Маска. Часть 3. Ещё одна ночь.

Это кажется правильным. Естественным и правильным. Тела слишком хорошо знают, что им нужно, а души... души просто парят где-то, пребывая в неведомом, светлом, в том единстве, которое случается лишь в моменты наивысшего наслаждения.

Святы поцелуи... потому что их дарит любящий, а получает — любимый.

— Вот ты какой... совсем на него не похож... как ледник против ручья... Ты светлый и такой... На каждую ласку откликаешься... Почему не ты... почему это был он, а не ты...

И жаркая боль — отчего это был не я, отчего какая-то мразь посмела причинить тебе боль, отчего твое сердце ранено — я бы душу свою тебе под ноги подстелил, чтобы тебе было легче ступать...

Давно ли была нанесена эта рана? Но она жива и сейчас... кто бы ни был этот мерзавец, он дотягивается до тебя из прошлого... и тебе все еще больно...

— Если я ручей — пей, если свет — смотри... вода смывает усталость, свет прогоняет призраков, их нет, Дерил, есть только ты и я, их нет, их никогда не будет, пусть тебе всегда будет светло, жизнь моя...

Бессвязно, едва понимая собственные слова, у тебя глаза завязаны — а я толкую о темноте, но я прав, это не темнота, это просто завязанные глаза, я никогда не оставлю тебя в темноте, любимый, не позволю прошлому нападать на тебя из темноты...

И Вивиан целовал Дерила — в уголок рта, в висок, в прикрытые лентой глаза... Боже, если бы я мог снять эту ленту, не боясь за тебя... не за себя, любимый — за тебя... за то, что это причинит тебе боль... пока догадка остается догадкой, она тоже призрак, и притом бесплотный — но имя обретает плоть, но лицо не позволит делать вид, что я — не я... а я сердце из себя готов вырвать заживо, лишь бы ты не испытывал боли...

Ему нравилось обнимать. Нравилось ощущение тяжести на плече, и тепло руки, обнимающей его. Ему нравилась щекотка, и то, какие пушистые на ощупь волосы его ночного гостя. Ему просто нравилось незримое присутствие, голос, нежность.

А ещё... вдруг как-то возникло острое желание делать подарки и видеть восторженные искры в глазах. Он даже знал, что это должно быть: брошь... маска с сапфировыми глазами и пленительной улыбкой на губах.

Жаль только, что камни не способны передать всё тепло, что отражается в глазах живых... а золото ничуть не походит на золотисто-персиковый цвет кожи его любовника.

— Я хочу, чтоб ты был единственной моей маской.

Думал ли Вивиан неделю назад, когда вошел в этом дом под чужой маской, что услышит такие слова? Что будет таять от их нежности? Что сможет быть желанным? Дарить радость? У него не был ничего, кроме любви и отчаяния...

— Я твой... — выдохом, поцелуем, объятием, как передать, как выразить, как вложить сердце в слова, дыхание, прикосновения? Твой... с первого взгляда... навсегда...

Твой... твоя маска... боже, Дерил, как я хотел бы быть для тебя не маской, а собой, не терзаться ужасом при мысли, что когда-нибудь я выдам себя, что ты меня узнаешь — и отшатнешься с ужасом и презрением, презирая не только меня, но и себя за то, что вообще позволил мне оказаться рядом... ведь это ложь, маска, и пока ты всего лишь догадываешься, мы оба делаем вид, что это всего лишь догадка... как мне уберечь тебя от боли разгадки?

И как мне вынести эту боль, которую я увижу в твоих глазах?

Но этого еще не случилось, но я с тобой, но я обнимаю тебя и шепчу, целую, отдаю тебе себя — целиком...

— Спасибо тебе... — и обнимать до утра, не отпускать, согреваясь искренностью и странной любовью. И не знать, сможет ли когда ответить тем же, сможет ли простить собственную догадку, и забыть о ней. Сможет ли попрощаться с призраком и никогда больше не сравнивать то, что на самом деле сравнивать нельзя.

Ему хотелось снять ленту. Не раз и не два. В тишине, слушая мерное дыхание. И вспоминалась старая сказка, в которой та, что зажгла свечу, чтоб посмотреть на спящего возлюбленного, потеряла его, была наказана за собственное неуёмное любопытство. И он сдержался. До рассвета. Молясь, чтоб решимость не оставила его.

Вивиан полжизни бы отдал за то, чтобы эта ночь длилась вечно, а рассвет, прогоняющий его прочь, никогда не наступил. Но даже горе не бывает вечным, что уж говорить о счастье! И когда за окном начало светлеть, он снова надел маску, поцеловал Дерила, снял с него ленту и снова поцеловал — в глаза... в любимые, единственные на всем свете глаза... и еще раз в губы...

— Когда?... — только и смог выдохнуть он.

Когда ты снова дозволишь мне прийти? Когда я опять обниму тебя?

И снова непрошенная мысль — как хотелось бы просто уснуть рядом с тобой хоть раз — по праву любовника, уснуть, обнимая тебя — или чтобы ты уснул в моих объятиях... маска, ложь, недомолвки — они разъединяют, а так бы хотелось...

Но желая большего, можно утратить то, что есть... и хотя Вивиану до сердечной тоски хотелось уснуть рядом с возлюбленным, он не осмелился просить о позволении. Только — "когда?..."

— Через три дня, после Осеннего Бала. — прошептал в ответ Дерил.

Там, на балу, ему придётся принять присягу у своего оруженосца. А после бала — вручить задуманный подарок любовнику. Вручить, и, пусть под маской, но увидеть, как он смеётся.

Виор не шевелился, всё наблюдал, как юноша одевается, и когда тот склонился для прощального поцелуя, поцеловал так, как не целовал даже Ринальдо. С трепетом, с нежностью, до головокружения. И только потом кликнул Рона.

Дворецкий только улыбнулся... одними глазами, с поклоном проводил гостя графа до кареты.

Этот последний поцелуй был таким, что Вивиан словно по облакам ходил... он едва понял, что его снова отвезут в карете и лишь в последний момент догадался сказать, что отвезти его следует на прежнее место — да и то лишь потому, что кучер спросил его... Вивиан просто парил в облаках... и на землю его вернула разве что мысль об Осеннем Бале. На который он не сможет не пойти. Он не может себе позволить ни малейшего отступления от своих обычных привычек, чтобы не выдать себя. А это значит — расшитый золотом камзол, один бокал легкого вина на все время бала, молчаливая лень во взгляде — все как всегда, и говорить не больше, чем обычно... хотя и не меньше... все, чтобы остаться незаметным.

Этой мысли Вив усмехнулся. Быть незаметным, ведя себя вызывающе — особое искусство. Проделывать это в роскошном броском наряде и быть незаметным — искусство вдвойне. А уж быть при этом незаметынм настолько, чтобы никто не догадывался, что наряд этот выглядит раз этак в десять дороже, чем на самом деле... ведь это неправда, что ВСЕ шакалы и в самом деле шакалы и запускают руку в казну — тот же Вивиан (и он был уверен, что не он один) жил на свои деньги. Но вот убедить в этом кого-то — или даже попытаться — нет уж, увольте...

Иногда Вив задумывался, как сложилась бы его судьба, если бы, подавая прошение на поступление в армию, он нарвался бы на самого генерала Моранди, а не на его адъютанта и штабных офицеров? Так же? Или нет? Сейчас гадать поздно...

Остается лишь выбирать наряд для Осеннего бала... броский красивый дорогой анряд, чтобы выглядеть в нем незаметно... незаметно — потому что ты не сможешь не пытаться угадать, любовь моя, даже против воли — угадать... а этого не должно случиться...