по себе было неспособно обеспечить необходимый мне РЫВОК — даже если бы я вспомнила о нем больше, чем когда-либо знал сам Гуттенберг вместе с Джоном Кэкстоном, Иваном Федоровым и иже с ними. И если производство совершенно необходимого для этого предприятия компонента — было бы очень трудно печатать книги без бумаги, верно? — особых трудностей доставить было не должно... То о первоначальном капитале этого сказать было нельзя. Для начала требовалась солидно оборудованная база для экспериментов, затем разработать и произвести оборудование для бумажной фабрики, типографское оборудование... Это должно было обойтись дорого. ОЧЕНЬ дорого... А уж если заказывать у...

Есть! Эврика! Будь я проклята!

Идея выбралась на поверхность моего мозга так внезапно и была настолько ослепительно-гениальна, что на мгновение я замерла, как под взглядом василиска — а очнулась от острой боли в животе. По которому вошедшая в азарт и не заметившая моего столбняка серая Дымка легко чиркнула самым кончиком сабли.

ПРИЮТ НЕКРОМАНТА

Местечко выглядело так, как положено выглядеть Главному Убежищу Злодеев в фильме ужасов с расширенным бюджетом на декорации и спецэффекты. Небольшое плато с притулившейся на нем крохотной деревушкой в полторы дюжины домов, когда-то явно блиставших достатком — но сейчас превратившихся в унылые полуразвалившиеся лачуги, стены которых были подперты бревнами, а гнилая солома на крышах то и дело топорщилась балками, торчащими подобно ребрам лежалого покойника, с которого частично слезло мясо. Было видно, что некогда процветающий городок давно уже превратился в город-призрак, из которого сбежали даже самые психованные жители, до последнего надеявшиеся на восстановление былого... Чем бы оно там ни было.

На господствующем над долиной утесе громоздился замок, о котором можно сказать только, что Мервин Пик признал бы его довольно удачным приближением к своему "Горменгасту": мрачная угрожающая громада, выстроенная из черного, отполированного непрерывным дождем камня, и со вкусом декорированная горгульями и художественными каменными черепами людей, нелюдей и таких тварей, с которыми вы не хотели бы познакомиться даже по телевизору. Вы вообще хотели бы не знать, что такое может жить на одной планете с вами. Или даже в одной с вами вселенной. Дождь и висевшая надо рвом зловонная мгла немного искажали перспективу, но, кажется, глазницы некоторых особо неприятных черепов мерцали, а из их разверстых пастей, оборудованных целым арсеналом клыков, валил дым. Немногочисленные окна были оснащены массивными решетками, похожими на литое чугунное кружево — но только если бы кружевница, внезапно сойдя с ума, вдохновлялась бы образами, которые нормальные люди, однажды увидев в ночных кошмарах, стараются забыть всю оставшуюся жизнь. Левая угловая башня выходящей на селение стены наполовину рассыпалась грудой обожженных и потрескавшихся камней, словно её разнесло взрывом. Вокруг донжона, где зловеще багровело окно, похожее на налитый кровью глаз циклопа, водили хоровод летучие мыши, летучие кошки и даже, возможно, летучие собаки — некоторые объекты были явно слишком габаритны для обычных мышей.

Сверкнула молния, вонзаясь в шпиль донжона, гулким грохотом раскатился гром.

Дождь припустил сильнее.

— Это здесь живет ваш... друг? Самое жуткое местечко из всех, что я когда-либо видела.

— Она не самая гостеприимная особа в мире, — ведьма, вновь преобразившаяся в Анастасию Вороний Грай, но одетая в соответствии с условиями, воспринимала местный климат стоически, хотя это именно он заставил нас подниматься в горы почти от самого подножия. И эти сутки были далеко не самыми веселыми в моей жизни: дорога, с каждым шагом делавшаяся все уже, извилистей, а затем ещё и круче, холодный дождь, полирующий черный камень утесов и превративший грязь под ногами в глинистое месиво, пудовыми комьями налипавшее на сапоги и скользкое, как улыбка царедворца, окаймлявшие дорогу истерзанные деревья с перекрученными, покрытыми мхом стволами и ветвями, изломанными, словно руки, в мольбе — или с угрозой? — тянущиеся к путникам... Наполненные странными тенями туманы в долинах и ущельях, узкие каменные мосты без перил, изогнувшиеся над бездонными пропастями и заканчивающиеся под низкими арочными сводами давным-давно заброшенных угрюмых сторожевых башен, небо, вечно обложенное низкими серыми тучами, жизнерадостными, как предсмертное проклятие...

Использовать здесь тот ковер-самолет, на котором мы добирались от самого болотного логова, было невозможно — духи воздуха, силами которых он двигался, были враждебны духам воды, поэтому из промокшего ковра они бы испарились со свистом и проклятиями. После чего сам ковролет и все его пассажиры, естественно, приобретают летные свойства утюга — с закономерным исходом в виде нескольких размазанных по пейзажу мокрых пятен.

— Ни за что бы не догадалась. Интересно, она сама оформляла дизайн или просто заказала что-нибудь в стиле Легендарного Проклятого Замка?

— Будешь смеяться, но это он и есть. Легендарный Проклятый Замок Орлоклюв и Проклятое Королевство Синего Орла. Здесь вскрыла себе горло королева Одри, а во-он с той башни бросился старый король Две Секиры. (Это была действительно мрачная история, включавшая Прекрасную Королеву, Старого Короля, Принца-Пасынка, влюбленную в него Злодейку, Младшего Принца-Пасынка и множество статистов, как злобных, так и добродетельных. В ней было больше трупов, чем во всех пьесах Шекспира, а по количеству рифмованного бреда она оставляла позади все произведения всех членов Союза Писателей СССР со времени его основания. Вдобавок, в ней была мораль! По этой книге ведьма учила меня читать по-славски.) Конечно, в те годы он выглядел несколько по-другому...

Внезапный визг и скрежет возвестили о том, что в замке нас заметили — шум производился опускающимся подъемным мостом, звучавшим так, будто это последнее действие в его металлической жизни. За пару метров от горизонтали нерешительное, рывками, движение прекратилось — на несколько секунд он завис, будто задумавшись, а потом с зубодробительным грохотом и лязгом рухнул на вершину обложенной плитами из того же черного камня насыпи. Находившиеся на высоте третьего этажа ворота из почерневшего дерева, которого было почти не видно под полосами и громадными шляпками гвоздей, позеленевшими и осыпающимися хлопьями окислившейся меди, распахнулись, открыв захватывающую перспективу, похожую на пасть огромного до-исторического чудовища — особую достоверность образу придавали торчащие из поперечной щели в потолке острия опускной решетки.

Под решеткой стояли трое, двое с факелами и один без.

Те, что с факелами, явно приобретали свою одежду в магазинах для "особых ценителей", предпочитающих черную кожу, сверкающие шипы и высокие каблуки. При этом все эти ремни, прикрывающие только стратегически важные места, подчеркивали такие особенности их фигур, которые заставили бы выть от зависти любую "силиконовую богиню" с разворота "Плейбоя"... а также несли целый арсенал, которого вполне хватило бы на небольшую войну. Из-за спины виднелись рукояти двух легких сабель, из высоких сапожек торчали обмотанные черной кожей серебряные рукояти двух "сай", на ремнях и наручах — надо ли говорить, что они тоже были черными и кожаными? — крепилась отличная коллекция посеребренных метательных звезд. Справа к поясу были привешены свернутые в кольцо хлысты, слева в петлю из серебряной цепочки просунуты "тонфа" из черного дерева, а к правому бедру пристегнуты чехлы с матово-черными жезлами с плавно изгибающимися рукоятями старинных пистолей, оканчивающимися крупно ограненными "яблоками" пронизанных алыми и серебряными искрами фиолетовых кристаллов, и оккультными символами, вычерненными на опоясывающих "стволы" серебряных кольцах.

То, что стояло между живыми светильниками, выглядело... Как кряжистая тумбочка высотой примерно метр двадцать, оснащенная метровой ширины плечами, втиснутыми в усиленную вплетенными на груди, спине и плечах пластинами кольчугу и обросшее волосней не хуже Крошки Ивена, кузнеца и оружейника "Зеленой Роты" Робина Форестье — а уж тот был волосат не меньше Чубаки из "Звездных Войн". Только Крошка Ивен свою волосню стриг довольно коротко, а этот отрастил до неприличия да ещё и заплел в косички. На голове коротышки был стальной шлем с увенчанным зубчатой медной полосой железным гребнем, широкими полями, опускной стрелкой и нащечниками, за спиной — секира и щит, на поясе — короткий меч и колчан с болтами, в руках — арбалет. Ведьма откинула капюшон плаща, тряхнула головой — свет факелов кроваво блеснул в рубинах.

— Приветствую мейстру Базилиссу в Приюте Некроманта, — коротко кивнул гном. Или карл. А может быть и краснолюд. Последних, впрочем, звали Красными Колпаками — а в краснолюды их произвела уже лично я. Все три народа Подгорных племен отличались низким ростом, неимоверной волосатостью лица, свойственной как мужчинам, так и женщинам, и склонностью ко всякого рода ремеслам и инженерии. Разница между ними заключалась в том, что карлы стремились к максимальному совершенству ради самого совершенства, гномы работали ради прибыли, а краснолюды старались превзойти всех остальных соперников. Соотношение полов у Подгорных было в лучшем случае один к пяти, у краснолюдов даже хуже — одна женщина на семь — восемь мужчин, при этом традиции Красных Колпаков не допускали никакого многомужества, никаких "цепочек", коммун и сексуальных извращений: "одна краснолюдка — один краснолюд". Именно из-за этого перекоса у Подгорных сложилась репутация выдающихся любовников — их к этому вынудил естественный отбор: плохо умеешь в постели — так тебя в неё попросту не пустят. По крайней мере, в этом клялась "Энциклопедия видов", а это, по уверению ведьмы, был самый полный справочник разумных существ из всех, ныне известных.

— Мое почтение, мастер Торфинн. Позволь представить тебе Алёну Никитишну, мою подопечную. Сандра Снежная Птица здесь?

— Разумеется. Вы прямо к ней, или...

— Мы к ней, а кто-нибудь из твоих пусть проводит моих кошек, — в этом путешествии нас сопровождали восемь бабкиных кошек, две из которых, находясь в гуманоидном виде, играли роль наших охранников, а шесть "пантер" являлись верховыми и вьючными животными. Особенно удобно сопровождение такого рода при путешествии по воздуху — багаж, шесть лошадей и двух охранников обычный ковролет даже не поднял бы. А так — восемь милых кисок и небольшая гора багажа — и ковролет в порядке, и путешествовать вполне безопасно. Магичка, лук, два арбалета и шесть пантер размером с тигра и вдвое более опасных... Для нападения на ТАКОЕ требуются крепкие нервы и действительно сильная банда.

— Они здесь раньше не бывали? Ну, да, конечно... Семнадцатая, проводи. Пойдемте, мейстра.

— Скажите, мастер, как у вас сейчас с заказами? Найдется свободная минутка?

— Для вас? Всегда, — судя по голосу, гном ухмыльнулся. — Но обойдется это вам дороже прошлого раза.

— Это мы ещё посмотрим, кто кому должен останется.

Коленчатый коридор, декорированный опускными решетками и бойницами для стрел, копий и варового боя, закончился воротами, обитыми уже не медью, а железом, тщательно смазанным толстым слоем солидола. Пройдя ими, мы оказались во дворе замка, возведенного вокруг пятиэтажного каменного строения, увенчанного крытой боевой галереей и примыкающего к массивному многограннику донжона. Вдоль стен шли хозяйственные постройки: двухэтажная конюшня, совмещенная с коровником — на первом этаже животные, на втором сено, солома и прочий силос — птичник, свинарник, окруженный поилками для лошадей и птицы колодец, каретный сарай, кузница... Все это было выстроено из того же камня, черного, как сердце олигарха, и украшено горгульями, химерами и черепами. Странно, но по эту сторону стен дождя не было!

— Ваши метатели, кстати, работают выше всяких похвал. Много ещё продали?

— Да не сказать чтобы... Для обычных покупателей эти штуки дороговаты, а те, кто могут за такое заплатить, как правило, предпочитают что-нибудь магическое. Или какую-нибудь тварь с клыками размером с руку и дыханием, от которого сойдет с ума и пожиратель падали. Мы твердим, что все это давным-давно устарело, что хороший арбалет плюс достижения современной магии могут одолеть любую ящерицу, сколь бы велика она не была, но... Предрассудки! Традиции! Предки ставили тварь с зубами и дыханием — и мы будем! Идиоты!

Мы повернули направо.

— Да, а что случилось с Зимней башней?

— Магистр Сандра с ней случилась. Очередной эксперимент с Истинным Философским Камнем.

— Шутишь?! Я думала, эту идею похоронили вместе с Ара-Гиором Пытливым!

— Ну я же говорил — Истинный Философский Камень. Сандра считает, что тот Камень, который нашел Ара-Гиор, не настоящий.

— И кто натолкнул её на эту блестящую мысль?

— Грант кафедры алхимии университета святого Иакоба в О'Тодли, в королевстве Седых Башен. Жить-то на что-то надо? А деньги вроде неплохие.

— Я видела, что осталось от башни. Думаешь, у святого Иакоба есть деньги, которые оправдывают ТАКОЙ риск?

— Это ж Седые Башни! У них есть все и ещё немножко больше. Их Лунные Всадники так достали, что ради победы там ничего не пожалеют.

— Ага, только вот грант осваивают не в О'Тодли, а в Приюте Некроманта! По ним, так хоть весь Отпорный хребет на воздух взлети — наплюют и забудут.

Ведущие в обиталище неведомой мне Сандры широкие двойные двери, украшенные тонкой работы резьбой, были установлены наверняка намного позже строительства самого замка — поскольку ни в резьбе на дверях, ни в оформлении крыльца не прослеживалось черепно-мозгового мотива. Массивная медная табличка на дверях оповещала, что здесь обитает Сандра Снежная Птица, магистр алхимии, травоведения и астрологии, мастер-целитель. Рядом был привешен украшенный тем же, что и на самой двери и притолоках травянисто — цветочно — плодово — ягодным орнаментом дверной молоток, которым ведьма не замедлила воспользоваться, предварительно весьма дружески распрощавшись с мастером Торфинном. Пока обитатели башни неторопливо — очень, очень неторопливо — передвигались к дверям, мне было даровано краткое пояснение.

Полторы дюжины мастеров из разных Подгорных племен собрались в Приюте Некроманта для производства различного магического инструмента — жезлов, ритуальных мечей и кинжалов, зеркал, шаров и т.д. — и собственных экспериментов, не одобряемых традиционалистами их народов. По совместительству они служили и чем-то вроде службы безопасности замка, посменно контролируя подступы к нему с помощью Видящих Зеркал. Я хотела было осведомиться о выряженных в наряды стиля S&M девицах, но тут двери башни распахнулись.

На пороге стояла женщина. Совершенно явно не человек, но точнее расу определить я не смогла. Она была выше меня как минимум на две головы, но отнюдь не казалась неправильно сложенной — наоборот, для своих габаритов она была сложена просто великолепно. Её формы, правду сказать, заставили бы даже Барби сгореть со стыда за свое несовершенство! Кожа — очень смуглая с зеленоватым отливом, губы темные, будто запекшиеся от внутреннего пламени, глаза — большие, раскосые, ярко-желтые, волосы ослепительно-рыжие, заплетенные в две украшенные бусами и перышками косы на висках — эта прическа обнажала острые, типично эльфийские уши. Одета она была в синий, расшитый звездами и оккультными символами халат, едва видный под большим фартуком из грубой кожи, носившим следы долгого и интенсивного использования: испещренный пятнами и прожженный во множестве мест, он яснее ясного говорил, что перед нами — практикующий алхимик.

— Привет, Базилисса. Отлично выглядишь.

— Ты тоже хорошо смотришься. Я слышала, взялась за оживление мертвых идей?

— Они платят, — пожала плечами великанша. — Ты... как это там... Дело пытаешь, али от дела лытаешь?

— Ну-у, ежели так... Ты, хозяюшка, сперва накорми-напои, в баньке попарь, спать уложи, а уж опосля и вопросы спрашивай!

— Проходите, гости дорогие, будьте как дома, — она посторонилась, пропуская нас в тесную прихожую. На огромных крючках, прибитых к здоровенной дубовой плахе, висели тяжелые длинные плащи, шерстяные и кожаные... каждый из них при случае мог заменить легкий доспех. В углу торчала тяжелая "китайская" алебарда и длинный тонкий посох, изукрашенный резьбой и увенчанный фиолетовым кристаллом размером с кулак.

