Говорун и его команда

У него с самого начала сложились товарищеские, доверительные отношения с Говоруном. Он думал, его пригласили в качестве программиста. Так он себя позиционировал. Заблуждаться на этот счёт ему пришлось недолго... Сейчас старший, я бы даже сказал, народный научный сотрудник ОИЯИ Виталий Александрович Ростовцев хорошо известен среди лиспачей, любителей компьютерной алгебры и энтузиастов искусственного интеллекта. Знают его и в местных университетских кругах. Вы спросите, что он там делает? Однажды я сам спросил его об этом. И услышал в ответ притчу. Бедного портного спросили, что бы он делал, если бы стал королём. О, я бы жил ещё лучше, чем король! сказал портной. Как это? Я бы ещё немножечко шил! Вот и я, сказал Виталий Александрович, добродушно усмехнувшись, немножечко шью... Иными словами, Виталий Александрович по-прежнему работает в ОИЯИ, а в университете "Дубна" шьёт... Кому-то, может быть, это лирическое отступление покажется излишне затянутым. Однако оно мне дорого как повесть о капитане Копейкине.

Мазный, между тем, продолжал свой рассказ:

— После Нового года о нас вспомнили... Оказалось, что реорганизация закончилась, и начались систематические семинары. Сначала выступали асы: Силин, Шириков, Веретёнов и Загинайко. Потом выступали мы. Весь транслятор был разбит на блоки, и каждый докладывал свой блок... Списывали, по правде говоря, с транслятора на CDC-1604. Но для нас, конечно, не нюхавших программирования, тем более, системного, это была работа творческая...

В этом месте "бу-бу-бу" расшифровать не удалось, но я помню, что Мазный рассказывал о том, как докладывал на семинаре свой блок. У него был общий план, и он его изложил. И тут же получил вопрос "в лоб", а как он собирается это реализовать. Об этом молодой специалист ещё не думал. Ответил в общем виде, как это можно сделать, и тут же попал под огонь дружеской, но обидной критики. Оказалось, что надо было не в общем виде, а конкретном. Характерная черта школы Говоруна. Так молодой специалист понял, чем абстрактные алгебры отличаются от ремесла программиста. Больше таких ошибок он не допускал. Он быстро учился. Рос как специалист вместе со своим куском транслятора. Это было становление мастера. Сам Мазный говорит о себе скромнее: у меня были сильные учителя. Прежде он стоял на плечах Куроша. Теперь он стоял на плечах Силина, Ширикова, Загинайко...

А потом начались поездки в Москву: там, в ВЦ Академии наук, работала одна из первых (а может, первая) БЭСМ-6. Как и М-20, БЭСМ-6 сначала была машиной секретной. А может, быть, просто не подготовили документацию, руки до неё не доходили. Во всяком случае, первая документация, полученная из Москвы, представляла собой систему команд, переписанную Говоруном от руки на тетрадных листочках в клеточку.

Программировали на автокоде, а самого автокода, как выяснилось, ещё не было, и поначалу приходилось транслировать вручную. Были и другие приключения. В перфораторную не пускали — там работали профессионалы, то есть, перфораторщицы. Для программистов это было страшно неудобно, и они как-то выкручивались: заклеивали лишние дырочки на перфокарте бумагой, а недостающие вырезали бритовкой. Конечно, такие перфокарты не отвечали требованиям ГОСТ (9), и когда чью-то колоду замяло на одной из таких карт, разразился жуткий скандал...

В 1968 году в ОИЯИ появилась своя БЭСМ-6. Проект ФОРТРАН-ДУБНА близился к завершению. Работали героически, не считаясь со временем. Для Силина, Веретёнова и некоторых других вчера на работе незаметно переходило в завтра. Хотя суровой необходимости в этом не было. Зигмунд Бродцински, например, математик из ГДР, работал только в установленные контрактом часы. Он приходил на работу в девять, а в пять складывал инструменты и уходил домой. У него была молодая жена. Он, кстати, первым закончил свой блок. Без авралов работал и Дьюла Лёч. Может быть, дело в том, что у них уже был опыт системного программирования, а может, всё дело в немецкой аккуратности, хотя Дьюла венгр.

— Когда заработал транслятор и операционная система "Дубна", на нас свалилась слава... ЛВТА стала фирмой, известной на весь Союз, к нам приезжали, Дубна превратилась во всесоюзный центр программирования, а мы стали нарасхват. Нас стали переманивать в разные места, и я удивляюсь, как не сманили всех...

Ушёл Веретёнов. Из молодых он был лучшим. Он мог сравняться с Силиным. Ему не дали квартиру, не обещали в ближайшем будущем, а у него была семья, маленький ребёнок, и негде было жить, и он ушёл в Курчатовский институт, где ему сразу дали всё.

А триумфальное шествие транслятора ФОРТРАН-ДУБНА и мониторной системы "Дубна" по вычислительным центрам Советского Союза только начиналось. Вопрос о "главном" алгоритмическом языке на БЭСМ-6 отпал сам собой. Правда, в МГУ долго ещё исповедовали Алгол. Читатель, далёкий от великих битв прошлого, только пожмёт плечами: Фортран, Алгол — какая разница? А тогда было важно, физики в ЦЕРН писали программы обработки именно на фортране.

Раньше были программисты, они же математики, был ВЦ, заказчики из других лабораторий. Заказы поступали в обезличенной форме. Н. Н. Говорун в качестве курьёза приводил случай, когда кандидат физико-математических наук И. Н. Силин выполнял заказ из ЛТФ для студента-дипломника. Фортранная революция расставила всё по местам. Программы обработки стали писать сами физики. Программировать стали хуже, но больше. Разработчики транслятора превратились в системных программистов и толкователей фортрана. И когда на БЭСМ-6 навалились физики со своими программами, полными ошибок, это нашествие было кому отразить. Появились приёмные часы, консультанты. Ширикову удалось отбояриться от консультаций: он читал лекции по фортрану. Правда, ему быстро отбила охоту к лекционной деятельности строгая дама из ЛВЭ, сделавшая ему замечание в тот момент, когда он вдохновенно объяснял назначение и сущность оператора IF на доходчивом, как ему показалось, примере из жизни американского фермера эпохи первых поселенцев: "Если ты увидел индейца на своём ранчо...". А ещё Шириков написал исторически первую книжечку по фортрану, выпущенную в СССР. Она славилась своей лаконичностью и принципом умолчания, и когда приходили юзеры, вооружённые его книжкой, толкователи фортрана превращались в толкователей Ширикова...

Не избежал славы и Николай Николаевич Говорун. В тот же год, когда был закончен транслятор, он защитил докторскую, а ещё через три года был избран членом-корреспондентом АН СССР. Впечатление это произвело на всех ошеломляющее. Как сказал однажды Шириков, ситуация была как при известии о повышении цен на водку: очевидно, что это имеет место, а всё не верится! Ещё вчера он был просто Коля Говорун... Ну доктор, ну фортран, ну молодец, — но где же здесь наука? Академик А. Н. Тихонов посоветовал своему ученику: расскажите о своём вычислительном центре. Николай Николаевич так и сделал. На фоне набивших оскомину дискуссий о том, может ли машина мыслить, его выступление оказалось ярким и эффектным. Известный советский математик И. М. Гельфанд задал вопрос: в чём заслуга Николая Николаевича? И сам же на него ответил: другие привозят из-за границы колготки жене, а Николай Николаевич привёз фортран! Израиль Моисеевич был деликатный человек. Возражение оказалось слишком тонким, и было воспринято как поддержка.