Первый этаж башни был обставлен как помесь рабочей библиотеки с чем-то вроде жилого уголка — с огромного кожаного дивана свисала простыня, в углу притаился оббитый жестью большой холодильный шкаф, рядом в двух асбестовых клетках крутились саламандры, очень похожие на сотканных из огня ящериц. На одной из клеток закипал чайник. На висящей между двумя массивными книжными шкафами грифельной доске были видны следы мучительных раздумий — выписанные мелом алхимические закорючки покрывали её в несколько слоев, так что для того, чтобы добраться до нижнего слоя, надо было производить археологические раскопки. На огромном столе, похожем на крытый зеленым сукном стадион, в беспорядке валялись бумаги, придавленные чьим-то черепом, книги, либо открытые на нужной странице, либо топорщащиеся закладками, либо и то, и другое вместе, несколько пустых и заполненных загадочными жидкостями склянок, чернильница в виде извергающегося на город вулкана с торчащими из жерла гусиными перьями... под потолком на двух цепях покачивалось печальное чучело крокодила.

— Если хочешь умыться с дороги, то это внизу, а я пока на стол соберу. Ты что будешь?

— А что есть?

— Колбаса, яйца, копченая свинина, пиво и чай.

— Небогато. С другой стороны, не жрать же я сюда приехала... Думаю, яичница с колбасой будет самое оно. А ты?

— Нормально, — мне это было абсолютно все равно. Главное — побыстрее и поближе к делу. Но кое-что я о местном этикете уже знала — разговаривать о делах так, будто они не терпят отлагательства, в стиле "время — деньги", здесь считалось попросту неприличным.

— Значит, большая яичница с колбасой.

Этажом ниже была оборудована умывальня, которой черной завистью позавидовали бы многие даже в конце XX века — не говоря уже о начале XXI. Огромная, метра три в поперечнике, круглая ванна, целиком вырубленная из того же черного камня, но значительно более жизнерадостная по причине полного отсутствия каких бы то ни было узоров — строители обошлись исключительной чистоты формами, ванна поменьше, вполне обычных габаритов, умывальник, биде и "трон раздумий". Высокохудожественные и необыкновенно эффективные краны и смесители, горячая и холодная вода... Ну, а что воду греет не газ, а заключенный в асбестовую клетку дух огня... Да какая, в конце концов, разница! Особенно тем, кто и газа не видел со времен дефолта.

На вырубленных в стене полках стояли не меньше двух сотен бутылочек, пузырьков, кувшинчиков, флакончиков, баночек... О таком наборе шампуней, мыла, кремов, гелей, эликсиров, бальзамов, притираний, декоктов и прочих достижений алхимической мысли оставалось только мечтать — и не одним лишь обделенным судьбой и реформаторами жителям некоторых районов б.СССР и самых дальних уголков Африки, Востока, Азии и Латинской Америки, но и богачкам даже из самых цивилизованных стран мира!

К сожалению, времени на опробование всего этого у нас не было — а как хотелось! Даже ведьма углядела на полках несколько совершенно новых зелий, что уж говорить обо мне, бедной-несчастной, совершенно незнакомой не то что с новыми, но даже и старыми смесями.

Поглощая шкворчащую яичницу, я кратко и, по возможности, четко объяснила хозяйке, что нам от неё надо. Во-первых, нам требовалась тщательно растертая жерновами смесь угля, серы и селитры, перемешанная и вновь растертая. Чем однороднее и мельче будет смесь, тем лучше. Точных пропорций, в которых полагалось смешивать компоненты "боевой пыли", я не помнила, так что это также требовалось вычислить опытным путем — вместе с процессами, которые позволили бы получать как сами ингредиенты, так и конечный продукт в ПРОМЫШЛЕННЫХ масштабах. Потому что единственное, что я знала про уголь — что он бывает каменный и древесный, и что первый выкапывают под землей шахтеры, а второй каким-то образом делают из дерева. А про серу и селитру я не знала и этого!

Во-вторых... ещё на болоте я сумела изготовить партию бумаги — измельчить солому, прокипятить её с рыбным клеем до состояния густой однородной массы, отцедить через сито из конского волоса и, уложив меж двух слоев войлока, засунуть под пресс. Готовая продукция полностью отвечала моим целям — для газеты она подходила в самый раз. Не меньше, чем для заворачивания рыбы или верчения кульков для семечек. Однако же для издания книг... Получив возможность ознакомиться с тем, что здесь понималось под этим термином, я поняла, что в ЭТОМ сегменте рынка мне с такой дрянью делать пока нечего. Насколько я помнила, по-настоящему КАЧЕСТВЕННАЯ бумага в этих веках получалась в результате сложного процесса, в котором участвовало тряпье, птичье дерьмо, жернова, известь и клей. Вроде бы сначала тряпье нужно было выварить с известью... или сначала засунуть в птичий помет?.. В любом случае — сначала тряпье следовало отбелить!

Проведенный опыт с полуфабрикатом — взять несколько штук белого холста, измельчить, выварить с рыбьим клеем до получения густой однородной массы... и т.д. — позволил добиться результатов, вполне меня удовлетворивших. Теперь требовалось получить тот же результат, но не в опытном, а опять-таки в ПРОМЫШЛЕННОМ масштабе, с отбеливанием и прочими механизмами переработки всякого вторсырья. Это и являлось второй задачей магистра Сандры.

Два великих китайских открытия — бумага и порох. И первое — куда опаснее, поскольку недаром сказано, что "опасен не порох, а те, кто его выдумал". Ведьма понимала это не хуже меня — иначе мы бы так и торчали на острове. И уж конечно она не согласилась бы на план, включающий придуманную мной сделку.

Угловые башни замка Орлоклюв имели в высоту семь этажей, завершающихся прикрытой шатровым верхом боевой площадкой. Третий и второй этажи занимали жилые покои, на пятом были оборудованы хранилища для сырья и готовой продукции (те же бутылочки, баночки, пузырьки, флакончики, кувшинчики... etc. Только уже в оптовых масштабах — маркировку с белой совой, знак Сандры Снежной Птицы, знали красавицы всех королевств Заката, Рассвета, Полудня и Полуночи. По крайней мере, те из них, кто собирался сохранять свою красоту, свежесть и привлекательность дольше того срока, каковой отпустила им безжалостная Природа...), а на четвертом размещалась лаборатория. Шестой и седьмой этажи хранили метательные машины, копья, алебарды, рогатки для отталкивания от стен штурмовых лестниц, запасы стрел, дротиков и арбалетных болтов, несколько закопченных котлов для свинца и масла, полдюжины огнеметов... Словом, всяческий припас, необходимый для того, чтобы сделать жизнь осаждающих максимально короткой, но веселой.

Лаборатория же была... ну, лабораторией. Почти обыкновенной, очень похожей на наш школьный кабинет химии: два вытяжных шкафа с выводом во внутренний двор, здоровенный микроскоп и целые батареи всяческих перегонных кубов, горелок, реторт, фарфоровых, костяных, деревянных и медных ступок, колб, банок, склянок и совсем уж замысловатой химической посуды... Только вместо периодической таблицы элементов здесь по стенам были развешаны карты звездного неба и астрологические схемы, а под потолком, как дань неизбежному, подобно Судьбе и Предназначению, местному представлению о дизайне, висело чем-то смахивающее на модель тяжелого бомбардировщика чучело необыкновенно крупного нетопыря. Да ещё огромные часы в углу, исполненные в виде башни рыцарского замка — циферблат у них был не обычный, на двенадцать часов, а двадцатичетырехчасовой, разделенный на две половины, на одной из которых был изображен солнечный диск на синем поле, а на другом — луна и звезды на черном. Ещё в нем были прорези, в которых отщелкивались дни и месяцы. Совершенно необходимая вещь для практикующего астролога.

Магистр решила начать свои эксперименты с пороха — поскольку, во-первых, это было куда интересней, а во-вторых, для производства бумаги требовалось сырье (те самые тряпье, птичий помет, известь, клей...) и оборудование. Три похожих на обросшую зеленоватой чешуей мартышку размером с десятилетнего ребенка твари, выскочивших из-под выложенного кафельной плиткой широкого стола, тут же бросились растирать в ступках уголь, серу и селитру, а сама Сандра уселась вычерчивать таблицу — требовалось узнать день, благоприятный для проведения эксперимента.

Я не успела понять, когда ведьма сняла гнавшее меня вперед заклятие "без устали" — только веки потяжелели, будто к ним привязали по тонне кирпича, и слиплись, словно кто-то не пожалел трех литров "Момента".

ГОНЧИЙ ПЕС, БЕГУЩИЙ КРАЕМ МОРЯ

Выкованная в обыкновенной сельской кузне железная трубка, против всех ожиданий, не подвела — когда пыль развеялась, она по-прежнему была цела и невредима. Последний этап плана был полностью готов к воплощению в жизнь.

Три недели нашей жизни в Легендарном Проклятом Замке Орлоклюв, по совместительству выполнявшем роль Приюта Некроманта, а также штаб-квартиры сказочного Здыхлика Неумиручего, в обыденной жизни носившего имя Константина ап-Мэриан, прошли практически незаметно. Заказ, выданный подгорным мастерам, меня не касался практически никак — все, что я знала о бумажных фабриках и типографском оборудовании, я уже сказала, а все, чего я не могла знать, но могла домыслить, они могли домыслить ещё получше меня. И магистр-алхимик тоже прекрасно обходилась без моих советов... Единственным занятием оставались тренировки с охраной замка и подмена у мониторов системы видеонаблюдения занятых исполнением нашего Заказа карлов и краснолюдов — гномов в замке было всего двое, и у них был свой Заказ, притом оплаченный наличными.

Но наконец-то можно было приступать к СДЕЛКЕ: Сандра Снежная Птица получила рецептуру, обеспечивавшую наибольшую энергию выстрела, и проведенные во дворе замка эксперименты, в которых участвовал... Назвать это каким-либо достойным термином, вроде "аркебузы" или "мушкета", мне совесть не позволяла, так и оставалась оно "самопалом": толстостенная короткая трубка с диаметром внутреннего канала миллиметров в двадцать пять и длинной в 15 — 16 калибров, крепко врезанная в паз широкого конца дубинообразной ясеневой колобахи и дополнительно закрепленная пятью надетыми в раскаленном состоянии обручами, три из которых также удерживали приспособленный с другой стороны от ствола крюк, который полагалось зацеплять за какое-либо препятствие. Длинный тонкий хвост деревяшки зажимался под локтем, и все оружие в целом выглядело вполне адекватно первому периоду порохового века. Эксперименты доказали высокую эффективность нового оружия — рубленная из сантиметрового железного прутка картечь пробила в дюймовой толщины дубовой доске сквозную дыру, в которую свободно пролезла моя голова.

Первые выстрелы, пробные, который я произвела, поджигая обильно насыпанную на полку мелкотолченую "огневую пыль" с помощью привязанного к длинной палке фитиля, собрали к месту испытания всех, имеющих слух и хоть немного человеческих чувств, так что последний выстрел шел уже "на зачет", согласно всем правилам науки: я скусила бумажный патрон, высыпала в ствол порох, затем засунула тщательно обернутый и дополнительно подклеенный картечный заряд, вбила его шомполом, досыпала на полку затравочного пороху из отдельной фляги-пороховницы, зацепила крюк за подвернувшуюся горгулью, от трубки запалила фитиль, пристроила подмышкой хвостовик самопала, замерла, ловя вдоль наклепанной поверх ствола медной полоски доску со старательно намалеванной на ней человеческой фигурой, поднесла фитиль к затравке... Единственным достоинством, коим оружие обладало, было то, что несмотря на все свои недостатки, оно все-таки было боеспособно, а из-за отсутствия чаемых мною достоинств — как-то: нормальная ложа с прикладом, нормальный, хотя бы фитильный замок, нормальный прицел, штык... etc. — изготовить его мог даже обычный деревенский кузнец в своей селянской кузне. Ну, почти любой, скажем так — кузнецы, они ведь тоже бывают разные...

— Ну, кто желает попробовать? Может, вы, мастер Гимли?

— А что, и попробую! А ну, дева, показывай, что тут нажимать!

Процесс пошел, осталось углубить, как говаривала одна недоброй памяти сволочь.

Однако, к моему глубочайшему возмущению, ушел он недалеко, поскольку в крошечных зеркальцах, вставленных в браслеты всех охранников — к которым была временно причислена и я — появилось столь же крошечное изображение головы дежурившего у мониторов мастера Торолда. К такой крохотуле полагался бы и голосок соответствующий — тонкий и тихий, как комариный писк. Черта с два! Оно орало так, что у меня чуть барабанные перепонки не лопнули!

Подо всем замком и, возможно, далеко за его пределами тянулись вырубленные в скале подземелья. Я знала о существовании как минимум пяти подземных этажей (это не считая тех двух, что располагались ниже уровня замкового двора, но выше уровня земли), сколько их там на самом деле, ведали только Господь Бог и Кощей Бессмертный. Большая часть помещений была объединена в лабиринтоподобный комплекс, меньшая, состоявшая из отдельных комнат вроде тех же казарм стражи, подвалов под башнями, донжоном и главным корпусом замка и еще нескольких известных мне ухоронок, связи с Лабиринтом не имела. ВИДИМОЙ связи — а уж как там на самом деле, так это Бог весть. "Мониторная" или Зеркальный Зал располагалась под барбаканом.

Комната имела оригинальный дизайн — она была построена в форме равностороннего девятигранника, а на полу белым мрамором по черному граниту была выложена девятиконечная звезда, лучами упирающаяся в углы. С остальными помещениями "наблюдательную" соединяли винтовая лестница, заключенная в расположенный в самом центре звезды каменный столб, и открытый дверной проем в одной из стен. Лестница начиналась на четвертом этаже барбакана в "зале внутренних стражей", откуда расходились надвратные галереи, из бойниц которых можно было стрелять по врагам, ворвавшимся во внешние ворота и выбившими первую опускную решетку. Заглубившись в землю метров на тридцать, она выводила в странное помещение, похожее на святилище или зал заседаний — алтарь на возвышении можно было принять и за стол президиума, а уж восемь рядов коротких, низких и узких скамей подходили к любому толкованию. Ни алтарь, ни стены не несли никаких знаков, которые могли бы поведать, кому или чему была посвящена эта молельня. Из Зала Звезды арочный дверной проем вел в длинную узкую комнату, по обеим стенам которой тянулись вырубленные в камне широкие полати, над которыми в стенах выбиты были ниши для размещения оружия и доспехов. Здесь хранилось, чтобы далеко не бегать, кое-какое оружие Подгорных — секиры, арбалеты, короткие копья, алебарды и прочее, что могло понадобиться. А также и оружие резерва и особого резерва замковой стражи. А также и сам этот резерв.

Те девицы, что так удивили меня в первый день своим скудным нарядом, состоящим почти исключительно из ремней и заклепок, оказались зомби. Причем не простыми — ибо простые зомби, как известно, тупы. Не говоря уже о том, что простые ходячие мертвецы гниют точно так же, как и те, которым повезло остаться в своих могилах. А эти были произведением Высшей Некромантии — которая, собственно, и прославила хозяина замка. Далеко и громко прославила.

Кроме четырех десятков девиц резерва — в дополнение к обычно обслуживающим замок двум дюжинам, которых, в сочетании со спроворенными мастерами Подгорных племен механизмами и сотворенными постоянными обитателями Приюта Некроманта заклятиями, обычно хватало на все и на всех — в казарме находились ещё два десятка особых зомби. Видом своим они грели сердце далеко не каждому — мало кто находит привлекательным рост почти в три метра, складчатую темно-синюю кожу, о-очень специфические черты лица, клыки и когти... Разве что — другие огры. Два с половиной метра атлетического телосложения, увенчанные бычьей головой, тоже нравятся далеко не всем. Исключая, конечно, других минотавров. Зато гвардия или тяжелая пехота любой державы мира, обзаведясь хотя бы небольшим отрядом огров или минотавров, сразу же начинают наводить на врага страх и ужас. Боец такого класса, даже и одиночный, способен заставить врага как минимум задуматься — дескать, а не стоит ли отложить нападение, покуда не найдем своего такого же?..

На одной из стен был вырезан тщательно раскрашенный макет Проклятого Королевства — вьющаяся на сером, темно-коричневом, темно-зеленом и черном фоне золотая прожилка единственной ведущей к замку дороги сама бросалась в глаза. Шесть башен, возведенных у перекинутых через пропасти мостов и особо пригодных для обороны узостей, были обозначены рубинами в замысловатой оправе. Когда на мост или дорогу перед башней вступала чья-либо нога, раздавался звонок и рубин начинал светится, обращая внимание дежурного на соответствующее наблюдательное устройство. В их роли использовались небольшие, предельно упрощенные Зеркала — в их поле зрения попадал только сам мост и, конечно, те, кто по нему проезжал. Также в распоряжении стражи имелись и два больших поисковых Зеркала, в точности повторяющих то, ведьмино — и я была уверена, что вышли они из одной и той же мастерской, и даже, скорее всего, в рамках одного и того же заказа. Одно предназначалось для наблюдения в режиме реального времени, а с помощью другого можно было заглянуть в прошлое, повторяя для экспертов особо интересные эпизоды. Это мы с ведьмой на её пантерах поднимались в горы всего сутки — у нормальных людей на нормальных лошадях времени должно было уйти раза в три больше. Сколько всего интересного можно успеть увидеть!..

Мигал и звенел рубин первого моста, однако на самом мосту видно никого не было, а оба поисковых зеркала показывали большой зал на втором этаже сторожевой башни, где у выходящих на мост бойниц пристроились трое, вооруженных арбалетами. Похоже, незваных — нежданных — негаданных пришельцев преследовали ещё более опасные "нежданчики".

— Чего звал-то, мастер? — выразил общее недоумение наиболее уважаемый всеми Подгорными гном Гимли "Мифрильный" Даинсон. Действительно, мало ли разбойников пыталось найти укрытие в Проклятых Землях... Поднимать тревогу из-за шайки всего-то в три человека, пусть даже и вооруженных арбалетами?

В ответ дежурный переключил зеркало на воспроизведение, и мы увидели, как по дороге галопом несутся трое всадников. Рыцарь из "бла-ародных" с пажом и... Вот о том, кто здесь рыцарь, можно было поспорить. Впереди, на могучем сером коне, скакал некто с узким, бледным до белизны и испорченным жутким шрамом лицом. Выглядел он если и не как сама смерть, то уж явно один из любимых её поставщиков. В золотом поясе, при аналогичной цепи и шпорах — явственный рыцарь. Но... Но что-то с ним было не то: вместо традиционных латных доспехов он был облачен в черненую, давно не чищенную кольчугу со вплетенной на груди пластиной-нагрудником и массивными зубчатыми гребнями на "погонах", на голову, поверх кольчужного капюшона, надевался побрякивающий сейчас у колена островерхий стальной шлем с нащечниками, опускной стрелкой и бармицей, руки защищали пластинчатые наручи, а ноги — высокие сапоги, похожие на ботфорты с наклепанными поверх металлическими пластинами: одной округлой, слегка выгнутой и увенчанной шипом, на колене, тремя полосами вдоль голени и шипастой оковкой по квадратным мысам. К стягивающему кольчугу широкому поясу, собранному при помощи колечек из массивных позолоченных пластин, были прикреплены длинный кинжал и низко спущенный на левое бедро ремень с лопастью и простыми ножнами с широкой шпагой-баскетсвордом в ней. У легкого, опять-таки совершенно не вяжущегося с рыцарством седла с низкими луками посверкивал самоцветной рукоятью узкий полуторник с изогнутой вверх и заканчивающейся острыми клыками крестовиной. С другой стороны был привешен шлем и треугольный щит в чехле, позади седла слева торчал из налучья круто изогнутый лук, с другой покачивались два колчана, большой, стрел на семьдесят, и поменьше, который можно было подвесить к поясу. В руке, оперев пяткой о стремя, белый держал тонкое длинное копье с окрашенным в белый цвет конским хвостом под длинным граненым жалом и обвитым металлическими лентами древком, к седлу были привязаны поводья заводной и вьючной лошади. На заводной у седла были закреплены чехол с оснащенной копейным навершием и тремя длинными шипами на массивном обухе двуручной секирой, колчан с полудюжиной дротиков, а позади седла с одной стороны был привешен прямоугольный плоский чемодан, похожий на чемодан со снайперской винтовкой из кинобоевика, только не пластиковый, а обитый черной кожей и укрепленный медью, а с другой — туго набитые сумки.

Вторым в кавалькаде был громила габаритов даже удивительных — ростом заметно больше двух метров, а в плечах шире осадного щита-мантелета, навьюченного на заводную лошадь — на огромном мохноногом тяжеловозе. Бронзово-зеленая кожа, клыки, коротко стриженные черные волосы и широкополая черная шляпа а-ля "Три Мушкетера". Острые уши, верхняя губа, правая бровь и левая ноздря длинного острого носа украшены железными колечками. Зеленокожие насчитывали слишком много племен, чтобы определить происхождение — но, вероятно, гоблин: орки немного мельче и имеют пепельные волосы, каковые заплетают в косу, а тролли намного крупнее и значительно более зеленые. В качестве оружия гоблин обыкновенно использовал два прямых меча с клинком длиной без пяти пальцев в два локтя, но зато шириной в ладонь и наверняка соответствующего веса, и длинной рукоятью на три обыкновенных кулака или два кулака громилы. К собранному из массивных пластин вороненой стали поясу были накрест прикреплены две диагональных перевязи, однако занята была только левая — тот полуторник, что должен был занимать лопасть правой, торчал из прикрепленного к седлу чехла, рядом с которым был привешен короткий шлем с решетчатым забралом, бармицей и дополняющим её красно-белым султаном из спадающего на затылок и шею чьего-то — но не конского — волоса длинной сантиметров в сорок. С другой стороны седла был прикреплен обитый железом круглый щит в полтора локтя с длинным шипом в центре, за спину громила закинул бердыш с широким длинным лезвием, а правой рукой подбрасывал и ловил массивный шестопер. Позади седла навьючен стремянной арбалет и колчан с дротиками, у седла заводной лошади, нисколько не уступающей в габаритах вороной зверюге, даже и не думающей шататься под чудовищным весом, были привешены чехол с двуручной "Утренней Звездой" с заботливо примотанной к древку кожаным шнурком цепью и каплевидной шипастой гирей и колчан с полудюжиной дротиков, а всю спину закрывал тщательно навьюченный огромный прямоугольный щит осадного типа. Защитное вооружение состояло из доспеха, набранного из нескольких слоев стальной чешуи и одетого поверх плотного плетения мелкоячеистой кольчуги старомодного фасона — с высоким стоячим воротом по типу косоворотки, длинными рукавами, заканчивающимися где-то под пластинчатыми наручами, и подолом до низа бедра, дополнительно прикрытого пластинчатыми набедренниками. Сапоги были похожи на сапоги белолицего, только гораздо, гораздо больше.

Третий всадник выглядел самым настоящим пажом — на редкость угрюмого и злобного вида круглолицый мальчишка лет одиннадцати или двенадцати, одетый в яркий зелено-желтый камзол с кружевами и буфами у плеч, прорези которых открывали сверкающую алую подкладку, и штаны, окрашенные тонкими вертикальными полосками зеленого и желтого. Штаны были заправлены в мягкие красные сапоги на высокой шнуровке. Из цветовой гаммы выбивался только широкий, лихо сдвинутый на ухо фиолетовый берет с пристегнутым большой серебряной пряжкой султаном из алых и белых перьев — точно такими же, как на шляпе громилы. Оружия при нем видно не было, кроме засунутого за широкий красный кушак лезвием вверх длинного кривого кинжала, вполне годящегося на роль сабли — а для двенадцатилетнего мальчишки так даже не очень и короткой. У седла были привешены короткий лук с двойным изгибом, большой колчан со стрелами, длинная сабля, похожая на японскую катану, но с изогнутой крестовиной вместо круглой цубы, и легкая каска, на заводного коня навьючены круглый щит с шипом, рычажный арбалет с кольцом перед дугой и колчан с тремя довольно длинными дротиками. В руках паж держал тонкое копье с пучком красных и белых лент под граненым жалом.

Вылетев к мосту, опоясанный золотом господин Шрам едва успел остановиться, вздернув свою конягу на дыбы и развернув буквально в последний момент. Мост действительно не слишком подходил для верховой езды по нему — двое пеших бы по нему ещё разошлись свободно, а вот верховому тесновато было и одному. Да и дверь для проезда через неё в конном строю была низковата.

В свое время, когда замок Орлоклюв был ещё пограничной крепостью Мир-царства, охраняющей перевал Трех Пальцев от настырно лезущих с севера кланов дрэки, змееголовые ладьи которых поднимались по впадающим в Седое море рекам аж до самого Отпорного хребта, а по Святой реке так и вовсе до самого Виноцветного моря, все подходы к нему были специально подготовлены на предмет долговременной обороны. Потом Полуденная Мирия превратилась в демократическую Сливонию, денег в казне тут же не стало, и содержание крепостей на тех перевалах, без которых можно было обойтись, признали "нецелесообразным". Ещё хорошо, что не просто гарнизон сняли, плюнув на государственную безопасность, а о закрытии границ позаботились, причем способом самым радикальным — высаженные с воздуха команды спустили на перевал несколько хор-роших лавин, сделавших его полностью непроходимым... А в брошенной крепости вскоре обосновался клан Синего Орла, обозвав её столицей своего невеликого королевства. Плохо кончивший король Ранульф Рагнарсон по прозвищу Две Секиры был третьим и, как оказалось, последним правителем этого государства.

Шрам отвязал от седла поводья лошадей, кинул их сопровождающим, перевел по мосту свою чалую зверюгу, привязав её позади башни, и снял с заводной лошади чемодан. В нем оказались короткий, не больше двух локтей, стальной лук с дисками на концах дуги, соединенными между собой аж тремя тетивами сразу и какая-то непонятная фиговина, отдаленно похожая на скелет винтовочной ложи. Как оказалось, это и был скелет ложи, только арбалетной — присоединив к собранному из стальных прутьев с несколькими кусками дерева ложу лук, рыцарь получил собственно арбалет, могучее оружие с рессорной дугой с размахом почти в метр, деревянным цевьем и пистолетной рукоятью и двумя обтянутыми мягкой кожей подушечками на прикладе — одна в качестве плечевого упора, а другая под щеку, чтобы целиться удобнее было. Прицел, кстати, похож на оптический, только открытый — просто две линзы, одна у глаза, а другая у самой дуги. Через минуту самострел, взведенный хранившимся в том же чемодане реечным воротом и снаряженный кованным арбалетным болтом, оперенным кожаными пластинками с какой-то полустершейся надписью — как тут же пояснил один из краснолюдских мастеров, многие люди и даже некоторые особо глупые нелюди верили, что написанное на перьях заклятие весьма способствует точности боя и убийственности действия стрелы — уже глядел на мост через одну из бойниц второго этажа.

Следом, так же привязав лошадей и позаботившись надеть им, а также и коню господина, торбы с овсом, поднялись и сопровождающие. Их арбалеты были немного попроще и намного слабее — арбалет пажа взводился рычагом "козья нога", и, соответственно, имел силу не более полутораста килограммов, арбалет громилы, взводящийся ручным или поясным крюком, был ещё слабее, зато с двойным спусковым механизмом: один использовался при стрельбе с коня, а другой — в спешенном порядке. Тот же самый краснолюд, знаток людей и арбалетов, пояснил, что такие машинки обычно состоят на вооружении драгун, обученных вести бой и в конном, и в пешем строю. Отряды этого ещё небольшого, но имеющего громадные перспективы и стремительно развивающегося рода войск пока имели только Императорская Белая Гвардия, некоторые ордена Святых Земель и реорганизованная Катариной ферх-Броунвен коронная армия Туронны, именно с их помощью три года назад вдребезги разнесшая шедшие на выручку осаждавшей Тигрис армии Черного Принца рыцарские отряды Бриллианса.

В целом мастерам было понятно, что собрали их здесь не зря, и отрядец действительно странноватый — это даже до меня дошло, хоть я в оружии да вооружении Закатных стран понимала раз в десять меньше того, что любой из них успел позабыть. Лицо рыцаря никто из них вспомнить не мог, а было оно не из тех, что легко забываются. Стало быть, в замке он раньше не бывал...

Пока в одном зеркале время шло назад, другое, оставленное на прямой линии, показывало, что рыцарь, оставив наверху пажа с громилой, спустился вниз, к тому месту, где мост уходил под своды башни. Место было оборудовано хитро — раньше, когда здесь стояла широкая, окованная железом дверь из двух половин, верхней и нижней, оно было пригодно для обороны ещё больше... Сейчас от всей хитрости оставался только сравнительно узкий дверной проем, сразу же расширяющийся почти вдвое — благодаря этому по сторонам от двери могли укрываться по одному рыцарю в полном вооружении, преподнеся вторгнувшемуся супостату большой сюрприз.

Для того, чтобы попасть в расположенные по сторонам от подворотни галереи, заканчивающиеся выпятившими вперед трехгранные эркеры-стрельницы комнатами с выходящими на мост и площадку перед ним бойницами для лучников и чего-то вроде станкового стреломета, нужно было пройти коридор насквозь, выбив две опускных решетки, подняться по насквозь простреливаемой внешней лестнице, проломить сплошную дверь, также окованную железом, выломать дверь-решетку — и только потом уже можно спускаться в галереи или подниматься на обнесенную зубчатым парапетом и прикрытую спереди черепичным навесом крышу. Так было. Затем то ли сами сливонцы, уходя, то ли те, кто пришел им на смену, сняли все железо — решетки, механизмы, котлы для вара... Двери да балки, вообще все дерево вскоре начисто сгнило под порожденным проклятием вечным дождем, так что ходить по провалившейся во многих местах крыше стало опасно. За исключением этих моментов башня стояла точно так же, как и две с половиной сотни лет назад, когда отступающие под натиском Сынов Дракона армии мирцев впервые уцепились за горные перевалы.

Рыцарь, встав на мосту, задумчиво покачался с пятки на носок, оглядывая возвышающуюся перед ним башню, затем вернулся к лошадям и начал навьючиваться снаряжением — засунул за пояс пару вытащенных из чьей-то сумки Т-образных костылей с кольцом наверху, закинул за спину свой тарч, взял два дротика из колчана пажа, моток тетивы, свой полуторник и подобрал зачем-то приличных размеров булыжник.

Как оказалось — не зря подобрал. Башню строили на совесть, и чтобы вколотить между камнями костыли, времени понадобилось довольно много. Теперь поперек прохода где-то на высоте лодыжки была натянута вдвое сложенная тетива, выдерживающая, судя по двойному изгибу и роговым чешуйкам пажеского лука, не менее семи десятков фунтов — если кто с дурна ума ломанется, наверняка заметить не успеет, споткнется и получит свое. То есть сантиметров двадцать стали между лопатками.

А по тропинке уже поднимались те, кого ждали эти. Возглавлял погоню рыцарь, и уж этот-то совершенно соответствовал моде Заката — собранные из цельнокованых пластин латы полностью закрывали его тело от шеи и до пяток, а голову от шеи до макушки затянул кольчужный капюшон, на левое бедро спускался золотой пояс, оттянутый ножнами сужающегося к острию тяжелого меча. У седла с высокими луками были привешены двулезвийная секира с копейным навершием и треугольный щит с рисунком, изображающим на фиолетовом поле серебряное нечто — не то вывороченный пень с корнями, не то взрыв, не то осьминога. Тот же рисунок был выбит на вороненой кирасе и нашит на левом плече и спине темного от влаги плаща, истинный цвет которого мог быть и фиолетовым. Следом безусый мальчишка-оруженосец вез шлем, похожий на оснащенный клювообразным забралом горшок, и копье, на этот раз — настоящий ленц с толстым древком, ещё более расширяющимся к прикрывающей руку круглой чашеобразной гарде. Сам оруженосец был облачен в кирасу, надетую поверх кольчужного подшлемника легкую каску, похожую на стальной тазик для бритья, перчатки со стянутыми шнуровкой крагами до локтя и пластинчатые поножи поверх сапог, вооружен дротиками, длинным мечом и кинжалом.

Следом за оруженосцем перебирал копытами ослик с монахом, перепоясавшим черную рясу не обычным вервием, а широким "чемпионским" поясом, и вооружившимся не смирением и кротостью, подобающим духовной особе, а чем-то вроде граненой железной палки с одиноким лепестком гарды — эту штуку обычно называли "стилетом палача" или, наоборот, "палачом мечей" — здоровенным медным крестом на цепи, способной удержать не то что матерого волкодава, но и цельного тигра, и полутораметровым, явно двуручным перначом с четырьмя сведенными на острие зубчатыми перьями: колющий удар такой штукой пробьет любой доспех не хуже удара тем же лэнсом. Под рясой посверкивала кольчуга, а на плече была приколота серебристая бляха в виде собачьей головы. Позади монаха месили грязь замухрышистого вида лошадки, оседланные десятком солдат, очевидных пехотинцев, посаженных на отобранных у землеробов животных только лишь для быстроты передвижения. Вооружение у всех было однообразным — железные кирасы с позеленевшей медной головой единорога на груди, железные набедренники и железные же шлемы с широкими полями, медным гребнем и чешуйчатым подбородочным ремнем. На поясах — короткие широкие мечи, поперек седла или у стремени разнообразные алебарды, ронсеки, гизармы и глефы, у шестерых на перекидные сумы навьючены арбалеты со стременем, а за пояса зацеплены крюки.