Нельзя сказать, что транслятор вышел безупречным. Глюки были, как не быть. Через десять лет могло вдруг оказаться, например, что единице можно присвоить ноль, и транслятор это скушает, по-своему поймёт и сформирует исполняемый машинный код. Глюки везде есть. Даже Windows, бывает, глючит, а это мировая империя Майкрософт. Значение транслятора ФОРТРАН-ДУБНА в другом. Он сыграл роль той "времянки" на БЭСМ-6, которая дала время другим коллективам написать транслятор построже. Так появился ФОРТРАН-ГДР. А сам фортран, как язык, похоже, давно уже перешагнул ту временную черту, за которой обретается бессмертие. В следующем году ему исполнится 50 лет. Последний стандарт его был утверждён в 2004 году, а будущий намечен на 2009 год. Язык, конечно, сильно отличается от того, чем был когда-то, но название он сохранил, а это всё равно что сохранить знамя полка. Фортран по-прежнему узнаваем. В нём учтены уроки структурного программирования, но объектно-ориентированным, по-настоящему современным языком программирования он так и не стал: это по-прежнему старый добрый язык операторов и процедур.

— А Виталию Говорун готовил судьбу непростую, — сказал Мазный, посмотрел на Ростовцева и засмеялся. — Слава о нём опередила его. Говорун время от времени предупреждал: ну ничего, скоро я вам выпишу начальника из Москвы... он наведёт здесь порядок! И когда появился Виталий, в народе прошёл гул!

— А я, чтобы приструнить некоторых зарвавшихся орлов, — довольный, добавил Ростовцев, — пытался применить тактику Говоруна: вот погодите, вернётся Шириков (10), он порядок любит, он вас приведёт в чувство!

— Но это не действовало, — хмыкнул Мазный.

— Это не действовало, — скорбно согласился Виталий Александрович.

— Мы знали, что такое Шириков. Шириков был человек мягкий, обходительный, деликатный...

Владислав Павлович всегда относился к Мазному с особым тактом. Понимал его особенности. Если ругал, то от всего сердца, а если ругали другие, брал под защиту. Было в этом какое-то нерастраченное отцовское чувство, честное слово. Крёстный отец программирования, вот кто он был для Мазного, Владислав Палыч-то. Он однажды так и сказал: "Что же вы хотите? Мазный — это большое дитя".

— Боялись мы на самом деле Силина, причём, боялись как огня...

— А это правда, что Ширикова заставили возглавить отдел?

Виталий Александрович приосанился. Затронули дорогую для него тему.

— Когда меня спросили, нужен ли отдел, я сказал: нужен. А когда спросили, кто его должен возглавить, сказал: конечно, Владислав Павлович! Вообще-то лучше Игорь Николаевич, но он, говорят, наотрез отказывается.

— Силин отказывался от отдела?

— Отказывались все!

— Отказывались все, — подтвердил Виталий Александрович. — Но Шириков отказывался как-то мягко, интеллигентно, а Силин сказал: да пошли вы!

— Это была эпоха повального равенства, — пояснил Мазный. — Мы стремились выделиться знаниями, опытом, талантом, числом написанных кодов... Быть начальником считалось делом позорным.

— Да, административная иерархия ещё не закостенела, — философически заметил Ростовцев.

— Да и остепенённых, в общем-то, почти не было. Горстка кандидатов и один доктор на всю Лабораторию, он же членкор — Михал Григорьич Мещеряков, который почти всегда отсутствовал...

— А Говорун?

— А с Говоруном была другая ситуация. Он ведь никогда не был начальником в традиционном смысле этого слова. Мы пользовались всем, что было у него. Мы отдыхали в его кабинете в его отсутствие, сидели на диване, писали на доске, макали перья в его чернильницу...

— Курили! — напомнил Ростовцев.

— Курили, — с сожалением сознался Мазный.

Когда Говорун переехал, кабинет отошёл к системщикам. Чернильницу Николай Николаевич взял с собой, а диван оставил. Кто только не спал на этом историческом диване (а проспавшись, ругал за жёсткость). Силин спал. Веретёнов спал. Мазный спал. Один раз захожу — на диване спит, поджав ноги, ученик Силина, будущий главный инженер Лаборатории Александр Павлович Сапожников. В самый разгар рабочего дня. Нужен — можно будить. Нет у него никаких границ рабочего дня. Круглые сутки нон-стоп (сутки вообще круглые). Во рту у Александра Павловича живописно (и очень крепко) зажата погасшая папироса системы "Беломор". Это правильно. Папиросы быстро гаснут. Поэтому настоящие программисты курят исключительно папиросы.