— Осьминог, Пес и десяток городской стражи из Едикорны. Три к одному — "чашника" травят.

— Ты что, совсем уже? Где мы — и где крестоносцы!

— Ставлю пять гильденов, что охотятся на Предавшегося!

Из азартных возгласов становилось ясно, что рыцарь есть брат-меченосец Ордена Святого Осьминога, того самого, что в свое время отказался учить княжну Ярославу — странное название ордена происходило от герба, который взял себе некий рыцарь, скрывавший свое истинное имя и род, вероятно, изрядный грешник, решивший искупить оные грехи кровью/рыцарскими деяниями. Этот воин, прозванный Рыцарем Осьминога, добился на поприще искупления/деяний таких успехов, что Курия была вынуждена признать его святым, причем, поговаривали, ещё при его жизни. Монах относился к Ордену Пса, задачей которого была охрана Веры и Церкви от ереси, схизмы и колдовства — при этом сами "Псы" были не лишены чародейского дара и мастерски им пользовались. "К вящей славе Господней", естественно. Как говориться, есть ИХ богомерзкие колдуны и НАШИ боговдохновенные чародеи.

Вылетела эта теплая компания к мосту, тоже едва затормозить успела... Подходы к мосту с башни просматривались довольно плохо — строители могли выбирать между хорошим обстрелом и неприступностью — но метров на пятьдесят дорогу видно было. Если бы крепость оборонял хороший гарнизон... То с Третьего поста как раз тот участок дороги, что от этой башни за углом укрывался, видно было прекрасно, и тяжелыми метательными машинами он должен был простреливаться насквозь. Впрочем, и так вышло неплохо — арбалетчики с башни пальнули разом, ссадив с лошадей двух замыкающих стражников. Потом паж взялся за лук, и стрелы полетели по одной, но очень быстро — впрочем, громила от него не слишком отставал, взводя арбалет одной рукой с упором приклада в живот, для чего даже имел специальное приспособление — откидывающийся крюк на правом наруче.

Ошибка была только одна, но она оказалась роковой — зря они весь эффект неожиданности на стражников истратили, дали время монаху опомнится... Поскольку он взял, да и начал стрелы прямо в воздухе отбивать. Поведет эдак вот ручкой — стрела или болт отлетают, как от каменной стены! Однако же и монах, пока вокруг этакие "сувениры" летают, тоже сделать ничего не может — он попробовал пару раз смастрячить что-то вроде файербола и засадить им по бойницам, но чуть не получил стрелу в голову и решил эксперименты отложить. Коротко посовещавшись, погоня решила, что ломить вот таким нахрапом не стоит.

Так они до поворота и пятились — тесной кучкой.

По итогам первого раунда потери осаждающих — трое убитых, один легкораненый (тот самый болт, который монах в последний момент отбил, отлетел очень уж неудачно), потери осажденных — ноль.

Гимли с тем самым Торфинном, что нас тогда встречал, тут же побились об заклад, что для осажденных настал последний час — Торфинн же считал, что у них ещё есть какой-то сюрприз, и ещё очень может быть, что последний час настал как раз для погони. Вообще к этому моменту в зале столпились уже чуть ли не все обитатели замка — те, понятно, кто из, так скажем, простонародья. То есть хозяин замка в своих покоях наверняка такое же зеркало имеет, да и остальные колдуны, что тут обитают, тоже — инструмент это в их деле необходимый. Точно так же, как у нас — компьютер. А для остальных в замке особых развлечений нету, так что на такое вот поглядеть сбежались все, кто только мог — и мартышки чешуйчатые, которые у Сандры-алхимика лаборантами числятся, и лемура, беглого бомогерского чародея фамилиар, и страхолюдный на вид пенек, помесь гуманоида с колодой для дров, что у друида из Летней башни в услужении, и... словом, все. Шум, гам, веселье — ну, понятное дело, художественного кино, равно как и документального, здесь не водится, так что развлекаются ребята, как только могут. Да и я, кинематографом и компьютером приученная, смотря на экран, не людей вижу, а юнитов пополам с персонажами...

Укрывшись за поворотом, погоня провела краткое совещание, после чего монах начал активно шевелить губами, руками и прочими частями тела. Судя по донесшимся с разных сторон комментариям, среди первых в учебе в своей магической семинарии этот Пес не был. Наконец, чернорясник закончил свои шаманские пляски, и в тот же момент изображение в зеркале как-то странно зарябило — но не целиком, а только вокруг действующих лиц. Это, оказывается, проявлял себя заговор на отвод глаз. Мастер Торолд тут же коротко шевельнул пальцами сам, и помехи прекратились. Но это у НАС прекратились — в Зеркале. Ставки на осажденных тут же упали, а на погоню — выросли.

А погоня уже в полный рост к мосту шагает, и бодро так, будто только что не драпали, а осуществляли стратегическое отступление. И рыцарь впереди, на фигуральном белом коне — но шлем все-таки надеть позаботился. В руках секира, за спиной щит, на поясе меч... Одним словом, всегда готов. За ним — оруженосец, монах и стражники дружной чередой со взведенными арбалетами наперевес.

Шлем у рыцаря-осьминога был типа "сфера", замечательный по степени защиты, но несколько ограничивающий видимость. Словом, веревочку он так и не заметил — пока не полетел ласточкой. "И взгремели на павшем доспехи". Тот, который ждал — и дождался! — ещё в полете врезал ему ногой по клюву так, что аж хрустнуло. И дротик монаху в горло — р-раз! И сверху арбалеты залпом хлестнули, два в молоко, только наконечники каленые рикошетами из камня снопы искр выбили, а один кому-то в ногу, значит — неприцельно. Но стражники-то и этого не ожидали! И с перепугу тоже из арбалетов — бац! Дротик монах отбить сумел, а вот арбалетный болт в спину — уже нет.

От арбалета, пусть и стремянного, а не механического, с такой дистанции даже и цельнокованые латы защитить бы не смогли — разве что легендарный мифрил... И то сомнительно. А кольчуга... ну что — кольчуга? Она на такое тем более не рассчитана!

Миг легкого ошеломления прошел быстрее, чем я успела моргнуть — однако же за этот миг рыцарь в кольчуге успел сократить дистанцию и, пав на одно колено, нанести совершенно неожиданный удар — серебристо-серая, покрытая мелким узором сталь сделала свое дело чисто и аккуратно, одним взмахом отрубив мальчишке левую ногу выше колена и вскрыв артерии на внутренней стороне правого бедра. Кровь оставила на полированном металле ярко-красный след. Мастера в один голос принялись обсуждать, какая это альфасталь, сварная или плавленая, и чьей работы полуторник.

На секунду картинка застыла: рыцарь в основной стойке, с которой, по утверждению "сенсея", пытавшегося учить благородному искусству кендо стаю чокнутых, часть которых считала себя эльфами, а остальные — гоблинами, должно начинаться любое движение, напротив — выронивший свой жуткий пернач монах с торчащим из левого плеча острием арбалетного болта, сжимающий побелевшими от напряжения пальцами мелко дрожащий мечелом, за ним шестерка стрелков с разряженными арбалетами. Вот один из них упал на камень, отбросивший его стражник потянулся за мечом, и в следующий момент рыцарь начал двигаться так быстро, что вместо его меча я видела только размазанную серебристую радугу, густо окрашенную алым. Железный мечелом вместе со сжимающей его кистью отлетел в сторону, беззвучно канув в наполненное туманом ущелье... А там, где стоял монах, сверкала стальная радуга и летели брызги крови. Когда рыцарь скользнул к бледному, как простыня, стражнику, чернорясник напоминал добротно разделанную тушу на бойне — но все ещё был жив и даже стоял на своих ногах! Кто-то за моей спиной пораженно охнул, и болезненная тишина взорвалась возгласами — начиная от восхищенного комментария, изощренно смешавшего крепкую подсердечную брань, подробности нанесения тех или иных ударов и мнение мастера о ковке и заточке столь замечательного клинка, и до легкого соболезнования типа "ну нельзя же так с разумными...". На высказавшую последнее лемуру тут же обрушился девятый вал негодования.

Собравшиеся в Замке Некроманта людей не любили. Не за что им было их любить.

А Церковь здесь ненавидели.

Двое стражников, шагнувших с обнаженными мечами навстречу свистящей серебристой радуге, отделались гораздо легче — их всего-навсего убили. Чисто и быстро, по одному удару на каждого. Только тут монах упал. И не просто так, а с моста — канул в туман вслед за своим мечеломом. Пару секунду спустя изображение коротко мигнуло, и из бойниц второго этажа тут же полетели болты — похоже, заклятие спало после смерти мага. Этот Пес действительно был далеко не из первых в своре. Но ещё двое стражников умерли до этого — одному раскололи шлем вместе с черепом, а второму, как раз закончившему взводить арбалет и потянувшемуся за стрелой, вогнали в глаз метательный нож. Двух последних прикончили стрелки.

Именно этот момент хозяин замка выбрал для своего вмешательства — мастер Торолд с отрядом в десяток зомби-девушек, усиленным двумя минотаврами, телепортом отправлялся к Первой башне с целью пригласить загадочного рыцаря в Приют Некро-манта. Отказы и возражения не принимаются. Вместе с отрядом отправится чародей из Бомогера, который сотрет все следы, оставленные как "гостями", так и теми, кто за ними гнался. Десять минут на сборы, время пошло.

СДЕЛКИ ПАТРИОТОВ

Второй образец огнестрела более соответствовал термину "мушкет". Впрочем, возможно, это была пищаль. Кованный из железа восьмигранный ствол имел тот же калибр около двадцати пяти миллиметров, и из фунта свинца можно было отлить четыре или пять пуль этого калибра (правда, Ќ-фунтовую пулю приходилось вгонять в ствол легкими ударами колотушки) — а потому оружие получило классификацию "1/5-фунтовой фитильной ручной пищали". И, в скобках — "простого типа". Потому что фитильный замок — простейший и примитивнейший, состоящий из S-образной железки, насквозь проходящей через ложу, вверху на ней зажимается фитиль, а нижняя часть играет роль спускового рычага. Предохранительный механизм — стальной изогнутый стержень, головка которого выступает справа на ложе. Нажатием на неё стерженек сдвигается так, что выступающая часть сменяется вогнутой, и верхняя часть S-образной фиговины получает возможность поднести к полке тлеющий фитиль. Но есть и другой вариант, в скобочках — "сложного типа". Это был уже настоящий фитильный замок, с пружиной, прикрытым предохранительной скобой спусковым крючком и автоматически откидывающейся крышкой полки. Изготовление такого замка требовало уже некоторого мастерства, доступного далеко не всем. Основную трудность составляли пружины — для того, чтобы ковать необходимую для них сталь или, тем более, альфасталь, требовалось мастерство, выходящее за пределы возможностей 99% кузнецов Заката.

На кончике ствола врезана латунная мушка, в казенной части установлен простой открытый прицел, вдоль ствола приспособлены кожаные петельки для шомпола, а сверху ложи и в прикладе прорезаны отверстия, через них пропущены короткие цепочки или ремешки, играющие роль колец для ремня, на котором пищаль можно нести. В качестве вспомогательного вооружения выступают канонический бердыш с длинным лезвием (есть ещё, оказывается, совершенно не такой бердыш — вот я удивилась! Только он в качестве подставки не подходит, поскольку больше похож на короткое копье с насаженным на металлическое — или, у хилых людишек, обитое металлом — древко топором с узким лезвием, созданным для прорубания латных доспехов, и клювом-крюком на обухе) и пехотная слабоизогнутая сабля, как вариант для Заката — рогатая подпорка, в дальнейшем, возможно, с венчающим один из усов ножевидным клинком, и "кошкодер" или дюсак. Или, для дворян и прочих рыцарей, шпага. Широкий ремень из толстой кожи, к которому крепились ножны, на груди скрещивался с точно таким же ремнем подсумка, дополнительно закрепляясь железными пряжками — это, возможно, уступало по защитным качествам кирасе, но зато было куда функциональнее. Дополнительно ремни можно усилить чешуей или заклепками.

Словом, Гимли Даинсон полностью оправдал все затраты. Равно как и краснолюд Торфинн Гродин, создавший турельную затинную пищаль со сменными каморами. Равно как и карлы, сумевшие коллективными усилиями разработать сразу два кремневых замка — ударный и колесцовый. И Сандра Снежная Птица, магистр-алхимик, обосновавшая и разработавшая зерненный порох и гремучий состав для капсюлей. А также и все прочие, содействовавшие выходу в свет книги "Боевой пыл".

Пока, впрочем, в свет вышел только первый том этой эпохальной работы. В первой части тома, подписанного "Бертольдом Черным (по-немецки "Шварц" — черный. Такая вот шутка юмора...), магистром алхимии, доктором богословия и бакалавром философии", на добротном староимперском разъяснялось, как готовить пороховую мякоть, смешивая шесть частей селитры с двумя частями серы и двумя же угля, все предварительно истолченное, и после смешивания истолченное вновь. Тут же приводились несколько рецептов получения в домашних условиях серы, угля и селитры — на тот случай, если книга попадется в руки совсем уж диким людям, ни разу в жизни не пробовавшим добыть Философский Камень.

Вторая часть была посвящена ручному огнестрельному оружию и включала процесс его изготовления и особенности использования — здесь были перечислены "ручница пехотная" (железная трубка на толстой доске, кладущейся поверх плеча и имеющей для того специальную выемку, точно так же держат РПГ или "Стингер", замка не имеет, фитиль подносится вручную), "самопал кавалерийский простой" (цельнометаллическая дубинка, головная часть которой является стволом, а хвост при стрельбе упирается в специальный выступ на кирасе) и "самопал кавалерийский многоствольный" (тот же принцип, только головная часть собрана из четырех или пяти стволов с единым запальным отверстием). Третья часть посвящалась изготовлению и использованию тяжелого огнестрельного оружия, именуемого Большим Нарядом, в осаде и обороне крепостей — сюда попали только длинноствольные пушки, предназначенные для осады, и короткие "тюфяки", стреляющие исключительно картечью. Пушки осаждающих и осажденных должны были бороться друг с другом, а "тюфяки" — сметать идущую на штурм пехоту снопами картечных выстрелов.

Всего было напечатано двести пятьдесят экземпляров эпохального труда — по здешним меркам, когда на изготовление книги такого объема, даже без учета иллюстраций, которыми в преизрядном количестве была снабжена каждая статья, у переписчиков ушло бы в любом случае не менее года (разделенного на количество писцов в скриптории), это был тираж просто офигительный.

Первые десять экземпляров, к каждому из которых в качестве пояснения были приложены десять "ручниц", тех самых, что типа "стингер", и один "тюфяк"-дробострел (образцом для них послужил мой первый самопал, только диаметр ствола увеличили в три раза, а его длину сократили до пяти калибров), уже отправились к потребителям — главным из которых был туроннский Карл-Август IV. Приключившаяся десять лет назад смерть его отца, к тому времени вот уже пять лет как совершенно спятившего, не приблизила его к трону — ведь ещё до смерти отца его мать, королева Броунвен Белая Грудь, прозванная также Возлюбленной, объявила, что зачинала наследника в некотором удалении от супружеского ложа короля Жан-Поля II, в высшей степени заслуженно прозванного Безумным, с совершенно посторонним мужчиной, который, конечно, не был сумасшедшим — да зато и королем не был. А следовательно, не имеет права на трон и его сын, не являющийся Сыном Туронны. В этом раскладе законным королем королей был Вильям XI, соединивший своей кровью династии Бриллианса и Туронны.

Последняя, как известно, делится на три части: правящие Севером герцоги Фар-Гельба и Дарфланда нынче прочно держали руку Вильяма XI, Юг и фарангьяки, могущественный дом герцогов Фар-Ангья, горой стояли за Карла-Августа... Но самой главной, самой значительной оставалась третья часть — страна развалин и пепелищ, "волчьих пастбищ", где иной раз за целый день пути нельзя было встретить и одной живой души. Десятилетия династических войн не принесли победы ни одной из сторон — и разорение обеим. Бриллианс, вот уже больше восьмидесяти лет непрерывно напрягавший силы, отправляя на континент одну армию за другой, давным-давно привык жить в состоянии непрерывного экономического кризиса — ну, а Туронна, на территории которой эта война шла, был разорен гораздо более обычным способом. Народец либо вымер, либо разбежался, торговля умерла, и на побоищах выли одичавшие псы, сбивающиеся в гигантские стаи, наводящие ужас даже на большие города, обнесенные относительно целыми стенами — а таких городов в Туронне осталось не так и много...