— Это было время установления всяческих свобод... Именно тогда перестали серьёзно относиться к росписи в журнале. Установилось достаточно произвольное хождение на работу...

— И ещё одна черта того времени: никто не хотел защищаться, — добавил Ростовцев. — На первой конференции по программированию товарищ Шура-Бура сказал: программисты работают как рабочие, предлагаю считать их рабочим классом... и платить соответственно! У рабочих тогда как раз зарплата в гору пошла...

— Такая была эпоха, — сказал Мазный.

— Ну, всё? — спросил Ростовцев.

— Всё, — подтвердил я, выключая магнитофон.

— Сейчас шёл на площадку, чуть с лосем не столкнулся. Прёт прямо на меня. Вот такой! — восторженно сообщил Ростовцев.

— Виталий Александрович, вы чай будете?

— Буду.

— Давайте вашу чашку...

— Вы мне не верите? Честное офицерское!

— Мы тебе верим, Виталий, — нежно сказал Мазный.

— Я на всякий случай за дерево спрятался, — довольно ухмыльнулся Виталий Александрович. — Кто его знает! Весна, идёт лось, рога ещё не сбросил, намерения его неясны...

— Виталию Александровичу хорошо. Его за деревом не видно...

Транслятор был закончен, фортранная команда распущена. Советские сотрудники остались на сверхсрочной, а их коллеги из прочих стран-участниц, работавшие по контракту, разъехались по домам. Однако команда Говоруна не только не распалась, но и продолжала расти. Осталось и фортранное братство. Выиграл от этого В. А. Ростовцев. Он ездил по странам-участницам в порядке служебных командировок, и везде у него были друзья. Однажды он был в ГДР и 1 мая оказался в Берлине. Это событие следовало отметить, и Виталий Александрович как следует отметил его в кабаке с правильным названием "Москва". Хорошо зная, что порции у немцев маленькие, Виталий Александрович заказал "цвай коньяк". Знатоки немецкого языка уже догадались, в чём дело. Двойной коньяк, на который рассчитывал Ростовцев, по-немецки — "дёпль коньяк", а "цвай коньяк" — это "два коньяка". И официант принёс две рюмки коньяка. Виталий Александрович не стал углубляться в подробности жизни, ведь суть заказа была схвачена верно, и не мешкая, но и не спеша, приступил к делу. Обычно официант, выполнив заказ, сразу удаляется — а тут продолжает стоять в выжидательной позе. Виталий Александрович, чувствуя некоторое неудобство, выпил первую рюмку, за ней сразу вторую, и официант ушёл. А Виталий Александрович подумал: что-то тут не так. Когда думаешь медленно, поток сознания распадается на отдельные мысли, и замечаешь, как одна мысль приходит на место другой. Виталий Александрович думал быстро и ничего не заметил. Зато вспомнил, что в Берлине у него есть друг — Зигмунд Бродцински, и после ресторана сразу позвонил Зигмунду. Тот оказался дома и встретил гостя с истинным немецким гостеприимством. Слушай, Зигмунд, сказал Ростовцев. Тот внимательно выслушал, при словах "цвай коньяк" улыбнулся, а когда дошло до официанта, принялся неудержимо хохотать. Оказывается, фраза Ростовцева прозвучала так, как если бы он предлагал официанту выпить вдвоём, что правилами и обычаями заведения не возбранялось. Тут юмор ситуации дошёл и до Ростовцева, и он с удовольствием присоединился к Зигмунду...

О Говоруне получилось мало. Это неслучайно. Таким он был. Не стремился к внешним эффектам. Не нуждался в каких-то особых манерах и не возводил их вокруг себя в виде каких-то баррикад. А как Говорун раздавал награды? Это надо было видеть! МГ устроил бы из этой церемонии великолепное шоу. А Н. Н. свёл всё к тому, что раскрыл коробку с наградами, щедро улыбнулся и предложил всем, кто удостоился этой чести, подойти и взять то, что ему причитается...