Вместе с книгой, двумя дюжинами "ручниц", четырьмя "тюфяками" и двумя выкованными из железных полос и скрепленными надетыми в раскаленном состоянии стальными обручами шестифунтовыми пушками, в боекомплект которых входили полсотни кованных железных ядер, облитых свинцом для придания правильной круглой формы и более плотного прилегания к стенкам ствола, недавно коронованный в освобожденном войсками его сводной сестры Тигрисе молодой король получил и тонкую тетрадку, содержащую краткий свод тех изменений, которые появление пороха и огнестрельных орудий произведет в тактике пехоты и конницы и технологии осады крепостей и замков. Карл-Август, метко прозванный "Безземельным", в качестве полководца не годился своей сестричке даже в подметки, однако в политике мог дать ей сто очков вперед. И пушки, с необыкновенной легкостью сносящие стены феодальных замков, были ему "самое оно".

Тетрадь и экстрактно изложенные в ней мысли принадлежали принцессе Амалии Роанликс — которая вовсе не походила на женщину, тем более на принцессу. Зато на заслуженного боевого генерала она походила как нельзя больше.

Пятнадцать лет назад, когда она была младшей и самой любимой из трех дочерей короля Хильдебранда IX, властелина Красного Лиса, одного из самых небольших, древних и хорошо защищенных из всех Малых Королевств, её звали "Среброглазой"... Теперь же её называли "Бешеной лисицей", и ещё — "Мертвым глазом", поскольку она никогда не промахивалась ни из лука, ни из арбалета... И потому ещё, что светло-серые глаза принцессы, давным-давно, в зеленых садах отцовского замка, отсвечивавшие на солнце чистым серебром, выцвели и приобрели неприятное сходство с нацеленными в лоб стволами. Пустые, ясные и сосредоточенные, они были как два окна в ледяную преисподнюю, наполненную тихой, пугающе безмятежной ненавистью. Волосы, некогда черные, как вороново крыло, теперь были совершенно седыми, ставшая в одночасье белоснежной кожа была суха и мертва, по лицу ветвился от угла челюсти к переносице и виску страшный бугристый шрам со следами ниток — его зашивали, глядясь в карманное зеркальце, на скорую руку и не слишком умело...

Но Амалию Роанликс называли "Ледяной смертью" не за это. Не только за это. Она ненавидела Истинную Церковь так, что в человеческом языке не хватит слов, чтобы описать это — а Святой Оффициум и Орден Пса вдвое более того. И было за что — для того, чтобы выбраться из пыточных подвалов СО, необходимо бешенное, безумное везение... Но даже и оно не позволит, выбравшись, остаться ПРЕЖНИМ...

Священников и монахов, попавших ей в руки зимой, обычно ждало "водяное крещение" — их привязывали к столбам и обливали холодной водой. Если мороза или времени не хватало, "Мертвоглазая" развлекалась проще и быстрее — разрывала конями или деревьями, рубила руки и ноги, ломала хребты, стараясь при этом сохранить жизнь... А однажды ей в руки попал целый архиблюститель — для него она не пожалела истолочь настоящий бриллиант! Клирик орал три дня, пока не истек кровью через множество мелких порезов на разодранных алмазной пылью стенках желудка. Если же времени не было совсем, то святые отцы обычно сгорали вместе со своими храмами — или летели вниз головой с их колокольни. Впрочем, не обязательно вниз головой — и не обязательно до самой земли. Шепотом рассказывали, что один известный доносчик СО, приходской попик, имевший привычку выдавать Псам секреты исповеди, слетел с колокольни целиком, а приземлился уже не совсем — поскольку "Бешеная лисица" привязала его руки короткой веревкой к самому большому колоколу, а другой веревкой, столь же короткой — ноги к колоколу чуть поменьше... каковой и был сброшен со звонницы во славу "Братства Чаши" и его создателя, святого великомученика Иоганна Хустлова, удостоенного степени доктора богословия гонорис кауза в четырех виднейших университетах Заката и автора книги "Двадцать три тезиса, записанных в месяц Дракона"!

А ещё она любила забивать в руки и ноги рыцарям, носящим знаки Орденов или Светлого Креста, металлические костыли, распиная их на стенах монастырей и храмов. Или просто на подвернувшихся деревьях. Принцесса старалась, чтобы крестоносцы умирали долго, очень долго. А ещё лучше — жили. Долго. И проклинали каждый миг своей жизни!

Прав был некто, заметивший, что монстры не рождаются сами по себе — их нужно лепить, лепить долго и тщательно, расплавлять, засунув в самое жерло адской печи, и закалять могильным хладом...

Из Среброглазой получилось на редкость достойное чудовище, гордость всех монстров. Это, должно быть, потому, что в детстве она была очень милым ребенком. Младшая дочь, любимица родителей и всего королевства, госпожа сотен сердец и муза тысячи сонетов... Красивая, милая, наивная, ученая, как хронист, и танцующая не хуже дриады, сочетание тысячи достоинств... и всего одного-единственного крошечного недостатка: она оказалась дочерью короля, который навлек на себя недовольство Истинной Церкви!

На третий день после Долгой Ночи, которая в этом году в счет не шла, во второй день первого месяца зимы одна тысяча сто девяносто шестого года от Великого Затмения, объединенные армии "Братства Чаши" встретились на льду Ослиного озера с воинством VIII Святого похода. Битва, которой наверняка предстояло войти в историю, состоялась неподалеку от селения Горелые Липы и продолжалась полных три дня.

Опорой и надеждой "чашников" были вагенбурги и прекрасно обученная пехота — именно о них вот уже шесть лет вдребезги разбивались все надежды крестоносцев. Ещё у братьев имелись драгуны-арбалетчики и тяжелая кавалерия — не в таком числе, как у рыцарей, но зато куда более дисциплинированная. Были метательные машины, имелись боевые маги... А главное — еретикам НЕКУДА было отступать: до границы горного края оставалось не более десятка лиг, ни одна из которых не была пригодна для обороны, а сразу за ней начинались густонаселенные земли королевств Бомогер и Виячче... А за спиной Святого Воинства стояли густые столбы дыма, неподвижного в белесом от мороза безветренном небе — как двести лет назад на юге Туронны, где сотнями тысяч гибли "чистые", а Нижний Бегард и Фар-Вальденса превращались в дымящиеся пепелища, крестоносцы получили из Святого города приказ убивать всех, чтобы Господь отобрал своих. Тогда Южную Туронну умиротворили до состояния кладбища, и не было никаких оснований не верить в то, что вожди крестоносцев поклялись точно так же "умиротворить" и оба мятежных королевства, и хоть всю Рассветную Провинцию, от Хара-Д'Ой до Отпорного Хребта и Великой Зелени.

Трехдневная бойня завершилась, когда погиб последний из сколько-нибудь значимых волшебников "Братства" — всего лишь несколькими минутами позже растопленный боевыми магами крестоносцев лед начал крошиться прямо под ногами воинов Чаши. Выстроенная поперек озера шестью отрядами-баталиями могучая фаланга, бестрепетно отражавшая непрерывные атаки, рассыпалась во мгновение ока, и через оставшиеся в промоинах ледяные мосты пошла вперед тяжелая конница — а было её у крестоносцев предостаточно: Желтая и Фиолетовая роты Императорской Белой Гвардии по пятьдесят копий в каждой, двести тридцать копий объединенной рати святоземельских Орденов да под три сотни копий рыцарского ополчения соседних Посимезии и Силомении в смеси с традиционной крестоносной мразью (обычные бандиты и рыцари-разбойники, осененные Крестом, превращались в Святое Воинство, а полное прощение всех предыдущих грехов, обещанное Архипрелатом всем, нашившим на плащ знак похода, обращало в Паладинов Света людей практически только одного промысла. Ибо те, кто действительно желал защитить Истинную Церковь, ВСЕГДА имели возможность сделать это — осколками Старой Империи протянулись вдоль полуденного побережья Великой Зелени, иначе именуемой Морем Мук, крошечные королевства и вольные города Самоцветного союза, превратившиеся триста лет назад в плацдармы, с которых хлынули на Полдень рати Первого Крестового Похода, сто пятьдесят лет назад отброшенные обратно натиском вновь объединившихся под железной рукой Эле Н'Горо чернокожих Лунных Всадников... Там, на границах двух Цивилизаций, всегда были нужны руки, способные держать длинный рыцарский меч, тяжелую абордажную саблю судовой рати или сариссу, арбалет и алебарду орденских бастардов) — всего верных полторы тысячи тяжелой конницы, закованной в латы от макушки до конских копыт, и ещё четыре с половиной тысячи конницы разной, от оруженосцев и латников, доспехи которых немногим уступали рыцарским, но не имеющих необходимости в конском доспехе, и до пажей, с переменным успехом изображающих легкую кавалерию, а потому облаченных только в шлемы и кирасы или кольчуги.

И началась бойня — тысячи утонули в ледяной воде, и тысячи были поражены в спину летящими надо льдом всадниками. Выстроенные на холмах по берегам озера и на островке в его центре вагенбурги крестоносцы взяли штурмом, забросав рогатки и рвы трупами сервов, облаченных в ржавые кирасы из оружейных древних рыцарских замков Посимезии и Силомении, а отряды тяжелой кавалерии, ждавшие своего часа на том берегу озера, были смяты, не успев набрать разбег, необходимый для надлежащего копейного удара, того самого знаменитого удара длинных лэнсов, что был способен проломить кирпичную стену...

Но "Мертвоглазая" выжила. Её не взяли ни ледяная вода, ни сталь, хрупкая от вернувшегося в утроенной силе мороза — ведь за всякую магию, идущую наперекор естеству, нужно платить! — ни холодный свет золота, в изобилии обещанного за голову "Ледяной Амалии", собственными руками умертвившей более пяти десятков священников и монахов, ответственной за смерть сотен "Божьих слуг". И "автора" двух самых страшных поражений крестоносцев — летом 1193 года в битвах при Ледяной Горе и Некс-Рогород Святое Воинство было разгромлено наголову, потеряв убитыми, раненными и пленными шесть с лишним тысяч пехотинцев из ушедших в поход восьми и две трети кавалерии, включая большинство рыцарей. В этом походе, организованном на средства архиблюстителя Силоменского Аристарха (ныне — святого великомученика), желавшего таким путем приподняться в глазах Архипрелата и Курии, "Ледяная Гадюка" впервые доказала, что она не только маниакальная убийца, но и талантливый полководец.

За разгромом армии, как обычно, последовало "умиротворение" территории — страшная резня, ещё и посейчас опустошающая мятежные королевства Бомогер и Виячче. Крестоносцы, придерживающиеся традиционного для этих ублюдков принципа "убить всех — а Господь отберет праведных", устроили бойню таких размеров, что вогнали в ужас даже союзных "крестовикам" властителей соседних Посимезии, Силомении, Боронкая, Яр-царства и Великого Герцогства Дар-Товат, города и села которых заполонили толпища беженцев с "умиротворяемых" до состояния кладбища территорий. Полевые трибуналы Оффициума, поддержанные отрядами Орденов Святых Земель, не успевали фильтровать эти потоки, в связи с нехваткой сил и времени Псы Господа вынуждены были отказаться от обычных методов следствия и передачи уже осужденных на смерть еретиков светским властям для осуществления приговора: теперь подозрение в ереси уже само по себе служило обвинением, а обвинение — доказательством вины. По лесам выли обожравшиеся мертвечиной волки, сбивающиеся в невиданных размеров стаи, вдоль дорог ломились от перегрузки перекладины шибениц, а деревья на перекрестках, не украшенные хотя бы парочкой мертвяков, стали редки почти так же, как единороги.

Но все равно не было ни малейших сомнений, что множество еретиков минуют все заставы и кордоны, и вскоре ячейки "Братства Чаши" появятся во всех соседних странах — а также и во многих отдаленных. Поскольку если уж из кипящего котла удалось выскользнуть "Мертвоглазой", которую в лицо знали десятки тысяч, то что же тут говорить о простых "братьях Чаши"?

Или — не очень простых...

В Войне Чаши участвовала и прославленная Зеленая Рота, та самая, что начала свой омытый волнами крови боевой путь ещё во времена Бегардских войн. Эта Вольная Компания вот уже скоро две сотни лет, со времен крестового похода на "охваченное ересью" королевство Нижний Бегард, где она сражалась на стороне Короля-Трубадура, поддержавшего "Чистых" против объявившего Нижнему Бегарду сначала Интердикт, а затем и Святой Поход (четвертый по счету и первый на территории собственно Закатных стран) Архипрелата Селестина V, то уменьшаясь почти до нуля, то разрастаясь в тысячный отряд, кружила по странам Заката от Седых Башен до Отпорного Хребта и от Седого Моря до Великой Зелени, круша тех, на кого указывал наниматель — и почти всегда нанимаясь к тем, на кого был обращен гнев Курии. Каждый новый капитан Зеленой Компании традиционно брал себе имя легендарного основателя, великого Робина Форестье, стрелки которого много раз переламывали судьбы сражений Войны Чистых Братьев. Они даже могли бы спасти Нижний Бегард — если бы туроннский король королей Эйден II Гордый не пообещал баронам Бегарда больше, чем они могли бы иметь от Короля-Трубадура.

Понимая подтекст, прочим недоступный — вот уже двести лет эльф вел свою собственную войну против Церкви! Победы, к сожалению, были редки и преходящи, а печальная традиция заключалась в том, что предательство тянулось за Зеленой Ротой столь же верно, как и слава. Стоило "очередному" Робину Форестье добыть победу для очередного нанимателя, как тот решал, что капитан наемников — фигура в этой игре явно лишняя. Никто, НИКТО не любит свидетелей своего позора. Прославленная десятками легенд неотвратимость расплаты не останавливала очередных болванов, мнящих себя самыми большими умниками во всей Вселенной.

Самый главный урок истории — она не учит никогда, никого и ничему .

На момент прибытия в пределы Слав-царства в отряде осталось ровно десять "боевых единиц" — капитан, его дама сердца леди Керидвен оф Броселианд, ротный капеллан отец Майкл О'Бэр, ротный кузнец и оружейник Крошка Ивен, двое арбалетчиков из прибившихся после разгрома Братьев Чаши, бард Тинниан ап-Ллуг и ещё трое драгонрэдских лучников. Ещё почти два десятка головорезов погибли или отстали по дороге — мимо кордонов, через Закатный Боронкай, вниз по Боронкай-реке до Виноцветного моря... Спустя неделю морского пути и одну схватку со сливонскими пиратами остатки отряда прибыли в Старград, где мессиру Робину удалось нанять туроннского рыцаря Роберта ле Сангреаль и его дочь Катарину, в рыцари не посвященную, но умеющую носить доспехи и владеть мечом ничем не хуже отца, также не слишком желающих поведать окружающим о своем прошлом и причинах, толкнувших их так далеко к Рассвету, и найти небольшой контракт — сопровождение груза вверх по Бузине до Осколицкого переволока, где товар и ответственность за него должен был принять покупатель. Из Осколиц эльф намеревался двинуться к Алатырь-камню и дальше на Рассвет или Полдень, однако встреча с боярином, преследующим непутевого племянника и опасающимся мстительных родственников уложенного тем в постель княжича Шан-Дебенского, изменила дело.

Никон Одинец придержал бы Зеленую Роту на своем балансе и без дополнительных просьб — боярин, как служилый воевода Большого Полка (регулярной армии), не имел возможности возглавлять свое ополчение, выставляемое "конно, людно и оружно" по одному всаднику в доспехе с одной боевой и двумя заводными лошадьми с каждых пятидесяти га обрабатываемых земель согласно Разрядным книгам. Занятый по службе двадцать четыре часа в сутки, он не имел возможности даже как следует за ним присматривать. А без хозяйского глаза дела, как известно, идут худо — количество оружных холопов в целом реестру соответствовало, пятьдесят семь всадников с Голенищево и ещё тридцать два с Боголюбово, а вот качество... Многие из них были подобны не "львам рыкающим", а "гробу повапленному". Теперь негодных надлежало списать обратно в землеробы или усадебную прислугу, набрать на их место более подходящих, обучить их...

Боярин даже попытался сманить от капитана Форестье туроннского рыцаря с дочерью — ему позарез был нужен "сын боярский", способный управиться с отрядом в его отсутствие. Ведь наверняка если события пойдут и дальше так, как идут, то недолго ждать осталось и появления на границах Полуденной Орды во всей славе и силе. А это значит, что будут исполчены все волости... И боярину Одинцу либо предложат вернуться на казенный кошт, либо — возглавить окрестное ополчение. И в том, и в другом случае меч и опыт рыцаря окажутся далеко не лишними для его отряда.

Сначала капитан возражал, и даже довольно резко, однако... В наших планах двое латников были нужны не особо, а боярину — гораздо больше. И для осуществления этих планов в любом случае требовался плацдарм — и Голенищево, родовое имение Кабановых-Ракитиных, было не из худших вариантов.

Именно поэтому сейчас некая пожилая леди, сопровождаемая сливонским таном с оруженосцем, пажом и десятком латников, начала путь домой, вниз по течению реки с забавным названием Сливовица. Пожилой дамой, навещавшей выданную за какого-то мелкопоместного тана из Горного Края внучку, являлась, естественно, ведьма, тана из клиентеллы её сына изображала преображенная до полной неузнаваемости принцесса, оруженосцем была я, пажом — некогда спасенный ею с костра норник, а из десяти латников живыми были только четверо. Гоблину было на это наплевать, норник с "Мертвоглазой" был давно, и успел повидать такое, по сравнению с чем полудюжина Высших Зомби была "чем-то вроде детской игры в крысу"... А Подгорные давно привыкли.

Все три народа Подгорных племен были равноправными акционерами нашей затеи — а потому моя голова, представляющая собой её основной капитал, должна была находится под постоянным присмотром всех трех сторон. С одной стороны эти "комиссары" охраняли эту голову и её содержимое, а с другой стороны — следили, чтобы какая-нибудь ценная идея не досталась кому-то одному.

Первый этап сделки заключался в обмене некоей бесценной ноу-хау — пороха и всей известной мне информации по огнестрельному оружию — на некое клятвенное обещание, имеющее ценность, подсчету поддающуюся: ведьма подтвердила, что это обещание Подгорные будут держать при любых условиях. Гномы, карлы и краснолюды поклялись, что в ближайшие пятьдесят лет никто, кроме Слав-царства, не получит ни от одного из Подгорных племен ничего, хоть как-то связанного с огнестрельным оружием... Это означало, что на ближайшие пятьдесят лет армии заморских стран будут получать только то, на что способны их собственные кузнецы, а образцом будут рисунки из "Боевого пыла". В Слав-царстве, на фабриках в Голенищево и Боголюбово, будут изготовляться фитильные пищали сначала простого, а потом сложного типа. А оружие следующего поколения — пищали со стволами из альфастали, намного более легкими при той же прочности, и колесцовыми замками, не выдающими стрелков по ночам и безразлично относящимися к дождю, а также и колесцовые пистолеты, которые радикальнейшим образом изменят лицо кавалерии — гномы, карлы и краснолюды будут поставлять только Слав-царству.

Артиллерийские орудия с обеих сторон будут практически одинаковыми — дерево с железными обручами, камень, кованное железо или литая бронза — но славичам Подгорные будут поставлять литые чугунные ядра, а у Закатных они будут в лучшем случае кованные железные, более же вероятно — каменные, как то и предписывает "Боевой пыл": вытесанные из известняка и обмазанные глиной или обмотанные веревками для лучшего прилегания к стенкам ствола. По опыту испытания проданных в Туронну пушек каменное ядро диаметром около десяти сантиметров весило 4 и 5/6 гривны, то есть примерно в 2,5 раза меньше, чем 12-гривенное железное. Кроме того, чугунные ядра намного прочнее и за счет этого наносят большие разрушения. Таким образом при использовании поставляемых Подгорными литых чугунных ядер Слав-царство получало возможность в несколько раз уменьшить калибр и вес орудий, увеличив тем самым их подвижность, не говоря уже о скорострельности.

Политическая часть этого дивиденда целиком принадлежала ведьме, желающей добра своей родине — а вот в доходе с производства пороха, пищалей и артиллерийских орудий, выделке бумаги и полиграфического оборудования, а также и в книгопечатном бизнесе и выпуске газет мы с ней имели уже равные доли.

Но это была только малая сделка, хотя и её было достаточно, чтобы мне хватило до конца жизни. При условии, что я не закончу её на плахе или костре, впутавшись в политические или, не дай Боже, церковные интриги своей компаньонки... Но даже всех денег мира — ЭТОГО мира — было совершенно недостаточно для того, чтобы чувствовать себя счастливой.

Играя в эльфов, я удирала от реальности так далеко, как это только было возможно. Но на сей раз я удрала СЛИШКОМ далеко. И хотела вернуться.

И это была моя БОЛЬШАЯ сделка.

Подгорные были запредельными мастерами — но РЕМЕСЛЕННИКАМИ. Для изготовления современного стрелкового оружия этого было недостаточно. То есть автомат или, особенно, каноническую трехлинейку можно было изготовить без особых затруднений. А вот боеприпасы... Патрон, как известно, состоит из гильзы, капсюля, порохового заряда и пули. Все эти компоненты у нас были — мастер Торфинн даже сумел изготовить партию гильз. В этой партии было ровно тридцать штук, а провозился он с ними почти две недели! Конечно, эти три десятка гильз могли служить практически вечно — альфасталь, как-никак. Стреляешь, собираешь гильзы, заново снаряжаешь, и снова можно стрелять. Но стоимость!

То же самое касательно и самого оружия — гильзы (калибром в пять линий или же Ґ пальца) были испробованы в трех пятизарядных револьверах, изготовленных по одним и тем же чертежам и лекалам.

Так вот, установить узлы с одного револьвера на другой было невозможно!

КАЖДЫЙ из них был уникален.

Ручная работа, ювелирное качество, прецизионная подгонка деталей...

А теперь умножьте все это западло хотя бы на пару тысяч стволов...

Представили?

КУСТАРЩИНА.

На строгом языке хоть сколько-нибудь массовой армии это называется именно так.

Когда-то кто-то сказал, что если собрать много-много героев вместе, получится вовсе не героическая армия. Получится толпа героев. "Жалкое, если задуматься, и совершенно небоеспособное формирование". То же самое касается и огнестрельного оружия. Каждая винтовка в отдельности может быть уникальным произведением оружейного искусства — но будучи собраны вместе, они будут только отличной коллекцией этого самого искусства. Не более того.

Конечно, рано или поздно любящие доводить все до максимальной степени совершенства карлы смогут разработать станки и оснастку для производства совершенно одинаковых и при этом очень дешевых гильз, создадут оборудование, на котором будут выпускаться совершенно одинаковые и при этом очень дешевые револьверы, винтовки и дробовики... Но я сомневаюсь, что это будет скоро. И нисколько не сомневаюсь, что ОЧЕНЬ дорого.

БОЛЬШАЯ сделка заключалась в том, что если кто-нибудь из Подгорных сумеет найти способ наладить регулярное сообщение с моим миром, то...

То выгоды, полученные от этого ими самими, будут превышать всякое разумение!

Вот хотя бы, чтобы не ходить далеко — я помнила, что в Крымскую войну интервенты использовали нарезные дульнозарядные ружья... Но никак не могла вспомнить, КАКИМ ОБРАЗОМ им это удалось! Один этот секрет может принести гору золота высотой с Останкинскую телебашню!

СТРАХИ ПАТРИОТОВ

Сливония оказалась забавной страной. До смерти забавной.

Через перевал мы перебрались с помощью одностороннего телепорта, финиш-позиция которого находилась в некоем культовом сооружении кладбищенского толка, вырубленном в скалах в окрестностях полуразрушенного замка Даал'Три, некогда служившего "последней линией обороны" — он закрывал выход с извилистых горных дорог на широкие равнины, некогда бывшие Полуденной Мирией, а ныне являвшиеся Сливонской Коронной Республикой. Замок был примечателен в первую очередь тем, что имел только одну стену — ту, что перекрывала ущелье. Если даже его и приватизировали, то новый хозяин не пожелал тратить деньги на модернизацию... или просто не успел это сделать.

Переночевав под крышей пещерного склепа, который, оставшись от давно забытого народа, вытесненного из этих гор тысячу лет назад, был все же гораздо удобнее для ночлега, нежели развалины замка — поскольку, по крайности, был сухой и довольно чистый (тот народ ОЧЕНЬ ХОРОШО заботился о состоянии могил своих предков) — наш отряд направился через предгорья к ближайшему речному порту.

В свое время выше впадения Бордровы реку Сливовицу от порогов чистить не стали, полагая, что в этом нет необходимости: когда этот проект ещё можно было осуществить, он не имел экономических оснований. Месторождения в горах Отпорного хребта издавна принадлежали гномам и краснолюдам, которые сами вывозили продукцию своих плавилен и кузниц к портам Виноцветного моря и Святой реки по собственным подземным транспортным путям, а вниз по Сливовице сплавлялся только сельскохозяйственный товар, которого в предгорьях было не так и много — иной раз и самим не хватало.

После того, как принявшие Закатную ветвь и возжаждавшие подземных богатств таны попытались выбить "поганых нелюдей" Подгорных племен из их шахт, товара стало чуть больше, да зато не осталось ровным счетом никаких возможностей для осуществления столь крупных проектов: гномьи банки, естественно, кредитов не давали, а банковские конторы орденов Святых Земель ломили такой процент, что шапка падала. В результате война, занявшая почти полстолетия, не просто не принесла никакой прибыли — она полностью разорила край! Поскольку: шахты, все же доставшиеся людям, давали совершенно ничтожную прибыль, а более богатые гномы и краснолюды попросту закрыли, обвалив все входы — теперь они были доступны только из-под земли.

А товары по тем же подземным рекам шли прямиком в Святые Земли — вот уже полтора столетия по всем Закатным землям тянулись упорные слухи, что орден Святого Осьминога, производящий и продающий дешевое и удивительно качественное оружие и вооружение, как пехотное, так и рыцарское, на самом деле не более, чем посредник на проценте у Королей-Под-Горой. Однако доказательств у Курии и Святого Оффициума было пока недостаточно... Или, что вернее, имеющуюся у Псов "охапку поленьев" ещё никто не приказывал "считать костром". Богатый, сильный и влиятельный орден был отчаянно нужен Истинной Церкви, некоторое время назад в очередной раз влезшей в ту же старую реку с самостоятельным выбором Архипрелата...

Но главным убытком было не это. В конце концов, ДЛЯ БОЛЬШИНСТВА ситуация не изменилась практически никак — как не принадлежали им рудники, так и не принадлежат. А те, кто все же вожделенные шахты получил, сильно об этом жалели, поскольку, как уже сказано, убытки отнюдь не компенсировались прибылями. Главной жертвой Горной Войны, помимо нескольких десятков тысяч мертвецов, стала дававшая местному мелкопоместному гыцарству небольшой, но стабильный доход торговля с Подгорными племенами, менявшими металлы и изделия из них на лес для крепления шахт и продовольствие для себя. Она была убита так же верно, как если бы ей публично отрубили голову.

А вслед за торговлей умер и весь край...

Не знаю, чего именно я ожидала от местной "Европы", но точно знаю, что не такого. Главным и первым, что бросалось в глаза, была нищета — огромное море нищеты. Крестьяне-землеробы выглядели, как последние нищеброды, жили в землянках и принадлежали своим танам со всеми потрохами. Здесь было царство крепостного права — не хуже, чем в какой-нибудь Туронне, которой танство подражало с достойной лучшего применения старательностью. В приложении к самим танам, в точности копирующим вольфенские моды и стили столетней давности, это могло бы выглядеть даже немного комично — но в приложении к простонародью эта смесь "туроннского с мирогородским" вызывала отвращение. Для гыцарей крестьяне были рабами, двуногими орудиями — разновидностью движимого имущества, не более того.

Полдюжины увиденных по дороге селений, состоящих из дюжины или двух землянок и лачуг, одного или двух домов, почти заслуживающих этого имени, и — обязательно!!! — возвышающегося на ближнем холме большого каменного сооружения, отчасти напоминающего огромную груду булыжников, а отчасти ею являющегося, почти подготовили меня к виду города Бордров-Сливовицкий, открывшемуся с гребня высокого холма, украшенного древними развалинами очередной дозорной башни. Но только почти подготовил...

Никаких городских ворот и стоящих в оных стражников, которым, согласно канонам, полагалось либо презрительно кинуть пару монет, либо долго и нудно торговаться по вопросу въездной пошлины, не было и в помине — просто глубокая колдобистая колея, наполненная тяжелой вязкой грязью, вдруг начинала обрастать лачугами, хибарами, покосившимся заборами, гнилыми сараюшками... Так бывало уже не раз, но я как-то думала, что город будет чем-либо отличаться. Индейскую хижину — фиг вам называется — а не "город"! Те же халупы и грязь, лужи и поросята в лужах. Одним словом, что-то из Гоголя или "12 стульев" — не то Миргород, не то "уездный город N"... Разве что... И украинский крестьянин начала XIX века, и любой советский крестьянин середины 20-х годов наверняка жил и выглядел лучше, чем ЭТИ. Просто потому, что там было какое-никакое, а ГОСУДАРСТВО. Здесь же государства не было. Совсем. И окоротить тех, кто любил, собравшись бандочкой, развлечься налетом на ближайшего соседа, было некому, кроме других таких же. "Таны дерутся — а у кого ж чубы трещат?"

Бордров выглядел в точности как пара сотен деревушек, сваленных в одно и то же место: расползающееся от реки огромное скопище лачуг, некоторые из которых образовывали отдаленное подобие улиц, не связанных по своему происхождению с дорогами — но для того, чтобы их увидеть, пришлось всматриваться ОЧЕНЬ внимательно! — пара сотен домов, среди которых виднелось немало и двухэтажных, и нечто огромное и каменное в центре. Началом городу, как обычно, послужило мысовое городище, заложенное на отрезанном широким водяным рвом мысу при впадении в Сливовицу речки Бордрова. За шесть столетий, прошедших с той поры, когда вырвавшиеся из рассветных Великих Лесов племена "лешаков" обустраивались на с кровью вырванных у рассыпающейся на глазах Закатной Империи землях, изменилось очень многое — но главные изменения произошли двести пятьдесят лет назад, когда в Бордров-Сливовицке учредили штаб и тыловую базу участка "Даал" Отпорного рубежа. Участок "Даал" прикрывал сразу три близкорасположенных перевала, защищая Полуденную Мирию от превращения в то, чем стала под натиском островитян Мирия Полуночная — и для самообороны и защиты складов и арсеналов были возведены мощные оборонительные сооружения Новой Цитадели, построенной в излучине Сливовицы по другую сторону речки Бордровы от поименованной Старым Городом прежней. Внешние стены высотой с пятиэтажный дом с двадцатью выступающими круглыми башнями и единственным барбаканом, соединенным с выдвинутой за прорытый между Бордровой и Сливовицей водяной ров бастидой подъемным мостом, внутренняя стена высотой уже с семиэтажный дом, также опоясана водяным рвом и снабжена двенадцатью выдвинутыми вперед опорными башнями и барбаканом с подъемным мостом — причем, пробившись через внешние ворота, вы попадали не ко внутренним, а в коридор между двумя стенами, в случае осады использовавшийся для содержания согнанного поселянами скота и потому напрочь перекрытый козьими и овечьими загонами. Для того, чтобы попасть к мосту внутренних ворот, вы должны были довольно долго идти, повернувшись к внутренней стене левым, не прикрытым щитом боком. Во внутреннем дворе располагались казармы, склады, арсеналы и все службы, необходимые для обслуживания штаба и немалого отряда войск "постоянной боеготовности" или перенесения длительной осады.

После того, как Мир-царство превратилось в Сливонию, крепость Бордров была "приватизирована", став замком какого-то магнуса, как называли здесь крупных вельмож. Среди князей, ведущих свое происхождение от первых царей мирова корня, попадались как полуцари, так и полунищие — но среди магнусов нищих не было. Каждый "величайший" держал при себе от пары десятков до нескольких тысяч "клиентов" — нищих танов, не имеющих ничего, кроме усов, гордости и прадедовского меча. Для того, чтобы кормить ненасытную свору "клиентеллы", таны вынуждены были драть со своих рабов семь шкур — но денег все равно не хватало. В том числе их не хватало и на капитальный ремонт замка Бордров. Владение это было не из сильных — торговля через перевалы умерла давным-давно, торговля с Подгорными — чуточку позднее, но все равно не на памяти этого поколения. И даже не на памяти их прадедов. Единственное, что приносило хоть какой-то доход местным танам — сельское хозяйство. Точнее говоря, оно МОГЛО БЫ приносить доход. Если бы... Если бы земледельцы и землевладельцы не превратились бы не просто в два разных сословия — а в два разных народа!

Две с лишним сотни лет назад, когда полуденная часть Мир-царства, проваливаясь вслед за Полуночной Мирией в ранний феодализм, превращалась в Сливонию, переход алатырь-мирских князей, бояр и детей боярских в Закатную ветвь внезапно принял характер эпидемии. На протяжении жизни всего лишь двух поколений СЛУЖИЛОЕ по сути сословие, "кровью и честью" обязавшееся "служить и защищать", превратилось в сословие паразитическое, высасывающее из своих крестьян все соки не хуже каких-нибудь каракуртов или как там их... Боярство стало танским сословием — гыцарством. И ежели он — тан, верует в Закат, говорит исключительно на туроннском да староимперском и бренчит саблей, а этот вот — землероб, верует в Рассвет, не знает иного языка, кроме мирийского, и пашет землю... То какой же, сучья кровь, они единый народ?!! Нет уж! Есть таны — и есть все прочие! И каждый тан, пусть он даже последний нищий, равен любому князю мирской крови! А все прочие — не выше навоза! Да не благородного конского, а какого-нибудь презренного, козьего там или овечьего!

И когда-то — лет двести назад — так оно и было. Тогда таны были действительно крепки, каждый водил не меньше староимперского "ряда" из себя да ещё трех воев, выезжал на битву в полной броне и мог себе позволить иметь конский доспех, подходящего для копейного удара коня, способного галопом идти под весом всадника в железе и собственного доспеха, да ещё трех лошадей заводных, да ещё по три лошади, доброму доспеху да копью, мечу, луку и топору на каждого выставленного воина... Теперь — не то. К нынешнему моменту дворянством мог похвастаться каждый шестой сливонец — и в действие вступил первый закон жизни: ВСЕГО НА ВСЕХ НЕ ХВАТИТ!

К концу XII столетия от Знамения у большинства гыцарей не было ничего кроме жены, выводка сопливых ребятишек, пары крепостных и хромой клячи — и ещё напыщенной чести, надутой дурацкой гордостью не хуже воздушного шарика. Она, эта честь, не позволяла тану торговать, заниматься ремеслом, торговлей или пахать землю вместе со своими холопами — в Слав-царстве иной раз можно было встретить крестьянина-землероба, хранящего в сундуке грамоты о прямом происхождении от самого Слава или кого-то из первых царей... В Сливонии это было немыслимо, любой гыцарь согласился бы скорее сбрить усы!

Впрочем, это не мешало сановным танам кабаками и лавочками ВЛАДЕТЬ. И высасывать через них все, что не удалось содрать прямыми налогами. Расклад простой — крепостным из деревни никуда не деться, и ежели приказать, чтобы все товары покупали именно в деревенской лавочке да пили только в деревенском кабаке (приняв, естественно, адекватные меры к самогонщикам — например, живьем закапывать их в землю), то из крестьян можно вить веревки... А самому тану этим заниматься вовсе не обязательно — на то управляющие есть. Из вистунгов, особого народа, славящегося поголовной грамотностью и редкостной проворностью. И ненавидели же сливонские крестьяне этих грамотеев!.. В любой деревеньке ткни пальцем в дом, окруженный высоким глухим забором крепостного типа — и это-таки будет дом вистунга.

Единственными занятиями, достойными истинного тана, были война и охота. И, конечно, защита "исконных вольностей", которые одни только и могли позволить танам жить так, как им хочется. "Великая Хартия" гласила, что тан не платит налогов, не выполняет повинностей и не обязан воевать, если того не хочет. У танства вообще не было НИКАКИХ обязательств! Зато была масса прав — начиная с права первой ночи и заканчивая правом объявить мятеж. Совершенно законный мятеж — это... нечто! Чтобы додуматься до такого, надо было действительно глубоко проникнуться духом демократии! Однако же главным достижением сливонской демократии была выборность королевской — а также и всякой иной в королевстве — должности. Короля избирали всеобщим равным прямым голосованием — естественно, только таны.

И клики магнусов, именовавшиеся, словно в насмешку, "партиями", основную часть дохода получали именно со сливонской "демократии". Для того, чтобы установить свой контроль над одним из самых прямых путей с Заката на Рассвет, к легендарным сокровищам Лесного королевства — пусть даже и такой эфемерный, который обеспечивала практически ничего не значащая сливонская корона — денег жалеть не стоило. И заинтересованные стороны (а особенно — заинтересованные страны) их таки не жалели! Каждые выборы золотым дождем проливались в карманы "партий", содержащих наиболее значительные "клиентеллы". Поскольку, когда за спиной кандидата стояли несколько магнусов, КАЖДЫЙ из которых мог выставить четыре — пять тысяч мечей, его претензии на трон становились куда более обоснованными.

Как следствие...

Если есть партии, то, естественно, есть и партийная борьба. О да! Межпартийные разногласия обычно улаживались весьма остро — при помощи отточенных аргументов, сделанных из железа и стали. Градом сыпались остроты и реплики, выпускаемые из луков и арбалетов, а то и метательных машин. Дискуссии почти всегда заканчивались похоронами, причем нередко — массовыми. Конечно, иногда обмен мнениями не приводил к смерти оппонента — за полторы тысячи лет искусство изготовления доспехов было доведено до совершенства, иные латы были хороши настолько, что за все время битвы рыцарь не получал ни единой царапины. Но зато уж если какой-либо партийный лидер заявлял, что уничтожил соперника, то этот соперник уже точно не возвращался домой к ужину. Скорее всего, у него и дома-то не оставалось: PR требовал жертв, и зачастую — довольно крупных. Размером так с танский замок. Иной раз — со всеми обитателями.

Кроме этой "политической" борьбы вокруг кормушки в Сливонии процветала борьба клановая и семейная, чаще всего — но отнюдь не обязательно! — вызванная кровной местью: сливонские таны имели весьма странные представления о чести, и могли принять за оскорбление практически все, что угодно — как следствие, частный турнир-поединок, также именуемый дуэлью, здесь стал фактически образом жизни. Кроме того, имелись экономические интересы — месторождения всяких там полезных ископаемых, хорошие плодородные земли (особенно актуально это было здесь, в предгорьях, где земли было довольно много — да только большая её часть была расположена строго вертикально), контроль над торговыми путями... Кроме того, имелись и обычные раубриттеры, рыцари-разбойники — таны, откровенно промышляющие грабежом любого ближнего, с которого можно было хоть что-нибудь содрать. Кроме того, в Виноцветном море имелись пираты, в последнее время также сильно обнаглевшие — не до уровня дрэки времен Сынов Дракона, конечно, но все-таки теперь их эскадры числом до двух десятков кораблей регулярно совершали экспедиции вверх по рекам, иной раз — до самого Отпорного Хребта. Кроме того, подобная обстановка, очень недалеко ушедшая от абсолютного хаоса, весьма способствовала появлению в лесах банд разного рода борцов с несправедливостью, чаятелей "Нового Порядка" или даже целого "Царства Божия". Большинство из них было типичными "зелеными" из времен нашей Гражданской — бандиты, прикрывающиеся высокими идеями... Но появились уже и полноценные фанатики, способные ради торжества справедливости пролить любое количество крови. Кое-где были замечены знаки "Чаши", видели знамена "Святого Сердца", "Белого Братства" и "Круга Света"... Одним словом, жизнь в Сливонии становилась все демократичнее и либеральнее — с каждой минутой.

ТЕПЕРЬ понятно, почему я удивилась, не обнаружив вокруг города хотя бы каких-нибудь оборонительных сооружений?

— Ну, пусть даже не стен — хотя бы ров с валом соорудить можно было?

— Он здесь был. Но потом таны посчитали, что лучше уж пусть его не будет, — я покосилась на своего "рыцаря" и в очередной раз вздрогнула. К этой жуткой физиономии привыкнуть было невозможно! И так-то не слишком приятная внешность принцессы была дополнительно "облагорожена" ведьмой, излишне, на мой взгляд, любящей театральщину. Причем дурную театральщину! Впрочем, вряд ли она была в этом виновата — судя по замку её брата, это у них семейное. В результате макияжа, усиленного её магией (казалось бы, парадокс, но на самом деле маска, состоящая из одной иллюзии, может слететь во мгновение ока и от любого пустяка, а вот подкрепленный соответствующей магией грим отличить от настоящей внешности НЕВОЗМОЖНО!), Амалия Роанликс, и без того выглядящая сущим стихийным бедствием, превратилась в жуткого типа, обожающего хлопнуть на завтрак стакан свеженацеженной у первого встречного кровушки, закусив её добрым шматом сырой человечины. — Потому как городские стены смердам смелости добавляли. А потом случилась война Расколотых Цепей... И Всевеликий Ферейн повелел, от греха подальше, срыть к темнобесьей матери все городские стены.

— З-зачем?

— А затем, ..., что для осады ... города нужна ... пехота, ..., а откуда бы ЗДЕСЬ ей взяться? ...! Ну, а в полевом бою ... землеробы ни ... против латной конницы не тянут. Понятно, ...?!! — это вмешался в разговор норник, который, как обычно, притворялся мальчишкой. На самом деле он был в полтора раза старше принцессы — они вообще живут долго. Не как карлы или там эльфы — те вообще функционально бессмертны (то есть живут, пока их кто-нибудь или что-нибудь не прикончит) — но тоже нехило. Лет до ста обычно дотягивают все. Человеки же в среднем живут лет тридцать пять, и те, кто доживает до пятидесяти, считаются глубокими стариками, а ведь для норников этот возраст — время самого расцвета. Вообще мало кому со сроками жизни повезло МЕНЬШЕ, чем людям, разве что... "Малые луговые феи" — спрайты и их ближайшие родственники вроде спригганов, джайвов и пикси, у которых день идет за неделю... Да ещё, пожалуй, "гнорки" — уродливые существа, являющие собой пародию на гномов и орков одновременно. На гномов они походили малым ростом, любовью к подземельям и золоту, а главное — соотношением полов: на пятерых гнорков-мужчин рождалась только одна гнорк-женщина! В результате трое из этих пяти погибали ещё до достижения совершеннолетия, пытаясь добыть себе женщину. ЛЮБУЮ женщину — из своего или любого другого народа.

Обычно норники, они же холмари и крол'люды — милейшие существа, не замечающие вокруг ничего, кроме своего огорода. И огороды у них получаются просто потрясающие, все растет не хуже, чем у эльфов — только эти снобы и зазнайки и не подумают тратить свой дар на такую прозаическую вещь, как увеличение урожая капусты, картошки, гороха и прочих... овощей. Ещё холмари отлично готовят... И не любят совать нос в чужие дела — особенно в дела людей, к которым относятся настороженно и избегают всеми возможными средствами. Умение крол'людов быстро и бесшумно исчезать, когда кто-то огромный и тупой с шумом и треском ломится через лес, просто-таки волшебно. Ещё они очень хорошо бегают, великолепно прыгают и замечательно точно владеют разного рода метательным оружием — это на тот случай, если прыткости и дара маскировки окажется недостаточно. Норники, как и положено типичным буржуа, миролюбивы, склонны договариваться, и при наличии выбора предпочтут скрытно сбежать — но любой холмарь, не проходивший специальной подготовки, все же может с места прыгнуть на полтора своих роста в высоту и всадить метательную иглу в круг диаметром в палец на расстоянии в двадцать пять локтей. Достижения тех, кто подготовку прошел, ещё более впечатляющи.

Где-то на полпути к своему пятидесятилетию этот норник, именовавший себя Минни Зингером, потерял обычное для всех его порядочных свойственников брюшко, солидность и стремление к комфорту, уюту, благоустроенным землянкам, обеду два раза в день и прочим огородным ценностям... Зато приобрел страшные ожоги на ногах, привычку к унылой и неизобретательной матерщине по поводу и без оного, и смертельную ненависть ко всему человечеству.

"Паж" для холмаря являлся ещё новой маской, она для него была несколько непривычна и до сих пор частенько трещала по всем швам — вот как сейчас. До сражения на Ослином озере он обычно прикидывался шутом, в плотно причарованном накладном горбу которого скрывались всякие полезные для выживания мелочи, вроде помпового арбалета или пращи с зажигательными ядрами. Однако эти приметы стали уже настолько широко известны, что образ шута пришлось отбросить — к величайшему сожалению Минни, одной из любимых шуточек которого был "торт с кремом", на самом деле являющий собой плотную клейкую массу, приправленную легким паралитиком контактного действия.

Милая такая шутка: рыцарь, ветеран десятка кампаний, выживший в сотне сражений, был убит — задушен! — залепившим ему все лицо кремовым тортом... Основной юмор заключался даже не в том, что, согласно верованиям его народа, рыцарь лишился не только жизни, но также чести и посмертия — воины его народа, отдав концы ПОДОБНЫМ образом, попасть в свой аналог Вальгаллы возможности не имели. Главное — это впечатление, произведенное таким убийством на остальных боронкайских рыцарей, излишне преданных Истинной Церкви, а также и на боронкайское простонародье. Одно из железных правил: то, что вызывает смех, перестает вызывать страх. А уж принцесса-то постаралась, чтобы по Боронкаю расползлись самые смешные описания случившегося. "Мертвоглазая" хорошо понимала как силу смеха, так и силу страха — и отлично умела пользоваться обеими. Как результат — холопы начали... не волноваться, нет... просто у рыцарей Боронкая появилось такое ощущение, что ситуация в любой момент может обостриться. И четыре с лишним сотни рыцарей, собранных королем для Святейшего Похода, тут же расползлись по своим замкам, дабы присутствием себя и своих латников удерживать землеробов от разных глупостей.

— Минни! Мальчикам твоего возраста... Короче. Ещё одно ТАКОЕ высказывание — оставлю без сладкого. Не видать тебе больше тортиков... Но по сути... По сути, детка, он прав. Таны разорвут на части любого, кто предложит идти в бой в пешем строю, поскольку, понимаешь ли, ЧЕСТЬ не позволяет гыцарю сражаться иначе, как верхом. Вот ты когда-нибудь пробовала осаждать, а тем более штурмовать крепость в конном строю? Ну, а поскольку никого, кроме танов, здесь к оружию не допускают, то профессиональную пехоту магнусы и корона могут только НАНИМАТЬ. А денег на это у них вечно нет... Поэтому они предпочитают полевой бой, в котором крестьяне не могут противостоять тяжелой кавалерии, и не любят осаждать крепости.

— Какого же темнобеса они крепости срыли, а замки оставили?

— Ты здешние замки видела? Ну, и вот. Любой из них даже моя прабабушка взять могла бы, — проворчал норник, на сей раз обошедшийся без матерщины. Но на пажа он все равно походил не больше, чем корова под высоким седлом похожа на боевого рыцарского коня.

Как оказалось, кое в чем городская улица все же отличалась от улицы сельской — но это отличие было далеко не в пользу города. Она ударила сразу по всем чувствам: нестерпимой вонью нечистот и отбросов в текущих гнилой водой канавах, оглушительным шумом, состоящим из гвалта и воплей толпы и лязга и звона десятка клинков в руках ожесточенно рубящихся прямо посреди улицы усачей и ослепительными искрами, порожденными одним из сражающихся: он был обвешан драгоценностями, словно новогодняя елка... или дешевая шлюха — последнее, судя по состоянию его гардероба, было гораздо ближе к истине. Жуткие лохмотья, дыра на дыре — и золотой пояс, перстни, цепи, серьги, эфес меча, все обсыпано самоцветами, словно росой... Даже в усы была вплетена золотая цепочка!

Впрочем, остальные обилием драгоценностей немногим уступали этому голозадому "миллионщику", разве что перстней нет и эфесы поудобнее — просто у них это все находилось в несколько большей гармонии с одеждой, пусть и не роскошной, но все же достаточно новой и чистой, а потому не производило такого убийственного впечатления. Судя по размерам бицепсов, трицепсов и прочей мускулатуры, почти все таны, которых так и тянуло назвать "танками", пользовалось "школьными амулетами" — если они и не дотягивали до габаритов Терминатора, то разница была не очень-то заметна. Одето большинство было по-рыцарски — короткие стеганные камзолы со множеством отверстий для шнуровки и вентиляции, подвязанные к ним рейтузы и низкие остроносые башмаки из толстой кожи. Оружие также относилось к "рыцарскому стандарту" — прямые обоюдоострые мечи, либо треугольные, либо широкие, сужающиеся к острию только в верхней половине. Впрочем, виднелась и пара шпаг, а также любимый мною набор — "Утренняя Звезда" в паре с коротким клинком, в роли которого выступала длинная дага с закрывающим всю кисть эфесом, сплетенным из железных прутьев. Защитное вооружение большинства состояло из перчаток с раструбами до локтя, украшенных либо бляшками и заклепками, либо кожаной же аппликацией, широких наплечных перевязей и роскошно отделанных боевых поясов. Только у одного из "шпажистов" был маленький кулачный щит-боклер, конический и с четырьмя короткими широкими шипами.

Двое стражников в железных шлемах и надетых поверх железных кирас грязно-белых накидках-тарпон с тремя красными цветками сливы отнюдь не торопились разнимать дерущихся, цепляя их как будто специально предназначенными для того крючьями алебард — наоборот, они с интересом наблюдали и, судя по всему, преспокойно ставили по маленькой. Вообще вокруг дерущихся не возникало никакого особенного ажиотажа, ремесленники продолжали ремесленничать, торговцы — торговать, нищие — нищенствовать... Прохожие торопились по своим делам, будто учиненная посреди оживленного перекрестка драка на мечах здесь дело настолько обыденное, что интересно оно только записным ротозеям из числа тех, что будут взирать с неослабевающим вниманием даже на рытье канавы.

— Эй, добрый человек, не знаешь, случаем, чего не поделили эти сановные таны?

Наименованный добрый человек, как раз срезавший кошелек у засмотревшегося на молодецкую забаву прохожего, от вопроса дернулся, ротозей дернулся также, лапнул пояс, обнаружил отсутствие кошеля... Традиционная народная забава "держи вора". На вопрос ответил подпиравший стену по соседству со стражниками тан лет тридцати, вооруженный одноручным длинным мечом с массивным противовесом размером с кулак, не старомодным даже, а просто старинным, времен ещё великокняжеских, однако одетый вполне современно — кожаный камзол до середины бедра, перетянутый усаженным золотыми бляхами ремнем, со следами от долголетнего ношения кирасы и вытертый там, где ножны меча касались бедра, заправленные в высокие сапоги мешковатые штаны, заметно более пышные, нежели рыцарские рейтузы, мушкетерская шляпа и простой длинный плащ. Тонкая полоска усов, стянутые в конский хвост вороные кудри, серьга в ухе и оттеняющий великолепную синеву глаз загар делали сливонца похожим на стандартного слащавого красавчика из латинской "мыльной оперы"... Вот только меч в простых потертых ножнах вовсе не выглядел элементом костюма, да и взгляд у красавчика морозил не хуже айсберга.

— Вепри и Медведи сцепились.

— Вепри? Здесь?

— Маршал недели три назад выдал третью дочь своей второй сестры за князя Випарецкого, — пожал плечами тан, внимательно следя за поединщиками. Из которых к этому моменту стоять оставалось меньше половины, да и те держались на ногах не слишком крепко. Стычка на равных шла пока... на равных. И обещала закончится равномерным количеством трупов. Много чего плохого можно сказать за рыцарский меч, однако же есть у него и неоспоримое достоинство — если уж им попало по небронированной цели, то оную, как правило, можно сразу и без раздумий нести на отпевание. Ну, а уж человек, получивший удар килограммовым шипастым шаром на почти полуметровой цепи... Если вы не чудотворец, то единственным, чем вы сможете облегчить его участь, будет поминальная молитва.

Про Миргородского Вепря, иначе — коронного маршала Эфраима Лидзевича, гербом которого был четверочастный щит с черным кабаном на золотом поле в 1 и 4 частях и девятью золотыми крестами на черном поле во 2 и 3 частях, слышала даже я — во вводной лекции по Сливонии, которую мне прочитала ведьма перед отъездом из замка. Коронный маршал когда-то распоряжался коронной армией... Ныне это был всего лишь титул, не имеющий никакого реального подкрепления — но титул ЗНАКОВЫЙ. На должность коронного маршала избирались только могущественнейшие и знатнейшие вельможи республики. Ниже коронного маршала стояли трое полевых маршалов и адмирал флота, потом шли девять генералов и три адмирала — сейчас эти посты также стали выборными, имеющими значение только почетного отличия. Поэтому все заинтересованные стороны крайне тревожил тот факт, что за последние десять лет семья Лидзевич купила для своих родственников и вассалов ДЕВЯТЬ из этих семнадцати званий — включая два фельдмаршальских! Возможно, это была просто дополнительная позолота на родовой чести Лидзевичей — однако... Однако могли быть и другие толкования — и среди параноиков именно эти другие толкования и преобладали.

В тот момент, когда на перекрестке появились новые действующие лица, тан с "Утренней Звездой" как раз прикончил своего соперника и поспешил на помощь теснимому фехтовальщику с боклером. Впереди, откуда-то из центра города, появилась темная дюжина верховых, почти все носили разнообразные знаки, свидетельствующие о принадлежности к партии неведомых мне "Медведей" — у кого к рыцарской цепи был подвешен жетон с изображением самого животного либо его головы, у кого подобные рисунки украшали пряжку ремня или пластины, из которых собрали боевой пояс. А один вообще нацепил короткий плащ из медвежьей шкуры, выделанной так, что голова служила чем-то вроде шлема, а лапы с жуткими когтями превратились в рукава. Справа, по большой дороге, в которую вливалась наша узкая колея, появился их противник — десятка два всадников, одетых в некое подобие униформы, которое здесь именовали стилем "моя партия": двуцветные черно-желтые одеяния, у кого черный камзол с желтыми рукавами, у кого, наоборот, к желтому камзолу пришиты черные рукава, у кого одна сторона такая, а другая — эдакая, а у кого вообще весь камзол в черно-желтую полоску, и такие же рейтузы — обычно одна штанина желтая, другая черная, а некоторые — в полосочку. Причем таны в полосатых камзолах, как правило, носили "разделенные" штаны — и наоборот. Вальтарпы лошадей также были выдержаны в стиле — черные с золотой каймой. Даже флажки и конские хвосты на копьях и султаны на шлемах — и те были черно-золотыми или черно-желтыми!

Оружие и защитное вооружение было разнообразным, но все же достаточно стандартным — просто кое-кто облачился в полный доспех и теперь сверкал броней от прикрывающих ступню собранных из металлических пластин башмаков — сабатон до укрепленного на округлой верхушке шлема султана, а кто-то не успел даже и кирасу нацепить... Чаще всего, особенно среди "вепрей", встречалось нечто среднее — кираса поверх легкой крупнокольчатой кольчуги — оберта, цельнокованные набедренники и наручи, высокие сапоги из толстой кожи и шлем или каска. Оружие было под стать — в основном широкие тяжкие шпаги, вошедшие в моду в последние лет тридцать — сорок, хотя виднелись и старомодные мечи, и вовсе уж старинные секиры, перначи и палицы. Несмотря на все приложенные коронным маршалом усилия, его "клиентелла" пока что не дотягивала до стандартов регулярной армии.

Впрочем, хороши ли эти стандарты, будучи взяты сами по себе?

Или же их делает добром все остальное, что полагается иметь регулярной армии?

Ведь если бы значение армии определялось единообразной красой её униформы...

Завидев друг друга, партии дружно пришпорили лошадей и вступили в бой: с треском и грохотом столкнулись копьеносцы, в воздухе засвистели дротики и метательные топоры, тонко завизжала раненная лошадь... Лязг и грохот мощных ударов, которыми обменивались всадники, разносился, наверное, на весь Бордров.

Горожане, кого не затоптали сразу, отхлынули под стены и начали разбегаться, как тараканы от дихлофоса. Если предыдущая стычка была для Сливонии делом в общем-то обыкновенным, то вот это уже перехлестывало некие границы. Улицы стремительно опустели, и я даже не успела заметить, как это произошло — стоял себе человек стоял, отвернешься или моргнешь — и уже никого.

Такая вот шустрость и незаметность получается либо от природного к тому таланта — ну, как у любого норника — либо же долголетними упражнениями. Повседневная жизнь сливонских простолюдинов, представленная несколькими плавающими в своей крови телами подвернувшихся под копыта прохожих, именно к таким упражнениям и располагала.

Принцесса тихо скомандовала отступление — было совершенно ясно, что этот перекресток нынче нам не по дороге: силы сторон были не равны численно, зато у "медведей" было целых три рыцаря, а самый защищенный воин "вепрей" ещё до начала собственно столкновения был придавлен убитой наповал лошадью. А поскольку пользоваться арбалетами и луками в бою танам не позволяла ЧЕСТЬ, схватка обещала быть долгой.

Иаи-до — японская школа боя, аналогичная поединку ковбоев на Диком Западе, только с мечами. Воины выхватывают мечи и тем же движением наносят один-единственный удар.

В местной терминологии север именуется Полночью, юг — Полуднем, восток — Рассветом, а запад — Закатом. Более мелкое деление — полуночный рассвет (СВ), полуночный закат (СЗ), полуденный рассвет (ЮВ), полуденный закат (ЮЗ).

По средневековым поверьям Западной Европы, спутником ведьмы является злой дух, принимающий облик какого-либо животного (как правило, черного цвета) и оказывающий ей всяческое содействие в делах. Такой дух-помощник обычно именуется "фамилиаром" или "фамулусом".

Доспех времен императора Максимиллиана I (конец XV — начало XVI века) — считается наиболее совершенным защитным вооружением западноевропейского (латного) типа.

Баст — древнеегипетская богиня, изображаемая в виде женщины с головой кошки.

Мурано — остров в Адриатическом море в черте города Венеция, средневековый центр производства стекла и изделий из него, там изготовлялись знаменитые венецианское стекло и хрусталь.

"Медведь" — старградская золотая монета, из гривны — полуфунта золотого песка — чеканится 50 "медведей", а ранее изготовлялись шейные обручи, собственно "гривнами" и именовавшиеся. Подробнее о монетах, их относительной и абсолютной стоимости и различных мерах — смотри "Приложение".

"И извергнут из уст будет тот, кто не холоден и не горяч, а только тепел". Ну, или где-то так.

Сын/Дочь Туронны — общий титул сыновей и дочерей правящего туроннского короля королей, скопированный с титулатуры детей правящего Императора Заката, именующихся, соответственно, Сыновьями и Дочерьми Империи. Герцогство Тар-Фалион — домен туроннского королевского дома, передается в собственность старшего сына и наследника престола королевства Туронна.

А потом собрались в городе Сливовицке князья, бояре и прочие "наилучшие люди", создали Сливовицкую Конфедерацию, а уж та взяла, да и учинила Великую Хартию Вольностей, объявив в ней, что король — лишь "первый среди равных", а посему надлежит его избирать всем Наилучшим Людям... или, как они себя сами назвали, дабы отречься от прежнего состояния — "танам" или "гыцарям". Государь Боромир II Гордый погиб в битве при Новиграде, Новый Миргород с запершимися в нем роялистскими войсками был взят штурмом после одинадцатимесячной осады и разрушен практически до основания... А Мир-царство превратилось в Сливонскую (как-то неприлично было зваться "Сливовицкой") Коронную Республику.

Также именовался "частным турниром-поединком", в просторечии — "двубоем". Распространенный средневековый обычай, заключавшийся в том, что рыцарь занимал какой-либо мост или перекресток и требовал со всех встречных рыцарей поединка во имя своей дамы сердца. То есть если побеждал рыцарь А, то рыцарь Б должен был публично признать, что дама сердца рыцаря А — наикрасивейшая и наимилейшая. Если побеждал рыцарь Б, то, соответственно, рыцарь А публично признавал, что дама рыцаря Б — наикрасивейшая и наимилейшая. Кроме того, победитель получал доспехи и коня побежденного или выкуп за них. Одна победа могла принести победителю эквивалент целого стада рогатого скота — рыцарский конь и доспех обходились в сорок — пятьдесят коров. Также не являлось чем-то необычным и взятие выкупа за самого рыцаря. Такой способ получения дохода со своих рыцарских шпор и умения махать мечом позволял многим "дорожным" рыцарям закончить свои дни довольно состоятельными господами.

"Песни (сказания) о деяниях" — жанр средневекового романа, повествующего о деяниях паладинов Карла Великого. Более широко — рыцарский роман вообще.

Родственники "по мечу" — по мужской линии. "По кудели" — по женской.

Гештех и реннен — разновидности верхового копейного поединка (джауста или хейстильюда). Меле — групповая схватка. Бугурт — схватка в легких доспехах или вообще без них, к участию в которой допускались не только знать, но и горожане.

Мораль заключалась в том, что "Прежде чем жениться на молоденькой//паспорт свой открой и посмотри//ты все поймешь, ты все увидишь там!//ты все поймешь, ты все увидишь сам!". Достаточно старая, но все никак не идущая в седые головы истина. История королевства закончилась тем, что спятивший от ревности старый король подал жене пирог с сердцем своего сына-соперника, а королева перед смертью прокляла и самого короля и его королевство. В результате действия её проклятия замок обратился в нечто жуткое и смертоубийственное, обладающее собственным, исполненным ненависти разумом, вечный дождь смыл с полей плодородный слой почвы, леса и сады умерли, скот, птица и крестьяне напрочь отказывались размножаться, из рек и озер исчезла рыба, а из лесов — дичь... Такая вот милая история для семейного чтения.

В языке некоторых королевств Бриллианса — Драгонрэд, Фокадан, Эшланд, Золотая Арфа и др. — "ап-Такой-то" означает "сын Такого-то", а "ферх" — "дочь". У легендарной Мэрион ферх-Морриан было двое детей, но Василиса была "папиной дочкой", а Кощей — "маменькиным сынком".

Арбалет, взводящийся с упором ноги в приделанное перед дугой стремя, голыми руками или с помощью ручного или прикрепленного к поясу крюка.

Чалый — светлый окрас в сочетании с черной гривой и хвостом; также может быть черный окрас со светлыми гривой и хвостом или белые вкрапления в шерсти основной окраски.

Альфасталь, она же "первая сталь" и "низшая сталь" — особая разновидность стали, характеризующаяся изумительным сочетанием особой прочности, позволяющей затачивать клинок до такой остроты, что он может рубить в воздухе подброшенный платок, и особой упругости, благодаря которой клинок не может быть при изгибе сломан или согнут до такой степени, чтобы потерять упругость. При этом в процессе изготовления альфа-стали магия не используется вообще — что и позволяет именовать её "низшей" из всех доступных мастерам Подгорных племен. Бывает естественная (плавленная) и искуственная (сварная).

"Мертвый глаз" на жаргоне — необыкновенно меткий стрелок, снайпер.

Полное название — "Святой Оффициум, ведающий разысканием по делам против Веры и Церкви".

В уважение заслуг.

О календаре — смотри "Приложение".

Копье — личный отряд рыцаря. В Белой Гвардии Императора Заката состоит из рыцаря, двух оруженосцев, трех латников, трех конных лучников, пажа и слуги. В составе Гвардии раньше было семь таких рот, по числу и наименованию цветов спектра и Святых Книг, теперь к ним добавилась ещё Драгунская, состоящая из пяти нон конных арбалетчиков.

"Бастардами" в народе именуют тяжелую пехоту духовно-рыцарских орденов, братья которых дают целибат (обет безбрачия). Многочисленные дети столь же многочисленных шлюх и содержанок, обилие которых в городах и деревнях вокруг орденских замков служит неиссякаемой темой для острот и бичующих проповедей, традиционно воспитываются в орденских скулле. При этом сыновья шлюх становятся обычно простыми фалангерами* и стрелками, лучниками и арбалетчиками, а сыновья содержанок — десятниками и пятидесятниками, а то взбираются и повыше. Возможность выслужиться если не в гран-полковники, то хоть в штандарт-майоры, как правило, есть у каждого.

* Фалангер — тяжелый пехотинец, боец фаланги.

Шибеница — виселица в виде буквы "П", в отличие от привычной Г-образной, именуемой "глаголем".

Королевство Драгонрэд — одно из вассальных королю королей Бриллианса, прославилось своими лучниками.

При выстреле из нарезного оружия эффект закручивания пули достигается тем, что, будучи толкаема вперед расширяющимися пороховыми газами, она плотно вжимается в нарезы, которые идут по спирали. При заряжании с казны проблем не возникает, а вот чтобы достичь этого эффекта в оружии, заряжаемом с дула, пулю в ствол приходится вбивать, лупя сначала по ней, а потом по шомполу специальной колотушкой! Что приводит к низкой эффективности во-первых (пуля врезается в нарезы далеко не так плотно, как могла бы, не проделай она предварительно путь в ОБРАТНОМ направлении), потере темпа во-вторых и быстрому засорению нарезов свинцом в-третьих.